Текст книги "Через Кордильеры"

Автор книги: Иржи Ганзелка

Соавторы: Мирослав Зикмунд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

Кто механизирует бакланов?

– Каждый раз, когда по прошествии полутора лет мы возвращаемся на южный остров Чинча, нам приходится с крыш жилого дома и канцелярии убирать более двухсот сорока центнеров гуано. Это триста мешков, – рассказывал в беседе с нами управляющий Эстебан Кортес, забираясь вместе с нами на сложенную из мешков пирамиду, откуда была видна вся крыша деревянного строения. – В общей сложности в ней нет и ста квадратных метров. Когда мы вернулись сюда в первый год, то нашли от построек только кучи обломков. Они обрушились под тяжестью гуано. После этого нам пришлось построить эти вот бараки покрепче…

– На северном острове сейчас работы не ведутся?

– Нет. И на среднем тоже. Мы закончили там сбор в ноябре прошлого года, всего собрали более шестидесяти одной тысячи тонн. В этом году мы начали сбор на соседнем острове Санта Роса, а затем здесь, на южном острове. Пока что на остальных островах птицам обеспечен полный покой. Мы вернемся туда только в июле. Все постройки здесь опустеют, а персонал переселится на северный остров. Мы оставляем здесь лишь сторожа, который должен ежемесячно посылать в управление в Лиму сообщения о передвижении птиц и карты. На них он наносит новые гнездовья, а также вид птиц. Но и в этом мы уже недолго будем полагаться на сторожей. Мы начинаем вводить систематические аэрофотосъемки островов…

Для поощрения производства гуано понадобилось сделать очень немного.

Компания вернулась к древним законам инков и отлучила острова от всего остального мира. Она запретила на них доступ людям, чтобы птицам был обеспечен покой на весь период гнездования, она добилась издания закона, который запрещал рыболовецким компаниям промысел вблизи островов, а промысел анчоусов вообще в перуанских водах, и пригласила лучших орнитологов для исследования причин вспышек эпидемий и массовой гибели птиц.

В последние годы компания построила по всем берегам островов каменную стенку полуметровой высоты. Эта стенка должна задерживать тонны гуано, которые иначе падают в море, и, кроме того, она облегчает неуклюжим пеликанам взлет. И, наконец, эта стенка оправдала себя уже тем, что помогла использовать естественные привычки птиц: перед полетом они избавляются от лишней тяжести. Прежде чем оторваться от земли, они откладывают некоторое количество гуано, которое каменная стенка еще способна задержать, потому что ее никогда не ставят на самом краю скал.

– Не пройдет и полутора лет, как мы вернемся на остров и от стенки не останется и следа. Ее скроет слой гуано. В некоторых местах мы ее уже нарастили. Это окупилось, – засмеялся Эстебан Кортес.

Конечно, во время охоты, после того как птицы оторвутся от земли, они обращаются со своим драгоценным удобрением расточительно, потому что бросать помет прямо в океан грешно. А о том, что эти потери производства немалые, свидетельствуют огромные стаи, кружащие вдали над водой. Птицы часто улетают в поисках пищи за много километров, чтобы в условиях серьезной конкуренции прокормить себя и голодных птенцов в своем гнезде.

Счетоводы компании по добыче гуано подсчитали, что устранение подобного расточительства сразу же и без затрат повысило бы производство гуано вдвое, потому что птицы попеременно проводят на охоте почти весь день.

Но так как островным питомцам не удалось привить большую бережливость, компания начала заниматься другим вопросом: нельзя ли устранить птиц из процесса производства как нерентабельное звено. Они пригласили американских специалистов, которые составили упрощенную схему процесса производства:

минеральные соли в океане – планктон – рыбы – птицы – гуано.

Предпоследнее звено они признали нерентабельным, а следовательно, вредным, и поставили машины для производства гуано прямо из салаки. Мы лично, по-видимому очень отсталые, непредприимчивые и несовременные люди, пожалуй, предпочли бы превращать перуанские анчоусы в сардины, консервы, маринованную рыбу и в другие деликатесы и отдали бы их людям, вместо того чтобы пропускать их через машины, вывозить на поля, удобрять ими почву и ждать очередного этапа, который бы принес человеку прямую пользу после уборки урожая сельскохозяйственных продуктов. Но по действующим законам анчоусы в перуанской части Тихого океана не служат пищей для людей, потому что являются исключительно сырьем для производства гуано, независимо от того, выловят их птицы или люди. Дорогостоящие сардины привозятся в Перу из соседней республики Чили, которая ловит их в том же Тихом океане и даже в том же Гумбольдтовом течении.

Химический анализ искусственного гуано показал, однако, что просто так обойти пищеварительное устройство птиц не удастся. Импортные машины заржавели, птицы еще больше укрепили свое монопольное положение и вновь обеспечили себе покой в своем островном царстве.

За жилплощадь и питание они по-прежнему рассчитываются испытанным средством: гуано.

Парад производителей

Давайте несколько поближе взглянем на птичьих скопидомов.

Самые крупные из них и одновременно самые робкие – пеликаны. Такое мнение о них сложилось, возможно, потому, что им необходимо какое-то время, чтобы оторвать свое большое и неуклюжее тело от земли. Они не могут бежать от опасности, как маленькие бакланы или мастера воздуха пикеро. Чтобы подняться в воздух, им нужна длинная взлетная дорожка, прежде чем они смогут набрать скорость; разгоняясь, они без разбору топчут гнезда соседей и при этом нередко давят яйца с беззащитными птенцами. Пеликаны – жители тропиков – населяют все тихоокеанские гуановые острова между 5 и 25 градусами южной широты.

Пеликан с островов Чинча – черно-серый с желто-красным клювом. Огромный мешок под клювом, который растягивается до невероятных размеров и в котором пеликан носит пищу для детенышей и строительный материал для гнезда, усеян красными, белыми, желтыми и синеватыми пятнами.

Вторым по порядку жителем островов идет пикеро. Другое название его на чешском языке более точное и говорит гораздо больше, хотя и не всегда относится только к птицам. Пикеро в чешской зоологической терминологии именуется также тюльпас– «глупыш». Несмотря на это, он самый элегантный из всех птиц-островитян. У него белоснежная голова и брюшко, белая манишка, светло-серый клюв и коричневые в крапинку крылья с белыми пятнами. Он легко приспосабливается к тропической жаре, переносит ее легче, чем остальные птицы, и при гнездовании его вполне удовлетворяют жаркие, защищенные от ветра уголки, куда не сунется ни пеликан, ни баклан. Поэтому жизненное пространство у глупыша самое обширное. Он селится южнее экватора, вплоть до 43-й параллели.

Но самые большие работяги на островах – это бакланы. Явное численное превосходство всегда остается за ними. В Перу их называют «guanayes», уже одно это название подтверждает, что бакланы – это выдающиеся производители гуано. Целых 15 килограммов в год приходится на каждого из них. У них черная голова, крылья и спина. Брюшко и грудь – белые.

Те огромные густо-черные пятна на островах, которые на первый взгляд мы приняли за кустарник, оказались бакланами, сидящими в своих гнездах. А также и вне гнезд, потому что для постоянного жилья всем обитателям острова не хватает площади. В местах гнездования бакланов на каждый квадратный метр земли втиснуты в среднем три гнезда.

На гуановых островах живет столько бакланов, что на каждого перуанца приходится их по четыре штуки; за день они сжирают по 1 200 граммов салаки. Почти четыре с половиной центнера за год. Зато 90 процентов перуанцев, а может быть и больше, за всю свою жизнь так и не попробовали анчоусов, потому что ловить их нельзя, а на дорогие заграничные консервы не удается заработать. Однако в этом сравнении все же есть одно «но». Анчоусов в океане может хватить или только для людей, или только для птиц. Если их сожрут четыре баклана, компания получит от этого в год 64 килограмма первосортного гуано, на котором можно заработать до 900 процентов чистой прибыли.

А попробуйте отдать анчоусы людям! Разве можно будет экспортировать их – простите за грубость – гуано?

Борьба за треть квадратного метра

Птицы слетаются на острова примерно в феврале. В это время начинается важнейший этап их годовой жизненной программы: сватовство. Надо сказать, что у бакланов, глупышей и пеликанов несколько иные обычаи, чем у людей. Холостяки отыскивают, занимают, а нередко с немалыми трудностями отвоевывают треть квадратного метра для будущего родного гнезда. Это вовсе не пустяк, потому что жилищный кризис на островах поистине бесперспективный. Но как только самцу удастся отстоять для себя клочок земли, он не сойдет с него ни за что. Сотни тысяч их стоят друг возле друга и терпеливо ждут. Самки расхаживают среди них, как на ярмарке, высматривают и перебирают до тех пор, пока не выберут себе жениха. Наиболее желанными оказываются те, кто задумывался о будущем и своевременно сообразил, что подрастающему поколению избыток тепла не пойдет на пользу. Будущие бакланьи мамы это хорошо понимают и поэтому отдают предпочтение женихам, которые сумели отвоевать гнездовье, открытое для доступа прохладным ветрам с океана.

Неделю спустя самка и самец уже сменяют друг друга, согревая и оберегая три, а иногда и четыре яйца. Больше в гнезде их не бывает. Если налетит разбойница чайка или же на незащищенное гнездо наступит ногой взлетающий пеликан и разобьет какое-нибудь из яиц, самка тут же позаботится о том, чтобы выправить положение и дополнить недостающее количество.

Уже через 27 дней глупыши и бакланы выводят потомство. У более крупных – пеликанов – детеныши появляются на свет через 43 дня, но конкурировать со своими европейскими собратьями они не могут, так как их птенцы слепы, как щенки, и голы, как коленка. То, что было упущено молодыми пеликанами, пока их высиживали, им не наверстать до конца дней своих. Еще в течение целых четырех месяцев они топчутся по земле, а быстрые глупыши вылетают на охоту уже спустя месяц после того, как вылупились из яйца.

Но, на островах отнюдь не царит мирная идиллия. Птицы живут здесь круглый год. Еще пока не выяснено, кочуют ли они, но доподлинно известно, что около двух пятых их до нового периода гнездования улетают «в отпуск» немного южнее, в более прохладные воды Чили.

– Хлопот хватает им всем. Чайки пожирают у них яйца или, улучив момент, когда яйца остаются без присмотра, проклевывают их, отыскивая там зародыши. Морские львы подкарауливают птенцов, которые при неудачной попытке взлететь падают в воду. И все они беззащитны против неисчислимого количества блох, вшей и клещей, которые миллиардами ползают по всему острову, терзая птиц от первой минуты их жизни до самой смерти. Лишь иногда их участь немного облегчают ящерицы, но и они ничего не могут поделать с самыми назойливыми из насекомых – клещами, способными выдержать на солнце и без пищи по нескольку месяцев и переселяющимися вместе с птицами повсюду, куда бы те ни кинулись.

Но самый страшный их враг – это вспышки эпидемий и голодные годы. Из-за нехватки анчоусов на перуанских островах в начале 1941 года погибло от голода до миллиона бакланов.

Но птицы стараются не очень усложнять свою жизнь; кажется, что ни голод, ни эпидемии, ни насекомые не волнуют их так, как человек. Они жаждут только покоя. Покоя в обмен на гуано.

На слете островитян

– Вы много их видели, но это ничто в сравнении с северным островом, где мы сейчас не работаем, – так на третий день нашего пребывания на южном острове начал свою регулярную утреннюю беседу с нами управляющий Кортес. – Если вы хотите видеть настоящее живое море, поезжайте туда и посмотрите. Я пошлю с вами моторную лодку и команду. Все равно туда нужно отвезти запас продовольствия и питьевой воды для охраны.

Когда мы выбрались из пролива между островами, океан был как зеркало. В тихом песчаном заливчике на восточном берегу среднего острова нежилось, развалясь и греясь на солнышке, стадо морских львов. Их было не меньше пятидесяти. Они неуклюже поднимались, и то только после того, как мы приблизились к ним с киноаппаратом на 200 метров. Ближе они нас не подпустили. Едва лодка направилась к берегу, они шумно повалили в воду.

Вот и причальное сооружение северного острова, веревочная лестница. Мы поднимаем кинокамеры со всем необходимым наверх и уже спустя четверть часа вместе со сторожем стоим на высоком берегу, за которым открывается вид на весь остров.

За эти несколько дней жизни на южном острове мы не раз приходили в изумление, но то, что неожиданно предстало нашим глазам здесь, превзошло самую буйную фантазию, самые смелые надежды и самые невероятные предположения. Птичье гнездовье на южном острове показалось нам невинной игрушкой, частицей сплошного птичьего моря, уходившего своей чернотой к низким пригоркам где-то на противоположном конце острова. Это напоминало вид с трибуны на фантастический слет островитян, лагерь под открытым небом, где миллионы птичьих граждан застыли в ожидании, когда из репродукторов зазвучит голос главного оратора.

Повсюду птицы, птицы, птицы. На суше, на воде, под скалистым обрывом, в воздухе. Слетаются все новые и новые участники митинга, они некоторое время кружат над сотнями тысяч, над миллионами других, пока им удастся найти клочок свободного места, и затем камнем падают в черные волны беспокойного птичьего моря. До сих пор мы с недоверием и сомнением относились к рассказам о десятках миллионов подданных гуанового царства в Тихом океане. С этой минуты мы поверили.

Ближе всего к нам, на противоположном склоне, находится гнездовье пеликанов. По сравнению с остальными соседями они настоящие верзилы. Мы осторожно, шаг за шагом двигаемся к ним, стараясь приблизиться настолько, чтобы они попали в сферу досягаемости объектива. Но пеликаны, которые за год почти отвыкли от человека, все же испугались. И тут началось такое, что хоть святых выноси. Прежде всего пеликаны… ну, как бы это сказать, откладывают избыток гуано. Потом они испуганно вертят длинными шеями так, как это делает гусь, подавившись галушкой, и начинают выбрасывать из клювов и зобных мешков груду сардин, которых они только что притащили из воды для своих голодных птенцов. После этого они начинают, не сходя с места, размахивать крыльями, чтобы немного приподняться, и вот уже бегут, бегут напролом, наступают соседям на головы, на гнезда, на яйца, на птенцов, пока, наконец, совершенно потеряв голову от страха, не поднимутся в воздух.

Интересно, что сейчас происходит в гнездах? Это трудно себе представить. Пеликаны подняли такой смерч гуановой пыли, перьев, мусора, блох и вшей, что нам ничего иного не оставалось, как закрыть глаза. Мы только чувствуем, как на нас налетел вихрь, поднятый эскадрильями пеликанов. Не прошло и минуты, как над нами раскрылся шатер распластанных крыльев. И затмил солнце.

Тысяча вагонов рыбы ежедневно

Превосходство в воздухе на стороне перепуганных пеликанов.

Более редкие гнездовья глупышей остались в покое. Мы медленно приблизились к ним на двадцать шагов, на пятнадцать. Птицы продолжают спокойно сидеть на яйцах, только время от времени озираются, вертят головками из стороны в сторону. Лишь после того как мы, приближаясь дециметр за дециметром, оказались в двух-трех шагах от них, глупыши неохотно поднимаются и отходят на метр с таким видом, словно в пальцах у них воткнуты булавки. Ага, теперь нам становится ясно, почему эти отважные летчики и виртуозные водолазы заслужили свое второе, непохвальное прозвище. В гнезде его так долго удерживали вовсе не храбрость и не желание защитить птенцов. Эти два-три шажка он, бедняга, сделал словно под действием гипноза. Он не знал, что делать, а о крыльях забыл. Одно слово – глупыш.

Самые большие участки острова битком набиты бакланами. Они покрывают весь остров из конца в конец большими черными пятнами. Вот одно из таких пятен пришло в движение. Это бакланы-холостяки, которых уже не связывают ставшие для них тесными семейные узы и которые шатаются с места на место, как бездомные. Есть здесь еще и третья категория: те, которые во время сватовства остались ни с чем: они не сумели отстоять свою треть квадратного метра, у них нет ни гнезда, ни жены, ни детей. Они довольны уже тем, что их пустили в птичье «общежитие».

Они двинулись в поход, как армия саранчи, и валом валят до тех пор, пока голова этой стотысячной армии бакланов не натолкнулась на гнезда полноправных поселенцев. Там все это сборище кочевников повернулось кругом и, как грозная волна, катится в обратном направлении. Черный цвет, словно по команде, превратился в серый, поскольку между черными шеями и головами бакланов сверкнули белые манишки. И всякий раз, когда начинала двигаться волна этого птичьего прибоя, над островом разносился сухой грохот сотен тысяч лап, как бывает, когда по тесовой крыше стучит град.

Однако самый большой сюрприз бакланы в семейных колониях припрятали под самый конец. Хотя мы приблизились к ним гораздо быстрее, чем к глупышам и пеликанам, ни один из них не оторвался от гнезда. Мы вошли прямо в гнездовье. Лишь несколько трусов бросилось наутек. Остальные принялись нас яростно щипать за ноги, стараясь защитить птенцов. Только после того как мы остановились, в гнезда вернулся покой. Через некоторое время бакланы—мамаши и папаши– освоились настолько, что когда мы перестали их гладить, они стали совать свои головы прямо чуть ли не в руку нам. Проходя по гнездовью бакланов, мы не могли избавиться от чувства, будто бродим по мелководью. Живое море расступается перед тобой ровно настолько, чтобы можно было пройти. А в шаге за твоими пятками оно снова сливается.

Это целое. Но оно складывается из отдельных существ, которые отличаются друг от друга так же, как и люди. Некоторые вечно ссорятся с соседями, воруют у них из гнезд перья и подстилают под себя; другие спокойно посиживают возле своего дома и покрикивают на прохожих, третьи милуются, как влюбленные, несмотря на то, что детеныши уже высовывают головы из яиц. Некоторые берут чужое открыто, не стесняясь. Они вырывают прямо из клюва у соседа подстилку, которую он несет себе в гнездо; пройдя через шпалеру грабителей, бедняга около своего гнезда оказывается без единого стебелька строительного материала. Другие крадут тайно, пока сосед не видит. Застигнутые на месте преступления они выпускают перья из клюва и делают вид, что ничего не знают.

Но чаще всего соседи настолько солидарны, что скопом набрасываются на наглеца, нарушающего покой на улице в их квартале, и безжалостно отделывают вора.

У всех этих жителей гуановых островов есть еще одна непонятная способность, над которой мы все время ломаем головы и которая неотступно возвращается в виде самых нелепых вопросов и попыток объяснить ее. Среди миллионов, буквально миллионов гнезд, каждый островитянин без колебаний находит именно свое. Бакланы похожи друг на друга как две капли воды. Даже орнитологи не могут просто так, на глаз, отличить самку от самца. Различить их гнезда тоже невозможно. И тем не менее каждый баклан опускается с высоты прямо домой, он никогда не ошибется и не высыплет свой улов птенцам из чужого гнезда. Современные орнитологи по сей день беспомощно топчутся на месте, не находя разгадки тайны безошибочного чувства ориентировки, одинаково хорошо развитого как у бакланов, так и у пеликанов и глупышей.

Где-то под скалами зарокотал мотор «Элио Адриано». Утомленное солнце пока еще смотрит покрасневшим глазом через просторы океана, но понемногу уже готовится ко сну. Пора возвращаться.

У нас остается немного времени, чтобы набраться храбрости и произнести точные цифры. Только теперь, посреди живого океана птичьих тел, мы можем сказать, что на гуановых островах возле перуанского побережья Тихого океана живет примерно 30 миллионов птиц. Некоторые специалисты называют цифру 50 миллионов. Возможно, что они и правы, но возможно, что сказочный вид царства гуано ввел их в заблуждение. Но нам достаточно минимального и трезвого предположения, которое и сейчас, после такого количества впечатлений, переходит границы всяческой фантазии.

Правда, никто пока еще не подсчитывал жителей островного царства и никому этого никогда не удастся сделать. Но орнитологи способны сто раз и на сотне разных мест определить количество бакланов, глупышей и пеликанов, усевшихся на одном, на десяти, на ста квадратных метрах. Они определяют среднее, а остальные расчеты производят путем умножения.

Но поток цифр, ошеломляющих, как удар обуха по голове, еще не прекратился. Каждая из 30 миллионов птиц потребляет ежедневно в среднем 300 граммов анчоусов. В действительности пеликаны потребляют значительно больше. Десять миллионов килограммов рыбы должно пройти ежедневно через клювы и пищеводы живущих на острове птиц только для того, чтобы они не подохли с голоду.

Нетрудно себе при этом представить тысячу вагонов по десяти тонн. Еще более наглядно будут выглядеть тридцать три эшелона по тридцать вагонов в каждом. Ежедневно!

А из всех этих эшелонов рыбы на островах прибавится в день два-три вагона гуано.

Один американский орнитолог сравнил гуановых птиц с курицей, несущей золотые яйца; он заявил, что эти птицы – источник многомиллиардного национального дохода, который сам по себе непрерывно обновляется. Американский орнитолог прав, но только в очень малой степени. Наследники экономической династии Дрейфуса, так же как и верховные правители державы, в гербе которой стоит имя В. А. Грейс, вряд ли согласились бы на то, чтобы их богатство, их прибыли за сто лет стали национальным доходом республики Перу.

Гуано уже было однажды благословенным богатством всего народа, так же как руда Кордильер и океанская рыба, как дары лесов и сладкие плоды земли. Оно принадлежало всем детям этого континента, пока железная рука захватчиков не выбросила хозяев из дому и не загнала их в пастушьи хижины. Хозяева не погибли, но за четыре столетия у них притупилось зрение и ослабла воля.

Четыре сотни лет тянутся, как ночной кошмар, как сон царства Спящей красавицы.

Не принц разбудит детей этой страны. Глаза им раскроет мысль, большая и сильная, более сильная, чем золотой символ инков. Вместе с нею в дом вернутся хозяева и справедливо, поровну разделят все между всеми.

Свое между своими.