Текст книги "Те, кто любит. Книги 1-7"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

– Разве не странно, – спросил он Абигейл, – что не доставлено ни одного экземпляра закона и не прибыл ни один член комиссии? Прошло две недели, как закон вступил в силу. Эти странности поднимают мое настроение.

Наступил декабрь. Выпавший снег слепил глаза. Абигейл решила не скупиться и приобрести некоторые предметы домашнего обихода, изготовленные в Америке. Они проехали в семейных санях Адамса по засыпанной снегом дороге к Маунт-Уолластону, желая узнать о том, что дедушка Куинси назвал «самой жаркой схваткой в этом районе за долгие годы». Звон колокольчика под дугой разносился далеко по заснеженному полю.

Опершись своими узловатыми локтями на библиотечный стол полковника Куинси, словно на свою кафедру, преподобный мистер Смит наклонился к собравшимся вокруг стола.

– Это было подлинное столкновение священников, – объяснял он. – То, чего мы, конгрегационалисты, старались избежать в Новой Англии.

Проповедовавший в Хэнгеме преподобный мистер Гей утверждал, что исстари оружием церкви служили молитвы и слезы, а не дубинки, и советовал подчиниться властям. На ступенях молитвенного дома произошло чуть ли не восстание, люди советовали священнику заняться распространением марок. Преподобный мистер Смит возразил, произнеся в проповеди в Уэймауте изречение: «Кесарю – кесарево, Богу – Богово».

– Я рекомендовал почет, вознаграждение и послушание добрым правителям, – говорил он слушавшим его, – и духовную оппозицию плохим правителям. По ходу действия я включил в проповедь декламацию на такую щекотливую и злободневную тему, как свобода.

Прошел декабрь. Ни Верховный, ни внутренние суды не признали действующим закон о гербовом сборе. Нотариат и таможня были закрыты, деловая деятельность замерла. Джон то писал, то ворчал. Ежедневно он приносил ей несколько страниц своей будущей книги или же приглашал в кабинет посмотреть материал статей, которые он надеялся опубликовать в «Бостон газетт». Она стояла, часто с Нэб на руках, в окружении книг по праву, ощущая запах табака, чернил, иногда влажной бумаги, эманацию своего мужа, столь же сильную, как во время интимных объятий.

Она прочитала часть, где Джон пытался ответить Уильяму Пиму, англичанину, опубликовавшему статью в газете «Лондон ивнинг пост», в которой тот утверждал, что «резолюция британского парламента может в любое время отвергнуть все хартии, какие когда-либо даровались нашими монархами». Джон писал: «Если какая-либо нарождающаяся страна заслуживает, чтобы ее ценили, – то это Америка; если какой-либо народ заслуживает чести и счастья, то это ее жители… Они наделены самым обыденным, радикальным пониманием свободы и самым высоким уважением к достоинствам. Они произошли от расы героев, которые, доверяясь Провидению, бросили вызов морям и небесам, чудовищам и дикарям, тиранам и чертям во имя религии и свободы… Это тот самый народ, мистер Пим, которому вы навязываете по дешевке угнетение на вечные времена».

Абигейл восхищалась творчеством своего мужа даже в тех случаях, когда оно было пересыпано бранью. Его ворчливость была особой по своему складу. Она прочитала в одной из принадлежавших ей книг по истории Англии, что «англичане всегда страдали манией преследования». Иногда ей казалось, что это справедливо и в отношении англичанина по имени Джон Адамс. Он сказал ей, когда она, лежа в постели, вслушивалась в его слова:

– Адвокатура представляется мне стаей подстреленных голубей. Их вроде перехватили, набросили на них сеть, и у них не хватает смелости взлететь.

– Пытался ли ты убедить их?

– Пытался. Меня начинают не любить. Но я убежден, что если мы подпишем коллективную петицию, включив в нее наши юридические и конституционные доводы, то это дало бы достаточно силы, чтобы обязать губернатора и прокурора разрешить открыть суды без их окаянных марок.

Крошка Нэб заворочалась в своей кроватке. Джон вытащил полено из дровяного ящика, бросил его в камин, за экраном взлетел фонтан искр. Он прислонился к краю камина, глядя на огонь и продолжая сухим тоном, звучавшим как признак отчаяния:

– Затянувшиеся праздность и безделье внесут расстройство в мои дела, если не повергнут меня в отчаяние и лишат способности ответить на требования, которые мне потом предъявят… Столь неожиданный перерыв в моей карьере весьма печален. Я едва успел войти в нормальный режим, только поднял паруса, и вот на судно наложено эмбарго. Тридцать лет жизни потрачены на подготовку к бизнесу. Мне пришлось бороться с нищетой, завистью, ревностью, злокозненностью противников, лишь немногие друзья помогали мне, вплоть до последнего времени я бродил в потемках и совсем недавно приобрел известность, завоевал скромную репутацию, когда появился этот отвратительный замысел, подрывающий мое положение, положение Америки и Великобритании.

Самоупреки не были ей чужды. Еще до замужества она обрела такого рода опыт, когда слышала, как члены прихода Уэймаут изливали ее отцу свои горести. Уже в юные годы она поняла, что есть существенная разница между мужчинами-пуританами и женщинами. Женщины были мягче, устойчивее, мудрее в своих оценках настроений и событий. Мужчины любили жаловаться, нападать в процессе осуждения соседей и общей обстановки. Порой ей казалось, что конгрегационалисты сделали частью своей религии обычай проклинать себя и своих соседей если не до потери рассудка, то в любом случае до душевной боли.

«Это, – думала она, глядя на сгорбленную спину страдавшего мужа, – особая форма пуританского самобичевания. Иногда допускается выпить ромовый пунш или стаканчик вина. Мы можем умеренно курить и не должны посещать театры. Прелюбодеяние смертельно наказуемо, а за половое сношение полагается кнут, заточение, обрезание ушей. Нам не разрешается взимать ростовщические проценты и требовать очень высокие цены за наши товары. Законы, определяющие расходы, жесткие, мы не можем носить драгоценности и дорогие кружева. Согласно нашей религии, мы не должны обожествлять материальные ценности и выставлять напоказ наше богатство. Помимо любви к жене и детям, дому и профессии пуританину трудно найти иные удовольствия. Поэтому неудивительно, что бедняк вынужден обращаться внутрь себя, чтобы слить воедино поля сражения и мирового театра. Я могу их пожалеть, если они не питают жалость к самим себе».

То, как ухаживал за ней Джон Адамс, не опровергло ни одно из ее предположений.

– Мой дорогой! – воскликнула она. – Разве нет обнадеживающих признаков? Наши торговцы получили от лондонских производителей, у которых они перестали покупать, корреспонденцию с обещаниями поддержки. Ни один королевский чиновник не желает распространять марки или открывать Адмиралтейский суд без присяжных.

Он повернулся, глубоко вздохнул.

– Да, есть хорошие признаки. Когда, наконец, были доставлены полномочия Оливера пару дней назад, его заставили пойти к Дереву Свободы и публично отклонить данное ему поручение. Мой старый друг прокурор Окмюти, да благословит его Господь, имел смелость посоветовать судовладельцам и королевским чиновникам выпускать суда из гавани без марок. Таможня может открыться…

– Не следует ли из этого, что и суды откроются? Если суда могут отправляться в плавание без марок, то почему не постановления?

Через несколько дней открылись таможня и порты. Корабли, давно стоявшие с грузом у причала, отплыли в Англию. Немедленно в Фаней Холл был проведен митинг с единственной целью добиться открытия судебных учреждений. На следующий день, когда губернатор Бернард входил в ратушу для встречи с советом, его глазам предстал плакат:

 
ОТКРОЙТЕ СУДЫ ПОБЫСТРЕЕ,
И ПРАВО ПОКАЖЕТСЯ НАМ МИЛЕЕ,
ОТКРОЙТЕ КОНТОРЫ СКОРЕЕ,
ТОГДА ТОРГОВЛЯ ПОЙДЕТ СПОРЕЕ,
ЕСЛИ ЖЕ У ВЛАСТИ СТОЯЩИЕ
ПАЛЬЦЕМ НЕ ШЕВЕЛЬНУТ,
МЫ СМОЖЕМ ПОНЯТЬ, В ЧЕМ ДЕЛО ТУТ.
 

Семья Джона закончила полдник, когда в дверь громко постучали. Абигейл открыла дверь и увидела полицейского с официальным документом в руке.

– Вы миссис Адамс, мэм?

– Я миссис Джон Адамс.

– Я констебль города Бостона. У меня письмо к вашему мужу от городского клерка мистера Уильяма Купера. Будьте добры, позовите мужа, чтобы я мог передать ему письмо.

Джон взял бумагу, расписался за нее. Он вскрыл конверт, развернул документ и прочитал вслух:

– «Сэр! Я уполномочен городом известить вас, что сего дня единогласно постановлено, что Джеремия Гридли, Джеймс Отис и Джон Адамс, эсквайр, должны предстать перед его превосходительством губернатором в совете в поддержку своей памятной записки, испрашивающей открытия судов в этой провинции. Копия вышеуказанного меморандума будет вручена вам при вашем прибытии в город. Остаюсь, сэр, вашим покорным слугой. Уильям Купер, городской клерк».

Он повернулся к жене с широко раскрытыми глазами.

– Какие мотивы толкнули Бостон выбрать меня, живущего в отдалении и малоизвестного?

– Ой, я думаю, что могу назвать некоторые мотивы. Джеремия Гридли, например, или Сэмюел Адамс. Или твой очерк по каноническому и феодальному праву, настолько хороший, что даже газета «Лондон кроникл» перепечатала его в качестве выдающегося изложения американской точки зрения…

– Не заблуждайся насчет меня, я не так уж удивлен, чтобы отклонить оказанную честь. Прикажи Рейчэл согреть воды, я вымоюсь и тотчас же уеду в Бостон. Но, Нэбби, думая о некоторых моих рассуждениях, высказанных вчера, частично в письменной форме, я задаюсь вопросом, не прав ли лорд Бэкон,[18]18
  Бэкон Фрэнсис (1561–1626) – английский философ; лорд-канцлер при короле Якове I.


[Закрыть] говоря о невидимых, секретных законах природы, связи и влиянии между явлениями, не поддающимися здравому анализу.

– Джон, дорогой, городское собрание Бостона нуждается в юристе, а не в метафизике. Разве ты можешь думать иначе, чем собрание? Ты в нем варился уже месяцы. Я приготовлю тебе лучшую одежду.

9

В Джоне Адамсе было нечто от сил природы: в глубинах своего организма он набирал энергию, способную опрокинуть все на ее пути. Если при этом он доводил жену до истощения, то это входило в брачный контракт, заключенный ею и надежно вшитый в досье Джона. Она не могла ничего изменить в муже. Потяни за спущенную петлю – и надорвешь ткань. Она уделяла много времени дочери, которой исполнилось шесть месяцев. Дочь росла задорным, спокойным ребенком с широким отцовским лицом и полной фигуркой, и ее глаза все больше походили на глаза Джона. Абигейл не могла определить для себя чем: безмятежностью или серьезностью взгляда.

Когда Джон вернулся из Бостона, он показался ей задумчивым. Вместе они прошли по глубокому снегу на Пенн-Хилл, пытаясь отыскать старую тропу. В морозном воздухе дыхание клубилось белым паром. Помогая Абигейл подниматься на вершину, Джон рассказал, что довольно успешно справился с задачей. Их выслушали вечером в зале совета. Губернатор, в пурпурной мантии и в парике, удивил, потребовав, чтобы члены совета говорили по очереди, каждый должен представить различные стороны дела. Гридли и Отис вполне резонно попросили, чтобы их младший коллега взял слово первым.

– Я так и поступил, но был холоден. Холоднее этого декабрьского воздуха Думаю, от меня ожидали взволнованную речь, но я оставался в рамках юриспруденции. Впрочем, как и вся наша тройка. Но мы высказали все, что требовали интересы дела.

Наступила рождественская неделя. Второй сильный буран замел снегом все поля. В Новый год к ним пришли с традиционного приема, устроенного полковником Куинси, Коттон и Люси Тафтс. Коттон благодаря тому, что постоянно разъезжал по дорогам Массачусетса, составляя свой справочник медицинских предписаний и убеждая коллег учредить в Бостоне общество, обладал, как никто другой, широкими контактами с врачами.

– Большинство принадлежит к патриотам, используя твой термин, Джон; но удивительно, многие все еще мечтают об ассоциации с Англией. Там учились они или их отцы и деды. Слишком многие принадлежат к англиканской церкви, как и большинство землевладельцев в округе в Маунт-Уолластон. Они верят, что король, министерство и парламент не могут поступать плохо. Марки не требуются для лечения горла, зачем тогда волноваться по этому поводу.

На следующий день Джон прогнал свой рогатый скот по глубокому снегу к полынье доктора Савила у водопоя. Он вернулся к вечеру с раскрасневшимися щеками, набравшийся сил от прогулки. С ним пришел его брат Питер.

Они сели ужинать перед плитой на кухне, в самом теплом месте дома. Питер был скромным, молчаливым человеком, подававшим голос только тогда, когда к нему обращались. Абигейл ценила его за преданность Джону, которого он бесконечно и бескорыстно любил, не питал к нему зависти в своем сердце земледельца.

После десерта Джон объявил, что, по его мнению, ему следует выставить свою кандидатуру в городское собрание Брейнтри и занять там место отца. Не поможет ли ему Питер? Ведь он дружит со многими молодыми людьми в городе. Сможет ли он склонить их в пользу Джона?

Глаза Питера засверкали. Абигейл сидела, положив руки на колени, в то время как братья анализировали раскладку голосов в Брейнтри. Нужно избрать пять представителей, все пять прежних участвуют в выборах. Чтобы выиграть, Джон должен победить одного из них. Старый враг Джона, владелец таверны адвокат Тейер, все еще держал под своим контролем собрание. Его клика настроена против Джона. Лидер группы англиканской церкви Клеверли, не осмелившийся публично голосовать против инструкций Джона, но настроенный против них, также станет противодействовать. Джон может рассчитывать на голоса людей, которым понравились инструкции, то, как он провел законы о дорогах, как продавал общинные земли.

– Лучше я подсчитаю голоса, – сказал Питер. – Выборы в начале марта. Времени достаточно. Одна неприятность… Тейер покупает голоса. Каждому хочется выпить и закусить в его таверне.

– Мы заранее знаем этих деятелей, – голос Джона звучал резко. – Не обращай на них внимания. Работай внутри своего округа. Если молодые поддержат нас…

– Посмотрим. Восемь недель достаточно для расчистки поля и сева клевера. Я начну завтра.

Питеру нужно было сделать всего тридцать – сорок шагов по снегу до своего дома. Джон подгреб угли в камине.

– Что ты думаешь по этому поводу? – спросила она.

– Когда Питер говорит «посмотрим» – это уже признак энтузиазма. Ты полагаешь, он так сдержан, потому что Бог наградил меня таким красноречием? Не заграбастал ли я все отведенное семье Адамс?

Время обладает собственной сущностью. Каждый период ожидания имеет собственный рисунок. Для Абигейл этот был вышит золотыми нитями, ибо сообщения Джона о его деятельности в Бостоне были жизнерадостными. К нему обращались лица и группы, с которыми он ранее не был знаком. Когда он был на обеде у Ника Бойлстона, кузена по материнской линии, и встретился там с другим кузеном, Бенджамином Хэллоуэллом, таможенным контролером, дом которого был разрушен, тот яростно нападал на Сэмюела Адамса и Джеймса Отиса и вместе с тем признавал, что поведение Джона в деле патриотов было сдержанным. Когда Джон провел вечер с «Сыновьями Свободы» на винокуренном заводе «Чейз энд Спикмен», с участием винокура Джона Эвери-младшего, маляра Томаса Крафта, печатника «Бостон газетт» Бенджамина Идеса, медника Стефана Клеверли, капитана судна Джозефа Филда, ювелира Джорджа Тротта, то его включили как способного, объективного советника в роли противовеса Джеймсу Отису, бушевавшему в Бостоне, суждения которого не всегда совпадали с мнением патриотов.

Губернатор Бернард поручил младшему брату своего заместителя – Фостеру Хатчинсону, пожелавшему председательствовать при условии, что ему не станут мешать марки, открыть внутренние суды и разморозить сотни накопившихся вопросов и дел.

Работа обрушилась на Джона не только в день открытия суда в Брейнтри, но и в Бостоне, где ранее незнакомые люди обращались с просьбами составить заявки и вести их судебные дела. Джон отложил в сторону политические статьи, освободил длинный и письменный столы для клиентов. Абигейл сказала наивно сестре Мэри:

– Забавно обнаружить, что в муже воплощены сотни различных мужчин.

Разумеется, из двух-трех мужей, воплотившихся в нем, ей больше всего нравился адвокат Джон Адамс, склонившийся над юридическими документами с сосредоточенной миной специалиста.

– Боже мой, как приятно работать по своей специальности!

– Ты никогда не прекращал такую работу.

– Посмотри, как красивы эти нескладно написанные просьбы! Знаешь, Нэбби, в жизни мало удовольствий, сравнимых с работой. Она – акт любви. Даже такое плебейское занятие, как делание денег… Человек должен прожить несколько месяцев без заработка, чтобы оценить, насколько это важно. Мы не должны боготворить богатство, но деньги вовсе не бездушный предмет для молитвы. Когда я веду дело, то обмениваю свое искусство на новое платьице для Нэб или на кусок говядины. Мне нравится зарабатывать. Мне нравится приобретать. Презирать деньги – ошибка, как и обожествлять их.

– Тебе нелегко найти в Массачусетсе довод в пользу этой мысли.

Каждое воскресенье, после церковной службы, заходил Питер, сообщавший, как идут дела. Он спокойно и настойчиво работал на Джона. Дядя Абигейл – Нортон Куинси, занявший в качестве выбранного лица место отца Джона, пришел на чай, чтобы обсудить соотношение сил в Брейнтри.

– Племянница, ты пойдешь голосовать третьего марта? Решение вопроса может зависеть от одного-двух голосов.

– Сколько женщин будут голосовать?

– Немного. Главным образом вдовы, унаследовавшие ферму или дом. Не хочу влезать в твои дела, но ты имеешь облагаемое налогами имущество на сумму двадцать фунтов стерлингов, верно? Или личное имущество на пятьдесят фунтов стерлингов?

Она прикинула, как оценивать в денежной сумме свое приданое: мебель, столовое серебро, ткани.

– Да, дядя, у меня есть имущество на сумму пятьдесят фунтов стерлингов.

– В таком случае ты должна голосовать. Заранее подтверди свои права.

Все жители собрались по случаю сто двадцать шестой годовщины основания Брейнтри. Арбитром был избран Сэмюел Найлс, а клерком и казначеем – Элиша Найлс. Шесть основных кандидатов отдали свои бобровые шапки, они были развешаны на ограде скамей у дома собраний и к каждой прикреплен листок с именем кандидата. Имеющий право голосовать подходил к кафедре, где его имя сверялось со списком, и выдавалось пять бюллетеней. Джон пользовался правом голосовать, как и другие кандидаты.

Избиратель шел по центральному проходу и опускал бюллетени в выбранную им шапку. Абигейл не спускала глаз с шапки Джона, пытаясь подсчитать отданные голоса. Нортон Куинси шепнул ей, что на его памяти голосование впервые имело значение не только для Брейнтри, но и для всей колонии: члены англиканской церкви стремились нанести поражение церковному старосте Пенниману, поддерживавшему патриотов. А те хотели провалить лидера англиканской церкви майора Миллера.

Джон подошел к Абигейл, сидевшей на скамье Адамсов. Шесть шапок были принесены к кафедре и расставлены в ряд перед собравшимися. Арбитр вынимал бюллетени из каждой шапки, а Клер вел запись числа голосов. Абигейл оглянулась вокруг себя. Выражение удовлетворения или разочарования по поводу итогов считалось плохим тоном, однако в зале чувствовалось подспудное движение, а к концу подсчета голосов стал нарастать гул.

Дядюшка Нортон Куинси, как ожидали все, получил наибольшее число голосов – сто шестьдесят. Церковный староста Пенниман был следующим – сто тридцать голосов. Корнет Басс мог рассчитывать на больший успех, если бы его сторонники, отправившиеся за выпивкой, не опоздали проголосовать. Майор Миллер провалился. Половина плюс один опустивших бюллетени проголосовали за Джона, что было неплохо для новичка.

Джону предстояло задержаться для текущих обязанностей: подобрать сборщиков церковной десятины, надсмотрщиков, ремонтников, решить, как добиться хода местной сельди на нерест по реке Манатикьот. Абигейл шепнула ему: «Мои поздравления», – и отправилась домой подготовить закуски и разлить пунш, высоко поднимая локти по рецепту бабушки Куинси, чтобы «празднество началось поскорее».

Парламент намеревался вновь обсудить закон о гербовом сборе. Заместитель губернатора Хатчинсон все еще отказывался открыть Верховные суды.

– Я должен был бы восхищаться его последовательностью! – воскликнул Джон тоном, не выражавшим какого-либо восхищения. – Там где родившийся в Британии Бернард колеблется, здешний уроженец Хатчинсон предвосхищает любой наш шаг и ничего не боится, даже бостонской толпы. Подобно любому выкресту, он более ортодоксален по своим взглядам и действиям, чем член королевской семьи. Для короны он мощный бастион. Он станет нашим следующим губернатором.

– Да поможет нам Бог.

– Да поможет ему Бог. Он слишком горд, чтобы идти на компромисс.

На следующее утро из Уэймаута пришло известие, что умер слуга преподобного Смита – Том. Он был глубоким стариком, служил еще у отца Смита. Джон запряг лошадь и коляску и отвез Абигейл в дом священника. В полдень они стояли на кладбище на могиле Тома. Вернувшись в дом викария, Абигейл села на кухне с Феб.

– Феб, мой отец говорит, что он не станет покупать другого мужчину, он считает, что с этим надо кончать. Но он попросил меня узнать, не хотела ли ты поместить в бостонской газете объявление об освобождении. Отец записал в завещании: когда умрет, ты станешь свободной.

Овдовевшая женщина посмотрела опухшими от слез глазами.

– Свободная? Зачем мне свобода? Куда я могу пойти? Смерть освободила Тома. Когда умру, то стану тоже свободной. У нас нет иной доли.

Как выбранное лицо Джон был назначен опекуном бедных, асессором, отвечающим за надзор над дорогами, связывающими соседние поселки, инспектором границ участков и школ. Он получал удовольствие от исполнения общественной должности; это позволяло глубже изучить законы и историю других поселков и понять, что лучше всего для Брейнтри.

Когда пришло сообщение об официальном решении парламента отменить закон о гербовом сборе, семейства Адамсов и Смитов собрались в библиотеке дедушки Куинси, окна которой выходили на залив. Дедушка Куинси все еще считался родоначальником во всех политических делах.

Полковник Куинси воскликнул:

– Возрадуемся, что мы отомщены, но не будем злорадствовать! Мы не нанесли никому поражения. Мы просто убедили родину распознать свет.

Бостон находился в двенадцати милях от Маунт-Уолластона – туда не долетал голос разума дедушки Куинси. «Сыны Свободы» и патриоты решили, что Бостон должен бурно отпраздновать событие. Сэмюел настаивал, чтобы Джон и Абигейл приехали на празднества.

– Тетушка Элизабет просила остановиться у них, – сказала Абигейл.

– Я смогу спокойно заняться некоторыми отложенными делами.

Но они так и не увидели празднества в Бостоне. У Нэб начался кашель. Поначалу Абигейл подумала, что у дочки катар горла, но затем кашель усилился, и Абигейл поняла, что это коклюш. Вскоре заразилась и она сама.

У Джона были свои осложнения. На его лице была печать раздражения, когда он вернулся с городского заседания Брейнтри, где надлежало выбрать представителя в Ассамблею колонии Массачусетс. На вопрос, что произошло, он ответил:

– Ты можешь назвать случившееся пляской на могиле. Все окрестные поселки вышвырнули из своих ассамблей представителей, поддерживавших закон о гербовом сборе, и выбрали наиболее активно выступавших против него. Но не наш город!

Покачивая кроватку Нэб, она думала: «Он говорил, что хочет заниматься не политикой, а личными делами, изучать и писать. Так почему же он так расстроен?»

Словно читая ее мысли, Джон сказал вполголоса:

– Откровенно говоря, я не хочу этой должности. Но думаю, что городское собрание должно было выразить мне доверие.

– Джон, не фантазируешь ли ты? Городские заседают редко интересуются вопросами признательности.

Он сидел молча, раздвинув ноги и опустив очи долу. Через несколько минут он поднял голову.

– Недостойно быть столь щепетильным. Жалобу, высказанную тебе, я записал в дневник. Пойду вымараю ее. Если захочу всерьез податься в политику, я должен заниматься ею, как занимаюсь правом.

Он пошел в свой кабинет, взял перо и вычеркнул шесть строк, выдающих ущемленную гордость. Усмехнувшись, Абигейл вытерла влажным полотенцем лицо Нэб и принялась мурлыкать мелодию «Крошка Салли Уотерс, сидя на солнышке», которую некогда напевала ее мама. Но вместо слов песни Абигейл нашептывала: «Ну и муж у меня. Он обременен слабостями, свойственными плоти и духу, но быстро замечает свои погрешности и готов искупить их».

10

Крошке Абигейл исполнился год, и она начала ходить, косолапя и крепко держась за палец матери. Она была миниатюрной копией отца: полненькое личико и тельце, яркие наблюдательные глаза, порывистые жесты. Абигейл усмехнулась:

– Знаешь, Джон, выходя замуж, женщина должна быть готовой к тому, что, по меньшей мере, один ее ребенок будет напоминать мужа.

Неудачи в политике испытал не только Джон Адамс. Джеймс Отис был смещен губернатором с поста спикера, несмотря на избрание. В отместку Ассамблея сняла заместителя губернатора Хатчинсона, Питера и Эндрю Оливера с постов советников при губернаторе, выбрав взамен совет патриотов. Губернатор Бернард лишил полномочий четырех избранных, произнес перед палатами «самую язвительную речь», о которой Джон рассказал Абигейл по возвращении из Бостона.

Он поведал ей также о текущих судебных делах. Девушка-голландка обвинила Уильяма Дугласа в отцовстве рожденного ею незаконного ребенка. Процесс «Король против Фрэнсиса Кина» был вызван кражей бочки патоки. Дело «Король против Мэри Гардинер» свелось к обвинению «обычной сварливой задиристой женщины, возмутительницы покоя». Приговор о наказании: окунуть в пруд.

– Все эти дела меня не касались, но я взял на заметку доводы и ловкие ходы адвокатов.

– А нет ли хороших новостей, Джон?

Да, были и хорошие новости. На встрече ассоциации адвокатов в Коффи-Хауз ее кузен Джошиа Куинси-младший был зачислен в число судей внутреннего суда. Были приняты правила, позволявшие молодым юристам, число которых росло, набираться опыта в Массачусетсе; требовалось четыре года для принятия в качестве юристов, и получения права на мантию адвоката. Ассоциация установила нормы старшинства и правила привлечения мошенников к суду.

Каждая газета и памфлет, каждая официальная бумага и частное письмо, прибывавшие из Англии, продолжали отражать положительные настроения. Во всех государственных документах отмечалась крайняя осторожность. Даже решения палаты общин и рекомендации его величества относительно возмещения пострадавшим формулировались самым снисходительным языком.

– Ты согласен с просьбой короля Георга возместить ущерб? – спросила Абигейл.

– Да. Путем выделения Ассамблеей средств. Теперь, – заключил он, – мы снова можем жить мирно. Не думаю, что я рожден для противоречий. Они режут внутренности тупым ножом. И ставят меня в сомнительное положение, как теперь, когда я не одобряю многое, что сделали кузен Сэм и Джеймс Отис, чтобы возбудить толпу.

Ее также радовало, что наступил мир. Она вновь забеременела. Кузен Коттон рекомендовал ей соблюдать двухлетний перерыв между беременностями. Ее пуританская семья и друзья нашли метод иметь столько детей, сколько захотят, если не допускать промашки в заранее намеченном сроке. Сестра Мэри была на три года старше Абигейл; она сама – на два года старше Билли; Билли – на три с половиной года старше Бетси. Сестра Мэри родила первого ребенка три года назад и с тех пор не забеременела. Мэрси Уоррен призналась, что хотя ее второй сын родился через полтора года после первого, следующего они ждали три года и еще два года четвертого. По расчетам Абигейл, зачатие наступило в октябре, а это означало двухгодичный перерыв между родами.

Джон был рад, узнав от нее эту новость.

Абигейл чувствовала себя хорошо, по утрам ее слегка мутило, а в полдень одолевала сонливость. Ко времени перехода на свободные платья она почувствовала внутри себя шевеление, схожее с движениями крыльев бабочки. Внутреннее озарение счастья придало ее глазам мистический блеск. Джон проявлял больше нежности, когда ее талия стала шире. В Уэймауте были в ходу приметы старых жен: если толстеешь в бока – будет девочка, если живот выпирает вперед – мальчик.

– Толстей вперед! – приказал ей Джон.

Он отправлялся на сессии суда, походя решая мелкие дела, споры, присущие Новой Англии, которые зачастую были для селян единственным развлечением. Во многих случаях обращения в суд рождались страстями, спором из-за городских должностей, наветами, ссорами и завистью. Тянувшиеся по многу лет, они дорого обходились сторонам.

– Почему колонисты так задиристы? – жаловался Джон.

– Отец говорит, что это началось с момента приезда поселенцев. Многие годы они приглядывались к личной жизни других, чтобы удостовериться в «спасении» человека, прежде чем принять его в свою конгрегацию. Когда пуритане «собирались» и заключали договор с Господом Богом, они обещали раскрывать малейший грех в своем сознании… и в сознании других. Отец говорит, что наши предки, благослови или покарай их, любили подглядывать, вмешиваться в чужие дела, шпионить и доносить. Когда образовывались первые конгрегации, они нуждались в «семи столпах» для основания церкви, и семь человек должны были выдержать публичный допрос, неведомый даже испанской инквизиции. Они утверждали, что небеса были их землей обетованной, и они создали в каждой крошечной общине, Бог свидетель, независимую республику. «Открывая другим свое духовное состояние», они сотворили особый вид конгрегационистского ада, до которого не додумались другие вероисповедания. Мой отец прилагал большие усилия, чтобы положить конец злокозненным слухам и вторжению в личную жизнь. Он говорил: «Живите в мире с соседом либо найдите себе другого проповедника». Поэтому жители Уэймаута реже обращаются в суд.

– Я не гонюсь за деньгами. Но если я не возьму дело, его возьмет кто-то другой. Посмотри на кошелек с золотыми монетами – это наследство нашего сына. – Он добавил смиренно: – Я отнесу их на чердак.

Над пристройкой было помещение с лестницей, о которой никто не знал и которая вела на потайной чердак. Из кирпичной трубы камина свободно вынимались два кирпича. Внутри было пространство, которое они называли особым банком Адамса. Сюда Джон прятал заработанные деньги за исключением той части, которая оставалась Абигейл на домашние расходы.

Он зарезал корову, проредил и обрезал ореховые деревья и дубы: чтобы открыть доступ солнцу и воздуху, срубил несколько стоявших не на месте елей, закрывавших вид на ручей. Вечерами в гостиной перед камином Джон читал вслух «Политические речи» Юма, в дождливые дни работал над очерком «Кого следует считать лучшими людьми?», представлявшим собой ответ Джонатану Сиуоллу, который под псевдонимом Филантроп публиковал в «Бостон пост» серию статей на тему, каким великим был для Массачусетса губернатор Бернард.