Текст книги "Те, кто любит. Книги 1-7"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

Голос отца объявил номер заключительного гимна. Все встали, откидные сиденья поднялись со стуком. Многие гимны молитвенника были такими продолжительными, что для их исполнения требовался целый час, но преподобный мистер Смит всегда выбирал самые короткие, учитывая, что прихожане не в состоянии спеть длинную мелодию и они были благодарны выбору священника.

Повернувшись к выходу, Абигейл увидела Джона Адамса, его круглое краснощекое лицо. Он стоял рядом с Коттоном Тафтсом, певшим с воодушевлением. Она была поражена их присутствием на службе в Уэймауте. Абигейл не видела Джона и не слышала от него ни словечка с тех пор, как две недели назад послала ему рецепты кузена Коттона. Он явно предпринял трехмильную поездку в Уэймаут не ради совета врача: он выглядел совершенно здоровым.

К моменту, когда она завершила череду взаимных воскресных приветствий, Джон Адамс удалился вместе с семейством Тафтс. Абигейл была огорчена, что упустила Джона.

Чай во второй половине дня в Уэймауте был светским мероприятием. За чаепитием встречались друзья и родственники; они ели свежее печенье, цукаты и орехи, запивая ароматным чаем, обменивались последними новостями и обсуждали насущные проблемы, такие, как образование нового графства, отделяющегося от Суффолка, или блестящую защиту молодым адвокатом Джеймсом Отисом интересов колоний от пагубных постановлений британских властей. По воскресеньям в доме преподобного мистера Смита вместо ужина подавали чай с закусками.

Для миссис Смит это был «звездный час». В доме собиралось около сорока прихожан: здесь были члены семейств Хэмфри, Ловелл и Торр, проживавшие к северу от Бэк-Лейн, дьякон Джошиа Уотерман, владевший землей по обе стороны дороги от пруда Уайтман до Хэнгхэм-Лейн, и члены семьи Бикнелл, жившие за домом Уотермана в конце Шип-стрит. Аппетитный набор кексов всегда привлекал добрую компанию.

Элизабет Куинси Смит получала удовольствие, разливая чай, с достоинством и грацией восседая во главе стола. Высокая прическа придавала ей аристократический вид. Миссис Смит гордилась своими голландскими скатертями, красивым английским серебром, чайной посудой с синим рисунком из Делфта, хорошо сервированным, но без показухи столом, где многое было щедрым приданым семейства Куинси. Абигейл восхищалась легкостью, с какой ее мать разливала порции чая во множество чашек и одновременно смотрела на гостей, задавая им вопросы о детях, здоровье, урожае и текущих нуждах церкви, последние, как правило, приводили в конечном счете к определенным решениям.

Абигейл чувствовала, что жители Уэймаута слегка благоговеют перед видной богатой женой пастора и почитают ее. Не позволяя себе иметь близких друзей, ее мать не искала себе фаворитов и не создавала врагов. С раннего детства Элизабет Куинси готовилась к нелегкой роли жены священника. Уэймаут прощал ей убежденность, что она первая леди общины, и то, что она выезжала в роскошном фаэтоне – единственном в округе. Прощал потому, что Элизабет Смит сама покупала шерсть, приглашала бедняков промывать ее, сучить пряжу, ткать, кроить и шить, и все это происходило в комнате, расположенной по другую сторону от столовой. Готовая одежда отвозилась в Бостон на продажу. Элизабет Смит отличалась активностью, способностью щедро делиться своим временем и энергией, а ее муж оказывал благотворительную помощь бедным мальчикам деревни.

Абигейл вошла в большой дом и увидела Коттона Тафтса с женой и тетей Люси Куинси Тафтс. Она заметила Джона Адамса раньше, чем он увидел ее, и задержалась в проходе, соединявшем оба здания, чтобы посмотреть на него. Парик Джона был напудрен, аккуратно расчесан и собран назад, придавая владельцу облик английского судьи, восседающего на мешке с шерстью. На нем был прекрасный воротничок из отбеленного льна, шерстяной сюртук и жилет с длинным рядом пуговиц. Она никогда не видела его столь хорошо одетым.

Джон Адамс приблизился к ней быстрыми энергичными шагами, взял ее руку в свою.

– Спасибо, мисс Абигейл, – сказал он достаточно громко, чтобы услышал Коттон Тафтс, – за то, что вы попросили средство от простуды у вашего кузена-знахаря.

– В нашей семейной традиции, мистер Адамс, помогать больным.

Джон усмехнулся в ответ. Он откинул голову назад, напрягая мускулы щек, и это придало его лицу выражение не худобы, как заметила Абигейл, а компактной силы. Лицо Джона было весьма привлекательным: смелый рисунок темных бровей, короткий нос красивой формы, строгий рот, пропорциональный широко расставленным ясным глазам.

– Сегодня Коттон не в себе, – ответил Адамс. – Он засунул свою книжку рецептур внутрь жарившегося гуся, и я почувствовал себя обязанным сказать ему, что некоторые из его формул напоминают похлебку ведьм.

К ним подошли Коттон и тетя Люси.

– Ну разве это не крючкотвор-адвокат? – спросил Коттон. – Он думает, что непотребная стряпня в его юридических книгах выправит любое известное человеку зло. Но когда он познал мои научные медицинские законы… Нэбби, мне захотелось пить. Можно ли чаю?

Миссис Смит вежливо спросила Джона Адамса о его простуде, наливая ему первую чашку чаю. Пастор Смит тут же вовлек его в дискуссию относительно плохого качества печати бостонских газет. Джон сетовал по поводу малого прогресса в печатном деле со времен Библии Гутенберга, изданной в 1456 году.

Медленно опускались массачусетские сумерки. Гости прощались и расходились по домам, против измороси были закрыты тяжелые ставни. Коттон и Люси также исчезли после третьей чашки. Но не мистер Адамс, как заметила Абигейл. К моменту, когда мать налила ему пятую чашку, он был последним оставшимся визитером. Миссис Смит поднялась во весь свой величественный рост, превышавший на несколько дюймов гостя, и протянула ему руку.

– Благодарю вас за то, что вы пришли, мистер Адамс. Надеюсь, вы скоро снова будете в Уэймауте. В таком случае доставьте нам удовольствие вновь видеть вас.

Второй раз за этот день Абигейл почувствовала разочарование. Она хотела поговорить с Адамсом с глазу на глаз. Возражать матери она не могла. А ее отец мог. В то время как Джон Адамс торопился поставить чашку на безупречно чистую скатерть миссис Смит, Уильям Смит дружелюбно сказал:

– Я хотел бы осведомиться у мистера Адамса относительно некоторых последствий дела Уэймаута. Я знаю, что у тебя был трудный день, дорогая, и уже скоро восемь часов. Почему бы тебе не подняться наверх? Я присоединюсь к тебе через несколько минут.

Инициатива перешла в другие руки. Миссис Смит не могла возразить пастору на людях. Ее обошли, и это ей не нравилось. Она церемонно откланялась и поднялась по лестнице.

Преподобный мистер Смит поболтал с Абигейл и Джоном столько времени, сколько посчитал нужным, чтобы заснула жена, затем поднялся и пожелал им доброго вечера. Удивленная Абигейл озорно улыбнулась отцу: «Как он узнал, что я хотела остаться с этим молодым человеком?»

Она положила несколько подушек лимонного цвета перед камином, села, спрятав под себя ноги и закутавшись в платье.

– Не принесете ли вы пару поленьев из дровяного ящика? Он у входа в столовую.

Джон Адамс принес охапку березовых дров, показав тем самым, что намерен оставаться долго или, по меньшей мере, обеспечить комфорт. Сухие поленья быстро загорелись. Абигейл показала жестом, чтобы он сел рядом с нею. Он опустился несколько неуклюже, словно не привык сидеть на полу. Огонь за латунной решеткой охватил дрова, освещая их бликами света и обдавая теплом.

– Рад, что ваш отец не относится ко мне враждебно.

– И мама также. Она просто не одобряет.

– Почему?

– Вы не священник.

– Если все станут священниками, то некому будет сидеть на собраниях конгрегации. Она этого хочет для вас?

– Очевидно, мама думает, что мой удел – тихая жизнь жены священника.

– Вы кажетесь мне крепкой молодой женщиной! – выпалил он.

Она покраснела от столь прямолинейного комплимента, к тому же его взгляд устремился на ее грудь.

– Мистер Адамс, допустимо ли отвечать на вопрос вопросом?

– Обычная процедура.

– Тогда не думаете ли вы, что многие наши разочарования вызваны тем, что у нас складываются ложные представления о вещах и людях?

– Из-за романтичных взглядов на реальность?

– Или же мы даем волю воображению. По своей прихоти мы создаем сказочную страну счастья, а когда разочаровываемся, сердимся не на себя, а на того невинного, о котором мы составили ложные представления.

– Означает ли это, мисс Абигейл, что вы не хотите рисковать своим счастьем из-за того, что жизнь может не оправдать ожиданий?

– Напротив, мистер Адамс. Человек, не способный вынести разочарования, не должен жить в столь изменчивом мире, как наш.

– С этим я согласен! – Он сдвинул свой довольно увесистый зад так, что из-под него выскользнула подушка. – Но откуда такая мудрость? Из книг? Вы слишком молоды, чтобы опираться на личный опыт.

– Вы намекаете, что я повторяю чужие слова? – Она наклонилась вперед, чтобы поправить выскользнувшую подушку, и огонь из камина осветил каштановую прядь волос и темно-карие глаза. – Трудно такое сказать, не так ли? Тому, кто проглотил сотню книг.

– Честно, а также разумно, – произнес он. Затем она увидела мелькнувшее в его глазах озорство. – В начале этого года я написал пространный очерк с поучениями нескольким гипотетическим племянницам, как стать превосходными молодыми женщинами. Хотите послушать некоторые из моих ученых рассуждений?

– Для вашей идеальной девушки? Да, думаю, что могла бы.

– Одно из моих правил поведения молодых женщин в смешанной компании заключается в том, что им не следует быть педантичными в латыни, греческом языке, в науках, не быть разговорчивыми. Полагаю, что они должны высказывать свое личное мнение, когда им интересуются, если они знают что-то нужное компании, не превращать разговор в болтовню о собаках, кошках и служанках или о мелочных личных проблемах.

Она откинула назад голову и звонко рассмеялась. Он последовал ее примеру, но его смех звучал натянуто.

– В состоянии морального возмущения я написал, что ни один свободный мужчина не должен слепо бросаться в объятия леди, которая, быть может, кажется светлым ангелом, но, более вероятно, является адской ведьмой!

Он ожидал услышать иронический смех. Но вместо этого она помрачнела, и на ее глазах показались слезы. Ей захотелось взять в руки его по-детски округлое лицо, как она делала это с младшим братом Билли, когда его обижали или ему было больно.

– Неужели и мужчинам так трудно возмужать? – тихо спросила она. – Я этого не знала. Думала, что только мы, девушки, обречены бродить впотьмах и молить о встрече с родственной душой.

7

Следующее, что дошло до нее от Джона из Бостона почтой через Джермантаун, была приписка к письму Ричарда Кранча, адресованному Мэри, которую Джон Адамс вывел своим характерным почерком: «Мое – не знаю что – владычице Нэбби».

– Никто не смог бы так выдать себя, – проворчала Абигейл, когда Мэри прочитала ей постскриптум. – Он хочет выразить какое-то уважение, но, не понимая свои чувства ко мне, что же он может выразить?

– А ты осознаешь свои чувства к нему?

Расчесывая за туалетным столиком длинные волосы, Абигейл бросила искоса взгляд на сестру. Не прозвучал ли упрек в ее голосе?

– Ты права, Мэри. Если бы я писала, то также не знала, какие чувства выразить. Джон Адамс интересует меня как сложный человек.

– Ты имеешь в виду переменчивость его настроения?

– По правде говоря, он далеко еще не взрослый и когда поступает как мальчишка, то расстраивается.

– В свои семнадцать лет ты мнишь себя совсем взрослой.

Абигейл протянула руку за письмом. Она прочитала текст, написанный Джоном Адамсом. Его добрые пожелания, «которые на радость вам, вашей семье и соседям», Абигейл восприняла как выражение сравнительно нового чувства, ибо в течение двух лет ему удавалось скрывать свой энтузиазм по отношению к клану Смитов, – Джон делал вид, что ревнует ее из-за теплых чувств к молодому королю Георгу: «Хотя до сих пор моя приверженность была неизменной, я приложу все силы, чтобы разжечь восстание».

«Пишет, как юрист из Брейнтри, – подумала она, – маскируя свои чувства витиеватым юридическим языком». Это тронуло и озадачило ее. Очевидно, его оборона против очарования молодых леди ненадежна и слаба; он предпочитает уберегать себя от ран. Но тогда она сама проявила тот вид заинтересованности, какой присущ осторожным молодым людям.

– Мэри, как ты пришла к выводу, что Ричард и есть тот самый единственный? Отец и Коттон приглашали немало молодых мужчин на чай и воскресные обеды. Когда ты поняла, что все остальные не такие, как Ричард?

– Дорогая, зря себя мучаешь. Любовь прозрачна, как вода. Ричард и я искали для брака любимого человека, ну и нашли. Вот и все.

– Все?

– Могут быть и неудачи. Монополия Ричарда на рынке свечей, изготовленных из китового жира, не состоялась, но он намерен открыть мастерскую по ремонту часов. Потом мы купим землю и построим дом, такой же большой, как у дедушки Куинси. Ричард станет церковным старостой, будет выбран…

– Мэри, ты говоришь так, словно все уже произошло.

– Мы будем жить с удобствами. У нас будут дети. Посетим семью Ричарда в Англии. Накопим красивых вещей, наподобие маминого фарфора и серебра семейства Смит. Нэбби, с тобой будет то же самое.

Абигейл сдвигала брови и поджимала губы, когда сосредотачивалась.

– Не-е-ет. Я хочу идти в неизведанное. Возможно, моя жизнь еще до ее начала предопределена на небесах, но я не хочу знать заранее все о ней.

– Не жди сюрпризов.

– Значит, заранее лишиться ожидания удовольствия!

Мэри надела через голову теплую фланелевую ночную рубашку, нырнула под одеяло и прикрыла колпачком фитиль масляной лампы, стоявшей на столике с ее стороны.

– Я не хотела огорчать тебя, – пробормотала она, натягивая на себя одеяло, – и быть неприличной, но в эти зимние ночи куда теплее делить ложе с мужем, чем с сестрой.

Абигейл не стала раздумывать над этим замечанием. Когда Мэри выйдет замуж и уедет, Абигейл возьмет маленькую Бетси в свою постель. До появления мужа, в чьих объятиях она могла бы спать, согреваться, наслаждаться любовью в зимние или в любые другие ночи, было еще очень далеко.

Абигейл узнала с удовлетворением, что Джон Адамс впервые включен в число приглашенных на традиционный обед и прием в доме ее дедушки полковника Джона Куинси, патриарха округи и уже почти сорок лет политического лидера колонии залива Массачусетс. Удалившись на свою обширную ферму и в поместье, он все же придерживался правила быть в курсе всего происходящего в Массачусетсе. Джон Адамс часто посещал соседний дом кузена полковника Джошиа, куда его влекла дружба с Ханной, а также с Сэмюелом и Джошиа-младшим: они оба были начинающими юристами. Однако ранее Джона никогда не приглашали к дедушке.

Не выведал ли ее дедушка, что Джон Адамс нанял экипаж, чтобы отвезти от дома полковника ее, Мэри и Ричарда Кранча на чай, сервированный в его только что открывшейся юридической конторе?

Накануне Нового года выпал обильный снег, но после запоздавшей зари выглянуло бледное солнце. Абигейл надела новое голубое шелковое платье поверх голубой стеганой нижней юбки, бархотка на шее подчеркивала ее очаровательные плечи. Волосы она прикрыла бархатным капором. Семейство Смит проехало три мили от Уэймаута до Брейнтри на санях мимо двух домов семейства Адамс, стоявших бок о бок на пустынной дороге Плимут – Бостон, и продолжило поездку в Маунт-Уолластон, поднимаясь вверх по дороге, обсаженной липами и огороженной частоколом. Дом дедушки Куинси размещался на обширном земельном участке, дарованном Бостоном первому Куинси в 1633 году. Дедушка Абигейл построил свой дом в 1716 году, когда ему было двадцать семь лет, а затем пристроил к нему красивые крылья в стиле английских сельских домов, которым он восхищался.

Предки Абигейл устраивали приемы в отдельной тронной комнате. Седовласый полковник, крепкий в свои семьдесят два года, приветствовал гостей в превосходной библиотеке, которая занимала всю заднюю часть дома, выходившую на Бостонский залив с его островами и маяками. В окна полковник с помощью старинных подзорных труб наблюдал за прибытием и отбытием каждой бригантины, шлюпа и судна, приходивших из всех портов мира. Именно в этой библиотеке дедушка Куинси, предпочитавший политику всем другим искусствам и занятиям, обучал Абигейл, используя тексты «Государства» Платона, «Утопии» Мора и эссе Локка.

В комнате, предназначенной для приемов и отделанной с большим вкусом, восседала Элизабет Куинси. Она тепло обняла Абигейл, они поверяли друг другу самое интимное, ибо из всего обширного клана Куинси обладали схожими характерами. Бабушка Куинси отличалась природным остроумием, которое впитала Абигейл, проводя каждое лето в этом приятном доме.

– Нэбби, дитя мое, ходят слухи, что новый молодой адвокат придет на обед. Ты слышала что-нибудь на этот счет?

– Нет, бабушка, ты знаешь, что папа не разрешает сплетничать в Уэймауте. Но я подозреваю, что дедушка слышал об этом.

– Да, действительно. Он надеется, что слухи не дойдут до твоей матери.

Они одновременно хихикнули: ведь дедушка Куинси всегда немного опасался своей дочери Элизабет.

Абигейл извинилась перед бабушкой и ушла, чтобы быть рядом с дедом, когда придет Джон Адамс. Он явился в библиотеку, одетый в алый чесучовый жилет поверх белой сорочки с оборками на воротнике и манжетах. Его светлые бриджи в обтяжку спускались ниже колен, а белые шелковые чулки блестели, подобно серебряным пряжкам на его туфлях. Его ноги были удивительно длинными и красивой формы. Очевидно, он приобрел такое одеяние для новогодней встречи. Его глаза блестели в предвкушении празднеств. Дедушка Абигейл поднялся из своего кресла.

– Джон Адамс! Приветствую вас в моем доме. Ваше лицо напоминает мне о тех годах, когда двадцать лет назад я потерпел поражение в борьбе за командование милицией. Ваш добрый отец, лейтенант Адамс, отказался служить под началом Джозефа Гуча, выгнавшего меня, и таким образом помог мне быть переизбранным на пост командующего.

Абигейл села на скамеечку у ног своего деда, а в это время присутствующие мужчины, известные в семействе Куинси под кличкой Лояльные Дикобразы, затеяли спор о последних попытках Англии держать под своим контролем торговлю колонии. Абигейл нравились политические дискуссии. С ранних лет она с удовольствием прислушивалась к ним.

– Нэбби, я всегда утверждал, что мужчина – политическое животное. Может быть, и женщина тоже?

– Дедушка, ты знаешь, что слово «мужчина» обозначает вообще человек, а это понятие включает и женщин. Я всегда верила в это, хотя мама утверждала обратное. Она говорит: мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина, и они не должны вмешиваться в сферу деятельности друг друга.

– У твоей матери есть склонность обобщать. Но жизнь не состоит из серии жестких альтернатив: хороших и плохих, правильных и ошибочных. Нет ни сугубо мужского, ни сугубо женского мира. Они соприкасаются, переплетаются. Ее советы были, как правило, верны. Разве это лишало ее женственности?

К часу дня все, что стояло на длинном столе: мясо индейки и ветчина, оленина и говядина, консервированные фрукты, сливовый пудинг с подливой на коньяке, яблочный сидр и смесь вина с молоком, – было съедено гостями. Ричард и Мэри, Абигейл и Джон Адамс потихоньку ускользнули в сарай, где их ждали сани с упряжкой, нанятые Адамсом. Впереди сели Мэри и Ричард. Абигейл завернули в полость с ног до головы.

– Я обещал твоему отцу, что не простужу вас.

– Вы всегда так предупредительны?

– Всегда, когда это доставляет удовольствие. Мне не нравится та часть пуританского учения, которая гласит, что человек более всего счастлив, когда несчастен.

– Но однажды вы признались, что обладаете способностью делать себя несчастным.

– Сегодня, мисс Абигейл, я еретик, жаждущий мирских удовольствий. Я ждал этого момента с тех пор, как принес присягу в Верховном суде Бостона и открыл свою первую контору в доме, доставшемся мне от отца.

Она заметила в его голосе волнение и горделивую нотку.

От дома Куинси до Брейнтри поездка была короткой, всего пара миль. Они остановились перед домом семейства Адамс, завещанным Джону. Другой дом занимали его мать и два младших брата. Абигейл знала эти два дома, в народе их называли «ящиками для соли». Затененные развесистыми вязами и дубами, они стояли под углом друг к другу на расстоянии нескольких метров у подножия Пенн-Хилла на дороге от Уэймаута к Бостону.

Джон открыл новую покрашенную дверь, а Ричард отвел лошадей в стойло. Молодые женщины вошли в дом.

– Ой, как красиво! – воскликнула Абигейл.

– Я надеялся, что вы так и подумаете, – тихо сказал Джон. – Я врезал новую дверь, чтобы клиенты могли приходить и уходить, не тревожа домочадцев.

Мэри прошла через контору в гостиную, Ричард присоединился к ней. Абигейл оставалась в конторе с Джоном, прислонившимся к двери, которую он запер за собой. Он смотрел на нее, не отрываясь. На какой-то момент ее внимание было поглощено помещением конторы, показавшимся ей единым и цельным. Она чувствовала, что эта большая комната с невысокими потолками, которой уже целый век, с побеленными стенами, старыми балками, тяжелыми дверьми и отциклеванным полом из планок произвольной длины, с глубоким кирпичным, хорошо очищенным камином отражает надежность и безупречность восстановившего ее человека. Это была, вне всякого сомнения, рабочая комната, письменный стол и приставка к нему были завалены памфлетами, газетами и листами бумаги, исписанными аккуратным почерком Джона Адамса.

– В старом доме, пока не сделали пристройку, это была кухня, – объяснил он, когда Абигейл встала перед камином.

Он открыл ящик для дров, положил два полена на теплую золу от утренней растопки. Сухие дрова тут же заполыхали, наполняя низкую комнату с потолочными балками теплом и светом. Перед камином стоял продолговатый стол с оловянными стаканами для свечей и перьев. По обе стороны стола размещались стулья с изогнутой спинкой, предназначенные для клиентов, а у противоположной стены письменный стол Джона со стопкой справочников и сдвижной деревянной шторкой, за которой Джон складывал свои бумаги и записные книжки. С грубо обтесанной балки свисала стеклянная масляная лампа. По всей стене за письменным столом стояли книжные полки, сделанные из той же темной древесины черешни, что и мебель. Это было единственное помещение, которое он обставил, а сам продолжал жить с матерью и двумя братьями в доме, где родился.

Она подошла к письменному столу, беря одну за другой книги, читала вслух их названия: «О духе законов», «Правовые институты Рима», «Толкование по Юстиниану».

– Мои профессиональные инструменты, – произнес Джон.

Она перешла от стопки юридической литературы к полкам с книгами общего характера. Многие названия она знала, а некоторые сочинения прочитала, но не на языке оригиналов – латинском и греческом, как Джон Адамс: Вергилий, Сенека, Цицерон, Гораций, Гомер.

– У вас хорошая библиотека.

– Это моя первая потребность. Но посмотрите, какие большие провалы во всех областях – не только в праве и политике, но и в истории, философии, теологии.

– Примечательна разница между вами и моим отцом. У вас целая стена книжных полок…

– Я сам сделал их, – прервал он. – Я неплохой столяр. А когда-нибудь стану достойным хозяином десяти акров, оставленных мне отцом.

– …в то время как мой отец никогда не добавляет полку в своей библиотеке, – продолжала она, игнорируя его замечание, – пока не приобретет книги, которые будут на ней размещены.

– Потому что он может заполнить весь дом полками, а я не могу. Мне приятно, что вам понравилась моя контора.

Впервые она почувствовала, что можно ожидать от ее собеседника. Где-то в тайниках своего ума она думала о нем как о малозначительном человеке. В тех небесных мечтах о своей будущей любви, о которой грезит молодая девушка, она видела и представляла мужчину, возвышающегося над ней. В своей юридической конторе, среди книг, записей, бумаг, Джон Адамс был властелином. Есть множество путей к тому, чтобы стать великим или никудышным. Она была благодарна хозяину за то, что смогла осознать это.

– Мне очень нравится ваша контора. Я просто взволнована. Странным образом она… больше выражает вас, чем вы сами. – Она подняла глаза на Джона, сидевшего на краешке стула, и робко спросила: – Я вас не обидела?

– Я просто удивлен тем, что кто-то может видеть столь ясно мое нутро.

– Я не претендую, что вижу вас насквозь.

– Мисс Абигейл, вне стен этой комнаты я веду пустопорожние разговоры и выпячиваю грудь, иначе говоря, изображаю себя честолюбцем. Порой я презираю себя за то, что удивил людей своей самоуверенностью. – После длинного монолога он сделал вдох и наклонился вперед. – Но здесь, в этой комнате, я один, у меня работа, в которой сталкиваются мышление и творчество, различные по времени и пространству. Знаете, что сказал Платон? «Учение очищает душу». Я хочу изучить все, что известно о праве и истории цивилизации, а также то, чем на самом деле должна стать юриспруденция. Здесь я спокоен. Но бывают трудные моменты, когда я не могу удержать перо в руке.

Абигейл откинулась на спинку кресла, ее глаза потемнели и стали серьезными, ее молодое лицо и вся фигура обостренно воспринимали интенсивность его чувств. Она подумала: «Ни один мужчина с такими глубокими убеждениями не задержится надолго в Брейнтри».

Словно угадывая ее мысли, он сказал:

– Так мало можно сделать здесь в роли окружного адвоката. Все большие дела, важные вопросы вершатся в Бостоне.

– Вы говорили, что Брейнтри нуждается в вас.

– Да, Брейнтри нужен опытный юрист, чтобы сделать здешнюю юридическую практику почетной профессией. Но здесь мелкие дела. Начитавшись Кока, Болингброка[9]9
  Болингброк Генри Сент-Джон, лорд (1678–1751) – английский политик и мыслитель, теоретик гуманистической историографии в Англии.


[Закрыть] и Локка, я занимаюсь защитой людей, пострадавших в драке в таверне, и тяжбами по поводу цены на шляпу или границ коровьего выпаса. Редко когда мне удается написать реферат по общим принципам. Вроде того, что я написал в прошлом августе о младшем Пратте, безотцовщине, мать которого не могла содержать его. Парню было всего десять лет, когда мать отдала его в подмастерье ткачу. Хозяин обязался обучить мальчика читать, писать и считать и, понятно, не выполнил своего обещания. Могу ли я прочитать отрывок из моего заключительного выступления? Думаю, это лучшее из написанного мною.

Он подошел к письменному столу, извлек из ящика грубо сшитую записную книжку карманного размера и принялся читать вслух проникновенным голосом:

– «Закон, господа, крайне мягок и снисходителен к таким случаям. Ибо такова добросердечность и человечность английской конституции, которая берет под свое покровительство и защиту слабых, беспомощных и беззащитных…

Но дорогой Пратт должен пользоваться преимуществами по иной причине: английский закон всемерно поощряет образование. В любом английском графстве необходимо образование, знание алфавита, чтобы человек мог занять какое-то… Мы знаем, что наш долг научиться читать, анализировать и судить как самого себя, так и других ради выявления, что правильно…

Основа наших свобод – в свободе выбора. Каждый человек обладает в сфере политики и религии правом думать, говорить и действовать сам за себя. Никто, ни король, ни его подданный, ни священник, ни мирянин, не имеет права приказать мне избрать то или иное лицо в качестве законодателя и правителя. Я должен сам решать. Но как я могу судить, как может судить любой человек, если его сознание не созрело и не обогатилось благодаря чтению?»

Она откинулась на жесткую спинку стула, прислушиваясь к словам, эхом звучавшим в комнате. Или в ее сердце? Она начала понимать, чего хочет этот беспокойный, энергичный, честолюбивый, временами тщеславный и позирующий молодой человек и почему он постоянно осуждает себя за то, что недостаточно читает, не изучает документы с нужным упорством, и считает, что должен писать яснее, более проникновенным английским языком.

Джон Адамс стремился обрести мудрость. Это было его мечтой. Он стремился овладеть не информацией, которая может удовлетворить простого человека, а мудростью, которая способна вооружить пониманием характера мира и человека, помочь преодолеть частное ради осознания общего. Это было, как чувствовала она, призвание, которое отличает случайного человека на земле от того, который намерен стать ее хозяином. При всех недостатках Джон Адамс был мужчиной. Никто и ничто не в состоянии разрушить это его свойство.

Он изучал выражение ее лица.

– Вы крайне красноречивы, несмотря на сомкнутые губы и горящие глаза. В воздухе витают ваши невысказанные мысли.

– Мои мысли принадлежат только мне, – мягко сказала она.

– Итак, все, что мы можем поделить сейчас, мисс Абигейл, это – слова. Быть может, когда мы станем большими друзьями, то у нас появятся общие мысли?

Он поднялся и стоял, неуклюже прижав руки к телу, шевеля пальцами, а его глаза блестели. Не схож ли он с мужчиной, с трудом сдерживающим желание обнять и поцеловать девушку?

Она не делала ничего, чтобы помочь ему или удержать его. Ему решать, подходят ли время и место. Что касается ее самой, то какая девушка не думает с надеждой о первом поцелуе? Ей исполнилось семнадцать лет, за ней никто не ухаживал. Ухаживает ли за ней Джон Адамс? Они оба были явно готовы к чему-то, но она не знала к чему. К дружбе? Несомненно. К любви? В этом она не была уверена. К любви надо подходить осторожно. Любая ошибка может на всю жизнь обречь на страдания.

Он отошел и повернулся. Ее глаза затуманились.

– Мои поздравления, мистер Адамс.

– Что же, кто трусит и убегает, того другая битва ожидает.

– Битва, мистер Адамс? – Ее глаза вновь заблестели. – А я-то думала, что правильное слово – «объятие».

Его глаза широко раскрылись.

– Откуда вам известно это слово?

– В Массачусетсе его знают все. Оно описывает причину, по которой моему отцу часто приходится освящать поспешные браки.

Он хихикнул.

– Я помню, как в воскресный вечер Боб Пейн и доктор Вендель увели с собой Кейт Куинси и Полли Джексон в отдельную комнату. Они смеялись и визжали, целовались и обнимались, а затем вышли разгоряченные.

– Мужчина, который уделяет много времени флирту, когда-нибудь должен разгорячиться.

Он покраснел. Его щеки стали пунцовыми.

– Виноват, ваша честь, но я повинен лишь в мелких правонарушениях. Мой девиз: ни девушки, ни ружья, ни карты, ни скрипки, ни одежда, ни табак, ни лень не должны отрывать от книг.

Она подумала: «Этот человек действительно станет несчастным, если не найдет себе кого-то, согласного с тем, что „учение очищает душу“».

В проходе за ними стукнула дверь.

– Это служанка моей матери принесла чай. Не присоединиться ли нам к Мэри и Ричарду в гостиной?