Текст книги "Тотальные институты"

Автор книги: Ирвинг Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Проницаемость тотального института может, таким образом, иметь разные последствия для его функционирования и сплоченности. Прекрасной иллюстрацией служит шаткое положение низшего персонала. Если институт достаточно проницаем для общества, тогда сотрудники низшего звена могут быть такого же или даже более низкого социального происхождения, что и постояльцы. Являясь носителями той же культуры, что и культура домашнего мира постояльцев, они могут служить естественным каналом коммуникации между высшим руководством и постояльцами (хотя этот канал часто закрыт для восходящей коммуникации). Но по той же причине им будет сложно поддерживать социальную дистанцию с теми, за кого они отвечают. Как показал недавно один исследователь тюрем, это может только усложнять роль надзирателя, делая его еще более доступным для насмешек постояльцев и укрепляя их ожидание, что он будет нестрогим, благоразумным и сговорчивым[246]246
  Sykes. Corruption of Authority. См. также: Cantine, Rainer. Op. cit. P. 96–97.


[Закрыть].

Каковы бы ни были достоинства и недостатки непроницаемости и сколь бы радикальным и воинственным ни казался тотальный институт, его стремление к перетасовке статусов всегда будет ограниченным, а социальные различия, уже утвердившиеся в окружающем обществе, будут тем или иным образом использоваться, поскольку иначе институт не сможет вести необходимые дела с обществом и признаваться им. Судя по всему, в западном обществе нет тотальных институтов, совместное проживание в которых было бы организовано совершенно без учета пола постояльцев, а в тех из них, которые, вроде женских монастырей, кажутся свободными от социально-экономического расслоения, работу по хозяйству на самом деле чаще всего выполняют выходцы из крестьян, точно так же как в наших знаменитых интегрированных психиатрических больницах уборкой мусора занимаются, как правило, только чернокожие постояльцы[247]247
  В любом учреждении роли, находящиеся на самом верху и на самом низу, как правило, относительно проницаемы для стандартов окружающего общества, в то время как наибольшую непроницаемость демонстрируют средние уровни институциональной иерархии.


[Закрыть]. Аналогичным образом в некоторых британских интернатах мальчикам благородного происхождения могут прощать большее количество нарушений местных правил[248]248
  Orwell. Op. cit. P. 510, 525.


[Закрыть].

Одно из самых интересных различий между тотальными институтами заключается в социальной судьбе покинувших их постояльцев. Обычно они оказываются географически рассеянными; различается степень, в которой, несмотря на эту дистанцию, поддерживаются структурные связи. На одном конце шкалы находятся одногодки-выпускники бенедиктинского аббатства, которые не только поддерживают с ним неформальную связь, но и обнаруживают, что на протяжении всей их последующей жизни их работа и географическое местоположение будут определяться их совместным обучением в монастыре. На том же конце шкалы находятся бывшие заключенные, чье пребывание в тюрьме делает уголовную жизнь их призванием, а их самих – частью опутывающего всю страну подпольного сообщества, которое определяет их дальнейшую жизнь. На другом конце шкалы находятся призывники из одной казармы, которые сразу после демобилизации с головой уходят в частную жизнь и даже не принимают участия в обязательных полковых сборах. Здесь также находятся бывшие пациенты психиатрических больниц, которые старательно избегают всех людей и событий, которые могут иметь какое-либо отношение к их больнице. Посередине между этими полюсами находятся объединения «однокашников» из частных школ и университетов, которые функционируют как добровольные сообщества для распределения жизненных шансов среди знакомых между собой выпускников.

II

Я определил тотальные институты денотативно, путем их перечисления, а затем попытался указать некоторые их общие характеристики. Сейчас уже существует значительный объем литературы об этих учреждениях, и мы можем перейти от простых предположений к выстраиванию целостной рамки для описания анатомии и жизнедеятельности данного вида общественного животного. Без условно, сходства между тотальными институтами столь явные и повторяющиеся, что мы вправе подозревать, что у их существования есть важные функциональные причины и что эти сходства можно связать воедино и дать им функциональное объяснение. Думаю, когда мы это сделаем, мы станем меньше хвалить и обвинять конкретных суперинтендантов, комендантов, надзирателей и настоятелей и начнем осмыслять социальные проблемы тотальных институтов, обращаясь больше к базовому структурному устройству, общему для всех них.

Моральная карьера психически больного пациента

Традиционно термин «карьера» применялся к тем, кто продвигается вверх в рамках какой-либо респектабельной профессии. Однако сейчас его используют в расширенном смысле для обозначения любого социального отрезка жизненного пути любого человека. За отправную точку берется естественная история: уникальные исходы игнорируются в пользу происходящих со временем изменений, которые являются базовыми и обыденными для членов определенной социальной категории, даже если они происходят с каждым из них независимо друг от друга. Такая карьера не может быть блистательной или разочаровывающей; она не может быть ни успешной, ни провальной. Я хочу рассмотреть с этой точки зрения психически больного пациента.

Одно из преимуществ понятия карьеры заключается в его двусторонности. Одна его сторона связана с внутренними вещами, дорогими и близкими, вроде образа себя и чувства идентичности; другая его сторона касается официального положения, юридических отношений и образа жизни и является частью публично доступного институционального комплекса. Таким образом, понятие карьеры позволяет двигаться туда и обратно между личным и публичным, между Я и значимым для него обществом, не полагаясь излишне на данные о том, кем человек, с его слов, воображает себя.

Данная статья представляет собой попытку применить институциональный подход к исследованию Я. Главным предметом изучения будут моральные аспекты карьеры – регулярная последовательность изменений, которые карьера вызывает в Я человека и в его системе образов, исходя из которой он судит о себе и о других[249]249
  Материалы, касающиеся моральной карьеры, можно найти в ранних социально-антропологических исследованиях церемоний смены статуса и в классических социально-психологических описаниях впечатляющих изменений в представлении о себе, которыми сопровождается участие в общественных движениях и сектах. Недавно новые релевантные данные были получены в психиатрических исследованиях проблем «идентичности» и в социологических исследованиях рабочих карьер и «социализации взрослых».


[Закрыть].

Категория «психически больной пациент» будет пониматься сугубо социологически. С социологической точки зрения психиатрический взгляд на человека имеет значение, лишь если он меняет его социальную судьбу, – изменение, которое в нашем обществе становится фундаментальным, когда и только когда человека подвергают госпитализации[250]250
  Этот тезис был недавно выдвинут в книге: Elaine Camming, John Camming. Closed Ranks: An Experiment in Mental Health Education (Cambridge: Harvard University Press, 1957). P. 101–102: «Клинический опыт подтверждает, что многие люди определяют психическую болезнь как „состояние, от которого человека лечат в психиатрической больнице“ … Психическая болезнь представляется чем-то, что поражает людей, которые должны сразу лечь в психиатрическую больницу, а пока этого не произойдет, почти все, что они делают, является нормальным». Лейла Дизи [Лейла Калхун Дизи (Leila Calhoun Deasy, 1924–2010) – американский социолог, исследовательница проблем здравоохранения и психиатрии. Получила докторскую степень по социологии в Корнеллском университете в 1953 году. Преподавала в Университете штата Флорида. Работала в Лаборатории исследований социальной среды НИПЗ в Бетесде.] указала мне на сходство этой ситуации с преступлениями «белых воротничков». Среди уличенных в соответствующей деятельности социальную роль преступника отводят лишь тем, кто не смог избежать тюрьмы.


[Закрыть]. Поэтому я исключаю некоторые близкие категории: невыявленных кандидатов, которых в соответствии со стандартами психиатрии сочли бы «больными», но которых таковыми никогда не считают ни они сами, ни другие, хотя они и могут доставлять всем много неприятностей[251]251
  Только сейчас исследователи начали изучать истории болезни в психиатрических больницах, показывая, сколько проблем может доставить себе и другим человек, прежде чем кто-то начнет смотреть на него с психиатрической точки зрения, не говоря уже – предпринимать против него психиатрические действия. См.: John A. Clausen, Marian Radke Yarrow. Paths to the Mental Hospital // Journal of Social Issues. 1955. Vol. 11. № 4. P. 15–32; August B. Hollingshead, Fredrick C. Redlich. Social Class and Mental Illness: A Community Study (New York: Wiley, 1958). P. 173–174.


[Закрыть]; пациентов частных психиатров, считающих возможным лечить их с помощью лекарств или шоковой терапии вне больницы, и клиентов с психологическими проблемами, проходящих психотерапию. Я включаю любого, независимо от его стойкости, кто тем или иным образом попал внутрь мощного механизма оказания больнично-психиатрических услуг. Таким образом, влияние отношения к индивиду как к психически больному пациенту можно четко отличить от влияния на его жизнь личностных особенностей, которые врач счел бы психопатологическими[252]252
  Пример того, как эта точка зрения может применяться к любым формам девиантности, см. в: Edwin Lemert. Social Pathology: A Systematic Approach to the Theory of Sociopathic Behavior (New York: McGraw-Hill, 1951). Особ. p. 74–76. Применительно к умственно отсталым см.: Stewart Е. Perry. Some Theoretic Problems of Mental Deficiency and Their Action Implications // Psychiatry. 1954. Vol. 17. № 1. P. 45–73, особ. p. 67–68.


[Закрыть]. Люди, которые становятся пациентами психиатрической больницы, сильно различаются по типу и степени выраженности болезни, которую им приписал бы психиатр, а также по признакам, на которые обратили бы внимание непрофессионалы. Но важно, что, ступив на этот путь, все они сталкиваются с похожими обстоятельствами и реагируют на них похожим образом. Так как эти сходства обусловливаются не психической болезнью, они могли бы иметь место и без нее. Могущество социальных сил проявляется не только в том, что одинаковый статус психически больного пациента способен наделить группу людей единой судьбой и постепенно, в силу этого, единым характером, но и в том, что такой социальной перековке можно подвергнуть, вероятно, самый неподатливый и разнородный человеческий материал, который общество способно собрать вместе. Для полноценной иллюстрации классического цикла реакций, в результате которого в обществе психодинамически формируются девиантные подгруппы, здесь недостает лишь многочисленных примеров замкнутой групповой жизни бывших пациентов.

Эту общесоциологическую точку зрения значительно усиливает один ключевой факт, установленный социологически ориентированными исследователями психиатрических больниц. Как было неоднократно показано в исследованиях дописьменных обществ, восхищение чужой культурой, ее неприятие и убежденность в ее варварстве могут уменьшаться по мере ознакомления исследователя с представлениями о жизни, которых придерживаются изучаемые им люди. Исследователь психиатрических больниц может точно так же обнаружить, что безумие или «нездоровое поведение», которое приписывают психически больному пациенту, во многом является продуктом социальной дистанции, отделяющей высказывающего подобные суждения человека от ситуации пациента, а не результатом психической болезни. Каковы бы ни были особенности разнообразных психиатрических диагнозов пациентов, и какой бы уникальной ни была социальная жизнь «внутри» больницы, исследователь может обнаружить, что оказался в сообществе, ничем существенно не отличающемся от любого другого сообщества, которое он изучал прежде. Конечно, если он ограничивается сообществом условно выписанных пациентов за стенами больницы, он может полагать, как полагают некоторые пациенты, что жизнь в закрытых палатах крайне причудлива, а находясь в закрытых палатах приемного отделения или отделения для выздоравливающих, он может полагать, что «тяжелые» палаты для хронических больных представляют собой совершенно безумные в социальном плане места. Но стоит ему оказаться в «худшей» палате в больнице и проявить сочувствие к лежащим там пациентам, она тоже может стать достойным социологического исследования местом, где существует полностью осмысленный социальный мир, в котором можно жить. Это ни в коем случае не отрицает того, что в любой палате он обнаружит меньшинство или группу пациентов, которые кажутся совершенно неспособными следовать правилам социальной организации, или что упорядоченное соответствие нормативным ожиданиям в обществе пациентов возможно отчасти благодаря стратегическим мерам, тем или иным образом институционализированным в психиатрических больницах.

Карьера психически больного пациента естественным образом делится натри общепризнанные основные фазы: период до поступления в больницу, который я буду называть фазой будущего пациента; период пребывания в больнице, фазу госпитализированного пациента; период после выхода из больницы (если это происходит), то есть фазу бывшего пациента[253]253
  Эту простую картину усложняет опыт приблизительно трети бывших пациентов, а именно – повторное попадание в больницу, которое представляет собой рецидивную фазу или фазу повторно госпитализированного пациента.


[Закрыть]. В данной статье речь пойдет только о первых двух фазах.

Фаза будущего пациента.

Сравнительно немногие будущие пациенты попадают в психиатрическую больницу по собственной воле, полагая, что это им поможет, или искренне соглашаясь с важными для них членами своей семьи. Скорее всего, эти новички обнаружили, что ведут себя так, что их поступки свидетельствуют о потере рассудка или контроля над собой. Такое мнение о себе является одной из самых распространенных угроз для человеческого Я в нашем обществе, в особенности потому, что оно формируется в момент, когда человек и без того достаточно встревожен, чтобы демонстрировать симптомы, которые он способен заметить сам. Вот как это описывал Салливан:

В Я-системе человека, в котором протекают шизофренические изменения или шизофренические процессы, обнаруживается простейшая форма пронизанного глубочайшим страхом замешательства, заключающегося в использовании довольно общих, отнюдь не изящных и утонченных способов референции в попытке справиться с принципиальной невозможностью быть человеком – невозможностью быть тем, кто достоин существования[254]254
  Harry Stack Sullivan. Clinical Studies in Psychiatry (New York: Norton, 1956). P. 184–185.


[Закрыть].

Переосмысляя себя вследствие подобной дезинтеграции своего Я, человек почти всегда пытается одновременно скрыть от других то, что он считает новыми фундаментальными фактами о самом себе, и выяснить, не стали ли они известны другим[255]255
  Этот моральный опыт можно противопоставить опыту человека, приобретающего зависимость от марихуаны; когда он понимает, что может находиться «под кайфом» и при этом «косить под трезвого», не выдавая себя, он очевидно переходит на новый уровень потребления. См.: Howard S. Becker. Marihuana Use and Social Control // Social Problems. 1955. Vol. 3. № 3. P. 35–44, особ. p. 40–41.


[Закрыть]. Здесь я хотел бы особо подчеркнуть, что ощущение потери рассудка основывается на культурно и социально обусловленных стереотипах относительно значения таких симптомов, как слуховые галлюцинации, утрата ориентации во времени и пространстве и чувство преследования, и что в некоторых случаях многие из наиболее зрелищных и убедительных симптомов указывают, с психиатрической точки зрения, лишь на временное эмоциональное расстройство в стрессовой ситуации, как бы сильно они ни пугали человека в момент их появления. Точно так же тревога, вызванная этими самонаблюдениями, и стратегии борьбы с этой тревогой не являются результатом психопатологии, а наблюдались бы у любого социализированного в нашей культуре человека, который бы почувствовал, что сходит с ума. Интересно, что разные субкультуры американского общества, очевидно, предоставляют разное количество готовых образов для подобных представлений о себе и в разной степени поддерживают их, что приводит к разным показателям самостоятельных обращений к врачу; способность замечать собственную дезинтеграцию без помощи психиатра является, по-видимому, одной из сомнительных культурных привилегий высших классов[256]256
  См.: Hollingshead, Redlich. Op. cit. P. 187, таблица 6, где указывается частота добровольных обращений к врачу для разных социальных классов.


[Закрыть].

Для человека, который начал чувствовать – как бы он это ни объяснял, – что теряет рассудок, попадание в психиатрическую больницу иногда может приносить облегчение, вероятно, отчасти в силу внезапной трансформации структуры его базовой социальной ситуации: вместо того, чтобы считать себя странным человеком, старающимся играть роль нормального, он может официально стать странным, зная, что на самом деле он не такой уж странный. В других случаях госпитализация добровольного пациента может ухудшать его состояние, поскольку он оказывается в ситуации, объективно подтверждающей то, что до сих пор было лишь вопросом личного самовосприятия.

Когда добровольный будущий пациент попадает в больницу, он сталкивается с теми же рутинными обстоятельствами, что и попавшие в нее не по своей воле. Меня интересует прежде всего именно последний случай, поскольку в настоящий момент в Америке он является наиболее многочисленным[257]257
  Проводимое здесь различие между добровольными и недобровольными пациентами не соответствует законодательному различию между пациентами, обратившимися добровольно и доставленными принудительно, так как некоторые люди, которые бы с радостью легли в психиатрическую больницу, могут доставляться туда силой, а среди тех, кто лег в больницу под сильным давлением семьи, некоторые могут записываться в качестве обратившихся добровольно.


[Закрыть]. Такие пациенты оказываются в институте тремя классическими способами: одни приходят, потому что семья уговорила их или пригрозила порвать с ними семейные связи, если они не пойдут «по своей воле»; других приводят силой сотрудники полиции; третьи приходят, потому что кто-то намеренно ввел их в заблуждение, что характерно преимущественно для молодых будущих пациентов.

Карьеру будущего пациента можно рассматривать в соответствии с моделью выталкивания: сначала у него есть социальные отношения и права, но в итоге, в начале своего пребывания в больнице, он почти полностью лишается тех и других. Таким образом, первыми моральными аспектами этой карьеры являются чувство брошенности, ощущение предательства и озлобленность. Эти чувства возникают даже несмотря на то, что другим кажется очевидным, что он нуждался в лечении, и даже несмотря на то, что, оказавшись в больнице, он может вскоре с ними согласиться.

В историях болезни большинства психически больных пациентов сообщается о нарушениях правил поведения лицом к лицу – дома, на работе, в полупубличных организациях вроде церкви или магазина, в публичных местах, таких как улица или парк. Часто также есть запись о том или ином заявителе – фигуре, которая предпринимает против нарушителя действия, в конечном итоге приводящие к его госпитализации. Это не обязательно человек, делающий первый шаг, но это человек, совершающий нечто, оказывающееся первым эффективным шагом. Таково социальное начало карьеры пациента, каким бы ни было возможное психологическое начало его психического заболевания.

Типы нарушений, приводящих к госпитализации, отличаются по своей природе от тех, что приводят к другим формам выталкивания, – тюремному заключению, разводу, увольнению, отречению, изгнанию, внеинституциональному психиатрическому лечению и т. д. Но о факторах, обусловливающих эти различия, известно мало, и при изучении реальных обстоятельств часто кажется, что были возможны и альтернативные исходы. Кроме того, на каждое нарушение, которое приводит к эффективной жалобе, приходится множество психиатрически схожих нарушений, которые никогда к ней не приводят. В этих случаях либо никакие действия не предпринимаются, либо предпринимаются действия, которые приводят к другим формам выталкивания, либо предпринятое действие оказывается неэффективным и приводит лишь к тому, что пожаловавшегося успокаивают или отговаривают. Как хорошо показали Клаузен и Ярроу, даже против нарушителей, которых впоследствии госпитализируют, обычно предпринимаются длительные неэффективные действия[258]258
  Clausen, Yarrow. Op. cit.


[Закрыть].

Если отделить те нарушения, которые могли бы стать основанием для госпитализации нарушителя, от тех, которые реально таковыми становятся, обнаружится, что существует огромное количество того, что исследователи занятости называют контингентными карьерными обстоятельствами[259]259
  Прямое применение этого понятия к психическому здоровью можно найти в: Edwin Lemert. Legal Commitment and Social Control // Sociology and Social Research. 1946. Vol. 30. № 5. P. 370–378.


[Закрыть]. Некоторые из этих контингентных обстоятельств карьеры психически больного пациента уже были выявлены или проанализированы, например его социально-экономический статус, публичность нарушения, близость психиатрической больницы, число свободных палат, отношение общества к типу лечения, предоставляемого в существующих больницах, и т. д.[260]260
  См., например, Jerome K. Meyers, Leslie Schaffer. Social Stratification and Psychiatric Practice: A Study of an Outpatient Clinic // American Sociological Review. 1954. Vol. 19. P. 307–310; Lemert. Social Pathology. P. 401–403; US Bureau of the Census. Patients in Mental Institutions, 1941 (Washington: US Government Printing Office, 1941). P. 1.


[Закрыть] Информацию о других контингентных обстоятельствах приходится черпать из рассказов о жестоких поступках: жена терпит мужа-психотика, пока не находит себе любовника, или взрослые дети терпят психотика-отца, пока не съедут из дома в свою квартиру; алкоголика отправляют в психиатрическую больницу, потому что тюрьма переполнена, а наркомана – потому что он отказывается проходить психиатрическое лечение за ее пределами; родители не могут справиться с непослушной дочерью-подростком в домашних условиях, потому что она угрожает начать открыто встречаться с неподходящим избранником, и т. д. Соответственно, есть не менее важный ряд контингентных обстоятельств, которые позволяют человеку избежать этой судьбы. А если человек попадает в больницу, еще один ряд контингентных обстоятельств влияет на то, когда он выйдет на свободу, – например, желание семьи вновь его видеть, наличие «посильной» работы и т. д. Официальная точка зрения общества состоит в том, что постояльцы психиатрических больниц находятся в них прежде всего потому, что они психически больны. Однако в той мере, в какой число «психически больных» вне больниц сопоставимо или даже превосходит их число в больницах, можно говорить, что психически больные пациенты определенно страдают не от психических болезней, а от обстоятельств.

Контингентным карьерным обстоятельствам сопутствует вторая характеристика карьеры будущего пациента – круг агентов и ведомств, которые оказывают судьбоносное влияние на его переход из статуса гражданского лица в статус пациента[261]261
  Об одном из таких кругов агентов и его влиянии на карьерные обстоятельства см.: Oswald Hall. The Stages of a Medical Career // American Journal of Sociology. 1948. Vol. 53. № 5. P. 327–336.


[Закрыть]. Здесь мы сталкиваемся с примером все более важного класса социальных систем, элементами которых являются агенты и ведомства, системно связанные между собой задачей приема и передачи дальше одних и тех же людей. Укажем некоторые роли подобных агентов, не забывая, что в каждом конкретном круге одна роль может исполняться больше одного раза и что один и тот же человек может исполнять несколько ролей.

Первая роль – ближайшее лицо. Это человек, которого будущий пациент считает наиболее доступным среди тех, от кого он должен сильнее всего зависеть в случае неприятностей, в данном случае – последний, кто будет ставить под сомнение его вменяемость, и первый, кто сделает все, чтобы уберечь его от участи, которая, как становится понятно, ему грозит. Обычно ближайшим лицом пациента является его ближайший родственник; специальный термин вводится здесь потому, что это не всегда так. Вторая роль – заявитель, человек, который ретроспективно оказывается тем, из-за кого индивид попал в больницу. Третья роль – посредники, цепочка агентов и ведомств, к которым и в которые направляют будущего пациента и через которых и которые он проходит на пути в больницу. Сюда относятся полиция, священники, участковые врачи, частные психиатры, сотрудники государственных поликлиник, адвокаты, социальные работники, школьные учителя и т. д. Один из этих агентов будет иметь законное право санкционировать госпитализацию и воспользуется им, поэтому все предшествующие агенты будут участвовать в процессе, результат которого еще не предрешен. Посредники уходят со сцены, когда будущий пациент становится госпитализированным пациентом и ключевым агентом оказывается администратор больницы.

Если заявитель обычно предпринимает действия в качестве непрофессионала – как гражданин, работодатель, сосед или родственник, – то посредники, как правило, являются специалистами и значительно отличаются от тех, кому они оказывают услуги. У них есть опыт решения данной проблемы, и они выдерживают профессиональную дистанцию по отношению к ней. За исключением полицейских и, возможно, некоторых священнослужителей, они обычно более психиатрически ориентированы, чем непрофессионалы, и видят необходимость лечения там, где последние ее не видят[262]262
  См.: Cumming, Cumming. Op. cit. P. 92.


[Закрыть].

Совмещение этих ролей приводит к интересным функциональным последствиям. Например, чувства пациента будут различаться в зависимости от того, исполняет ли один и тот же человек роль заявителя и роль ближайшего лица – затруднительная комбинация, чаще встречающаяся, очевидно, в высших классах, чем в низших[263]263
  Hollingshead, Redlich. Op. cit. P. 187.


[Закрыть]. Рассмотрим некоторые из этих последствий[264]264
  Анализ значения этих циклических процессов для госпитализированного пациента см. в: Leila Deasy, Olive W. Quinn. The Wife of the Mental Patient and the Hospital Psychiatrist // Journal of Social Issues. 1955. Vol. 11. № 4. P. 49–60. Интересный образец такого рода анализа также можно найти в: Alan G. Gowman. Blindness and the Role of the Companion // Social Problems. 1956. Vol. 4. № 1. P. 68–75. Общий разбор см. в: Robert К. Merton. The Role-Set: Problems in Sociological Theory // British Journal of Sociology. 1957. Vol. 8. № 2. P. 106–120.


[Закрыть].

По пути от дома до больницы будущий пациент может становиться третьим участником того, что он может воспринимать как враждебную коалицию. Его ближайшее лицо заставляет его пойти «поговорить» с врачом, частным психиатром или каким-либо другим консультантом. Отказ может приводить к угрозе оставления, отречения или других юридических действий либо к заверению, что это совместное и пробное собеседование. Но обычно ближайшее лицо само устраивает собеседование: выбирает профессионала, договаривается о времени, сообщает профессионалу подробности случая и т. д. Обычно такой шаг фактически превращает ближайшее лицо в ответственное лицо, которому можно сообщать результаты собеседования, а его спутника – в пациента. Будущий пациент часто идет на собеседование, полагая, что он идет туда на равных с человеком, с которым он связан настолько, что никто третий не способен разрушить их фундаментальное единство; в конце концов, это одно из определений близких отношений в нашем обществе. По прибытии в офис будущий пациент внезапно обнаруживает, что ему и его ближайшему лицу отводятся разные роли и что профессионал и ближайшее лицо очевидно сговорились против него. В радикальных, но часто встречающихся случаях профессионал сначала общается наедине с будущим пациентом в роли обследующего и диагноста, а затем общается наедине с ближайшим лицом в роли советчика, тщательно стараясь не обсуждать серьезные вещи с ними обоими одновременно[265]265
  У меня есть история болезни мужчины, который, по его словам, полагал, что это он водил свою жену к психиатру, и только позже понял, что это его жена договаривалась о приеме.


[Закрыть]. И даже в тех неконсультативных случаях, когда государственные служащие должны силой изъять человека из семьи, готовой его терпеть, ближайшее лицо обычно просят оказать «содействие» официальным действиям, так что даже в этих обстоятельствах будущий пациент может приходить к выводу, что против него сложилась враждебная коалиция.

Моральный опыт третьего участника подобной коалиции обычно озлобляет будущего пациента, особенно потому, что его неприятности уже, скорее всего, привели к некоторому отчуждению от ближайшего лица. После попадания в больницу последующие визиты ближайшего лица могут вызвать у пациента «прозрение», что все это было сделано в его же интересах. Но первые визиты могут временно усилить его ощущение брошенности; он, скорее всего, будет умолять своего посетителя забрать его или, по крайней мере, добиться больших послаблений для него и выразить сочувствие его невыносимому положению, в ответ на что посетитель обычно может лишь советовать пациенту не терять надежды, либо делать вид, что не «услышал» его просьбу, либо заверять его, что врачи обо всем знают и прилагают все возможные медицинские усилия. Затем посетитель беззаботно возвращается в мир, который, как известно пациенту, полон свободы и привилегий, из-за чего пациенту кажется, что его ближайшее лицо лишь придает ханжеский лоск откровенному предательству.

Возникающее у пациента чувство предательства со стороны его ближайшего лица усиливается, если при этом присутствует кто-то еще – фактор, явно значимый для многих ситуаций, в которых участвуют три стороны. Уязвленный индивид может вполне спокойно и мирно общаться с обидчиком один на один, предпочитая мир справедливости. Но присутствие свидетеля усиливает обиду, поскольку теперь для того, чтобы забыть, сгладить или замять случившееся, недостаточно обидчика и обиженного; нанесение обиды стало публичным социальным фактом[266]266
  Парафраз фрагмента из: Kurt Riezler. Comment on the Social Psychology of Shame // American Journal of Sociology. 1943. Vol. 48. № 4. P. 458.


[Закрыть]. Иногда свидетелем выступает психиатрическая комиссия, и тогда предательство на глазах у свидетелей может походить на «церемонию деградации»[267]267
  См.: Harold Garfinkel. Conditions of Successful Degradation Ceremonies // American Journal of Sociology. 1956. Vol. 61. № 5. P. 420–424.


[Закрыть]. В подобных обстоятельствах уязвленный пациент может чувствовать, что для восстановления его чести и социального веса требуются обширные компенсирующие действия перед свидетелями.

Стоит упомянуть также о двух других аспектах этого ощущения предательства. Во-первых, те, кто рассматривает возможность отправить человека в психиатрическую больницу, редко до конца представляют себе, насколько сильным ударом это может для него оказаться. Часто ему говорят, что ему обеспечат лечение и покой и, вполне возможно, отпустят через несколько месяцев. В некоторых случаях говорящие это могут скрывать известные им факты, но я думаю, что обычно они высказывают то, во что искренне верят. Это связано с важным различием между пациентами и посредниками-профессионалами: посредники могут чаще, чем широкая общественность, воспринимать психиатрические больницы не как места принудительной ссылки, а как медицинские учреждения кратковременного содержания, в которых можно добровольно получить необходимые покой и лечение. Когда будущий пациент наконец оказывается в больнице, он очень быстро узнаёт, что это совсем не так. Он обнаруживает, что сведения о жизни в больнице, которые ему сообщили, заставили его сопротивляться госпитализации не так сильно, как он сопротивлялся бы, знай он факты, которые он знает сейчас. Каковы бы ни были намерения тех, кто содействовал его превращению из личности в пациента, они, может полагать он, в итоге «обманом» поместили его в кошмарные условия, в которых он теперь находится.

Я указал, что будущий пациент, вначале обладающий хотя бы некоторыми гражданскими правами, свободами и радостями, в конце оказывается в психиатрической палате, лишенный почти всего. Вопрос в том, как именно он этого лишается. Это второй аспект предательства, который я хочу рассмотреть.

С точки зрения будущего пациента, круг значимых фигур может функционировать в качестве воронки предательства. Превращение из личности в пациента может происходить в несколько взаимосвязанных этапов, за каждый из которых отвечает отдельный агент. Поскольку на каждом этапе способность быть взрослым свободным человеком обычно резко сокращается, каждый агент может стремиться поддерживать видимость, что дальнейшего сокращения не произойдет. Он даже может продолжать заверять будущего пациента в этом, передавая его следующему агенту. Кроме того, посредством слов, намеков и жестов текущий агент неявно просит будущего пациента вести с ним вежливые светские разговоры, тактично избегая административных аспектов ситуации, что с каждым последующим этапом начинает все сильнее расходиться с этими аспектами. Супруга предпочла бы не рыдать, чтобы заставить будущего пациента сходить к психиатру; психиатры предпочли бы обойтись без сцены, когда будущий пациент узнаёт, что с ним и его супругой будут разговаривать по отдельности и по-разному; полицейские редко доставляют будущего пациента в больницу в смирительной рубашке, полагая, что гораздо проще угостить его сигаретой, сказать несколько добрых слов и дать ему возможность немного расслабиться на заднем сиденье патрульной машины; наконец, дежурный психиатр приходит к выводу, что ему лучше работается в сравнительно тихом и хорошо обставленном приемном покое, где вследствие этого складывается ощущение, что психиатрическая больница – действительно комфортное место. Если будущий пациент выполняет все эти неявные просьбы и ведет себя вполне пристойно, он может пройти весь цикл от дома до больницы, не привлекая ничьего пристального внимания к происходящему или к глубоким переживаниям, которые у него вполне может вызывать ситуация. То, что он ведет себя предусмотрительно по отношению к людям, которые приближают его к больнице, позволяет им вести себя предусмотрительно по отношению к нему, совокупным результатом чего является то, что взаимодействия между ними носят защищенный и гармоничный характер, присущий обычным контактам лицом к лицу. Но если новый пациент задумается о последовательности шагов, приведших к его госпитализации, он может почувствовать, что пока все усиленно старались сделать так, чтобы каждому было комфортно, его долгосрочное благополучие подтачивалось. Осознание этого может вызывать моральные переживания, еще сильнее отдаляющие его от людей вовне[268]268
  Практики, применяемые в концентрационных лагерях, служат хорошей иллюстрацией того, как воронка предательства подталкивает к сотрудничеству и снижает желание бороться и поднимать шум, хотя в этом случае нельзя сказать, что посредники действуют в интересах постояльцев. Полицейские, забирающие людей из домов, иногда добродушно шутят и предлагают подождать, пока человек закончит с кофе. Газовые камеры декорировали под комнаты для дезинсекции, а у жертв, которые раздевались перед входом, просили запомнить, где они оставили свою одежду. Больных, старых, слабых или безумных, отобранных для уничтожения, иногда увозили в лагеря на машинах Красного Креста, говоря, что их забирают «в больницу для наблюдений». См.: Boder. Op. cit. P. 81; Cohen. Op. cit. P. 32, 37,107.


[Закрыть].

Теперь я хотел бы посмотреть на круг агентов, причастных к карьере, с точки зрения самих этих агентов. Посредники, способствующие переводу человека из статуса гражданского лица в статус пациента, как и те, кто будут содержать его в больнице, заинтересованы в том, чтобы ответственное ближайшее лицо исполняло роль представителя или опекуна пациента; если очевидного кандидата на эту роль нет, соответствующего человека могут специально найти и принудить к ней. Таким образом, пока личность постепенно превращается в пациента, ближайшее лицо постепенно превращается в опекуна. Наличие опекуна делает процесс перехода гладким. Он обычно знаком с гражданскими связями и делами будущего пациента и может утрясти вопросы, которые иначе легли бы на плечи персонала больницы. Ему могут переходить некоторые гражданские права, отобранные у будущего пациента, что позволяет поддерживать правовую видимость того, что, хотя на самом деле у будущего пациента больше нет прав, он каким-то образом их не теряет.

Госпитализированные пациенты, как правило, ощущают, по крайней мере в течение некоторого времени, что госпитализация – огромная несправедливость, и иногда успешно убеждают в этом некоторых людей вовне. Поэтому тем, кого (справедливо или нет) отождествляют с причинением этой несправедливости, зачастую бывает выгодно ссылаться на сотрудничество и поддержку со стороны человека, чьи отношения с пациентом ставят его выше всяких подозрений и устойчиво определяют его как лицо, действующее исключительно в интересах пациента. Если происходящее с новым госпитализированным пациентом удовлетворяет опекуна, то должны быть удовлетворены и все остальные[269]269
  Интервью, собранные группой Клаузена в НИПЗ, показывают, что, когда жена становится опекуном, ее обязанности могут разрушать существовавшую ранее дистанцию между ней и родственниками мужа, что приводит либо к новой поддерживающей коалиции с ними, либо к резкому разрыву с ними.


[Закрыть].