Текст книги "Розы на снегу"

Автор книги: Иван Гончаров

Соавторы: Александр Бычков,Виктор Федоров,Иван Жилин,Людмила Бурцова,Николай Масолов,Евгений Никитин,Иван Пономарев,Виктор Мариничев,Елизавета Веселова,Василий Топильский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Сразу за проволокой – лес. Бежали, падали, снова бежали. А утром разделились на пары, обнялись на прощание и разошлись в разные стороны, чтобы сбить с толку преследователей.

Мирсанов с лейтенантом Федором Каишевым решили идти к Новосокольникам. Им повезло – в деревне Штрахновской встретили партизан и вскоре очутились в отряде Ромакова. Проверять их не потребовалось: в отряде уже находились Василий Головков, Виктор Петроленко – десантники из группы Мирсанова.

На счету отряда было немало отлично проведенных боевых операций у стратегически важной железнодорожной магистрали Витебск – Ленинград. Андрей Максимович Ромаков участвовал в свое время в боях в районе реки Халхин-Гол и знал цену кадровым военным – Каишева назначил командиром отделения, Мирсанову доверил минометную группу.

Василий быстро освоился в партизанской «должности». Отличился в первом же походе. За линию фронта отправляли обоз в пятьдесят повозок с зерном и стадо коров около ста голов. Путь не близкий. Шли по ночам проселочными дорогами. Минометчики были главной огневой силой, охранявшей обоз. И они не подвели. Точным огнем отсекали фашистов, находившихся в опорных пунктах обороны, отбили атаку вражеских танков у нейтральной полосы. Обоз без существенных потерь миновал линию фронта.

А потом было «знакомое» задание – подрыв моста у станции Локня. Руководил группой Каишев. Входили в нее Мирсанов, Головков, Дорожкин, отец и сын Александровы. У каждого в рюкзаке двенадцать килограммов взрывчатки, бикфордов шнур.

Ночью по пожухлой осенней траве подползли к мосту. Во время смены часовых напали на них и на караульное помещение, перебили охрану и заложили на железнодорожном мосту заряды. Далеко в ночной тишине раздались мощные взрывы.

Отряд Ромакова вырос в бригаду. Мирсанов принял взвод. Бои в зимние дни сорок третьего года шли непрерывные. В районе Новоржева гитлеровцы крупными силами полевых войск теснили партизан. Прорываясь из вражеского окружения, Мирсанов и его товарищи не раз выходили за линию фронта, а затем вновь появлялись на вражеских коммуникациях.

В мае карателям удалось окружить партизан у поселка Кудеверь двойным кольцом. Бригада проложила себе дорогу и устремилась на восток к линии фронта. Всю ночь взвод Мирсанова, прикрывавший ее отход, находился под жесточайшим огнем врага, весь день отражал атаки. Кончились патроны, приходилось в минуты затишья подбирать на поле боя вражеское оружие. К вечеру Василий проверил людей, и у него сжалось сердце: двадцать восемь убитых.

А вокруг плотное вражеское кольцо. Как из него вырваться? Наступила вторая ночь. Определяя по вспышкам выстрелов расположение врага, Мирсанов заметил: фашисты стреляют из пулеметов для острастки, а между пулеметными точками нет огня. Нельзя ли там пробраться?

Пополз вперед. Да, действительно, между пулеметами несколько десятков метров пустого пространства. «Вот и коридор для нас», – решил Василий и подал команду. Ползком, стараясь слиться с травой, тихо продвигались вперед партизаны. Казалось, пулеметные очереди вот-вот заденут их, но пули свистели выше. «Ничего, пройдем, своя земля поможет», – твердил Василий.

И прошли. Вражеское кольцо осталось позади…

Летом 1943 года в тылах фашистских армий группы «Север» начала действовать 13-я Калининская партизанская бригада. Василия Мирсанова назначили командиром отряда.

Однажды, когда отряд находился в Пустошкинском районе, дозорные задержали у своего лагеря девушку. Стройная, черноглазая, лет восемнадцати, она бойко отвечала на вопросы Мирсанова:

– Куда путь держишь?

– В Рижище.

– А откуда?

– Из Ермолова.

– Много там фашистов?

Девушка засмеялась, стрельнула глазами.

– Там наши партизаны!

Василий тоже засмеялся: в том селе были партизаны из его отряда, и он спросил, чтобы убедиться, действительно ли оттуда она.

– А зачем идешь в Рижище?

– Там у меня сестра.

– А мы тебя возьмем в плен.

– А я за тем и пришла.

«Пленница» ухаживала за ранеными, ходила в разведку туда, куда трудно было пробраться партизанам-мужчинам. И до сих пор хранит она справку штаба партизанского движения о том, что

«Авдеева Ольга Егоровна находилась в партизанском отряде № 3, в бригаде тов. Бабакова в должности бойца».

Потом, позднее, стала Оля Авдеева женой Василия Мирсанова. У них еще были трудные дороги до того счастливого утра, когда партизаны услышали, как совсем близко заговорили «катюши». Через некоторое время у деревни Сорокино появились советские танки и автоматчики.

Партизаны побежали навстречу им. Они ликовали: фашисты удирают!

…Несколько месяцев спустя на запад, через Румынию к Венгрии, шли эшелоны 56-й гвардейской артиллерийской бригады. В одном из вагонов находился взвод разведки, командиром которого был лейтенант Василий Павлович Мирсанов.

* * *

На окраине Ленинграда живет семья бывших партизан Мирсановых. Василий Павлович и Ольга Егоровна работают в совхозе «Красный Октябрь». Выросли у них три дочери и сын.

Цветет, торжествует вокруг мирная жизнь, и кажется иной раз Мирсанову его военная одиссея далеким сном: «Было ли все это – десант, побег из фашистского застенка, взрывы на дорогах, огни партизанских костров?» И тогда тревожная, недремлющая память подсказывает: «Было!»

Михаил Чивилев
С КИСТЬЮ И АВТОМАТОМ

В музеях страны и на выставках экспонировались и экспонируются картины Александра Александровича Блинкова. Тема большинства полотен – минувшая война. Все они дороги художнику, как дети отцу. Но одна из них особенно близка его сердцу. И не потому, что лучше других. Картина «Засада» напоминает Блинкову о днях, проведенных на оккупированной врагом территории. Тогда, отложив в сторону кисть, частенько приходилось Александру Александровичу брать в руки автомат.

Художники Ленинграда с первых недель Великой Отечественной войны стали в боевой строй: рыли окопы, как бойцы истребительных батальонов охраняли военные объекты. Когда фронт приблизился к городу, их часто можно было видеть на огневых позициях артиллеристов, на кораблях Балтфлота. По горячим следам боев запечатляли они карандашом и кистью образы защитников Невской твердыни.

Студеные морозы, голод первой блокадной зимы не сломили волю художников. Работали в холодных и темных мастерских, отогревая кисти спичками. Пережил все это и Блинков.

Как-то секретарь обкома ВКП(б) Михаил Никитович Никитин сказал в штабе партизанского движения:

– А ведь нам, товарищи, история не простит, если о славных делах ленинградских партизан не останется полотен и рисунков художников.

– Нужно обмозговать, как и куда их переправить. Да и отрядов у нас за осень и зиму поубавилось. Может, подождать до лета? – предложил начальник оперативного отдела.

– Нет, – возразил Никитин, – ждать не будем. Посылать надо сейчас. А куда? Поначалу в Партизанский край. Оттуда много у них будет троп – и на диверсию и в налет на вражьи гарнизоны. Все посмотрят своими глазами.

На предложение отправиться в творческую командировку к партизанам Блинков ответил двумя словами:

Александр Блинков.

– Конечно, поеду.

15 апреля 1942 года с колонной груженых автомашин художник выехал в Валдай, где находилась оперативная группа Ленинградского штаба партизанского движения на Северо-Западном фронте. Длинный и опасный рейс через Ладожское озеро, по фронтовым дорогам оставил в душе его неизгладимый след.

В Валдае автоколонну встретил командир полка 2-й Ленинградской партизанской бригады Леонид Васильевич Цинченко. Партизанский «полковник» еще полностью не поправился после тяжелого ранения. Познакомились, понравились друг другу.

Не останавливаясь, проехали дымящиеся развалины города Крестцы: обугленные бревна, горы битого кирпича, растерзанные конские трупы.

Привал.

Смертельно уставшие, голодные шоферы обливают бензином сырые сучья и ветки, греют затекшие, натруженные руки и варят из концентратов кашу. Начальник колонны долго ориентируется по истрепанной карте и озабоченно произносит:

– Поедем на Парфино к фанерному заводу!

Тронулись. Лихая регулировщица на перекрестке, размахивающая флажками, предложила:

– Держитесь вдоль линии фронта!

Но где она, эта линия?

Выехали к фанерному заводу через сосновый лес, наполненный урчанием машин и конским ржанием. Старая Русса в шестнадцати километрах. Из сумерек вырастают водокачка и поврежденная снарядом заводская труба.

В большой избе с сорванным воздушной волной крыльцом – база партизанской группы. Комиссар с рыжей окладистой бородой пригласил посланцев Ленинграда к столу.

Две женщины-хозяйки жадно расспрашивают о Ленинграде. Утирая слезы, угощают:

– Да вы ешьте больше, про запас!

Ранним сырым, туманным утром колонна машин вытягивается по разбитой извилистой дороге. Короткими лучами фары освещают медленно идущих раненых.

Шоферы сочувственно кричат:

– Откуда, ребята?

– С передка!

А где этот «передок»?

Минометный обстрел. Как только голова колонны въехала на гребень холма – прямое попадание в кузов задней машины. Люди, к счастью, не пострадали. Но до слез обидно было видеть растерзанные гитары и балалайки – подарки ленинградцев партизанам, беспорядочно валявшиеся на черных прогалинах и сером пористом снегу.

– Хорошо, что не в машину с толом, – успокаивает Блинков расстроенного Цинченко.

Наконец и Ловать. На льду вешняя вода. Река вздулась, вот-вот сломается лед и двинется к Ильмень-озеру. На другом берегу бесценный груз должен ждать санный обоз.

– Только бы успеть, только бы пришли разведчики, – твердит Цинченко.

Прибрежная деревня разрушена, уцелевшие три дома заняты медсанбатом. Сюда и ожидается приход разведчиков.

Они появились поздним вечером, а утром – санный обоз. Весь груз не разместился, – не хватило саней.

Линию фронта, о которой так много думали и которую с тревогой ожидали, перешли незаметно.

Партизанский край. Серболово, Семеновщина – деревни, где хозяева – народные мстители… Отдыхал Блинков после длинного и утомительного перехода недолго. На другой день он уже рисовал портреты разведчиков, связных, приходивших в штаб, бойцов комендантского взвода. А через неделю настоятельно доказывал командиру бригады Николаю Григорьевичу Васильеву необходимость поездки для «сбора натурных материалов».

– Так ведь самое распутье. Ни проехать ни пройти. Придется подождать, – возражал комбриг.

– Но распутье не мешает бойцам выполнять боевые задания? Меня не отсиживаться в штабе послали, – наступал художник.

– Ладно. Отпускаю, – согласился Васильев. – Только на рожон там не очень лезьте. Ведь и с меня товарищ Никитин в свое время спросит.

Александр Александрович Блинков и Лука Николаевич Барбаш, тоже появившийся в зоне действия 2-й бригады, отправились в путь. С утра до вечера пропадали они в разоренных деревнях, беседовали с жителями Партизанского края, с бойцами-подрывниками, разведчиками.

По ночам Блинков долго не мог уснуть. Мысленный взор его воссоздавал то, что должна была запечатлеть кисть… Вот в безысходном горе бьется тетя Марфа из деревни Беседки. У тусклой лампадки молит бога укрепить мужество партизан, помочь им «уничтожить ворога земли русской». Фашисты надругались и зверски замучили ее дочь Паню… Лютой ненавистью горят глаза четырнадцатилетнего партизанского разведчика Василька, даже когда видит он пленного врага. Гитлеровцы убили Васиного отца – колхозного бригадира Петра Орлова, сожгли в избе мать – синеглазую, веселую Елизавету Орлову.

Блинкову видится картина того страшного для Василька дня… Догорели стропила, рухнула кровля орловского дома. Гитлеровцы, как после удачно оконченной работы, расселись на сосновых бревнах завтракать. В это время брат Васи Егорка пригнал овец в дымившуюся деревню. Увидев пепелище родного дома, с криком бросился прочь.

Фашисты длинными очередями из автоматов положили на влажную дорогу и пастушка и овечек.

Были и радостные картины… Делегация партизан вернулась из Ленинграда. В деревнях, в лесных землянках слушают люди рассказы о мужестве ленинградцев. Внимательно рассматривают именные автоматы – подарок делегатам от рабочих Кировского завода. Добротное оружие…

Наступают каратели. Глухие разрывы снарядов доносит весенний ветер до лесной деревушки Семеновщина. Фашисты разбросали листовки. Пишут: край окружен, спасенья нет, сдавайтесь. А в деревне флаги красные над каждым крыльцом. Сегодня праздник – 1 Мая. И все должно быть как в довоенное время.

Вернулись художники. Новая встреча с Васильевым. Нелегко комбригу. Жмут каратели. Со всех сторон наседают. Отбиваются партизаны. Тревожно, но Васильев спокоен. Принял по-домашнему. Сидел за столом в белой рубахе. Высокий открытый лоб с пролысинами. Умные искрящиеся глаза. Протянул радиограмму:

– Товарищ Никитин беспокоится: как вы тут? Набрали ли материала для будущих работ?

– Писать есть что. И горя людского насмотрелись, и с бытом партизанским познакомились. Вот бы в сражении большом поучаствовать. Посодействуйте, – попросил Блинков.

– Сражения, конечно, дело нужное, особенно армиям, – усмехнулся комбриг. – Но в партизанской тактике сейчас меньше открытых боев, больше засад, диверсий на дорогах. Засада! – Васильев поднялся и, подойдя к окну, мечтательно произнес: – Вот окончится война. Приедет Николай Григорьевич Васильев в Ленинград, зайдет в музей. Пройдется по залам. И вдруг… Ба! Знакомые лица на картине. Так ведь это же мои ребята в засаде. Помнится, такое натворили… – И, сразу посерьезнев, твердо сказал: – Хорошо. Посодействуем.

И вот художник с автоматом за плечами шагает в группе подрывников. В вещевых мешках тол. В сумке от противогаза «профессора по взрывам» Доценко все необходимое для минирования – от батарей БАС-60 до танковых часов «Цыбули».

Месяц назад подход к железной дороге в районе деревни Заболотье и села Нового был не труден. А сейчас? Что такое? Вдоль полотна железной дороги вырублены кусты и деревья на двести – триста метров. Насыпь залита жидкой известью. Сюрприз! Патрули с собаками на каждом километре.

– Поищем другое место, – распорядился командир группы Зверев.

К рассвету отошли в глубь леса. Ноги мокрые, но о костре и речи не может быть. За железной дорогой видны избы деревни Чертсиново, где живут двадцать восемь австрийцев – охранников моста через безымянную речку. Но и там та же картина – дзот, около него бревна от разобранной деревни и оголенная местность. Зверев непреклонен:

– Будем искать удобный подход!

На исходе третьи сутки. Разделили последние размокшие сухари. Раскурили последнюю щепоть перетертой, смешанной с хлебными крошками махорки. Козью ножку бережно передавали по кругу.

– Ну, что будем делать, подрывники? Что в бригаде скажем? Ну, чего в рот воды набрали? – сердится Зверев.

Первым заговорил Эрмлер:

– Обратно нам ходу нет. Железку нужно закрыть хоть на сутки.

Его поддержал Миша Кочетов, самый молодой в группе:

– Домой мы не пойдем. Давайте подрывать мост у самого Агиева, на переезде. Фрицам в башку не придет, что партизаны решатся на такое…

Но и там неудача. И снова группа пробирается лесом параллельно железнодорожной магистрали, по которой идут эшелоны к фронту. Шагает в цепочке и Блинков… Нелегки, ох как нелегки партизанские тропы.

Ночью приблизились к селению, занятому вражескими войсками. Подошли к полотну железной дороги со стороны поля. Участок неукрепленный.

– Может, минировано? – засомневался Зверев.

Доценко вставил запалы, проверил чеку и махнул рукой Кочетову:

– Пошли, Мишук.

Зверев, Эрмлер и Блинков приготовились прикрывать их отход.

Справа мигнули огоньки. От станции Чихачево прошли патрульные. И тут же на полотне появились две пригнувшиеся фигуры. Они бежали быстро, разматывая катушку с проволокой. Нужно было торопиться, – загорелся зеленым огоньком семафор. Через пять минут показался воинский эшелон гитлеровцев.

Взметнулось малиновое пламя, осветив одинокую березу на поле. И сразу же заговорили партизанские автоматы. Стрелял по врагу и ленинградский художник Александр Блинков.

Иван Пономарев
СТУК В ОКНО

Их осталось одиннадцать человек. Предстояло выбрать командира и комиссара.

– Я предлагаю выбрать командиром Ковалева, – сказал Скурдинский.

– А комиссаром?

– Скурдинского, – послышалось сразу несколько голосов.

Так и решили.

Это были трудные дни для осьминских партизан. Беды начались с того памятного боя, когда фашистам удалось пробраться к базе.

Скурдинский дежурил тогда на кухне – готовил обед, то и дело поглядывая на тропы, откуда должны были показаться командир отряда Цветков, ушедший на встречу с подпольщиками, и группа Филиппова, занятая оборудованием запасного лагеря. Неожиданно в землянку, где находился заместитель командира отряда Иван Гурьев, вбежал дозорный и крикнул:

Иван Васильевич Скурдинский.

– Фашисты! Уже близко.

Гурьев и Скурдинский бросились к опушке леса. Действительно, прямо на лагерь через кустарники двигались вражеские автоматчики.

– Нащупали, гады, – сказал Гурьев. – Надо уходить. Нас – горсть. С такой силой не справимся.

Захватив оружие, боеприпасы и часть продуктов, партизаны стали отходить. Но не прошли они и километра, как увидели развернутую вражескую цепь.

– Залечь в кустах, приготовиться к бою, стрелять только по команде, – приказал Гурьев.

Несколько бойцов погибло, но остальные вышли из окружения и продолжали борьбу.

Жили зимой тяжело. Не хватало боеприпасов. Не было медикаментов. И вое же, разбившись на группы, отряд осьминцев устраивал засады, нападал на колонны вражеских машин, уничтожал связных, патрули, фуражиров.

Группа Гурьева готовила операцию – взрыв железнодорожного моста у станции Вересть. Но тут тяжело заболел командир отряда. Вскоре он впал в беспамятство. Решили оставить с Цветковым двух партизан, а остальным идти на операцию. Чтобы больной не простудился, принялись заготавливать для него дрова.

В это время к землянке с четырех сторон подобрались каратели. Кто-то выследил связного и привел фашистов. Как подкошенный упал на землю Гурьев, не успев даже отбросить бревно, которое нес. Застигнутые врасплох партизаны не смогли организовать серьезного сопротивления. Одни стали отходить, другие же, укрывшись за деревьями, решили отстреливаться. Но судьба группы была решена. Вскоре гитлеровцы уже шарили в землянках. Там они взяли находившегося без чувств командира отряда Якова Цветкова. Его увезли в Осьмино, долго пытали, а когда поняли, что пытками такого человека говорить не заставишь, – расстреляли.

Мрачной оказалась и судьба группы Дмитрия Филиппова. На ее лыжный след вышел отряд карателей. Завязался неравный бой. Сразу же были убиты три партизана. Филиппов, Егоров и Лена Машанина попытались оторваться от преследователей, но это им не удалось. А тут еще у Лены сломалась лыжа, двигаться по глубокому снегу стало просто невозможно.

– Оставьте меня, а сами уходите, – предложила девушка.

– Нет, так не годится, – ответил ей Филиппов. – Сделаем так: возьмешь мои лыжи и с Егоровым вон в тот лес. Я постараюсь прикрыть вас.

– Несогласна, – возразила Лена. – Вы отряду нужней. Идите…

– Спор ни к чему, – рассудительно сказал Егоров, – все равно никто не уйдет, никто никого одиноким не оставит. Будем драться.

Они заняли удобную позицию для стрельбы и дрались до последнего патрона!..

Да, большие потери, и не только в отряде.

Вспомнились Скурдинскому первые шаги по организации подполья. Как-то поздним вечером вместе с Ковалевым направились они в деревушку Поседь. Зашли в дом Кононовых. Скурдинский редко бывал раньше в этой семье, хотя давно ее знал. Уполномоченному комитета заготовок приходилось встречаться с людьми чаще всего на полях и фермах, чем в домах. Но Наталья Васильевна сразу узнала его голос. Она бросилась к двери, торопливо ее открыла и тихо сказала:

– Проходите сюда. Так… Лампу зажечь?

– Не надо, Наталья Васильевна. Мы скоро уйдем.

– Ну, садитесь вот сюда, к столу. О господи…

– Да вы не бойтесь, – сказал Ковалев, понявший по-своему причитания и вздохи молодой женщины.

– Я и не боюсь, с чего вы взяли? Просто так неожиданно… Это же радость какая!

Кононова достала из печи тушенную с мясом картошку, принесла квашеной капусты.

– Поешьте вот с дороги. Может, молока дать? Я сейчас в подпол спущусь.

– Ну, как вы тут живете? – спросил Скурдинский, когда Кононова, подав на стол, присела рядом.

– Как живем? Сами небось знаете… А вы-то надолго в наши места?

– Надолго, Наталья Васильевна. Вот только надо хорошо обосноваться. Поможете?

– Что в наших силах, все сделаем.

– На первых порах подберите себе помощников, людей надежных. Есть такие на примете?

– Конечно, есть. Ковалевы, мать и дочь, Григорьева, Пекко. Живет она, правда, на хуторе, но женщина надежная. Найдутся люди.

– Тогда так и решим, – резюмировал Скурдинский. – Руководителем группы будете вы, Наталья Васильевна. Вот вам на первый случай листовки, разбросайте их в людных местах. Но будьте осторожны…

Кононова оказалась хорошим организатором. Партизаны знали теперь все, что делается в Осьмине, имели запас продуктов и свой пункт для выпечки хлеба. Члены группы принимали по радио сводки Информбюро, переписывали их и расклеивали не только в Поседи, но и в районном центре.

В феврале 1942 года в Поседь нагрянули гестаповцы. Они окружили дом Кононовой, долго там шарили, а потом вывели Наталью Васильевну, посадили в машину и увезли.

Это случайно увидела член подпольной группы Екатерина Осиповна Ковалева. Вначале она было бросилась к дому Григорьева, потом остановилась и решила сразу идти в отряд. Знала туда каждую тропку. Но путь был слишком трудным для пожилой женщины. Уже через километр она почувствовала, что рубашка на спине прилипла к телу. Несколько раз она падала. Полежит, чуть отдышится и опять в путь…

Выслушав рассказ Ковалевой, командир послал в Осьмино разведчиков. Они вернулись через несколько часов и сообщили: арестована одна Кононова, держат ее в Осьмине в гестапо, в поселке большой гарнизон.

Екатерина Осиповна сразу же собралась домой.

– Не спешили бы, – уговаривал ее Скурдинский. – Надо еще выяснить, как относятся к вашей отлучке из деревни.

– А что они мне сделают? Казнить, что ли, будут старуху?

Ковалева ушла. А на следующее утро ее арестовали.

Десять дней подпольщицы подвергались пыткам, но ни Наталья Васильевна Кононова, ни Екатерина Осиповна Ковалева не признались в связи с партизанами. Фашисты расстреляли мужественных женщин…

Одна за другой всплывали эти беды в памяти Скурдинского. Десятки раз задавал он себе вопрос об их причинах и все более утверждался в мысли: отряд недостаточно был связан с населением. А одна-две подпольные группы – капля в море.

* * *

– Вчера разговор зашел о том, как жить дальше, – сказал Скурдинский. – Давайте об этом поговорим на партийном собрании. Созывать его не надо – все коммунисты налицо.

Сидевший в углу землянки чубатый партизан Иван Алексеев поднялся и пошел к выходу. Он был единственным беспартийным человеком среди оставшихся в отряде.

– Сиди, Ваня, – обратился к нему Скурдинский. – Собрание открытое.

Резолюция партийного собрания была краткой. Коммунистам вменялось в обязанность развернуть кропотливую работу по созданию очагов подполья.

…У домика под черепичной крышей росла пышная береза. Ветки спускались на крышу и чуть ли не наполовину прикрывали ее своими листьями. На длинной веревке, протянутой от дерева до забора, висело ватное одеяло из красного сатина.

– Все в порядке, Иван Васильевич, – сказал, не оборачиваясь, Ковалев. – Действует сигнализация. Можно идти.

– Пошли, – согласился Скурдинский.

С тех пор как они были выбраны командиром и комиссаром отряда, прошло три месяца. За это время партизаны побывали во всех селах района и создали около тридцати подпольных групп, заслали своих людей в некоторые волостные управления и даже в полицию.

Вот и в этом селе, куда они пришли на связь, руководит группой староста деревни Иван Андреевич Федоров. Собственно, эта подпольная группа не из новых. Она была создана сразу же после оккупации района. Организовала ее комсомолка Зина Алексеева. Комсомольцы распространяли среди населения советские газеты и листовки. Но в январе 1942 года Алексеева была схвачена агентами тайной полевой полиции.

Зина мужественно перенесла страшные пытки, не выдала ни одного из своих товарищей. Тогда палачи сняли с нее одежду и в одной нижней рубашке, босую, по снегу, в двадцатиградусный мороз провели через село на кладбище и там расстреляли.

Однако листовки, которые раньше фашисты находили лишь на стенах зданий, вскоре были обнаружены и на столах в самой комендатуре. Подбросил их туда Иван Андреевич Федоров, ставший после гибели Зины Алексеевой руководителем сватковского подполья.

Дом старосты стоял третьим от края. Но партизаны в него не пошли. Они завернули в избу Ефрема Иванова – человека невидного, ко всему вроде безразличного. Это у него висело на протянутой веревке красное одеяло. Поздоровавшись с хозяином дома, оба гостя не стали задерживаться в избе, а сразу прошли через двор в огород. Там по густому малиннику они и добрались до дома старосты.

– С прибытием вас, – крепко жал руки партизанам Иван Андреевич. – Чайку вот выпейте. – И, обращаясь к сидевшему за книгой сыну, сказал: – Витя! Поди погуляй около дома.

Двенадцатилетний Витя степенно поднялся, взял с окна перочинный ножик и вышел из комнаты.

Скурдинский, проводив его ласковым взглядом, спросил:

– Ну, что тут у вас нового, Иван Андреевич?

– Позавчера собирал нас всех комендант. Был там и какой-то гестаповец, новенький, раньше я его не видел. Уговаривали, чтобы мы помогли им найти вашу базу. Чем, мол, они, немцы, скорее разобьют партизан, тем спокойнее, дескать, будем жить и мы. Назывались имена полицейских, которые понесли кару от партизан. Сидевший со мной рядом староста деревни Менюши даже вздохнул. Не знаешь, говорит, где и смерть найдешь.

– Этот обязательно найдет ее, – бросил Ковалев.

– Вообще они не всё говорят, – продолжал Федоров. – О взрыве мостов, например, ни слова. Словно они и не взлетали на воздух. Ничего не было сказано и о последних двух машинах, подорвавшихся на ваших минах. А ведь погибло семнадцать человек.

– Спасибо, Иван Андреевич, – сказал Скурдинский. – Сведения ваши ценны. А у нас к вам просьба.

– Говорите.

– Не могли бы вы побывать в Волосове? Нам туда проникнуть довольно сложно, – на дорогах заставы, в самом поселке патрули. А надо бы узнать, что там у них делается.

– Особенно на станции, – уточнил Ковалев. – Посмотрите, какие там части, что на платформах… Ну, в общем, вы сами знаете.

– Ну что же! Раз надо, схожу.

Федоров подошел к окну и посмотрел на улицу. Там по-прежнему было пустынно. Только продолжал строгать свою деревяшку сынишка Витя. Делал он это спокойно, по-отцовски. Постороннему и в голову бы не пришло, что этот мальчишка внимательно следит за дорогой. Он вовремя должен успеть предупредить отца и партизан об опасности.

* * *

Наталья Игнатьевна Субботина помыла посуду, поставила ее на полку и пошла в горницу. Там на широкой кровати, укрывшись тонким фланелевым одеялом, лежала Геля. Глаза девочки слипались, но она мужественно боролась со сном. Геля ждала мать. Она теперь всегда спит с матерью. С того самого дня, как отец ушел в партизанский отряд.

Геля отчетливо помнит, когда и как это произошло. Месяца три тому назад она проснулась ночью от какого-то шума. Прислушалась – разговаривали мать, отец и еще какие-то люди.

– Пойду я с вами, – говорил отец.

– А может, здесь будешь руководить? – спрашивал чужой голос.

– Здесь мне нельзя. Уже на примете.

– А кого же оставим здесь?

– Наташу. Мы уже кое-что с нею делали.

Взрослые шептались еще долго. Потом тихонько вышли во двор. Вскоре мать вернулась и легла в постель. Она долго ворочалась с боку на бок и о чем-то вздыхала. Геля хотела ей что-нибудь сказать, но боялась открыться, что услышала тайну. Так она и уснула. Но утром не выдержала:

– Я все слышала, мама. Ночью у нас были партизаны. Папа ушел с ними.

Наталья Игнатьевна испугалась. Лицо ее стало бледным, как полотно.

– Но я никому, никому не скажу, – поспешила успокоить мать Геля. – Клянусь тебе, мамочка. Пусть хоть режут на кусочки.

Мать прижала ее тогда к своей груди, и они долго вместе плакали. Потом мать вытерла платком слезы сначала ей, Геле, потом себе и сказала:

– Будь умницей, доченька, молчи. А то фашисты нас расстреляют.

Так они стали жить. К матери потом не раз приходили Клавдия Яковлевна Петрова, Лена Нестерова, Лида Чистова, Саша Матвеев, Саша Веников и другие, но они уже от Гели не прятались. Только частенько посылали на улицу «покараулить», а то и отнести что-нибудь куда следует. А когда изредка ночью приходил отец, он ласково называл дочку «моя партизаночка».

…Наталья Игнатьевна начала раздеваться, когда в окно кто-то тихонько постучал. Субботина замерла. Стук повторился трижды. «Наши», – сказала про себя Субботина. Геля прошептала:

– Может, папа.

В комнату вошли Скурдинский и Ковалев.

– Здравствуй, партизаночка, – улыбнулся девочке Скурдинский.

Геля опустила глаза и ответила:

– Здравствуйте, дядя Ваня.

– Привет тебе от папы. Иди спи, маленькая.

Партизаны уселись за стол. Ковалев попросил:

– Рассказывайте, Наталья Игнатьевна.

– С чего же начать? Значит, так. Листовки и газеты доставили в Должск. Геля отнесла на хутор к Марии Лисаковой и все передала. А на той неделе я сама побывала в Должске. Ходила в магазин да завернула к Михаилу Сергеевичу Круглову. Не домой, конечно, в столовой сидели. Круглов, скажу вам, в хорошем виде. Просил передать, что в группе уже четырнадцать человек, есть свой радиоприемник. Одна из его помощниц, Степанида Куприяновна Трошкова, прикидывается ненормальной. Ходит в рванье, грязная и все что-то бормочет себе под нос. А сама носит под тряпьем листовки и раздает кому надо.

– Молодчина! – не удержался Скурдинский. – А ведь пожилая.

– Под стать ей и Дмитрий Никифорович Никифоров. Ему уже за семьдесят перевалило, а он столько делает, что диву даешься. Сам переписывает сводки Информбюро, а потом их расклеивает на видных местах. А недавно такое выкинул, что все ахнули. В воскресенье взял газету с первомайским приказом товарища Сталина и устроил около церкви громкую читку. И так увлекся, что не заметил полицейских. Уже кто-то из слушателей шепнул: «Кончай, дед, читать, фараоны идут». Недолго думая, Дмитрий Никифорович сунул газету в карман проходившего в церковь сторожа. Обыскали старика полицаи. Накричали для острастки, а арестовать побоялись.

– Знаем мы этого деда, – сказал, улыбаясь, Ковалев.

Иван Васильевич Ковалев.

– Да его во всей округе знают, – подтвердила Наталья Игнатьевна. – Беспокойный старик. Но и другие стараются как могут. Антонина Петрова по заданию Круглова достала йоду, порошков разных и еще каких-то медикаментов. Сверточек у меня в сенях, сейчас принесу.