Текст книги "Те, кто любит. Книги 1-7"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

– Я сказал Джонатану, что польщен оказанной губернатором честью, но прошу извинения за то, что не могу принять предложение.

Она глубоко вздохнула. Абигейл предугадывала, каким должен был быть его ответ; но разве может кто-либо, даже жена, сказать, как следует реагировать на предложение, которое избавляет от неопределенности, обеспечивает положение, честь, деньги?

– Он спросил, каковы мои возражения. Я сказал, что ему известны мои политические принципы, что принятая мною система – это взгляды патриотов, выступающих против любого покушения короны или парламента на наши законные свободы.

Она повернулась к нему лицом, сияющим от гордости.

– Джонатан отказался принять мое «нет» за ответ. Я пытался объяснить ему, что британское правительство упорствует в действиях, не совместимых с моим представлением о справедливости и честности. Разве могу я поставить себя в положение, когда мои обязанности тянули бы меня в одну сторону, а политические убеждения в другую?

– Разумеется, он увидел логику в этом?

– Напротив, он считает, что я идиотски нелогичен. Губернатор просил передать, что хорошо знает о моих политических взглядах и у меня будет полная свобода придерживаться собственного мнения, на которое не окажут влияния служебные обязанности. Губернатор сказал, что верит в мою добропорядочность.

Он встал, подошел к кровати, где она отдыхала.

– Ты, конечно, понимаешь, чтоименно я не могу принять. С законами Тауншенда, нависшими над ними, моя работа в качестве генерального адвоката заключалась бы в преследовании друзей, возможно, даже родственников. Сожалею, моя дорогая. Это был шанс стать богатым и могущественным. Другого может и не быть.

Она встала, обняла его за шею и крепко прижала к себе.

– Не будем сожалеть. Пойдем вниз и откроем бутылку самой лучшей мадеры, ввезенной контрабандой в Бостон.

3

Взглянув на лицо и фигуру Джона Хэнкока, стоявшего в дверях, Абигейл сразу же поняла, что он принес огорчительные известия. Хэнкок считался самым дотошным в вопросах одежды. Он утверждал, что главная цель хорошего костюма, помимо прикрытия наготы, – придать приятный вид и краски городу. Абигейл не считала это замечание проявлением хвастовства и тщеславия. Почему светский человек не может одеваться так, как позволяют деньги и хороший вкус? Но в этот полдень, открывая дверь, она заметила, что его пальто цвета зеленых яблок и кружевной воротник выглядят неказисто.

Джон Хэнкок, моложе Джона Адамса на пятнадцать месяцев, посещал вместе с ним школы миссис Белчер и мистера Клеверли. Отец Хэнкока умер, и мальчика приютил брат его отца Томас. Бездетная семья бостонских Хэнкоков входила в круг наиболее богатых торговцев и судовладельцев Новой Англии. В 1764 году Томас Хэнкок скончался, и Джон получил большую часть наследства: восемьдесят тысяч фунтов стерлингов, огромные земельные наделы в Массачусетсе и Коннектикуте; суда, лавки, доки, склады.

Джон Адамс и Джон Хэнкок подружились во время трехлетнего пребывания в Гарварде. В семнадцать лет Хэнкок получил диплом магистра, а в последующие шесть лет прошел суровое обучение в бухгалтерии Хэнкока под руководством дяди и в двадцать семь лет взял под свой контроль операции мирового масштаба. Он допускал ошибки, потерял некоторые суммы, но теперь знал все тонкости бизнеса. Несмотря на огромное богатство, которым он рисковал, Джон Хэнкок примкнул к Джеймсу Отису, Сэмюелу Адамсу, доктору Джозефу Уоррену и Джошии Куинси-младшему в борьбе против закона о гербовом сборе. Однако Хэнкок решительно осуждал насильственные действия толпы, поэтому Сэмюелу Адамсу стоило огромного труда убедить его, как и Джона Адамса, в том, что цель оправдывает средства.

– Примечательно, – заметил Джон, – что получение такого огромного наследства мало его изменило. Он всегда был последовательным, пунктуальным, трудолюбивым, неутомимым человеком дела. И он щедр, что редко наблюдается у богачей Бостона.

– И Новой Англии…

– В День папы римского в ноябре шестьдесят пятого года, когда жители северной и южной окраин города согласились объединиться, Хэнкок оплатил трапезу в таверне «Зеленый дракон». Понятно, что свою первую политическую речь он произнес в подготовленной аудитории, но ведь она была красноречивым призывом воспротивиться разорительному налогообложению со стороны Англии. Он ссудил также деньги Сэмюелу, чтобы покрыть его долги по налогам.

Джон Хэнкок не выдался красавцем: длинный, задранный кверху нос, высокий лоб, непропорционально узкий подбородок. Его светлые глаза редко выражали интенсивность мысли, а его доброе лицо скорее говорило об умеренном разуме, а не о силе интеллекта. Абигейл и Джону он казался привлекательным. Недруги Хэнкока считали его лицо «противоречивым и слабым». Справедливо, что иногда ему требовалось слишком много времени для принятия решения.

Теперь Джон Хэнкок оказался в беде. На лбу и щеках выступили капли пота. Он тяжело дышал после быстрой ходьбы. Джон Хэнкок никогда не наносил деловых визитов, предпочитая пользоваться услугами посыльного, и поэтому Абигейл поняла: что-то стряслось.

– Миссис Адамс, прошу извинения. Не в моих привычках вторгаться столь бесцеремонно.

– Мистер Хэнкок, входите, пожалуйста. Мистер Адамс будет с минуты на минуту. Могу ли я предложить вам что-нибудь освежающее?

– Было бы неплохо. Холодный напиток будет в самый раз после такого сумасшедшего дня. Миссис Адамс, мой шлюп «Либерти» бросил якорь под угрозой пушек британского корабля «Ромни», его захватили!

Абигейл тяжело вздохнула.

– Было ли у вас время разгрузить судно?

Хэнкок искоса посмотрел на нее, пытаясь понять, не шутит ли она. Убедившись, что она ничего не знает и слышит сказанное впервые, он ответил:

– Конфликт возник по следующей причине. Когда таможенный чиновник, мистер Керк, поднялся на борт, чтобы осмотреть груз для определения налогов по законам Тауншенда, мой счетовод посадил чиновника под замок в каюте, а тем временем мои грузчики разгрузили судно.

– Боже мой!

– Вам легко говорить. Все это было сделано без моего ведома, разумеется.

Они с невинной миной посмотрели друг на друга. Абигейл услышала энергичные шаги Джона по вымощенной булыжником площади Браттл. Она подошла к входной двери, чтобы впустить его. Он также задыхался и был взлохмачен.

– Ну, братец Хэнкок – противник мятежа, должен сказать, что ты спровоцировал сегодня в полдень хорошенький бунт.

– Ах, ты был в доках.

– А разве не весь Бостон? Мне не приходилось ранее видеть такое сборище.

– Может быть, вы, джентльмены, угомонитесь и перестанете кружить по ковру?

Она дернула за шнур из китайского шелка, чтобы позвать Рейчел.

– Будь добра, принеси джентльменам холодного сидра.

Она прислушалась к разговору, перебивавших друг друга и не заканчивавших фраз мужчин. Шлюпки с военного корабля «Ромни» зашли в док Хэнкока, обрубили канаты, удерживавшие «Либерти», и отбуксировали судно к подветренной стороне «Ромни». Рабочие Хэнкока обрушили град камней на таможенников. Шум привлек внимание толпы, которая, узнав, что королевские власти совершили агрессивный акт против Массачусетса, обезумела, сломала саблю инспектора по импорту, захватила и проволокла по улицам лодку таможни и сожгла ее на площади. После этого толпа отправилась к домам контролера и инспектора и разбила там все окна.

Хэнкок по-приятельски положил руку на плечо Джона.

– Ты возьмешься представлять меня, конечно?

– Разумеется. Сколько стоит «Либерти»?

– Много тысяч фунтов стерлингов. В чем дело?

– В том, что корона, очевидно, намерена удерживать судно, пока не соберет полностью пошлину и возмещение ущерба.

– Можешь ли ты удержать их от этого?

– Я не могу. А наша конституция может. Акты Тауншенда незаконны, следовательно, и захват «Либерти» незаконен. Мы потребуем от короны возмещения ущерба, причиненного злонамеренными действиями.

Лицо Хэнкока просветлело. Он надел свою алую бархатную шапку, застегнул пуговицы сюртука из белого сатина с шитьем.

– Я чувствую себя уже отомщенным. Не соблаговолите ли, миссис Адамс, пообедать у меня в воскресенье? Братец Адамс, отберите свои юридические книги поострее. До завтра!

Абигейл видела, что ее муж не разделяет появившееся у Хэнкока чувство облегчения. Он попросил ее помочь ему снять сюртук и ботинки. Когда она спросила, насколько серьезно дело, он ответил:

– Более серьезно, чем представляет себе Хэнкок. Бернард и Хатчинсон – очень хитрые. Они захватили «Либерти» не за контрабанду. Мадера уплыла в Бостон. Они поймали его в то время, когда он грузил деготь и масло без разрешения таможенной комиссии. С формально правовой точки зрения они поймали его.

– Ты имеешь в виду, что «Либерти» в их руках?

– Точно. Они намереваются объявить «Либерти» контрабандным судном. Офицеры короны намерены также предъявить нашему другу иск за прошлые сделки на сумму сто тысяч фунтов стерлингов.

– Это же богатство Креза!

– Это достояние Джона Хэнкока. Если короне удастся отобрать его. Штраф превышает всякие рамки. Возможно, это дьявольски хитроумная акция, чтобы нас запугать. Я узнаю больше, когда схожу в суд.

Они испуганно взглянули друг на друга.

– Да спасет Господь наши бренные души! Абигейл, представляешь, что случилось бы, если бы я согласился занять пост прокурора!

– Да. – Ее голос стал хриплым. – Тебе пришлось бы преследовать Джона Хэнкока, конфисковать «Либерти» и его имущество.

На лице Джона выступили капли пота.

– Нэбби, если когда-либо у меня появится соблазн встать на сторону денег или власти против моих друзей, будь добра, напомни мне о предложении, которое могло бы стать фатальным.

– Напомню. Но почему ты считаешь его фатальным? Ты ведь отверг предложение с ходу. А теперь пойди умойся. Мы идем на ужин к Нику Бойлстону.

Ее замечание отвлекло внимание Джона. Он переживал шок, как человек, чья здравая юридическая подготовка вступила в конфликт с реальностью.

– Насколько мне известно, Англия впервые использовала военный корабль, чтобы навязать Массачусетсу свою волю. Если сегодня корона пустила в ход военный корабль, то не использует ли она завтра солдат и пушки?

Захватив «Либерти», корона поставила под угрозу свободу каждого мужчины, каждой женщины, каждого ребенка в тринадцати колониях. Смысл происшедшего был ясен. Действительно, весьма ясен.

Митинг был созван на Ганноверской площади у Дерева Свободы, в месте, известном под именем «Либерти-Холл». Абигейл спросила, не совершит ли она ошибку, если пойдет на митинг.

– Я имею в виду, будут ли там леди?

– В толпе часто бывают женщины, и поскольку они не бросают камни, можно с уверенностью предположить, что это леди.

Было приятное теплое утро, какие случаются в середине июня. На митинг пришло большинство бостонцев. Народа собралось так много, что голоса выступавших не были слышны в последних рядах. Официальное заседание городского совета собиралось в полдень в старой южной церкви. Абигейл и Джон шагали с Мэрси и Джеймсом Уорреном по Ньюбери– или Но Смокинг-стрит до того места, где она переходила в Марлборо-стрит и упиралась в старую южную церковь – кирпичное здание со шпилем, выкрашенное светлой краской. Они нашли места в боковом проходе.

Джеймс Отис, выбранный арбитром, призвал сотни людей, заполнивших церковь, ее боковые приделы и балконы, соблюдать тишину. Отис отчетливо выделял каждый пункт: налоги по постановлениям Тауншенда были затребованы без предварительного уведомления и без согласия жителей; суверену были посланы надлежащие петиции, а в ответ в Бостон вторглись войска…

Абигейл впервые слушала выступления патриотов. На трибуну поднимались доктор Джозеф Уоррен, Сэмюел Адамс, Бенджамин Чёрч, доктор Томас Юнг, Джон Адамс. Каждый говорил о своем: о том, что многие законы, принятые парламентом, исчерпали себя, что губернатор Бернард должен удалить военный корабль «Ромни» из гавани, что таможенные чиновники, сбежавшие на «Ромни», должны сойти с корабля, что судно «Либерти» должно быть возвращено Хэнкоку, что парламент должен ответить на петиции. Джеймс Отис был избран руководителем комитета из двадцати одного члена для написания и вручения петиции губернатору Бернарду. Джон Адамс вошел в комитет для составления бостонских инструкций Общему суду.

– Я повешу на наш дом вывеску «Джон Адамс – сочинитель инструкций», – прошептал он.

– Без ложной скромности, мой друг. Ты позируешь, как павлин.

– Но не такой красивый.

Он держал ее крепко под руку, когда они поднимались на Корн-Хилл, пройдя мимо церкви на Браттл-стрит. Джон прочитал Нэб басню Эзопа, пока Рейчел готовила чай. Нэб повторила эту басню Джонни, которому был уже почти год. Джон сел писать инструкции. Они были обращены к бостонским представителям – Отису, Сэмюелу Адамсу, Джону Хэнкоку и Томасу Кашингу. Стоя за его спиной, Абигейл читала написанные страницы, которые Джон сбрасывал с письменного стола на пол. Казалось, он пишет без малейших усилий.

«После отмены последнего акта о гербовом сборе с американцев мы были довольны, почувствовав приятную перспективу восстановления спокойствия и единства в нашей среде, гармонии и любви между нашей страной, откуда мы пришли, и нами, испытавшими уныние в связи с этим ненавистным актом. Но с крайним огорчением и тревогой мы обнаружили, что рано тешили себя надеждой, увидев, что корни горести все еще живы… С содроганием мы наблюдаем один за другим акты парламента, принимаемые с откровенной целью позволить властям, в создании которых мы не принимали участия, обобрать нас, отобрать у нас деньги без нашего на то согласия…

…Мы полны неизбывной решимости на все времена утвердить и отстоять бесценные права и свободы, даже рискуя жизнью и благополучием, и мы верим всей душой в то, что никакие происки, направленные против этих прав и свобод, не достигнут своей цели».

Написано было больше, но в этих словах содержалось главное. Никто в Лондоне, прочитав эти инструкции, – ни король Георг III, ни министры, ни парламент, – а они будут прочтены, как только быстроходный корабль их туда доставит, – не подумает, что Америка слаба, нерешительна и труслива. Если люди в Лондоне действительно считали себя кровными братьями бостонцев, то в таком случае постановления Тауншенда должны быть немедленно отменены. У Абигейл не было сомнения после митинга в старой южной церкви, что Джон Адамс выступает от имени Массачусетса. Сэмюел Адамс и Джеймс Отис утверждали, что он говорит и от имени других колоний. Сэмюел сказал как-то ей, что Англия создает новый тип человека – американца.

Она собрала на поднос чашки и блюдца и отнесла их на кухню, а сама вернулась в гостиную. Раздвинув занавеску, она глядела на площадь, где мальчишки играли железными подковами на булыжной мостовой. Она спрашивала себя:

– А что такое американец?

У нее не было ответа. Понятие включало нечто большее, чем факт рождения на новом континенте. Она сама была воспитана как англичанка. Если бы какой-нибудь неосведомленный незнакомец спросил ее, ее отца или кузена Коттона, дядюшку Исаака, кто они, то каждый из них с гордостью и любовью ответил бы: «Англичанин».

Но происходило так много огорчительного, что голова шла кругом. Она не только узнала, что первая речь Георга III в парламенте, побудившая уважать нового суверена за мудрость и честность, была написана ему графом Бютом, но и поняла, что Георг III не способен к отеческим, разумным чувствам по отношению к колонистам. Сообщения из Англии утверждали, что король был решительно против примирения с американцами, что он был ограниченным человеком, самодуром, невеждой и в то же время достаточно властным, чтобы навязывать свои взгляды министрам. Великие министры – Питт, Бёрк, Шелберн, наиболее способные для своего времени, впали в немилость и были отстранены от постов. Она чувствовала себя обманутой. Колонии должны идти своим путем.

Джон писал о британском парламенте как высшем законодательном органе во всех необходимых случаях…

Имел ли он в виду, что колонии имеют право сами решать, какие случаи считать необходимыми, а какие нет? Если это так, то тогда парламент высший законодательный орган лишь в тех случаях, когда колонисты решат, какой закон отвечает интересам дела. В течение прошедших четырех лет они заявили, что закон о патоке, закон о гербовом сборе, а теперь постановления Тауншенда не являются необходимыми. В то время как она наблюдает за молочником, трясущимся по булыжной мостовой, Джон, видимо, пишет в своем кабинете, что эти законы излишни, незаконны, разрушительны, недейственны, лишены силы: следовательно, их не нужно соблюдать.

Джеймс Отис объявил на городском собрании:

– Отказаться от гарантий жизни и имущества без борьбы так унизительно и подло, что такое даже в голову прийти не может.

Ни Джон Адамс, ни мужчины, его единомышленники, не примут унижения и подлости. Они будут бороться. Они должны бороться. Такой у них характер.

Абигейл отвернулась от окна. Медленно спускались сумерки. Рейчел зажгла лампу на письменном столе Джона. Стоя в проеме двери, Абигейл наблюдала за игрой дочери и сына на полу, за тем, как двигалась по бумаге рука мужа. Она спрашивала сама себя:

– Что такое американец? Человек, который станет бороться? Который либо должен стать независимым, либо умереть?

Она почувствовала, что ей не хватает воздуха. Спокойный мир, в котором она выросла, исчез. Мир, с которым она породнилась, став женой и матерью, полон конфликтов.

4

Лето было жаркое. На два-три дня Джон и Абигейл выбирались в Брейнтри и отсыпались на своих кроватях. Мужчина, которого Джон нанял издольщиком, вырастил хороший урожай клевера. Они получат скромную прибыль от своей продукции.

Вот тут-то Абигейл обнаружила, что вновь забеременела. Она была недовольна, ведь прошел всего год после рождения Джонни. Ей хотелось выждать еще целый год. Но в суматохе переезда в Бостон…

Все дни Джон работал над своими юридическими книгами. Бостон чувствовал, что постановления Тауншенда либо будут подтверждены, либо отозваны в зависимости от исхода дела «Либерти». Абигейл понимала, что для Джона она – всего лишь удобный, скромный слушатель. Даже когда она отвечала невпопад, ее ответы побуждали его выкрикнуть: «Нет, нет, ты не видишь последствий…» – и тут же углубиться в анализ.

– Дилемма действительно болезненная, Нэбби. Следует ли мне добиваться немедленного открытия процесса, пока закон еще свеж и Лондон едва сдерживает себя; или же, как мне кажется, лучше выждать момента, когда парламент ощутит весомость наших петиций, а британские торговцы – последствия нашего решения не покупать у них?

– Время было твоим союзником в вопросе о законе о гербовом сборе.

– Да, но что произойдет тем временем с моим клиентом? Ведь меня нанял Джон Хэнкок, а не колония залива Массачусетс. «Либерти» Хэнкока находится в руках короны. Он терпит большие убытки. Ходят даже слухи, что судно могут продать. Адвокат несет твердые обязательства перед нанимателем. Однако, если требование Хэнкока о немедленном начале процесса возьмет верх, я могу проиграть по той причине, что его мнение возобладает над моим…

– Хэнкок доверяет тебе. Есть и другие соображения. Если мы не избавимся от постановлений Тауншенда, Хэнкок останется почти не у дел.

– Я должен рискнуть. Наш истинный противник – не местная таможня, а министерство. Если мне удастся добиться того, что суд Массачусетса отклонит лондонские законы, тогда парламенту ничего не останется, как отменить их. Я объясню Хэнкоку свои шаги и почему их предпринимаю, но не буду испрашивать его мнения.

По срочной просьбе Джона процесс над «Либерти» был отложен до ноября. Джон отправился на выездную сессию и заработал немало на спорщиках Новой Англии. Абигейл чувствовала невероятную усталость по разным причинам: изнурительной жары в конце лета, формальных требований светской жизни в Бостоне, которые она не могла игнорировать даже в отсутствие Джона. Она тосковала по ферме с ее тенистыми деревьями и прохладным ручьем.

Политическая свара между губернатором Бернардом, Законодательным собранием Массачусетса и выборными лицами держала город в напряжении. Циркулярное письмо, составленное в основном Сэмюелом, распространилось в тринадцати колониях; оно призывало колонистов к совместной борьбе против Англии. Британский государственный секретарь по делам колоний граф Хиллсборо был так рассержен, что приказал губернатору Бернарду заставить Ассамблею Массачусетса «отозвать и отклонить письмо». Ассамблея отказалась выполнить это требование. Бернард получил указание распустить Законодательное собрание. Поскольку депутаты не могли более собираться официально, как Ассамблея Массачусетса, они встречались неофициально. Во все города и селения Массачусетса были посланы письма с просьбой направить 22 сентября 1768 года представителей на съезд в Бостон.

Джон не питал радужных надежд в связи со съездом, опасаясь, что горячие головы среди делегатов могут ввязаться в действия, которые нанесут ущерб и даже позволят обвинить в предательстве. Он направил посыльного к Сэмюелу на Пёрчейз-стрит с просьбой навестить его.

Сэмюел пришел своей легкой походкой. Абигейл никогда не видела ссорящихся кузенов. Джон был тверд, предупреждая Сэмюела держать съезд в юридических рамках. Как адвокат, Адамс имел на руках дело, которое могло создать прецедент не только для Джона Хэнкока, но и для Массачусетса. Он не хотел дразнить королевских чиновников, настраивать их против колонистов, а такое могло случиться на съезде.

– Я пытаюсь сказать, Сэмюел, что хотел бы вести в каждый момент только одну войну. Если хочешь, проводи свою встречу, но не обостряй проблемы.

Доводы Джона не произвели впечатления на Сэмюела.

– Если Бернард в состоянии запугать нас, то он может запугать и судей Адмиралтейского суда. Любая демонстрация силы поможет тебе. Если гражданам не нравится закон, они имеют право выбросить его, как выбрасывают мусор с корабля в море.

– Такое помогает, – вмешалась Абигейл, – если мусор бросают по ветру.

– Ну, кузина Нэбби, мне хватало неприятностей в споре с твоим мужем-правоведом.

– Она совершенно права, – ответил Джон, – если твой съезд станет бунтарским, окажусь виноватым я, когда выступлю в Адмиралтейском суде. Я хочу доказать, что акты Тауншенда неконституционны. Мне не нужна поддержка в виде битья окон.

Гнев Джона не вывел Сэмюела из равновесия.

– Теперь и твои бостонцы, братец Джон. Помнишь? Ты связал свою судьбу с нами, грубыми демонстрантами на булыжных улицах. Тебе не удастся порвать с нами.

Джон потерпел первое поражение. Таможенная комиссия продала судно Хэнкока «Либерти», не уведомив владельца и не выплатив ему компенсацию. Это был серьезный урон для Хэнкока и для престижа патриотов. Бостон считал, что вина лежит на Джоне Адамсе: он должен был отыскать закон или процедуру, которая спасла бы судно. Сам Хэнкок заверил семью Адамс, что он согласен ждать до ноября урегулирования более крупного вопроса – о штрафе в размере ста тысяч фунтов стерлингов.

Королевская власть думала иначе. Джон был в Спрингфилде по судебному делу между негром и его хозяином. Абигейл едва успела поставить дату на письме к родителям, когда из окна кабинета Джона увидела полк в красных мундирах, выстроившийся на площади Браттл. Ее первая мысль была панической: они пришли арестовать Джона. Потом она поняла, что это глупость. Это были войска генерала Гейджа, доставленные морем в Бостон из Галифакса. Флот прибыл в гавань Бостона два дня назад, доставив два полка и артиллерию в казармы на остров Касл. Ранее в это утро восемь вооруженных кораблей с готовыми к бою пушками на случай сопротивления Бостона высадили тысячу солдат в Лонг-Уорфе, и солдаты с примкнутыми штыками и развевающимися знаменами продефилировали к центру города.

Барабаны бухали, а флейты жалобно стонали, когда солдаты двигались к месту назначения. Абигейл видела, как хорошо они обмундированы, поверх красных мундиров были надеты белые портупеи, у них были готовые к бою ружья, штыки, рожки с порохом.

– Но против кого? – спрашивала она себя. – Опять Бостон? У нас нет армии. Ни у кого нет ружей, кроме охотничьих. С какой целью они стали лагерем против моей двери?

Ответ принес Сэмюел Адамс, пришедший во второй половине дня со свежими сахарными булочками, испеченными Бетси, и с ароматным чаем, купленным, как он объяснил, еще до решения об отказе ввозить чай из Англии. Распивая чай с булочками, Сэмюел объяснил:

– Когда мы узнали, что перед твоими окнами встал на постой полк, то решили, что тебе, возможно, потребуется компания.

– О, солдаты ведут себя хорошо. Среди них так много молодых, которые даже еще не брились.

– Они побреются, – усмехнулся Сэмюел, – если задержатся здесь в надежде навязать тариф.

– Смогут ли они, Сэм?

– Могут попытаться. А если колонии будут стоять на своем? Нет. Как смогут англичане получать деньги? Стреляя в нас? Во всяком случае, ничего не получится, если парламент не найдет способ зарабатывать на смерти. Итак, наслаждайся музыкой барабанов и флейт. Парады любят все.

Джон через день вернулся. Абигейл увидела из окна гостиной, как он шел через площадь, не обращая внимания на красномундирников, будто их не существует, солдаты тоже старались не видеть его, а он шел через их ряды, поднялся на тротуар, а затем вошел в дом. Он был красным от злости.

– Я вижу, у тебя компания.

– Да. Они привезли свое собственное музыкальное развлечение.

– Они очень добры. Доставили ли они тебе неприятности?

– Нэб и Джонни думают, что ты прислал их для развлечения.

Упоминание о детях смягчило выражение его лица.

– Прости меня, я был так расстроен, что не поздоровался. Как малыши?

– Джонатан Сиуолл предупредил меня, что наступит день, когда ты предпочтешь поцелую жены нападение на Англию.

– Одно не исключает другого. – Он обнял ее.

Барабанщики и флейтисты на площади в этот момент заиграли мелодию «Прекрасной Розамунды». Радость Адамсов от воссоединения семьи была испорчена похожими на лай командами офицеров, направлявших несколько сот солдат на постой в Фанейл-Холл.

Абигейл прокомментировала:

– Джон, солдаты настроены вовсе не враждебно. Они стараются казаться дружественными, когда у них есть такая возможность.

– Они здесь не из-за любви к нам, Нэбби, – сказал он хриплым голосом. – Они здесь, чтобы раздавить нас, как только поступит приказ.

– Но ведь мы англичане и эти войска – английские, то же самые, вместе с которыми мы сражались против французов на равнине Авраама.

– Согласен. Но эта война не за нас, а против нас. Я никогда не предполагал, что министерство окажется таким глупым и превратит Бостон в оккупированный город.

– Губернатор Бернард уверяет, что войска здесь исключительно для поддержания мира.

– А как он определяет мир? Делая то, что от нас требуют он и парламент?

– Подойди, дорогой, выпей стакан портвейна и успокойся. Объезд был успешным?

– Пища была несъедобной. Постели мятые. Я промок, пересекая реки. Однажды ночью я заблудился в лесу. Короче говоря, мне не хватало жены и детей, своей постели и еды. В остальном поездка была успешной. Была груда дел и постановлений в каждом суде. – Он усмехнулся. – Я получил свою долю, более того, привез домой не пустой кошелек, достаточный, чтобы выдержать дело «Либерти».

Под окнами гостиной послышалась песня, сопровождаемая звуками скрипки и флейт. Джон стоял позади Абигейл, раздвигавшей занавеску.

– Боже мой, кто это такие?

– Друзья. Догадываюсь – «Сыны Свободы». Там доктор Томас Юнг и Уильям Молине.

– И посмотри, кто мелькает позади певцов. Кузен Сэм!

Группа пела «Мы рождены свободными и живем свободными», «Песню свободы» и «Песню янки»:

 
Вскружит голову и дылдам
Озорная карусель,
Сверкнет огненным драконом,
А затем сотрет вас в пыль.
 

После третьего мадригала Абигейл воскликнула:

– Пригласи их в дом, Джон! Принеси новый бочоночек из кладовки под лестницей. Я достану стаканы.

Их дом заполнили «Сыны Свободы»; они смеялись, хлопали друг друга по спине, спрашивали:

– Миссис Адамс, ведь наша музыка приятней британской? Каждый день они истязают ваши уши барабанами, а мы будем приходить по вечерам и ласкать вас нашими медоточивыми голосами. Только так мы можем одолеть их.

5

В ночь перед началом процесса Абигейл плохо спала. Джон ворочался в постели, вновь и вновь повторяя свое завтрашнее выступление. Она выглядела слегка бледной утром, когда зазвонил колокол, призывая в суд противостоящие стороны. Джон с трудом проглотил завтрак – так он торопился к началу. Его глаза горели. Он надел свой лучший костюм, приладил белый парик, кружевной воротник белой сорочки туго стягивал шею. Белизну сорочки подчеркивали черный жилет и сюртук с крупными пуговицами, бриджи и темные чулки. Парикмахер пришел еще до завтрака, он побрил Джона и напудрил его парик; во время этой процедуры Джону пришлось дышать через бумажный конус.

– Сегодня утром, адвокат, вы выглядите прекрасно, – пошутила Абигейл.

– Я выигрываю дела не внешним обликом. Именно поэтому я читаю больше книг по праву, чем кто-либо после Джеремии Гридли. И сегодня утром мне потребуется каждое малейшее положение права, ведь я должен противопоставить мое толкование конституции толкованию короля, министерства и парламента. Это непростые противники для моего первого публичного дела.

На площади перед ратушей уже собралась толпа. Поначалу Абигейл удивилась, почему люди стоят снаружи, а не в зале совета наверху. И быстро нашла ответ: губернатор Бернард перехитрил их, перенеся судебное заседание в небольшое помещение внизу, обычно используемое клерками Адмиралтейского суда. Была поставлена временная трибуна и за ней мешок с шерстью, рабочий стол для совета и около сотни стульев… и все были уже заняты. Абигейл заметила Эстер Сиуолл, она сидела рядом с женами нескольких королевских чиновников. Поскольку Джон отказался от поста прокурора и никто не был назначен на это место, Джонатану Сиуоллу было поручено предъявить от имени короля обвинение Джону Хэнкоку по делу «Либерти». Абигейл подошла к Эстер, та подвинулась, освободив ей место. Джон сел рядом с Сиуоллом на платформе под судейской трибуной.

Судебный хранитель выкрикнул:

– Встаньте все присутствующие, встаньте! Его честь, судья Адмиралтейского суда его величества. Да поможет вам Бог!

Абигейл увидела, что судья в длинном белом парике – Роберт Окмюрти, член первого общества, организованного Джоном. Перед тем как Окмюрти неловко уселся на мешок с шерстью, Абигейл заметила два дорогих ей знакомых затылка. Это были преподобный Уильям Смит и доктор Коттон Тафтс. Они совершили длительную поездку от Уаймаута, выехав до восхода солнца, чтобы присутствовать и следить за ходом дела, послушать выступление Джона Адамса, представлявшего Массачусетс.