Текст книги "Через Кордильеры"

Автор книги: Иржи Ганзелка

Соавторы: Мирослав Зикмунд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

Дожди предупреждают

С утра дождь лил как из ведра.

Вершины гор, оцепивших широкую долину Абанкая, тонули в густых облаках. Под их покровом скрылись ледяные пики, которые вчера на закате возвращали небу розовый ореол зари, пока их не поглотила тень, поднимающаяся из ночного мрака долины.

За окнами в пелене дождя исчезли даже постройки с широкими загонами, где при свете фар до поздней ночи грузили в несколько грузовиков скот для боен. Потоки грязной воды катились по каменистой дороге перед деревянной гостиницей и неслись посредине небольшой наклонной площади и прилегающих улиц. В Абанкае сразу замерла вся жизнь.

За ночь гостиница превратилась в тюрьму.

– Ну, кажется, мы застрянем здесь на несколько недель. Возможно, начинается период дождей. Опять досрочно…

– И в Эквадоре и в Колумбии будет ничуть не лучше. При условии, что мы вообще попадем туда и нам не придется зазимовать в этой деревянной ночлежке.

Трактирщица, старая индианка, поставила на стол две выщербленные кружки с черным кофе и тарелку ячменных лепешек.

– Oiga, senora, когда у вас здесь начинается период дождей?

– Период дождей? Этак через месяц, через два. Иногда он наступает раньше. Возможно, у того вон господина наверху есть календарь. В горах дожди начинаются так же, как и сегодня, ну, а потом… потом мы на несколько недель прячемся, как мыши в нору. Из-за разлившихся рек никто снизу к нам попасть не может. Это ведь горы, gringitos!

Мрачное настроение, размышления по поводу дождя, комбинации, сотканные из страстных желаний и деланного оптимизма. Может быть, этот дождь только предупреждение, которое побуждает мчаться на север, до побережья Тихого океана, пока нас не опередили дожди. Карты упорно молчат. Молчат и пять справочников по Южной Америке и остальные по Перу и Эквадору. На экваторе вовсе исчезла граница между зимою и летом. Когда идет дождь, значит зима, когда светит солнце – лето…

Перед полуднем в маленькое помещение с буфетной стойкой ввалилась толпа здоровенных парней. Шоферы и грузчики, загонявшие ночью скот в кузовы грузовиков и прицепов. Они тоже попали под действие законов дождевого плена. Побросав промокшие шапки на окно, шумно принялись за обед.

Абанкай – небольшое местечко в горах. Если в нем остановится иностранец, об этом сразу же узнает весь городок. Как же могут не обратить на него внимания шоферы и грузчики, всевидящие и всезнающие хозяева горных дорог и тропинок! Ведь ты, приятель, не мог забраться в эту дыру иначе чем на четырех, самое большое – на восьми колесах, правда?

– Где там на восьми! Я вчера видел их подводную лодку, они связывали в мастерской лопнувшую рессору, – выплыл из гомона голосов над дымящимися тарелками с супом звучный баритон, и заросший бородою человек обернулся к нам. – Не хотите подсесть к нам? Мы ведь с вами одного цеха…

Через пять минут мы крепко подружились. Это было содружество горных дорог, километров, мозолей от домкратов и поломанных рессор.

– А куда вы этот скот везете, muchachos?

– В Лиму, hombre[22]22
  Здесь в смысле «дружище» (исп.). (Прим. ред.)


[Закрыть]. Там теперь не стало мяса, с тех пор как отменили закон о контроле над ценами. Килограмм там стоит тринадцать солей, а здесь пять. Нам надо пошевеливаться, пока не начали возить скот с севера, из Трухильо…

– Да ведь оттуда до Лимы больше тысячи километров.

– Вот именно поэтому. Чем ближе к Лиме, тем скот дороже. Там сейчас забили две тысячи коров даже племенных, которых в прошлом году привезли из Аргентины. Вот поэтому-то я и говорю, что нам нужно торопиться, пока туда не натаскали мяса из других мест.

– Сколько вы едете отсюда до Лимы?

– Три дня и две ночи. Лишь бы перелезть через этот чертов перевал в Пукио, там дорога разбита так, что дальше некуда. А горы такие, что голова трещит. Иногда едва тянем на усиленной первой. На карты эту срамоту стараются даже не наносить. Но как только доберешься до океана, тут начинается благодать. Асфальт как сукно на бильярде, только гудит под колесами. Оттуда до Лимы добираешься в два счета.

– Так значит, через Орою и Тиклио вы не ездите?

– Что вы! Это лишних сто километров и больше подъемов. А для нас дорого время, нам нужно успеть обернуться за неделю. В Лиме грузим товары на зиму и запас горючего, чтобы не ехать порожняком. Забот у нас хватает, через несколько недель на голову нам свалятся дожди, тогда прощай! Будем валяться брюхом кверху и глазеть в окно на воду!

Привет Атлантике

Сутки длилось наше заточение за водяной решеткой. Но потом по горам промчался вихрь, который вместе с тропическим солнцем высушил поверхность дорог. Сухой воздух на огромной высоте над уровнем моря поглощает нагретые лужи во много раз быстрее, чем в низинах. Однодневная интермедия заставила нас лихорадочно торопиться. Период дождей предупредил нас первым ливнем, вежливо намекнув, что с ним шутки плохи. Оставался месяц, может неделя, а то и два дня до того момента, когда на горных дорогах в глубине страны останутся только ламы да мулы.

В награду за вчерашний урок солнце сегодня сияет в лазурном небе с самого раннего утра. Купы фотогеничных облаков проплывают над долиной, которая опускается все ниже, хотя позавчера, на перевале, казалось, что Абанкай лежит на самом дне. Мы спустились еще на 700 метров, пока дорога не пересекла низшую точку ложбины с ревущими порогами реки Пакачака,

Нам ничего не остается, как повторить ту же самую процедуру, что и после каждого длительного спуска. Чистим свечи, у которых электроды забрызганы маслом и забиты нагаром. Через минуту нас облепил рой мелких черных мошек, они нападают, словно эскадрилья истребителей. После каждого их укуса на коже остается маленький палящий волдырь, налитый кровью. Но, не вычистив свеч, мы не можем тронуться с места. Хотя температура в закрытой со всех сторон. тропической долине уже сейчас, с утра, поднялась до 30 градусов, мы опускаем рукава рубах насколько возможно, засовываем штанины в носки и натираем руки и лицо бензином, чтобы хоть на несколько минут отогнать неотвязных паразитов. Руки и лица индейцев, проходивших в это время мимо нас, были изуродованы нарывами, язвами и гноящимися волдырями, явными последствиями непрерывных нападений мошкары.

А потом кривая старательно вычерчиваемой диаграммы высот снова начала колебаться. Стрелка высотомера летит вверх, на горизонте перед нами поднимаются все новые и новые вершины гор; долина, через которую мы утром проезжали, куда-то провалилась, и мы смотрим на разбросанные домики Абанкая словно с самолета. На огромной декорации гор они превратились в горстку крошечных зернышек. Крутой подъем едва одолеваем на второй скорости, температура масла снова подскочила до 105 градусов, потому что мотору было некогда отдыхать. За неполный час непрерывного подъема мы «взлетели» на полторы тысячи метров, еще через час мы оказываемся в седловине на высоте 4 200 метров над уровнем моря. Вместо пальм и красных цветов опунций мимо окон проносятся пустынные горные равнины.

Мы на очередной границе между двумя бассейнами, на острие очередного ножа гор, который разрезает Южную Америку, распределяя ее воды между двумя океанами. Из скалы тонкой струйкой вытекает ручеек, бежит вдоль дороги, пока не теряется где-то в кустиках, прижавшись к подножью склона. Наши взоры охватывают дали необозримой долины, устремляются к новым хребтам на горизонте и вновь возвращаются к серебряной полоске воды у дороги.

– Мы можем по ней послать привет в Бразилию, в Атлантический океан, а по Гольфстриму, пожалуй, и в Европу. Представь себе, где-нибудь в северном Перу это будет уже мощный поток, потом он сольется с Амазонкой, покатит свои воды через девственные бразильские леса и плантации и, прежде чем омыть в устье остров Маражо, достигнет нескольких километров ширины. Он пересечет всю Южную Америку…

– А здесь, где-то позади нас, из этой вот скалы вытекает другой ручеек. Не успеет он как следует вырасти, как умрет в Тихом океане, В каких-нибудь ста пятидесяти километрах отсюда.

Босиком на снегу

Небольшое селение Андауайлас. Небольшое, но примечательное. Здесь есть бензин, который сюда с большим трудом притащили на грузовиках от самого океана. Он вдвое дороже, чем на берегу, в порту, потому что в Перу нет фондов для уравнивания дорожных расходов при доставке товаров в различные уголки страны. Но и вдвойне заплатишь с удовольствием, потому что иначе застрянешь здесь и сложа руки будешь ожидать в лучшем случае чуда.

– Вам придется налить бензин самим, мне сейчас некогда. Вон там, в углу, ведро, насос в бочке, – бросает продавщица через плечо; она продает картофель, сахар, пуговицы и бензин одновременно, и лавка ее полна покупателей.

– Вы откуда, muchachos? – успевает она, между прочим, спросить нас в промежутке между отвешиванием и расчетами.

– Издалека, из Чехословакии.

– Ааа, de Checoslovaquia vienen! В таком случае в Андауайласе у вас есть земляк. Его зовут Чарослаф Оречши, жаль, что его сегодня здесь нет, он уехал куда-то в Аякучо. Он бы с удовольствием с вами поговорил.

– Здесь чеха могут сделать татарином, – рассмеялись мы, как только за нами захлопнулись двери лавочки. – Ведь это Ярослав Горжейши! И здесь бросил якорь земляк – и вот получился из него Чарослаф Оречши!

Четыре часа дня. Мы решили, что успеем одолеть еще кусок пути. Нам сказали, что в Чинчеросе можно переночевать. Но Чинчерос находится еще за одним водоразделом высотой почти в четыре с половиной тысячи метров. Мороз пробегает по коже при мысли, что где-нибудь там, наверху, с машиной может что-либо случиться, и нам тогда придется заночевать на дороге. Но на размышления и колебания у нас нет времени. Каждый километр, приближающий нас к Лиме, хорош. Позади нас, там, где мы уже проезжали, тучи снова волочат по земле шлейфы дождя.

Гребни гор с ледяными шапками, которые за ковром зелени и цветущих деревьев кажутся неестественными, уводят нас по дороге все дальше и дальше на север. Через час после старта из Андауайласа мы записываем в блокнот высоту 4 тысячи метров и температуру 5 градусов выше нуля. Резко похолодало, в канавах лежит свежий снег, и холодный туман поднимается с размокшей дороги. Снег, должно быть, выпал недавно, в то время, когда внизу шел дождь.

4 300 метров, небольшая площадка, словно для того и созданная, чтобы машина могла на ней немного передохнуть.

За поворотом дороги вдруг показалась кучка индейских ребятишек. Девушка с испуганным лицом хватает двоих ягнят за задние ноги и тащит через канаву, чтобы спасти их от колес машины. Стадо овец и мулов пасется в низине у дороги. На высоте 4 300 метров над уровнем моря!

– На такой высоте мы еще не видали пастбищ, – говорим мы самим себе для того, чтобы убедиться, что это не сон.

Когда мы остановились, мулы с длинной шерстью беспокойно подняли головы, но через минуту снова принялись безмятежно щипать скудную траву. Доливаем в мотор масла. Выброшенная банка загремела по камням, мулы испугались и шарахнулись в разные стороны, как воробьи, в которых выстрелили из рогатки. А за ними с криком побежала толпа пастушков.

– Взгляни-ка, да ведь они все босиком!

Ежимся при виде снега в канавах и полураздетых детей. Мы подтягиваем «молнии» кожаных курток повыше к горлу, когда минутой позже проезжаем мимо нескольких сплетенных из прутьев и пучков травы хижин, из которых то и дело высовывается чья-нибудь голова. Мы не можем избавиться от чувства вины за то, что спасаемся от холода в закрытой машине с помощью меховых курток и даже шерстяных рукавиц. Худые, изможденные, прикрытые только драным пончо, простеньким платьицем или короткими штанами из домотканой материи, смотрят вслед нам из своих лачуг босые индейцы. Босиком по снегу, полузамерзшим лужам, острым камням, босые и тощие, как их овцы и мулы, как их дети. Сплетенные из прутьев хижины не могут спасти их от метелей, не говоря уже о ночных морозах. Разум отказывается понимать, как эти люди еще живы, как они не померзли давным-давно, как не погибли в жестоких объятьях гор. Четыре века назад их предки не знали ни голода, ни нищеты. В общественном хозяйстве древних инков не было ни господ, ни рабов. Все богатство, которое приносила щедрая земля, было общим достоянием, оно принадлежало всем, каждому столько, сколько ему было нужно. Хваленая европейская цивилизация загнала индейцев в холодные горы и тропические долины, где европеец не сможет жить постоянно. А потом в шахты иностранных компаний или на огромные фермы, которые принадлежат неизвестным людям из городов.

За час и пятьдесят минут

– Таким образом, это шестой перевал на пути из Куско, четыре тысячи двести тридцать метров. Будем надеяться, что самое худшее позади, остались еще два не столь высоких хребта перед Уанкайо и затем последний подъем на перевал в Тиклио.

– Нужно немного охладить масло, мотор славно поработал! Подъем без остановки от моста через реку Пампас до самой вершины проделан за час пятьдесят минут. Если учесть все – и разреженный воздух, и пониженную компрессию в цилиндрах, и лопнувшую рессору, и девять центнеров груза…

– Эти цифры не очень показательны. Доделай-ка пока график высот, у нас есть полчаса времени…

Из массы цифр выбираем несколько основных, чтобы с их помощью составить предварительную кривую подъема. Километры, высота над уровнем моря, минуты, наружная температура воздуха, температура масла.

Км 259 – 2 120 метров над уровнем моря, мост через реку Пампас. 8 час. 25 мин., 25º по Цельсию, начинается подъем;

км 268—2 500 м н. у. м., 21°, масло 80°, все время вторая скорость;

км 279—3 000 м н. у. м., 19°, масло 100°, небольшой спуск;

км 293—3 500 м н. у. м., 17°, масло 100°, 9 час. 30 мин.

км 306—4 000 м н. у. м., 13°, масло 102°, 9 час. 54 мин.

км 317—4 230 м н. у. м., высшая точка, 9°, масло 85°, 10 час. 15 мин.

– Вот тебе график, шестая крыша в Кордильерах между Куско и Лимой. Проехав пятьдесят восемь километров за час пятьдесят минут, мы поднялись на две тысячи сто десять метров. Это вместе с небольшим спуском за двести семьдесят девятым километром при среднем подъеме – 3,64 градуса.

– При езде в гору казалось больше. Интересно, что бы сказали татровцы, если бы им пришлось, не переключая, «пилить» на второй скорости без малого два часа, с такой нагрузкой и на такой высоте!

Морозный ветер нажал на машину сбоку. Мы проехали 1 100 километров пути от Ла-Паса до Лимы. Оставалось 800.

Что же ждет нас на этих восьми сотнях километров?

НА САМОЙ ВЫСОКОЙ АВТОСТРАДЕ МИРА

– А теперь нам нужно еще отыскать слона на храме.

– Какого еще слона?

– У меня в карте есть пометка. Вспомни-ка, нам в Куско говорили, чтобы мы сразу же по приезде в Аякучо не забыли его сфотографировать. Это перуанская достопримечательность.

На площади в Аякучо пусто, как после великого переселения. Солнце жарит безлюдную мостовую, белые здания, окна со спущенными жалюзи. Все, что обладает руками и ногами, на два часа приняло горизонтальное положение либо, по крайней мере, пытается это сделать. Из-за ворот и арок, из темных патио, из дверей домов и раскрытых окон мертвую тишину площади потрясает хрип и храп всех оттенков и тональностей.

Полуденная сиеста. Аякучо спит.

– Спросим-ка в каком-нибудь трактире, может быть, там знают. Об этом есть сведения даже в справочнике. Это явно мавританское влияние на испанскую колониальную архитектуру раннего периода. Кто другой мог бы выдумать слона на храмовом портале? Во всей Южной Америке не

встретишь ничего подобного, а зоологических садов в то время не было.

– Что? Слон на храме? – трактирщик недоуменно покачал головой, подняв ее с разложенных по прилавку рук и протерев глаза. – На храме? – повторяет он, украдкой посматривая на трех сморенных жарою посетителей, которые, сидя за столом, дружно клюют носами. В его глазах можно прочесть невысказанный конец фразы: «Смотри-ка, гринго-то совсем спятили от жары…»

Мы ссылаемся на справочник, напечатанный по-испански,

– Что вы, я сроду ничего подобного здесь не слышал. Но вы можете посмотреть сами. У нас здесь всего шесть храмов. Первый сразу же за углом, на площади, второй…

– Я провожу вас, сеньор, я знаю все храмы, – предлагает семилетний парнишка, которого до сих пор не было видно из-за прилавка.

Под предводительством семилетнего гида осматриваем храмы, выслеживаем слона в городе сонь. Мы нашли его на третьем портале – небольшой каменный барельеф над входом, недоступный для съемки при полуденном солнце, которое било прямо в объектив наведенной зеркалки.

– Ну вот, конец слону, разве что отыскать где-нибудь восьмиметровую стремянку или подождать до завтра, когда солнышко будет светить слону прямо на хобот.

– Вам придется поторопиться, сеньоры, – разрешил наши сомнения торговец бензином, которого мы стащили с раскладушки. – На одностороннюю дорогу в Уанту машины пускают только до половины второго. Вам следовало бы поднажать на газ. Если вы задержитесь на первом участке, то вам придется два дня ожидать в Уанте прямого сообщения на следующем участке с односторонним движением. Уже начало второго…

В двадцать пять минут второго мы были у шлагбаума на выезде из Аякучо. Индеец в мундире перуанского полисмена по привычке и по обязанности заглянул внутрь «татры», доверху набитой багажом, и с важностью произнес:

– Bueno, no llevan nada, pueden seguir. – Ладно, вы ничего не везете, можете продолжать путь.

И поднял шлагбаум.

Мы – на север, солнце – на юг

Пять часов утра. Мы поднялись пораньше, чтобы проехать за день как можно больше. Ветра нет. Затянутое сырой мглою небо с самого утра готово было расплакаться.

– Сегодня, пожалуй, восхода солнца нам не видать.

Вчера оно всходило в половине шестого, а вечером садилось без одной минуты шесть.

– А сейчас конец октября. Прошло уже четыре месяца после летнего солнцестояния в наших краях и добрых пять недель после равноденствия. Это значит, солнышко давно уже перебралось от нас, из Европы, через экватор сюда, на южное полушарие. Где-нибудь в Лиме на двенадцатой параллели мы с ним встретимся. В течение нескольких дней в полдень будем топтать собственные тени, а затем опять разойдемся в разные стороны. Мы – на север, а солнце – на юг, чтобы не опоздать к тропику Козерога.

– Не успеет оно слегка прогреть пампу в Аргентине, как мы уже будем в северном полушарии. А весной мы с ним встретимся где-нибудь в Мексике, прежде чем оно на тропике Рака начнет следующий круг.

– Хоть бы скорей уж доехать до Лимы.

Под машиной снова раздался металлический лязг.

– Слышал? Точно так же, как за Куско.

Долго искать нам не пришлось. Лопнул коренной лист в левой половине нижней рессоры. В этом не было ничего удивительного. Достаточно было заглянуть внутрь машины и посмотреть на задние рессоры, которые прогнулись в обратную сторону.

– Серьги второго листа пока что удерживают колеса, но они долго не выдержат. Теперь, Мирек, придется играть ва-банк, была не была. Чего бы я только не отдал, чтобы иметь сейчас запасную рессору!

– Теперь на поворотах придется ехать как можно тише, чтобы тяжесть не перемещалась на одну сторону. А в Лиме учиним нашему багажу безжалостную чистку.

Мелкий дождь омывает ветровое стекло, заполняет еще не просохшие выбоины дороги и проникает в грустные мысли. Мы как раз въезжаем на самый трудный участок пути, на дорогу с односторонним движением, которую строители подвесили на высоте нескольких сот метров над ревущими порогами реки Мантаро на восточном склоне узкого каньона, кончающегося где-то в Мехораде, в 130 километрах от Уанты. А что, если где-нибудь на неогражденном повороте лопнет второй коренной лист и мы потеряем управление? А может быть, рессоры выдержат? Ведь ехали же мы до самого Ла-Паса тоже с лопнувшим листом бог знает сколько тысяч километров и даже не знали об этом. Возврата нет, до Куско теперь дальше, чем до Лимы, и по дороге никто нам не окажет никакой помощи. Нет, о возвращении нечего и думать. Мы должны двигаться только вперед.

Вперед!

«89 С 615 Лима»

Когда мы в свое время задали вопрос: «Какова в Кордильерах дорога на север?» – нам ответили: «…с одной стороны скала, а к другой вам придется привыкнуть. Ведь, собственно, все равно, какой глубины под вами пропасть: сто метров или тысяча».

С того времени прошло много месяцев и на спидометре прибавилось несколько тысяч километров. Большая часть из них была заключена в рамки вот этакого «ведь, собственно, все равно». Но сегодня… сегодня дело обстоит несколько иначе. Снизу доносится рев вод Мантаро. Лишь время от времени удается увидеть ее поверхность на глубине 200–300 метров. Грязные клочья тумана и туч перекатываются в узком каньоне от одной его стены к другой и мешают видеть вершину. Точно так же выглядела долина Урубамбы по пути из Куско на Мачу-Пикчу. Но тогда светило солнце и равномерные синкопы рельсового автобуса позволяли забыть фантастические размеры гор по вертикали, разросшиеся до невероятности вверх и вниз.

По переднему капоту и ветровому стеклу ежеминутно барабанят небольшие водопадики, стекающие на дорогу с нависших над нею скал. Здесь уже мало было только вырубить в скале продольную ступень, здесь строители не нашли склона, в который можно было бы врезать дорогу. Возможность отпадала из-за отвесных стен. Не оставалось ничего другого, как выдолбить в них довольно глубокую канаву, галерею кротовых нор и коридорчиков, где места хватает ровно для одной машины. В края пропасти наверняка можно было бы понатыкать ограждающие столбики, в конце концов край можно было бы обнести сплошной невысокой каменной стенкой. Но здесь ничего подобного нет. Лишь по временам, когда колесо попадет в выбоину, снизу ударяет фонтан грязи и окатывает ветровое стекло, которое тут же промывается душем водопада с нависшей над дорогой скалы.

Мы ползем чуть ли не со скоростью пешехода то вверх, то вниз, в зависимости от того, как покоробились много тысяч лет назад пласты земной коры, рождая будущие перуанские Кордильеры. А также в зависимости от того, как в этих нагроможденных пластах прорубили дорогу. Тормоз, газ, тормоз, газ. Шоферы в Уанте говорили, будто эта дорога гладкая, как пампа. И действительно, высотный график ее будет напоминать, прямую, а под микроскопом из него получилась бы приличная сейсмограмма.

– Стоп! Тормози, тормози! Черт бы его побрал…

Из-за поворота навстречу нам вылетел грузовик. Мы затормозили на 4 метрах, остановившись в двух шагах от переднего буфера грузового «форда». Секунды тишины, постепенно приходим в себя от испуга. Наконец опомнились.

– Разве вы не знаете, что проезд из Мехорады в Уанту сегодня запрещен? И где вы тут собираетесь развернуться?

Шофер грузовика растерянно топчется на размокшей дороге и оглядывается назад.

– Сегодня вечером я должен быть в Уанте, я не мог ждать.

– А мы-то тут при чем? Запрещение действует для вас сегодня так же, как для нас завтра. Ведь вы же можете врезаться во встречную машину, угробить и пассажиров и себя…

– Gringos cobardes! Matarse es para los debiles, no para nosotros, los peruanos, – неожиданно перебил нас шофер, сверкнув глазами. – Трусливые гринго! Гробятся только слабые, но не мы, перуанцы!

– Он принимает нас за американцев. Не отвечай ему, это ни к чему не приведет. Теперь надо как-нибудь проехать вперед… Постой!

Берем блокнот и карандаш, записываем номер «форда»: «89 С 615 Лима».

Разгорячившийся шофер быстро остывает.

– В Лиме мы сообщим об этом в префектуру. А как теперь вы думаете разъехаться?

Эта история длилась больше часу.

Спутник перуанца, вылезший из машины, командует шоферу, осаживающему грузовик. Метр за метром.

Через два километра на третьем дорога заметно раздалась вширь. Грузовик остановился на самом краю пропасти; между ним и скалою места оказалось ровно столько, чтобы нам проехать – и ни дециметра больше.

Хлопнули дверцы, и грузовик тронулся в направлении Уанты.

В запрещенном направлении.