Текст книги "Тотальные институты"

Автор книги: Ирвинг Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Полный анализ роли сигарет, однако, выводит нас за рамки личных уз приятельства или компанейства и требует изучения статуса пациента как такового, в особенности – тех притязаний, которые два человека могут предъявлять друг к другу просто на том основании, что оба они являются пациентами. Почти все пациенты в больнице, за исключением нескольких пациентов предподросткового возраста, входили в единую сигаретную систему, предполагавшую право просить и обязанность давать прикурить от зажженной сигареты[444]444
  Одалживание огонька и его получение предполагало особые отношения, поскольку жест, который свидетельствовал о существовании этих отношений, был единственной их субстанцией, тем самым делая их ритуальными отношениями. Несколько меньше сигаретного круга была сеть пациентов, которые «предлагали друг другу глаза» при встрече на территории больницы. Когда пациенты любого пола и возраста встречали друг друга на территории и когда каждый мог понять по внешнему виду другого, что тот – пациент, они иногда приветствовали друг друга – кивали, говорили «привет» или улыбались. Такое кивание типично для сельской местности в западном обществе, за исключением того, что в сельской местности в этом могут принимать участие все категории людей, тогда как в больнице, как правило, это делали только пациенты. Когда два незнакомых пациента встречались вне больничной территории и один из них знал, что другой является пациентом, так как видел его в больнице, возникал вопрос, есть ли у них право и обязанность приветствовать друг друга. Решение, которое они принимали, отчасти зависело оттого, присутствуют ли при этом другие люди, которые могли задаться вопросом, почему они поздоровались.


[Закрыть]. Удивительно, но даже в палатах для тяжелобольных пациенты, достаточно больные, чтобы молчать годами, достаточно враждебные, чтобы отказываться от предложенной сигареты, и достаточно рассеянные, чтобы забывать тушить зажженную сигарету, которая начинала обжигать им руку, придерживались этой системы. Функция этой системы, конечно же, заключалась в избавлении пациентов от необходимости просить огня у санитаров.

Как и больничная система, больничная работа эксплуатировалась не только для получения чего-то, что можно было потом употребить лично или продать, но и для получения того, что потом отдавалось из чувства солидарности. Пациенты, которые работали в цветочной теплице, могли дарить своим любимым сотрудникам цветы; работавшие на кухне могли приносить в палату еду для своих друзей; пациент, который получал хорошие теннисные мячи за то, что присматривал за теннисным кортом, мог делиться ими с некоторыми близкими друзьями. В палатах, где кофе подавали уже с добавленным в него молоком, что создавало огромные неудобства любителям черного кофе, пациенты, работавшие на кухне, могли делать для своих «приятелей» кофе по их вкусу. Пациентов, помогавших фасовать арахис по пакетикам, которые получали все пациенты, посещавшие бейсбольный матч за пределами больницы, на следующий день после игры их друзья могли просить дать им еще.

Еще один источник ритуальных ресурсов – еда, сигареты и деньги, которые пациентам приносят их родственники. В нескольких палатах, в которых царил сильный командный дух, передачи от родственников часто тут же распределялись между всеми постояльцами, так что на короткое время палата заполнялась печеньем или шоколадками.

Я сказал, что скудные условия жизни пациентов в Центральной больнице предполагали утрату ритуальных ресурсов, что побуждало создавать эти ресурсы из подручных материалов. Здесь стоит отметить один парадокс. Криминологи показали, что правила создают возможность их нарушения и, следовательно, взяток. Поэтому можно утверждать, что запреты способны порождать сильное желание, а сильное желание может заставлять индивида создавать средства для его удовлетворения. Эти средства могут употреблять самостоятельно и продавать, но их также могут отдавать другим в качестве знаков внимания. Например, во многих закрытых палатах хотя бы один-два пациента получали ежедневную газету. После ее прочтения владелец, как правило, носил ее под мышкой или прятал в палате, а утром мог одолжить ненадолго своим друзьям. Нехватка чтива в палате делала его обладателем ритуального ресурса. Сходным образом пациент, которому удавалось получить разрешение бриться не только в положенные дни, используя бритвенные принадлежности, хранившиеся в палате, часто мог держать эти принадлежности у себя достаточно долго, чтобы его приятель тоже мог побриться.

Пример того, как запреты порождали одолжения, можно обнаружить в любовных отношениях в Центральной больнице. Когда одного из пары лишали права покидать палату, свободный член пары мог доставлять второму сообщения, сигареты и сладости, пользуясь помощью соседа своей несвободной половины, у которого было право выходить на территорию. Кроме того, незаметно проникнув в здание, располагающееся по соседству со зданием запертого партнера, второй член пары мог иногда установить визуальный контакт через окно напротив. Зная о том, что несвободный партнер имел право выходить из палаты в составе группы, его или ее партнер иногда мог пройтись вместе с несвободным пациентом, когда ее или его переводили из палаты в другое здание. Но особенно запутанные цепочки контактов выстраивались, когда оба партнера утрачивали право выходить из палаты или еще не приобрели его. Например, я однажды видел, как запертый пациент использовал стандартный прием, бросив из окна деньги, завернутые в бумажный пакет, своему стоявшему внизу другу, который имел право выходить на территорию больницы. Согласно инструкции, друг пошел с деньгами в буфет для пациентов, купил картофельные чипсы и кофе и, поместив все это в пакет, передал его через зарешеченное окно на первом этаже девушке того пациента, который дал деньги. Как можно видеть, для некоторых пациентов, находящихся в этом положении, больница создавала игровую ситуацию, в которой они могли состязаться с руководством, и некоторые из складывавшихся вследствие этого отношений были обязаны своим существованием отчасти тому, что участники наслаждались интригой, сопутствующей поддержанию этих отношений.

Хотя передача одолжений от одного человека к другому могла быть опосредована помогающими действиями еще одного или двух лиц, в Центральной больнице эти цепочки посредничества вряд ли могли быть длиннее. Хотя небольшие группы друзей могли функционировать в качестве систем транспортировки, в которых могли участвовать большинство пациентов с правом выхода на территорию больницы, тем не менее пациенты в целом не составляли в этом отношении единую неформальную систему, так как, за исключением просьбы огонька, все просьбы были адресованы скорее нескольким конкретным дружественным пациентам, чем любому пациенту вообще.

Я сказал, что запреты создают возможность не только обходить их самому, но и помогать обходить их своим друзьям. Есть еще один способ, которым ограниченные жизненные условия приводят к созданию ресурсов для социального и экономического обмена: там, где людям не говорят, что с ними может произойти, и где они не знают, как «справиться» с ситуацией, в которой «справиться» значит «психологически выжить», ключевым товаром становится сама информация, и тот, кто способен ее сообщить, оказывается в выгодном положении в системах экономического и социального обмена[445]445
  Эта тема поднимается и систематически обсуждается в чрезвычайно содержательной статье: Richard McCleery. Communication Patterns as Bases of Systems of Authority and Power // Richard A. Cloward, Donald R. Cressey, George H. Grosser, Richard McCleery, Lloyd E. Ohlin, Gresham M. Sykes, Sheldon L. Messingen. Theoretical Studies in Social Organization of the Prison (New York: Social Science Research Council, 1960). P. 49–77.


[Закрыть]. Поэтому естественно, что во всех тотальных институтах приятели помогают друг другу, информируя один одного; столь же естественно, что в Центральной больнице, как и в тюрьмах, персонал стремится держать новых постояльцев подальше от старых, так как иначе новичок благодаря дружеским связям или экономическим обменам быстро научится обходить правила.

IV

Рассмотренные личные связи были одним из важных классов отношений, предоставлявших основания для неофициального социального обмена. Теперь нужно рассмотреть другой важный тип – отношения покровительства. Думаю, в большинстве случаев эти отношения покровительства были более устойчивыми, чем личные отношения.

В Центральной больнице существовали два базовых официальных типа организации, в которые был включен пациент. Один тип – «палатная система», включавшая место проживания, наблюдение за пациентом в этом месте и связи с другими палатами, из которых поступал пациент и в которые его могли отправить. Второй тип – «система назначений», в рамках которой пациент покидал палату и в течение всего дня либо его части находился под наблюдением сотрудника, на которого он работал или который осуществлял с ним ту или иную терапию.

Как говорилось выше, принятая в больнице теория гласила, что, поскольку учреждение удовлетворяло все потребности пациентов, оплачивать пациентам выполняемую ими работу в больнице не нужно. По сути, готовность работать в больнице даром считалась признаком выздоровления, интереса к социально-созидательной деятельности, а сама работа считалась терапией. Но сотрудники, у которых пациенты оказывались в подчинении, считали себя обязанными – из желания соответствовать гражданским стандартам или в целях поддержания дисциплины и мотивации – «оказывать поддержку» «своим» пациентам. Должностное лицо, которое не относилось подобным образом к своим клиентам, могло сообщить в конце года о снижении числа пациентов, занятых в его деятельности.

Главным послаблением, которое получали работавшие пациенты, было право покидать палату каждый день на время работы – от одного до шести часов – и право время от времени ходить в буфет или посещать мероприятия в досуговом центре в рабочие часы. (Во время исследования это правило было изменено, что вызвало серьезное недовольство некоторых должностных лиц, которые решили, что они больше не смогут дисциплинировать своих подопечных. Пациенты приемного отделения могли получить право выхода на территорию, выполняя исключительно символическую работу, а пациентам хронического отделения все чаще удавалось получать это право, вообще не работая в больнице.)

Руководство больницы создавало официальные условия для возникновения системы покровительства, выдавая сотрудникам, отвечавшим за пациентов, табак и сигаретную бумагу, которые сотрудники затем раздавали один-два раза в неделю своим подопечным. Кроме того, на Рождество должностные лица иногда получали материалы для вечеринок и маленькие подарки, и работавшие пациенты обоснованно ожидали, что человек, на которого они работали, будет устраивать хотя бы раз в год вечеринку с угощениями и подарками. Для таких случаев сотрудник мог официально за счет больницы заказывать мороженое, концентрированный фруктовый пунш и торт из больничной пекарни, но почти всегда патрон считал необходимым дополнять эти подношения, покупая продукты за собственные деньги. Пациенты придирчиво оценивали качество этой еды: более дорогое мороженое или большего размера торт, купленный за пределами больницы, ставились этими взыскательными потребителями достаточно высоко, в то время как стандартный больничный фруктовый пунш мог ухудшить мнение о заказавшем его патроне.

Помимо этих полуофициальных поощрений пациенты ожидали от патрона и некоторые дополнительные. Работники, работавшие особенно хорошо, ожидали, что патрон будет время от времени выдавать им пачки фабричных сигарет, напитки из автомата с газировкой, списанную одежду, одноцентовые монеты со сдачи в буфете и иногда десятицентовики и четвертаки[446]446
  О пациенте, имевшем одну из «лучших» работ в больнице – он доставлял сообщения из центрального административного здания в другие части больницы, – ходили слухи, что он зарабатывал на чаевых восемь долларов в месяц, но у меня нет твердых доказательств этого.


[Закрыть]. Вдобавок к этим материальным поощрениям стабильно работающие или стабильно посещающие терапию пациенты иногда ожидали, что их патрон будет решать их проблемы, помогая получить желаемое место в палате, выбить разрешение провести день в городе, уменьшить наказание за нарушение какого-либо правила. Они также могли ожидать, что их включат в список приглашенных на танцы или кинопоказ в больнице или на бейсбольную игру в городе. (Знание о том, что тот или иной сотрудник значительно полагался в своей работе на определенного пациента, вероятно, влияло на то, как другие сотрудники относились к этому пациенту.) Наконец, пациенты иногда также ожидали сокращения социальной дистанции между собой и своими патронами, более прямого и равного отношения к себе, чем со стороны других сотрудников того же ранга.

В этом отношении большое значение имел автомобильный комплекс. Одним из самых надежных символов статуса, отличавших персонал от пациентов с правом выхода на территорию больницы, было вождение машины. Всем пациентам строго воспрещалось это делать. В результате любого, кого видели за рулем, не считали пациентом. Отчасти вследствие этого (и отчасти, вероятно, в качестве условия этого) персонал, как правило, очень мало ходил пешком, используя свои машины даже для кратчайших перемещений по территории[447]447
  Любое место и любая вещь на территории психиатрической больницы вызывает то же ощущение глубокой изоляции, изгнания и ритуальной болезни, что и самые плохие палаты. Автомобиль представляет собой мирской механизм, не сильно испорченный местом и ясно указывающий на прочную связь своего владельца с внешним нормальным миром. По всей видимости, заметное стремление персонала Центральной больницы держать свои машины в кристальной чистоте нельзя полностью объяснить ни выгодными расценками на территории больницы, ни сочувственным желанием персонала помочь пациентам раздобыть немного денег. Могу добавить, что одной из фантазий пациентов о том, что они сделают по выходе из больницы, было купить новую, хорошую машину и проехаться на ней по территории больницы, чтобы навестить своих старых приятелей и патронов. Эта фантазия иногда претворялась в жизнь, но, на мой взгляд, далеко не так часто, как могла бы. Также должен добавить, что, хотя дорогие машины (то есть все, кроме кадиллаков) принадлежали четырем-пяти представителям высшего руководства и некоторые сотрудники высшего ранга, владевшие старыми машинами, слегка подшучивали над более новыми и более хорошими автомобилями некоторых санитаров, тем не менее, не было никакой явной общей связи между рангом сотрудника и новизной или маркой машины.


[Закрыть]. Поэтому одним из особых поощрений для пациента со стороны сотрудника было подвезти его от одного места внутри больницы до другого; это не только увеличивало перерыв перед следующим запланированным делом пациента, но и свидетельствовало о том, что персонал доверяет ему и тепло к нему относится. Это было очень легко продемонстрировать с переднего сиденья автомобиля, так как по территории больницы можно было ездить только на очень низкой скорости и пациенты с правом выхода были склонны обращать внимание на то, кто, куда, с кем ездил.

Некоторые формы покровительства, которое осуществлял сам пациент, конечно, были побочным результатом власти, которую приходилось предоставлять ему, чтобы он мог помогать по работе своему патрону. Так, пациент, отвечавший за комнату в подвале, которая неофициально использовалась для хранения садовых инструментов, не только имел свой собственный стул и стол, но и запасы табака (запертые на ключ, который был только у него), которыми он делился с командой пациентов, неофициально работавших на него. Поэтому у него была возможность самому выступать патроном. Сходным образом доверенный пациент, который помогал управляться на кухне во время мероприятий в досуговом центре, носил ключи, к которым прилагалось задание не пускать на кухню пациентов, не имевших на это права. Поэтому он имел возможность провести на кухню друга, чтобы тот снял пробу. Безусловно, это был способ эксплуатации своей работы[448]448
  Сайкс анализирует эту проблему под рубрикой «Обыденная коррупция»: Sykes. The Corruption of Authority. P. 260–261.


[Закрыть].

Хотя всегда существовали некоторые поощрения, которые, как обоснованно ожидали пациенты, становились доступными в результате работы с конкретным сотрудником[449]449
  Cp. с системой «таскания с собой», характерной для отношений американской хозяйки и горничной, особенно хозяйки с Юга и чернокожей горничной.


[Закрыть], у некоторых пациентов получалось эксплуатировать их обычными способами. Незадолго до Рождества некоторые опытные пациенты внезапно начинали активно получать разные назначения, комбинируя несколько видов труда и терапии. Они могли быть уверены, что при наступлении сезона праздников получат много подарков и примут участие в нескольких вечеринках, то есть у них будет свой Сезон, как у светской львицы. (Патроны, разумеется, не противились такой эксплуатации своей щедрости, потому что рождественская вечеринка, на которую пришло слишком мало гостей, свидетельствовала о том, что работа или терапия не выполнили своей функции, и к тому же, как отмечалось выше, каждое дополнительное имя в списке периодических посетителей производило хорошее впечатление на администрацию.) Также некоторые хронические пациенты, считавшие, что они могли заслужить право выходить на территорию больницы, лишь добровольно вызвавшись работать на постоянной основе, поступали на работу, зарабатывали право выхода, а затем постепенно переставали приходить на работу, полагая, что об этом сообщат не сразу, а если и сообщат, то их вернут в палату только через некоторое время. Другие работали какое-то время на одном месте, налаживали хорошие отношения с сотрудником, отвечавшим за них, а затем уходили к другому сотруднику, но периодически возвращались к своему бывшему патрону, чтобы попросить у него табак и бумагу для сигарет или мелкие монеты, тем самым пытаясь эксплуатировать скорее человека, чем назначение.

В палатах для тяжелобольных, где многие пациенты проявляли явное нежелание участвовать в повседневных социальных взаимодействиях, у санитаров были один-два «работающих пациента», которых можно было использовать в качестве стабильного источника помощи в управлении палатой. В таких случаях две системы, палатная система и система назначений, объединялись, и пациент работал на того же человека, который осуществлял надзор за местом его проживания. В этих ситуациях работающий пациент гарантированно получал постоянные одолжения, потому что ограничения жизни в палате для тяжелобольных открывали множество возможностей для послаблений[450]450
  Хороший анализ послаблений в палате можно найти в: Belknap. Op. cit. P. 189–190.


[Закрыть]. За работающими пациентами обычно закреплялось право жить в личной и наполовину личной комнате; покупки в буфете для санитаров вознаграждались сигаретой или, в случае приобретения напитков, пустыми бутылками, которые можно было сдать в буфете по два цента за штуку; санитары могли предоставлять пациенту право хранить бритву и спички в своей комнате и оставлять на ночь свою одежду; когда пациент просил у санитара прикурить, тот мог сразу откликнуться на просьбу и в качестве жеста особого доверия бросить пациенту свою зажигалку, тем самым сводя к минимуму властные аспекты прикуривания; контроль над запасами одежды и списками участников досуговых мероприятий также давали санитарам возможность оказывать покровительство.

Следует добавить, что отношения покровительства были не единственным основанием для одолжений между персоналом и пациентом; часто между некоторыми молодыми санитарами-мужчинами и молодыми пациентами-мужчинами возникали личные «приятельские» отношения, не связанные с работой, так что комбинированная солидарность возраста, пола и рабочего класса иногда могла преодолевать организационные различия[451]451
  Это явление Джон Китсьюз назвал «мужским союзом» [Джон Итсуро Китсьюз или Китсусе (John Itsuro Kitsuse, 1923–2003) – американский социолог японского происхождения, исследователь социальных проблем, девиантного поведения, преступности, образования и сексуальности. Степени магистра и доктора получил в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Преподавал в Вашингтонском университете, Калифорнийском университете в Сан-Диего и Северо-западном университете. С 1974 года до отставки в 1991 году занимал разные должности в Калифорнийском университете в Санта-Крузе. В 1978 году был избран президентом Общества исследований социальных проблем. Наибольшую известность получила его книга «Конструирование социальных проблем» (1977), написанная в соавторстве с Малкольмом Спектром. Идея мужского союза (male alliance) излагается в неопубликованной одноименной статье «Мужской союз».]. Интересную постановку этой проблемы можно найти в: Sykes. The Corruption of Authority. P. 259–260. См. также: Harold Taxel. Authority Structure in a Mental Hospital Ward (MA thesis) (University of Chicago, 1953), где рассказывается (p. 62–63), что пациенты обращаются к санитарам, чтобы обойти правила, тогда как медсестры следят за соблюдением правил, и (р. 83) что существует негласное соглашение о том, что санитары по возможности будут нарушать правила ради пациентов.


[Закрыть]. Большинство санитаров-мужчин вынуждены были мириться с тем, что некоторые пациенты обращались к ним по имени, а другие вообще никак их не называли, и, как и тренеры, сторожа, пожарные, охранники и полицейские, часто перебрасывались шутками со многими пациентами, имевшими право выходить на территорию. Приведу пример из своих полевых записей:

Вечерний кинопоказ. Когда пациенты начинают покидать здание кинотеатра, мимо медленно проезжает патрульная полицейская машина, следящая, чтобы пациенты расходились спокойно. Машина замедляется и останавливается, полицейский осматривает толпу пациентов, не обращая внимания на пациенток, и окликает известного и всеми любимого пациента, имеющего право выходить на территорию больницы. Пациент оборачивается и приветствует полицейского, словно друга.

Пациент: Здарова, приятель.

Полицейский: Видел тебя вчера вечером [на танцах для пациентов]; если б ты потанцевал еще немного, оттряс бы себе все яйца.

Пациент (отмахиваясь): Да пошел ты, приятель.

Учитывая, что санитар имел полный контроль над большей частью вещей, использовавшихся пациентами, следовало ожидать, что солидарность между пациентом и санитаром (помимо отношений покровительства) будет становиться основанием для одолжений. Приведу один пример этого из своих полевых записей:

Ем со своим другом-пациентом в одной из больших столовых для пациентов. Он говорит: «Еда здесь хорошая, но я не люблю [консервированный] лосось». Затем приносит извинение, выбрасывает всю еду с тарелки в мусорное ведро и идет к диетической секции паровой линии раздачи, возвращаясь с яичницей на тарелке. Улыбается и говорит насмешливо и заговорщицки: «Я играю в бильярд с санитаром, который за все тут отвечает»[452]452
  Тот же пациент утверждал, что во время разрешенных выходов в город он может выглядеть прилично одетым даже в больничной форме цвета хаки, поскольку всякий раз надевает новые штаны, которые до первой стирки имеют глянец, благодаря которому они могут сойти за брюки высокого качества, и довольно жесткие, благодаря чему на них сохраняются стрелки.


[Закрыть].

Хотя многие из этих одолжений, покровительственные или личные, были немного незаконны, следует отметить, что некоторые из них, вроде любезного предоставления огонька или быстрого отпирания двери, были просто тем, что полагалось пациентам по праву, но редко им предоставлялось. Например, в тех палатах, где от пациентов требовали ходить питаться в центральную столовую три раза в день, санитары пришли к выводу, что лучший способ организовать поток людей – выстраивать пациентов в шеренгу у дверей палаты за пятнадцать минут до начала обеда, хотя в результате многие пациенты пятнадцать минут стояли столпившись, не имея возможности чем-либо заняться. Работающие пациенты или пациенты, имевшие особые личные связи с санитарами, освобождались от этой обязанности и шли на обед после всех либо раньше всех, тем самым избегая ожидания.

Я рассмотрел три способа, которыми один индивид может использовать вещи или услуги другого: личное принуждение, экономический обмен и социальный обмен. У каждого из этих способов есть свои предпосылки и необходимые социальные условия. Но это картина, упрощенная в целях анализа. Каждый из этих способов сильно ограничивает то, как индивид представляет свою деятельность другим. Однако в реальной практике зачастую одновременно и рутинно эксплуатируется несколько оснований для использования других; необходимо лишь ограничивать внешние проявления деятельности, чтобы казалось, будто лишь одна из этих трех моделей предопределяет происходящее.

Например, в контексте отношений покровительства обычно можно было легко различить экономические и социальные платежи, но были случаи, вызывавшие любопытные сложности. Я слышал, как санитар торговался с пациентом за то, какое количество каждодневной работы было бы справедливо обменять на право бриться каждый день, после чего стороны пришли к соглашению, и именно этот тип обмена через некоторое время стал спонтанным способом выражения внимания друг к другу. Кроме того, когда патрон хотел, чтобы ему оказали новую услугу или услугу, считавшуюся неуместной, пациент мог заранее выторговать себе особые одолжения и платежи, встроив безличный экономический обмен в нерыночные отношения[453]453
  Противоположный аспект, то есть ограничение на экономический обмен между участниками отношений взаимной поддержки, часто упоминается в исследованиях традиционных обществ. См., например: Conrad М. Arensberg. The Irish Countryman: An Anthropological Study (New York: Peter Smith, 1950). P. 154–157; Service. Op. cit. P. 97. В некоторых общинах на Шетландских островах местные жители старались покупать что-нибудь во всех магазинах, чтобы не обидеть их владельцев. Не купить ничего в местной лавке означало «поссориться» с ее владельцем.


[Закрыть].

Разница между экономическими и социальными платежами создает и другие проблемы. Ожидание пациента, что его патрон будет выстраивать с ним чисто экономические отношения при мытье машины, заставляло некоторых сотрудников платить за мытье чистых машин, то есть экономическая практика страдала из-за необходимости поддерживать связи. Пациентов-мужчин, которые, как считалось, покупали у пациенток сексуальные услуги, осуждали, как и предполагаемых поставщиц этих услуг, так как считалось, что сексуальная активность должна представлять собой эксклюзивные отношения[454]454
  Можно добавить, что в психиатрических больницах проституция и то, что воспринимается как «нимфомания», могут в равной мере оказывать дезорганизирующее воздействие на надежность секса в качестве символа взаимных эксклюзивных отношений: в обоих случаях человек, не имеющий на то социального права, может получить от определенной женщины сексуальную услугу на неподобающих основаниях.


[Закрыть], а не открытую продажу[455]455
  Сайкс (Sykes. The Society of Captives. P. 93–95) пишет, что в тюрьме есть много вещей, которые вполне могли бы продаваться из-под полы, но которые, по мнению заключенных, не следует продавать, и что склонность к такому неправильному использованию коммерческой деятельности приводила к определенной социальной категоризации заключенного: «…заключенного, продававшего вещи, которые следовало отдавать, называли „купчиком“ или „лавочником“».


[Закрыть]. Кроме того, имелась определенная нестабильность: сделанное когда-то в качестве особого знака внимания могло со временем стать чем-то, ожидаемым по умолчанию и само собой разумеющимся, то есть происходило нечто вроде регрессивного процесса – каждый новый способ демонстрации внимания превращался в рутину и, вследствие этого, становился неэффективным в качестве знака заботы и его приходилось дополнять другими одолжениями. И как только одолжение становилось полностью само собой разумеющимся, отказ сделать его мог вызвать прямое и открытое недовольство. Например, когда толпа танцующих в досуговом центре съедала все печенье и торт, приготовленные по этому случаю, пациенты, помогавшие на кухне, открыто жаловались персоналу на то, что у них украли их долю; поэтому, чтобы работающие на кухне не возмущались, им разрешали отложить для себя излишки перед выставлением еды на столы.

Встречались и другие неявные комбинации принуждения, экономического обмена и социального обмена. Передаче денег не только в экономических, но и в ритуальных целях соответствовал феномен попрошайничества – очень важная практика в системах обмена в некоторых обществах. Пациенты не только ждали, что с ними поделятся мелочью и сигаретами, но и сами инициировали этот процесс. Пациент подходил к любимому санитару или, иногда, к другому пациенту и выпрашивал дать ему «в долг» пять или десять центов на колу или даже пару одноцентовых монет, необходимых для покупки. Манера, в которой часто осуществлялось это попрошайничество, – так, словно тот, у кого просят, ведет себя как «жлоб» и виновен в своей неискоренимой респектабельности, – указывала, что для пациента это было способом выражения дистанции по отношению к своей ситуации и придания своему бесправному положению достоинства. Каким бы ни был его смысл, такое попрошайничество позволяло пробудить в других симпатию до того, как они были готовы проявить ее сами.

Различные основания для использования другого комбинировались и другими способами. Одной из проблем в Центральной больнице, как и в других подобных институтах, было то, что возлагавшаяся на санитаров самоотверженная обязанность физически ограничивать и контролировать пациентов, которые представляли опасность для себя или других, могла быть удачным прикрытием для личного принуждения. Экономические и социальные платежи тоже использовались для маскировки действий, чуждых тем и другим. Когда один пациент приобретал у другого небольшую услугу за сигарету или «тягу», покупатель иногда осуществлял транзакцию надменно, с таким видом, будто то, что он заставляет другого пациента делать неприятную работу, доставляет ему больше удовольствия, чем сама услуга. Патерналистские санитары старой закалки из палат для тяжелобольных, когда передавали пациенту сладости, купленные в буфете на его деньги, иногда дразнили его, не отдавая покупку, пока пациент не начинал подобострастно умолять их или не заверял их, что он действительно хочет то, что санитар собирается ему дать. Как санитары, так и пациенты иногда также давали докурить свои окурки с целью унизить получателя. Когда посетившая больницу благотворительная организация устраивала мероприятие для всех пациентов в досуговом центре и в перерыве несколько ее представителей ходили по залу, выдавая каждому пациенту по паре фабричных сигарет, получатель чувствовал себя так, словно он получал чистую милостыню от кого-то, кого он не знал и кто не был ему ничего должен. Огромное желание фабричных сигарет заставляло почти всех присутствовавших пациентов принимать эти подарки, но в случае новых пациентов или пациентов, находившихся в компании посетителей, полные негодования взгляды, с трудом скрываемая насмешка или смущение говорили о том, что у них не было подходящей рамки – по крайней мере рамки, позволявшей сохранить самоуважение, – в которую они могли бы поместить данную деятельность[456]456
  Я знал двух пациенток, давно лежавших в больнице, которым сигареты были не нужны, но которые были достаточно учтивы, чтобы принимать эти подношения с уважением, не смущая дарителя.


[Закрыть].

Наконец, очевидно, что любой общеизвестный способ использования вещей или услуг другого мог применяться и иногда применялся с предельным вероломством и лукавством, так что игрок мог обнаружить, что с ним мухлевали, покупатель – что его обсчитали, а друг – что им воспользовались. (Теоретически, конечно, даже человек, который думает, что никак не содействует достижению чужих целей и что перестал бы делать это, если бы об этом узнал, может обнаружить, что невольно помогает осуществлению чужих замыслов.)

Проблема заключается в том, что любой сектор социальной жизни и, в частности, любое общественное учреждение предлагает обстановку, в которой способам действия придается характерный облик, позволяющий использовать другого, а за внешней видимостью скрываются характерные комбинации этих способов действия[457]457
  Стабильные комбинации принудительных, экономических и социальных платежей настоятельно требуют специального исследования, которое бы позволило использовать единую рамку при рассмотрении сходств и различий между такими платежами, как пребенды, десятины, взятки, пособия, оброки, одолжения, дары, знаки внимания, гонорары, награды, подарки-сувениры, трофеи, премии, выкупы. Следует не забывать, что в большинстве обществ экономический обмен – не самая важная форма обращения денег, товаров и услуг.


[Закрыть]. Мы должны исследовать эти структурные единицы видимости и реальности[458]458
  Хорошее описание одного случая в связи с множественностью оснований для социального обмена можно найти в: Ralph Н. Turner. The Navy Disbursing Officer as a Bureaucrat // American Sociological Review. 1947. Vol. 12. № 3. P. 342–348. Тёрнер выделяет три основания для одолжений: дружбу, симуляцию дружбы и, самый слабый в эмоциональном плане, простой обмен одолжениями; однако во всех трех случаях следовало открыто отказываться от применения понятий формального требования, обезличенного платежа и взятки. См. также: Sykes. The Corruption of Authority. P. 262, ch.


[Закрыть]. Я также хотел бы добавить, что, взяв за точку отсчета определенную социальную единицу – отношения, общественное учреждение, группу, – мы можем изучить полностью неформальный способ использования других, который в Америке иногда называют связями, а в СССР – блатом.

Я хочу поставить два общих вопроса о подпольной жизни в Центральной больнице.

Во-первых, должно быть ясно, что описание подпольной жизни в институте может приводить к систематически искаженной картине жизни в нем. В той мере, в которой члены института остаются в рамках практик первичного приспособления (будь то в силу удовлетворенности ими или же из-за неспособности построить другой мир), подпольная жизнь может быть нерепрезентативной и даже малозначительной. Кроме того, наиболее легко заметными практиками вторичного приспособления могут быть сложно устроенные и колоритные практики, а они, как в случае Центральной больницы, могут в основном осуществляться горсткой неформальных лидеров с хорошими связями. Их поведение может иметь большое значение для исследователя, если тот хочет выяснить, как можно эксплуатировать определенный институт и как можно эксплуатировать институты в целом, но, проясняя спектр и размах практик вторичного приспособления, исследователь может упустить, как живет средний член института. Такое описание неизбежно сосредоточивается на манипуляциях пациентов, имеющих право выходить на территорию больницы, создавая излишне благоприятное впечатление как о жизни пациентов Центральной больницы, так и об эффективности их техник неофициального изменения условий своей жизни.

Второй общий вопрос, который я хочу поставить, касается социального контроля и завязывания отношений.

Социальные условия, делающие возможным экономический и социальный обмен, очевидно, позволяют индивиду гарантированно включать в свой план действий действия других, тем самым многократно увеличивая эффективность практик вторичного приспособления, которые он осуществляет сам по себе от своего лица. Ясно, что для сохранения этих социальных условий нужна определенная форма социального контроля, позволяющая держать людей в узде, принуждать их соблюдать договоренности и обязывать их делать другим одолжения и соблюдать церемонии в отношении других. Эти формы социального контроля будут составлять практики вторичного приспособления совершенно особого класса – класса практик приспособления, которые обеспечивают и стабилизируют обширный комплекс других неофициальных подпольных практик. И с точки зрения подпольной жизни постояльцев тотальных институтов этот контроль должен распространяться как на постояльцев, так и на персонал.

Контроль постояльцев над персоналом в тотальных институтах имеет традиционные формы, например: устраивание «несчастных случаев» с сотрудниками[459]459
  См., например: Dendrickson, Thomas. Op. cit. P. 130.


[Закрыть], или массовый отказ от определенной еды[460]460
  Cantine, Rainer. Op. cit. P. 4.


[Закрыть], или снижение темпа работы, или выведение из строя водопровода, электропроводки и систем коммуникации, которые легко доступны для вмешательства постояльцев[461]461
  Ibid. P. 10.


[Закрыть]. Другие санкции в адрес персонала со стороны постояльцев могут принимать форму «коллективных» или индивидуальных издевательств и более тонких форм ритуального неповиновения, таких как распространенный в армии способ приветствия неприятного офицера со слишком большого расстояния, или с подчеркнутой четкостью, или слишком медленно. Если персонал ставит под угрозу всю систему подпольных договоренностей, в ответ могут предприниматься крайние меры вроде забастовок или бунтов.

Существует распространенное мнение, что социальный контроль над постояльцами со стороны их группы хорошо организован и строг, как показывают случаи «разборок». И, по-видимому, в тюрьмах благонадежность постояльца в отношении практик вторичного приспособления других постояльцев действительно является важным основанием для социальной типизации[462]462
  См., например, описание «правильных парней» в: Morris G. Caldwell. Group Dynamics in the Prison Community //Journal of Criminal Law, Criminology and Police Science. 1956. Vol. 46. № 5. P. 651, и: Gresham M. Sykes, Sheldon L. Messinger. The Inmate Social System // Cloward et al. Op. cit. Особ. p. 5–11.


[Закрыть]. Но в целом данные свидетельствуют о том, что социальный контроль постояльцев со стороны других постояльцев слаб. Для подпольной жизни в Центральной больнице определенно не характерны негласные меры поддержания порядка[463]463
  Я не рассматриваю социальный контроль санитаров над своими практиками вторичного приспособления. Например, бывший пациент тюремного корпуса утверждал, что там санитары могли брать взятки за оказание особых услуг, не опасаясь стукачей, потому что они вели медицинские карты всех, с кем у них были незаконные дела; информатор сталкивался с тем, что в его истории болезни оказывались записи, свидетельствующие о его виновности. Конечно, пациенты в обеих частях больницы часто выражали убеждение, что, если они выдвинут против санитара обвинение в жестокости или воровстве, персонал палаты будет «стоять друг за друга», невзирая ни на что. Интересно сравнить этот случай с другой группой, вынужденной прибегать к прямому принуждению, – полицией, и с данными, которые указывают на значительную тайную поддержку, которую полицейские оказывают друг другу. См.: William A. Westley. Violence and the Police // American Journal of Sociology. 1953. Vol. 59. № 1. P. 34–41; William A. Westley. Secrecy and the Police // Social Forces. 1956. Vol. 34. № 3. P. 254–257.


[Закрыть], за частичным исключением тюремного корпуса[464]464
  Некоторые пациенты утверждали, что тюремный корпус в Центральной больнице был «организован» скорее как тюрьма для психически здоровых. Там, по их словам, санитару можно было дать взятку, чтобы он «запустил» письмо или пронес контрабанду, делались ставки, процветала «каталажная политика», компания постояльцев «заправляла местом» и пациенты устраивали забастовки, чтобы разобраться с сотрудниками, чинившими произвол. У меня нет прямых доказательств этого.


[Закрыть].

Если пациент палаты вел себя ненадлежащим образом, все остальные пациенты той же палаты могли сталкиваться с дополнительными ограничениями, и определенно, когда пациент с правом выхода на территорию сбегал и совершал вне больницы громкое преступление, для многих пациентов условия выхода на территорию временно становились более жесткими. И все же в тех случаях, когда действие одного приводило к тому, что многим становилось сложнее «договариваться» с персоналом, пациенты никак явно не мстили нарушителям[465]465
  Во время проведения исследования пациент-алкоголик, которого многие пациенты считали «хамлом», уговорил двух любимых многими медсестер-стажерок пойти выпить с ним в город. Девушек поймали и отправили домой до окончания курсов, а пациента перевели в худшую палату. Я ожидал, что другие пациенты не будут общаться с ним после произошедшего, но, хотя многие постояльцы действительно неодобрительно высказывались о нем в его отсутствие, никаких реальных действий против него никто из пациентов не предпринял.


[Закрыть]. К тому же «система безопасности» подпольной жизни была довольно слабой. Постоялец, решивший сбежать, мог, ничем не рискуя, рассказать об этом одному или двум своим друзьям, но компания из пяти или шести человек была чрезвычайно ненадежным хранилищем секретной информации. Это отчасти было вызвано тем, что, по мнению психиатров, пациент должен рассказывать обо всем, чтобы исцелиться; неожиданное следствие этого принципа заключалось в том, что многие пациенты полагали, что они могут повысить свой психиатрический статус, закладывая своих друзей. Поэтому не было ничего удивительного в том, что один сотрудник досугового центра сказал обреченно и с добротой: «Знаете, они совсем как дети. Стоит одному нашкодить, другие приходят и докладывают мне об этом». Не было ничего удивительного и в том, что один из наиболее успешных подпольных продавцов в больнице сказал: «Во время показа сериала [„Мир“] кто угодно может спрятать что угодно прямо здесь, перед буфетом. Я никогда тут не задерживаюсь, потому что тут слишком много стукачей, как белых, так и цветных, никогда не знаешь наверняка. Если я хочу передать товар, я просто звоню, и днем кто-нибудь приходит за ним».