Текст книги "Те, кто любит. Книги 1-7"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

– Это мне нежелательно.

– Когда ты ожидаешь приезда Джона?

– Он должен вскоре приехать. Он отсутствовал уже больше шести месяцев.

– Пусть он нанимает рабочих и сам следит за работами. Он сможет добиться большего за меньшую сумму, да и ответственность не будет лежать на твоих плечах.

Наконец заявили о себе прививки от оспы: начали появляться язвочки. Заболела Нэб, затем Джонни и Ричард Кранч, но они держались хорошо. Потом одновременно возникли язвочки у Абигейл и Мэри Кранч. Абигейл чувствовала себя необычно во время процесса иммунизации, но она и Мэри оставались на ногах. Все дети вели себя разумно, за исключением Томми и Чарли, которые не реагировали на прививки. Томми сделали прививку повторно, и она прошла успешно, он с гордостью показывал почти дюжину покрасневших мест. Три прививки Чарли остались без каких-либо последствий. Но потом он заразился оспой от соседнего мальчика, с которым играл; болезнь протекала тяжело, два дня его жизнь была в опасности.

Семейный госпиталь Смита действовал успешно. Его пациенты начали возвращаться в родные места – Уэймаут, Линкольн, Салем, Брейнтри. До отъезда Абигейл прибыл Сэмюел Адамс, измочаленный семью месяцами интенсивной работы. Джон писал, что опасается за здоровье Сэмюела, ему следовало бы вернуться домой еще несколько месяцев назад. Сэмюел стал совсем седым, у него вновь дрожали руки и голова. Он целыми днями просиживал в кресле, не читая ни книги, ни свеженаписанные страницы, что говорило о его явном истощении.

– Я работал не больше, чем Джон, – парировал он, когда Абигейл присоединялась к Бетси в упреках, что он перестарался. – Джон встает в четыре часа утра и работает в бюро по вопросам военного и артиллерийского снабжения, потом отправляется в Конгресс и там до трех-четырех часов дня участвует в обсуждении статей о конфедерации. После этого до ужина работает в комитете по согласованию государственной печати Соединенных Штатов, а после ужина вновь встречается с группой, составляющей законы о конфискации британской собственности. Затем пишет до полуночи в своей комнате.

Абигейл была шокирована:

– Ни прогулок пешком, ни поездок верхом?

– Нет времени. Кроме того, Джон экономит, он отказался держать в Филадельфии лошадь. Ненужная экономия, кузина Абигейл. Ты должна послать ему верховую лошадь.

Абигейл хихикнула:

– С помощью новой почтовой системы Бенджамина Франклина? Как выдерживает Джон такое напряжение?

– Понимаешь, кузина, лучше меня. Он получает облегчение от жалоб на свое здоровье, как католик от исповеди. Болезни проходят, если ему удается пожаловаться на резь в глазах, на бесконечный насморк, на перегрузку, на нестерпимую жару. Довольна ли ты ответом, кузина? Джон никогда не чувствовал себя лучше. В Конгрессе немало блистательных умов, но в разработке базовых документов он, вероятно, сделал больше, чем кто-либо из делегатов.

Она не могла скрыть довольную улыбку.

– Ты не можешь себе представить, как мы гордились, читая Декларацию независимости.

– Ее написал не Джон, а Томас Джефферсон.[34]34
  Джефферсон Томас (1743–1826) – американский просветитель, автор проекта Декларации независимости США, третий американский президент.


[Закрыть]

Она подумала, что ослышалась.

– Как так, Сэм? У меня был оригинал, написанный рукой Джона.

– У тебя была написанная Джоном копия проекта Джефферсона. Джон участвовал в комитете и высказал некоторые соображения. Но Декларацию написал Томас Джефферсон из Виргинии. На основе предложенной им преамбулы к конституции штата Виргиния.

Абигейл расплакалась. Бетси обняла ее, успокаивая. Слезы исчезли так же быстро, как появились.

– Обуяла гордыня, не так ли? Важно, что Декларация написана. И с радостью принята.

– Явившаяся итогом полуторавекового проживания народа на новом континенте и нелегко доставшегося опыта управлять самим собой, – добавил устало Сэмюел.

Выпив в охотку чай, она вернулась в дом дядюшки Исаака, поднялась в свою спальню, взяла Декларацию, лежавшую в столике у кровати, вновь перечитала блестящий текст.

– Декларация мистера Джефферсона – работа подлинного гения! – воскликнула она в гулкой комнате.

Соединенные Штаты декларировали свою независимость. Теперь им предстояло завоевать ее.

11

Второго сентября они возвратились в Брейнтри, избежав оспу и считая, что им повезло, ибо у всех были чистые, без рябин лица. Такого же нельзя было сказать о лице только что родившейся республики; его испятнали вынужденные отступления и поражения. Начиная с сообщений о сражении на Лонг-Айленд, огорчительные известия нахлынули в Бостон и Брейнтри.

Отец Абигейл был прав: британцы не убежали, они решили развернуть более серьезную кампанию. Генерал Уильям Хау получил под свое командование самую крупную британскую армию, когда-либо отправлявшуюся за рубеж, – тридцать две тысячи обученных и безупречно снаряженных человек, включая армии генералов Клинтона и Корнваллиса, сосредоточенные вокруг Нью-Йорка; десять тысяч английских солдат, прибывших с внушительным флотом вице-адмирала Ричарда Хау в Нью-Йоркский залив, состоявшим из линейных кораблей и тяжеловооруженных фрегатов, а также дополнительно 8 тысяч гессенских наемников, составлявших первую группу из почти тридцати тысяч, набранных Георгом III у многочисленных германских князей, доводившихся ему родственниками. Силы генерала Вашингтона насчитывали всего 10 тысяч дисциплинированных континентальных войск и еще 10 тысяч милицейских короткого срока службы, со своими мушкетами и охотничьими ружьями, хранившимися американцами обычно над каминами. В конце лета 1776 года милицейские обрели сомнительную славу из-за выпивок, разврата и самовольных отлучек в Нью-Йорк, где их ждали развлечения.

Нью-Йорк не скрывал своей неприязни ко многим тысячам горячих сторонников короны, контролировавших значительные районы в самом Нью-Йорке, Нью-Джерси и Пенсильвании.

Двадцать второго августа генерал Хау под прикрытием кораблей перевез со Стетен-Айленда на Лонг-Айленд пятнадцать тысяч человек, за которыми последовали пять тысяч гессенцев. По приказу Конгресса Вашингтон распределил свои войска между Манхэттен-Айленд и Лонг-Айленд, укрепил Бруклин-Хейтс и другие стратегические районы, стремясь предотвратить захват Нью-Йорка британцами. Выявив с помощью разведки слабые участки обороны армии Вашингтона, Хау начал хорошо запланированное наступление. Повсюду войска Вашингтона сталкивались с неожиданностью, оказывались в меньшинстве перед лицом маневренного противника.

Американцы потеряли полторы тысячи человек. Если бы генерал Хау атаковал главные американские силы, окопавшиеся в Бруклине, американцы потеряли бы половину своих войск, ибо, подобно сражению на Бридс-Хилле, американцы не оставили себе путей отхода, за исключением реки Ист-Ривер, в которой могли лишь утонуть.

Хау не атаковал. Подошли подкрепления, включая 14-й Массачусетский полк из Марблхэда. С помощью моряков Марблхэда под покровом ночи Вашингтон перевез на лодках в Нью-Йорк всю свою армию. Первый британский лазугчик, прибывший на пароме на заре, в половине пятого утра, заметил последнюю лодку, увозившую Джорджа Вашингтона.

В письме своему мужу Абигейл выражала общие мысли патриотов:

«Думаю, что поражение не означает нашего порабощения. Народ, воодушевленный, подобно римлянам, любовью к своей стране и свободе, рвением к общественному добру и благородным стремлением к славе, не потеряет мужества и присутствия духа из-за неблагоприятных событий. Подобно римлянам, через поражение мы обретем способность стать непобедимыми».

Такая неколебимая вера требовалась в предстоящие месяцы. Регулярные войска и милиция Вашингтона терпели поражение за поражением, охваченные паникой, когда после двухчасовой бомбардировки с моря британские гренадеры вторглись на Манхеттен. В этом отступлении участвовали и солдаты Новой Англии. Поражение в Нью-Йорке частично было компенсировано в середине сентября у высот Гарлем-Хейтс.

Обозленный звуками британских рожков, наигрывавших мелодию охоты за лисами, Вашингтон осуществил маневр, выведший его войска на фланг и в тыл британцев, и нанес им сокрушительный удар. Солдаты из Новой Англии смогли вернуться в родные места, а небольшая, символическая победа позволила Вашингтону отвести без помех свою армию в северном направлении. Генерал не выигрывал войны, но и не проигрывал ее; это давало некоторое утешение жителям Массачусетса, воевавшим уже полтора года после сражения у Конкорда и добившимся эвакуации британцев из бостонской гавани.

Ободряли сообщения, что южные штаты приступили к организации своих полков и начали строить укрепления вдоль побережья. Крупных сражений еще не было; тори Северной Каролины попытались захватить Уилмингтон, но были отогнаны, а длительная бомбардировка укрепленного острова Салливен, прикрывавшего Чарлстон, не удалась. Израсходовав свои боезапасы, британские корабли вернулись в Нью-Йорк. По всем сообщениям, война предстояла длительная.

Главной проблемой семьи Адамс, как признал в ходе переписки Джон, было его возвращение домой. Судя по календарю на столе Джона, прошло уже полных восемь месяцев с момента его отъезда. Помимо своей воли Абигейл оказалась в положении жен бостонских моряков, которые за целый год находятся дома всего месяц.

Джон делал все возможное, чтобы получить отпуск, но обстоятельства были против него – он остался в Конгрессе единственным работоспособным представителем Массачусетса. Он непрестанно писал спикеру Ассамблеи Джеймсу Уоррену, настаивая на увеличении числа делегатов законодательного собрания, благодаря чему новый представитель мог бы занять его место. Абигейл следила за прохождением просьбы Джона, но заседания законодательного собрания прервались. При возобновлении работы идея Джона Адамса получила одобрение, но в то же время члены собрания не приняли резолюции, которая освобождала бы его или выдвигала замену.

Джон просил Абигейл прислать ему лошадь, чтобы добраться до дома. Из-за отсутствия денег он не мог купить или нанять коня в Филадельфии.

Не было средств и у Абигейл. Урожай был низким: находясь в Бостоне, она не могла вовремя нанять дополнительных работников. Из полученных скромных сумм пришлось уплатить в первую очередь налоги, затем тридцать четыре фунта стерлингов в качестве последнего взноса за дом на Куин-стрит. То, что осталось, могло бы обеспечить семью на зиму, но Абигейл израсходовала значительный куш, чтобы отправить в Филадельфию молодого Басса с двумя конями. Абигейл писала: «Я представляю, сколь тяжелы твои общественные обязанности, и поэтому горжусь, когда вспоминаю, что ты делаешь».

Она сообщила ему о стоимости ремонта дома в Бостоне, затем о гниющей на верфи лодке; еще год – и она потеряет всякую цену. Большая семейная ферма в тридцать пять акров, купленная у Питера, не оправдала себя. Нужно либо всерьез заняться ею, либо сдать в аренду. Долгов не было, но не было и сбережений. Она и дети хорошо питались, шили собственную одежду, заготавливали дрова. Так шла жизнь.

Но и после приезда Басса в Филадельфию Джон оставался на месте.

Абигейл догадалась, что есть еще одна – третья сила, приковавшая Джона Адамса к его письменному столу, – он сам. В роли председателя Континентального бюро по снабжению армии и артиллерии он по уши погряз в армейских делах. Отстаивая необходимость создания регулярной боеспособной армии, он одновременно добивался стабилизации валюты, заключения с европейскими странами договоров, закрепляющих независимость Соединенных Штатов. Он имел отношение к строительству боевых кораблей и вооруженных сухогрузов для захвата «призов» на море. Его «Мысли о правительстве» легли в основу дискуссий о новых правительствах штатов.

Джон входил в комитеты, занимавшиеся вопросами шпионажа и предательства, аттестации офицеров, методами ведения войны.

В далеком Брейнтри ей казалось, что Джон Адамс стал подобием Атланта, несущего на своих плечах целый мир, что в этот трудный переходный период его некем заменить и он не может оставить свой пост, пока не почувствует, что дело в надежных руках.

Не тщеславие ли двигало Джоном? Она этому не верила. Абигейл знала, что им руководит чувство долга. Она писала Мэри Уоррен: «Наша страна словно второй Бог и самый важный прародитель».

Если ее чувства были такими сильными, то какими должны быть чувства Джона?

Джон выехал из Филадельфии 13 октября 1776 года – через тридцать восемь дней после прибытия Басса с лошадьми. Две недели поездки верхом через Пенсильванию, Нью-Джерси, Нью-Йорк и Массачусетс укрепили его физические силы. Он с такой радостью обнял Абигейл и детей, что, казалось, она осветила весь дом.

В начале ноября выпал снег. Абигейл и Джон лежали под теплым одеялом в кровати с балдахином. Отодвинутый полог позволял видеть в отдаленном окне медленно кружившиеся снежинки. Кровать напоминала Абигейл судно, которое возвращается в родной порт с ценным грузом, сулящим покой и удовлетворение. Она вспомнила свою первую брачную ночь в этой постели, свои мысли о чуде супружества. Отпали волнения по поводу переизбрания Джона в Конгресс; законодательное собрание приняло его предложение назначить дополнительных делегатов, и каждый из них официально уполномочен выступать от имени Массачусетса. Это означало, что Джон будет отсутствовать самое большее два-три месяца в году.

Джон пошевелился.

– Ты не спишь? – прошептала она.

– Нет, – ответил он шепотом, – я дремлю. Мне чудится, будто я дома, в собственной постели.

Какое-то время она лежала молча, а затем спросила:

– Джон, не хотел бы ты еще одного ребенка? Я думала об этом все прошедшие месяцы.

– Моя дорогая, не обнаружила ли ты некое таинственное значение в цифре пять, какого лишена четверка?

– Да. Если будет девочка.

– Ух! – Он повернулся так, чтобы увидеть ее глаза. – Ты хочешь иметь еще одну дочь. Ты не забыла Сюзанну.

– А разве ты забыл, Джон?

– Нет.

– Ты должен дать одно обещание.

– Какое?

– Что ты будешь дома во время родов. Что я не буду одна.

– Даю честное слово.

Вновь открылись массачусетские суды, и Абигейл, пригласившая на обед судей, когда суд заседал в Брейнтри, удостоверилась в выгоде судейства. Молодые адвокаты, вступившие в ассоциацию, когда Джон находился в Конгрессе, богатели, занимаясь «призовыми» делами – захватами британских торговых судов с ценными грузами. Гонорары бывших клерков-адвокатов Джона достигали сотен фунтов стерлингов.

– А я не могу вести ни одного, даже самого ничтожного, дела, – сетовал Джон.

– Не понимаю почему. Ты мог бы получить самые крупные дела.

– Я все еще главный судья Высшего суда Массачусетса, хотя никогда в нем не заседал. И меня только что переизбрали делегатом в Конгресс.

– Ты говорил, что подаешь в отставку с поста главного судьи.

– Да, в скором времени.

– Тогда почему не сейчас?

– Я должен дождаться выбора преемника. Ведь, занимаясь общественными делами, я не могу вести частные дела. Понимаю, что, блюдя юридическую честность, я наполняю банк Адамсов паутиной вместо звонкой монеты. Пойдем завтра вместе в Бостон. Я начну ремонт дома и оттащу лодку в ангар для покраски. После этого мы сможем сдать дом в аренду и продать лодку.

– Я не собираюсь вмешиваться в твои частные дела, – сказала Абигейл с усмешкой, – но, может быть, скажешь мне, что ты имеешь в виду в качестве своего судебного иска?

– Деньги. Несколько адвокатов и торговцев, которые были моими должниками в течение ряда лет, неожиданно разбогатели. Война. Нехватки. Поскольку они богатеют за счет налоговых документов Массачусетса, я полагаю, что осуществляю небольшое законное уравнение, потребовав выплаты процентов за долги.

– Ростовщические проценты.

– Предпочтительно. И Законодательное собрание обещало с января оплатить все мои расходы и, кроме того, то, что оно называет услугами.

– Значит ли это, что речь идет о заработной плате?

– Когда нанимаешь работника. Однако поживем – увидим.

Каждый сдержал свое обещание. Ко второй неделе января Абигейл сообщила мужу, что она беременна. Он поздравил ее и показал сумму, собранную им со своих давних должников, а также проект решения Законодательного собрания о выплате ему двухсот двадцати шести фунтов шести шиллингов и двух пенсов за девять месяцев службы в 1776 году. Сидя за столом, предназначенным для клиентов, Джон изучал записи о годовых расходах.

– Клянусь, не в состоянии сказать, что эти цифры отображают мои расходы и остались еще какие-то фунты за оказанные мною «услуги». Иногда я забывал записать расходы, скажем, на писчую бумагу, свечи или конюшню. Каждый раз, когда я подбивал итог, общая сумма оказывалась на пять или десять фунтов меньше, чем я предполагал.

– Сравни с предыдущими годами. Например, с семьдесят пятым годом.

Джон подошел к секретеру, повернул замок и вытащил бухгалтерскую книгу.

– Посмотри: с апреля по август расходы составляли тридцать четыре фунта восемь шиллингов. За период с августа до декабря они достигли ста двадцати семи фунтов семи шиллингов и десяти пенсов. В этот год я совершил две поездки.

– Даже в таком случае общая сумма составит около двухсот шестидесяти фунтов, и она, разумеется, не включает жалованье.

Джон вздохнул:

– Не включает. Возможно, я сэкономил двадцать фунтов, отказывая себе кое в чем. Но этой суммы хватит заплатить батраку.

– Ничего себе!

– Не огорчайся. Если общественную службу сделать выгодной, тогда слишком много сомнительных деятелей захотят получить должность. До настоящего времени все служащие были добровольцами, а это значит, что они работали в десять раз старательнее наемных. Новый закон облегчит наше положение: делегатам станут платить двадцать два шиллинга в день. Это не ахти какое богатство, но на нового ребенка хватит.

В ее глазах мелькнула смешинка.

– Честная сделка. Твой труд не мой.

– Когда ожидаешь роды?

– Где-то в июле.

– Я должен уехать через несколько дней. Но буду дома к апрелю или маю.

– Постарайся. Последние недели перед родами тягостны.

Перед отъездом Джон сделал все, чтобы до его возвращения у Абигейл был минимум обязанностей. Он отыскал плотника, взявшегося отремонтировать сарай и погреб, нанял двух батраков на целый год, купил семена, удобрения, починил каменные заборы, обрезал деревья в саду, привел в порядок сельскохозяйственные орудия. Он взял с собой сто фунтов стерлингов, а ей оставил всю сумму, сохранившуюся после оплаты ремонта дома в Бостоне.

Ежедневно или же через день Джон писал ей забавные письма, пересказывая уморительные анекдоты, которые ему поставлял болтливый парикмахер. Он скупыми красками описывал работу Конгресса, но Абигейл знала: он ведет дневник и после его возвращения она будет полностью в курсе дела. Когда британцы создали угрозу для Филадельфии, делегаты переехали в Балтимору и проводили заседания в перестроенной таверне. Джон писал, что Балтимора показалась ему красивым городком, окруженным процветающими фермами. Ландшафт выглядел тем более приятным, что здесь не нашлось места для сторонников британской короны. Он жаловался на чудовищные цены и на грязные, замусоренные улицы. И одновременно радовался укреплению Континентальной армии, восхищался поведением колонии Мэриленд, образцово выполнявшей указания Конгресса по созданию местного управления. Когда в течение нескольких дней не поступали письма от Джона, Абигейл уединялась в кабинете, перечитывала ранее полученные, и это поднимало ее настроение.

В «Континентал джорнел» 6 и 13 февраля Абигейл поместила объявление о сдаче в аренду дома на Куин-стрит. Дом снял за двадцать два фунта стерлингов в год печатник мистер Уиллис.

В середине февраля выпал обильный снег. Хорошие зимние дороги позволили посетить семейство Кранч, отца и Бетси. Брейнтри и Уэймаут наводнили милиционеры, обязавшиеся отслужить три месяца, но дезертировавшие из-за не утихавшей эпидемии оспы. Из продажи исчезла пшеничная и ржаная мука; мясники предлагали лишь жалкие обрезки, в Бостоне назревали хлебные бунты: пекари продавали по одной булке на семью. Абигейл посадила детей на скудную диету в ожидании прихода в бостонскую гавань одного из судов дядюшки Исаака с грузом муки, заказанной Джоном, когда тот был дома.

Абигейл чувствовала себя хорошо. Конечно, случались неприятности: заболел Джонни, и Коттон Тафс не смог поставить диагноз. У Томми появились глисты, и он страшно похудел, пока ей удалось получить от Джона коробку с лекарствами доктора Райана. Принадлежавшая им корова Рагглз провалилась под лед. Сестра Бетси сообщила о намерении выйти замуж за Джона Шоу, удостоенного сана священника. Известие огорчило семейство Смит, ибо Бетси настойчиво отрицала свою любовь к Джону Шоу, покинувшему дом Смитов три года назад. Видимо, они встречались втайне или вели переписку в течение всего этого времени. Джон написал, что он в восторге от такой новости; Абигейл не спешила передать добрые пожелания Джона, опасаясь, что Бетси обманула семью.

Бетси вроде бы не замечала сдержанности Абигейл; ее увлекли заботы по созданию собственного семейного гнездышка. Преподобный Джон Шоу получил приход в Хаберхилле, и бракосочетание намечалось на осень.

Новая Англия была наводнена противоречивыми слухами: Конгресс связал руки Джорджу Вашингтону, и он не может сражаться; Конгресс превратил генерала Вашингтона в диктатора; Англия предложила новый договор и новые условия Конгрессу. Солдаты Новой Англии – трусы, бегущие с поля битвы…

С Катариной Луизой приехал брат Билли в форме капитана только что созданных отрядов морской пехоты и провел у Абигейл ночь до отплытия на корабле «Америкен Тартар». Ее навестил Джеймс Уоррен, выразивший восхищение состоянием фермы. Ричард Кранч купил ферму по соседству. В Брейнтри открылись два госпиталя для прививок солдатам против оспы, в одном из них работал Коттон Тафтс. Единственным печальным известием было сообщение о смерти бостонской подруги – миссис Хауард.

Абигейл писала Джону:

«На прошлой неделе она родила… сына или дочь. Омертвение плода вызвало смерть. Подобное, естественно, смертельно пугает оказавшегося в таком положении. Каким великим должен быть рассудок, способный преодолеть страх смерти! Как волнуется сердце родителя при виде беспомощных малышей думающего, как горько покидать их в мире, полном ловушек и соблазнов, какие они не в состоянии предвидеть и избежать».

Снег растаял, дни стали более длинными. Во второй половине апреля Джона привлекли к составлению статей о Конфедерации, согласно которым тринадцать штатов становились единым государством. Вернувшиеся в Филадельфию делегаты, после того как британская угроза захвата города отпала, ввязались в затяжные споры по поводу компромисса, обеспечивающего достаточно сильное центральное правительство, чтобы защитить отдельные штаты, но не за счет ущемления их законных прав.

Прошел шестой месяц беременности; ребенок вел себя активно, то и дело напоминая о себе. Она уже поняла, что Джон не вернется к обещанной дате, и не могла настаивать на выполнении им обещания приехать к родам. Если срочные вопросы окажутся нерешенными из-за его отъезда в разгар дебатов, она никогда не простит себе этого. Ей не хотелось услышать упреки Джона: «Я не был так уж нужен тебе. Мог бы завершить свою работу».

Абигейл написала ему, выразив благодарность за письма, которые «утешали… в холодные зимние ночи», и косвенно давая понять, что он вправе закончить начатые им дела. «По мере приближения лета возникают заботы, часть которых отпала бы, будь ты со мной. Но я не вправе ожидать такого удовольствия… я обязана призвать все терпение, каким наделена, чтобы пережить то, что положено пережить».

Май и июнь прошли спокойно. В июле, как она писала сестре Мэри, Абигейл почувствовала себя неважно. Она старалась отогнать воспоминания о своей подруге миссис Хауард, но они то и дело возвращались. Из Уэймаута был вызван Коттон Тафтс. Он, видимо, спешил сломя голову, но, когда вошел в спальню, постарался скрыть это. Он походил на преподобного Смита: высокий, с карими глазами и впалыми щеками.

– На что жалуешься, племянница?

– Болит голова. В глазах все плывет. Опухают ноги.

– Вроде бы все обычное. А как ребенок?

– Шевелится.

– Ты ждешь роды примерно через неделю?

– Около того.

– Лежи в постели. Не ходи по лестницам. Я подберу тебе книги для чтения.

Ноги Абигейл отекли, но чувствовала она себя сравнительно комфортно, читая «Путешествие Хэмфри Клинкера» Смоллетта и «Викария Уэйкфилда» Оливера Голдсмита. В полдень ее навещал Коттон Тафтс. Однажды, сидя напротив Абигейл у переднего окна ее спальни, чтобы подышать свежим воздухом, он заметил полный отпечаток ступней ребенка на ее тонком платье.

– Этот ребенок торопится родиться.

– Кузен Коттон, ваши слова ободряют крепче ромового пунша Джона.

– И за меньшую цену, – рассмеялся он, – теперь, когда мы не ввозим патоку из Вест-Индии.

Ночью ее била сильная дрожь. В комнате не было часов, и она не могла определить, когда начались схватки, но предполагала, что прошло минуты три, прежде чем дрожь прекратилась. Сознание Абигейл затуманилось.

Затем наступил глубокий сон. Пробуждение на заре напоминало подъем со дна глубокого озера. Она поняла, что это был не сон, а кома. В полдень пришел доктор Тафтс, и она рассказала ему о конвульсиях.

– Кузен Коттон, боюсь, что ребенок мертв.

Коттон молча посмотрел на нее поверх своих очков; его лоб покрыли глубокие морщины.

– Кажется, твои глаза в порядке, кузина Абигейл. Ты видишь отчетливо?

– Да.

– Хорошо. А как головная боль?

– Исчезла.

– А щиколотки?

Абигейл откинула легкую льняную простыню.

– Отеки пропали.

– Твое состояние хорошее. Возможно, ребенок занял лучшее положение для родов.

– Не считаешь ли ты, что ребенка можно вытащить из меня теперь?

– Этими страшными инструментами? Конечно нет. Они скорее убивают, чем спасают матерей. Дождемся нормальных родов.

– Будь добр, попроси Мэри позвать повитуху.

Когда Мэри вернулась, она мягко отчитала Абигейл:

– Тебе просто почудилось.

– Может быть.

Десятого июля вечером из Бостона пришло письмо Джона. Абигейл забыла о своих неприятностях, выбралась из постели и написала веселое письмо, сообщив ему о хороших видах на урожай и о начале родовых схваток. После этого она улеглась в кровать и крепко заснула.

С рассветом начались схватки, острые и короткие. Она напряженно ждала плача ребенка. Ни звука.

Абигейл приподнялась на локте и увидела, что разродилась миловидной девочкой. Но кожа малютки имела синеватый цвет. Повитуха шлепала ребенка по заду и груди. Абигейл слышала, что кто-то торопится в спальню: Коттон Тафтс схватил ребенка и принялся делать искусственное дыхание рот в рот.

Все было напрасно. Ни доктор, ни повитуха не смогли нащупать пульс ребенка. Причину смерти вызвал зажим пуповины.

У помогавшей повитухе Мэри глаза были сухими. Коттон подавлял рыдания. Наконец, взяв себя в руки, он опустился на колени перед постелью Абигейл, взял ее за руку и попросил прощения:

– Я врач. И стыжусь своей неграмотности. Когда ты впервые сказала мне о своих сомнениях, я должен был помочь. Еще было время спасти ребенка. Что давало тебе уверенность, когда я полагал, что ребенок все еще жив?

Абигейл ответила с грустью:

– Ребенок был во мне, а не в тебе. Мне стало легче, когда у меня внутри прекратилась борьба.

У нее щемило сердце. Нэб разрешили войти в спальню, и, узнав о случившемся, она зарыдала. Мэри хотела вывести девочку из комнаты.

Абигейл возразила:

– Пусть остается. Мы утешим друг друга. Нэб, дорогая, иди сюда и поплачь у меня на плече.

Мертворожденной дочери дали имя Элизабет и похоронили ее на кладбищенском участке Адамсов. Отец Абигейл, сестра Мэри и мать Джона сопровождали преподобного Уиберда к могилке.

Через пять дней Абигейл была уже на ногах и написала Джону письмо. Она считала, что должна сама сообщить ему печальную новость, заверить, что в случившемся нет его вины.

В комнату вошел Коттон Тафтс. Положив перо, Абигейл повернулась к нему:

– Будь добр, скажи: мне не следует рисковать и заводить нового ребенка, верно?

– Твоя жизнь была под угрозой дважды: при родах Сюзанны и теперь – Элизабет. Думаю, что больше не нужно рисковать.

Она помолчала немного.

– Я ожидала такой ответ. С момента, когда не услышала крика. Бог был милостив. Он дал мне четырех чудесных детишек. Видимо, мне не суждено иметь больше. Я была бы неблагодарной, не поблагодарив его за щедрость и не приняв безропотно Его волю.

Вновь склонившись над столом, Абигейл взяла перо и написала:

«Присоединись ко мне, мой близкий друг, в благодарности Небесам за то, что ценная для тебя жизнь была пощажена и пережила скорбь и опасность, а милый ребенок ушел к праотцам… У меня столько оснований хранить благодарность в своей печали, что не питаю ни единого упрека… До свиданья, дражайший друг, до свиданья».

12

Абигейл повезло: она быстро оправилась, и у нее не пропало желание ухаживать за плодородной нивой фермы под палящим солнцем. Жалованье в сто долларов, предложенное солдатам выборными лицами Брейнтри и Массачусетским законодательным собранием, привело к оттоку работников с ферм. Урожай кукурузы и пшеницы радовал, но негр-батрак ушел с фермы в разгар сенокоса. Трехдневная жара, сменившаяся дождливой погодой, грозила ускорить созревание яблок. Ричард Кранч успешно завершил сельскохозяйственный год. Поскольку нанятый им работник изъявил готовность поработать еще несколько дней, Ричард отправил его к Абигейл. Так же поступили ее отец и Коттон Тафтс. В сезон уборки урожая они работали бок о бок с Абигейл и детьми, перенося зерно в закрома. Молочных продуктов было немного, и они стоили дорого. Абигейл смогла получить изрядную сумму за проданное молоко, масло, сыр, яйца и птицу.

Вечерами она изучала карты, пытаясь с помощью отрывочной информации, доходившей до нее, установить расположение американских и британских войск, проследить их движение, стычки, бои.

Американская армия подверглась на севере ряду сокрушительных ударов.

«Джентльмен Джонни» Бургойн выступил из Канады с хорошо организованной и снабженной армией численностью около десяти тысяч человек при ста сорока пушках. Укрепив холм над фортом Тайкондерога, он выбил из него генерал-майора Артура Сент-Клера и его плохо вооруженные континентальные полки. Таким образом, он повторил маневр генерала Вашингтона, который выдворил британцев из Бостона, укрепив Дорчестерские высоты, разместив на них пушки Генри Нокса, доставленные из того же форта Тайкондерога. 7 июля 1777 года в Вермонте у Хаббардтона Бургойн разгромил арьергард драпавших американцев и начал наступление в направлении Олбани и Манхэттена, где намеревался соединиться охватывающим движением с армией генерала Хау.

Вашингтон с основными американскими вооруженными силами действовал в Пенсильвании не лучшим образом. В сражении при Брэндиуайн генерал Хау с пятнадцатью тысяч солдат вступил в бой с силами Вашингтона, состоявшими из восьми тысяч континентальных солдат и трех тысяч милиционеров. Хау обошел Вашингтона, послав половину своих сил в тыл американцам, опрокинул их правый фланг, тогда как Вашингтон ожидал наступления на центральном участке. Американцы стойко сражались до заката, затем отступили на север, оставив на поле боя тысячу убитых и раненых.