Текст книги "Терновая крепость"

Автор книги: Иштван Фекете

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Сбросить?

– Видишь ли, зайчишка, обезумев от страха, иногда бросается в густые кусты, и ветки буквально сбривают с него даже хорька, и тот сваливается на землю. А уж филина и подавно! Но только это редко случается.

– Этих хищников нужно истреблять.

– Кряж, не будь кровожадным. У всех у них имеется такое же право на жизнь, как и у тебя.

– Но ты только подумай, как мучается бедный зайчишка!

– А если ты неудачно выстрелишь в него, и только подранишь? Он же будет мучиться с перебитой костью неделю-другую. А когда рака живьем бросают в кипящую воду или когда – я где-то читал об этом – из большой морской рыбы по кускам вырезают мясо, с тем чтобы покупатели несколько дней имели бы свежую рыбу? А когда дрозду выкалывают оба глаза, чтобы он, ослепший, заманивал своим пением в сетку своих собратьев? Или когда попавшей в сети ласточке иной охотник с крепкими зубами попросту перекусывает горло?

– Это неправда, Плотовщик!

– Я прочел об этом в серьезной научной книге, и это правда, Кряж. И что как-то на парижском рынке за год было продано четыре тысячи жаворонков для стола французских гурманов. Разумеется, не живыми. Представляешь?

– Просто не верится! А кто перекусывает горло ласточкам?

– Итальянцы. Музыкальный народ. Веселый итальянский охотник перекусывает горло ласточке, а потом поет «Санта-Лючию» и благодарит мадонну за удачную охоту.

Кряж яростно почесал затылок.

– Словом, не стремись, Кряж, истребить все и вся. Лучше пошли купаться.

Кряж даже подскочил.

– Но ведь еще холодно, Плотовщик!

Вот потому и нужно искупаться. Ну, пошли!

Гость поднялся с постели, но нельзя было сказать, чтобы он следовал за своим другом с большой охотой.

«Ну и дикарем стал этот Ладо!» – подумал Кряж, но ничего не сказал, так как характер у него был покладистым.

– После купания в тебе будет столько силы, что горы свернуть сможешь.

– Ну ладно, Плотовщик, ведь здесь такой обычай– Однако, искупавшись, Кряж вынужден был признать, что такая форма утреннего омовения все-таки умная штука. Гор, правда, Кряж сворачивать не стал, потому что был весьма миролюбив, да и гор в радиусе пяти километров никаких не было, но зато отлично продемонстрировал умение стоять на руках и даже прошел на руках по берегу несколько шагов.

– Где ты так здорово загорел, Кряж?

– Во дворе. Помогал маме развешивать белье и вообще по хозяйству. Разумеется, в трусиках.

– В шортах?

– Называй как хочешь. Во всяком случае, барышня Лапицка сказала нашему дворнику, что она пожалуется на него куда следует, если он будет разрешать мужчинам разгуливать по двору в нижних штанах. После этого мама сразу купила мне настоящие шорты. Те, что я привез. Слушай, Дюла, а никак нельзя покататься сейчас на лодке?

– Грести ты умеешь?

– Разумеется. Когда мы катались на пруду в Городском парке, я всегда греб.

– О, это совсем другое дело, Кряж!

– Почему другое? Лодка остается лодкой. Знай себе работай веслом – и порядок!

– Ну ладно.

– Не бойся, Плотовщик, если я буду грести…

Они отвязали тяжелую лодку. Дюла оттолкнул ее от берега, и Кряж ударил веслом по воде. Кряж был очень сильным парнем и действительно хорошо греб. Лодка заскользила по воде; корма у нее низко осела, а нос задрался кверху, как бы желая сказать: «Ну и ну! Вот это был толчок!»

И лодка медленно начала поворачиваться, словно намереваясь оглянуться назад.

Тогда Кряж опустил весло в воду с другой стороны, и лодка преспокойно повернулась назад, к берегу.

– Что за чертовщина творится с этой лодкой?

– Давай поменяемся местами, Кряж. Тут нужен навык.

А лодка тем временем уже уткнулась носом в берег. Пришлось снова оттолкнуть ее. Теперь весло взял Дюла. Он чувствовал, что вот сейчас, сейчас он точно копирует Матулу. Весло работало почти беззвучно, и лодка, эта нескладная посудина, буквально побежала по воде, как водомерка. Кряж от восхищения облизнулся.

– Плотовщик! Но это же великолепно! Я расскажу об этом ребятам. Ты же настоящий плотовщик!

А Дюле казалось, будто послушная его веслу лодка плывет прямо навстречу пылающему диску восходящего солнца. И ведь все это было действительностью, которой предшествовала суровая школа, преподанная ему воспитателем и наставником Матулой, предшествовали стертые ладони, натруженные мышцы, преодоление бессознательного зазнайства и, наконец, ощущение стыда от сознания того, что ты не умеешь грести. И – вот удивительно! – ему вспомнился Кендел, математика, и он подумал, что после определенной практики и усилий, пожалуй, можно будет так же ровно и гладко плыть по морю цифр, купаясь в славе отличных отметок.

Кряж почувствовал торжественность момента и, преисполненный любовью и восхищением, недвижно сидел на скамье, на которой имела обыкновение нежиться на солнце лягушка.

– Сейчас повернем назад, – сказал Плотовщик, – не то дядя Герге нас хватится.

– Смотри, какие-то маленькие черные птицы, – проговорил Кряж, в то время как Дюла греб к берегу.

– Лысухи. Их было три, но одну из них сцапал коршун.

Птицы переплыли на другой берег, а там смело вышли из воды и стали что-то клевать в траве. «Пили-пили… пили-пили… Мы только здесь будем…»

– Мне мама сунула десять форинтов, и, честное слово, я не пожалел бы отдать их за то, чтобы погладить этих птах, – прошептал Кряж.

«Пили-пили… пили-пили… А мы не боимся! Совсем нет!» Дюла снова начал грести, и маленькие лысухи остались позади.

– Я не кровожадный, но этого коршуна тебе и впрямь следовало бы подстрелить. Это точно, что он сцапал птичку?

– Мы сами видели. – Плотовщик задумался, рассказать ли о своей ошибке. – И я один раз стрелял в него, но он был далеко.

И в тот же момент весло сильно черпнуло – какой-то внутренний голос сказал Дюле:

«Плотовщик, и чего ты врешь? Ведь коршун тебе только что на нос не сел, а ты растерялся, из-за того что заверещала катушка. Такова истина, и она куда интереснее твоих уверток… Ничего не приукрашивай, Плотовщик. А ведь ты солгал!»

– Я сказал неправду, – немного погодя произнес Плотовщик и проглотил слюну. – Дело не в том, что коршун был далеко, но когда я вскинул ружье, то увидел, что у меня клюет. Вот и опоздал: в результате по коршуну промазал и рыбы не поймал.

Лодка легко заскользила меж камышей и ткнулась в берег. Утро было уже в полном разгаре. Перед хижиной горел костер, и Матула поджаривал хлеб.

– Дядя Герге, – восторженно заговорил Кряж, – а мы видели маленьких лысух. Вот прелесть-то! Прямо съесть хочется.

– Многие не любят их, хотя мясо у них довольно вкусное… – кивнул старик.

– Я не то имел в виду, – смущенно возразил мальчик. – Просто они такие милые, симпатичные. Я готов лучше вообще не есть больше мяса. Они, эти птахи, такие славные.

– Конечно, славные. Но на противне они выглядят совсем по-другому. Да к тому же о них тогда совсем уже и не думаешь так.

– Возможно… – задумчиво ответил Кряж. – А вот грести я не умею.

– Вы катались на лодке?

– Да. Дюла гребет, как заправский моряк.

Матула перевернул подрумянившиеся ломти хлеба и улыбнулся в усы.

– Неделю назад я греб точно так же, как и ты, – проговорил Дюла. – Меня научил дядя Герге. Что у нас на завтрак, дядя Герге?

– Увидите.

Плотовщик с явным неудовольствием пошел за тарелками. Конечно, это опять был лишний вопрос. Но вскоре остатки жирной, застывшей, как заливное, ухи подняли у него настроение. Кряж тоже уписывал за обе щеки, только посапывал.

– Очень вкусная эта… э-ээ…

– Добрая пища, что верно, то верно. Не хочешь ли к ней, – спросил Матула, переходя на «ты», – немножко злого зеленого перца?

– Ну конечно, с удовольствием! – тотчас же ответил Кряж.

А Дюла улыбнулся про себя: «Пусть и Кряж узнает, что означает у Матулы «злой». Мне ведь тоже приходилось всему учиться».

– Сегодня у меня есть дела, Дюла, и я вернусь только после обеда. Можете покататься на лодке, поплескаться в озере. А то, пожалуй, и до шалаша добраться. Помнишь, Дюла, где мы были? На обед съедите жареную курицу тетушки Нанчи. Возьмите с собой бинокль.

– А ружье можно взять с собой?

Матула ответил не сразу – он взглянул на Кряжа, который в этот момент поднял руку, как дирижер, и замер с раскрытым ртом.

– А-ааа!.. К-кхххх!..

– Что, горит во рту?

– Дя-аа-дя… Гееер-гее-оо!!.. Это же я-аад! Дюла покатывался со смеху.

– Ну чего ж ты удивляешься, Кряж? Дядя Герге сказал ведь, что перец злой.

– Но эээ-то же… к-ххх… оо-гонь! Воо-оды!.. Матула, улыбаясь, протянул Кряжу кружку с водой.

– Слабоват парень. Но ничего, привыкнет!

– Еще-оо! – стонал Кряж. – По-ожалуйстааа… – добавил он тут же, поскольку даже в такую горячую минуту Кряж не забывал о вежливости.

– На здоровье! – И Матула снова наполнил кружку.

– Кряж выпил воду залпом, потом еще несколько раз судорожно глотнул воздух и, наконец, вытер рот.

– Ну и ну! – промолвил он. – Словно горящие угли проглотил!

– Настоящий перец! – кивнул Матула. – Дочка у меня собирала его семена.

«Чтобы они в огне сгорели, эти семена!» – подумал Бела, чей рот пылал, но вслух не сказал ничего, потому что, как мы уже заметили, он был вежливым мальчиком.

– Что ж, Дюла, я не против, – снова вернулся Матула к вопросу о ружье. – Возьмите с собой и ружье. Только помните: не направляйте его никогда в сторону человека даже и незаряженным. А если просто так идете с ним или в лодку садитесь, нужно вынуть патрон.

– Хорошо, дядя Герге!

– Пса, – и Матула кивнул в сторону Серки, – не привязывайте, но строго-настрого накажите ему оставаться у хижины. Если будете рыбачить в озере и поймаете что-нибудь, то садок с добычей не оставляйте в воде, потому как она в озере застойная и рыба начнет отдавать илом. Садок потом опустите в реку – проточная вода прополощет рыб.

– Понятно.

Мальчики еще немного посидели у костра. Матула ушел было, но, пройдя несколько шагов, остановился, повернулся и крикнул ребятам, чтобы они больше не подкладывали дров в костер, если не собираются долго оставаться у огня.

– Может подуть ветер, и, глядишь, сгорит наша хижина, а новой я уже не построю, и вам придется отправиться тогда под надзор тетушки Нанчи.

– Мы будем осторожны, дядя Матула. Но ветра сегодня не будет.

– Кто знает! – Старик огляделся. – Кто знает! Уж больно погода такая… затишная. Да и дятел на заре что-то беспокоился.

Но вот старик скрылся в кустах. Серка несколько мгновений смотрел ему вслед, потом лег рядом с Кряжем, который, отлично его угостив, завоевал полное Серкино расположение.

– Кряж поворошил костер – пусть скорее догорает.

– Если бы у нас были кирпичи или камни, я сложил бы такой очаг!

– Здесь ты никаких камней не найдешь, разве что в Терновой крепости, да и там пришлось бы копать. Матула еще помнит, что там были какие-то стены.

– Так давай попробуем покопаем!

– Может быть, завтра. Инструмент у нас есть. Но нужно сказать дяде Герге.

– Ну так скажем. Представляешь, что там может оказаться под слоем земли!

На короткое время воцарилось молчание: фантазия у ребят бурно заработала, подбрасывая им заманчивые мысли, что там действительно может быть погребено под землей. Шлемы и мечи… и, разумеется, золото!

Дрова в костре совершенно прогорели, но друзьям страшно не хотелось двигаться – таким необычно ленивым было это утро. Даже метелки камышей не колыхались; лишь два сарыча кружили в высоте и изредка клекотали.

– Сарычи, – сказал Дюла, подняв голову. – Очень полезные птицы. Наверное, эти совсем молодые и радуются, что могут летать. Но сейчас нам пора уже и собираться. Возьмем с собой перекусить и тогда сможем оставаться на озере сколько захотим.

На озере, отделенном от реки дамбой, была другая лодка, а в ней лежал длинный шест. Когда друзья пересели в эту лодку, Дюла осмотрелся. Слева он обнаружил шалаш, в котором они с Матулой караулили дичь. Правда, пришлось прибегнуть к помощи бинокля, так как шалаш совсем терялся в зарослях камыша. Справа из воды торчали обрубки свай; на одной из них восседал баклан.

– Давай сделаем круг по озеру, а потом уже будем удить рыбу.

– Ты командир, Плотовщик. Однако дай-ка мне весло – я тоже хочу научиться.

– Когда опускаешь весло, поворачивай его слегка и держи ближе к борту, тогда лодка будет идти прямо. Да ты не торопись, нам спешить некуда. Как только освоишь этот прием, сам увидишь, что это очень просто.

У Кряжа дело на лад пошло не сразу, однако лодка виляла по воде все меньше и меньше.

В озеро то тут, то там глубоко вдавались заросли камыша, и стоило ребятам зайти на лодке в камышовую косу, как из нее с шумом вспархивали десятки, если не сотни птиц. Кряж в эти минуты взволнованно облизывал пересохшие губы.

– Слушай, Плотовщик, этому никто не поверит.

– Возможно, но это правда. Смотри, вон две цапли летят. Бери бинокль!

Лодка замерла, а вокруг них все двигалось, и Кряж лишь с трудом заставил себя отнять от глаз бинокль.

– Нет, Дюла, не поверят!

– Ну и что? Мы видим, а это главное. Держи, Кряж, ближе к камышам. Может, еще что увидим.

Однако стена камышей, достигавшая чуть ли не трехметровой высоты,~». плохо просматривалась. За ней и вокруг – ликование солнечного света, а в камышах – непроницаемая тень и тишина; нигде ни прогалины.

– Дядя Герге говорит, что в этих камышах повсюду есть просеки, а если он так говорит, значит, это верно. Но я что-то не вижу ни одной. Прямо чащоба, щетка какая-то.

– Надо бы пешком попробовать, – предложил Кряж.

– Только заблудишься в камышах и ничего не увидишь. А то и вообще засосет в трясину. Глубина воды в озере только местами большая, большей частью около метра, но вот ил в камышах очень глубок. Поехали, Кряж!

Лодка снова заскользила по воде, но продвигалась она теперь медленнее, так как плыли они по плотному, как ковер, слою тины.

– Подожди, Кряж, не греби. Тут нужно шестом.

Плотовщик с помощью шеста вывел лодку с заболоченного места.

– Теперь можешь грести.

– А ты не хочешь пострелять, Плотовщик?

Коршуна я бы подстрелил. Но не стрелять же по цаплям! Да и зачем? Есть их нельзя, чучело набить мы все равно не сумеем. Не стрелять же только ради того, чтобы убить?

– А ты по уткам!

– Покажи хоть одну.

И Кряж понял, что здесь не так-то просто подстрелить что-нибудь. Птицы держались в стороне от лодки, а если и пролетали над ней, то на большой высоте.

– Смотри, Плотовщик!

По неподвижной глади воды в сторону камышей плыла большая змея. Словно длинная темная палка, разрезала она воду; тело ее казалось неподвижным, но в ее пасти билась небольшая рыбка.

– Застрели ее!

Дюла зарядил ружье. По правде говоря, он растерялся, засуетился, а змея тем временем достигла камышей. Но Плотовщик все еще не стрелял, потому что змея не стала плыть дальше.

– Гляди! – прошептал он.

Змея обвилась вокруг двух камышин и, извиваясь, стала всползать по ним вверх. Уже половина ее туловища была над поверхностью воды, когда она вдруг остановилась, видимо, удобно пристроилась, зажав в своем отвратительном кольце две камышины, потом принялась заглатывать бьющуюся у нее в пасти рыбку.

Этого Плотовщик не мог перенести спокойно. Гулкий выстрел разорвал застывшее солнечное безмолвие, и дробь пробила себе путь сквозь камыши, скосив и державшие змею камышины; блестящее змеиное туловище с желтым животом продолжало висеть на обломках камышин, но головы у змеи уже не было.

– Ух ты! – восхищенно воскликнул Кряж. – Вот это ружье! Я чуть из лодки не вывалился.

Плотовщик извлек стреляный патрон и погладил себя по щеке: что ни говори, а ружье Матулы било при отдаче, точно брыкающаяся лошадь.

– Давай-ка подгреби поближе, посмотрим, что в змее.

– А тебе не противно? – спросил Кряж, сплюнув в воду.

– Противно, а все-таки интересно.

В змее оказались еще две рыбки и какая-то бесформенная масса, правда с сохранившимися перьями.

– Да брось ты ее, Дюла! А то меня сейчас вывернет наизнанку. Давай-ка поедем отсюда.

Кряж огляделся; зеркало воды вокруг, казалось, было разбито на бесчисленные осколки, потому что выстрел поднял в воздух птиц, находившихся в камышах, и теперь вся эта многоголосая – каркающая, курлыкающая и щебечущая – армия птиц, возмущаясь, что ее потревожили, лишь с большим трудом успокаивалась. Только самые храбрые снова сели на воду. Но вот птичья стая в воздухе стала редеть, а поднятый ею гвалт затихать – так бывает обычно при автомобильном происшествии: стоит только увезти пострадавших, отбуксировать поврежденную машину, как взбудораженная толпа начинает быстро таять, каждый спешит по своим делам.

Лодка медленно плыла, огибая камышовые заросли. Кряж уже довольно хорошо придерживался нужного направления, а птицы вновь занялись охотой на рыб – ведь птичий желудок переваривает ужасно быстро. Впрочем, пернатые опасливо сторонились лодки, и только камышевка поблизости подавала голос да две карликовые цапли одна за другой вынырнули из стены камыша и тут же снова скрылись в сумрачной чаще.

Было очень жарко.

Нужно бы найти хоть какую-нибудь тень, – проговорил Кряж, осматриваясь. – Если бы мы хоть шляпы захватили или, по крайней мере, темные очки.

Переплывем сейчас на ту сторону, там скорее найдем тень, – сказал Дюла. – А пока держи вдоль камышей. Ты еще не устал?

– Чепуха! Я вспотел не оттого, что гребу, а от жары.

Лодка повернула и пошла поперек озера, но они добрались до противоположного берега. Только через четверть часа Плотовщик снова достал шест, и с его помощью они вогнали лодку в стену камыша.

– Камыш удержит нас надежней, чем якорь. И тень кругом. Ах, как есть хочется!

Кряж, ни слова не говоря, достал перочинный ножик. Плотовщик же стал «накрывать стол» на скамье. Когда он извлек все кулинарные произведения тетушки Нанчи, они переглянулись и рассмеялись.

– Нет, никто не поверит! Честное слово, не поверит. Бык будет ко всему прицепляться, а Юрист отпускать шуточки. Вот Кендел, пожалуй, поверил бы!

А мне жаль Кендела, – проговорил Дюла. – Жаль, что он от нас уходит.

Этому тоже никто не поверит, Плотовщик.

Давай перекусим, Кряж! И скажу тебе: чем больше я думаю, тем труднее и мне этому поверить.

Ребята ели, как два смертельно голодных волчонка, только что не рычали. По лицам у них струился пот, и им казалось, что, сиди они на солнцепеке, и то им, наверное, не было бы так жарко и душно, как здесь среди камышей.

Кряж подобрал хлебные крошки. Вдруг он насторожился. Издалека доносился какой-то гул.

Где-то что-то подрывают.

Кажется, далеко, – заметил Дюла, тоже прислушавшись. – Раньше я ничего такого не слышал. Может, в каменоломнях Бадачбня. Ну что ж, поели мы, попили, теперь пора и за удочки браться.

Снова послышался глухой гул взрыва, точно исходивший из-под земли. Дюла с беспокойством посмотрел сначала на воду, потом на небо.

Слушай, Кряж, а не гром ли это?

Ну вот еще! Погода прекрасная, только очень парит.

Плотовщик снова внимательно огляделся. Позади них все заслоняли камыши, но над ними и дальше на всем небосводе – ни единого облачка, а на воде – ни малейшей ряби.

Ничего не понимаю… И птицы что-то умолкли. Не нравится мне это.

Жарко очень, – ответил Кряж. – А где коробочка с мотылями?

И тут у них за спиной грозно загремел гром.

Свертывай удочки! Да побыстрей! Если гроза застанет нас здесь…

Да мы двадцать раз успеем.

– Сверни и мою удочку, а я пока выведу лодку из камышей. Кряжу начало передаваться беспокойство приятеля, и он поспешно свернул удочки. Тем временем лодка отвалила от камышей.

– Смотри туда!

У них за спиной небо стало почти черным, эта чернота переходила в мутно-желтый цвет, и только над головой небо еще оставалось зеленовато-голубым. Мрачное гремящее страшилище никак не походило на облако или тучу – оно не имело ни причудливых очертаний, ни разрывов. Оно выглядело плотной черной стеной, которая не пропускала даже сверкания молний, а только гулко рычала и быстро надвигалась, затянув уже полнеба.

– Держи шест, Кряж, и дай мне весло. Я буду грести.

Лодка рванулась вперед, будто ее пришпоривал страх. Теперь ребята прислушивались уже не к раскатам грома в небе, а к сплошному гулу, который доносился откуда-то снизу.

По воде пробежала рябь; птицы исчезли. Потом рябь сменилась длинными волнами, и вот уже озеро все вспенилось, а через минуту забушевало так, словно под ним затряслась земля.

– Не успеем! – закричал Дюла. Закричал потому, что на них с яростным ревом накатывалась гроза. Стало сразу темно.

– Только бы добраться до шалаша! Держись ближе к камышам, Кряж!

А ветер играл с лодкой, точно она была спичечной коробкой, и гнал ее на открытое место. Кряж с силой, делающей честь взрослому мужчине, работал шестом; он весь взмок от пота, хотя вдруг резко похолодало. Тут камыш застонал, словно срезанный сразу тысячами кос, и по нему беспощадным ледяным бичом ударил град.

– Кряж! – закричал Дюла. – Вот шалаш, видишь?

На мгновение Кряжу показалось, что там, где кончились камыши, он увидел что-то похожее на стог сена, но тут же видение пропало.

– Что ты делаешь? – ужаснулся Плотовщик, когда Кряж выпрыгнул из лодки и стал тянуть ее к скрытому в камышах шалашу.

Кряж только отмахнулся. Он весь съежился, потому что град хлестал немилосердно. Дюла тоже вобрал голову в плечи, так как градины величиною с лесной орех били по лодке, словно пулеметные очереди. Впрочем, с такой же силой они обрушивались и на обоих мальчиков.

– Ой-ёй-ёй! – завопил Кряж и схватился за ухо: ему показалось, что градина, словно пуля, пробила ему мочку насквозь.

Плотовщик же только судорожно вздрагивал при каждом ударе.

Они уже совсем обессилели, когда наконец добрались до стены камышей, которая, правда, походила сейчас на руины после воздушного налета. Кряж втянул лодку в камыши.

– Прыгай быстрее! Тут нам крышка!

Удивительно: они почти не чувствовали боли да и холода тоже.

Дюла был в таком плачевном состоянии, что скорее выполз, чем выпрыгнул из лодки, но, ухватившись за цепь, тоже стал отчаянно тянуть.

– Закрути цепь вокруг камышин! Ой, Кряж! Вот теперь хорошо! Бежим! Быстрее, быстрее!

Град сыпал все сильнее, но ребята уже ни на что не обращали внимания. Острые стебли камышей кололи и резали их, но они лезли напролом, пока не плюхнулись на настил в шалаше – полуголые, исцарапанные в кровь, перепачканные с головы до ног. У Дюлы были сравнительно длинные волосы, а Кряж перед отъездом остригся наголо, и сейчас его голова выглядела так, точно ее вспахали: сплошные шишки и кровоточащие ссадины.

У Плотовщика багровел под глазом синяк, из расцарапанного уха сочилась кровь, а нос покраснел и распух. Колени, руки и ноги у обоих тоже были изодраны.

– Кряж, а где твой второй сапог?

– Потерял.

– Но ты хоть помнишь где?

Кряж с грустным упреком посмотрел на друга и только рукой махнул.

– Хорошо хоть, что мы добрались до шалаша. Слышишь, что делается вокруг? Если бы не этот шалаш, честное слово, нам бы каюк.

Кряж был прав.

Тучи нависали так низко, что, казалось, прочесывали камыши; однако ни одной молнии не было видно, только страшные удары грома раздавались над их головами да стук града, барабанившего по воде и камышам. Плотовщик дрожал как осиновый лист, зубы у него стучали.

– Мы замерзнем!

– Прижмись к моей спине и обхвати себя руками.

– Говорил же мне Матула, чтобы я всегда брал в рюкзак куртку. А ты не мерзнешь?

– Еще как!

– Как вернемся домой, такой костер разожгу!..

– Брось мечтать, Плотовщик! Мы еще пока здесь. Только бы этот шалаш не унесло.

Плотовщик испуганно огляделся, но шалаш держался крепко, так как весь оброс камышом.

Тем временем град смешался с дождем, потом стук града затих и полил сильный дождь. В шалаш с крыши потекли струйки воды, но гроза уже удалялась.

– Может, пойдем к лодке?

– Подождем немного, – ответил Дюла. – Дождь еще льет.

– Я совсем замерз, – проговорил Кряж, потирая нос. – А когда двигаешься, не так холодно.

– Бр-рр… – содрогнулся Дюла при одной мысли, что надо вылезать из шалаша. – Пожалуй, ты прав.

Кряж громко выдохнул.

– Пошли!

Все их царапины и порезы начали саднить, руки и ноги ныли, и дождь не только не освежил их, а скорее наоборот.

Лодка была на том же месте, где они ее оставили, но на дне лежал слой градин, и она сильно осела.

– Черт подери! Этого еще не хватало!

– А где этот ковш для вычерпывания воды, как его?..

– Черпак. Где-нибудь подо льдом.

Но вот черпак нашелся. Дождь все еще не переставал.

– Ты, Плотовщик, бери черпак, а я попробую руками.

Через четверть часа лодка поднялась на воде, а еще через десять минут они уже подплыли к дамбе. Оба были с головы до ног перепачканы грязью и илом; не лучше выглядели ружье, удочки и снасти. От холода у обоих ребят зуб на зуб не попадал. Кряж сначала ковылял в одном сапоге вслед за лодкой, потом сорвал его с ноги, швырнул в сердцах под скамью и сказал:

– Греби, Плотовщик, ты больше замерз!

… Когда же они наконец повалились на свою постель в хижине, то были настолько измучены, что еле дышали. Ни о каком костре, разумеется, не могло быть и речи.

– Давай скорее ляжем, – сказал Дюла, трясясь в ознобе, – одеял у нас хватит.

– Так мы же грязны как черти!

– Не беда, Кряж, залезай под одеяло!

Однако и под тремя одеялами они никак не могли согреться, хотя и прижимались друг к дружке, как худосочные поросята в хлеву бедняка.

Только они улеглись, как к ним присоединился и Серка, и они лишь тогда заметили, что и для пса град не прошел бесследно: шишка с орех величиной напоминала о недавнем неистовстве разбушевавшейся стихии, да и заднюю лапу Серка все время лизал. Какие ссадины скрывались под его мохнатой шерстью, узнать было невозможно, а Серка об этом молчал.

– Хоть бы у тебя, Серка, хватило ума! Где ты бродяжничал? Но пес только моргал глазами, точно желая сказать: «Давайте-ка лучше спать!»

Ведь Серка все равно не рассказал бы, что он разрешил себе немного поохотиться, напав на след молоденького зайца, заплутавшегося в высокой траве. В конце концов заяц нашел какую-то скрытую дорожку и оставил собаку с носом. А Серка, увлекшись охотой, не заметил надвигавшейся опасности.

Дождь уже значительно тише барабанил по крыше хижины, усиливаясь лишь при порывах ветра, когда со старой ольхи на хижину низвергались потоки воды.

Однако этого наши друзья уже не слышали. Они крепко спали, хотя даже во сне нет-нет да вздрагивали, будто в сновидениях их снова подстерегали град и холод.

Матула шел несвойственной ему быстрой походкой, а когда он остановился у хижины, его приветствовал только Серка. Заглянув внутрь, Матула сразу понял, что произошло.

«Попали под грозу, – подумал он. – Но как же это они не заметили ее приближения? – Матула покачал головой. – Впрочем, если они были в камышах, так могли и не заметить».

Он тихо вошел в хижину, и когда совсем близко увидел спящих, то стал еще более серьезным. Забрав подбородок в кулак, он сказал самому себе: «Нужно отвезти их домой!»

И Матула молча повернулся и вышел из хижины. Вид мальчиков был красноречивее всяких слов: на голове и лице у обоих кровоподтеки и синяки, ссадины и шишки, оба в грязи. У Плотовщика рассечено веко, а нос…

«Не повезло им. Попасть под такой град! И, наверное, они порядком замерзли. Домой, только домой! Нанчи приведет их в порядок».

Когда он добрался до деревни, уже светило солнце. Сняв в кухне шляпу, Матула устало опустился на стул.

– Господин агроном дома?

– А-а, Герге! Ну и погода! Пропал урожай! Как там в поле?

– Твой урожай не пропал, Нанчи. Гроза прошла стороной. А вот разбери-ка постель для ребят, приготовь ванну и вскипяти чай.

– Господи!

Матула потянулся за шляпой.

– Когда хозяин приедет, скажи, чтобы послал за ребятами телегу.

– Подожди, Герге! Что с ними?

– Да промокли… На телегу положите одежду и одеяла.

– Погоди, Герге…

– Не могу ждать, Нанчи. Потому как сейчас они спят, и надо к тому времени, когда проснутся, развести костер.

– Не возьмешь чего-нибудь съестного?

– Дома их и накормишь.

Матула надел шляпу, а все мысли тетушки Нанчи уже сосредоточились на ванне и чае, ужине, куртках и теплой постели для ребят, а также на генеральном стратегическом плане их врачевания.

Пока же она смотрела на стул, на котором только что сидел Матула, и сокрушенно качала головой:

– Ну разве из него чего-нибудь вытянешь? Старый осел!

И поправила стул, хотя Матула даже и не сдвинул его с места.

Большой луг устало и лениво курился паром под лучами предвечернего солнца. Градины уже давно растаяли на дорогах, но камыш еще выглядел побитым, а заросшие травой прогалины имели такой вид, точно по ним проехал тяжелый каток. Деревья лишились половины листвы; поток воды нес вниз по течению трупик птенца цапли.

«Много птиц, наверное, погибло, – подумал Матула, – а вот кукуруза крепко все-таки стоит».

У хижины Матулу поджидал Серка, но и у него был унылый вид.

– Вижу, тебе тоже досталось. Ну и поделом – наверняка ты бродяжничал.

Матула шепотом отчитывал Серку, но вскоре разгорелся костер, и языки пламени буйно заплясали в прохладном воздухе.

Первым проснулся Кряж и испуганно приподнялся на постели: что горит? Потом заворочался и Плотовщик, а Матула обрадовался при мысли, что в хижине нет зеркала.

– Ну, что нового? – спросил он, стараясь изобразить на лице подобие улыбки.

– Ой, дядя Герге, мы чуть на тот свет не отправились.

– А вы разве не видели, что гроза идет? Плотовщик только рукой махнул.

– Когда мы заметили, гроза уже надвинулась на нас. Мы сидели глубоко в камышах, а тучи собирались у нас за спиной.

– Я так и подумал.

– Меня в озноб кидает, как только вспомню.

– Ну так и не вспоминай. А где ваша одежда? – Мы все побросали, и в ружье попала вода…

– Это не беда. Когда такое случилось, это все не беда. А теперь что нужно, то нужно. – И старик извлек из камыша бутылку с палинкой. – Ты и сейчас дрожишь в ознобе. – Матула налил немного в стакан.

– Не хочу, дядя Герге.

– Я ведь не спрашиваю, хочешь ты или нет. Сейчас это – лекарство!

– Дюла проглотил жгучую, как яд, палинку; его примеру последовал и Кряж. После этого они стали взирать на мир слегка отупело и в то же время с каким-то даже ухарством.

– Ну и здорово же ты, выглядишь, Кряж! Счастье, что тебя не видит твоя мать!

– Плотовщик, если бы ты видел себя! Жаль, что здесь нет зеркала.

– Ужо дома посмотрите на себя, – вмешался в разговор Матула, сушивший над костром их одежду.

– К тому-то времени мы будем как огурчики.

– Не думаю, – проговорил Матула, поворачивая над огнем штаны, от которых шел пар. – Но сегодня же мы возвращаемся домой…

– Что-нибудь случилось, дядя Герге?

– Ничего! А чему бы случиться? Град сильнее всего был здесь, а деревне досталось меньше. Молотьбу приостановили, тока прикрыли брезентом, а когда я второй раз возвращался, уже снова гудели машины.

– Второй раз? – удивленно посмотрел на старика Дюла.

– Когда я первый раз был здесь, вы спали и даже под одеялом дрожали. Ну, я вижу, дело дрянь, и вернулся опять в село, потому как вам нужна сейчас Нанчи. Только Нанчи: А она, конечно, рада, что сможет отмыть вас, намазать всякими там мазями, ну и накормить.