Текст книги "Меж двух океанов"

Автор книги: Иржи Ганзелка

Соавторы: Мирослав Зикмунд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

– Послушайте, капитан, при расчете нам дали слово, что через день мы будем в Пунтаренасе.

– Куда спешить? – отвечает Фернандес, поднимая глаза от руля. – Ну, будем там через два пли три дня! Раз у меня рейс в Плайя-Бланко, значит я и иду в Плайя-Бланко! СаrаmЬа, – он откашлялся и плюнул мимо наших носов через открытое окно прямо в море, – капитан здесь я! А если вам не нравится, можете брать свою машину в зубы и плыть хоть к самому дьяволу! И вообще ступайте-ка лучше есть! Мальчишка уже сварил фасоль… Эй, Пабло, принеси и сюда чего-нибудь!

– Три дня! Полюбуйся на вон те тучи, Мнрек! Определенно, на севере уже льет как из ведра… Что он тебе подал? Ведь это же прокисшая фасоль, чувствуется на расстоянии! Не ешь!

– Ее и так никто не ест. Видишь, у рыб целый пир. Я загляну в машину, там под сиденьем найдутся сухари и банка консервов.

Снова мы приближаемся к берегу. Под пленительными арками пальмовых крон показалась белоснежная полоска песчаного пляжа, но нигде не видно признаков жизни; «Ирис» медленно тащится вдоль берега, словно отыскивая что-то. Только поздно вечером в банановой роще появились светлые соломенные шапки хижин и нескольких свайных построек. Вторично замолк мотор «Ириса», скользнул в воду якорь, а от берега отчалило несколько долбленых лодок.

Все четыре дня пребывания в Гольфито нам казалось, что в целой Коста-Рике не может быть более захолустного уголка. Однако по сравнению с пустынным берегом Гольфито был настоящим городом! Туда хоть изредка, но все же приходят океанские грузовые пароходы. И живут там вместе сотни людей.

А эти бедняги на выдолбленных из дерева лодках, полуголые и запуганные, – в полном смысле слова отшельники, отверженные миром. Десять-пятнадцать человек, белых и метисов, сожгли за собой все мосты, кроме нашей барки. На приятной цветной фотографии их прибрежное селение выглядело бы райским уголком, полным романтики и очаровательных приключений. Пальмовая роща и гроздья бананов, белоснежный пляж и нежные волны моря – чего еще тут не хватает, чтобы сбылись былые юношеские грезы?

Несомненно, мечты остались бы мечтами, если пожить здесь денек-другой.

Но в жизни горстки людей из Плайя-Бланко эти «деньки» помножены на месяцы и годы борьбы за щепотку соли, за коробок спичек, за кусок сахара, за рубашку и таблетку хинина. Слишком мало здесь того, что требуется для жизни человека, и вce-таки люди остаются в селении.

То немногое, что у них есть, никто не отберет. Они боятся болезней и увечий, страшатся долгих дождей и малярии, но они не продают себя, не просят с шапкой в руке работы, как те, кто живет на другой стороне Сладкого залива.

В открытом море

Второй день мы плывем на северо-запад водами Тихого океана. «Ирис» швыряет и бросает на волнах, словно кусочек сосновой коры. Косматые гребни волн набрасываются на машину, ветер метет соленую пену по крыше «татры». Молнии следуют друг за другом, небо раскалывается над головой.

Но капитан скорлупки, начальствующий лишь над самим собой да над несовершеннолетним матросиком, мастер своего дела даже на этой стенающей развалине. Нос ее режет волны. Всякий раз, когда барка соскальзывает с водяной горы, душа у нас уходит в пятки. Кажется, будто суденышко готово пронзить носом волну, идущую ему навстречу. Но на этом самом носу сидит наша «татра»! Вот-вот поглотит ее вал воды, но в это мгновение нос поднимается, как бы вытолкнутый из пучины каким-то таинственным морским чудищем. И снова волны кидают барку то сверх, то вниз, да так, что она трещит по всем швам.

В середине дня солнце, пробившись сквозь низкие тучи, послало свой первый привет. Косые полосы дождя уходят вдоль побережья в горы, и утренний шквал постепенно уступает место солнцу и мирному ветерку. Буря кончилась.

Весь остаток дня «Ирис» шел, покачиваясь, к северо-западу в виду костариканских берегов. Уже в сумерках с левого борта тоже показались низкие островки, перешедшие потом в сплошную волнистую линию побережья. Залив Никоя, а где-то дальше, в его бухтах, наша конечная цель – порт Пунтаренас.

Свет маяка уже обметал потемневший горизонт, когда «Ирис» вдруг сильно тряхнуло, как будто его схватил за киль невидимый кашалот.

– Caramba, стой! Задний ход! Быстро! – заорал капитан на матроса.

Но барка уже врезалась килем в пл. Утренний шторм отнял у нас драгоценные часы прилива, и теперь воды в заливе было наполовину меньше. Еще два часа Пабло шаг за шагом отыскивал при помощи лота дорогу, но Фернандес, наконец, сдался и спокойно развалился на крыше.

– Времени хватит, отдыхайте, ребята! Пунтаренас прямо у нас перед носом, так что можете не дрожать за свою дорогую. Вон там, за маяком, дамба. Ложитесь-ка спать, утром выгрузка пойдет лучше, – незаметно золотит он последнюю пилюлю.

– Ведь в Пунтаренасе есть краны!

– Есть-то есть, – бросает он на нас косой взгляд, – да слишком дорогие. А причальный сбор мне пришлось бы выложить из своего кармана – надеюсь, вы меня не считаете таким идиотом! Я пристану у дамбы за складом, прилив нас поднимет как следует, вы найдете рабочих, доски – и порядок!

– Вот что, капитан, – говорим мы, зная, что сопротивляемся совершенно напрасно, так как Фернандес держит нас в своих руках, – мы заплатили за доставку на берег, и старик Ботаси сказал вам об этом. Выгрузка лежит на вас – такова была договоренность.

– Чихать мне на это! – заявляет он, языком перегоняя сигарету из одного уголка губ в другой!. – Я ни о чем не договаривался. А если вам не правится, отправляйтесь к старику в Гольфито!

Теплая ночь стоит над морем, время от временй о борт «Ириса» плещется легкая волна, по агатовому небу плывет круглая луна. Она горит, как золотой дукат. Там, за мерцающей полоской воды, утром мы по-настоящему вступим в Коста-Рику.

В четвертый раз пятое мая

– Давай! Как следует! Еще метр… хорошо!

– А где же капитан?

– На всякий случай скрылся, – робко отвечает юный Пабло.

– Если «татра» свалится в воду, он сочтет себя неповинным, вымогатель. Bueno, muchachos, отдайте доски, и сейчас мы рассчитаемся.

Наконец-то мы в Пунтаренасе, на суше. На дороге! «Татра» опять встала на собственные колеса. И хотя она скачет по кочковатой земле, мы теперь можем полагаться только на нее. Пропасть в триста километров шириною стоила нам двух недель ожидания, опасений, расспросов, уговоров и полной неясности. Но если нам еще удастся опередить дожди, то мы вновь станем хозяевами своей судьбы. Мы и наша «татра».

Пучки полусухой травы, раскиданные по прибрежному песку, незаметно слились в обширные пастбища. А в них уже вклиниваются плантации сахарного тростника, усеянные лачугами крестьян. Через час дорога, ведущая из порта, вывела нас на автостраду. От далеких гор навстречу нам понеслись поросшие лесом холмы, и шоссе среди них закрутило первые серпантины.

Дневник с датой «5 мая»…

Три года назад именно в этот день мы покидали берега Франции, направляясь в Африку. Два года назад, тоже

5 мая, мы вместе с чернокожими горняками спускались в шахту Иоганнесбургских золотых копей. Год назад мы раздобывали у аргентинских таможенников новые покрышки из Чехословакии. А что будет через год?

Через год – а говоря по правде, гораздо раньше – мы будем дома, среди своих.

Но тем временем масляный термометр возвращает нас к жаркой действительности. За час трудного подъема по разбитой дороге высотомер подскочил на тысячу метров. Беспощадное солнце раскаляет тесные ущелья, подгоняя наружную температуру к сорока градусам. Пейзаж неузнаваемо меняется. Вместо тропических лесов и тростниковых плантаций вокруг шумит воздушный лес эвкалиптов. Под их сенью краснеют зреющие бобы кофейных деревьев, разместившиеся на ветвях рядом с белоснежными цветами. А немного дальше выстроились на земле ровные ряды ананасов. И опять рощи апельсинов, лимонов, персиков, приятные с виду селения, участки горного леса – край ласкового солнца, далеких перспектив и свежего ветерка, край, богатый щедрой землей, плодами и красками.

Каскадами пестрых красок играют и костюмы сельских жителей! радостные краски и формы украшают окна и фасады домов, красочно выглядят даже повозки. Это не простые, обыкновенные телеги. Неуклюже катят они по дороге за вереницей! волов – на четырех цельных колесах без ободьев. И каждое такое колесо – образец искусства народных художников и резчиков, ликующая композиция красок и цветов, резных фигур и орнаментов.

Вот она какая, другая Коста-Рика!

Воспоминания о приключениях в банановом царстве и об опасном плавании рассеялись, как туман под лучами утреннего солнца. Только теперь мы ступили на землю истинной Коста-Рики – ее самой чудесной! области, веселого края гор в окрестностях столицы Сан-Хосе.

В СТРАНЕ ПЯТИ ЗВЕЗД

История республики Коста-Рики сделана из несколько иного теста, чем история остальных стран Латинской Америки. Она отличается тем, что здесь в течение четырех столетий ничего сенсационного не происходило.

Спокойный и невозмутимый бег веков нашел свое идиллическое выражение и в государственном гербе Коста-Рики. Умиротворения на этом вычурно увитом лентами щите хоть отбавляй. Под пятью звездами, выложенными на небосводе изящной дугой, мирно катят волны два океана, разделенные тремя – извините за выражение – вулканами. Это отнюдь не те всепожирающие, жуткие и смертоносные вулканы, какими им надлежит быть. На гербе к звездам тянутся три конуса, три этаких холмика с закругленными и, вне всякого сомнения, накрепко закупоренными верхушками. Никаких кратеров, никакой лавы, ни огня и ни серы. Позади них из-за линии морского горизонта выглядывает половинка солнца на пару со старинной каравеллой. А впереди, занимая целых полморя, имеется еще одно красивое судно под парусами. Нет в гербе только самой Коста-Рики, Богатого берега.

Вероятно, именно на этой пленительной каравелле плыл славный открыватель Коста-Рики. Первым европейцем, ступившим на ее землю, был не кто иной, как Христофор Колумб. Его загнала сюда буря во время четвертого, последнего плавания к Новому Свету.

Брат Колумба, Бартоломэо, предпринял вылазку в глубь страны с той же целью, какую ставили перед собой и его многочисленные современники в «землях индийских». Он лекал золото, но, к счастью, не нашел. И хотя он встретил приветливых и миролюбивых индейцев, они заинтересовали его лишь в тот момент, когда стали рассказывать о золоте. Они направили его на юг, в Панаму. Бартоломэо Колумб обрел надежду, а индейцы – покой и мир для себя и для потомков на десять поколений.

Дело в том, что в этой маленькой стране между океанами не было ни золотой руды, ни кладов чистого золота. Поэтому конкистадоры, пираты и корсары шли иными дорогами. Кровавая история Нового Света обошла Коста-Рику стороной.

Только спустя семьдесят лет после открытия Америки его католическое величество в старой Испании вспомнило о маленькой стране в Центральной Америке и послало туда в качестве губернатора Хуана Васкеса Коронадо, а с ним в придачу и крупицу счастья. Коронадо не мечтал ни о золоте, ни о быстром обогащении. Стремясь обосновать в этой стране на постоянное жительство безземельных с бывшей родины, он пригласил пятьдесят семей, привез для них посевной материал и саженцы необходимых в хозяйстве культур. а также несколько голов племенного скота.

В то время на территории современной Коста-Рики проживало не более двадцати пяти тысяч индейцев. Это была ничья страна. А поселенцы Коронадо не желали ничего, кроме клочка плодородной земли. Современники конкистадоров, они даже и не помышляли сделать своей собственностью землю, на которой работали. Жители каждого селения вели хозяйство сообща.

Но вскоре этот цветущий уголок стал привлекать к себе внимание испанского дворянства. Теперь здесь уже имелось то, на чем можно было разбогатеть. В управе губернатора на – смену алчным глупцам пришли авантюристы. Вслед за ними сюда гурьбой ринулись дворянские сынки, одержимые мыслью приобрести латифундии и армии рабов и, купаясь в роскоши, вести праздную жизнь, на которую их благородным отцам там, за океаном, не хватало средств.

Однако подлинные феодальные крупные поместья за все время испанского владычества в Коста-Рике так и не – возникли.

Спокойное течение жизни в костариканском уголке, защищенном от ветров истории, было нарушено лишь после 1821 года, когда без единого выстрела Коста-Рика превратилась в самостоятельную республику. После этого в здешних правящих кругах разгорелась безудержная драка за власть. А в середине века в нее вмешался как удачливый третий лишний американский авантюрист Уильям Уокер, пират и насильник, незадолго до этого уже установивший диктатуру в соседнем Никарагуа. Он намеревался завоевать Коста-Рику и все прочие страны Центральной Америки и уже видел себя хозяином, владыкой и собственником Среднеамериканской унии. Это была первая со стороны Севера попытка захватить Карибскую область. В тог раз Коста-Рика защитилась, и Соединенным Штатам пришлось возместить убытки.

После первой мировой войны великие державы снова нацелились сюда, теперь уже из более тяжелых калибров, чем те, какими располагал Уильям Уокер. В первом ряду захватчиков встала Великобритания. Еще раньше она протаранила границы Коста-Рики кредитами капиталовложений. Единственная в Коста-Рике государственная железная дорога до сих пор принадлежит англичанам. За Великобританией, отставая от нее, ковыляли Франция с Германией.

Однако в последнее время слово взяли Соединенные Штаты Америки. Они владеют внешней торговлей Коста-Рики и держат в руках главную отрасль производства – разведение кофе и бананов.

Великобритания без особой охоты протрубила сигнал к отступлению.

«Большая дубинка»

Рассекая сердце Коста-Рики, тянется, как бы подвешенная на столбах погасших и до сих пор действующих вулканов, горная цепь Среднеамериканских Кордильер. На их склонах примерно в тысяче метров над уровнем моря лежит одна из лучших областей всей республики. Тут есть все, чего только не пожелает человек: умеренный субтропический климат, достаток воды, неисчерпаемо плодородная почва… По берегам Атлантического и Тихого океанов раскинулись леса. Ими покрыто целых три четверти площади страны. Зато северо-запад Коста-Рики местами выжжен так же, как равнины эфиопского Огадена и голые пространства Трансвааля.

В Коста-Рике проживает около миллиона человек. Несмотря на огромный промежуток времени и на поразительные изменения во внутреннем устройстве страны – от колонии через либеральную, неупорядоченную, зато по-настоящему независимую республику до нынешней республики, формально самостоятельной, но экономически связанной по рукам и ногам североамериканскими займами, – несмотря на все эти перевороты, среди большинства жителей Коста-Рики остались живы на редкость демократические традиции первых испанских поселенцев. Даже в недалеком прошлом Коста-Рика относилась к числу самых передовых стран западного полушария. Достаточно взглянуть на ее государственный бюджет. Пятнадцать процентов всех средств отдано народному образованию. Армии нет. В Латинской Америке Коста-Рика слывет за государство, которое отдает предпочтение книге, а не винтовке, и в котором до ликвидации армии было больше учителей, чем солдат. Оно дало культуре Латинской Америки поэтов, писателей, историков, археологов и философов. Оно считается здесь самой грамотной страной. И можно еще добавить, что Коста-Рика была одним из первых государств, объявивших в 1941 году войну агрессивным державам оси.

К сожалению, эта врожденная склонность к истинной, неподдельной демократии стала, особенно после войны, бельмом в глазу североамериканских дипломатов. Они смотрели сквозь пальцы на то, что Коста-Рика собственными силами и мирным путем решила территориальный спор с Панамой, открыла университет, основала больницы и энергично принялась за строительство автострады в Панаму. Больше того, они мирились даже с тем, что из казарм бывшей армии Коста-Рика устроила в Сан-Хосе музей и выставочные залы, что она ввела социальное страхование для служащих и что в ней успешно проводила деятельность профсоюзная федерация. Но в конце концов Коста-Рика начала мешать ростовщической «Юнайтед фрут компани». И она была тут же потоплена в собственной крови. Свыше тысячи членов левой партии «Вангуардия популяр» были убиты, права Конфедерации трудящихся буквально за одну ночь были урезаны до предела. Пятнадцать тысяч передовых людей сочли за лучшее эмигрировать.

А когда все успокоилось, в президентском кресле сидел Отилио Улате, бывший журналист и надежный ставленник «Юнайтед фрут компани». Конечно, ничего особенного не случилось, только американский сторож замахнулся «большой дубинкой» Теодора Рузвельта, чье изложение сущности демократии и свободы ныне более действенно для Латинской Америки, чем пятьдесят лет назад:

«…а на западном полушарии, где Соединенные Штаты придерживаются доктрины Монро, они (страны Латинской Америки) выросший у нас на коленях, сходились в одном. Через десять минут после того, как мы проехали мост, перекинувшийся над глубоким ущельем реки, мы на самом деле оказались в Сан-Хосе.

В Вашингтоне еще немало тех, кто в соответствии со взглядами Теодора Рузвельта решает, что правильно или неправильно в деятельности правительств двадцати республик Латинской Америки и куда необходимо направить дипломатов, запасных диктаторов либо морскую пехоту США.

Сан-Хосе

Назвать это изящной визитной карточкой столицы было решительно нельзя. Вид, неожиданно открывшийся нам под мостом и на склоне над излучиной Рио-Торрес, напоминал временную колонию, очень похожую на ту, что мы видели месяц назад в окрестностях эквадорского Амбато после землетрясения. Лачуги, сколоченные наскоро и как попало из тех материалов, какие оказались под рукой и ничего не стоили: ломаные доски, мятая рифленая жесть, извлеченные из свалок кирпичи, листы просмоленного картона.

Мы даже растерялись, подумав, что свернули не на ту дорогу. Но как дорожная карта, так и план столицы, лежавший у нас на коленях, сходились на одном. Через десять минут после того, как мы проехали мост, перекинувшийся над глубоким ущельем реки, мы на самом деле оказались в Сан-Хосе.

Тем более поразил нас центр города. Его простор и деревенское спокойствие, очарование испанской колониальной архитектуры и современного градостроительства соединяются с необычайной чистотой. Казалось, будто улицы городского центра всегда настроены на улыбку. За небольшим исключением даже в предместьях здесь нет обычных для других городов скопищ господских особняков. И та безотрадная картина, которую мы увидели перед столицей, была применительно к условиям Латинской Америки весьма небольшой заплаткой нищеты на всем Сан-Хосе.

Жилые кварталы тут по. всюду раздались вширь; домики стоят один возле другого, маленькие, преимущественно одноэтажные, выстроенные из легкого материала, но опрятные и добротные, окруженные садиками и скверами. Весь город раскинулся на дне обширной котловины, окаймленной горным венцом. И эти горы также придают ему немало живописности и свежего очарования.

Главная площадь выглядит просто и неброско. Здесь нечаем здесь того хвастливого, выставляемого напоказ темперамента, которым в Южной Америке так часто прикрывают внутреннюю опустошенность. Зато на главной авениде нас поразило гораздо большее число книжных магазинов, чем реальный собор и зелень парка. Но прямо посреди площади стоит превосходно решенный в акустическом отношении музыкальный павильон. Да, да, музыкальный павильон на площади. И эго в Латинской Америке! Здесь регулярно устраиваются концерты городского симфоническою оркестра… Для приезжего европейца, не знающего испанской Америки, это, вероятно, не представляет ничего особенного. Но тем не менее Сан-Хосе со своей музыкальной культурой намного обогнал большинство городов Латинской Америки. У него есть своя музыкальная школа, свои композиторы и дирижеры, большое внимание тут уделяется и воспитанию молодого поколения музыкантов.

Внутренние связи проявляются сами собой. Мы в столице одной из немногих стран Латинской Америки, где закон об обязательном школьном образовании осуществляется по крайней мере в наиболее густозаселенных областях. Частные, церковные и сектантские учебные заведения от этого не страдают.

И здешние люди с первого же взгляда кажутся иными. Они отличаются от жителей Панамы и большинства южноамериканских городов одеждой, вкусом, манерами и внешним видом. Тут нигде не видно проявлений вопиющей роскоши, но и нищих в Сан-Хосе не знают. Мы почти не замечаем здесь того хвастливого, выставляемого напоказ темперамента, которым в Южной Америке так часто прикрывают внутреннюю опустошенность. Зато на главной авениде нас поразило гораздо большее число книжных магазинов, чем где-либо в предшествовавших странах. Недалеко от площади находится богато укомплектованная городская библиотека, доступная самым широким слоям населения. Вход туда бесплатный.

По на улицах, в магазинах, в парках и библиотеке всех объединяло и почти обезличивало выражение какого-то страха, запутанности. Этот страх и напряженность как бы висели над городом и над всей страной. Большая часть жителей не забыла о тех пятнадцати тысячах людей, которые были вынуждены покинуть свою родину.

Мы беседовали с журналистами в редакции журнала «Днарно де Коста-Рика», когда мимо нас прошел работник обслуживающего персонала с мелом в руке и… прямо за нашими спинами вылез через окно на галерею, идущую вокруг второго этажа. Только после того, как мы распрощались с сотрудниками редакции и вышли на улицу, нам стал понятен странный поступок этого «лунатика». Важные новости, поступавшие слишком поздно, редакция помещала на черной доске, вывешенной на фасаде здания. В тот раз на доске появилось короткое сообщение:

«Сегодня утром была сорвана новая попытка произвести покушение на президента республики, его превосходительство дона Отплио Улате».

Внешняя торговля

Вокруг Сан-Хосе почти сплошное кольцо жилых кварталов, но нет и в помине промышленных предприятии, которые превышали бы размеры мастерской.

Зато здесь вовсю, необузданно, анархически кипит оптовая и розничная торговля. Куда бы вы ни забрели в Сан-Хосе – на центральные авениды или в переулки, – всюду там магазин на магазине. И даже если в фасадах некоторых домов нет витрин, то вы непременно найдете хотя бы дощечку с именем коммерсанта, оптовика, агента, посредника или импортера. А если перелистать обзоры костариканской внешней торговли, в них можно обнаружить еще более странные явления. Уже многие годы Коста-Рика ввозит больше, чем вывозит. И платит загранице гораздо больше, чем получает за свои товары, – так по крайней мере считает официальная статистика. Чем же страна покрывает эту разницу?

Частичное объяснение могли бы дать компания «Юнайтед фрут» и ее дочерние фирмы, которым принадлежат все крупные плантации. Цена экспортируемого кофе и особенно бананов смехотворна. Зато ввозимые удобрения, строительные материалы и другие необходимые товары импорта идут по полной стоимости.

Но куда более богатым валютным источником является массовая контрабанда импортных товаров в соседнюю Панаму и Никарагуа. Эти товары попадают в страну официальными путями. Но потом они исчезают, а вместо них появляются, словно deus ex machina, свободные доллары. О размахе подобной коммерции имеются косвенные сведения даже в официальной костариканской статистике. Из нецелого миллиона жителей! ручные часы носит явно не больше четверти. И никто не покупает часов каждый! год. Непосредственно в Коста-Рике их продают за год от силы двадцать тысяч штук. А ввозится сюда ежегодно примерно десять тонн ручных часов.

Но и столь обширных валютных источников, бьющих из подпольного реэкспорта, все равно не хватило бы для уравновешивания платежного баланса. Остаток используют Соединенные Штаты, чтобы новыми кредитами еще крепче привязать Коста-Рику к своим интересам и влияниям.

Впрочем, сильнее всего поражает структура внешней торговли. Это не только «перлы» вроде такой статьи экспорта, как «черепахи – 80 тысяч долларов». И даже не тот факт, что Коста-Рика вывозит сырье и ввозит промышленные изделия и другие товары первой необходимости, подобно любой африканской колонии. Бессмысленными кажутся прямые отношения между обеими сторонами внешней торговли. Коста-Рика продает бобы какао и покупает шоколад. Вывозит кожи и ввозит обувь и галантерейные товары. Экспортирует древесину и импортирует мебель. Отправляет морскую рыбу и тут же за бешеные деньги приобретает ее в консервах. Она вывозит каучук-сырец и вынуждена покупать за границей резиновые изделия, начиная с шин, калош, теннисных туфель и кончая игрушками. Коста-Рика не имеет права позволить себе перерабатывать собственное сырье. Она обязана вывозить его за низкую цену, оплачивать транспортировку в оба конца, дорогую работу и еще более дорогие счета североамериканских заводов и должна покупать за границей предметы первой необходимости, изготовленные из ее же собственного сырья.

Может быть, мы обижаем Соединенные Штаты Америки? Преувеличиваем?

В 1948 году Коста-Рика вывезла в США товаров на сумму двадцать пять миллионов долларов; в Англию на сумму двадцать пять тысяч долларов.

Из Соединенных Штатов она ввезла товаров на сто двадцать один миллион долларов. Из Англии едва на миллион.

Как же при таких условиях Коста-Рика может обеспечить себе экономическую независимость?

– Ваши экспортные компании часто упрекают меня в том, что я отдаю распоряжение направлять товары из Чехословакии не в Пуэрто-Лимон, а в Пунтаренас, – пожаловался как-то один «в костариканских импортеров. – С точки зрения карты и здравого смысла они, казалось бы, правы. Зачем возить все через канал на тихоокеанскую сторону, если Пуэрто-Лимон прямо под боком, на берегу Атлантики? И все-таки… – он замолчал, подыскивая подходящий пример, – и все-таки мы вынуждены делать приблизительно так, как если бы предприятия итальянского Турина получали южноамериканское сырье через Венецию или Триест и направляли океанские пароходы вокруг всей Италии прямо в Геную. Мы теряем время, много переплачиваем на транспортировке, платим за проход по Панамскому каналу, но иначе ничего не выходит. Железнодорожная линия из Пуэрто-Лимона принадлежит американцам, первоначально она строилась только для плантаций. Можете себе представить, какую радость доставляет им наша торговля с Чехословакией. Это пролом в их монополии, опасная конкуренция. И они подслащивают нам жизнь хотя бы тем, что задерживают наши товары до тех пор, пока плата за хранение не превысит то, что мы платим вам. А если к этому прибавить их огромные сборы за доставку, вы перестанете удивляться. Что же нам остается, как не посылать все из Лимона самолетами или мотаться на пароходах вокруг Центральной Америки?

Старомодная молодежь

Сан-Хосе относится к тем уголкам мира, где метеоролог не заработал бы прогнозами погоды даже на подсоленную воду. Таким предсказателем тут может быть любой, ибо правильный прогноз в Сан-Хосе зависит больше от часов, чем от науки. Период дождей в горной котловине – это не месяцы сплошных ливней. Короткие дождички во второй половине дня следуют с точностью расписания поездов. Брызнут они с неба, как девичий каприз, и не успеешь ты вдохнуть влажного ветерка, как солнце смело с небосклона последнюю тучу.

Устроители традиционных концертов в музыкальном павильоне на площади могут на год вперед записать в программу тот вечерний час, когда, даже несмотря на период дождей, тротуары и скамейки будут наверняка сухи.

Послушать хорошую музыку, часто под звездным небом и под аккомпанемент ветра, шуршащего в кронах пальм, – это регулярные развлечения жителей Сан-Хосе.

Однако вся Центральная Америка знает, что у площади в Сан-Хосе есть еще иная и гораздо более старая традиция. Как и везде в тропиках, жизнь тут тоже начинается лишь вечером. И начинается точно, изо дня в день, на протяжении, может, ста, а может, и трехсот лет. В седьмом часу молодежь всех слоев населения принимается водить по тротуару, окружающему парк, своеобразный двойной хоровод. Только вокруг парка. В парк же могут входить лишь пожилые и женатые люди.

Девушки идут четверками, циркулируя по внутренней половине тротуара. А по внешней, навстречу им, движутся строгие четверки парней. Порядок, без малого достойный монастырских уставов. Но никак не вяжутся с монастырем взрывы смеха, гомон и веселье над площадью. За все время прогулки – почти что обязательной для молодежи – парии ни словечком не перекидываются с девчатами. Если кто-то захочет ближе познакомиться с девушкой, он должен поздороваться. Получив ответ, парень имеет право сделать согласно установленному порядку следующий шаг. Он наносит визит родителям девушки и просит разрешения встретиться с ней. Таково по крайней мере правило Сан-Хосе.

Судя по спокойствию и размеренности, в первое время могло бы показаться, что Сан-Хосе живет ленивой жизнью провинциально-городских снобов. Но за внешним покоем и вошедшим в обычай соблюдением традиций не скрывается гражданская и культурная пустота провинциального города. В здешних людях живы не только влияния древней Кастилии, но и заветы трудолюбивых первопоселенцев.

В этой среде, как и почти на всем свете, мы нашли горстку наших соотечественников. Жизнь каждого из них – драма, полная крутых поворотов, неожиданностей, борьбы за существование и примеров силы и зрелости наших люден. Ни один из них не попал в Коста-Рику прямо с родины. Они покинули Чехословакию задолго до войны и в Латинской Америке прошли голодную школу изгнанников. Судьба бросала их из страны в страну, от профессии к профессии. пока они не обосновались на этой маленькой земле между двумя Америками и двумя океанами. Один разводит тропические фрукты, другой открывает костариканский рынок нашим товарам. Третий земляк, некогда сокольский[4]4
  «Сокол» – старейшая спортивная организация в Чехословакии. (Прим. перев.)


[Закрыть] чемпион, стал преподавателем физкультуры и ввел нашу гимнастическую систему во все государственные школы Коста-Рики. В каникулы он регулярно нанимается матросом на рыболовное судно и целых два месяца работает на Тихом океане. И ныне Коста-Рика привлекает скромных и работящих людей. Фанфаронов, авантюристов и искателей легкой наживи всегда больше манили державы на юге, Аргентина и Бразилия. Там живут ради заработка. Здесь зарабатывают на жизнь.

Иногда, словно белые вороны, здесь появляются потерпевшие крах политические пли «политические» деятели, которые бежали с родины уже после освобождения и теперь как неприкаянные бродят из страны в страну. Земляки предпочитают их здесь не замечать, местные жители поворачиваются к ним спиной.