Текст книги "Через Кордильеры"

Автор книги: Иржи Ганзелка

Соавторы: Мирослав Зикмунд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

Азот, фосфор, поташ

Вероятно, вам иногда случалось стирать с новой шляпы небольшую светлую кляксу, послав при этом всех воробьев ко всем чертям.

Именно эти кляксы, приумножаемые и ежедневно обновляемые миллионами птиц, более крупных и в значительной мере более производительных, чем воробьи, и стали предметом неослабного внимания гуановой компании.

На острове Чинча Сур, на южном из трех одноименных островов, мы вдруг очутились в прославленной золотой пыли перуанцев. Гуано всюду, куда ни глянь: на скалах и площадках острова, на тропинках, на столбах причала, в стоящих на якорях лодках, на крышах жилых домиков и складов, на одежде, на руках и лицах людей. Гуано припудрило их волосы и брови, гуано было у них даже под ногтями. Тучи гуано поднимались с острова при каждом дуновении ветра. На островах Чинча по гуано ходят, гуано дышат, на нем спят; здесь нечего даже и мечтать съесть кусок хлеба или выпить глоток воды, в котором бы не было гуано.

Почему же люди так гонятся за птичьим пометом? Почему они собирают его со скал до последнего кусочка? Почему они метелочками и щеточками выметают каждую щепотку его? Почему они живут в такой вони и грязи? Почему месяцами не высовывают носа с островов? Почему они птичье царство превратили в собственную тюрьму?

Ответ кроется в химическом анализе.

Свежее гуано содержит в среднем 27 процентов азота, 2 процента поташа и от 10 до 13 процентов фосфора. Мы уже говорили, что у искателей золотой пыли есть два постоянных и бескорыстных союзника: сухой воздух и тропическое солнце. На перуанских островах никогда не бывает дождя. Влажность воздуха в летние месяцы колеблется здесь в пределах от 60 до 70 процентов, в туманные месяцы зимнего периода поднимается в среднем до 75–85 процентов: Прежде чем гуано скопится под ногами производителей, оно теряет часть ценных питательных веществ, но, несмотря на это, в нем все еще остается от 13 до 15 процентов азота, целых 2 процента поташа и от 8 до 10 процентов фосфора.

Научными анализами установлено, что перуанское гуано в том состоянии, в каком его употребляют для удобрения тростниковых, хлопковых и льняных плантаций, в тридцать три раза действеннее, чем такое же количество обычного навоза, взятого из хлева. Поэтому перуанское земледелие, унаследовавшее сравнительно бедную почву, без гуано оказалось бы бессильным и бесплодным. Экономика сельскохозяйственного района вокруг Арекипы, второго по величине города Перу, на протяжении всей истории зависела от гуано.

О неизмеримой ценности птичьего помета с тихоокеанских островов знали задолго до прихода испанцев исконные жители Перу – инки. Именно при их коллективном ведении хозяйства и интенсивной обработке каждой пяди земли гуано играло основную роль. Историк Гарсиласо-де-ла-Вега еще в 1609 году упоминал о значении гуано и говорил о гуановых горах посреди океана.

При разработках гуановых гор на островах в прошлом веке под многометровым слоем гуано были найдены остатки древних инструментов и другие доказательства того, что инки вели здесь добычу гуано за много веков до того, как первый испанец ступил на южноамериканский континент. В ходе раскопок обширных инкских погребений были найдены могилы, в которых рядом с забальзамированными трупами были положены мешочки с гуано; они должны были обеспечить усопшему изобилие и на том свете.

Но после нашествия завоевателей большинство гуановых островов было предано забвению. Золотые клады Атауальпы привлекали их больше, чем помет на островах. Веками птицы копили там гуано, прежде чем человек вновь открыл его и прежде чем золотая лихорадка коснулась и птичьего царства. К тому времени на островах уже образовался твердый, почти окаменевший слой, который вдвое превышал их собственную высоту.

На перуанских островах скопились несметные миллиардные богатства, которых вполне хватило бы для быстрого экономического подъема молодой республики. Но именно потрясающие размеры и доступность этих богатств привели к тому, что над островами и над всей республикой слишком быстро нависла черная тень наживы, интриг и преувеличенных надежд. Далеко за пределами страны и за океаном на перуанском гуано выросли колоссальные предприятия, а республика Перу на десятилетия увязла в таких долгах, каких она не знала за всю свою историю.

В ОКЕАНЕ ТРИДЦАТИ МИЛЛИОНОВ ПТИЧЬИХ ТЕЛ

В 1947 году, спустя два года после окончания второй мировой войны, республику Перу охватил запоздалый рецидив гуановой лихорадки. За одну ночь подскочили акции всех торговых и промышленных предприятий, которых могло хоть краешком задеть благословение гуановой конъюнктуры. И надежда охватила почти всю целиком перуанскую экономику.

Местная печать широко раструбила на весь мир о том, что в перуанских водах открыт неизвестный доселе остров с неслыханными запасами птичьего помета. Ходили слухи, что стоимости нетронутых гуановых сокровищ хватило бы на то, чтобы выплатить весь государственный долг и укрепить перуанские деньги настолько, что за один соль будут платить три доллара.

Перу перевернулось вверх дном. Но такое положение длилось до тех пор, пока мыльный пузырь не лопнул и общественность не узнала, что это была всего лишь удачная газетная утка, пущенная с целью предотвратить падение правительства Бустаманте. Оппозиционная печать не упустила удобного случая и развернула кампанию против правительства, утверждая, что птичьи испражнения должны были укрепить покачнувшееся президентское кресло.

Многие потеряли на спекуляциях все свое состояние, поверив сообщению газеты, над которым при других обстоятельствах можно было бы только посмеяться, как над удачной шуткой. Не было ничего удивительного в том, что они сели в калошу. Ведь настоящую гуановую лихорадку Перу пережило еще сто лет назад, и она ни в чем не уступала золотой лихорадке в Калифорнии, золотому психозу в Австралии, алмазному дурману южноафриканского Трансвааля. Мы уже говорили, что в сороковых годах прошлого века на перуанских островах были такие наносы гуано, что высота их превосходила собственную высоту островов. В 1851–1872 годах на небольшой группе островов было добыто более 10 миллионов тонн гуано.

Прошло уже полтора века с тех пор, как в Европе были сделаны первые химические анализы гуано, и известие об успешных результатах проб совершенно новой спекулятивной статьи дохода, открытой на птичьих островах, медленно поползло по свету. На какое-то время монопольным владельцем огромных запасов гуано стал французский предприниматель Дрейфус. За сущий пустяк – за концессию по добыче птичьего помета – он финансировал выборную кампанию одного из кандидатов на президентское кресло.

С 1840 года толпы предприимчивых дельцов, множившиеся в геометрической прогрессии, решили, что им удастся с помощью перуанских островов составить себе состояние. Среди них был также молодой и никому не известный американец Вильям Р. Грейс, в то время еще чиновник небольшого предприятия в Кальяо. За гуано, добытое на островах Чинча, он купил грузовые суда, которые стали основой его частного морского флота. Наследники его, объединенные в концерне «W. A. Grace Corporation», составляют сегодня самую сильную группировку в Соединенных Штатах; они одинаково прочно удерживают в своих руках власть как над морским транспортом, так и над авиалиниями, рудниками в Касапальке, перуанским сахаром и рядом других отраслей предпринимательства в странах Латинской Америки.

Несмотря на то, что богатство гуановых островов распределялось между большим количеством алчных рук, перуанская казна на одной лишь аренде и обязательном налоге зарабатывала огромные суммы. В 1859 году она получила только за гуано 15 миллионов песо, целых три четверти всех государственных доходов. Казалось, что гуано вернет здоровье пришедшей в расстройство экономике и поставит перуанскую денежную систему на прочную основу. Но менявшиеся одно за другим правительства начали все глубже запускать руки в государственную казну, а когда доходов от добычи гуано оказалось недостаточно для покрытия расходов, тогда правительства Перу стали брать деньги в долг под остатки запасов в надежде на счастливую звезду гуано, которая, как они полагали, никогда не должна была закатиться. Таким образом, вместо прочной денежной системы и здоровой конъюнктуры гуано принесло перуанцам кучу долгов. В семидесятые годы государственный долг Перу достиг 87 миллионов фунтов стерлингов.

Но несчастье в Перу пришло не одно. В 1865 году Испания выманила у президента Песета самые богатые источники добычи гуано, все три острова Чинча. Хотя Песет и был сметен народным восстанием, но за гуано вместе с испанцами пришла и их военная флотилия. Войну за перуанское гуано они не выиграли, но по крайней мере отомстили тем, что бомбардировали Кальяо.

Только в 1909 году все перуанские острова перешли в ведение вновь созданной компании по добыче гуано, в которой правительство обеспечило себе значительное влияние. Европейские и американские предприниматели не мешали этому: игра не стоила свеч. Они насытились птичьим пометом, собрав со всех островов его столько, что обнажились голые скалы. Ведь только с группы островов Чинча они полностью вывезли 15 миллионов тонн гуано. А птицы, которых на островах годами тревожили грохотом динамитных взрывов и шумом, переселялись в другие места. Когда во владение островами вступила новая компания, они были разграблены так, что на всех на них, вместе взятых, осталось всего лишь 23 тысячи тонн гуано.

В первый период деятельности новой компании добывать гуано на островах можно было раз в семь лет. В последнее время положение улучшилось настолько, что гуано собирают через каждые два года. Несмотря на то, что нынешняя эксплуатация в сравнении с высшей конъюнктурой прошлого века – это подбирание крох, новая компания за 32 года своего существования начислила казне более 700 миллионов крон. В последнее время ежегодный сбор гуано на островах достигает в среднем 200 тысяч тонн, а сумма от его продажи составляет в среднем 130 миллионов крон. Более четверти этой суммы компания получает как чистую прибыль после вычета всех расходов на содержание административного аппарата, налогов и пошлин. И, сообщая эти данные, компания ничуть не преувеличивает.

Люди-автоматы

На островах, где добывают золотую пыль, не стрекочут пневматические молотки, не грохочут камнедробилки, не гудят доменные печи. Единственный имеющийся здесь механизм – это блоки и ручной тормоз подъемной канатной дороги.

Каждый из сотен миллионов килограммов удобрения, прежде чем его поглотят прожорливые чрева грузовых судов, должен пройти через человеческие руки.

«Нью-Йорк Таймс» в статье, опубликованной в 1853 году, рассказывая о положении на гуановых островах, писала, что единственной рабочей силой здесь служат китайские кули и рабы. «На их печальных лицах видны следы жестокого обращения, недоедания и многочасовой работы без малейшей передышки на отдых, – писала эта американская газета. – Их полуобнаженные тела подставлены лучам немилосердно палящего тропического солнца, так же как и ударам хлыста и плети-девятихвостки надсмотрщиков, которые принуждают их таким способом работать быстрее. Рабы быстро умирают, а невыносимые условия нередко доводят их до того, что они бросаются в море с отвесных скал».

Так было в 1853 году.

А сегодня?

В течение сезона сбора на одном только небольшом острове Чинча работает семьсот индейцев. Мы увидели их впервые в тот момент, когда с помощью примитивной канатной дороги они опускали восьмидесятикилограммовые мешки гуано в баржи, стоявшие на якоре в проливе. В этот миг у нас было такое ощущение, словно мы видим кошмарный сон о рабах, которые пытаются бежать с оковами на ногах.

Длинная вереница индейцев-рабочих, одетых в лохмотья из мешковины, бежит типичной для них мелкой рысцой от края нависшей над морем скалы к огромной пирамиде из мешков. А от пирамиды той же быстрой рысцой, с тяжелым мешком на голове, обратно к канатной дороге. Они бегут молча, следя лишь за пятками тех, кто бежит впереди, чтобы не налететь на них. Слышно только их тяжелое дыхание и топот босых ног. Воздух, поглощаемый их легкими, густо насыщен пылью гуано. Гуано сыплется из мешков, поднимается в воздух от шагов индейцев и от порывов ветра с моря. Рабочие с головы до ног покрыты серо-бурым слоем гуано. От пота, смешанного с гуановой пылью, слипаются волосы и брови, и струйки гуановой грязи текут по их лицам и телам. На скале, у верхнего конца подвесной дороги носильщики сбрасывают тяжелую ношу к ногам тех, кто их грузит. После падения каждого мешка поднимается в воздух целое облако гуановой пыли. Стоя в нем, двое рабочих укрепляют мешки с гуано к подвесным цепям канатной дороги, в то время как третий рабочий обслуживает примитивный тормоз, с помощью которого уменьшается скорость спуска груза по стальным тросам.

К чему вся эта суматошная беготня? Нигде не видно ни надсмотрщиков, ни плеток, о которых сто лет назад писала американская газета.

– Они должны выработать норму, – поясняет нам проводник. – В течение рабочего дня группа из двадцати человек должна погрузить две тысячи двести мешков.

– А какова продолжительность их рабочего дня?

– Они начинают работу еще затемно, в пять утра. Сейчас восемь часов, через полчаса они кончат. Дольше в тропической жаре выдержать невозможно. В середине дня о тяжелой работе и думать нечего. Только самые сильные возвращаются на работу еще раз перед сумерками.

Мы не удержались от того, чтобы не произвести кое-какие подсчеты. За три с половиной часа каждый рабочий должен перенести рысью сто десять мешков. Каждый его пробег от канатной дороги к пирамиде мешков и точно такой же пробег со зловонным грузом к обрыву над океаном длится около двух минут. Это люди-машины с окаменевшими глазами.

Прошли последние полчаса одуряющего танца рабов. Последний человек-автомат добежал до канатной дороги и сбросил мешок гуано с головы. После этого все они, шатаясь, гуськом побрели к ущелью, чтобы внизу, у воды, смыть с себя грязь из смеси пота и гуано. Потом из последних сил они поплетутся куда-нибудь, где есть тень, и свалятся на песок, чтобы немного передохнуть, собраться с силами.

А на птичьих гнездовьях непосредственно при сборе гуано работают целый день. Светло-серую с желтизной массу птичьего помета, твердую как камень, рабочие добывают мотыгами и лопатами. Человеческая обстоятельность и жажда заработка заставляют их отковыривать скребками каждую кучку гуано, застрявшую в изгибах и трещинах скал. После этого они еще раз старательно выметают из птичьего жилища последнюю пыль.

Собранное гуано индейцы относят в корзинах в определенное место, где из него постепенно вырастает многометровый холм. И только после окончания сбора, когда птицы начинают возвращаться обратно на свои насиженные места, пирамида гуано исчезает в мешках под руками рабочих. Другая группа прокладывает до перевалочного пункта узкоколейку и на железных вагонетках подтаскивает мешки со всех концов острова как можно ближе к подвесной дороге.

Нигде на всем острове рабочие не защищены от вредного воздействия гуановой пыли. После часа киносъемок, произведенных на двух рабочих участках, мы были покрыты пылью с головы до ног, точно так же, как и они.

Таковы условия работы, в которых индейцы, оторванные от мира, проводят на островах долгие месяцы. Почему же они идут на такие мучения? Каковы их заработки, если они завлекают их с далеких гор в глубине страны, откуда-нибудь из Аякучо, с холодных хребтов Анд и с альтиплано, сюда, в приморские тропики? Почему они добровольно жертвуют свободой горных пастбищ ради бешеной гонки в тропическом пекле, птичьем помете и в одиночестве на 5 квадратных километрах пустынного острова?

Такие вопросы мы задавали сперва себе, а потом и представителям компании на острове.

На будущий год придут другие

– Вы это без труда поймете, – сказал нам управляющий островом. – Вы видели, в какой нищете живут индейцы в горах. Их сюда привлекает надежда на то, что здесь они каждый день досыта поедят говядины и риса. И то и другое в горах для них – недостижимое лакомство.

– А сколько они здесь зарабатывают?

– В среднем семь солей и десять сентаво в день. В месяц это составляет двести солей. Подносчики мешков и насыпщики получают в день сентаво на семьдесят больше. Но у них и работа потруднее, чем у сборщиков. Однако при этом каждый из них потратит сто, иногда сто пятьдесят солей в месяц в магазине компании на сигареты и напитки, рубахи, рабочие штаны и разную мелочь.

– А разве они не могут покупать себе все это прямо на континенте?

– Что вы! Как они туда попадут? Они возвращаются домой спустя многие месяцы, когда кончится сезон, а так им отсюда не выбраться. До конца срока они на континенте все равно ничего не смогли бы сделать, так как не получают зарплату наличными. Здесь все заносится в расчетные книжки. Заработок им вписывают в графу «доход», а все, что он берет и покупает, в «расход». Только когда они покидают остров, остаток им выплачивается наличными.

Мы пересчитываем на наши деньги: за день рабочий на гуановых островах зарабатывает около двадцати крон; насыпщики и подносчики на две кроны больше. Однако прежде чем заработок окажется на руках, от десяти до пятнадцати крон забирает компания за мелочи, купленные на островном складе. Остаток в тысячу крон, который после полугода каторжного труда он получит, самому скромному европейскому рабочему при высоких ценах на товары первой необходимости не хватило бы в Перу и на три недели.

За полугодовой заработок рабочий с гуановых островов не купит себе даже одного готового костюма.

Но зато в течение всего этого времени у него было где спать и каждый день он мог досыта наесться мяса и риса.

Рабочие на островах не знают, что именно потому, что у них такие жалкие заработки, каждая тонна гуано, погруженная в баржу возле острова, обходится компании не дороже 35 солей. Они не знают, что, рассчитавшись таким образом за тонну гуано одной рукой, другой рукою компания продает ее по цене от 180 до 350 солей. Они не знают также, что если бы они не получали каждый день своей порции мяса и досыта рису, их легкие не выдержали бы до конца сезона воздействия гуановой пыли. Они не знают, что им следовало бы иметь на острове по крайней мере хоть одного постоянного врача, иметь возможность хотя бы раз в день после работы умыться пресной водой, что им не следовало бы спать по нескольку десятков человек в одном бараке, забитом трехэтажными нарами. И уж им вовсе не может прийти в голову, что следовало бы иметь право развлечься, повеселиться, послушать музыку или посмотреть хороший кинофильм.

Ничего этого они не знают, так как читать и писать они не умеют, никто им не объясняет, что они должны жить и работать в человеческих условиях.

Возможно, они и задумались бы над этим, если бы им приходилось из года в год возвращаться в одни и те же условия работы. Но индеец с гор в большинстве случаев не возвращается на гуановые острова. Он не умирает на них и не бросается со скал в море, как его предшественники с раскосыми глазами, но у него не хватает ни сил, ни смелости за мясо и рис связать себе руки и свою жизнь еще на один сезон.

Горсточка руководящих работой служащих компании на острове получает значительно более высокое жалованье, хотя имеет своего повара, собственные комнатки в деревянном здании управления и даже коллективный радиоприемник. Но только и всего. Компания даже им не обеспечивает необходимых мер по здравоохранению. К семьям их отпускает раз в месяц на два-три дня, а в разгар сезона – один раз в два месяца. Но и они не могут отстаивать своих прав. В конце концов они благодарны даже за такую работу, потому что в Перу слишком много людей, которые охотно займут их место, согласившись и на худшие условия.

На гуановых островах живут и другие люди, удел которых – еще большее одиночество.

Это сторожа островов, а на среднем островке – и служитель маяка. Голод в горах породил в них одно-единственное желание: ежедневно есть досыта. Они не понимают, что за удовлетворение этого желания они расплачиваются всей своей жизнью. Они сторожат как раз те острова, на которых гуано не собирают. Они охраняют единственную дорогу, по которой молено попасть на остров: деревянные леса с подъемным трапом и веревочной лестницей. Немногочисленные их обязанности состоят в том, чтобы никого не пускать на остров без сопровождения кого-либо из администрации, время от времени получать запас продуктов и питьевой воды и давать сведения о гнездовании птиц. Остальное время они из года в год проводят в полном одиночестве, оторванные ото всего мира.

Пожив несколько дней среди рабочих на гуановых островах, начинаешь понимать многие особенности социальной жизни Перу. После этого нельзя не задуматься над тем, почему в середине XX века человек согласен работать в таких условиях только за кормежку и жалкие гроши.