Текст книги "Паноптикум Города Пражского"

Автор книги: Иржи Марек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

КУРОЧКА ПО ЗЕРНЫШКУ...

На башне храма святого Стефана пробило девять, когда пан Штейн из ювелирной фирмы «Фукс» («Фукс – Драгоценности», Вацлавская площадь) вошел в дом, сказав себе:

– Как раз девять! Надо думать, пана прокуриста я не разбужу, а дома застану.

Представителю солидной фирмы полагается знать, когда ему следует навещать клиента.

Как явствует из его показаний в полицейском управлении, поднявшись на третий этаж, он обнаружил, что перед дверями квартиры пана прокуриста Сепековского уже кто-то стоит. В этом человеке он признал пана Кавана из фирмы "Ример" («Ример– Золото, драгоценности», Пршикопы). Правда, пан Штейн не указал в протоколе, что он при этом подумал. А подумал он вот что: «Интересно, что здесь делает этот еврей Каван от Римеров? Что ему здесь нужно? С каких это пор люди Римеров встревают в гешефты нашей фирмы?»

Пан Штейн почитал своим долгом на дух не переносить представителей конкуренции.

Ему, правда, не оставалось ничего другого, как пройти мимо пана Кавана, ожидавшего у запертых дверей, и, отвернувшись, с самым деловым видом подняться на этаж выше.

Ну, а пан Каван от фирмы "Ример", конечно, тоже узнал пана Штейна и подумал: "Чего ему здесь надо, этому несчастному Штейну, когда тут уже есть представитель серьезной фирмы?" – но тоже сделал вид, что не замечает его.

Так эти господа представители разминулись, не поздоровавшись. Пан Штейн сделал вид, что у него какие-то дела этажом выше, а пан Каван этажом ниже решил, что ему лучше подождать перед домом: кто знает, вдруг пан прокурист отлучился из дому позавтракать. Богатому холостяку накануне свадьбы и не такое может прийти в голову.

После чего пан Штейн спустился с четвертого этажа на третий и в свою очередь начал упорно звонить у дверей, украшенных визитной карточкой:

Й. СЕПЕКОВСКИЙ, прокурист банковского предприятия

Под предприятием имелся в виду частный банкирский дом "Галанек и К", специализировавшийся на крайне деликатных и довольно хитроумных операциях. Правда, сам пан Сепековский был человек в высшей степени порядочный – об этом свидетельствовали все его дела с фирмой "Фукс". До сих пор пан Штейн понятия не имел, что у пана прокуриста были какие-то дела и с фирмой "Ример" – и одна только мысль об этом приводила его в праведный гнев.

Время шло, звонок звонил, но дверь никто не открывал. Пан Штейн понял, что остается лишь последовать примеру этого еврея Кавана, то есть ждать внизу. Или прийти попозже.

Он спрятал кончик стальной цепочки, который высовывался из его рукава, и стал спускаться вниз. Цепочка эта была простым и очень надежным приспособлением. Каждый раз, когда пан Штейн нес к заказчику кассету с образцами ювелирных изделий, он пристегивал ее к цепочке; теперь, если бы кто-нибудь вздумал вырвать из рук пана Штейна эту кассету, он должен был бы сделать то же самое и с его рукой. Ну а кому она могла понадобиться, эта рука пана Штейна?

Перед домом точно такую же цепочку точно таким же движением засунул в рукав и пан Каван. Он понял: что-то случилось и сегодня утром он вряд ли получит кассету с драгоценностями, принесенную вчера клиенту.

В этот момент из подъезда вышел пан Штейн. Пан Каван бросил на него пытливый взгляд. И пан Штейн тоже посмотрел на пана Кавана – а что еще ему оставалось делать? Одно дело – антипатия к конкуренту, и совсем другое – тревога о том, что же такое могло приключиться с прокуристом Сепековским.

Оба пана нерешительно переминались, стоя друг против друга.

–Гм, – сказал пан Штейн. – Так вы... – и он показал глазами наверх, на третий этаж.

– Гм, – отвечал пан Каван. – Ну да, там у меня это самое... – и он показал на цепочку, выглядывающую из рукава.

Пан Штейн поглядел на часы на башне. Пан Каван последовал его примеру. Затем они снова поглядели друг на друга.

Из дома вышла пани с метлой и стала подметать тротуар. Пан Каван вежливо приподнял шляпу:

– Позвольте представиться: Каван. Не могли бы вы сказать, дома ли пан прокурист?

Пани пожала плечами:

– Не знаю. Но думаю, вряд ли, потому что вчера от него вывозили два во-от таких чемодана.

Это сообщение подействовало на обоих господ как удар грома.

– Два чемодана? – воскликнули они в один голос. – Как? Куда?

– А он мне что, докладывает? – возмутилась пани. – Но чемоданы были огромадные.

Пан Штейн оказался более шустрым: не дожидаясь, пока пани закончит свою речь, он бросился к ближайшей телефонной будке. Затем пришла очередь пана Кавана. Таким образом в половине десятого обеим фирмам стало известно, что кассеты с образцами драгоценностей не удалось получить обратно, так как пана прокуриста нет дома. А если верить дворничихе, можно даже предположить, что пан прокурист вообще уехал!

Очень вероятно, что диспоненты обеих фирм побледнели совершенно одинаковым образом. Оба их представителя получили приказ дежурить перед домом. И в полицейское управление начали одновременно звонить два телефона.

– А ведь приличный был человек, – задумчиво сказал пан Штейн, вынужденный теперь стоять перед домом рядом с паном Каваном.

– Казался приличным, – поправил его пан Каван. – И на какую же сумму вы предложили ему товару?

– Н-ну... – Помявшись, пан Штейн выдавил из себя: – Тысяч на сто там могло быть.

– Ай-яй-яй, то же и у нас, – отозвался пан Каван. Если б пан Штейн назвал сумму втрое большую, пан Каван, не моргнув глазом, ответил бы тем же, чтобы даже в этой напряженной ситуации не выдать секреты фирмы. Но, насколько он знал, клиент взял у них товару "всего только" на восемьдесят пять тысяч... Да это ведь тоже не пустяк!

Затем оба коммерсанта с решительным видом поднялись вместе на третий этаж и стали названивать по очереди. Снизу за ними наблюдала привратница.

Она была убеждена, что эти двое – кредиторы, и злорадствовала по поводу того, что пан Сепековский смылся и от них. Ведь и ей пан прокурист не платил за ключ от дома уже третий месяц.

Впрочем, господам, неутомимо нажимавшим на кнопку звонка, таких мелочей было не понять, они-то знали прокуриста как человека с размахом. Он покупал у них охотно и часто, поэтому пан диспонент фирмы "Фукс" (а также пан диспонент фирмы "Ример"), совершая очередную сделку с паном прокуристом, повторял старую добрую шутку:

– Это, простите, для вашей милостивой пани или требуется кой-что получше?

Теперь им не до шуток. Полиция открыла квартиру пана прокуриста и убедилась, что она пуста. Мебель в ней, кстати, стояла плохонькая, а шкафы были как метлой выметены; только в ванной остался старый купальный халат.

– Вот оно, значит, как, – сказал пан советник Вацатко. Оказалось, пан прокурист Сепековский прихватил с собой не только свои вещи и две кассеты драгоценностей, доставленные ему на дом на предмет выбора, но и приличную сумму наличными из кассы банкирского дома "Галанек и К". Кроме того, несколько трансакций за границу не дошли до места назначения – они явно были липовыми.

– Итак, господа, получается что-то около четверти миллиона. Очень приличная сумма по нынешним временам, – заявил пан советник и потер руки. Это было крупное дело, а крупные дела он любил.

Зато в обеих ювелирных фирмах поднялась паника, там никто и не думал потирать руки. Шефы выясняли, не допустили ли преступную небрежность их диспоненты, пославшие пану прокуристу кассеты с лучшими драгоценностями на выбор. Как выяснилось, это была обычная практика: конкуренция вынуждает фирмы все больше рисковать... Пан Ример с Пршикопов мог утешаться лишь тем, что Фукс с Вацлавака погорел так же, если не хуже.

Паника поднялась и в страховом обществе, так как фирмы, конечно же, были застрахованы, и, значит, в убытке окажутся совсем не они. Оставалась лишь слабая надежда, что фирмам удастся вменить в вину недостаточность мер предосторожности.

Но и полицейское управление тоже не избежало паники. К величайшему неудовольствию пана советника, выяснилось, что полиция не в состоянии обнаружить хоть какой-нибудь след пана прокуриста. Детективам удалось лишь выяснить, какая транспортная фирма перевезла его объемистые чемоданы из квартиры на вокзал Дени. Однако через два часа их востребовала другая фирма и доставила на Масариков вокзал. Это вроде бы наводило на любопытный след: поезд на Берлин... Но, к сожалению, чемоданов и здесь не оказалось, и в Берлин они отправлены не были, так как уже третья фирма востребовала их и транспортировала на Вильсонов вокзал.

– Этот деятель или сумасшедший, или чересчур хитрый,-сказал пан советник, поучив сообщение.

Ему бы похвалить своих людей за то, что они так быстро все это установили, но тут в газетах начали появляться язвительные заметки:

«Полиция все еще не напала на след... Полиция не знает, где Сепековский... Полиция бессильна перед загадкой...»

– Бессильна! Какое же это бессилие, если нам известны все места, где побывали эти чемоданы? – ворчал пан советник, расхаживая по своему кабинету. – Но где они сейчас, мы не знаем.

Добавим, что полиция не знала также, где находится владелец чемоданов. И не могла этого знать, потому что пан Сепековский покинул свою отчизну, да еще с чужим паспортом. Эту возможность пан советник, кстати, тоже не исключал. В конце концов, человека всегда можно найти, хотя бы и с чужим паспортом... если б только этот белый свет не был так велик, рассуждал сам с собой пан советник Вацатко, стоя перед большой картой мира, на которой в разных красках были изображены разные части света, как бы поддразнивая: выбирай на свой вкус! Вот тебе зеленая Африка, синяя Америка, желтая Европа, розовая Азия, бежевая Австралия. Этот человек с одинаковым успехом мог прятаться что на острове Мартинике, что в Давосе, боже милостивый, да легче найти иголку в стогу сена, чем одного продувного мужика на этом белом свете!

"Полиция до сих пор не напала на след... Растратчик все еще скрывается от правосудия... Вопрос дня для нашей полиции: где прокурист банка "Галанек и К"?"

Пан советник отшвырнул газеты и вздохнул.

– Ах, журналисты – какие же они свиньи! Каждый день подавай им какой-нибудь загадочный случай, но этого мало, они требуют, чтобы полиция изловила преступника в первые же 24 часа. Они считают, что полиция должна работать надежно, как почта.

– Лучше бы мне стать начальником почты, тоскливо подумал пан советник. И никаких тебе огорчений... Затем он вызвал звонком двух детективов и сказал им:

– Господа, организуйте допрос всех лиц, с которыми общался этот человек. Вдруг он кому-то сболтнул, куда бы ему хотелось уехать... Может, есть у него какая-нибудь заграничная родня. Разыщите его любовниц. Видно, у него их было немало, раз он часто покупал драгоценности.

Но, как ни странно, любовниц у пана прокуриста не было, во всяком случае, ни одна из них не нашлась. Иногда его посещала дама, но не из числа тех, кому покупают драгоценности. Тогда кому же он их покупал?

Пан советник посетил обе ювелирные фирмы. Встретили его там не слишком приветливо. У пана Штейна случилась желчная колика на нервной почве. Пан Каван отлеживался дома с температурой. А полиция ничего не знает!

Нет, полиция ничего не знала, зато походя узнавала очень любопытные детали: покупки пана прокуриста были не такие уж сногсшибательные. Скорее, это были покупки мелкие, зато довольно частые. Пан Сепековский был заказчик капризный, придирчивый. За свои кровные заказчик имеет право и придраться, это факт. Но он не меньше двух раз возвращал любую вещь. Давление конкуренции вынуждало фирмы идти навстречу заказчику. Сегодня мало кто покупает драгоценности...

Пан советник вздохнул, но без сожаления: он подумал, что еще ни разу не покупал своей жене драгоценностей. Государственному служащему такая роскошь просто не по карману. Но когда-нибудь, может, и он принесет домой тонкую цепочку с красной слезкой в золотой оправе...

Пан советник перебирал драгоценности и начинал понимать в них толк. Для человека состоятельного это, пожалуй, неплохое увлечение. Но для пана Сепековского это была не страсть, а хитроумная тактика.

Медленно, но верно он приобретал доверие ювелирных фирм. Одновременно незаметно подготавливал трансакции у себя в банке. Потом начал распродавать вещи, затем упаковал чемоданы. Тут он ускорил темп: речь уже шла не о месяцах и неделях, а о часах. Транспортные фирмы получили детальные указания, с точностью до минуты. Обе ювелирные фирмы в один и тот же вечер доставили ему на дом богатые коллекции украшений: пан прокурист дал понять, что расстается со своей холостяцкой свободой и хочет выбрать достойный подарок для своей избранницы.

Он, видите ли, расстается со своей свободой, – вздохнул пан советник. – Пока у него, у мерзавца, свободы более чем достаточно.

Да, уж что-что, а придираться он умел, – сказала о пане Сепековском привратница, которой тот так и не заплатил за ключ. – К тому же он ведь был чокнутый, пан иншпектор! Наш пан домохозяин из-за него чуть не рехнулся.

В самом деле, у пана домохозяина были все основания для того, чтобы рехнуться по милости пана Сепековского: например, однажды пан прокурист поднял в доме такую панику, что люди перестали платить квартирную плату, а это ведь еще хуже, чем бунт!

Сначала он прибежал к привратнице с криком: пусть, мол, идет в его квартиру, у него треснула стена в комнате, и весь дом вот-вот рухнет.

Когда изрядно напуганная пани привратница взбежала по лестнице, пан Сепековский показал ей небольшую трещину на стене своей комнаты – такую трещинку вы можете обнаружить в любом доме. Но он кричал, что не хочет погибнуть под развалинами, и пани привратнице пришлось идти за домохозяином. Хозяин прибежал, ему тоже показалось, что трещина пустяковая, но пан Сепековский уже названивал к жильцам на втором этаже и до того всех перепугал, что люди стали выбегать из своих квартир на улицу. Пришлось домохозяину вызывать комиссию из муниципалитета.

Как вы думаете, почему он это сделал? – спросил пан Вацатко. – Может, хотел добиться от вас скидки?

Чего не знаю, того не знаю. Но за истекший квартал он мне так и не уплатил, – закончил свои показания хозяин дома.

Пан полицейский советник и это принял к сведению. Все сходилось один к одному: Сепековский был человек прижимистый и экономил на мелочах. Зная, что даст деру, он полагал глупым выкладывать хотя бы крону, если этого можно избежать.

Представление, что дом, в котором он живет, вот-вот рухнет, по-видимому, постоянно преследовало пана прокуриста.

И у себя на работе он однажды испугался, что обрушится балконная галерея, по которой ходил в одно уединенное место, – а все потому, что обнаружил в полу несколько безобидных щелей.

Случай для психиатра? Может быть,.. Но пан советник придерживался того мнения, что человек, который так хитро все подготовил, даже слишком здорово, заслуживает лишь одного – чтобы его упрятали за решетку.

"Но для этого его еще нужно поймать", – вздохнул он.

Был объявлен международный розыск – и, конечно, безрезультатно, как не преминули подчеркнуть все газеты.

На утреннем рапорте пан советник глядел на своих людей с таким упреком, что старые детективы смущенно опускали глаза.

Беглый прокурист испарился окончательно и бесследно.

Поезд, следующий в Италию, – горделивый поезд. Он пересекает чуть ли не всю Европу и держит себя соответственно: презрительно пыхтя, проезжает он мимо чешских деревенек под Табором и Будейовицами. А подлинным украшением этого экспресса является, конечно, Wagon-lits company – спальный вагон, который колышется на своих рессорах с видом превосходства над прочими вагонами. Буквы на нем сияют медью, поручни у него тоже медные и всегда чистые; проводник спального вагона вытирает их на больших остановках, чтобы дамы и господа, имеющие честь путешествовать в Италию, не замарали свои перчатки. И даже мусор, который вылетает из этого вагона, не какой-нибудь, а благородный: кожура апельсинов, станиолевые обертки от шоколада, иногда и дорсжная бутылочка из-под желудочного ликера.

Проводником в этом вагоне молодой человек, пан Рудольф. Бывают профессии, в которых фамилии не требуются, вот и мы будем называть Рудольфа Тейца просто паном Рудольфом. Сопровождать спальный вагон – профессия приятная, что-то среднее между моряком и странником: два с половиной дня туда, два с половиной дня обратно, все время быстро и почти без остановок от Праги до Неаполя. Что еще нужно человеку?

Первые недели и месяцы человек глядит на пейзаж, потом это приедается, и он наблюдает за другими вещами, например, как у виадука за Зумерау поочередно дежурит у шлагбаума целая семья. То дежурит отец, то мать – цветущая женщина, с развевающимися волосами, а потом – молоденькая дочь. И вдруг отца не видать – раз, другой, третий у шлагбаума стоит только дочка, такая бледная, пан Рудольф ей машет, как всегда, но она не улыбается, печально глядит вслед пролетающему красавцу экспрессу, а потом у шлагбаума опять появляется ее мать, под глазами у нее круги, и волосы уже не развеваются, а под наспех накинутой железнодорожной шинелью видно траурное платье. Человек многое может увидеть в пути, а не только пейзаж, который никогда не меняется!

Пан Рудольф размышляет и о своих пассажирах. В третьем купе едет пожилая, явно искушенная в путешествиях англичанка с розовой кожей, обильно усыпанной пудрой; наверняка она попросит вечером принести ей чай в купе и будет глядеть на пана Рудольфа томным взором. Эти дамы, изнывающие от безделья, убивающие время и деньги в путешествиях, любят поговорить с молодым человеком, вечером они просят подложить им еще подушку и глядят на него, как он стелет постель... Бывают господа, погруженные в чтение газет, аромат их дорогих сигар проникает и в коридор, этим нужно вовремя напоминать, что в вагоне-ресторане для них зарезервирован специальный стол.

Бывают парочки в свадебном путешествии, не знающие, как себя держать, молодые дамочки не подымают глаз, убежденные, что на их лицах написана какая-то жуткая развратность. Еще бы, всю жизнь доченька спала на пуховых перинах, а тут ее трясет в купе, таком тесном, непривычном, с множеством всевозможных лампочек, рукояток, крючков, дверок, а Пепа такой нетерпеливый, боже мой, как это жутко и прекрасно, и что может подумать обо мне этот красавчик в коричневой униформе в конце вагона?

Он повидал уже всякое, и то, как молодожены поссорились, после чего она спала, поджав ноги, в его тесном купе, а пан Рудольф рыцарски стоял в коридоре, а жених потом дал ему огромные чаевые, но все просил его: "Silentium, главное, silentium[ 2 ]2
  Молчание (лат.).


[Закрыть]". И он пообещал ему это кивком головы, да и кому бы он мог говорить об этом, верно?

Точно так же он никому не рассказывал, как одна швейцарская дама ждала в Неаполе, когда он приедет с очередным рейсом, она согласна была ждать и больше и горько вздыхала, когда вскоре после полуночи ему надо было спешить на вокзал.

И вообще, как у любого человека, который ездит по одному и тому же маршруту, у пана Рудольфа были знакомые на многих станциях.

Эти знакомства быстротечны, но они прекрасны, он успевает обменяться лишь парой слов, встретиться им не суждено, потому что задерживаться он не может, поезд не ждет.

В Будейовицах малышка лавочница, но это уже нечто иное, над этим можно подумать всерьез; впрочем, в Будейовицы пан Рудольф может приехать в любой из своих выходных. В Клагенфурте – жена дежурного по станции, вечно красуется в окне, а если муж не на службе, она спешит к поезду. Но в самой сердечной глубине у пана Рудольфа – маленькая Джина из Тарвизио, продавщица лимонада. На этой пограничной станции пан Рудольф вообще не печется о своих пассажирах. Глаза у Джины такие, что человек забывает о времени: господи боже! – а еще лучше: Madonna mia![ 3 ]3
  Моя мадонна! (итал.)


[Закрыть] – эта девчонка такая красавица, что хоть бросай все и оставайся здесь!

Ну хватит, восемнадцатый звонит, может, что-нибудь понадобилось, а может, просто прислонился к кнопке.

С профессиональной улыбкой пан Рудольф спешит к восемнадцатому купе: силь ву пле, месье, битте, майн герр, плиз, прего, синьоре. Восемнадцатому ничего особенно не нужно, только снять сверху этот большой чемодан, "благодарю, молодой человек, курите?..". Пан Рудольф идет по коридору и размышляет над очень серьезной проблемой: кто сегодня будет продавать в Тарвизио лимонад: Джина или ее брат Николо? Николо догадывается, что проводник спального вагона ударяет за его сестрой, в Италии так уж заведено, что брат охраняет честь своей сестры. В конце концов, пан Рудольф был бы для Джины удачной партией, но тогда полагается прийти в дом, познакомиться с семьей, сходить с ней в церковь, поговорить хоть на этом своем ломаном итальянском, рассказать, кто его родители, сколько у него братьев и сестер... Но пан Рудольф может только взять Джину за руку, может попытаться обнять ее и тут же вскочить в поезд, уже набирающий скорость.

Сегодняшний рейс – самый заурядный, пассажиров в вагоне мало – не сезон; если торговать выйдет Джина, он подарит ей маленький стеклянный браслет, купленный вчера в Праге, сам наденет ей на запястье, и это будет что-то вроде обручения.

Чем ближе к Тарвизио, тем нетерпеливее становится пан Рудольф. Вот уже миновали край озера, остается еще двадцать минут, сегодня они идут с запозданием, и это очень плохо, потому что начальник поезда захочет отыграться именно за счет Тарвизио, жаль каждой минуты, которую не удастся провести с Джиной.

Он прошел по вагону сообщить, что приближается пограничный контроль.

Пассажиры спокойно восприняли его предупреждение, ведь это только молодожены нетерпеливо ждут встречи с Италией, деловых же людей ничем не удивишь. В пятнадцатом засел какой-то чех, не выходит из купе, не может, видно, належаться досыта; когда бы пан Рудольф ни постучался, он все лежит на койке, ни чай, ни сигареты еще не заказывал, про вагон-ресторан не спрашивал. Пан Рудольф эту породу знает: замахнется на место в спальном, зато берет с собой сумку, набитую колбасой и булками, чтобы уж больше не потратить в пути ни геллера. Но этот человек как-то сбивал его с толку: сумки с продовольствием у него не было, в вагон-ресторан он не ходил, а если и ходил, то так незаметно, что никто этого не приметил. Неприметный человек, да, именно так, улыбнулся пан Рудольф, неприметный человек. Такие бывают из полиции. Довольный, что угадал профессию этого пассажира, пан Рудольф постучался в его купе.

– Извините, пограничный контроль, – сказал он в полуоткрытую дверь. Человек по-прежнему лежал на постели, одетый. Явно из полиции. Только почему он везет с собой эти неподъемные чемоданы? Его коллеги ездят с чемоданчиком и портфелем.

Но тут помыслами пана Рудольфа окончательно завладел один вопрос: выйдет ли Джина сегодня с лимонадом? Надену ли я ей на руку этот браслет? Все остальное было ему безразлично.

Они въезжали в Тарвизио. С болью в сердце услышал пан Рудольф великолепный голос Николо, достойный оперного солиста:

– Limonata! Rinfrescantell[ 4 ]4
  Лимонад! Освежающий! (итал.)


[Закрыть]

Погрустнев, пан Рудольф пошел вытирать медные поручни дверей своего вагона. Разумеется, он отдал честь Николо, потому что в Италии поддерживать хорошие отношения с братом просто необходимо. Но разочарование было таким сильным, что он решил лучше вернуться в вагон.

Зато пассажиры повалили из вагона, они прохаживались по перрону, чтобы размять ноги или подышать настоящим итальянским воздухом. Вышел и этот неприметный чех из пятнадцатого, направился к Николо и купил один лимонад. Николо протянул руку, и пан дал ему одну лиру. Пан Рудольф отлично все это видел из окошка. Затем Николо поднял корзину с бутылками и собрался идти дальше. Но чешский пан остановил его:

– Сколько стоит лимонад?

Эти слова он произнес на вполне пристойном итальянском, но Николо не отвечал.

– Шестьдесят чентезимо! – сам себе ответил пан. – Отдавай сдачу, разбойник!

Николо стал божиться, что никакой сдачи не положено. В Тарвизио лимонад всегда стоил одну лиру.

– А вот я сейчас спрошу вон у того капитана! – сказал неприметный, а теперь очень даже приметный пан и завопил во все горло: – Polizia![ 5 ]5
  Полиция! (итал.)


[Закрыть]

Николо был этим крайне поражен, но извлек сорок чентезимо прежде, чем успела вмешаться полиция. Он швырнул их пану с такой яростью, что монеты лишь случайно не упали ему под ноги.

Ну, сказал себе пан Рудольф, такого здесь еще не бывало! Скандалить из-за сорока чентезимо и звать полицию... И он сочувственно посмотрел на Николо.

– Чокнутый! – сплюнул Николо под окном пана Рудольфа и пошел дальше, нахваливая свой свежий, самый свежий и самый дешевый лимонад.

Неприметный пан вошел в вагон и сказал, проходя мимо пана Рудольфа:

– Нет, вы видели? Он хотел прикарманить мои сорок чентезимо! Можно подумать, что я эти деньги печатаю или краду!

И вошел в свое купе очень возмущенный. А пан Рудольф подумал про себя, что он сегодня лишился кой-чего подороже...

Когда на другой день он пришел в купе сообщить, что они у цели, этот неприметный пан сказал ему:

– Послушайте, молодой человек, вы случайно не знаете в Неаполе какую-нибудь приличную, но дешевую гостиницу?

Пан Рудольф на минуту задумался. После вчерашней сцены в Тарвизио ему было ясно, что этому господину определенно не подойдет ни "Эксцельсиор", ни "Гранд".

Может, гостиницу "Рипозо"... Она, конечно, роскошью не блещет...

Именно это мне и нужно. Так вы говорите, "Рипозо" – насколько я знаю, это слово означает "отдых". Ну что ж, очень удачное название для гостиницы. Благодарю вас, молодой человек.

Он даже не потянулся к карману, считая устную благодарность достаточным вознаграждением. "Интересно, сколько б он дал, если б ему все-таки пришлось дать?" – подумал пан Рудольф и засмеялся.

Время шло. Пражская полиция работала над новыми делами и успешно их решала, но пан советник Вацатко знал: этого Сепековского газеты ему никогда не простят. Такое пятно на моей репутации... Несмотря на все принятые меры, никаких следов этого пройдохи найти не удалось, и фирмы "Ример" и "Фукс" уже начали энергично давить на страховую компанию.

Однажды к концу рабочего дня, когда только сонные мухи жужжали под потолком, а пан советник уже взялся за шляпу и тросточку, кто-то постучал в дверь. Бросив взгляд на часы, пан советник решил вежливо, но решительно выпроводить позднего посетителя.

В дверях появился молодой человек в униформе, которая ничего не говорила пану советнику.

– Рудольф Тейц, с вашего позволения... Проводник спальных вагонов, – вежливо представился он.

Пан советник недовольно посмотрел на него:

– Ну, с чем к нам пожаловали?

– Боюсь, что, скорее всего, ни с чем, но я все же думаю, что должен... Короче говоря, я считаю своим долгом сообщить... Я езжу маршрутом Прага – Неаполь. А газеты не читаю. Просто времени нет... И еще вопрос, какие газеты мне читать: ни в немецком, ни в итальянском я не силен. То есть объясняюсь я на нескольких языках, но знаю только, что может пригодиться в спальном вагоне.

Этот человек пришел сюда, чтобы рассказать мне о своих языковых познаниях! С ума сойти! А чем, собственно, занимается дежурный? Почему пропускают ко мне неизвестно кого как раз тогда, когда я решил поинтересоваться учебой своего сына?

– Так вот, я газеты, извините, не читаю, два с половиной дня туда, два с половиной обратно, домой приедешь, по сути, через неделю, когда все события уже позади...

– Все это замечательно, но я-то здесь при чем?

Я очень извиняюсь, потому что газеты прочел только в Будейовицах, где навещал одну свою знакомую. Надеюсь, называть ее фамилию я не должен...

Нет, не должны. Но вы должны понять, что я не знаю, чего вы хотите.

Я только хочу сказать, что с опозданием прочел об этом Сепековском. Дело в том, что недавно со мной ехал в Италию какой-то господин, чех, он меня спрашивал про гостиницы в Неаполе, про дешевые гостиницы.

Пан советник снял шляпу:

И что вы ему сказали?

Я ему порекомендовал гостиницу "Рипозо".

Почему вы думаете, что это был Сепековский?

– По времени это мог быть он, он выехал из Праги в тот самый день, когда все это случилось. Но с другой стороны – с другой стороны, мне иногда кажется, что это не он. В Тарвизио он поскандалил с продавцом лимонада из-за сорока чентезимо.

Так что вряд ли это был он, потому что если у него чемоданы были полны денег...

–Минуточку, – сказал пан советник, открыл ящик письменного стола и выложил перед посетителем фотографию улыбающегося господина.

–Да, это он, мой пассажир!

Пан советник глядел на пана Рудольфа с неопределенным, но все возрастающим энтузиазмом:

Так вы говорите, гостиница "Рипозо"... Приятно иметь дело с таким смышленым молодым человеком! Кстати, вам известно, что за содействие в его поимке объявлено вознаграждение?

Да, – тихо сказал пан Рудольф. – Потому я и пришел сюда.

И он тихо исчез в дверях.

Пан советник не пошел домой. Спешная телеграмма полетела в полицейское управление Неаполя. Ночью в Прагу пришел ответ: да, в неапольской гостинице "Рипозо" проживает чехословацкий гражданин.

Наконец-то в Праге появились газеты, выхода которых так долго дожидался пан советник Вацатко:

"Сенсационный успех пражской полиции!.. Беглый растратчик найден!.. Сотрудничество с итальянской полицией принесло плоды..."

Пан советник сиял:

– Когда проводник рассказал мне о скандале из-за сорока чентезимо, а это, господа, наших сорок геллеров, я больше не сомневался! Запомните, люди присваивают себе большие деньги не потому, что они бедны, а потому, что они больны – больны жаждой наживы. Их притягивает к себе и миллион, и сорок геллеров.

Господа детективы согласно кивали: понимаем, мол. А учтивый пан Бружек заметил:

– Ну вот он и доигрался.

Но инспектор Бружек был не прав. Пан Сепековский не доигрался. Видно, этот человек все же был гений.

Когда он понял, что господа, попросившие его предъявить документы, имеют отношение к полиции, ему и в голову не пришло попытаться сбежать. (Впрочем, из этого ничего бы не вышло.)

Наоборот, пан Сепековский послушно предстал перед префектом полиции и отдал себя в руки итальянского правосудия, обратившись с просьбой не выдавать его чехословацкой полиции. Это было неплохо придумано. В конце концов, фашистская юстиция может иметь свою точку зрения на дела такого рода, и даже если она накажет пана Сепековского, то будет все же более снисходительной, чем отечественная. Кроме того, он мог также надеяться, что неапольские адвокаты не лыком шиты.

Узнав, что преступник попросил убежища у итальянских властей, пан советник пришел в ярость. Пан Бружек успокаивал его:

Пан главный советник, стоит ли нам биться головой об стол? Мы его нашли? Нашли. Разве это не успех? Успех.

Успех будет тогда, когда Сепековский будет в наших руках, – стучал пан советник кулаком по столу.