Текст книги "И придет волчица…"

Автор книги: Ирина Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

      И только-только успеваю свыкнуться со своим новым статусом...

      – Принимай гостей, хозяйка! Это Иоллар.

      – Можно Ил...

      И все. И понимаю, что не было до этого в моей жизни никаких чудес. Врата? Сопределье? Магия? Чушь все это собачья! Самое удивительное, что у меня только было, обладало парой длинных острых ушей и абсолютно несносным характером. Единственное мое чудо. Радость моя ясноглазая.

      А теперь что? Теперь как?

      У меня нет даже причин покидать дом. Зачем?

      Однажды, когда я только-только приходила в себя после известия о его смерти, в душе шевельнулось что-то злобное и яростное, что-то, способное заполнить опустевшее после его ухода сердце. И тогда я еще хотела вскочить с постели и мчаться на поиски того, кто отобрал у меня мое чудо. И я нашла бы его. Нашла и... Увы, мне даже этого не осталось. Ил прихватил своего убийцу с собой. Ил унес с собой все, что я любила, и все, что могла бы возненавидеть. Ненависть – это ведь тоже чувство? Не самое лучшее, но все же... А теперь у меня нет никаких чувств.

      Только чувство долга. Незаконченное дело.

      Его даже зовут так – Дэвигард. Дэви.

      Прости, малыш, я не смогла придумать тебе другого имени. Если бы жив был твой отец, то возможно мы назвали бы тебя Подарком богов или Нежданной радостью... Ты ведь, действительно, полнейшая неожиданность. Не обижайся, но я не хотела тебя. Может быть, когда-нибудь потом... Но в те минуты, когда я была с твоим отцом, я меньше всего в Сопредельи думала о продолжении рода. Точнее думала, и предпринимала меры, что бы этого избежать. Коротенькое заклинаньице, весьма ходовое среди тарских чародеек, и очень эффективное как с людьми, так и с эльфами. А господин Эн-Ферро поведал мне после, что и у Ила был оберег для таких случаев, тоже магический – тот перстенек с небольшим рубином, что он носил не снимая... Ходок, однако, был твой папочка, малыш, что уж тут греха таить. Только это давно было, очень давно. До меня... В общем, перестраховывались мы с ним, перестраховывались – лучше б в аптеке снадобий каких купили. Потому что не рассчитано было мое заклинание на орков, а его кольцо – на драконов. Мешаная кровь, чтоб ее!

      Вот и осталось мне Незаконченное дело.

      Вот и живу.

      Вдох-выдох...

      – Галла!

      Снова в мою пустоту врываются незваные гости.

      – Галла, прости, но...

      Мариза замирает нерешительно на пороге спальни. Ну, что еще? Давление мы вроде бы мерили сегодня, пульс считали. Сердце слушали. Лекцию о правильном питании и необходимости движения для моего многострадального организма – тоже.

      – Эн-Ферро уехал в город, а там...

      Что там? Нашествие воинственных некромантов? Атака нежити? Из залива выполз морской змей и требует девственницу себе на обед? Жаль, но я его не устрою.

      – ...там дети пришли.

      Неожиданно. Дети? Иногда все мною перечисленное являет собой меньшую угрозу.

      – А я здесь при чем?

      – Они к тебе пришли, – выдает испуганно женщина.

      Должна признаться, что впервые за последние полмесяца была искренне удивлена. Дети ко мне еще не приходили. Даже в виде ночных кошмаров.

      Бережно вернула на полку голубую в трещинку и белый цветочек чашку. С тех пор как в гостиной обосновался суетливый отпрыск магистра Пилаг, дважды реликвия перекочевала в мою комнату. Так же как лютня. Так же как книга в потертом переплете. Так же как пара штанов и рубашек, которые я отрыла в вещах, возвращенных Мирой после стирки. А еще у меня есть его рисунки. Несколько карандашных набросков: фианский эктокар (Ил хотел, чтоб я знала, как он выглядит, но неожиданно увлекся тогда и принялся объяснять еще и принцип работы двигателя), замок Сумрака – резиденция Владетелей Т'арэ ("А вот, видишь окошко, моя комната. А здесь оружейная...") и карикатура на Лайса. А еще в моем маленьком музее...

      – Галла!

      Ах да, дети.

      Очень смелые дети, явившиеся на порог чародейского жилища. Разве не учат их родители, что нужно держаться подальше от тети-ведьмы? Пусть даже на вид она белая и пушистая. Или бледная и несчастная.

      Детей было двое. Девочки-сестрички, о чем свидетельствовали одинаково вздернутые носики и медно-рыжие кудряшки. Старшей было около десяти, младшей – не больше семи.

      – Тэсс чародейка! – бросились они обе ко мне, стоило лишь выйти на крыльцо.

      А дело-то видно совсем плохо, подумала я, отметив зареванные глазенки и вздрагивающие подбородки. Наверное, серьезное что-то стряслось: может с родителями беда, может нечисть какая в их доме объявилась. Только отчего же они ко мне? Отчего не в Школу?

      – Ну здравствуйте, – сомневаюсь, что мне удалась ободряющая улыбка, но я очень старалась. – Что у вас случилось?

      Младшая из посетительниц словно дожидалась этого вопроса, чтобы разрыдаться в полный голос. Та что постарше несколько раз шмыгнула веснушчатым носом, сделала робкий шажок, сгрузила к моим ногам ветхую ивовую корзину прикрытую цветастой тряпкой и присоединилась к сестре. От этого жалобного рева заломило виски.

      – Вы это... не надо...

      Над корзиной витал легкий ореол смерти. Хоры драные! Хоть не моровую гниль они мне сюда приволокли?

      – Что там?

      Девчонки все так же ревели взахлеб, тыча в тряпку и пытаясь сквозь слезы что-то объяснить, но выходило у них из рук вон плохо. Ну и хрен с вами! Гниль, так гниль. Я предупреждающе махнула хотевшему уже подскочить ко мне Ласси и аккуратно, двумя пальцами приподняла нарывавшую содержимое корзины ткань... Это что, шутка такая? Или здесь, на Таре, принято доставлять на дом волшебницам дохлых котят?

      – Что это? – прикрикнула я на ревущую мелюзгу.

      Может, это им самим подкинули? Я наскоро перебрала в уме все известные мне способы наведения порчи. Мертвые котята в них не фигурировали. Да и, по правде говоря, мертвым был только один звереныш, еще два пушистых комочка чуть заметно раздували животики. Вдох-выдох. Очень наглядная иллюстрация.

      – Это наши, – пролепетала младшая. – У них мама умерла... Ее Лапка...

      Девчушку снова накрыло, и повествование со спорным успехом перехватила ее сестра:

      – Лапка – это собака наша. Она вообще смирная... Но у нее у самой кутята, а Фелька к ее миске полезла...

      В общем, ясно. Злосчастная кошка Фелька не ко времени сунулась на личную территорию обычно вполне дружелюбной собаки Лапки, а та, пребывая в угаре материнского долга, узрела в старой знакомой врага и видимо перегрызла ей какой-то жизненно важный орган, вследствие чего три котенка в возрасте нескольких дней остались сиротами. Вопрос: при чем тут я?

      – Мама сразу сказала, топить их надо, а мы их молоком поили, с тряпочки. Но они все равно... умирают!

      Умирают. Какое страшное слово, когда тебе всего десять лет. А потом ничего, привыкаешь. Все вокруг умирают. Мама. Папа. Тетя. Любимый мужчина. И ты умрешь, только подожди немного...

      – Этот уже.

      Я за шкирку вытащила из корзинки серенький трупик и машинально отчертила между котятами линию Омсты: живое к живым, мертвое к мертвым. Хотя и этим двоим недолго осталось. Мать девочек была, несомненно, права, куда гуманнее было бы утопить неготовых к самостоятельной жизни зверюшек.

      – Теть Галла, – Ласси с мольбою смотрел мне в глаза. – Ну ты же можешь что-нибудь сделать?

      – Прости, малыш, но я не практикую некромантию на дохлых котятах.

      А даже сделай я это, сомневаюсь, что рыжеволосые крошки захотели бы после всего с ним играть.

      – Я не об этом. Я о тех.

      До меня внезапно дошло, что разъедавший мозги рев вдруг затих, и три пары детских глаз сверлят меня теперь с требовательной надеждой. А за спиною, перекрывая вход в дом и путь к отступлению, стоит Мариза, причем тоже весьма заинтересованная в исходе дела. Ей, наверное, было бы почти безразлично, если бы это покойная Фелька умудрилась каким-нибудь чудом растерзать Лапку, и в корзине передо мной лежали сейчас слепые кутята. А так ведь речь идет о кошачьих жизнях, а кошки для кардов – это даже не тотемные животные, это почти что кровная родня. Так что ты уж поднапрягись, тетя Галла, сотвори чудо.

      – Ну, я не знаю...

      Протягиваю ладонь. Нащупываю тоненькие ниточки силы – маленькие маги от природы уже раскинули энергетические щупы и пытаются за неимением матери тянуть жизненные соки из окружающей среды. Не выходит. Кошачье поле плохо работает на прием. За время проведенное с Лайсом я немного поднаторела в свойствах магии Пилаг – куда лучше у них получается отдача. Присоединяюсь к их каналам и отдаю немного собственной силы: берите, мне не жалко. Только вот что с ними потом делать? На чистой энергии ни одно живое существо долго не протянет, тут обычная пища нужна. Молоко с тряпочки? Чушь! Эдак я целыми днями буду с ними сидеть, обеспечивая необходимое тепло и десятиразовое питание. Может придумать что-нибудь вроде инкубатора: корзина с подогревом и двумя сосками по бокам? Значит, во-первых, нужна корзина. На нее накладываем смешанное плетение с использованием Огня и Воздуха, предварительно определив необходимую концентрацию. Устанавливаем вентиляцию, а в бутылочки с молоком кладем обычный жабий камень, который есть почти в каждом доме... О боги, ерунда-то какая!

      – Кошка нужна, – прихожу я к единственному верному выводу. – У вас что в Рыбацком другой кошки нет, чтобы тоже с котятами? Ей подложите незаметно – выкормит.

      Посветлевшие было девчушки снова опасно зашмыгали носами.

      – Мы не из Рыбацкого, – пропищала старшая. – Мы из У-уликов...

      Час от часу не легче. Улики – селение пасечников на ту сторону от дороги. Даже не селение – три дома, триста ульев. И кошка, наверняка, всего одна. Была.

      – Ну так сходите в Рыбацкий, поспрашивайте...

      – Не-е-е-е... – снова уши заложило. – Они нас не лю-у-у-бят... Они нас побью-у-ут...

      И что мне теперь, прикажете еще в детские разборки встревать? Идти самолично в поселок и требовать своей чародейской властью пристроить котят к какой-никакой мамашке, угрожая наслать чуму на их головы?

      – Девочки, миленькие, но я-то что могу? Ну не наколдую же я вам новую Фельку?

      Судя по вновь стихшему плачу, идея пришлась по вкусу.

      – Не наколдую, – повторила я четко.

      Боги пресветлые! Мало мне было проблем, так еще и две доходяжки на мою голову! Это я о тех, в корзинке, а не об этих зареванных пасечницах. Хотя и они совсем не ко времени. Ладно, думаем. Какие еще есть предложения?

      Мозги напрочь отвыкли от того, чтобы их использовали по назначению, долго скрипели, вспоминая каким рычагом включается работа серого вещества, но, в конце концов, предложили-таки к рассмотрению один удобоваримый вариант.

      – А Лапка ваша большая сука?

      Исходя из того, что она сотворила с несчастной Фелькой, назвать Лапку "большой сукой" можно было при любом раскладе, но меня интересовали именно размеры.

      – Не, – махнула рукой старшая из сестер. – Вот такусенькая.

      И отмеряла от земли существо немногим повыше кошки. Подходит.

      – А ощенилась давно?

      – На прошлой длани. В середку.

      В середку. А сегодня у нас какой день? Неважно. Главное, что ее кутята не старше этих горемычных сиротинушек.

      – Тогда пошли.

      – Куда? – растерялись малолетние просительницы.

      – Куда? – опешила стоящая сзади Мариза.

      – Как куда? К Лапке.

      Дорога до Уликов заняла не больше десяти минут. Девочки подвели нас (естественно, Ласси тоже увязался) к высокому ухоженному дому, вокруг которого был разбит небольшой садик, а у крыльца красовалась клуба с петуньями. Из-за приоткрытой крашеной двери тут же выскочила невысокая худощавая женщина, рыжеволосая и веснушчатая. Пресловутый дедуктивный метод, угнездившийся в моей голове с эпох зачитывания Конан Дойлом, настойчиво рекомендовал назвать ее матерью малышек.

      – Добрый день, – кивнула я ей.

      – Добрый, – хмуро ответила она, изучая меня подозрительным взглядом.

      Стоит признать, мятые штаны и рубаха из беленого льна – не самый лучший наряд для нанесения визитов. Так и визит, извините, внеплановый.

      – Вы кто? – в широком кармане передника у нее наверняка лежал кухонный нож или еще что-нибудь колюще-режущее или хотя бы достаточно тяжелое, чтобы приветить незваную гостью.

      – Я по делу о спасении котят, – представляться было некогда. В смысле – не было абсолютно никакого желания этого делать, а потому я просто щелкнула пальцами, вызывая на их кончиках лепесточки голубого пламени. Чтобы эта подозрительная особа четко уяснила, с кем имеет дело.

      Женщина чуть слышно застонала и отступила к двери.

      – Мамочка, это – тэсс Галла, – затараторила старшая девочка, – из домика у моря. Помнишь, про нее почтовый рассказывал? Она хорошая. Она нам с котятами поможет. Они не умрут теперь!

      Не знаю, что там рассказывал почтовый, и с чего это дети решили, что я хорошая, но я и так трачу на этих болтух непростительно много времени.

      – Собака, – коротко напомнила я.

      – Да вон она, вон! – закричала младшая, показывая пальцем вглубь двора.

      Убийца кошек и невольная причина того, что я в кое-то веки вышла сегодня из дому (пнуть ее что ли за это?) лежала на сене под небольшим навесом и блаженно взирала на присосавшихся к ее боку цуценят. Как я и предполагала, Лапка была типичной представительницей самой распространенной в Сопределии породы – исконная дворовая. Длинная лисья мордочка, добродушно висячие уши, хвостик бубликом и короткая, неопределенно-бурая шерсть. Неподалеку от счастливой мамаши располагался и предмет конфликта с усопшей Фелькой – мисочка с водой. Кошке, конечно же, никто и не подумал поставить такую же рядом с местом ее обиталища.

      – А один котенок все же умер, – сообщалось тем временем растерянной матери.

      При моем приближении собака настороженно оскалилась.

      – Не бойся, хорошая моя, – начала я ласково. – Не бойся, я тебя не обижу.

      Животные всегда меня любили, даже безо всякой магии. Но сейчас я подбавила в голос умиротворяющих ноток и небольшое успокаивающее заклинание. Собачьи укусы – это не то, о чем я всю жизнь мечтала.

      – Какие щеночки у тебя чудные, – продолжила, почесывая дворнягу за ухом. – Чудные-пречудные. Сколько их тут у нас?

      Щенят было всего двое. Видно Лапка ступила на стезю материнства впервые. Но это как раз кстати. Я без труда отыскала свободные соски и потянулась за корзиной.

      – Вот так, моя хорошая, вот так. А не надо было Фельку грызть... Вот такое у тебя теперь будет наказание...

      Она и не заметила ничего. "Управление помыслами", коротенький параграф, не помню, какой номер, что-то там о взаимодействии с животными. Но то, что я сделала, было не совсем по книге. Почти совсем не по книге. Я просто внушила вислоухой Лапке, что эти два ерзающих комочка – тоже ее дети. Внушила, плохо представляя себе особенности собачьей психики, и очень надеюсь, что подобное воздействие пройдет для нее безболезненно.

      – Все, – отчиталась я перед своими нанимательницами. – Ничего теперь с вашими котятами не станется.

      А теперь домой. Слишком это все суетно. Слишком... живо, что ли?

      Дети ревущие. Котята умирающие. Лапка-дура, уши развесила...

      – Погодите, тэсс чародейка! – пасечница юркнула в дом и тут же выскочила прижимая к груди небольшой горшочек. – Медку хоть возьмите. За работу.

      Деревня суеверная! Их здесь сызмальства учат, что с магами за каждый чих рассчитываться надо, а не то сами за платой явятся и невесть чего потребуют.

      – Ничего вы мне не должны. И в бредни всякие верьте поменьше, а то вовек с колдунами не расплатитесь. Здесь же Школа рядом, только плюньте – в мага попадете.

      И говорю я сегодня много. Язык с непривычки уже болит.

      – Я знаю, – улыбнулась женщина. – Но все равно, возьмите. Мальчику своему.

      – Это не мой, – смутилась я отчего-то. – Племянник.

      – Я знаю, – опять повторила она. – Тэр Эн-Ферро у нас в зиму мед покупал, рассказывал, что у него сынок на Саатаре остался. Вот ему и возьмите.

      – Теть Галла, – зашептал с противоположной стороны Ласси, – ты у них лучше котенка попроси одного, когда подрастет.

      Бездна и все ее демоны! Котенок-то нам на кой сдался? Вас мне что ли, хвостатых, мало?

      – И котенка потом заберете, – уверила пасечница, улучив момент, всовывая мне в руки обернутый холстом горшочек. – Кошка в доме всегда к добру. И за медом заходите, мы недорого отдаем...

      От ее добродушной болтовни и от радостного детского верещания голова уже трещала по швам. Думаете, это метафора? Ничего подобного. Черепные швы – у меня в свое время было "отлично" по анатомии – вполне реальная штука. И трещать они могут не хуже швов на рубахе.

      – До свидания, тэсс...

      – Лирой меня зовут.

      – До свидания, тэсс Лира.

      Домой. Я просто хочу домой. В тишину, в пустоту. В мир без детей, собак и котят, без слепящего глаза солнечного света, запаха меда и цветов...

      Сегодня я по-настоящему устала. Я уже целую вечность не выходила за пределы двора, не разговаривала с людьми и не использовала магию. И оттого даже такое простенькое заклинание, как "наложение памяти" далось мне с огромным трудом. Хорошо хоть пришлось применять его к собаке, а не к человеку, а то точно напортачила бы чего-нибудь... А с людьми нужно наверняка. Славно было бы, очнись в один прекрасный день какая-нибудь добропорядочная мать семейства, и осознай, что один из ее детишек совсем даже и не ее? Хотя с людьми таких штук обычно не делают...

      Не делают? – ехидно осклабилась память.

      – Я нашел одинокую женщину, воспитывающую трехмесячную девочку, которую она искренне считала дочерью своей умершей сестры. Я не знаю, как Кир это сделал – но он бал мастером ментального воздействия, мог внушить и не такое...

      Один случай – еще не показатель, устало отмахнулась я. Да и вся моя жизнь – плохой пример для проверки прописных истин.

      Только отчего же так противно стало вдруг на душе? Я все сделала правильно. Кстати, полным-полно случаев, когда животные принимали чужих детенышей и без магического вмешательства. И Лапка возможно взяла бы подкидышей и без моей "помощи".

      Нет, я определенно устала. И никакие это не муки совести. Это просто... Не знаю что. Но не муки совести – определенно. За что, скажите, этой самой гипотетически имеющейся у меня совести меня терзать? За спасение котят нетрадиционными методами? Так что же, утопить их честнее было бы? Подумаешь, навешала псине лапши на ее лохматые уши – через месяц забудет и о приемышах, и о собственных щенках. Это перед человеком мне бы еще стыдно было. Но ведь человекам я никаких детенышей не подсовываю...

      Ой ли? – снова пискнул некстати прорезавшийся внутренний голосок.

      Не подсовываю! Никому я никого не подсовываю...

      – А я значит не дело? Меня, значит, можно бросить и умирать?

      Странные шутки ты играешь со мной, память. Моим голосом взываешь к моему же сердцу. Напрасно. Нет у меня больше сердца...

      – ...ничего бы из этого хорошего не получилось – он бы все равно был бы как бы мертвый, в душе. Трудно жить с половиной сердца. Невозможно...

      Ты сам это сказал, любимый. Невозможно. Так имею ли я право требовать от себя невозможного? Имеет ли хоть кто-нибудь такое право? Лайс. Рошан. Они ведь тоже все понимают. А я ни о чем и не прошу. И не подсовываю никому и никого! Не подсовываю. Сами решат. Или уже решили. А иначе... Иначе, гуманней – сразу утопить.

      А может и правда, гуманнее? Нашарить внутри себя тоненькую ниточку-жизнь и оборвать, покуда эта жизнь не обросла печалями?..

      Нет! Нет, ни за что! Боги всемогущие, что за бред лезет в мою тупую голову?! Нет. Прости, малыш, я не хотела. Это все собаки, котята и чужие сопливые дети. Принесли их хоры! Нет, я хочу, чтобы ты был. Ты должен быть. Ведь ты – это все, что осталось теперь от него. И все, что останется от меня...

      Не подсовываешь, значит? Никому и никого?

      Не подсовываю! Просто...

      – Это не специально делается – просто любовь сильная такая, что ничем ее не заменить...

      Это не специально. Не специально. И даже если бы я очень-очень захотела...

      А ты захоти, попробуй!

      Не выйдет. Ничего из этого не выйдет. Нельзя жить с половиной сердца. Нельзя. Никто этого не сможет. Отец не смог. И я не смогу...

      – А я значит не дело? Меня, значит, можно бросить и умирать?

      Было. Уже обсудили. Прости малыш, но это действительно слишком сложно. Я и так держусь из последних сил. Заставляю себя просыпаться каждое утро и делать все эти вдохи-выдохи, тогда как хочется просто закрыть глаза и сорваться туда, к нему. Ты единственная ниточка, которая связывает меня с этой так называемой жизнью, но когда я закончу со своим Незаконченным делом...

      А когда ты закончишь со своим незаконченным делом?

      В следующем мае. Может, уже в конце апреля.

      И все?

      И все. Я знаю, его не бросят. Есть Рошан, есть Лайс...

      У Лайса теперь свой ребенок. К тому же Эн-Ферро – бродяга по сути. Хочешь, чтобы твой сын с малолетства болтался по Сопределью, не имея даже нормального дома, не говоря о полноценной семье?

      Полноценной семьи у него все равно не будет. Мать – одно название.

      А хоть бы и так. Или лучше чтобы чужая тетка целовала перед сном твоего сыночка, и ей улыбались его зеленые глазенки?

      Зеленые?!

      Ну да. Зеленые глаза. Темные волосы. И может быть, немножечко остренькие ушки...

      – Теть Гал, ты чего? Вот же наш дом.

      Дом, такой родной, такой желанный дом расплывался под моим взглядом в потоке нахлынувших слез. Нужно туда. Скорее. Еще скорее. Запереться в своей комнате, уткнуться носом в подушку или от души побиться безмозглой головой о стену, выдворяя из нее непрошенного советчика. Совесть, чтоб ее! Голос внутренний!

      – Галчонок, что с тобой?

      Явился! И где тебя носило, покуда сюда малолетки с задохликами перли? Не уезжал бы, сам бы и возился с этой человеко-кошачьей мелюзгой! И не пришлось бы мне... И не было бы сейчас...

      – Мы котят спасали! – Лайса младшего просто распирает от гордости. – Они умирали уже, а тетя Галла...

      А тетя Галла – дура набитая.

      – Все хорошо, Галчонок. Ты просто устала.

      Вот и я о том же. Устала. Сейчас посплю, наберусь сил. И все станет как раньше. Тихо и пусто...

      Идиллия, не правда ли?

      Бездна! Впору экзорцизмы над собою читать! Изгонять из мозгов ехидненький голосок.

      – Вот так, шевели ножками. Почти пришли.

      Пришли. Я рухнула на постель, зарываясь лицом в накрахмаленные простыни. Сейчас пройдет. Сейчас. Острые когти карда слегка царапают кожу головы, разглаживая волосы, и от его ладони исходит волшебное и успокаивающее тепло. Магия Пилаг в действии. Еще немного и пресловутую усталость в прямом смысле рукой снимет.

      – И с чего это ты колдовать решила при нулевом резерве? – спрашивает Эн-Ферро тихонько. – Не думаешь совсем. Ты же в последнее время как решето – вся сила через тебя проходит, ни крупицы не задерживается.

      Эх, Лайс-Лайс, заботливый ты мой братец, заумный ты мой магистр. Резерв пополнить – не проблема. А вот с остальным как быть? Как?

      – Ну чего ты? Все же хорошо? Котят вы пристроили...

      Ох, не надо мне больше про котят. Хватит. Сил моих больше нет. И этот, который в голове, на каждое всплывшее воспоминание о старой корзинке с пушистыми, вяло ворочающимися малявками подсовывает свои, невеселые картинки... Ассоциативное мышление, твою мать!

      – Лайс, мне плохо...

      – Я знаю.

      – А я не знаю. Ничего не знаю. Как жить дальше, не знаю...

      Помоги мне. Ты же умный, ты всегда и все умел мне объяснить, и я верила каждому твоему слову. Объясни мне сейчас, подскажи. Придумай что-нибудь, во что я снова смогу поверить. Или просто скажи, что поймешь и простишь, если я не справлюсь...

      – Я тоже не знаю, Галчонок.

      Жаль. Ты был моей последней надеждой.

      – Я тоже не знаю. Было время, когда я ясно представлял себе свою жизнь, вплоть до кладбища. Да, это дико звучит, но были моменты, когда я развлекал себя, представляя сцены собственных похорон. Глупо, но выходило до ужаса красиво и трогательно. Какая-нибудь поздняя осень или ранняя весна, накрапывает дождик. У разрытой могилы собрались родные и близкие усопшего: вдова в траурном, но элегантном платье, давно повзрослевшие дети и внуки. Возможно правнуки... Ты там не смеешься? Не нужно – я действительно не планировал прожить жизнь холостяком: у кардов генетически предрасположена тяга к семейности, я и так слишком долго борюсь с нею... Так вот, семья в трауре, рядом какие-то коллеги по работе, благодарные ученики и достойные последователи – но все это виделось очень абстрактно. Самое главное в этих моих фантазиях, то, что я знал наверняка – что на кладбище ко мне обязательно придут друзья. Это было само собой разумеющееся – их и было-то всего двое. Дракон и эльф. Я справедливо полагал, что умру намного раньше любого из них. Умру, предварительно состарившись по кардовским меркам, а они будут еще молоды и полны жизни... Так было бы правильно. Они пришли бы обязательно. Кир принес бы желтые хризантемы – так принято у нас на Свайле. Ил... Бездна! Я все время забывал спросить, что приносят на могилу другу у них на Эльмаре. Неважно. Пусть бы и без ничего пришел. Просто бросил бы горсть земли на крышку гроба – и все. А твой отец сказал бы что-нибудь хорошее. Он умел красиво говорить... А ушел первым. Знаешь, Галчонок, это было так странно и страшно. Он забрал с собой целый Мир, во всех смыслах этого слова. Весь мой Мир. Почти весь. Тогда оставался еще Ил. А теперь, когда и его не стало... Я, наверно, дурак, но вдруг пришла в голову пугающая мысль: как же я теперь стану жить, если даже не знаю, как умру, и кто проводит меня в последний путь? Глупо. Но я действительно не знаю...

      – У тебя теперь Ласси есть, – выбралась я из-под смятых покрывал. – А речь Рошан может сказать. Он тоже говорить мастак.

      – Нет.

      – Нет?

      – Нет, – покачал он головой. – Ласси меня вполне устраивает. И Рошан пусть приходит, если время найдет. Только пусть ничего не говорит. Я хочу, чтобы ты.

      – Лайс...

      – Просто пообещай мне.

      – Нельзя такое пообещать.

      – Можно, – когтистая рука сжала до боли мою ладонь. – Можно и пообещать, и выполнить обещание.

      – Я не умею говорить добрых слов, ты же знаешь.

      – Знаю, – уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке. – Поэтому прощальную речь сам тебе напишу, на всякий случай. Ты главное, приди.

      – Я... попробую.

      – Не попробуй, а приди. Обещаешь?

      Ну, смелее! Разве он не справился? Разве не нашел для тебя нужных слов?

      – О... – в горле встал колючий комок, – обещаю.

      – Вот и хорошо. И хризантемы, желтые. Не забудь. Только учти, я пока ничего подобного не планирую. Так что ищи, чем заняться в ближайшие пятьсот лет.

      Ну, доволен? Голос внутренний, совесть запоздалая, шизофрения неизлечимая... Или как там тебя еще? Доволен? Что заткнулся – нечего сказать теперь?

      А мне что прикажешь? Дело подыскивать? На ближайшие пятьсот лет...

      – Здравствуй, малыш..

      Белый густой туман вокруг, как будто мы внутри пушистого облака...

      – Папа?

      – Папа. Хорошо звучит. Мне бы понравилось.

      – Это ты? Это действительно ты?

      И слезы по щекам нескончаемым водопадом.

      – Нет, – теплая ладонь гладит по волосам. – Не я. Меня ведь уже нет, девочка. Разве ты забыла?

      – Но...

      – И не мой призрак, и не тень, вернувшаяся из загробного мира. Я вообще не знаю, существует ли вообще этот мир. Вот и решил перестраховаться. Я просто воспоминание. Мое собственное воспоминание о себе самом.

      – А я?

      – А ты – это ты. Настоящая, живая, – ласковые пальцы пробегают по щекам, стирая соленую влагу. – И плачешь по настоящему, хоть это всего лишь сон. Последний наш сон, малыш.

      – Последний?!

      – Да. Я уже рассказал тебе все, что должен был. А этот... Эту встречу я планировал на тот случай, если тебе понадобится моя помощь или совет. Если когда-нибудь тебе будет плохо, и ты не будешь знать, что делать. Только я и не предполагал, что тебе будет так плохо.

      – Папа...

      Прижимаюсь к широкой груди. Крепко-крепко. Обнимаю за шею. Он такой реальный – от тела исходит тепло, легкое дыхание шевелит мои волосы, а рубашка пахнет хвоей. И руки, такие сильные и нежные, такие родные.

      – Поговори со мной, солнышко. Расскажи. Пусть меня уже нет, но может быть в моей памяти ты отыщешь ответы на свои вопросы.

      – Я... не знаю... Это так тяжело объяснить словами. Да и зачем? Ты ведь все знаешь, правда?

      – Знаю. Моя память, твоя память – сейчас они почти неотделимы. И твоя боль так похожа на мою. Словно моя судьба перешла к тебе по наследству.

      – Не говори так. Это не твоя судьба – моя. Моя глупость. Мои ошибки. Если бы я поверила ему, он не ушел бы. Если бы я сдержала свое обещание и отыскала того колдуна, он никому бы уже не мог причинить зла. Это моя вина и моя судьба. И я действительно не знаю, что мне делать теперь, хоть сегодня и... Это был ты? Ты вложил мне в голову все эти странные мысли?

      – Нет, – с улыбкой качает он головой, и светлая челка падает на лоб. Какой же он красивый, как древний бог. Как дракон. – Нет. Это не я. Это ты сама, твоя драконья половинка.

      – Драконья половинка?

      – Да. Ты ведь необычная девочка у меня, малыш. Наполовину – человечек, глупенький и растерянный. А на вторую – дракон, мудрый и сильный. И этот мудрый дракон всегда будет приходить на помощь глупенькому человечку.

      – Где он был, это мудрый дракон, когда глупый человечек ломал свою жизнь? – вздыхаю я.

      Молчим. Белое облако вокруг нас сгущается, наползает на ноги, пушистою ватой кутает плечи.

      – Пойдем со мной, – говорит до боли реальное воспоминание о том, кого давно уже нет. – Пойдем, я покажу тебе...

      Рассеивается туман, растворяется, втягивается в цветные стены, уползает под пол.

      – Красиво, правда?

      Просторная светлая комната. Два огромных окна плавают в зыбкой лазури невесомых занавесок. Потолок – голубое небо с белыми барашками облачков. Пол – мягкий ковер золотисто-песочного цвета. И на стенах разлито безбрежное море.