Текст книги "Тотальные институты"

Автор книги: Ирвинг Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Обычно в подобных случаях нахальство, нарушение субординации и чрезмерная фамильярность переводятся в более или менее профессиональные термины, такие как «взбудораженность» или «возбужденность», и сообщаются санитаром терапевту в качестве описаний состояния здоровья. После этого врач должен официально лишить пациента привилегий в палате или урезать их либо распорядиться о его переводе в другую палату, где пациенту придется заново начинать путь наверх из самой низкой группы. В культуре санитаров «хорошим» считается врач, который не задает слишком много вопросов по поводу этих переводных медицинских терминов[195]195
  Belknap. Op. cit. P. 170.


[Закрыть].

Институциональная перспектива также применяется к действиям, которые обычно не являются предметом прямого контроля. Так, Оруэлл рассказывает, что, когда в его интернате кто-то мочился в постель, его считали «грязным» и порочным[196]196
  Orwell. Op. cit. P. 506–509.


[Закрыть] и сходным образом относились к расстройствам, которые имели еще более явную физическую природу.

У меня были дефект в бронхах и новообразование в одном легком, которые нашли только много лет спустя. Поэтому я не только страдал от хронического кашля, но и испытывал огромные мучения при беге. Однако в те дни «хрипота» или «чахлость», как это тогда называли, считалась либо выдумкой, либо нравственным изъяном, вызываемыми перееданием. «Ты сипишь, как гармошка, – говорил с неодобрением Сим [директор], стоя за моим стулом. – Это потому, что ты постоянно набиваешь себе брюхо»[197]197
  Ibid. P. 521.


[Закрыть].

Говорят, что в китайских «воспитательных» лагерях этот интерпретативный процесс доходил до крайности, так что безобидные повседневные события из прошлой жизни заключенного превращались в свидетельства контрреволюционной деятельности[198]198
  См., например: Robert J. Lifton. «Thought Reform» of Western Civilians in Chinese Communist Prisons // Psychiatry. 1956. Vol. 19. № 2. Особ. p. 182–184.


[Закрыть].

Несмотря на существование психиатрического подхода к психическому заболеванию и средового подхода к преступности и контрреволюционной деятельности, согласно которым нарушитель не несет моральной ответственности за свои проступки, тотальные институты не могут позволить себе подобную разновидность детерминизма. Постояльцев нужно принудить к самоконтролю, и для этого как желательное, так и нежелательное поведение следует определять как проявление личной воли и характера отдельного постояльца, как нечто, на что он может повлиять. Словом, институциональная перспектива всегда предполагает личную совесть, и в каждом тотальном институте можно наблюдать в миниатюре формирование функционалистской версии моральной жизни.

Перевод поведения постояльцев на язык морали, соответствующий провозглашаемой перспективе института, неизбежно будет опираться на некоторые широкие допущения относительно природы человеческих существ. Поскольку персонал отвечает за постояльцев и должен совершать определенные действия с ними, у сотрудников, как правило, возникает что-то вроде теории человеческой природы. Будучи имплицитной частью институциональной перспективы, эта теория рационализирует деятельность, предоставляет тонкие средства для сохранения социальной дистанции по отношению к постояльцам и стереотипных представлений о них и оправдывает способы обращения с ними[199]199
  Эту идею я почерпнул из рецензии Эверетта Ч. Хьюза на книгу Леопольда фон Визе «Spätlese» (Everett C. Hughes. Book Review: Spätlese [«Afterthoughts»] by Leopold von Wiese // American Journal of Sociology. 195$. Vol. 61. № 2. P. 182). Примерно это же входит в предмет того, что сегодня в антропологии называется «этнопсихологией», за тем исключением, что там единицей анализа является культура, а не институт. Следует добавить, что постояльцы вырабатывают собственную теорию человеческой природы, которая отчасти опирается на теорию персонала, а отчасти – на собственные контроснования. См. в связи с этим очень интересное описание понятия «крысы», изобретенного заключенными, в: McCleery. Op. cit. P. 14–15.


[Закрыть]. Обычно данная теория объясняет «хорошие» и «плохие» варианты поведения постояльцев, виды «косяков», воспитательную ценность привилегий и наказаний и «принципиальную» разницу между персоналом и постояльцами. В армии у офицеров будет своя теория по поводу связи между муштрой и повиновением людей на поле боя, качеств, подобающих мужчинам, «пределов прочности» людей и различий между психической болезнью и симуляцией. Им также будут прививать определенное представление о собственной природе, как показывает бывший гвардеец, перечисляя нравственные качества, которых требуют от офицеров:

Хотя, само собой, тренировки были нужны для поддержания физической формы, тем не менее, все были убеждены, что офицер, в хорошей он форме или плохой, всегда должен иметь гордость (или «стержень») и не признавать свою физическую неподготовленность, пока не упадет замертво или без сознания. Это крайне важное убеждение обладало прямо-таки мистическим характером и силой. В конце обучения во время изматывающего упражнения два или три офицера покинули строй, жалуясь на мозоли или другие мелкие проблемы. Главный инструктор, сам по себе цивилизованный и мягкий человек, заорал на них, не стесняясь в выражениях. Офицер, сказал он, просто не может выйти из строя. Если больше ничего не остается, он должен держаться на ногах силой воли. Все объяснялось «стержнем». Негласно предполагалось, что, поскольку прочие ранги могут выходить и выходят из строя, даже будучи зачастую более физически крепкими, Офицер принадлежит к высшей касте. Позже я обнаружил, что среди офицеров распространено убеждение в том, что они могут выполнять физические упражнения или терпеть физические неудобства, не тренируясь и не готовясь к ним так, как это делают рядовые. Офицеры, например, не делали зарядку, поскольку она им не нужна, ведь они Офицеры и смогут продержаться до конца, даже если отправятся на поле боя прямо из санатория или борделя[200]200
  Simon Raven. Perish by the Sword: A Memoir of the Military Establishment // Encounter. 1959. Vol. 12. № 5. P. 38–39.


[Закрыть].

В тюрьмах сегодня наблюдается конфликт между психиатрической теорией преступления и теорией нравственной слабости преступника. В женских монастырях существуют теории насчет слабости и силы духа и способов борьбы с его изъянами. Но ничто не сравнится с психиатрическими больницами, поскольку их сотрудники открыто считают себя знатоками человеческой природы и ставят диагнозы и назначают лечение на основании своих знаний. Поэтому в стандартных учебниках по психиатрии есть главы по «психодинамике» и «психопатологии», содержащие очаровательные эксплицитные описания «сущности» человеческой природы[201]201
  Всепроникающий характер принятой в институте теории человеческой природы сегодня наглядно виден в прогрессивных психиатрических учреждениях. Теории, изначально касавшиеся постояльцев, все чаще применяются в них и к персоналу, так что сотрудникам низшего звена приходится участвовать в групповой психотерапии, а сотрудникам высшего звена – в индивидуальном психоанализе. Высказывается даже идея привлекать в институт консультантов-социологов.


[Закрыть].

Важная составляющая теории человеческой природы во многих тотальных институтах – вера в то, что если сразу по прибытии заставить нового постояльца уважать персонал, то после он будет послушным; если изначально предъявить к нему соответствующие требования, можно сломить его «сопротивление» или «дух». (Это одно из обоснований церемоний лишения воли и практик приветствия, рассмотренных выше.) Разумеется, если постояльцы придерживаются такой же теории человеческой природы, взгляды персонала на человеческий характер получают подтверждение. Иллюстрации можно найти в недавних исследованиях поведения американских военных, попавших в плен в ходе Корейской войны. В Америке существует вера в то, что, если человека «сломить», он больше никогда не будет проявлять сопротивление. Это представление о человеческой природе, усиливаемое в тренировочных лагерях запретом на какое-либо проявление слабости, приводило к тому, что некоторые военнопленные переставали сопротивляться допросам после небольшого признания[202]202
  См. информативную статью: Albert Biderman. Social-Psychological Needs and «Involuntary» Behavior as Illustrated by Compliance in Interrogation // Sociometry. 1960. Vol. 2.3. № 2. P. 120–147.


[Закрыть].

Конечно, теория человеческой природы – лишь один из аспектов интерпретативной схемы, предлагаемой тотальным институтом. Другая область, охватываемая институциональной перспективой, – работа. Так как во внешнем мире работают обычно ради заработка, прибыли или престижа, аннулирование этих мотивов означает аннулирование определенных интерпретаций деятельности, что создает потребность в новых интерпретациях. В психиатрических больницах существует то, что официально называется «производственной терапией» и «трудовой терапией»; пациентам дают задания, как правило, неприглядные, например сгребать листву, подавать еду, стирать белье и мыть полы. Хотя содержание этих заданий определяется рабочими нуждами учреждения, пациенту говорят, что они помогут ему заново научиться жизни в обществе и что его способность и готовность их выполнять будут считаться диагностическим свидетельством его выздоровления[203]203
  Было бы неправильно относиться к подобным формам «терапии» слишком цинично. Работа, например в прачечной или обувной мастерской, имеет собственный ритм и часто осуществляется индивидами, сильнее привязанными к своему ремеслу, чем к больнице; поэтому очень часто время, затрачиваемое на выполнение этих заданий, гораздо приятнее времени, проводимого в темной тихой палате. Кроме того, идея использования пациентов на «полезных» работах кажется в нашем обществе настолько заманчивой, что институты могут содержать, например, обувные мастерские или мастерские по изготовлению матрасов даже себе в убыток, по крайней мере, в течение некоторого времени.


[Закрыть]. Пациент может и сам воспринимать работу подобным образом. Аналогичное переопределение смысла работы происходит в религиозных институтах, как видно из рассказа монахини-клариссинки:

Это еще одно из чудес послушания. Если ты делаешь все с послушанием, тебе кажется, что никто никогда не делал ничего более важного. Швабра, ручка, игла – для Господа нет разницы. Послушание руки, которая двигает ими, и любовь в сердце монахини, которая их держит, – вот что имеет вечное значение для Бога, для монахинь и для всего мира[204]204
  Sister Mary Francis. A Right to be Merry (New York: Sheed & Ward, 1956). R 108.


[Закрыть].

В миру люди вынуждены подчиняться человеческим законам и повседневным ограничениям. Монахини, ведущие созерцательную жизнь, по своей воле подчиняются боговдохновенному уставу монастыря. Девушка, стучащая по пишущей машинке, может делать это лишь ради долларов и мечтать, чтобы это прекратилось. Клариссинка, подметающая монастырские покои, делает это во имя Господа и в этот самый миг предпочитает свою работу любому другому занятию на свете[205]205
  Ibid. P. 99. Использование альтернативного понимания бедности является, конечно, базовой стратегией в религиозной жизни. Идеалы спартанской простоты также использовались радикальными политическими и военизированными группами; в наши дни показная бедность особенно ценится среди битников.


[Закрыть].

Хотя коммерческие учреждения могут быть одержимы такими высокоинституционализированными мотивами, как прибыль или экономия[206]206
  Хороший пример этого интерпретативного размаха и насыщенности приводится в романе Бернарда Маламуда о проблемах, с которыми сопряжено управление мелкой продуктовой лавкой: Bernard Malamud. The Assistant (New York: New American Library, 1958).


[Закрыть], эти мотивы и связанные с ними системы координат могут, тем не менее, подавлять другие типы интерпретации. Однако, если использовать привычные обоснования, распространенные в окружающем обществе, нельзя, то поле становится опасно открытым для всевозможных форм интерпретативных искажений и крайностей и, следовательно, новых форм тирании.

В завершение обсуждения институциональной перспективы я хотел бы отметить следующее. Управление постояльцами обычно рационализируется в соответствии с идеальными целями или функциями учреждения, которые предполагают оказание гуманных технических услуг. Обычно для оказания этих услуг нанимают профессионалов, хотя бы для того, чтобы администрации не приходилось отправлять постояльцев для получения услуг за пределы института, ведь немудро «монахам… выходить за ограду и блуждать: ибо это совсем не полезно для их душ»[207]207
  Устав святого Бенедикта. Гл. 66 [Указ. соч. с. 649].


[Закрыть]. Профессионалы, нанимающиеся на работу в учреждение на этом основании, чаще всего разочаровываются, осознавая, что здесь они не могут полностью реализоваться и их используют в качестве «заложников», подкрепляющих систему привилегий профессиональной аккредитацией. Это классическая жалоба[208]208
  См., например: Harvey Powelson, Reinhard В. Bendix. Psychiatry in Prison // Psychiatry. 1951. Vol. 14. № 1. P. 73–86; Waldo W. Burchard.Role Conflicts of Military Chaplains // American Sociological Review. 1954. Vol. 19. № 5. P. 528–535.


[Закрыть]. Есть множество случаев, когда недовольные психиатры уходят из психиатрических больниц, чтобы, по их словам, иметь возможность заниматься психотерапией. Часто при сильной поддержке больничного руководства вводятся специальные психиатрические услуги, такие как групповая психотерапия, психодрама или арт-терапия, после чего основной интерес клиники медленно смещается в другую область и отвечающий за эти услуги профессионал обнаруживает, что постепенно его работа превратилась в разновидность связей с общественностью – его терапию поддерживают лишь номинально, назначая только в тех случаях, когда в институт приходят посетители и высшее руководство хочет показать, насколько современным и разносторонним является учреждение.

Профессионалы, конечно же, – не единственная группа сотрудников, состоящая в сложных отношениях с официальными целями учреждения. Те члены персонала, которые постоянно контактируют с постояльцами, могут полагать, что перед ними ставят противоречивые задачи: принуждать постояльцев к послушанию и одновременно создавать впечатление соблюдения стандартов гуманности и достижения рациональных целей института.

Институциональные церемонии

Я описал тотальные институты с точки зрения постояльцев и, кратко, с точки зрения сотрудников. Важным элементом каждой из этих точек зрения является представление о противоположной группе. Этот образ другого, тем не менее, редко приводит к симпатии и отождествлению – за исключением разве что тех постояльцев (описанных выше), которые демонстрируют преданность и всерьез «отождествляют себя с агрессором». Когда между персоналом и постояльцами возникают необычно близкие отношения, это часто может приводить, как мы знаем, к циклам вовлеченности и неловким моментам[209]209
  См.: Ирвинг Гофман. Представление себя другим в повседневной жизни / Пер. с англ. Александра Ковалева (Москва: КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле, 2000). с. 241–245; McCorkle, Korn. Op. cit. P. 93–94. Главное исследование по этому вопросу: Alfred Н. Stanton, Morris S. Schwartz. The Management of a Type of Institutional Participation in Mental Illness // Psychiatry. 1949. Vol. 12. № 1. P. 12–26.


[Закрыть], сопровождающимся подрывом авторитета и разрушением социальной дистанции, в силу чего опять складывается впечатление, что в тотальных институтах действуют инцестуальные табу.

Помимо запретных или сомнительных «личных» связей, возникающих между персоналом и постояльцами, между ними также происходят нерегулярные контакты второго типа. Сотрудники, в отличие от постояльцев, ведут жизнь и за пределами института – даже если она протекает на территории института или рядом с ним. В то же время понятно, что рабочее время постояльцев не представляет для персонала особой ценности и находится в его распоряжении. В этих обстоятельствах оказывается сложно поддерживать сегрегацию ролей, и постояльцы начинают выполнять черновую работу для отдельных сотрудников – например, ухаживать за садом, красить дом, убираться в квартире и сидеть с детьми. Поскольку эти услуги не являются частью официальной системы координат института, персоналу приходится уделять внимание своей прислуге, что приводит к неспособности поддерживать обычную дистанцию по отношению к ним. В силу повседневных ограничений жизни в институте постояльцы обычно очень радуются, когда их отношения с персоналом ломаются подобным образом. Лоуренс приводит пример из армии:

Главный сержант преподнес урок эксплуатации, когда отправил и без того измученного парня домой к своей жене, приказав почернить каминную решетку и присмотреть за детьми, пока она сходит в магазин. «Она дала мне кусок пирога с вареньем», – похвастался Гарнер, который, как только набил пузо, легко позабыл о ревущем младенце[210]210
  Lawrence. Op. cit. P. 40. Пример из концентрационного лагеря: Kogon.Op. cit. P. 84–86. Следует добавить, что в некоторых тотальных институтах, особенно на кораблях, эти личные услуги могут легитимироваться в качестве обязанности одного из рангов; то же самое можно сказать о роли денщика в британской армии. Но в этих исключительных случаях персонал может не иметь почти никакой другой жизни, кроме официальной.


[Закрыть].

Помимо этих эпизодических случаев пересечения границы между персоналом и постояльцами в каждом тотальном институте складывается – спонтанно или в результате заимствования – множество институционализированных практик, при осуществлении которых сотрудники и постояльцы сближаются достаточно сильно, чтобы формировать более или менее положительное представление друг о друге и сочувственно идентифицироваться с ситуацией другого. Эти практики выражают скорее единство, солидарность и общую преданность институту, чем различия между двумя его уровнями.

По форме такие институционализированные совместные действия характеризуются освобождением от формальностей и ориентации на задачи, лежащих в основе контактов между постояльцами и персоналом, и смягчением обычной субординации. Участие в них часто более или менее добровольно. В сопоставлении с обычными ролями эти виды деятельности предполагают «сбрасывание ролей»[211]211
  Термин предложен Эвереттом Ч. Хьюзом [Эверетт Черрингтон Хьюз (Everett Cherrington Hughes, 1897–1983) – американский социолог, специалист по социологии труда и профессий и методологии социологии. С 1938 по 1961 год работал в Чикагском университете, где был одним из ведущих представителей Чикагской школы социологии. В Чикаго Хьюз был одним из учителей Гоффмана. 53-й президент Американской социологической ассоциации. Автор книг «Французская Канада в процессе перехода» (1943), «Люди и их работа» (1958), «Социологический взгляд» (1971). Происхождение понятия «сбрасывание роли» (role release) неясно. Упоминаний этого термина в опубликованных работах Хьюза обнаружить не удалось. Гоффман позже воспользуется этим термином еще раз в книге «Поведение в публичных местах».]; он использовался в неопубликованной статье Джозефа Гасфилда «Социальный контроль и институциональный катарсис» (Joseph Gusfield. Social Control and Institutional Catharsis).


[Закрыть]; безусловно, в условиях всепроникающей дистанции между постояльцами и персоналом любое изменение, приводящее к выражению солидарности, автоматически ведет к сбрасыванию ролей. Можно было бы обсудить различные функции этих совместных действий, но такого рода объяснения впечатляют гораздо меньше, нежели неожиданная повсеместность подобных практик в тотальных институтах – практик, вырастающих на самой неподходящей для них почве. Вероятно, для возникновения этих практик должны быть действительно веские причины, хотя их и сложно обнаружить.

Одна из наиболее распространенных форм институциональной церемонии – внутреннее периодическое издание, как правило, еженедельная газета или ежемесячный журнал. Обычно все авторы являются постояльцами, что приводит к возникновению своего рода пародийной иерархии, а функции надзора и цензуры осуществляют члены персонала, в определенной мере сочувствующие постояльцам, но при этом достаточно лояльные другим сотрудникам. Печатающиеся материалы очерчивают границы института и придают его внутреннему миру публичную реальность.

Можно выделить два типа материалов, публикуемых во внутреннем периодическом издании. Во-первых, «местные новости». Они включают репортажи о прошедших недавно институциональных церемониях, а также упоминания о «личных» событиях, например днях рождения, повышениях, поездках и смертях членов института, особенно – высокопоставленных или известных сотрудников. Эти материалы имеют поздравительный или соболезнующий характер и должны выражать сочувствие и внимание всего института к жизням его отдельных членов. В этом заключается интересный аспект сегрегации ролей: так как институционально релевантные роли члена (например, роль врача) противопоставляют его всем категориям других членов (например, санитарам и пациентам), эти роли не могут использоваться в качестве инструмента выражения институциональной солидарности; напротив, обычно для этого используются нерелевантные роли, особенно роли родителя и супруга, которые, даже если реально исполняются не всеми, потенциально доступны всем категориям.

Во-вторых, публикуются материалы, выражающие точку зрения редакции. Они включают: новости из внешнего мира, касающиеся социального и правового статуса постояльцев и бывших постояльцев, с соответствующими комментариями; оригинальные очерки, короткие рассказы и стихи; редакционные колонки. Тексты пишут постояльцы, но они выражают официальную точку зрения на функции института, теорию человеческой природы, которой придерживается персонал, идеализированные представления об отношениях между постояльцами и персоналом и взгляды, которые должен принять идеальный новообращенный, – словом, они излагают перспективу института.

Однако внутреннее периодическое издание может выжить лишь при соблюдении тонкого баланса. Персонал разрешает постояльцам брать интервью у сотрудников, писать о них и читать о них, тем самым отчасти оказываясь под контролем авторов и читателей; в то же время постояльцы получают возможность показать, что они находятся достаточно высоко на шкале человеческого достоинства, чтобы грамотно и компетентно пользоваться официальным языком и выражать официальную точку зрения[212]212
  Ту же функцию выполняют составленные постояльцами юридически грамотные петиции, которые циркулируют во многих тюрьмах и психиатрических больницах.


[Закрыть]. Авторы, с другой стороны, обязуются следовать официальной идеологии, излагая ее другим постояльцам. Интересно, что постояльцы, заключающие подобный договор с персоналом, не перестают придерживаться контрморали. Они открыто критикуют институт настолько, насколько позволяют цензоры; они также пишут иносказательно или завуалированно либо используют язвительные карикатуры, а среди приятелей могут цинично отзываться о своих публикациях, заявляя, что они пишут, потому что это «непыльная работенка» или потому что это хороший способ получить рекомендацию для освобождения.

Хотя внутренние периодические издания уже существуют в течение какого-то времени, лишь недавно в тотальных институтах появилась другая похожая форма сбрасывания ролей; я имею в виду некоторые формы «самоуправления» и «групповой терапии». Обычно постояльцы делают выступления под присмотром благосклонно настроенного члена персонала. Опять же, постояльцы и персонал заключают своеобразный договор. Постояльцам предоставляется привилегия провести некоторое время в сравнительно «неструктурированной» или эгалитарной обстановке и даже право высказать жалобы. В ответ от них ожидают, что они станут менее лояльными к контрморали и более восприимчивыми к идеалу Я, который им предлагает персонал.

Использование постояльцами официального языка и философии персонала при обсуждении или публикации своих жалоб является для персонала палкой о двух концах. Постояльцы могут манипулировать способами рационализации института, которыми пользуется персонал, тем самым ставя социальную дистанцию между двумя этими группами под угрозу. Поэтому в психиатрических больницах встречается любопытный феномен, когда в разговорах друг с другом или с пациентами сотрудники используют стереотипную психиатрическую терминологию, но упрекают пациентов за то, что те «умничают» или уходят от темы, если те тоже используют этот язык. Возможно, наиболее характерная особенность групповой терапии как формы институционального сбрасывания ролей заключается в том, что ей интересуются академически ориентированные профессионалы, вследствие чего данному аспекту тотальных институтов уже посвящено больше литературы, чем всем остальным вместе взятым.

Иной тип институциональной церемонии – ежегодная вечеринка (иногда проводимая чаще, чем раз в год), на которой персонал и постояльцы «перемешиваются» с помощью стандартных форм общения вроде совместных трапез, игр или танцев. В ходе таких мероприятий персонал и постояльцы получают разрешение на «вольности» в отношении разделяющей их кастовой границы, так что социальные контакты могут переходить в сексуальные[213]213
  Безусловно, схожую динамику демонстрируют «офисные вечеринки», организуемые в нетотальных учреждениях; они, конечно же, были исследованы первыми. См., например: Gusfield. Op. cit. Лучшие описания подобных мероприятий все еще содержатся в художественной литературе. См., например, описание фабричной вечеринки в: Nigel Balchin. Private Interests (Boston: Houghton-Miffiin, 1953). P. 47–71; см. также описание совместной вечеринки персонала и гостей отеля в рассказе Энгуса Уилсона «Сатурналии»: Энгус Уилсон. Сатурналии (пер. с англ. Марии Лорие) // Энгус Уилсон. Рассказы (Москва: Художественная литература, 1985). с. 26–37, и рассказ о ежегодной вечеринке в психиатрической больнице в: Kerkhoff. Op. cit. P. 224–225.


[Закрыть]. В некоторых случаях эта свобода может включать даже ритуальный обмен ролями, в ходе которого персонал прислуживает постояльцам за столом и выполняет для них другую черновую работу[214]214
  См.: Max Gluckman. Custom and Conflict in Africa (Glencoe: The Free Press, 1955). P. 109–136.


[Закрыть].

Часто ежегодная вечеринка в тотальных институтах приурочивается к Рождеству. Один раз в год постояльцы украшают учреждение легко снимаемыми декорациями, которые частично предоставляет персонал, тем самым изгоняя из жилых помещений то, что праздничная трапеза затем изгонит со столов. Постояльцам раздают маленькие подарки и делают небольшие послабления; некоторые рабочие обязанности отменяются; может увеличиваться длительность посещений и смягчаться ограничения на выход за пределы института. В целом на день жизнь постояльцев в институте становится менее строгой. Можно привести пример из британской тюрьмы:

Власти делали все, чтобы порадовать нас. Рождественский завтрак состоял из кукурузных хлопьев, сосисок, бекона, фасоли, поджаренного хлеба, маргарина и хлеба с вареньем. В полдень нам дали запеченную свинину, рождественский пудинг и кофе, а на ужин – сладкие пирожки и кофе вместо вечерней кружки какао.

Залы были украшены бумажными лентами, воздушными шариками и колокольчиками, и в каждом стояла елка. В физкультурном зале устроили дополнительные кинопоказы. Два офицера подарили мне по сигаре. Мне разрешили отправить и получить несколько поздравительных телеграмм, и впервые с того момента, как я оказался в тюрьме, у меня было достаточно сигарет[215]215
  Heckstall-Smith. Op. cit. P. 199. См. также: Hassler. Op. cit. P. 157. О праздничных послаблениях в психиатрической больнице см.: Kerkhoff. Op. cit. P. 185, 156. О том же самом на военном корабле рассказывает Мелвилл: Мелвилл. Указ. соч. С. 76–78.


[Закрыть].

В Америке нечто похожее на празднование Рождества, только в урезанном виде, организуют на Пасху, в День независимости, на Хэллоуин и в День благодарения.

Интересной институциональной церемонией, часто связанной с ежегодной вечеринкой и празднованием Рождества, является театральное представление в институте[216]216
  Относительно тюрем см., например: Norman. Op. cit. P. 69–70.


[Закрыть]. Обычно постояльцы выступают на сцене, а сотрудник исполняет функции режиссера-постановщика, но иногда встречаются и «смешанные» труппы. Сценарий обычно пишут члены института, сотрудники либо постояльцы, и поэтому в постановке может быть много локальных отсылок, что позволяет посредством приватного использования этой публичной формы придавать реальность внутренним событиям института. Очень часто представление включает сатирические зарисовки, высмеивающие известных членов института, особенно – высокопоставленных сотрудников[217]217
  Пример того, как заключенные высмеивают охранников и начальника тюрьмы, см. в: Dendrickson, Thomas. Op. cit. P. 110–111.


[Закрыть]. Если, как часто бывает, сообщество постояльцев однополое, тогда некоторые актеры, скорее всего, будут пародировать представителей противоположного пола, облачаясь в соответствующие костюмы. Часто вольность переходит границы, и юмор оказывается немного более резким, чем хотели бы некоторые члены персонала. Мелвилл, рассказывая об ослаблении дисциплины в ходе и непосредственно после театральной постановки на борту корабля, пишет:

Но тут Белому Бушлату придется немного пофилософствовать. Непривычное зрелище офицеров, хлопающих заодно с людьми простому матросу Джеку Чейсу, привело меня в самое радостное расположение духа. «Как замечательно, – думал я, – что офицеры признают все же, что они такие же люди, как и мы, как хорошо, что они способны радоваться от души мужественности моего несравненного Джека. Славный они все-таки народ, и, верно, я грешил, когда думал о них дурное»[218]218
  Мелвилл. Указ. соч. с. 81–82 (курсив в оригинале). Далее Мелвилл горько замечает, что вскоре после такого сбрасывания ролей офицеры вновь начали «строить свои шканцевые лица», полностью вернувшись к своей привычной строгости. См. также: Kerkhoff. Op. cit. P. 229; Heckstall-Smith. Op. cit. P. 195–199.


[Закрыть].

Помимо сатирических зарисовок возможны и драматические представления, повествующие о плохом историческом прошлом аналогичных тотальных институтов в противоположность данному, хорошему институту[219]219
  И «до», и «после» могут быть слабо связаны с фактами, так как обе версии призваны прояснить ситуацию, а не проанализировать ее, и в любом случае «прошлое» может преподноситься с долей лукавства, поскольку оно часто напоминает настоящее. Я наблюдал, как пациенты психиатрической больницы из хороших палат поставили широко освещавшуюся публичную театральную постановку об условиях, которые царили раньше в психиатрических лечебницах. Актеры были в костюмах викторианской эпохи. Аудитория состояла из интересующихся психиатрией доброжелателей из соседнего города. В нескольких домах от здания, в котором сидели зрители, не менее тяжелые условия можно было увидеть воочию. В некоторых случаях актеры хорошо знали свои роли, так как они уже исполняли их в реальности.


[Закрыть]. К просмотру постановки будут намеренно приглашать как постояльцев, так и персонал, хотя часто они будут сидеть отдельно, и в некоторых случаях на представление будут пускать посторонних.

То, что зрителями театрального представления в институте иногда оказываются посторонние, несомненно, создает фон, на котором постояльцы и персонал могут ощутить свое единство. Эту функцию исполняют – зачастую даже более прямо – и другие виды институциональных церемоний. Все чаще встречается практика ежегодного дня открытых дверей, на протяжении которого родственники членов института или даже широкая публика могут свободно перемещаться по учреждению. Они могут сами убедиться в соблюдении высоких стандартов гуманного обращения. В таких случаях персонал и постояльцы ведут себя в отношении друг друга подчеркнуто хорошо, ради чего приходится отказываться от ряда обычных строгостей.

День открытых дверей почти наверняка будет иметь благоприятный исход, поскольку он проводится в контексте «экспозиции института». Иногда эта экспозиция или фасад предназначается для внутренней аудитории, чаще всего – для высшего руководства, как сообщает бывший пациент психиатрической больницы:

После завтрака несколько пациентов оделись, вышли из палаты и вскоре вернулись со швабрами и щетками, с помощью которых принялись странно, механически мыть полы, словно заведенные роботы. Эта внезапная активность удивила меня. Прибежали стажеры и принесли новые дорожки, которыми укрыли отполированные половицы. Как по волшебству появились один или два запоздалых ящика, и внезапно вокруг зацвели летние цветы. Палату было не узнать, настолько она преобразилась. Мне стало интересно, видели ли когда-нибудь врачи, насколько она обычно неприглядна. Я был не менее удивлен, когда после их визита вся эта красота исчезла столь же стремительно, как появилась[220]220
  Johnson, Dodds. Op. cit. P. 92.


[Закрыть].

Экспозиция института рассчитана, главным образом, на посетителей. Иногда предметом беспокойства выступает посещение конкретного постояльца конкретным посторонним. Часто посторонних не посвящают в то, как функционирует больница, и, как отмечалось выше, они могут выдвигать неудобные требования. В таких случаях сам постоялец может играть важную роль в представлении института. Врач, исследовавший психиатрические больницы, приводит следующий пример:

Ситуацию можно прояснить, указав, что происходило, когда к такому пациенту приходил посетитель. Во-первых, о посетителе сообщали по телефону из головного офиса больницы. Затем пациента развязывали, мыли и одевали. Когда пациент был готов для демонстрации, его приводили в «комнату для посещений», из которой не было видно палату. Если он был слишком сообразительным, чтобы ему можно было доверять, его никогда не оставляли наедине с посетителем. Но, несмотря на эти меры предосторожности, иногда у посетителя возникали сомнения, и тогда все санитары палаты обязаны были обеспечить контроль над ситуацией[221]221
  John Maurice Grimes. When Minds Go Wrong (Chicago: Published by the Author, 1951). P. 81.


[Закрыть].

Комната для посещений играет важную роль в некоторых тотальных институтах. Обычно как интерьер, так и поведение в ней гораздо больше соответствуют стандартам внешнего мира, чем интерьер и поведение в жилых помещениях, в которых постояльцы проводят большую часть времени. Впечатление о постояльцах, которое тем самым складывается у посторонних, позволяет снизить давление, которое в противном случае посторонние могли бы оказывать на институт. Есть что-то печальное в том, что спустя некоторое время все три стороны – постоялец, посетитель и персонал – осознают, что комната для посещений – всего лишь маскарад и что другие стороны тоже знают это, и, тем не менее, все молча соглашаются поддерживать видимость.

Экспозиция института также может быть рассчитана на посетителей в целом, создавая у них «подобающий» образ учреждения – образ, призванный развеять их смутные опасения по поводу учреждений, в которые люди попадают не по своей воле. Когда посетителям показывают якобы всё, им, конечно, обычно показывают лишь наиболее привлекательных и благонадежных постояльцев и наиболее привлекательные части учреждения[222]222
  Пример из тюрьмы см. в: Cantine, Rainer. Op. cit. P. 62.


[Закрыть]. Как уже отмечалось, в больших психиатрических больницах важную роль в этой связи могут играть современные способы лечения, например психодрама или танцевальная терапия, так что у терапевта и его постоянной труппы пациентов в результате длительного опыта может вырабатываться навык исполнения перед незнакомцами. Кроме того, небольшая группа ручных постояльцев может на протяжении многих лет водить посетителей по потемкинским деревням института. Посетители могут легко принять лояльность и социальные навыки этих провожатых за качества всех постояльцев. Право персонала ограничивать, просматривать и цензурировать исходящую почту и часто практикуемый запрет на сообщение любой негативной информации об институте позволяют поддерживать этот образ учреждения среди посетителей, а также отдаляют постояльцев от тех людей во внешнем мире, которым они больше не могут писать откровенно. Часто физическая удаленность учреждения от места, где живут родственники постояльцев, не только скрывает «условия» внутри института, но и превращает семейное посещение в нечто вроде праздничной экскурсии, к которой персонал может обстоятельно готовиться.

Конечно, посетителем может быть и официальное лицо, институциональный посредник между высшим руководством учреждения и органом, контролирующим весь класс подобных институтов; в таком случае подготовка к экспозиции, скорее всего, будет особенно тщательной. Пример можно найти в описании (на тюремном жаргоне) жизни в британской тюрьме:

Время от времени в эту тюрягу, как и во все остальные тюряги страны, приезжает комиссар. Это очень большой день для вертухаев и комендантов; за день до его прибытия они устраивают большую уборку, драят полы, полируют трубы, вычищают все закоулки. Прогулочный двор подметают, клумбы с цветами пропалывают, а нам говорят, чтобы наши камеры были чистыми и опрятными.

Наконец, этот день настает. Комиссар обычно носит черное пальто и черный иденовский хомбург, даже летом, и часто зонтик. Я не особо понимаю, почему они так трясутся из-за него, ведь все, что он делает, это приезжает, обедает с комендантом, совершает короткий обход по тюряге, садится в свою большую машину и уезжает обратно. Иногда он делает обход как раз, когда нас кормят, и может пристать к кому-нибудь: «Как еда? Жалобы есть?» Ты смотришь сначала на коменданта, потом на начальника охраны (потому что они везде его сопровождают, пока он в тюряге) и отвечаешь: «Никаких жалоб, сэр»[223]223
  Norman. Op. cit. P. 103.


[Закрыть].

Какое бы значение ни имели эти посещения для стандартов повседневной жизни, они напоминают всем в учреждении, что институт – не совсем самостоятельный мир и что он имеет определенные бюрократические связи со структурами общества и подчиняется им. Экспозиция института, какова бы ни была ее аудитория, также может сообщать постояльцам, что они находятся в лучшем институте своего класса. Постояльцы на удивление легко готовы поверить в это. Благодаря этой вере они могут чувствовать, что обладают некоторым статусом в окружающем мире, пусть даже благодаря тем же обстоятельствам, которые отделяют их от этого мира.