Текст книги "1661"

Автор книги: Ив Жего

Соавторы: Дени Лепе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

22
Венсенский замок – воскресенье 27 февраля, десять часов утра

Туссен Роз обмакнул перо в чернильницу, аккуратно смахнул излишек чернил с кончика пера и, занеся руку над листом бумаги, наполовину исписанным его мелким, четким почерком, обратил свой взор на кардинала. Сидя в кресле в красно-зеленую полоску, украшенном его фамильным гербом, Джулио Мазарини лихорадочно перебирал на столе груду бумаг и диктовал:

– «И передаем общине братьев смирения во Христе…» Ах, да где же это? – пробурчал он.

Кольбер, стоявший за спиной своего господина, не колеблясь, извлек из стопки бумаг нужную и бесстрастно указал на строчку с многочисленными помарками.

– Да-да, – продолжал Мазарини, схватив документ. – Пишите, Роз: «…передаем сумму в тысячу ливров и право на полное использование доходов от прихода Сен-Фиакр-де…» Как, черт возьми, называется эта деревня? – не сдержался он.

Кардинал закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, с трудом переводя дыхание.

– Рабастенс, – подсказал Кольбер и дал знак Розу записать это название.

– Точно, Рабастенс. На этом с аббатствами покончено, не так ли?

Кольбер кивнул и приготовился было убрать кипу исчерканных бумаг по этому разделу, как вдруг рука Мазарини резко и с силой удержала его.

– А о попечительстве над Шателлеро, обещанном аббату Суле, забыли? – жестко проговорил кардинал.

Кольбер нахмурился, но ничего не ответил.

– Пишите, Роз, – продолжал Мазарини ледяным тоном: – «…а также передаем в знак дружбы… да-да, дружбы… который мы выражаем аббату Суле, доходы на попечительство над церковью Сен-Рош-де-Шателлеро и над прилегающими к ней землями, которые простираются…» Уточните площадь надела у Кольбера, он знает, поскольку сам вычеркнул этот пункт из списка.

Не глядя на Кольбера, Мазарини выдержал короткую паузу, после чего все тем же ледяным тоном продолжал:

– Знаю, Кольбер, вы на него в претензии, но сейчас не время сводить счеты. И помните, в этом доме никакие счеты не могут быть сведены без моего ведома.

– Я полагал, это не стоит того, чтобы беспокоить ваше высокопреосвященство… – возразил Кольбер.

– Довольно, – отрезал Мазарини. – я хоть и стар, но пока еще в здравом уме. А распределять награды и наказания не доставляет мне ни малейшего беспокойства. Это занятие всегда дарило мне редкие минуты удовольствия, – добавил он, снова придав голосу оттенок благодушия. – Ладно, господа, переходим к королевским офицерам…

* * *

Утро тянулось долго. Роз уже не раз выражал озабоченность по поводу все возраставшей усталости кардинала: четыре часа беспрерывного переписывания бумаг его явно утомили.

– Остается только подписать? – потухшим голосом спросил кардинал. – Займусь этим позже, а то дрожащей рукой не ровен час оставлю недостойный след в архивах Франции. Каково итоговое число? – обратился он к Розу.

Секретарь, высунув язык, начал пересчитывать суммы, составленные за утро, с учетом тех, что были подсчитаны накануне, а также помеченных на полях чернового текста завещания.

– Сорок два, три… семь и пять будет двенадцать, прибавляем… Итого, сорок семь миллионов шестьсот девяносто четыре тысячи двести тридцать три ливра, не считая неучтенных книг и с учетом дополнительной стоимости произведений искусства, принадлежащих вашему высокопреосвященству, а также драгоценных камней чистейшей воды, завещанных королевскому семейству, стоимость которых не была определена. «Роза Англии», бриллиант в четырнадцать каратов, оставленный королеве, тридцать один изумруд, отписанный Месье…

Мазарини жестом прервал перечисление.

– Оставьте детали. Перечитайте только приписку, касающуюся королевы-матери, и вставку про бриллиант – я хочу удостовериться, что сформулировал все четко…

Роз перелистал лежавшую рядом стопку листов.

– «Передаем… – его неторопливый голос зазвучал еще медленнее, – все, что придется по нраву королеве и что находится в нашем парижском дворце». Вот, ваше высокопреосвященство.

– Все правильно, – заметил Мазарини.

В наступившей тишине Кольбер стоял, прищурив глаза, сложив руки на поясе и машинально поигрывая большими пальцами. Мазарини, застыв в кресле, казалось, ушел в себя.

– Все это, – проговорил он, – так и оставляем…

Потом, будто с сожалением отрываясь от раздумий, кардинал обратился к Кольберу:

– Условия по соблюдению тайны, надеюсь, оговорены в точности?

– Все точно, ваше высокопреосвященство: доступ к прочтению – только для исполнителей, никакой огласки, никаких иных открытых архивов, кроме королевских.

– Хорошо, – кивнул Мазарини и, обращаясь к секретарю, который был занят тем, что посыпал песком последний исписанный листок, чтобы он скорее просох, сказал: – Внимательно все перечитайте еще раз и помните: этот экземпляр никто не должен видеть, никто отныне не может и править его, кроме меня.

Роз поклонился, уложил письменные приборы, аккуратно застегнул папку с листками и спешно вышел. Мазарини встал и подошел к Кольберу.

– А мои деловые бумаги? Вы уверены, что и они сохранятся в тайне?

– Готов поклясться, ваше высокопреосвященство, тем более что сами дела оказались на редкость доходными.

– А число? – шепотом спросил кардинал, – общая сумма, Кольбер? Она заслуживает доверия?

Кольбер вздохнул.

– Мы уже о многом позаботились, ваше высокопреосвященство… Так что отныне любой ваш дар послужит знаком вашего великодушия и будет зачтен вам в заслуги. К тому же наша инвентарная ведомость подкреплена надежными документами и выглядит вполне правдоподобно.

Тут он в задумчивости скривил рот.

– Если только, конечно, воры не похитили секретные бумаги, а в них заключена опасность, – вскользь заметил он. – Пасквили, развешанные на дверях церквей, служат тревожным предупреждением. Откуда они взялись – дело ясное: те же налетчики сегодня обрядились в борзописцев. К счастью, дело удалось замять, так что у них ничего не вышло… пока. Те, кто прочел эту тарабарщину, ничего в ней не разобрали. Максимилиан Питон, которого скомпрометировали в пасквиле, отбыл по делам в Голландию на несколько недель – я не премину и с ним повидаться, – а большую часть этих гнусных прокламаций ваши гвардейцы уже сорвали и продолжают срывать дальше, поскольку листки все еще появляются в некоторых кварталах столицы, и даже сегодня утром…

Мазарини вздрогнул, но тотчас взял себя в руки: Кольбер не мог и пока ничего не должен был знать.

– Разумеется, разумеется, – уклончиво ответил кардинал. – Однако нужны результаты. Дознание продвигается?

– Продвигается, ваше высокопреосвященство. Но оно продвигалось бы куда быстрее, знай мы точно, что искать.

– Это не имеет большого значения, – недовольно сказал Мазарини. – Искать нужно вора. Вы сами только что сказали – это одни и те же люди. Найдете их, отыщутся и бумаги! Но вернемся к главному – к сумме. В ней вся загвоздка.

– Нет, если никто не возьмется проверять счета и валютные сделки.

– Этого нельзя допустить ни в коем случае! – гневно проговорил Мазарини.

– Никакой проверки не будет, ваше высокопреосвященство.

– А что если враги покусятся на мое завещание? Ведь его можно вскрыть – знаю, сам вскрывал духовную покойного Людовика XIII! Вдруг дело дойдет до парламента? У меня там и друзей-то почти не осталось! В сущности, у меня там одни враги.

– И заправляет ими господин Фуке, – как бы между прочим ехидно заметил Кольбер.

Мазарини даже не разгневался, лишь раздраженно на него посмотрел.

Кольбер смущенно улыбнулся:

– Ваше высокопреосвященство, я знаю способ устранить невыносимое сомнение – благодаря ему ваше завещание останется в целости и сохранности и будет неприкосновенно; этот способ позволит избежать любого дознания с целью выяснить происхождение богатств, завещанных, в частности, вашим родственникам.

Мазарини вздрогнул:

– Говорите, Кольбер!

– Для этого, ваше высокопреосвященство, достаточно принести все ваше состояние в дар. Таким образом, у вас ничего не останется, и у вас ничего нельзя будет отнять, а вздумай кто-нибудь учинить процесс, судиться придется с другими.

Мазарини, смертельно побледнев, едва не задохнулся.

– Да вы с ума сошли!

Он пошатнулся и ухватился за спинку кресла. Кольбер подал ему руку, помог сесть. На лбу Мазарини выступили капли пота, дыхание сделалось прерывистым, свистящим.

– Не бойтесь, ваше высокопреосвященство, рассудок мой еще никогда не был более здравым, чем теперь, когда я имею честь служить вам, – елейным голосом продолжал Кольбер. – Сейчас вы сами увидите, как мрачная картина может преобразиться в лучезарный пейзаж, подобно смене декораций в Итальянском театре!

Кольбер наклонился к кардиналу.

– В первом акте пьесы действительно есть два недостатка: вы лишаетесь состояния, и дело может закончиться судебным иском. Что нужно сделать, чтобы устранить эти два недостатка? Надо, чтобы тот, кто станет вашим наследником, не мог быть подвергнут судебному преследованию, с одной стороны, и чтобы он был принужден переуступить вам ваше же наследство – с другой. Прекрасная комбинация, не правда ли?

Глаза Кольбера засверкали странным блеском.

– Кому нельзя предъявить судебный иск? Королю, конечно. И кто не может принимать дары ни от одного из своих верноподданных, будь тот хоть его крестным, хоть первым министром? Опять же король.

Кольбер выпрямился, обошел стол и, опершись сжатыми в кулаки руками на обшитую кожей столешницу, заглянул кардиналу в глаза.

– Отпишите все ваше состояние королю. Принять его он не посмеет и вам же все обратно и вернет. В таком случае это состояние уже будет не ваше: пройдя через руки короля, оно станет неоспоримым.

Тишину нарушало только прерывистое дыхание кардинала. С торжествующим видом Кольбер наблюдал, как старик напряженно обдумывал его новое предложение.

Наконец кардинал вздохнул и положил свою ладонь на руку Кольбера, опиравшуюся на стол.

– Любезный Кольбер… – только и вымолвил он.

Разомкнув веки и посмотрев в глаза Кольберу, Мазарини спросил:

– А вы уверены, что он откажется? Ведь казна пуста…

– Я располагаю слухами, что господин Фуке замыслил пару дней назад взять новый кредит. И тем не менее. Разве король не столь же тщеславен, сколь и корыстен? Людовик XIV желает править, ваше высокопреосвященство, а это чего-то да стоит.

Изумившись его дерзости, Мазарини задумался.

– Что ж, рискнем, господин Кольбер, – решился кардинал. – Передаю себя в ваши руки. Обговорите с Розом положения, которые необходимо приписать к завещанию. Я подпишу, как только окрепнет моя рука.

Кольбер отвесил поклон и собрался было уходить, но кардинал удержал его:

– Нет, составьте все сами, Кольбер, так, чтобы ни одна живая душа не узнала. Кроме королевы – она сумеет уговорить сына.

Довольный Кольбер снова поклонился.

– К вашим услугам, ваше высокопреосвященство, – с важным видом ответил он.

– А потом обсудим брачные договоры Гортензии и Марии. Боже мой, – прибавил Мазарини, будто обращаясь к самому себе, – как же все это тяжело, как тяжко, Боже мой…

Дверь захлопнулась, и кардинал понял, что Кольбер оставил его.

23
Дворец Мазарини – понедельник 28 февраля, пять часов пополудни

– А там кто?

Жюли наклонила голову к Габриелю.

– Там, – шепотом ответила она, делая едва уловимые жесты, – там принц Конде, а там княгиня Пфальцкая, она все никак не отойдет, с тех пор как Олимпия Манчини начала подкапываться под нее, чтобы прибрать к рукам интендантскую службу и управление прислугой королевы. Видишь, какая насупленная! А ту, с кем она разговаривает, зовут Луиза де Гонзаг, она супруга польского короля и бывшая подруга Сен-Мара. Гляди, позади нее герцог Вандомский. А это госпожа де Шеврез. Забавно, все бывшие сторонники Фронды собрались у кардинала, против которого учиняли заговоры.

Радуясь вместе с девушкой, Габриель смотрел на нее во все глаза.

– Откуда ты их всех знаешь?

– А вы как думали, господин начинающий комедиант, играть-то приходится перед придворными. А ремесленник, не знающий в лицо заказчика, никуда не годится. Сам ты пойдешь к сапожнику, если тот не знает размера твоей ноги?

Габриель покачал головой и улыбнулся. Облокотившись на балюстраду, проходившую вдоль площадки второго этажа над широкой передней, двое молодых людей беззаботно наблюдали из-за колонны за процессией званых гостей, которые, отстояв свадебную мессу в частной часовне кардинала, направлялись в залы для приемов.

– А когда назначено представление? – вдруг посерьезнев, спохватился Габриель.

– Время еще есть, – сказала Жюли. – Разве что тебя ищет господин Мольер, – шутливо прибавила она.

– Ты права, – ответил Габриель, – пойду узнаю, не нужен ли я ему.

И не успела Жюли его удержать, как он устремился к лестнице на первый этаж.

* * *

Внизу обстановка выглядела куда более впечатляющей – столько было кругом изумительных платьев и праздничных нарядов. Начиная от ливрей на лакеях, сновавших меж гостей, разнося прохладительные напитки, все сверкало богатством и роскошью. Габриель увидел чету новобрачных и шмыгнул в тень, к стене. Гортензия Манчини в пышном пурпурно-золотом платье, подчеркивавшем ее юную красоту, ибо ей было только пятнадцать лет, с гордым видом шествовала, томно опираясь на руку Армана Шарля де Ла-Порта де Ла-Мейерэ, час назад ставшего ее супругом.

– Они подписали брачные договоры сегодня утром в присутствии самого кардинала, – объяснила ему перед тем Жюли, – и взяли имя Мазарини; кроме того, они отныне будут носить герцогский титул, а он – еще и титул пэра, дабы продолжить род кардинала. Тот отписал им больше миллиона ливров, а еще коллекцию древностей и половину своего дворца, – с жаром перечисляла девушка, словно все эти дары обладали заразительным свойством распространяться и на других. – Говорят даже, будто кардинал готов сделать их своими единственными наследниками.

Габриель тогда промолчал, но это не охладило пыл Жюли, и она продолжала:

– Да будет тебе известно, кардинал предпочел сына маршала де Ла-Мейерэ Карлу Эдуарду Савойскому и даже Карлу II, нынешнему королю Англии! Хотя де Ла-Мейерэ вдвое его старше. И знаешь, почему? Потому что по матери, Марии де Кроссе, он внучатый племянник кардинала Ришелье. Таким образом Мазарини объединяет два рода и обеспечивает их продолжение в истории.

Следом за супругами шла одна из сестер Гортензии, Мария, взволнованная происходившей свадебной церемонией, возможно потому, что через несколько недель была назначена и ее собственная свадьба.

– Погляди, у нее тоже печальный вид, – сочувственно заметила Жюли. – Говорят, она страдает по королю, в которого безумно влюблена, да и он ее тоже любит, – прибавила она, делая ударение на каждом слоге. – А теперь ей придется ехать в Италию и выходить замуж за человека, которого она совсем не знает, – за Онульфа Колонну, неаполитанского принца…

Посмотрев на входную дверь, Габриель разглядел только кордон из внушительного вида гвардейцев. Раскатистый шум голосов заглушал звуки камерного оркестра, которым дирижировал низенький энергичный человечек: по словам Жюли, это был многообещающий итальянский композитор по имени Люлли,[28]28
  Жан Батист Люлли (Джованни Баттиста Лулли, 1632–1687) – французский композитор итальянского происхождения. (Прим. ред.)


[Закрыть] недавно перебравшийся во Францию.

– Габриель?!

Услышав неожиданный оклик, юноша вздрогнул.

– Луиза! – обрадовался он, увидев свою подругу.

– Только не говори, что ты ищешь меня.

– По правде, я ищу Мольера, он, наверно, обговаривает сайнеты,[29]29
  Сайнета – испанская одноактная пьеска. (Прим. перев.)


[Закрыть] которые будут показывать сегодня за ужином. Пойду поищу его в главном зале.

Девушка потянула его за рукав.

– Ты не представляешь, как я рада тебя видеть. Знаешь, со мной говорил король! Да, вот так, как ты сейчас! Со мной разговаривал сам король Франции!

– Малышка…

Габриель улыбнулся, поправил светлый локон, упавший на лицо девушки, и вдруг понял, что жест его был совершенно неуместен. Заметив, как он вздрогнул от смущения, Луиза увлекла его за одну из опор колоннады.

– Осторожней, господин комедиант… Вы плохо справляетесь с ролью!

– Не смейся, – серьезным тоном остановил ее Габриель. – Сама знаешь, что будет, если узнают, кто я такой. К счастью, на комедиантов никто не обращает внимания. Такой вот странный парадокс. Да что с тобой, Луиза? – спросил он, заметив, что девушка его больше не слушает.

Он повернулся и увидел то, что привлекло ее внимание.

– Король, – прошептала она, краснея.

В зал действительно входила королевская чета, вызвав всеобщее оживление и особенный гул. Король с королевой спокойно проследовали сквозь плотные ряды придворных, разомкнувшиеся при их появлении.

– Они направляются в покои кардинала. Он прибыл в Венсен сегодня днем после подписания брачных договоров, чтобы присутствовать на службе в собственной часовне, а теперь здесь, – послышался рядом чей-то голос.

Габриель поднял голову, но того, кто произнес эти слова, не увидел. Краешком глаза он наблюдал за Луизой, пребывавшей все еще в своих грезах, как вдруг перед ними возник лакей – из числа королевской прислуги, судя по ливрее, – незаметно отделившийся от прочей челяди, что следовала за их величествами.

– Мадемуазель де Лавальер? – обратился он к ней таким тоном, будто заранее знал ответ.

Луиза утвердительно кивнула. Лакей извлек из-под левого манжета ливреи конверт, с поклоном передал ей и без лишних объяснений ретировался.

Луиза, словно зачарованная, повернулась к Габриелю, показывая конверт.

– Верительная грамота от герцогини, должно быть, – пошутил он, – или экземплярчик того самого пасквиля, против кардинала…

Девушка пожала плечами и вздохнула.

– Это совсем не смешно, – сказала она, распечатывая конверт.

Габриелю показалось, что в глубине зала мелькнул знакомый силуэт Мольера, и, встав на цыпочки, он увидел, как тот скрылся в направлении столовой. Юноша повернулся к Луизе, собираясь предупредить ее, что должен догнать мастера, и удивился, заметив, как побледнела девушка. На ее прекрасном, с тонкими чертами лице застыло отсутствующее выражение.

– Луиза, – нахмурив брови, окликнул ее Габриель.

Она ничего не ответила, только сильнее сжала конверт. Габриель схватил ее за руку.

– Да что с тобой?

Девушка медленно подняла на него свои голубые глаза, и он увидел в них странный блеск – будто от волнения и в то же время от легкого испуга.

– Король, Габриель, король…

– Король? – весело спросил Габриель, хотя понимал ее все меньше.

– Он прислал мне письмо.

У юноши широко раскрылись глаза.

Он покраснел, а Луиза принялась кусать губы.

– Ни слова больше, мне нужно идти, – проговорила она, отступая на шаг.

– Куда это еще, черт возьми? – изумился Габриель, пускаясь вслед за нею.

Она отстранилась.

– Не знаю… воздухом подышать.

В этот миг рядом раздался чей-то голос. От неожиданности оба вздрогнули, а когда обернулись, то увидели суперинтенданта финансов, смотревшего на них с иронией.

– Ну-с, господин политический комедиант! Господин Мольер потом обливается при мысли о скором представлении, а вы тут, стало быть, веселитесь? Поглядите, господин де Лафонтен, это тот молодой человек, о котором я вам на днях рассказывал. Я говорил, что он весьма неглуп, к тому же Провидение к нему явно благоволит, как, впрочем, и удача, – прибавил он, обращаясь к своему спутнику и слегка поклонившись Луизе де Лавальер.

Девушка молча сделала ему реверанс. Габриель поначалу стушевался, но, спохватившись, представил ее, не заметив, что Фуке доставляло явное удовольствие наблюдать за тем, как он, комедиант, пытается играть в светские условности.

– Полно, сударь, идите лучше к господину Мольеру, ибо, насколько я могу судить, ему без вас никак не обойтись, когда он нервничает, – продолжал суперинтендант. – А что до вас, мадемуазель, знакомство с вами доставляет мне радость и вместе с тем огорчение. В самом деле, друзья уверяли меня, что ваше появление при дворе заметно его украсило, а огорчен я потому, что их слова оказались весьма далеки от истины, и теперь я имею удовольствие исправить их суждение, полагаясь на собственные глаза.

Не дожидаясь ответа. Фуке поклонился и направился в глубь зала, Лафонтен последовал за ним.

В дверях в покои кардинала появился Кольбер – он обвел взглядом гостей, подсчитывая их число, и, заметив суперинтенданта в компании молодых людей, сделал вид, будто не обратил на них внимания.

– Опять они, – буркнул он, – Фуке, Лавальер и этот Габриель, и на сей раз вместе. Ничего, я выведу вас на чистую воду. Ладно, – сказал он громче, обращаясь уже к дворецкому, – пора к столу. Предупредите кардинала и велите ставить жаркое в печь. А комедианты пусть начинают готовиться.

– Я должен идти, – шепнул Габриель Луизе, – тебе правда уже лучше?

– Иди, друг мой, – улыбнулась Луиза. – А я отдохну. Скоро дам о себе знать.

Юноша с досадой направился в столовую. Двери были распахнуты настежь, и он увидел огромные столы, разделенные громадными канделябрами, свет которых сливался с блеском дюжины люстр, подвешенных к потолку. Вокруг столов, заставленных посудой из позолоченного серебра, суетились лакеи в ливреях, разнося серебряные блюда с дичью, мясом и рыбой, – все это было уложено в пирамиды и прочие геометрические формы. Между тем Луиза, так и не сдвинувшись с места, делала вид, что смотрит, как гости переходят из зала в столовую. Ладонь, в которой девушка сжимала таинственное послание, горела огнем – таким, во всяком случае, было ее ощущение. «Король приглашает меня в Версаль, – размышляла она, чувствуя, как голова у нее снова пошла кругом. – В Версаль… и эту «тайну», как он писал, они разделят только вдвоем». Девушка пока ничего не понимала. «У меня есть тайна с его величеством!»

И, словно испугавшись собственных мыслей, она устремилась к выходу.