Текст книги "Розы на снегу"

Автор книги: Иван Гончаров

Соавторы: Александр Бычков,Виктор Федоров,Иван Жилин,Людмила Бурцова,Николай Масолов,Евгений Никитин,Иван Пономарев,Виктор Мариничев,Елизавета Веселова,Василий Топильский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Ивченко помрачнел. На мои вопросы о дальнейшей своей судьбе отвечал неохотно: «Да. Стал командиром отделения разведки», «Пришлось участвовать в знаменитой партизанской операции „Савкинский мост“». «Ну, был ранен. Потерял глаз».

Над Конезерьем опустилась ночь. Где-то всхлипнула и замерла гармошка. Потом долго перекликались чьи-то молодые голоса. Мирная, тихая жизнь царила на лужских полях… А мне все казалось, что вот-вот из далекого леса появится человек с пулеметом на плече – плотно сбитый, темноволосый, с карими глазами. Появится, чтобы узнать о жизни своего побратима и еще разведать, нет ли весточки от сына – моряка дальнего плавания, так и не дождавшегося отца с войны.

Тамара Мельникова
«СЧАСТЛИВЫМ БУДЕТ ДЕНЬ…»

В Конакове, на Сосновой улице, я постучалась в тихий и светлый дом с палисадником и белыми занавесками на окнах. Рэм здесь никогда не был, дом построен родителями после войны. Но уже в первой комнате я увидела его фотографию. Из чинного ряда семейных портретов выделяется не по-мальчишески напряженное лицо с резкими полосками бровей. И кажется, что уже нет спокойной домашней обстановки и Вера Ивановна нарочно говорит о посторонних вещах, чтобы не затронуть стерегущую на каждом шагу память о сыне. Ее руки все беспокойнее поправляют поседевшие волосы, зачем-то одергивают скатерть, потом достают старый альбом. Они аккуратно перебирают пожелтевшие довоенные фотографии, на которых я тороплюсь разглядеть Рэма в детстве.

В альбоме и серый листочек похоронной:

«…Ваш сын Рэм Николаевич Кардаш погиб…»

* * *

Стыла зима на дворе. Мели метели. Огромная свинцовая вьюга свирепствовала на полях России. Война была рядом. Фашисты бесчинствовали в Торопце, во Ржеве. А он, Рэм Кардаш, обивал пороги военкомата. Нет! Смириться с этим он никак не мог. Никак не мог понять майора, убеждавшего его не раз, что нужно окончить десять классов, что можно быть полезным родной армии и здесь, в прифронтовом городе Кувшиново.

В сохранившихся страничках дневника Рэма Кардаша есть такая запись:

«Можно сидеть спокойно на школьной скамье там, где мирно щебечут птички, где не слышно разрывов бомб и человеческих стонов. Нет. Спасибо. Доучимся после, когда фашизм будет разбит. А сейчас – борьба. Не следует забывать, что от нашей победы зависит не только наша судьба, но и судьба Европы, судьба мира».

Эта запись – черновой набросок ответа Елене Кононенко, опубликовавшей в «Пионерской правде» статью «Ответ школьнице». Писательница в статье высказывала те же мысли, что и майор из военкомата.

Кононенко, конечно, была права.

Но прав был и Кардаш – «красный командир» во всех мальчишеских играх детства, лучший лыжник школы, семнадцатилетний капитан «непобедимой» футбольной команды кувшиновцев.

Рэм Кардаш.

В апреле сорок второго сбылась мечта Рэма. Райком комсомола зачислил его в группу добровольцев, отправлявшихся во вражеский тыл. На сборы – один вечер. С другом Олегом Чашиным решили побродить по заветным местам. Обычно тихий, зеленый городок показался теперь чужим. По главной улице плыл поток машин, орудий. Все это шумело, грохотало, наполняя воздух запахом горящего бензина. Ребята молча стояли на обочине дороги и смотрели вслед уходящим бойцам. Проезжавшие машины коротко освещали их желтым светом фар. Было грустно. Рядом не стояли привычно Юра Белевитин, Коля Шаврин. Не было и Людмилы, которую Рэм ласково называл «Люда моя Мила». Она еще в начале войны эвакуировалась с родителями и теперь присылала длинные грустные письма…

У калитки Олег крепко пожал руку друга:

– Всего тебе, Рэмка! Бей их, гадов. Я тоже не задержусь. Буду следом.

Утром, чуть засинел рассвет, Рэм был на ногах. Прощаясь, спрятал лицо в материнских ладонях:

– Мам, все будет хорошо. Вот увидишь.

Он уходил прямой, тоненький, в отцовской гимнастерке и перетянутой ремнем телогрейке. На улице оглянулся, взмахнул рукой и побежал…

Весь май будущие партизаны занимались боевой подготовкой в приволжском городке Кимры. Командиром отряда был назначен Владимир Иванович Марго, бывший заведующий районным отделом народного образования в Себеже, комиссаром – Андрей Семенович Кулеш, секретарь райкома партии того же района. Оба они уже побывали в тылах врага и сейчас внимательно присматривались к тем, кто шел туда впервые.

Как-то Марго попросил Кулеша:

– Андрей Семенович, обрати внимание на Кардаша. Паренек мне нравится. На занятиях весь внимание. Спортсмен. Горяч, но умеет себя сдерживать. Думаю использовать его в разведке.

Комиссар засмеялся.

– Ты чего? – недоуменно посмотрел на него Марго.

– А я только тебя об этом хотел попросить. Отваги парню не занимать. Был в его родном городе случай. Гитлеровцы бомбили станцию. Загорелась цистерна с бензином, а рядом вагоны с боеприпасами. Вот-вот пламя туда метнется. Нашлось двое смельчаков – отцепили ее от состава. Подоспел маневровый паровоз – увел в безопасное место. Одним из смельчаков был Кардаш. И заметь, об этом в отряде никому ни слова. Это в его-то года!

Так был решен вопрос о партизанской «профессии» Рэма.

Первая разведка Кардаша обернулась… знатным обедом для партизан. Отряд стоял в нейтральной полосе, готовясь к броску через линию фронта. Марго послал Кардаша и Гавриила Павлова в деревню Чернушка узнать, там ли соседний отряд, с командованием которого ему нужно было встретиться. Разведчики возвратились быстро.

– Товарищ командир, – доложил Рэм, – в деревне никого нет.

– Совершенно никого? – усомнился Марго.

– Никого. Только печки теплые. Очевидно, ушел отряд. Каратели рядом.

– А что в печках? – лукаво спросил Марго. – Небось заглянули?

Кардаш и Павлов переглянулись. Рэм выпалил:

– Картошка с мясом, товарищ командир. Попробовали. Тушеная.

В отряде второй день не было продуктов. Марго распорядился войти в деревню. Улыбок, шуток было много. «У нашего Рэма нюх на жаркое. Настоящий разведчик», – добродушно посмеивались бойцы, хваля расторопность своего товарища. А он с Павловым и Сергеем Смирновым был уже на посту.

Дозорные своевременно заметили вражеские цепи и первыми приняли боевое крещение. Отряд отступил в болото лишь тогда, когда на помощь фашистам пришли танкетки.

Их было поначалу шестьдесят пять, отважных и мужественных. Почти все коммунисты, комсомольцы, все беззаветно преданные Родине.

Вскоре в голубом озерном крае – под Себежем и Идрицей у старой латвийской границы – заговорили о Марго и его бойцах. Отвага как магнит. Отряд стал расти. К тому времени, когда порыжели кудри клена и ветер начал разметать сугробы палой листвы, отряд превратился в бригаду.

…Донесение комбрига Марго в штаб. Датировано октябрем 1942 года. Ныне архивный документ. Скупая летопись боевых дел всего лишь трех осенних дней:

«8 октября. Сожжены 4 моста на шоссе Томсино – Идрица и на шоссе Дубровка – Борисенки…»

«9 октября. Разбит гарнизон Борисенки…»

«10 октября. Разгромлена Томсинская волостная управа, уничтожен маслосырзавод, сожжен склад сена – 700 тонн, захвачено 30 тонн хлеба, 50 пудов соли…»

И к каждой такой операции был причастен и Кардаш. На удивление всем он быстро научился ездить на коне и теперь часто лихо скакал с донесениями из отряда в отряд, темными осенними ночами появлялся в деревнях, где стояли полицейские посты, вел «разведку на скаку», как любил говорить начальник разведки бригады пограничник Конопаткин.

Однажды Кардаш чуть не напоролся на вражеских артиллеристов, которые открыли огонь по лесу. Стреляли с целью напугать партизан. Докладывая Конопаткину об этом, Рэм не удержался и сказал:

– Не было со мной противотанковой гранаты. Я бы им показал…

– Вот и попало бы тогда. Я тебя не на диверсию посылал, а на разведку. Ясно? – нарочито сердито обрезал Кардаша старший лейтенант.

Опытный разведчик, не раз встречавшийся в трудных ситуациях с вражескими лазутчиками еще до войны, Пантелеймон Петрович Конопаткин учил своего подопечного сдерживать эмоции, или, как он говорил, «заряд ярости», слушать тишину ночи, считать разведывательной информацией любое слово, сказанное о противнике. Рэм радовал своего наставника, и слова «настоящий разведчик» теперь в устах товарищей Кардаша звучали по отношению к нему как заслуженная боевая характеристика.

Рэм был доволен. В те горячие, полные риска и опасности дни он записал в дневник:

«Каким счастливым будет день, когда я вновь увижу на пороге родного дома мать и отца, сестренку и братишку, выбегающих навстречу! Скоро ли этот день? Такой вопрос волнует каждого партизана отряда. И каждый отвечает на вопрос: да, скоро! Ответ может быть только и только таким, ибо судьба Родины решается людьми, у которых есть что защищать, за что можно умереть. И умереть с уверенностью в победе великого, справедливого дела. Сердце каждого воина-партизана полно ненависти к иноземцам-поработителям. Нет! Не бывать тому, о чем мечтает Гитлер! Не бывать никогда!!! Мы помним слова Александра Невского: кто пришел к нам с мечом, от меча и погибнет!.. Уже темно. Иду спать. Спать под открытым небом моей любимой Родины. Да, моей!»

Кардаш и его товарищи твердо верили в грядущий счастливый день. Рэм теперь часто выполнял обязанности связного с подпольем. Ходил на связь один, реже с небольшой группой автоматчиков.

Однажды на деревенской явочной квартире группа наткнулась на засаду. Двое разведчиков, ничего не подозревая, зашли в соседнюю избу за табаком, а Рэм с Валей Сергеевой пошли к подпольщику. Едва успел Рэм открыть дверь, как навстречу ему рванулся полицай:

– Ты кто?

– А ты кто? – не растерялся Рэм.

Полицай схватил автомат, но Кардаш опередил его, прошив очередью засевших в сенях гитлеровцев. Крикнул товарищам, чтоб убегали, и, прикрывая их отход, быстрыми перебежками скрылся из деревни сам.

По дороге Себеж – Опочка гитлеровцы направляли к Ленинграду много военной техники. Партизаны часто устраивали засады, громили вражеские автоколонны, но немалая часть грузов все-таки достигала Опочки. Передать нашим летчикам, где и когда лучше бомбить скопления вражеской техники, у партизан не было возможности. Для этого надо было иметь в Опочке свою агентуру. В бригаде решили создать две группы разведчиков, которые должны были установить связь с опочецкими патриотами.

В основной разведывательной группе старшим назначили Рэма.

С помощью опочецкого паренька Николая Алексеева Рэм вскоре нашел надежную явку вблизи города. Ею стала квартира сельского фельдшера Марии Кузьминой. Сюда зачастили сестры Алексеевы, Люба и Тоня. Люба подключила к цепочке информаторов свою подругу Надю Литвиненко. Девушки сообщали интересные данные, и все же главное (фашисты в это время уже вели на берегах Великой сооружение оборонительной линии «Пантера») ускользало из поля зрения командования бригады. В Опочке нужен был партизанам человек, имевший доступ к планам гитлеровцев, к расходным хозяйственным документам, по которым можно было бы определять характер воинских перевозок.

Однажды Рэм, расспрашивая дотошно Надю Литвиненко о самых, казалось бы, несущественных мелочах ее жизни, услышал новое имя – Гаврилова. Попросил:

– Расскажи про нее подробнее.

– Красивая. Как раз тебе пара, – пошутила Литвиненко.

– Не шути. Скажи, что это за человек?

– Что рассказывать-то? Была студенткой. Приехала к матери на каникулы и застряла. Была девчонкой серьезной, хорошей, а теперь у немцев служит. В хозкомендатуре. Говорят, довольны ею фашисты.

Через сутки Рэм с жаром докладывал командиру и комиссару свой план вербовки Гавриловой.

– Что ж, рискнем, командир? – спросил Кулеш.

– Конечно, – выпалил Рэм.

– Придется, – улыбнулся Марго, – раз Кардаш за комбрига решает. Его же и пошлем, – кивнул он в сторону покрасневшего разведчика. – А что и как, обмозгуем сегодня вечером.

…Он долго не возвращался. Несколько часов после назначенного срока ждали его у лесного ручья Марго и Кулеш. Они решили никого не посвящать в тайну «главной партизанской невидимки» в Опочке (если такую удастся заполучить), кроме узкого круга лиц. Рэм вернулся вымокший до нитки под холодным осенним дождем. Зуб на зуб у него не попадал, но глаза светились. И командир с комиссаром поняли: удача!

– Не девушка – клад, – восхищенно рассказывал Кардаш, а он уже в то время научился быть сдержанным в оценках.

Рая Гаврилова действительно пользовалась у заправил хозкомендатуры доверием и даже была допущена к секретной документации. Быть разведчицей бригады Марго девушка согласилась охотно (оказалось впоследствии, что она уже имела контакты с разведкой рейдирующей в первую военную зиму Особой бригады штаба Северо-Западного фронта), но предварительно подвергла Рэма придирчивому допросу. Первые же данные о противнике, полученные от Гавриловой, привели в хорошее расположение духа начальника бригадной разведки Петровича (Конопаткин возглавил отряд спецназначения и ушел с ним в Латвию), а ему угодить было нелегко.

– За точность информации зашифруем Гаврилову под кличкой «Абсолют», – предложил Петрович Марго, – и посылать к ней на явку будем только Кардаша.

Комбриг согласился.

Рэму везло на наставников. До войны по дороге жизни его невидимо вела рука отчима Михаила Павловича Рахманова, человека большой души. Первые шаги на партизанских тропах он делал рядом с Марго, Кулешом, Конопаткиным – людьми, оставившими заметный след в истории народной войны против оккупантов. Отечески отнесся к юноше и новый начальник разведки Павел Никитович Петрович. Было Петровичу за пятьдесят, но его неутомимой следопытской энергии мог бы позавидовать и молодой. Коммунист с 1919 года, участник революционных событий и гражданской войны, Петрович долго жил у границы и хорошо знал край, где воевала бригада.

Какая бы обстановка ни складывалась, Павел Никитович всегда находил время, выслушав донесение Кардаша, поговорить с ним. То расскажет, как в лесу по поведению птиц и зверя можно определить присутствие человека. То порекомендует место на пути к новой явке, где в случае опасности следует укрыться. Или вдруг с грубоватой нежностью скажет:

– А стихи про свою Милу ты хорошие написал. Краем уха слышал, как ребятам читал их у костра. Береги такую любовь, парень…

Рэм иногда читал свои стихи у неярких партизанских костров. Чаще пел. Был у него приятный сильный голос. Товарищи всегда просили: «Начни-ка „Катюшу“». Подпевали нестройными голосами. Потом Рэм уже один исполнял ставшие близкими всем «Синий платочек», «В землянке»…

Весь 1943 год четко работала агентурная сеть в Опочке. Разведчики держали штаб бригады и армейское командование в курсе всего, что происходило вокруг них. Они снабжали бригаду также медикаментами, табаком, солью, которая ценилась на вес золота.

Во время одной из встреч в деревне Шаблавино Гаврилова познакомила Рэма с женщиной средних лет, сказала:

– Мой помощник Андреева. Работает в управе. Комбригу передай – ручаюсь за нее. – И, заметив, что Кардаш недоволен нарушением правил конспирации, смеясь, попросила: – Да улыбнись ты, Рэмка, раз говорю – ручаюсь, значит, порядок.

– От Петровича попадет за такой «порядок», – буркнул Рэм, но улыбнулся девушке, к которой относился всегда с восхищением, уважая ее умение смело рисковать и умно действовать в сложных обстоятельствах.

Так в бригаде появился агент по кличке «Олень». Беженка Мария Федоровна Андреева была женой советского генерала Оленина. Вскоре с ее помощью через Рэма партизаны узнали о составе и времени выхода из Опочки на операцию трех батальонов карателей. Отряды из бригад Марго и Гаврилова атаковали неожиданно их в районе деревень Говядово – Сляново и основательно потрепали.

После разгрома фашистов у стен Ленинграда командование немецких армий группы «Север» всячески усиливало оборонительный рубеж «Пантера». Обстановка в Опочке и вблизи города интересовала наши войска теперь как никогда. Не успевал Кардаш вернуться с явки, как приходилось собираться в новый поход.

В начале марта 1944 года на Большую землю были переданы точные координаты расположения вражеских частей в Опочке. Над городом появились советские самолеты. Взлетели на воздух орудия, танкетки, строительные материалы для «Пантеры».

А через неделю партизаны были потрясены гибелью отважного разведчика. Возвращаясь с явки 18 марта, Рэм Кардаш был предательски убит.

Вместе с документами погибшего Петрович передал комбригу ученическую тетрадь в клеенчатой обложке – дневник Рэма, черновики неоконченных рассказов и маленькую фотографию светловолосой девушки…

Людмила Бурцова
БОГДАНОВСКИЙ КОРЕНЬ

Разыскать Константина Яковлевича Богданова в Загорске нетрудно. Он – секретарь парткома самого крупного в городе строительного управления. В его кабинете только что закончилось совещание, люди расходятся по объектам.

Мое появление Богданов воспринял как должное. К нему нередко заглядывают журналисты. И Константин Яковлевич охотно рассказывает о стройках, о людях, занятых нелегким трудом. Но сейчас очень удивился моему вопросу:

– Скажите, в Загорске ваши коллеги по работе знают, что вы – воскресший из мертвых?

– Что вы! Да и вспоминать об этом не хочется. – Посмотрел на часы, заторопился: – Простите. Опаздываю на лекцию. Учусь заочно в Высшей партийной школе…

Так состоялось мое знакомство с человеком, расстрелянным фашистами в четырнадцать лет, одним из членов семьи, которую и сейчас называют на Псковщине не иначе как партизанской.

* * *

Теперь уже никто не помнит, когда в деревне Ручьевой поставил сруб первый из рода Богдановых. Дед Дмитрий всегда говаривал, что Богдановы в эту землю корнями вросли, как те столетние липы при въезде в деревню. И в памяти Кости, его братьев и сестер всегда, испокон века, стоял у края деревни добротный, пятистенный дом Богдановых.

Было у Дмитрия Ивановича два сына. Старший, Яков, в восемнадцатом уехал в город, вступил в Красную гвардию. А когда поспокойнее стало в стране, написал домой, что хочет приехать в Ручьевую вместе с молодой женой. И отец принял это известие как само собой разумеющееся – все Богдановы возвращались к земле.

Так стал хозяином в доме Яков Богданов со своей молодой женой Ксенией.

Ксана Никитина девчонкой приехала из-под Москвы в Питер. Жила в прислугах, потом на фабрику поступила ткачихой. В столице и познакомилась с красноармейцем Яковом Богдановым.

…В деревне Ксении понравилось. Летом – раздолье: в лесу грибов, ягод всяких полно. В ручье, что в Шелонь впадает (отсюда и название деревни), вода быстрая, прозрачная…

Зазвенели в доме Богдановых детские голоса. Не бедствовали. Но и трудились не покладая рук.

В Ленинградской области стали организовываться первые колхозы. Крестьяне из деревень, что ближе к городу, уже ездили в Дубки смотреть на «фордзоны» с «Красного путиловца». И в Ручьевую приехал однажды представитель обкома партии на первое колхозное собрание. Более сорока лет прошло с тех пор, а Иван Яковлевич, старший сын Богданова, помнит тот вечер – такие страсти бушевали, такой шум стоял. Ребятишкам отец велел на печь лезть и там затаиться. А внизу плавал сизый дым, и сквозь его пелену пробивались голоса ораторов.

Уже под утро приезжий из Ленинграда сказал:

– Теперь приступим к выборам председателя колхоза. Какие будут предложения, товарищи?

Встал Иван Егоров, коммунист:

– Мы посоветовались и предлагаем Якова Богданова. В партии он не состоит, но душой, мыслями своими нашего он склада, большевистского.

Нелегко было на первых порах. И в Ручьевой, и в соседних деревнях грозились кулаки и их пособники «красного петуха пустить коммунии». На людях, на улице они кланяются председателю. А что у них за пазухой? Камень или нож?

Никогда не говорил об этом с женой Яков Богданов. Лишь однажды сказал:

– Знаешь что, мать, пошей-ка темные занавески на окна. И вешай по вечерам. Мало ли что… Ребятишки ведь…

Он уходил, когда дети еще спали, и возвращался, когда спали. В редкие свободные вечера брал меньшого на руки и ходил с ним взад и вперед по горнице.

Все годы, когда колхоз «Дружные ребята» на ноги становился, силу набирал, добрым помощником во всех делах Якова Дмитриевича была его жена. Работала Ксения Павловна со всеми наравне: в поле – так в поле, на скотном дворе – так на скотном. А семья-то разрослась: сыновей одних шестеро – два Ивана, Симан, Николай, Костя, Петр – да дочерей трое.

Растили детей Богдановы так, чтобы «душой и мыслями склада большевистского» получились. Подрастали ребята. Вот уже Иван-старший на самостоятельную дорогу вышел – в военное училище поступил. А тут война началась.

…Вблизи Ручьевой бой шел. Июльской ночью приполз в дом Богдановых тяжелораненый командир-кавалерист. Перевязала ему раны Ксения Павловна, а Яков Дмитриевич подводу снарядил и сына-десятиклассника в путь благословил:

– Попытайся, Коля, лесной дорогой догнать наших. Пришло время и нам в дело вступать. Спасти нужно командира.

Николай с радостью согласился. Выполнил наказ отца, но домой уже не вернулся. Перехватили дорогу гитлеровские бронетранспортеры.

В лесу Коля Богданов наткнулся на отряд ленинградских рабочих. С ним и остался. Командир отряда Савченко определил шустрого паренька в разведку.

Вслед за Николаем на партизанскую тропу стали Яков Дмитриевич, Иван, позже – четырнадцатилетний Костя. Ручьевая и многие другие деревни Дедовичского района вошли в зону Партизанского края, созданного первой военной осенью на юге Ленинградской области. Сюда фашисты входили лишь с боем.

Во время карательной экспедиции кто-то из тех, у кого была, по выражению Якова Дмитриевича, «сговорчивая совесть», донес гитлеровцам, что в семье Богдановых трое партизанят. И когда каратели ворвались в Ручьевую, первым запылал богдановский дом.

Ксению Павловну вытолкали босую на мороз с раздетыми детьми. Она хотела младшую завернуть в одеяло, но гитлеровец схватил его и бросил себе под ноги. Собрался народ, кто-то подложил под ноги Ксении Павловны шапку, кто-то шарф, кто-то унес девочку…

Семья Богдановых. 1933 год.

Командование 2-й партизанской бригады, бывшей основной военной силой на неоккупированной территории в тылу врага, знало о голоде в Ленинграде. По инициативе комиссара бригады Орлова решено было организовать сбор продовольствия для ленинградцев. По деревням пошли агитаторы. Пошел и бывший питерский красногвардеец, депутат Дедовичского районного Совета Яков Богданов, ставший коммунистом в дни фашистского нашествия.

Январским вечером в доме его сестры собрались жители Хохлова и Ручьевой.

Внимательно слушали они рассказ Богданова о положении Ленинграда.

– Фашистская армия, окружившая город, сильна, но она исчезнет, как дождевые капли, упавшие на раскаленное железо, – горячо говорил Яков Дмитриевич, – а Ленинград стоял и стоять будет непобежденным.

– Должна быть в этом и наша доля участия, – продолжил мысль старого друга Иван Егорович Егоров. – Вот и брошен клич партизанами собирать продовольствие для красного обоза в город Ленина.

Зашумело собрание. Вопросы за вопросами. Но все были едины – помочь ленинградцам. Внезапно в избу вбежал мальчишка и закричал:

– Фашисты идут! Фашисты!

Гитлеровцы, узнав от предателя, что собрание проводят всего лишь два партизана, решили захватить агитаторов. Яков Дмитриевич и Иван Егорович, отстреливаясь, побежали к лесу. И тогда по ним открыли огонь из пулемета. Егоров погиб тут же, а Богданова ранили. К нему бросились гитлеровцы, чтобы схватить живым. Яков Дмитриевич кинул под ноги гранату…

Но и мертвым он был страшен для врагов. Фашисты привязали его тело к саням и потащили по деревне. Офицер приказал полицаям кричать: «Со всеми партийцами так будет! А Богдановых всех уничтожим, все их партизанское племя…»

В начале марта 1942 года обоз с продовольствием ушел в Ленинград. А 16 марта газета «Правда» в ответ на письмо из Партизанского края писала:

«Дорогие братья! Ваши слова, проникнутые беззаветной любовью к матери-родине, прошли через линию фронта, они достигли стен Кремля…

Ваши имена… пока безвестны. Но придет момент – он уже близок, – когда вся страна узнает ваши имена».

…В отряде не знали о гибели агитаторов и послали в разведку Костю Богданова и Лешу Кустова. Двое мальчишек не должны были вызвать подозрение. В деревне Болотня их остановил патруль. Ребята держались уверенно, и солдаты хотели было уже отпустить разведчиков, но тут подошел полицай Быстров.

– Так это ж богдановский щенок, – воскликнул он, показывая на Костю.

Ребят схватили и посадили в холодную избу, где лежали несколько избитых крестьян. Когда приехал офицер-гестаповец, ребят повели на допрос. Разведчики молчали. Их жестоко били.

Ночью вблизи Болотни раздались выстрелы. Боясь налета партизан, гестаповец велел расстрелять всех арестованных. Несколько торопливых автоматных очередей, и у стенки сарая выросла груда тел. Кто стонал, того пристрелили или добили прикладом. Наклонились и над Богдановым.

– Этому конец, он весь в крови, – не сказал – прокудахтал пожилой солдат и снял с Кости валенки.

Едва забрезжил рассвет, женщины пошли хоронить убитых. Одна из них с испугом воскликнула:

– Гляньте, мальчонка-то тепленький!

Костю подобрали, отнесли в дом. Парню повезло – пуля прошла чуть выше сердца. Когда обмороженные на тридцатиградусном морозе ноги отходили в тепле, Костя кричал: «Не могу! Пристрелите меня!»

А тем временем отряд Синельникова, в котором командиром отделения разведки был Николай Богданов, выступил в поход. Предстояло уничтожить фашистское гнездо в селе Ясски. Партизаны двигались через Ручьевую. Николай решил навестить родных. Забежал на ходу. В комнате он увидел гроб с останками отца, кровать с полуживым братом и горем разбитую мать… Постоял окаменело три минуты, обнял близких и, вскинув автомат за плечи, бросился догонять отряд.

В конце лета 1942 года Партизанский край доживал последние дни. Гитлеровцы огромными силами вторглись в его пределы. Большая часть партизан ушла в новые районы, меньшая группами пробивалась за линию фронта. В числе последних был пулеметчик Иван Богданов. На одном из переходов он попал на минное поле и погиб.

Теперь из всех Богдановых в тылу врага воевал один Николай. Воевал лихо и умно. В девятнадцать лет стал помощником начальника штаба бригады.

Мужественно себя вела в те тяжелые дни Ксения Павловна. Партизанское командование решило переправить ее с малыми детьми в советский тыл. Пришла она с ребятами на лесной аэродром, а там раненые ждут отправки. Уступила Ксения Павловна свою очередь раз, другой, а потом сказала:

– Не умираем мы, можем и здесь остаться. Отправляйте раненых, им каждая минута жизни стоит…

И осталась. В землянке жили. Летом грибами, ягодами кормились, из травы лепешки пекли. Ребятишки по деревням ходили – кто что подаст.

Фашисты облавы устраивали, угоняли население все дальше от дома, на запад. И Ксению Богданову с детьми угнали. Хорошо, помогли люди – посоветовали взять чужую фамилию. Так и жила она под чужой фамилией почти до конца войны. Каждый день со страхом ждала, что откроется ее настоящее имя – жены партизана и матери партизан – и тогда погибнут ее младшие дети.

* * *

Всю войну не знали Николай и Константин, где их старший брат Иван. А он воевал на 3-м Украинском фронте, прошел пол-Европы – Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию. Последние залпы застали его в столице Австрии Вене.

Полковник Иван Яковлевич Богданов теперь неспешно повествует мне о дальнейшей судьбе их семьи. Смеясь, говорит:

– Растут у меня трое сыновей, у Николая тоже трое, у Константина – двое мальчишек и у Симана двое плюс сын у Петра. А совсем недавно я стал дедом. Внука назвали Вадимом. На семейной встрече мы подсчитали, что Вадим – девятнадцатый Богданов, если вести счет от деда Дмитрия.

– И выходит, что нет конца богдановскому корню?

– Выходит, что так!