Текст книги "Последний танец Кривой белки (СИ)"

Автор книги: Иван Цуприков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 3. Новый хозяин

Виктор нервничал. Котелок с чаем уронил прямо в костер, потом его чуть в реке не потерял. Когда ягоду в кастрюльке давил, все это темно-красное пюре рассыпал на траве.

Но, когда все это происходило, Михаила рядом не было, хотя, это, как сказать. Он был то за кустом, то за огромным муравейником, построенным насекомыми прямо на краю бугра, под большой плакучей березой. И повторять то, что не доделал хозяин, Михаил не собирался, чувствуя, что это не понравится Муравьеву, поэтому и занимался своими делами, собирал гнилушки и складывал их недалеко от избы, куда показал Виктор.

Зачем они нужны, Муравьев не сказал, а догадаться сложно, потому что Степнов и придумать не мог, для чего они могут пригодиться. Натаскал валежника много, его куча напоминала стог, только не из сена, а из веток. Ладони от гниющего дерева пожелтели, да и запах от рук шел кисловатый.

Когда нашел еще несколько березовых веток, которые, буквально рассыпались в руках, когда сильно сдавил их в ладонях, бросил. Но Виктор был рядом и, заметив это, подбежал к нему и, показав на них, выставил вперед большой палец, мол, не бросай добро, это – именно то, что нужно.

Для чего ему они были нужны, узнал скоро. Под кучу веток засунул много сена, сухих сосновых веток и поджег. Костер быстро угас в этой груде гнилья и задымил, как мокрая листва. Вторую кучу гнилых веток они расположили с другой стороны избы, и Виктор ее также поджег, и она, как вулкан, закурилась бело-желтым дымом.

Ветер, растерявшийся от этого, так и не знал куда задуть, гулял вокруг избы, как вода в омуте, затянув все вокруг белым дымом, который толком и не поднимался, а полеживал на траве, пряча избу в свой кислый туман.

– Все, теперь он сюда не придет, – улыбнулся Муравьев.

– То? – спросил из любопытства Михаил.

– А кто знает, – посмотрел на Виктора Муравьев. – Может, медведь, а, может, леший.

– Ши? – удивился Степнов.

– Ле-ший, – разложил на два слога это слово Виктор.

– Га-ши, – попробовал повторить это слово Михаил.

– Вот сейчас еще скажешь неправильно, он обидится, и нам тогда с тобой не сдобровать будет.

Михаил поморщился, хотел сплюнуть, но не получилось, слюна повисла на подбородке и скатилась ему на куртку.

– А он злопамятный. Это я тебе говорю. С ним надо, любя, разговаривать, с Лешим.

Снова Михаил поморщился, а потом, набравшись силы-воли, сказал:

– Казка?

– Не-е-а, – помотал головой Муравьев. – Это в городе сказка, а здесь все взаправду происходит. Помнишь шкуру с язя.

– А-а-а, – закивал головой Михаил.

– Не человечья это работа и не медвежья. А его, Лешего. Он какого роста был?

– Во-о, – вытянул свою правую руку вверх Михаил.

– Это он прикинулся таким маленьким, а на самом деле, он еще выше.

– Та-да? – прошептал Михаил и сел на скамью у избы.

– Я его сам не видел, а вот чувствовал не раз, что он рядом. А ты вот увидел его. Редкость.

– Та-та, – закивал головой Степнов.

– А чтобы он на тебя не злился, нужно его угостить.

– Та-а?

– А вот нельзя забывать об этом, – сел рядом с Михаилом Муравьев. – Ты вот щуку поймал, а мы взяли ее с голоду всю и съели, не оставили ему ни кусочка. А он разгневался и все теперь из рук моих падает. Боюсь, ночью он придет сюда и развалит нашу избу, а ее бревна нас раздавят. Вот, поэтому и зажег гнильцу, пусть воняет, может, и ему будет от этого неприятно, не подойдет.

– А-а-а.

– Вот, тебе и "да", Мишенька. Сам я раньше в это никогда не верил. Правда, Хромая Белка мне об этом не раз говорил. Только называл он его как-то по-своему, то ли утчи, то ли унху – лесной дух в переводе. Хромая Белка, говорил, что еще здесь есть Йипыг-ойка – это "Старик-филин" и Мис-нэ – "Лесная дева". Вот встретишь ее, влюбишься, в лес уйдешь, пропадешь.

Холодные мурашки пошли по телу Михаила, стал поеживаться то ли от холода, то ли от веры, что они сейчас с Виктором здесь беззащитны, и вот-вот с ними что-то может страшное произойти.

– Да, да, – заметив беспокойство Михаила, продолжил свой рассказ Муравьев. – Ты видел Йипыг-ойка?

Михаил покачал головой.

– А когда я увидел его, сразу и не понял, кого увидел. Вроде филин на дереве сидит, а вроде и не филин. Росту-то он, как невысокий человек. Посмотришь на него боковым взглядом – чистый старик. Посмотришь на него прямо – филин. А он так тихо летит, и не слышно. Залетит вперед и садится не на тонкую ветку, на вершину дерева, а на ту, что потолще. И снова смотрит на тебя так пристально.

Ну, нервы у меня не выдержали, вскинул ружье и прицелился в него. А у него такая сила во взгляде, что и близко к нему мушку даже вывести не могу, сил не хватает.

– Та-а, – открыв рот, не спускает своих глаз с Виктора Михаил.

– Вот, тебе и "да". Испугался я, честное слово, разомкнул ружье, а патроны, как приклеенные, в стволах остались. Я стволы поднял, трясу-трясу ружье, а они не выпадают. Шомполом пробовал их выбить, не получилось. Вот так, Миша. Растерялся, не знаю, что и делать, а этот Йипыг-ойка, действительно, не филин, а самый настоящий Йипыг-ойка. Смотрит на меня стариковским лицом, человеческим, и улыбается, и головой так водит, мол, не балуйся, не у себя дома. А я совсем тогда растерялся. Уселся под деревом и тут же почувствовал, что сил нет у меня, на сон клонит.

Уснул я или нет, так, до сих пор и не пойму. Вроде сплю, а вижу, как он спрятал крылья и спрыгнул на землю с дерева. А когда спрыгнул, земля подо мною вздрогнула, видно, был он очень тяжелый.

– Та-а? – с удивлением не сводил глаз с Муравьева Михаил.

– Вот, так-то. Подошел он ко мне, и не маленький старик-то, большой. На ногах у него, вроде, лапти, а присмотришься внимательнее к нему, ноги птичьи, как у глухаря. Представляешь?

– Та-а.

– И нос у него интересный. Когда издалека на него смотришь, нос, как у человека, а когда он к тебе своим лицом приближается, клюв загнутый такой, как у филина. И говорит он мне что-то, цокает, ухает, не пойму, что говорит. Ну, я и говорю ему про себя, что не понимаю его слов. А он, как в сказке, представляешь, на чисто русском языке и говорит: "Береги лес, лишнего не бери".

А я ему говорю, что дед Архип мне тоже об этом говорил и приучал меня к этому. И он прямо на глазах моих стал превращаться в моего деда Архипа, который и умер уж давно. Мы-то его тогда, сколько не искали в лесу, так и не нашли. Старик был болен, взял корзинку и пошел в лес, чи по грибы, чи по ягоду, не помню.

Я уже большой был тогда, в пятый класс уже ходил, или в четвертый. Ну, с дедом и пошел в лес, по указу мамки, мол, чтобы помочь ему грибы или ягоды собирать. А он меня на опушке остановил и сказал, чтобы я домой шел и ему не мешал. А если он назад не вернется, то пусть не ищут его, он к Мис-нэ в гости пойдет, мол, звала она его к себе. И говорит, она на его умершую жену похожа, как в молодости.

До сих пор, Миша, помню эти его слова и улыбку дедовскую тоже помню. Такая хитрая была. А, когда познакомился я с Хромой Белкой, шаманом, то он мне сказал, что вызовет деда, и я сам у него обо всем расспрошу.

– И-и-и?

– Нет, Миша, до сих пор этого боюсь. Нет, нет, дед в лесу всю жизнь прожил, был охотником, белку, соболя, лису добывал. Нет, не здесь, на Урале жил. А потом, когда здесь начали строить железную дорогу, сюда с бабкой и своим сыном – моим отцом, приехал, добывал здесь живицу. Тогда за нее хорошо платили, а жил прямо на Агранга-туре, вместе с егерями. А батька мой с бабкой в поселке. Бабка болела сильно, умерла, так и не дождавшись деда. Потом ругал батьку, что не позвал его на похороны. А мы ведь передавали людям, кто с дедом работал, чтобы ему передали. Мы то и толком не знали, куда он на новое место перебрался. Вот так-то было.

А когда дед Архип совсем старым стал, к нам в поселок переехал. А потом ушел к своей Мис-нэ. Это к Лесной деве, значит. А а моя мамка, когда я говорил ей, что дед ушел к Мис-нэ, охала и у виска пальцем крутила, и говорила, что дед на старости совсем с ума сошел, вот, и пошел свою смерть в лесу искать. И нашел не Мис-нэ, а голодного медведя или росомаху, или волчью стаю. Ушел и не вернулся, – вздохнул Муравьев.

– Таа-а, – опустил глаза Михаил. – Та-а.

– Не нашли мы его. До сих пор иногда кажется, что он со мной в трудную минуту встречается. Вон, вчера Кузьму провожал, назад возвращаюсь, что-то хрустнуло слева у ручья Большого Воя, когда спустился с Верблюжки. Знаешь то место?

– Та, та, – закивал головой Степнов.

– А потом что-то произошло, так и не понял что, медведь на дорогу выскочил и деру от меня дал. Что его могло напугать?

Михаил пожал плечами.

– Вот, и я не знаю. А то, Миша, я бы сейчас здесь с тобой не сидел. После того, как тебя Кузьма привел, не пойму что стало, страх меня прямо за горло берет. Ну, ну, не смотри на меня так, неправильно сказал я.

Михаил пожал плечами.

– Ладно, ложись спать, подежурю первым. Потом – ты, хорошо?

Михаил кивнул головой.

– 2 -

Слушая глубокий кашель спящего в избе Виктора, Михаил не сводил глаз с костра, с котелка воды, висящего над ним, с искрящихся оранжевых углей и волн, темными линиями пробегавших по золе. Видя их, Степнов удивлялся данному явлению, пытаясь найти хоть какой-то ответ появлению этих темных полос.

То, что они не тень от какого-то предмета, крутящегося над костром, это точно, как и то, что под горящей золой не было какого-то вращающегося жернова. Приблизил к костру свои ладони и, ощущая ими все более горячий воздух, когда стало невмоготу, отпрянул руками назад. Повторил это движение еще раз, потом еще. Рассмотрел кожу на ладонях, усыпанную мелкими черными точками от золы, и только сейчас ощутил остужающий кожу сквознячок.

"Неужели, это ветер так рисует эти бегущие яркие и темные полоски на золе? – подумал Михаил. – Точно, ветерок. Хм"

Вода, забурлив в котелке, закипела. Сняв его и поставив на землю, бросил в воду жменю листьев смородины, ягод – голубики с брусникой, и через какое-то время, подождав, пока настоится, отлил морса в кружку.

Вспомнилось, как дед, однажды именно так его лечил. Приехали они тогда с отцом к деду в лесную избу. Услышав кашель внука, пошел с ним к реке, набрал листьев смородины с голубикой и брусникой, заварил их в чайнике, а потом напоил этим морсом внука. А утром Михаил проснулся здоровым.

Отпив чая, Михаил улыбнулся своим воспоминаниям. Морс был несколько кисловат Добавил в него две жмени голубики и, раздавливая ее в кипятке ложкой, пошел в избу. Муравьев пил принесенный Михаилом морс сначала мелкими глотками, потом большими и после, пожав руку Степнову, снова улегся спать. Больше не кашлял, и Михаил с облегчением вышел из избы и сел на скамейку. Глубоко вдохнув грудью, только сейчас почувствовал, что в воздухе уже нет той кислоты от дыма кострищ с гнилых дров, которые они с Виктором собрали вечером и подожгли вокруг избы.

Круглая луна, застилаемая бегущими по небу облаками, появлялась теперь в своей красе не так часто, как вчера, что, в принципе, не раздражало Михаила. Опасный зверь Муравьева, гоня которого, он жег гнилушки, похоже, был не больше, чем его выдумкой. Доказать себе обратное Степнов никак не мог, потому что знал, что Муравьев, по рассказам Кузьмы, охотник – одиночка. С выходом на пенсию, он стал больше времени проводить в лесу, обживая несколько своих избушек, сложенных им в разных местах.

И, что самое интересное, за это время, которое он прожил в лесу, ничего с ним не случилось. Ни медведь, ни росомаха с волками не задрали его. Выходит, рассказ его об опасном соседе, который появился здесь совсем недавно, всего лишь Муравьевская выдумка. Говорят, в этом плане, он – хороший сочинитель. Ну, и ладно.

Поежившись от холода, Михаил потянулся, вытягивая ступни до хруста вперед, и стал снова прислушиваться к лесу. Иногда, где-то неожиданно ломалась ветка, или раздавался крик испуганной птицы. Причина этому понятна: то ли хорек, то ли соболь нападал на птицу, спящую на дереве. Они – ночные охотники. А может все и не так, а все из-за сна. Приснится что-то страшное птице, вот и вскрикнет с испуга.

Подложив в костер несколько дровин, Михаил вернулся на свое место и стал пить еще не остывший ягодный чай. Его сладкая, ароматная жидкость разбудила что-то в его памяти. Да, да, именно "разбудила" воспоминания о детстве.

А-а-а, как они в детстве с мальчишками варили ягодное варенье в лесу, на костре. Точно, точно, Кузьма приносил сахар, он – литровую жестяную банку из-под огурцов. Они наливали в банку капельку воды, заполняли четверть банки давленой ягодой, посыпали ее сахаром и подвешивали над золой. Через некоторое время эта каша начинала кипеть, выделяя вверх, как вулкан, много розовато-чернильных пузырьков, и лава закрывала всю ягоду.

Потом сверху насыпали еще ягоды с сахаром и, глотая слюну, ждали, когда сладкая "лава" закроет своим сиропом эту горку. Терпеливо следя за всем этим процессом, и, давая еще минутку-другую покипеть варенью, ломая краюху хлеба, снимали банку, и начинался пир.

Да, вкуснее того лесного варенья, Михаил больше нигде ничего и не пробовал.

А потом они забирались в шалаш и начинали рассказывать что-нибудь страшное. Кузьма – о горке, на которую, не прокричав по-петушиному, лучше не забираться, а то скинет. И не просто, а кубарем, бока так наломаешь, что и встать не сможешь. Где эта гора находится, только Кузьма знал, обещал сводить на нее.

А Сашка Сарана такие страшилки рассказывал, что весь шалаш дрожал. То о колдовских голубях, что со старого кладбища вылетали при большой луне и нападали на рыбаков да охотников, оставшихся в лесу ночью. То о черной рыси, задравшей егеря, и теперь охотившейся на его детей и внуков. У Кузьмы дед был егерем, так он Сашке сразу начинал рот затыкать...

"Ку-у-у-аа, куа-а-ууа-а".

От неожиданно раздавшегося громкого крика, Михаил вздрогнул и перекрестился. Разломив ружье, продул стволы и вставил в них патроны. Крепко сжимая одной рукой приклад, другой – цевье ружья, подвинул вперед рычажок предохранителя.

"Ку-у-у-аа, куа-а-ууа-а".

Руки задрожали.

"...А голуби были огромными, как глухари, – шептал Сарана. – Они вылетали прямо из могил и, найдя человека, летали кругами над ним. Человек, увидев их синие отблески на крыльях..."

Михаил, глянув на луну, вышедшую в этот момент из облака, начал искать их, колдовских голубей.

"Вот они!" – вздрогнул Степнов, уставившись на огромную крону кедра и пробивавшийся через сеть его веток белый свет луны.

"Ку-у-у-аа, куа-а-ууа-а".

Наведя стволы под кедр, стал всматриваться в тень ночи, укрывшую своим черным одеялом лес.

"А, может, это – хохот того лесника, который пошел искать в лес свою жену, пропавшую там? Говорили, что он больше не вернулся, его укусил волк, и он после этого стал вурдалаком. Сашка Сарана раз пять его видел и говорил, что если бы не икона, которую он всегда с собою носил, то дух лесника-вурдалака его бы увидел и убил".

"Ку-у-у-аа, куа-а-ууа-а".

Этот сильный, оглушивший Михаила крик, раздался, как раз, в том месте, куда направил стволы ружья Михаил. Привстав, он стал всматриваться в темноту, ожидая, что, вот-вот, сейчас раздастся или громкое хлопанье крыльев колдовских голубей, или засветятся красные глаза духа лесника-вурдалака.

Справа что-то легонько хрустнуло. Облизав губу, Михаил прицелился и, положив палец на курок, приготовился в любое мгновение нажать на него.

А это, точно, те самые колдовские голуби. Михаил хорошо слышал, как они собрались недалеко от него, у самой поляны, и готовятся на него напасть.

"Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро, – переговариваются мистические птицы между собою. – Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро", – и как бы тихо они не переговаривались, он их отчетливо слышит.

Слева от поляны хрустнула ветка.

"Может, мне первым стрельнуть туда? – подумал Михаил. – А вдруг они этого только и ждут. Они знают, что у меня два патрона и поэтому хотят, чтобы я стрельнул. Так?"

Михаил полез левой рукой в карман штанов и, нащупав две гильзы, вытащил их наружу.

"Нет, колдовские птицы, вам меня не взять".

"Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро", – перешептывались они, наблюдая за ним.

Ему показалось, что с их стороны кто-то человеческим голосом говорит.

"Неужели с ними дух лесника-вурдалака?", – разворачиваясь то вправо, то влево, думал Михаил.

– Сейчас его схватим. Пусть, пусть стрельнет, – расслышал Степнов и резко навел стволы ружья в то место, откуда раздался этот тихий старческий голос.

– Выходи, лесник! – сказал про себя Михаил.

Но дух не ответил на его вызов, молчал.

– Куда, куда, куда? – спросил голубь.

– Сюда выходи, – подумал про себя Михаил и, понимая, что этого мало, попытался прошептать эти плохо поддающиеся ему слова. – С-смотры, жены твоей нат. Я ия не бил, неа, не убл, неа, не бивал-лия, – с дрожью в губах стал шептать Михаил.

Чик, – что-то сильно стрельнуло в ярко-оранжевой золе костра.

Отскочив от него к избе, Михаил присел на правое колено, продолжая водить стволами ружья то вправо, то влево.

– Ну, т-ты, тарик? – вслушиваясь в тишину, прошептал Степнов.

"Ку-а-а-а!" – вскрикнул дух и захлопал крыльями.

Михаил направил в это место стволы и, приложив приклад ружья к своему подбородку, прицелился.

Тишина.

"Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро, – защебетал колдовской голубь справа, громко шаркая своими коготками по сухой сосновой листве. – Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро".

– Нат, нат, вы меся отвлекаете, я то думал, – шептал про себя Михаил, продолжая смотреть то в ту сторону, то перед собой. – Нат, нат, я знаю, что та тат, – закашлявшись, перестал говорить Михаил.

"Да, да, передо мной ты стоишь, дух лесничий, – продолжил про себя говорить Степнов".

– Нат дес твоя жана. Иди болото иси! – стал советовать Михаил. – На ас-ску иди, – и снова, путаясь в словах, продолжил думать Степнов, надеясь, что дух лесной хорошо понимает его мысли.

"Нет, не туда ты пришел. Она, скорее всего, на речке Эсске потерялась, рядом с городом. Отец мне говорил, что там, у Вонючки гиблые места, болота глубокие. Вот она, скорее всего, там и хотела собрать клюквы, да и провалилась в трясину. Ты меня слышишь, дух лесника?" – всматривался в темень Михаил.

"Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро" – ответил ему колдовской голубь.

"Да, ты, дух, не с ними говори, а со мною. Я ведь тогда, когда ты потерял свою жену, только родился, как я мог ее увести у тебя? Что вы, голуби демоновские, не можете ее под землей найти? Летите на Эсску, на Вонючку, на их болота и отыщите. Что ж вы народ-то пугаете? Или вы от Кольки пришли мне что-то сказать? Так, не виноват я в его гибели в Афганистане, я в другом месте тогда был. Или вы, птицы колдовские, от его матери пришли, которая всю оставшуюся свою жизнь меня понукала, ругала, стыдила прямо при людях, что я виноват в смерти ее сына! Так, я был в десантных войсках, а он в мотострелковых. И операции у нас были в разных местах. Идите, вы к ней, голуби ведьмины..."

"Ку-у-а-а-а!" – раздался громкий крик птицы.

И что есть силы, сдавив ружье, Михаил придавил чуть-чуть курок, готовясь нажать его до конца.

Луна снова осветила серебряным светом полянку у избы, и в этот момент вышли на нее несколько птиц. Остановились, осматриваются, переговариваясь между собой: "Ко-кррррау-крро-кро-кро-крррро, сак, сак, саккрр".

И первая пошла прямо к Михаилу.

Выстрел, за ним второй, смели ведьминых голубей с поляны, раскидывая их тела в разные стороны. Несколько птиц сорвались и поднялись на крыло, улетая в ночь.

– Что, что случилось? – закричал, выскочивший из избы, Муравьев.

Всматривался в лес он спросил:

– Что там, Миша? В кого стрелял?

– Голаб ведман, голаб, ведман, – показывая в лес, продолжал повторять еле выговариваемые слова Степнов.

Включив фонарь, Виктор сделал несколько шагов вперед, потом двинулся чуть дальше и, радостно вскрикнув, поднял несколько тушек птиц.

– Ты – настоящий охотник? – обернулся к Степнову Муравьев и, высоко подняв вверх тушки птиц, пошел к нему. – Это – куропач с семейством к тебе на костер пришел. Ох, и любопытные эти птицы. Ничего не страшатся, а, как увидят костер, всем семейством к нему идут.

– Эт-та голаб веема, – встав во весь рост, замахал свободной рукой Михаил.

– Что ты говоришь? Голубь?

– Та, та, – закивал головой Михаил.

– Нет, нет, ошибаешься, – похлопал по плечу Михаила Муравьев. – Это там, у Эсски, пара диких голубей живет. У реки Конды на втором завале напротив Снеженска слышал, что вяхири живут. У ручья Воя за железной дорогой видал парочку их, но не здесь. Это же куропатки, смотри, – и, осветив фонарем тельца двух серых птиц, Виктор приблизил их к лицу Степнова. – Видишь?

– Та, – прошептал Михаил.

– Может, там еще есть убитые птицы? – не отводил взгляд от глаз Михаила Виктор, – На рассвете посмотрю.

– Та, та, там, – показал чуть в сторону Михаил. – Два голаба.

– Да, не голуби это, я же тебе говорю, – вернулся на середину поляны Муравьев. – Точно, еще две куропатки! – воскликнул он. – Видно стайка здесь целая была, да? Вся их семья?

– Голаба во! – Михаил подвел руку к своему поясу.

– Такими большими бывают здесь только глухари, не путай их с голубями, – с недоверием посмотрел на Степнова Муравьев. А кричал громко куропачий папа. А ты, что, думал, какое-то страшилище? – усмехнулся Виктор.

Разомкнув стволы, Михаил вытряхнул из них пустые гильзы и, сомкнув ружье, поставил его у двери избы.

– Нет, Мишенька, у тебя еще полтора часа дежурства осталось. Или спать пойдешь?

– Нат, – замахал головой Степнов. – Идти, идти, м-м, Выта.

– Молодец! – похвалил Михаила Муравьев и, подвесив тельца куропаток у входа в избу, ушел внутрь дома.

– 3 -

А Михаил никак не мог прийти в себя после произошедшего. Да, да, ведь он прекрасно знал, что это – крик курапача, а не какого-то выдуманного ими, пацанами, ведьминого голубя. Но, вот, позабылось, и сверху еще накрутил себе пугающих детских историй. Смешно получается.

Потянувшись, Михаил раздул костер и, уложив в него мелкие ветки, ждал, когда он хорошо разгорится. И огонь захрустел ими, наподобие того, как Степнов хрустит, пережевывая, косточками жареной мойвы. И зачем вспомнил об этом? Когда с деньгами трудно, Михаил покупал эту рыбку в магазине и не жалел. Жарил ее, подбрасывал в уху, мойва жирная, молол ее с картошкой, котлеты мягкие получались, вкусные – не оторваться от них. А если в них еще добавить манной крупы, лука с чесноком!

Несколько раз причмокнув, Михаил осмотрелся по сторонам, видел ли кто, как он размечтался? Навряд ли. Виктор спал, а за ним, если кто сейчас и наблюдает, так это животное, или птица, или мышь лесная.

И снова, только о чем-то подумаешь, так оно тут, как тут. Мышь, размером с небольшую крысу, вышла на серединку поляны и, встав на задние лапки, обнюхивала травку.

"Ничто не пугает ее, ни человек, ни костер, – размышлял Михаил. – У нее полно своих дел. Вот-вот холода придут, нужно сена заготовить, гнездо утеплить. Хм, а ведь не ошибся", – не сводил со зверька своих глаз Степнов и наблюдал, как мышь, собрав несколько перьев от убитой им птицы, побежала под избу.

Вторая мышь, вышедшая из-под дальнего угла избы, была меньше первой и, кажется, темнее. Она испугана, постоянно привстает на задние лапки и осматривается, принюхивается. Остановилась возле углей от старого костра и что-то ищет.

Костер, разгоревшись, стрельнул, расправляясь с сучком на толстой ветке, а мышь и глазом не повела, всматривается в сторону леса. Луна, как в цирке, направила на нее свои лучи-прожекторы, как будто ничего интереснее вокруг и нет, и все зрители должны смотреть, то только на мышонка. И Михаил не отрывал от нее глаз, ожидая, что она сейчас покажет всем какой-нибудь номер.

И – произошло. Тень от спикировавшей на мышь совы он заметил только после того, как она также бесшумно, как слетела, так и поднялась и уселась на ветку. Мышь в ее лапах было трудно рассмотреть. Только по тому, как она нагибалась и что-то клевала у себя в лапах, то можно было только догадаться, что поедает маленького, только что пойманного ею грызуна.

"Вот так и в жизни бывает, – вздохнул Михаил, – живешь-живешь, даже не знаешь, что с тобой может произойти в любое мгновение".

Сколько раз он пытался вспомнить поминутно все свои действия до произошедшей аварии на машине, но память его близко к последнему моменту еще не подпускала. Но его память почему-то возвращала в другие воспоминания. Да, да, как он приезжал с егерем на какую-то лесную деляну, где за день до этого работала бригада лесорубов, не имеющая на разрешения на выруб в этом участке леса. Но на том месте ничего, кроме обрезков веток от поваленных деревьев не осталось. Все они обыскали вокруг этого места, как говорится до палочки, до спички с бычками от сигарет, консервных банок. А когда нашел несколько чеков из магазина, работавшего на Снеженском рынке, их егерь назвал очень важной деталью для расследования. По ним можно уточнить, кто скуплялся.

Услышав это, Михаил с недоверием посмотрел на егеря Федора Ивановича Скобского. А тот, улыбнувшись, указал пальцем на строчки, напечатанные на чеке. "Свитер – три тысячи пятьсот рублей", "спортивный костюм – три тысячи рублей", "спортивный костюм – две тысячи восемьсот рублей", "носки..."

– Итого семнадцать тысяч рублей, – егерь поднял вверх свой указательный палец. – Здесь целая бригада работала, и бригадир скупался на выделенную для этого сумму денег их хозяином. Понятно? То есть, не наличными деньгами, а на карточку хозяина, заказчика леса.

– Не доказательно, – замотал головой Михаил, держа включенным диктофон.

– А на втором чеке указано, как и на первом, что двадцать третьего августа в магазине было закуплено десять бутылок водки, сорок банок тушенки, двенадцать булок хлеба, десять килограммов макарон, соль и все остальное прочее на сумму шестнадцать тысяч рублей пятнадцать копеек.

– Извините, Федор Иванович, так, здесь эти чеки мог любой человек выкинуть. Тот же охотник, грибник, ягодник. Убрал все лишнее из карманов и выбросил.

– Ты прав, – Скобский осмотрелся по сторонам и вдруг неожиданно вскрикнул, – а вот здесь, похоже, у них и мусорник был.

Он нагнулся у кустарника и начал своим ножом раскидывать в стороны наломанные ветки.

И, как оказалось, был прав. В яме лежало с десяток пустых консервных банок, ломанные пластмассовые ложки, вилки, куски недоеденного хлеба.

– Культурно как, – удивился Скобский, – это не украинцы были, не наши, и не с востока ребята. Скорее всего, прибалты.

– Почему так думаете?

– Смотри, во всем аккуратность. Ветки обрубленные собраны не в кучу, а уложены по величине своей в дровники, будто здесь дом стоит, а это – двор, в котором должна быть чистота.

– Краускас.

– Что вы сказали, Михаил? – Скобский с улыбкой посмотрел на Степного.

– Ну, это так, – смутился Михаил. – Живет в Советском один литовец, крупный коммерсант, депутат районной думы.

– Вот, и я о том же, Михаил Валентинович. Сколько раз пытался поймать его за руку, но не удавалось. То потому, что раньше узнавал о моем интересе, то, вот, депутатом стал, а то и присылал своих молодчиков "в последний раз" меня предупредить. Чувствую, что это он, но никак не могу этого доказать. И сейчас произошла та же история. Смотри, сколько леса положили! Кубов пятьсот, триста двенадцать деревьев. Сволочи. Где же они его хранят, вот, в чем вопрос.

– Так, в километрах двенадцати отсюда вырубили огромный участок леса, сделали там склады.

– Так-то самого нашего, – поднял вверх указательный палец лесник, – мэра. Нет, тот так мелко воровать не станет, он здесь столько земли в аренду взял. Нет, нет, диктофон не включай, и говорить об этом не советую, коль хочешь дальше здесь жить и работать.

– Убьет меня?

– Я этого не говорил, – захаркал горлом Федор Иванович. – Нет, нужно бросать курить.

– Так, зачем я вам тогда здесь нужен? – удивился Михаил.

– А тот и попросил посмотреть.

– Мэр?

– Скорее всего, он. Меня попросили люди, приближенные к нему.

– Смешно, Федор Иванович, им то, раз плюнуть проверить это.

– Не знаю, мне сказали проверить, и тебе тоже, я так понял, сказали?

– Да, редактор сказал, что вы просили, – опустил глаза Михаил.

– Вот и давай, узнавать. Нам еще с тобой до пенсии лет по десять осталось. Так, задача, сначала ее заработать.

– Верно.

Дорожку, по которой вывезли лес, Федор Иванович нашел, как собака, по нюху. А, как оказалось, по аккуратно выбранному и вновь уложенному на место дерну беломошника.

Метров шесть убрали его с полянки. И когда Михаил подошел к раскидистым осинам, Скобский его остановил:

– Посмотри вверх.

И только теперь понял Михаил, как Федор Иванович вычислил это место. Куда ни глянь, сосна растет, а здесь – неожиданно осина.

– Так, она еще и срубленная, – добавил Скобский, – вкопали стволы на метр в песок. Так и стоит. Понятно?

– Ну, что, пойдем дальше?

– В Афгане, говорят, ты служил? – с издевкой посмотрел на Михаила егерь.

– Было дело.

– Ну, и снова готов без оружия сунуться под огонь.

– Не понял? – остановился Степнов. – А-а-а, думаете, стрелять будут?

– Ну, а ты, как думаешь, люди пропадают в лесу. Я не о простых говорю людях, грибниках разных, рыбаках, – шепчет егерь. – Пошли, пошли, а то ушей знаешь сколько нынче...

...Хрустнувшая ветка у реки испугала Михаила. Взял ружье, переломил его, вставил патроны и стал всматриваться в то место.

– Кяу, кяу, кяу, – сорвалась с ветки, сильно захлопав крыльями, птица.

"Дятел, – по ее крику догадался Михаил. – Он в дуплах живет. Может, змея его вспугнула, хотя, так высоко эта тварь навряд ли полезет, да уже и не лето, прохладно. Может, дятел не успел в своем дупле на ночь спрятаться и остался на ветке дерева. Скорее сова его спугнула или зверек какой – белка, бурундук, тот же соболь".

Ночь в лесу полна звуков: скрипов дерева, шелеста веток, редких криков птиц, писков мышей. И сейчас среди них Михаил пытался выделить что-то необычное. Вот, к примеру, взять человека крадущегося. Первое, что он невзначай сделает – хрустнет веткой, выругается, запнется обо что-то. А если взять медведя, лося, то говорят, их шага и не услышишь. Один – охотник, другой – дичь, как-то они это понимают и поэтому стараются ходить бесшумно.

"Так, кто же мог так сильно хрустнуть веткой? – Михаил сомкнул стволы ружья, тихонечко передвинул скобку предохранителя вперед. – Может, росомаха? А почему бы и нет. Напала на того же оленя, вот он и хрустнул веткой, пытаясь убежать от нее. А, может, это – волк набросился на зайца. Хотя, нет, заяц бы сильно закричал, как испуганный ребенок".

Плотные ветки рябины раздвинулись, одна из них немножко опустилась вниз и раскачивалась. Это Михаил видел хорошо, но только не того, кто это сделал. Всматривался, но ничего не было видно. И тот зверь, видно, увидев томящийся костер, а, может, и Михаила, остановился и раздумывал, как поступить дальше.