Текст книги "1661"

Автор книги: Ив Жего

Соавторы: Дени Лепе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

39
Венсен – четверг 10 марта, девять часов утра

Положив руки на столешницу зеленого мрамора, Кольбер наслаждался приятным чувством прохлады, исходившей от камня. Краем глаза он наблюдал за теми, кто собрался на первый совет министров в отсутствие кардинала: за Сегье, старым канцлером Франции, прятавшим правую руку под столом, чтобы скрыть ее непроизвольное дрожание; за Летелье, сидевшим с озабоченно насупленным лбом; за Гюгом де Лионном, хранившим, по привычке, напыщенный вид; за Лаврийером, боявшимся любых перемен, притом настолько, что сейчас его взгляд в растерянности метался из угла в угол; за обоими Бриеннами, которых в силу их ничтожности, как ему казалось, все труднее было различать; за Генего, живым воплощением спеси; и, наконец, за Никола Фуке, углубившимся в созерцание аллегорических росписей на наличниках.

При резком звуке распахнувшейся двери Лаврийер вздрогнул, а оба Бриенна устремили на нее ничего не выражавшие взгляды. Только Сегье отреагировал на шум с опозданием, после всех остальных.

Пока они вставали, король успел быстро пройти в комнату. Облаченный в ярко-голубой камзол с белой шелковой перевязью, в широкой шляпе, увенчанной парой белоснежных перьев, он остановился, оперся рукой на трость с набалдашником слоновой кости и обвел присутствовавших напряженным взглядом из-под опущенных век.

– Сударь, – обратился он к канцлеру, не снимая шляпы и не удосужившись сесть, – я велел позвать вас на совет вместе с министрами и государственными секретарями затем, чтобы сообщить вам: до сих пор, согласно моей воле, моими делами ведал господин кардинал.

Трость негромко стукнула о каменный пол.

– Отныне пришло время управлять всем мне самому. Следовательно, необходимость в первом министре теперь отпала. Надеюсь, вы поможете мне советами, если я к вам обращусь.

Присутствующие скромно поклонились.

– Господин де Бриенн, по всем военным делам вы будете встречаться с господином де Лионном. Господин суперинтендант, вам будет оказывать поддержку господин Кольбер – я назначил его интендантом финансов в силу сложившихся чрезвычайных обстоятельств. Господа, о своих делах вы будете докладывать непосредственно мне. Поэтому в ближайшие дни нам с вами предстоит встретиться снова.

Кольбер попытался изобразить учтивую улыбку и почтительно поклониться суперинтенданту, однако вместо улыбки его лицо исказилось в зловещей гримасе, тем более что выпученные глаза так и не смогли скрыть его возбуждения.

– Декорации на сцене меняются, господин канцлер. Я намерен управлять по-другому и моим государством, и моими финансами, и моими торговыми делами, не так, как господин кардинал. Воля моя вам известна. Вам ее и выполнять.

* * *

Король вышел, удостаивая по пути краткой беседой избранных придворных, которых он позвал с собой отдать последний долг кардиналу. В первых рядах был и архиепископ Руанский Гарле де Шанваллон, председатель собрания духовенства.

– Ваше величество велели мне обращаться по всем делам к господину кардиналу, – почтительно заметил он. – Но его больше нет с нами. Как угодно вашему величеству, к кому мне обращаться теперь?

Ухватив на лету лишь последнюю фразу, король повернулся и, взглянув на де Шанваллона с неожиданным вниманием, сказал:

– Ко мне, господин архиепископ, ко мне.

40
Мэнси – четверг 10 марта, полдень

– Господин де Понбриан! Не бойтесь. Я не желаю вам ни малейшего зла.

Человек, вскочивший в экипаж к Габриелю, был в маске. Он улучил мгновение, когда карета, которую в распоряжение Габриеля предоставил Фуке, остановилась, быстро открыл дверцу и сел напротив секретаря Мольера, с изумлением услышавшего от незнакомца свое имя.

– Что вам от меня нужно? Вы кто? – вскричал Габриель, когда карета тронулась дальше по узким булыжным улочкам деревни Мэнси, в нескольких лье[34]34
  Лье – французская мера длины. Сухопутное лье равно 4445 м. морское лье – 5565 м. (Прим. ред.)


[Закрыть] от замка Во-ле-Виконт.

– Вы Габриель де Понбриан, сын Андре де Понбриана. Когда вам было пять лет, отец ваш покинул Амбуаз, отправился в Англию, и с тех пор вы не получали от него никаких известий. Ваши мать и дядя говорили, что он умер в Лондоне. Вы живете в Париже на улице Лион-Сен-Поль, – продолжал таинственный незнакомец удивительно спокойным голосом, окончательно сбившим Габриеля с толку. – Вас разыскивает дядя, и за вами следит полиция.

– Да кто вы такой? – раздраженно спросил комедиант.

– Это не так уж важно. Я друг вашего отца, вы с ним похожи как две капли воды. Вам угрожает большая опасность, и я здесь для того, чтобы вас предупредить.

– Вы знали моего отца? Но почему вы говорите о нем в настоящем времени, и какая опасность мне угрожает? – возбуждаясь все больше, спросил Габриель.

– Сейчас это не главное. Сегодня важнее другое: ваша жизнь в опасности. Господин де Понбриан, – ледяным тоном продолжал незнакомец, – не старайтесь во что-либо вникать, не пытайтесь узнать ни происхождение, ни содержание бумаг, которыми вы располагаете.

– Каких еще бумаг? – недовольно спросил юный комедиант.

– Сударь, время не терпит, скоро мы будем в Во. Вы действительно хотите, чтобы я подробно описал зашифрованные бумаги, которые находятся у вас? Может, вы и с господином Баррэмом не знакомы? Не вмешивайтесь во все это. Королевство ожидают решающие, трагические времена. Выбирайтесь из ловушки, куда вы невольно сами себя загнали. Бога ради, забудьте об этих бумагах или отдайте их Баррэму. Так будет разумнее всего. Существуют тайны, которые дороже нашей жалкой жизни!

Карета опять остановилась, на этот раз в начале длинной дубовой аллеи, тянувшейся вдоль имения суперинтенданта. Здесь таинственный незнакомец решил сойти и выпрыгнул из кареты так же внезапно, как и появился.

– Еще увидимся, херувимчик! – крикнул он на прощание, подбежав к дереву, где его покорно дожидалась лошадь, на которую он тут же вскочил. – А пока хорошенько подумайте и будьте осторожны.

Габриель с открытым ртом смотрел вслед удалявшемуся всаднику.

– Херувимчик… Так называл меня дорогой отец! Кто он такой, мой таинственный попутчик? Откуда он все знает? И от чего предостерегает?

Пока юноша терзался нескончаемыми вопросами, карета выехала на величественную аллею, ведущую к парадной лестнице замка Во-ле-Виконт.

Таинственный попутчик Габриеля, мчавшийся во весь опор по Меленской дороге, снял между тем маску и бросил ее на землю. Он был доволен и даже рад, что успел поговорить с Габриелем.

«Мальчишка невероятно похож на Андре, своего отца, – подумал Франсуа д'Орбэ. – Будем надеяться, первое предупреждение заставит его, по крайней мере, быть начеку!»

41
Мэнси – пятница 11 марта, пополудни

Выдающийся художник Шарль Лебрен,[35]35
  Шарль Лебрен (Ле Врен, 1619–1690) – французский живописец, декоратор, рисовальщик. (Прим. ред.)


[Закрыть] отвечавший за убранство замка Во-ле-Виконт, уже с полчаса мужественно терпел холод, стоя у ворот старинного монастыря Карм-де-Мелен.

Наконец со стороны Во-ле-Виконт, расположенного по соседству, появился экипаж, запряженный четверкой лошадей; он остановился возле здания, которое Никола Фуке выкупил в 1658 году у монахинь ордена кармелиток. Из экипажа вышел суперинтендант финансов, а следом за ним – Жан де Лафонтен и Габриель.

– Ну что, любезный Лебрен, как продвигаются наши дела? – осведомился Фуке, взяв художника под руку, чтобы остановить его долгий почтительный поклон.

– Прекрасно, монсеньор, наши ткачи каждый день творят чудеса. Во будет убран так, как вы того желали. К тому же у меня еще одна приятная новость. Производство наше идет своим чередом, так что смею вас заверить уже сегодня: в сроки мы вполне уложимся. Но кое-что хотелось бы показать вам прямо сейчас.

– Господин де Лафонтен, с которым вы знакомы, и этот молодой человек, он со мной, тоже мечтают побывать в вашем «улье». Откройте ваши мастерские, Лебрен, покажите нам свои чудеса.

Они вошли во внутренний двор монастыря, Габриель поразился царившему здесь оживлению и размеренной, четко отлаженной работе, сразу бросавшейся в глаза. Производство было поделено на мастерские и склады. «И впрямь настоящий улей!» – подумал юноша. В одном конце двора под навесом громоздились тюки грубой шерсти, завезенной из овцеводческих ферм королевства, поставлявших сырье высочайшего качества.

– На полную обработку шерсти нужно три дня и семь операций, – объяснял Лебрен. – К вашему сведению, монсеньор, из одного фунта[36]36
  Метрический французский фунт равен 0,5 кг. (Прим. ред.)


[Закрыть] хорошо обработанной шерсти получается три тысячи футов[37]37
  Парижский фут равен 30,01 см. (Прим. ред.)


[Закрыть] пряжи двойной крутки. Эта волшебная нить превращается в умелых руках наших мастеров в ткань, составляющую плоть и кровь гобеленов.

– Снабжение идет без перебоев? – осведомился Фуке.

– Поначалу, монсеньор, качество шерсти оставляло желать лучшего и тюки приходилось возвращать обратно на фермы. Но теперь, должен заметить, благодаря вашим угодьям на Бель-Иле поставки идут бесперебойно. Ваши фермеры стараются выбирать самые тучные пастбища, – ответил Лебрен.

После красильни гости направились в картонажные мастерские. Там гобелены расписывали путем зеркального наложения рисунка на ткань – размер в размер. Лебрен очень гордился голландскими умельцами, которых он нанял по случаю, о чем ничуть не жалел: они мастерски копировали его живописные полотна, точно перенося их на ткань.

– Взгляните, монсеньор, – с гордостью сказал художник, показав на огромный картон, разложенный на широком столе. – Это портьера, ее эскизы я вам демонстрировал.

Фуке склонился над этим чудесным творением рук человеческих.

– Я восхищен вашим талантом, сударь. А белка посреди картона просто очаровательна – действительно тонкая работа. С нетерпением буду ждать, когда ее перенесут на шелк и хлопок, – это будет подлинным украшением Во.

Габриель тоже был поражен. Три сотни мастеров, все как один, казалось, четко знали всю последовательность действий. Работа была отлажена до тонкостей, как в балете, особенно у ткачей, под чьими пальцами, с удивительной ловкостью переплетавшими нити на ткацких станках, возрождались творения знаменитого живописца. На складах-хранилищах Габриель с удовольствием и восхищением разглядывал и ощупывал сложенные в кипы готовые гобелены, ожидавшие отправки в Во. Здесь-то Лебрен, улучив минуту, и заговорил со своим покровителем о деле, которое представлялось ему довольно щекотливым.

– Монсеньор, вчера я велел передать отчет господину Кольберу по его требованию, но…

– О чем речь? – прервал его Фуке. – Какой еще отчет?

– Мне это тоже показалось странным, – продолжал управляющий, с облегчением почувствовав, что может говорить прямо. – Господин Кольбер потребовал у меня полный отчет о производимых работах. Я потратил два дня на то, чтобы составить подробную, точную опись наших запасов, список мастеров с подмастерьями, кому какое жалованье положено и сколько у нас станков. Я думал, вы все знаете.

– Ни сном ни духом! – вспылил Фуке. – Куда Кольбер сует свой нос? Я здесь хозяин и надеюсь им остаться. Вам не следовало выполнять его требование, не поставив меня в известность.

Габриель стоял неподалеку и ловил каждое слово их разговора. «Так-так, значит, Кольбер продолжает свои происки: сначала Мольера опорочил, теперь взялся за министра – ну и прохвост, сам черт ему не брат, орудует без зазрения совести», – с отвращением подумал он.

– Наши подозрения подтверждаются, – сказал Лафонтен. – Раньше он действовал от имени кардинала, но сегодня, после смерти его высокопреосвященства, вы просто не можете допустить подобных махинаций. Господин суперинтендант, – продолжал баснописец, отводя Фуке в дальний угол склада, – когда вы наконец поймете: этот коварный плут Кольбер делает все, чтобы вас погубить? Уверен, это он уговорил умирающего Мазарини намекнуть королю, чтобы тот упразднил ваше министерство, и с одной-единственной целью – отрезать вам путь к власти. Вы слишком добры, вернее, с вашего позволенья, слишком наивны. Необходимы ответные меры!

Фуке растерялся, услышав о дерзкой выходке Кольбера, посмевшего распоряжаться в его собственном доме. «Лафонтен прав», – решил Габриель, все так же тихо стоявший и сторонке. Взгляд его упал на рисунок, скопированный с герба Фуке. «Вот уж действительно белка набросилась на змею», – вздохнув, подумал он.

– Любезный Жан, конечно, вы правы, – после долгого раздумья сказал суперинтендант, взяв своего друга под руку и направляясь вместе с ним к Лебрену, оставшемуся стоять посреди помещения. – Я незамедлительно попрошу аудиенции у его величества и все улажу. И с королевой-матерью повидаюсь. Благо она, как вы знаете, чувствует ко мне расположение. К тому же надо оговорить с нею срок одного платежа, так что воспользуюсь этим предлогом, расскажу ей обо всем и попрошу совета.

Лебрен, все еще стыдясь за себя, дожидался суперинтенданта с некоторым беспокойством.

– Постарайтесь впредь допускать поменьше художеств в управлении производством, – с улыбкой сказал Фуке. – Я прощаю вас, поскольку под вашим водительством здесь рождаются настоящие чудеса. Вы нас действительно поразили, господин художник. И раз уж искусство составлять описи стало еще одной вашей музой, потрудитесь и для меня написать подробный отчет, такой же в точности, какой вы отправили Кольберу, да поскорее.

Довольный, что все обошлось, Лебрен поклонился.

– Ваших мастеровых как будто плохо кормят. А вы, видимо, требуете от них усердия. Так вот, в знак моей благодарности сделайте им с этой недели надбавку к жалованью – по десятой части от прежнего. Ты что, Габриель? – вдруг спросил он, обращаясь к юноше.

– Я… я только хотел узнать, где живут все эти мастеровые с художниками – для них отведен отдельный дом?

Лебрен насупился. Заметив жест, означавший, что Фуке с радостью обращает к нему этот вопрос, с покорным видом приготовился отвечать, не преминув, однако, бросить на Габриеля взгляд, полный укоризны.

– В общем… – начал он, – все силы мы отдаем производству… И закончить побочные работы поэтому не успели, но…

Фуке прервал его ледяным тоном.

– Да, совсем забыл. Спасибо, Габриель, что задал столь важный вопрос. Он мне о многом напомнил, и я рад. Но это вынуждает меня, господин управляющий, повторить мои распоряжения, что мне совсем не нравится, – с сожалением сказал он. – Я буду вам весьма признателен, если вы приведете в порядок обветшалый гостевой дом кармелиток и разместите там всех людей, – решительно прибавил суперинтендант. – Я больше не могу видеть, в каких условиях живут мастеровые, – хуже животных, и это всего лишь в нескольких лье от моего замка! Черт возьми, господин Лебрен, сколько раз можно повторять: я придаю далеко не последнее значение условиям, в которых живет каждый, кто мне служит!

Габриель устремил на суперинтенданта взгляд, полный восхищения.

– Я самолично за этим прослежу, монсеньор, – ответил Лебрен, понурив голову, – непременно прослежу.

42
Дом Франсуа д'Орбэ – пятница 11 марта, одиннадцать часов вечера

Франсуа д'Орбэ стоял у окна своего просторного кабинета, заложив за спину длинные жилистые руки, и смотрел, как снаружи по брусчатке барабанили крупные капли дождя. Стекавшие по стеклу водяные струи мешали ему разглядеть пустынный двор особняка, освещенный лишь парой ветрозащитных фонарей по обе стороны портала. Гость его запаздывал, но ожидание, как ни странно, не тревожило архитектора. Он вздохнул, отошел на середину комнаты и увидел в висевшем на стене зеркале собственное отражение. Лицо осунулось, черты огрубели. Франсуа д'Орбэ подошел ближе к зеркалу. «Неужели годы берут свое?» – с легкой грустью подумал он. Царившая в доме тишина, нарушаемая лишь дробным стуком дождя по крыше и окнам, успокаивала. Выйдя из комнаты, он прошел через гостиную и прихожую и в темноте направился в детскую – ощупью, слегка касаясь рукой стены. Отзвуки шагов по плиточному полу потревожили гувернантку – она приподнялась в кровати, стоявшей в передней. Махнув ладонью в знак того, чтобы она не вставала, д'Орбэ, не задерживаясь, прошел к двери в комнату, где спали маленький мальчик и маленькая девочка. Бледные лучи света, пробивавшиеся сквозь решетчатые ставни на окнах в сад, помогли ему оглядеться. Он остановился у изголовий двух кроваток, опустился на колени и подтянул детям одеяла до подбородка.

«Сколько раз, – подумал Франсуа д'Орбэ, – я стоял вот так и смотрел, как они спят»? Один раз – в Риме, другой – в Лондоне… Постоянно в разъездах, годы летели очень быстро, а груз на плечах становился все тяжелее. Ему приходилось все время от кого-то бежать и быть всегда настороже, опасаясь измены и воображая самое худшее. Господи, до чего ненасытна эта страсть! Сколько раз за последние десять лет ему удалось избежать темницы или смерти? Сколько раз он безрассудно рисковал, но так никогда и не открылся близким; даже жена не знала, куда уносили его мысли, когда он часы напролет пребывал в молчаливой задумчивости. «И все-таки мне повезло», – подумал он и на мгновение зажмурился, стараясь прогнать близкие образы, о которых вспомнил. Дети спали крепко. Франсуа д'Орбэ бережно приподнял вялую ручонку сына, осторожно взял деревянную лошадку, в обнимку с которой мальчик заснул, и положил игрушку рядом с кроваткой; потом убрал пряди волос со лба дочурки и с сожалением встал. Голос лакея отвлек его от созерцания. Остановившись в двери, слуга шепотом окликнул:

– Сударь! Сударь! Прибыл ваш гость.

Архитектор вздохнул и последовал за слугой. На пороге оглянулся, бросил на детей долгий взгляд и закрыл за собой дверь, стараясь, чтобы она ненароком не скрипнула.

* * *

Джакомо дель Сарто сидел у камина, поднеся руки к огню. На его лице играли отсветы пламени, подчеркивая бледный оттенок кожи. Его черный плащ, с которого вода капала на терракотовые плитки пола, висел рядом на стуле. Когда вошел д'Орбэ, он с досадой сказал:

– Не успел выйти из экипажа, как промок до нитки.

Дель Сарто поднялся и горячо обнял хозяина дома. Оба сели и стали молча ждать, когда лакей оставит их наедине.

– Итак, – продолжал гость, после того как за слугой закрылась дверь, – что происходит? Я выехал из Рима, как только получил твое письмо. Не думал увидеться с тобой так скоро после нашей последней встречи. Ты основательно меня напугал. Сам знаешь, я не люблю срочных дел.

Д'Орбэ вздохнул и принялся мешать угли.

– У меня не было другого выхода. Мне нужен твой совет, а времени собирать братьев не осталось. Да и не думаю, что сейчас это было бы благоразумно.

Нахмурившись, Джакомо наклонился вперед.

– Неужели все так серьезно?

– Увы, да. Последние дни творится что-то странное. В дело вмешались разные могущественные силы, которые стараются подавить друг друга… Но прежде знай: нашлись потерянные бумаги.

Гость, так и подскочив в кресле, вскричал:

– Что?.. Где?..

– Странная история. Кажется, наши опасения, притом самые серьезные за последние годы, оправдываются: бумаги, которые брат наш Андре, как ты знаешь, был вынужден бросить при побеге, попали в лапы Мазарини. К нашему счастью, прочесть их он не смог. Вскрыть код не удалось. Болезненная подозрительность Мазарини сыграла нам на руку, ведь он боялся только одного: поверить тайну кому бы то ни было – вдруг другие открыли бы ее раньше него… Словом, пес издох, так ничего и не узнав…

– Но бумаги, – прервал его дель Сарто, – как они выскользнули из когтей Мазарини, и у кого они теперь?

– Сейчас расскажу. Довольно забавная вышла с ними история. Какие-то сектанты решили поджечь дворец Мазарини и под прикрытием пожара что-то выкрали. Не скажу точно, на что они положили глаз, но знаю – они ненароком прихватили и наши бумаги, а потом потеряли, когда уносили ноги. Нашел бумаги один паренек, случай свел его с Фуке, и Никола взял его под свое крыло… Паренька я узнал сразу, как только увидел, хотя сначала даже не знал, как его зовут: он оказался вылитый отец.

Джакомо, похоже, история заинтересовала – он сел глубже в кресло и сложил ладони.

– Значит, и ты догадался, – продолжал д'Орбэ, поднимаясь. – Конечно, это сын Андре, Габриель де Понбриан, к нему и попали наши бумаги. Странная ирония судьбы, ты не находишь? Пятнадцать лет назад отец чудом спасся от смерти и потерял документы. Пятнадцать лет мы дрожали от страха, не зная, куда они подевались, и единственной гарантией нашей безопасности был оберегавший их код. И вдруг провидение или что там еще – как хочешь, так и назови, – словно забавы ради толкает второго Понбриана в этот гадючник, причем в то самое время, когда мы уже почти у цели…

– Можно изъять у него бумаги, ничего ему не говоря?

– Боюсь, это не так-то просто. По словам Баррэма, – а он оказался, как всегда, не в меру разговорчив, но, слава Богу, хоть догадался меня предупредить, – к нему вдруг нагрянул этот паренек, невинный, точно ангел, и попросил расшифровать бумаги, на которых была не зашифрована только подпись. Наш малый понял, что это единственная ниточка, способная вывести его на родного отца. Конечно, я мог заставить его молчать, – мрачным тоном проговорил д'Орбэ, – такая мысль, признаться, приходила мне в голову. Но у меня не было права. Вот почему я решил посоветоваться с тобой.

– А Никола? Нельзя упускать из виду главного. Он-то что говорит?

Д'Орбэ покачал головой.

– Я беседовал с ним. Это вторая причина, по которой я тебя вызвал. Судя по последним сведениям, после смерти Мазарини молодой король решил оставить свои забавы и взять бразды правления. Он больше не желает иметь при себе первого министра. Для наших планов это не очень хорошо. Лучше бы король оставался ручным, на что мы и рассчитывали во время последней нашей встречи в Риме, – так было бы куда проще. Но, сказать по чести, я думаю, в свете этих событий нам стоит поспешить. Я уже распорядился, чтобы с работами в Во не затягивали. На то есть все основания. Чем дольше мы будем ждать, тем труднее нам придется с королем. Действуя быстро, мы, напротив, воспользуемся отсрочкой – пока слова короля не перешли в дела. И тогда все получится, благо появилась надежда, что через молодого Понбриана мы снова заполучим ключ к Тайне и сможем прочесть свитки, которые скоро доставят из Рима. А с таким козырем на руках Никола сумеет убедить короля, непременно сумеет.

Франсуа д'Орбэ сел напротив ночного гостя, посмотрел ему прямо в глаза и прибавил:

– Думаю, действовать нужно этим летом, не позже, как только получим свитки и ключ, чтобы их прочесть. Впрочем, без риска не обойтись. А ты как считаешь?

– Тебе судить, Франсуа, – мягко ответил Джакомо. – Но сначала постарайся добыть формулу. И для этого, – добавил он, – тебе, думаю, придется отправиться в Лондон. Все остальное обсуди с Никола – разрешаю.

У Д'Орбэ отлегло от сердца.

– Я ждал, что ты так скажешь. И если совсем начистоту, почтовые лошади уже заложены до самого Кале. Так что я отправлюсь немедленно. Хоть это и против правил безопасности, но игра стоит свеч.

Великий хранитель Тайны кивнул и едва заметно улыбнулся. Взяв д'Орбэ за обе руки, он крепко их пожал, встал и потянулся за плащом.

– Я пробуду здесь еще пару дней. Прения в Сорбонне и частная консультация. Так что мое появление в Париже никого не удивит.

Через шесть часов, не успели первые проблески зари осветить каменный двор, еще не обсохший после пролившегося накануне дождя, Франсуа д'Орбэ спустился по лестнице в полном дорожном облачении. Миновав переднюю, он подумал о крошках, спавших за дверью, и прибавил шагу.