Текст книги "Меж двух океанов"

Автор книги: Иржи Ганзелка

Соавторы: Мирослав Зикмунд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

– Кто их здесь ждет? – с гневным осуждением говорил о них наш соотечественник, проживший в Коста-Рике четверть века. – Кто их звал сюда? Мы можем дома прямо посмотреть в глаза каждому, а те? Они по дешевке продают себя, свой труд и свои убеждения…

«Так убивает Сузана!»

Отношение к бою быков разделило Латинскую Америку на два лагеря. В одном правительства склонили головы перед традицией и интересами министров финансов, в другом утонили корриду в уставах обществ по охране животных.

В Коста-Рике вынесли соломоново решение. Лишиться волнующего зрелища, не увидеть дикого быка, балета эспады, бандерилий в загривке животного – нет, нет, ни за что на свете! А как же быть с кровопролитием на глазах у женщин и детей? С истязанием бедной твари? Решение нашлось: бон проводиться будут. Тореро сможет выделывать свои очаровательные пируэты, сможет играть собственной жизнью, сможет доводить быка до исступления, но он не будет иметь права убить его. Как только судья решит, что победа одержана, истекающего кровью быка уведут с арены.

За оградой его прикончит мясник. Ура, да здравствует компромисс!

Но костариканцы не дали обмануть себя за понюх табаку. Они устроили аттракцион, который не так-то легко найти где-либо в других местах. Мы познакомились с ним через два дня после приезда.

«Asi mata Zuzana Rojas!» – на всех углах кричали рекламы. – «Так убивает Сузана Рохас! Эмансипированная женщина! Мужество и искусство современной женщины!» С реклам улыбались три девушки, одетые в традиционные traje de luces – сверкающие куртки тореадоров. А под фотографиями – бычья голова, налитые кровью глаза, шпага, по самую рукоятку вонзенная в шею.

– А как же ваша Сузана убивает быков, если у вас это запрещено? – спросили мы соседа, сидящего на скамье просторной арены.

То, что мы иностранцы, он понял сразу. Ведь ни у одного «тико», урожденного костариканца, столь наивный вопрос никогда не сорвется с языка.

– Реклама есть реклама, – обстоятельно начал он. – Сузана убивает. И еще как убивает! Но только в Колумбии. Здесь приходится смиряться. Этот снимок на рекламах – из Боготы, а с фотографии кровь не течет. Не покажи нам хотя бы этот снимок, кто бы поверил, что те девчонки вообще способны на такое! И все равно это не действует: посмотрите, какая малость людей на трибунах. Наверно, скоро прикроют…

Под дикий рев на арену вышла хрупкая девушка с черными волосами, связанными сзади широкой лентой, в светло-сером наряде эспады. Отвесив изысканный поклон перед судейской ложей, она обошла арену, на все стороны раздаривая улыбки.

Затем выпустили первого бычка. Это отнюдь не был классический бык, выращенный для тореро; он не походил даже на обыкновенного быка. Песок арены яростно взрезал копытами рослый годовалый теленок, едва ли взрослый бычок. И так как единственным препятствием на арене была Сузана Рохас, он ринулся на нее. Дальше все шло очень быстро. Молниеносная атака, взмахи красно-желтым плащом, неуверенное отступление на цыпочках то туда, то сюда. С трибун плеснул теплый дождик тридцати ладоней. Сузана приободрилась.

Первая пара украшенных лентами бандерилий торчит у бычка точно в загривке. Град аплодисментов. Вот уже вторая пара, третья. Сигнал отбоя, ура, да здравствует Сузана!

– Был тут как-то раз один мексиканец, – ударяется в воспоминания наш сосед. – Господи боже, вот это был бой! В жизни ничего подобного не видел. А каков конец! Тот тореро позабыл, что он не в Мексике, и убил быка. Ну, что можно сказать? Полицейские к нему, прямо на арену, хотели упечь в кутузку вместе с его парадным traje de luces. Не желайте себе увидеть то, что там началось. Мы, понятное дело, кинулись защищать мексиканца, но полиции было больше. Двадцать человек увезли тогда в больницу.

Между тем на арене уже другая участница. Страх сквозит в ее глазах и судорожной улыбке, страх подгоняет ее и в те минуты, когда она уклоняется от быка. Ждешь не дождешься, пока пролетят они. Вот она споткнулась о полу плаща, упала, несколько долгих, как вечность, секунд, лежит, беззащитная, лицом в песке; животное проносится, перескакивая через девичье тело. На арену выбегают две-три помощницы, чтобы отвлечь быка. Девушка встает, отряхивает брюки и неуверенно оглядывается на чьи-то руки, которые подают ей через барьер первую пару бандерилий.

– Ну, давай, давай! – хлещут ее с трибун громкие выкрики подростков. – Раз не можешь одолеть его тряпкой возьми маузер, красотка!

С десятого ряда было видно, как она с трудом глотнула воздуху. Словно затравленный зверек, осмотрелась вокруг и побежала навстречу быку, держа бандерильи над головой. Бежит, бежит, все мельче и мельче ее шаги – и вот бандерильи падают на песок, а Беатрис стремглав несется к барьеру. Она влетела в проход за секунду до того, как доски ограды затрещали под ударами бычьего лба. Фанфара, преждевременный конец боя, свист, издевательские смешки и ругань. Антракт.

Да, антракт, хотя и начинается следующее, еще более удивительное представление.

Девушки в национальных костюмах, Сузана Рохас и ее помощницы, медленно проходят вдоль трибун с желто-белым папским флагом, растянув его за уголки, как простыню. А впереди идет мальчик с большим штандартом: «Recoleta a beneficio de la lglesia de la Santfssima Trinidad en Barrio Mexico» – «Сбор в пользу церкви Наисвятейшей Троицы в районе Мехико».

На папский флаг падают монеты, Сузана Рохас поднимает с песка упавший рядом колон. А оркестр в проходе оглушительно играет польку «Жаль любви».

Страх

Журналисты, читатели, слушатели и друзья из пятидесяти стран в разговорах о нашем путешествии всегда сходятся на одном вопросе: «Какая из всех этих стран была самой лучшей?»

В числе первых наверняка была бы Коста-Рика, если бы…

Это роковое «если бы» известно каждому, кто прожил в Коста-Рике хотя бы совсем незначительное время. Сколько уж раз в Южной и Центральной Америке мы натыкались на ужасное слово «terremoto». В Коста-Рике оно неизменно как бы висит в воздухе. Здесь люди хорошо знают, что это такое, когда земля колеблется, дает трещины, разрывается и выворачивается наизнанку, когда за несколько секунд она отнимает у людей все, чем они ее украсили, – от мостков через ручьи до президентских дворцов.

Землетрясение, страшное, уничтожающее и убивающее все, ежедневно, ежеминутно угрожает самой населенной части Коста-Рики. Испокон веков здесь находится один из главных в Латинской Америке очагов вулканической деятельности. Но опасность непрестанно грозит также и всей стране. По ее территории от панамской границы на северо-запад, уходя далеко в Никарагуа, тянется горный хребет вулканического происхождения. От него к берегам Тихого океана расходятся десятки сопок. На карте Коста-Рики язвы вулканов обнаруживаются даже в области Атлантического побережья.

Километрах в тридцати по прямой от Сан-Хосе вздымается к небу вулкан Ирасу, а рядом с ним второй – Турриальба. Им обоим еще очень далеко до того непробудного сна, в который погружены потухшие вулканические нарывы на побережье. И это вам не какие-нибудь горки. Оба они чуть-чуть не достигают высоты в три с половиной тысячи метров. По другую сторону от Сан-Хосе раскаленная лава выжгла еще один большой участок местности, где господствует вулкан Поас. Во всей стране нет такого человека, который видел бы этих трех великанов спокойными. из одного все время валит дым и серные газы, у другого в недрах раздается гул и гром, под склонами третьего из земли бьют огромные гейзеры, а из кратера иногда поднимается на восемьсот метров мощный столб перегретых паров, серных вод и шлака.

Это созвездие вулканической красоты, зла и постоянной угрозы так близко от Сан-Хосе, что его можно наблюдать прямо с площади. Но не хватит и целых часов, чтобы перечислить особенности остальных костариканских вулканов.

Деятельность некоторых продолжается непрерывно, другие пробуждаются ото сна в такие минуты, когда люди в окрестностях меньше всего ждут этого. Они не говорят о дамокловом мече вулканов, не вспоминают о них больше, чем требуется. Но когда в разговоре речь заходит о вулканах, слова начинают звучать, как удары молота.

– Послушайте, – заключил беседу один из наших костариканских друзей. – Разве известно мне, найду ли я вечером свой дом таким же нетронутым, каким я оставил его днем? Крыша у меня над головой для того, чтобы защищать меня.

Но кто вечером поручится, что утром эта самая крыша не погребет меня?

Дорогой радости и гибели

По отличному асфальтовому шоссе поднимаемся на зеленые склоны над Сан-Хосе. Пока город у нас за спиной, глазам открываются широкие долины. Но через несколько километров дорога еще круче уходит вверх, кружит серпантинами, как бы отыскивая проходы из ущелья в ущелье, и несет нас все выше и выше.

Там, на другой стороне, перед Сан-Хосе, мы проезжали селение за селением. Здесь их можно было бы сосчитать на пальцах одной руки. Вместо них в этом романтическом краю друг за другом следуют лишь одинокие асьенды. И с шоссе у них больше общего, чем могло бы показаться на первый взгляд.

Еще недавно сюда вела временная дорога, проезжая только в сухое время года. Но и тогда повозка была тут редкостью – если, конечно, в краю царило спокойствие, как сегодня. А не раз случалось, что ее заполняли сотни обезумевших от страха животных и толпы люден, которые в панике бежали вниз, к городу, преследуемые призраком падающих домов, лавы, дыма и разверзающейся земли.

Однако старая дорога отжила свое, и правительство встало перед трудным выбором: либо перестроить жизненно важную артерию, соединяющую столицу с портом Пунтаренае, либо угодить нескольким богатым владельцам асьенд, старому и новейшему дворянству, бывшим, настоящим и будущим членам парламента и правительства. На прежней дороге деревянные кареты провинциалов чувствовали себя как дома, а современные американские лимузины капитулировали. Кому дать новое шоссе? Порту Пунтаренасу или асьендам? Дно государственной казны пустовало, кредита хватало только на одно капиталовложение.

В результате парламент принял соломоново решение: построить шоссе для туристов, которые приезжают осматривать вулкан Ирасу. Если туда не провести хорошего шоссе, они станут возить свои доллары к соседям. Выгадает и Картаго, старейший город Коста-Рики, – новое шоссе пройдет через него и закончится почти на вершине вулкана на высоте более трех тысяч метров над уровнем моря. О том же, что прямо на трассе находятся асьенды тех, кто должен был одобрить закон, предложение тактично умалчивало. Зато оно оговаривало, что со всех иностранцев за пользование этими тридцатью километрами шоссе будут взиматься высокие сборы.

Предложение сделалось законом, но едва успели рабочие залить асфальтом последний километр, как президент перестал быть президентом. Шоссе, а в придачу к нему и долларовый долг Соединенным Штатам за материалы и дорожные механизмы остались. Сборы не взимаются, так как многого никто не заплатит, а малого не хватило бы даже на административные расходы. До Пунтаренаса, важнейшего порта страны, продолжают ездить по разбитой дороге, которая тщетно взывает хотя бы к ремонту.

Над котлом Ирасу

Новая дорога открывает гораздо больше, чем сенсационный финиш на вулкане. Тридцать километров от Сан-Хосе до конуса Ирасу – это сплошная цепь приятных неожиданностей. Уже сам край – один из красивейших в Центральной Америке. Сразу за городом он как бы расчесан гребнем эвкалиптов, которые из аллеи вдоль шоссе переходят в душистый полумрак глубоких рощ. Их темная зелень серебрится на солнце среди кофейных плантаций. И снова дорогу обдают зноем пастбища, чередующиеся с последними остатками субтропического леса. Прозрачный горный воздух, мягкое солнце и пухлые купы облаков создают в этом краю одну волшебную картин) – за другой. Две трети пути, Картаго. Престольный город губернаторов времен колониализма.

Это особенный городок. Весь он – от домиков на окраине до обширного, грузного кафедрального собора – выстроен из дерева. Конечно, здесь близко вулканы, землю часто выбивает из седла. Дерево защищает жизнь, а кирпич и камень сокрушают ее. Почти за четыре столетия Картаго не раз залечивал раны, катастрофические землетрясения дважды ровняли его с землей, не оставляя камня на камне. Но город вновь поднимался из мертвых. Люди, которые родились здесь, приросли к этим местам всем сердцем. Они никогда и не надеялись строить на века. Годы труда и секунды, уничтожающие этот труд, стали в их жизни такими же непременными, как день и ночь, и люди считаются с этим. Боятся же они только камня.

Недалеко от деревянного собора в эвкалиптовой роще лежат развалины большого каменного храма. Дважды начинали сооружать его, и дважды он рассыпался, не успев дорасти до сводов. После последнего землетрясения жители Картаго оставили руины солнцу и ветрам. И вернулись от камня к дереву.

Картаго расположен прямо у подножья вулкана Ирасу, в тысяче пятистах метрах над уровнем моря. Выходя из его улиц, шоссе начинает крутить по склонам и за несколько километров взбирается почти на две тысячи метров. Его конец под главной вершиной Ирасу превращается в узкую, но прочную дорогу, преодолевающую последний подъем к самой вершине вулкана. На площадке, лежащей на высоте трех с половиной тысяч метров, дорога сворачивается в маленькую петлю.

Испокон веков солнце гневается на великана Ирасу. Только здесь и нигде больше прячется оно за легкие пушинки облаков, затянувших всю вершину. И лишь для кучки робких путников оно по доброй воле приподнимает эту белоснежную завесу: «Смотрите, дети мои, изумляйтесь и – молчите…»

В шестидесяти километрах к юго-западу, за зубцами гор, поблескивает гладь Тихого океана; на том же расстоянии к северо-востоку, совсем на горизонте, покоится в бархатном ложе дымки Атлантический океан. А далеко-далеко на северо-западе, где-то за границами Коста-Рики, лишь угадывается сквозь насыщенный влагой воздух озеро Никарагуа.

А прямо под ногами у нас лежит иной мир – исполинский серый котел, изборожденный бесчисленными оврагами и рытвинами. В памяти возникает картина – потоки раскаленной лавы, некогда стекавшей назад, в бурлящий тигель, который снова и снова плавил ее и выбрасывал к небу. Так, наверное, выглядит ныне и жерло Вовоквабити, новорожденного вулкана, который мы крестили два года назад в сердце Африки.

На три-четыре сотни метров спускаются изрытые склоны к краям внутреннего кратера, этой дымовой трубы Ирасу, непрестанно выбрасывающей клубы пара и желтоватого дыма. Кратер влечет к себе, притягивает как магнит. Но стоит только склониться над ним за последним выступом скал, как он тут же затуманивает тебе мозг страшным головокружением. Внизу, на дне, кипит и бурлит желто-зеленое озеро, выпуская чудовищные пузыри серных газов, гулким грохотом сотрясая каменную воронку. Бога ради отвернись, оторви глаза от этого гипнотизирующего зрелища и беги, беги к тем черным точкам наверху! Вернись к людям, пока головокружение не сбросило тебя в этот жуткий котел!

И как же вдруг сразу становится хорошо, когда ты, чувствуя бешеный стук сердца, снова вскарабкаешься на вершину. Как мило звучит людской голос, какое спокойствие вливает в тебя слово человека. И как понятна тебе эта покорная запуганность в глазах, прикованных к кратеру! Молча стоят здесь группы людей из асьенд, из деревень и из Сан-Хосе, люди в традиционных нарядах и городских костюмах, водители и ремесленники, иностранные туристы, женщины из селения, что под самым вулканом, студенты, молодежь. Ее здесь больше всех. И только нет здесь профессионального гида, да он и не требуется никому. Тут не нужно слов.

На самый край кратера поднялись несколько пожилых женщин и мужчин, селян. Остановились, один за другим встали на колени и перекрестились. Долго, долго стоят они, коленопреклоненные, не шевелясь, глядя туда, вниз, в дымящуюся пропасть. Зачем пришли сюда эти люди? Склонить головы перед богами подземелья? Безмолвно упрекнуть Гефеста за тех, кого он отнял у них в последнем приступе неистовства? Или принести благодарение за годы жизни?..

ГЛАВНОЕ НЕИЗВЕСТНОЕ– ГУАНАКАСТЕ

Газеты в Сан-Хосе уделяли этому не слишком много внимания. Да и зачем? Кому здесь интересно, начались дожди в провинции Гуанакасте или еще только собираются? Разве сейчас кто-нибудь ездит из Сан-Хосе в Гуанакасте? Иногда дожди там обрушиваются на неделю раньше, иногда двумя неделями позже. Людям на асфальте Сан-Хосе от этого ни жарко, ни холодно, а земледельцы во всей пограничной области ждут влаги как спасения. Они хорошо знают, что после первых дождей путешествиям на долгие месяцы конец. Поэтому они заблаговременно привозят себе запасы на полгода, а там пусть хоть чертям тошно станет! Из года в год повторяется одна и та же история: пыльные и глинистые дороги приморья превращаются в непролазную грязь, реки и потоки вздуваются и выходят из берегов. И все это кратко называется invierno, зима.

Для нас же это было событием номер один: в Гуанакасте начались дожди.

Неприметное сообщение в газете сразу же напомнило нам еще об одном факте, не менее печальном и малоутешительном. О том, что мы узнали из разговора с мексиканскими бродягами по свету, которых встретили в Гольфито две недели назад.

– Местами нам приходилось тащиться на ограниченной первой скорости, – сказали они тогда, не вдаваясь в подробности. – Хуже всего было у Ла-Круса.

Тот самый Ла-Крус они уже проехали. Без дождей.

А нам еще предстояло проехать его. Льет уже там или нет?

Что такое emergency low, ограниченная первая скорость у вездехода «джипа», мы знали слишком хорошо. Правда, их четырехколесный ветеран был отнюдь не новенький'! он отслужил свое где-то на фронтах Дальнего Востока и был вполне готов перейти на пенсию. Но с теми парнями ему досталась не самая худшая доля. От Мексики до Панамы он не нес почти никакой тяжести. О том снаряжении, что было у Штепана Галабука и Харта Глеесена в двух холщовых мешках, не стоило и говорить. Третий человек в машине весил бы больше.

– А мы все еще везем с собой восемь центнеров, – сказали мы тогда, тоскливо глядя на прогнувшиеся рессоры «татры» и ее придавленные шины.

Но решить мы были обязаны. И теперь же. Либо направиться дальше по дорогам, а вернее – по бездорожью, к границе Никарагуа, либо вернуться в Пунтаренас и пуститься ка очередную перебежку по воде. Но нам уже поперек горла встали все эти лягушачьи прыжки по морю и железной дороге. Начиная с Панамы это было сплошным ожиданием, погрузкой и выгрузкой, раздобыванием портовых кранов и помощников, плавучих скорлупок, железнодорожных платформ. «Татра» все же предназначена для того, чтобы возить нас, а не для того, чтобы мы возили ее. Иначе мы бы совсем уподобились господину Глиддену из Массачусетса, который полвека назад совершал первое кругосветное путешествие на автомобиле, делая один прыжок за другим. Пятьдесят лет назад он имел на это право, ибо соперничал только с каретами.

– Так и быть, завтра утром едем дальше. По суше, пока будет можно. Зайди еще раз в министерство общественных работ, может, там уже получили телеграмму из Гуанакасте, А я пойду узнавать у радиолюбителей.

На запад от Сан-Хосе

«Carretera todavia transitable», – лаконично сообщала телеграмма, которую нам показали в кабинете министра. – «Дорога пока еще проезжая».

– Но ненадолго, – прибавил чиновник. – Дожди могут начаться каждый день – и тогда конец. Эти данные на сегодняшний полдень, вполне допустимо, что они уже устарели.

Клуб радиолюбителей не уступал министерству. Поддерживая связь с несколькими современными робинзонами, живущими в далекой глуши провинции Гуанакасте, он получает сведения давностью не более часа. «За Лас-Каньясом проехать еще можно. Но небо все время затянуто, вам бы следовало поспешить».

Лихорадочные сборы, последняя заметка в путевом дневнике, осмотр машины, бензин, масло, запасы на дорогу. И лишь далеко за полночь погас, наконец, свет на ночных столиках в пансионе, который целую неделю был нашим домом.

Утреннее солнце гнало перед «татрой» ее собственную тень по знакомому шоссе от Сан-Хосе до Пунтаренаса. Деревня Сан-Ремон, необходимо остановиться: здесь последняя бензозаправочная станция. Дорожные полицейские на двухцилиндровом «харлее» заинтересовались не столько документами, сколько необычным видом заграничной машины, которая возит мотор сзади, вместо того чтобы держать его под передним капотом.

– А куда вы, собственно, едете? – спрашивают они скорее из любопытства, чем по служебной обязанности.

– В Никарагуа.

– Стало быть, до Пунтаренаса, а после пароходом, да?

– Нет, сеньор, по земле… то есть хотим попытаться.

Полицейские с недоверием посмотрели на нас.

– Послушайте, месяц назад, еще в су. уое время, сюда притащили вездеход – он застрял где-то там, в реке. В прошлую неделю оттуда приехал один, в грязи по уши. А у него был «джип» с лотками на все колеса. Мостов там нет!

– Мы знаем об этом.

– Bueno, bueno. В таком случае – счастливого пути!

Руки взлетают к козырькам фуражек. И «татра» с полным баком и полными канистрами выезжает навстречу ненадежным километрам.

В плену тропического ливня

Развилка с дорогой к порту Пунтаренае давно осталась позади нас. Цветущие кофейные плантации, леса и банановые рощи исчезли, как фата-моргана; вместо них дорогу со всех сторон обступил край, изможденный солнцем и засухой. Песок и высохшая глина, кое-где щетинка выжженной травы и заросли колючек, совершенно такие же, как в Чако на границе Аргентины и Парагвая. С той лишь разницей, что пейзаж здесь исковеркан безотрадным лабиринтом низких крутых холмов.

Широкая трасса недостроенного шоссе просто издевается над путевыми планами. В скором времени она переходит в узкую, извилистую дорогу. Двадцать, тридцать километров ползет «татра» с бугра на бугор; нигде ни живом души, не говоря уже о человеческом жилье или даже деревне.

Только через сорок километров из-за вершины холма показалась кучка деревянных построек. Около них валяются остовы автомобилей, бочки из-под бензина, ржавые механизмы и труды стертых шин. Старый лагерь тех времен, когда здесь готовились строить шоссе, проезжее круглый год.

А теперь даже готовиться перестали.

На холме возле лагеря растерянно суетится вокруг небольшого автобуса горстка людей. Шофер ругается с механиком, который лежит под другой машиной, ковыряясь в неисправном сцеплении.

– Те digo, по pasaras! – кричит он из-под машины. – Говорю тебе, не проедешь! Два дня дождя не было, но ты погляди на небо!

Механик высунул голову и показал гаечным ключом на тучи, прямо перед нами плывшие низко над землей и как бы привязанные к ней двумя косыми полосами ливня.

– А если завязнешь?

– Не бойся! – криком изливает свою злость шофер. – Не тебе же оплачивать бензин за всю дорогу из Сан-Хосе и обратно, если я вернусь!

– А кто тебе возместит убытки, если все переломаешь или утопишь в грязи, а? Ведь даже младенцев везешь. Ты, что ли, станешь их кормить, пока дорога не подсохнет?

Несколько пассажиров очень кстати вмешались в спор: они заодно с шофером, согласны рискнуть. Этот старый автобус для них – почти последняя, хотя и не совсем надежная возможность добраться до дому в Багасес, в Лас-Каньяс, в деревни, затерянные на северо-западных равнинах в шестидесяти километрах отсюда. Сейчас как раз начинается, а может быть, уже начался период изоляции, продолжающийся несколько месяцев. Из Сан-Хосе до их домов не доехать даже на велосипеде. А попробуй-ка в такую даль шлепать по вязкой жиже пешком!

Более осторожная часть пассажиров подчинилась, механик пожал плечами и вдруг подбежал к окошку уже тронувшегося автобуса.

– Поспеши, брат, ветер в нашу сторону!

В следующие секунды мы поняли, почему работы на строительстве нового шоссе бесславно кончились именно на этом холме. Прямо за его вершиной открывается стометровая впадина. Дорога круто спускается в нес, без поворотов, напрямик. Перегруженная «татра» опасно разгоняется, хотя мы удерживаем ее первой скоростью, а от тормозов идет дым. На сыпучем грунте колеса то и дело теряют опору. А на дне – первый брод с неприятными, обрывистыми берегами. Но в нем было немногим больше четверти метра воды – только еще предвестник наступающей борьбы. Дорожная карта показывала, что до Лас-Каньяса будет шестнадцать рек и речушек. Разумеется, без мостов. Дальше за Лас-Каньясом, к границам Никарагуа, вообще кончалось независимо от погоды нерегулярное транспортное сообщение. Вполне достаточной для него преградой было состояние дороги даже в самое сухое лето.

Некоторое время перед нами маячит кузов автобуса. Шофер гонит его по плохой дороге с бешеной скоростью. Высокая, набитая людьми машина на поворотах опасно наклоняется. Для такого автомобиля да еще на такой дороге вполне достаточной была бы скорость сорок километров, и то потребовались бы крепкие нервы. А эта колымага перед нами скрипит, дребезжит и стонет, делая семьдесят километров в час. Шофер на самом деле отчаянно дерется за каждую минуту, зная, зачем это нужно. Мы прибавляем газу, и вскоре автобус скрывается в туче пыли за нами.

Что-то стукнуло по ветровому стеклу. Потом еще раз. Первые капли дождя. А через несколько секунд они слились на стекле в сплошные потоки. Плотная пелена дождя сократила видимость до пятидесяти шагов. Вот уже «татра» принялась выделывать пируэты. С огромным трудом она удерживается между канавами по крайней мере до той минуты, пока не удается затормозить ее мотором. Третья скорость, вторая, первая… и уже только ливень хлещет тишину выключенного двигателя плетьми воды, которые, подобно фонтану, разбиваются и разбрызгиваются по капоту и ветровому стеклу.

Вдалеке, позади нас, в ливень въезжает и автобус. Шофер продолжает рисковать даже на мокрой глине, но не проходит и десяти секунд, как его автобус оказывается поперек дороги, задними колесами в кустах. Теперь мы в двойном плену. Все помыслы о бегстве из окружения можно спокойно отложить в долгий ящик.

В голове мелькает воспоминание о топкой грязи на сомалийско-кенийской границе в канун сочельника. Здесь мы хоть не будем задыхаться в пятидесяти девяти градусах оранжерейной жары. Дуновение прохладного ветерка сквозь сантиметровые щелки окна освежает потное тело, помогает привести мысли в порядок. Спокойствие! И терпение!.

Из огня да в полымя

Уходя, ливень напоследок словно взъярился, стегнул там и сям по лесу водяными бичами и унесся с ветром полудня. Покров туч заметно полегчал, но не пропустил солнце на мокрую землю.

Сосед позади нас все еще торчит задними колесами в кустарнике. Шофер гонит пассажиров в грязь, в который уж раз требуя освободить машину. Тщетные усилия. Ни благими желаниями, ни злостью дороги не осушить. Никто теперь не знает, сколько времени придется тут вместе ждать. Может быть, выехать удастся ночью, а может, и через неделю. Пессимисты заявляют, что остается лишь возвращаться пешком, так как автобус застрял здесь до самого конца дождей. «Мы же вам говорили это у дорожного лагеря! Мы хотели вернуться!»

Поистине надежное предисловие ко всеобщей перепалке. Приятная перспектива!

В сгущающихся сумерках где-то впереди загудел мотор грузовика. За поворотом дороги меньше чем в километре от нас он завыл на высоких оборотах, замолк и, как бы взяв второе дыхание, снова взревел. В последний раз. А потом в глухой тишине леса слышалось только, как падают с листа на лист капли воды.

Идем на разведку, следом за нами бредет шофер. Его перессорившийся балаган на колесах утихомирится и без него. В размокшей глине ноги разъезжаются как на льду. После каждых пяти шагов нам приходится счищать с подошв килограммы налипшей глины. Наслаждение не из великих, но именно эти нашлепки на подошвах придают нам максимум надежды на избавление, если ночью нас не постигнет новое водяное бедствие. Большая часть воды растеклась по глинистой поверхности дороги, размочив лишь тонкий верхний слой, который и прилепляется к обуви на каждом шагу. В следах же остается сухая пыль. За ночь, возможно, она впитает с поверхности избыток воды, а утром…

Через полчаса мы были у товарищей по несчастью. Грузовик с пятью тоннами леса и с цепями на колесах, накренившись, засел, как в гнезде, в придорожных кустах. Люди сплошь в грязи, извилистый след на дороге говорит обо всем. И он сух, как трут! Вся мокрая глина накрутилась на шины.

Но как они добрались до этого места?

– Чего спрашивать? – отрубил помощник водителя. – Вы только посмотрите туда, всюду песок – одна радость. В Лас-Каньясе даже не капало. Этой проклятой глины тут всего несколько километров. Несколько жалких километров! Сперва мы чуть было не вывалили все, а теперь вот работаем как ишаки. Прокля… – он оборвал себя на полуслове и прислушался. Да, вдали раздавался шум мотора.

– Видите, вот и мы так же строчили и вдруг – хлоп! Хорошо еще, если он увидит нас по свету фар.

Этой второй машине повезло, она вовремя остановилась на песке, вслед за ней подъехали еще два грузовика.

Между тем в автобусе был сплошной хаос. Дети плакали от голода, несчастным матерям нечего было дать им. Нашего неприкосновенного запаса для всех не хватило, и много рук осталось пустыми.

Казалось, что ночи не будет конца.

После полуночи отказались от всех попыток и водители грузовиков. Лишь к утру нас одолела усталость. Уже засыпая в гамаках между деревьями, мы чувствовали, как мучит нас засевшая в голову неотвязная мысль: «Не опоздай мы всего на одну минуту, и могли бы быть далеко отсюда». Всего на одну минуту опередил нас ливень.

Одна минута… одна… минута…

Свежее утро над лесом, дорога словно выметена, машин нет. Смутно припоминаем, что на рассвете сквозь сон слышали рокот грузовиков. Исчез и автобус.

– Нет ли чего-нибудь в машине к этим сухарям?

– Полбутылки воды. Подожди, я принесу, а ты сложи пока гамаки.

Не прошло и пяти минут, как со стороны дороги послышался треск веток и раздался голос Иржи:

– Сюда едет машина!

– Откуда?

– От Сан-Хосе. Бери скорее гамаки и иди!

А дальше все разыгралось стремительно, как в детективном романе. Заскрипели тормоза, секунды изумления, растерянность.

– Простите, сеньор… вы не знаете дороги до…

Вместо ответа от руля резануло острое:

– Кто вы такие?

– Послушайте, сеньор, – говорит Иржи, с трудом избавляясь от последних пут утренней сонливости, – не могли бы вы хоть опустить свой револьвер? Вы же видите, что у меня нет оружия.

– Не сердитесь, но в здешних краях…

– Благодарю. А еще приятнее было бы, если бы вы совсем убрали эту хлопушку. Мы едем через Никарагуа в Мексику, чехословацкие журналисты, и хотели бы попросить у вас информа…