Текст книги "Второстепенный (СИ)"
Автор книги: Ирина Нельсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Да даже Алиса из Яндекса – и та говорила живее! Я вздохнула и вспомнила, что здесь Интернета нет и в ближайшие десять лет не предвидится. Кусок мрамора продолжал слепо таращиться в пространство.
– О'кей, гугл Атлант, скажи мне, как попасть в спальни?
Атлант тоном бывалого навигатора принялся объяснять дорогу.
* * *
Корион жил на этом свете уже сто тридцать шесть лет и от собственного раздутого самомнения не вылечился до сих пор. "Самый умный, да? Самый наблюдательный? Аунфлаи тут не хозяева и не рассмотрели паука во всех подробностях, пока ты вытаскивал мальчишку? Не сложили два и два? Наивный идиот – вот ты кто", – с мрачной иронией подумал он, когда после пира властительные братья собрали внеплановый педсовет и доложили о неучтенном загадочном создании, которое Комната классифицировала как друида.
– Иностранный шпион? – предположила Сильвия, растеряв свою веселость.
Мерфин покачал головой и шлепнул на стол небольшую папку. С фото на них смотрело лицо Вадима Волхова.
– Не похоже, – он задумчиво пролистал тонкие страницы и достал школьные тесты. – К тому же у него слишком странная подготовка для разведчика – очень сильный упор на естественные науки. В особенности на биологию.
– Но это естественно для друида, – заметил Корион, пробегая взглядом по исписанным листам. – Ты только посмотри, что он пишет в тесте по химии. "Органическая жизнь возможна не только на базе углерода, но также на кремнии. В частности, на силикатах и силиконах. Но вода в качестве растворителя им не подходит, это должна быть жидкость со значительно более высокой температурой кипения. Например, серная кислота. В ней соединения кремния будут устойчивее. На Земле много кремния и очень мало углерода. Но земная жизнь развилась на основе углерода. Это свидетельствует в пользу того, что углерод более подходит для формирования биохимических процессов на планетах, подобных нашей. При других комбинациях температуры и давления кремний может участвовать в формировании биологических молекул в качестве замены углероду, что делает такие планеты непривлекательными для освоения углеродными формами жизни". Я это знаю, специалисты это знают, а откуда это известно ему?
– Я проверил его на родство с русскими кланами, – продолжал Мерфин.
На стол легли результаты экспертизы. Профессор МакКензи посмотрела на них и воскликнула:
– Постойте, но такого не может быть! Процент родства слишком низкий!
– Я заметил, – вздохнул Аунфлай. – Специалистов крови тоже очень заинтересовал такой эльт.
– Объясните мне, старой неграмотной женщине! – подняла руку бабуля Хим.
– Все эльты друг другу родственники. Даже если проверить эльтов из Японии и Англии, то экспертиза покажет, что четыре поколения назад у них был общий предок, – охотно пояснила профессор трансмутаций. – Здесь же... Если мы все друг другу родные братья, то Волхов приходится нам троюродным кузеном.
Воцарилась ошеломленная тишина.
– У него необычно глубокие знания, – заметил Корион, пробежав взглядом по тесту. – Слишком глубокие для подростка.
Он с интересом отметил некоторые приемы в высчитывании массы веществ и взял работу по биологии.
– Возможность исправлять наследственные заболевания... через вмешательство в структуру построения цепочки ДНК?
Корделия МакКензи вырвала работу с такой силой, что едва не порвала пергамент.
– Дай сюда! – она вчиталась в строчки. Специалист по трансмутациям в ней явно завопил от восторга. – Ну почему он не пояснил, что это за ДНК?! – застонала она.
– Иномирная экспедиция? Ученый в составе группы? – предположила Сильвия. Она перебирала страницы с больничными листами. Мелькнул снимок черепа с трещиной. – По каким-то причинам отставший от своих и потерявший часть памяти, иначе почему он так беспечен?
Мэдог сел в кресло и громко вздохнул, привлекая внимание.
– На повестке дня главный вопрос, что нам теперь с этим иномирным мальчиком делать?
– Давайте исходить из того, что биологически он ребенок эльтов, – сказала Сильвия. – Может быть так, что его знания выглядят углубленными только для нас, а в его среде они соответствуют возрасту. Вполне возможно, что его ищут. Нам остается только следовать Изначальным законам и... делать скидку на его незнание наших реалий.
Корион осторожно пошевелил ногой. По-прежнему ничего не болело.
– Я принял его в дом бардов и буду относиться как к своему ученику, кем бы он ни был, – согласился он с Романо. – По крайней мере, до тех пор, пока не появятся причины для... иного отношения.
Мэдог вздохнул и переглянулся с братом.
– Да, Корион, Сильвия, я с вами согласен. Ему некуда пойти, а Фогруф с момента основания был убежищем для всех носителей волшебной крови. Корион, я попрошу тебя проявить к нему особое внимание. Нужно объяснить ему, почему его направление упразднено и что ему грозит за практику, – лорд Аунфлай обвел суровым взглядом учителей и жестко отрезал. – Если он проявит агрессию к нашим порядкам и попытается наладить контакты с Сопротивлением, он перестанет считаться ребенком. Племя драгоценно. Один иномирный эльт не должен разрушить всё, чего мы добивались с таким трудом. Мерфин, ты говорил, он живет у твоих должников-людей?
– Верно, – кивнул директор Аунфлай. – У Энтони и Эмили Стоунов. Энтони должен мне за милосердие. Они неплохо поладили. И Волхов не желал ехать в магический мир. Он даже выставил мне условие, что поступит в Фогруф только если ему предоставят возможность получить диплом смертных и уйти к ним. Причем сделал он это в такой форме, что мне пришлось согласиться.
Профессора переглянулись, бабуля Хим присвистнула. Корион едва удержал на лице маску невозмутимости. Выставить условие Мерфину Аунфлаю да еще сделать так, чтобы тот согласился – Вадим Волхов был уникумом. Даже Мэдог оценил: воззрился на брата с явным недоумением, как так вышло.
– Немедленно займись этим, – велел лорд. – К весне Волхов должен получить в опекуны эльта. Желательно бескланового. Мне плевать, как ты это сделаешь, но контакты с людьми должны быть оборваны.
По лицу Мерфина скользнула легкая тень недовольства, но при подчиненных он пререкаться с главой бруидена не стал.
– Корион, по каким-то причинам ты приглянулся мальчишке. Не потеряй его доверие, – продолжил Мэдог. – Запомните все! В случае каких-то конфликтов, недопониманий и прочего Вадим Волхов должен идти к профессору Хову. Не к другу, не к людям, а именно к тебе, Корион. Ты должен стать ему ближе всех. Это приказ.
– Хочешь приставить к мальчишке своего цепного пса, чтобы вовремя сказать "фас"? – хмыкнула бабуля Хим. – Да ты еще гаже своего деда, Мэдог.
– Посчитаю это за комплимент.
Старики неодобрительно поджали губы, Сильвия и остальные женщины нахмурились, но перечить никто не стал. Корион послушно кивнул. Мир с людьми дался им всем слишком дорого. И профессор Хов был единственным из всех, кто способен без лишних самокопаний свернуть мальчишке шею, если тот действительно окажется угрозой.
– Как скажете, лорд Аунфлай, – он склонил голову набок в традиционном жесте покорности слуги рода.
О татуировках Волхова Элиза не сказала ни слова. Она и не смотрела на его руки – расписывала результаты диагностики после обморока. Корион тоже промолчал и также аккуратно забыл о своей ноге. В конце концов, он глава дома бардов, слуга рода с четким приказом стать мальчишке ближе, а соглядатаев в замке хватало и без него.
Глава 8. Коллектив
– Буквы разные писать тонким перышком в тетрадь учат в школе, учат в школе, учат в школе... – напевала я, рассеянно водя перьевой ручкой по тонкой бумаге. Бумага, кстати, здесь была странная, больше напоминающая наощупь кусок плотной ткани.
Блокнот для дневничка я выбрала классный – на сто шестьдесят листов, с зеленоватой обложкой из кожи какой-то рептилии и золоченым срезом. Дорогущий, зараза, зато надежный, как автомат Калашникова – страницы не брал даже огонь. Я проверяла!
И вот в этот замечательный дневничок теперь отправлялись все накопленные за эти месяцы вопросы, на которые я никак не могла найти ответа.
"Как Энтони познакомился с Мерфином Аунфлаем? Почему Кристиан живет в семье людей, а не среди эльтов? Причины войны эльтов с людьми? В чем суть Великого Паритета? Что от него получили эльты? Что происходит с людьми в праздники? Почему запретили символы веры? Почему стерли знания об Инквизиции? И почему, черт возьми, мне так плохо в магических местах, а все это гордо игнорируют?" Последний вопрос я подчеркнула. Дважды.
Едва я выходила из башни бардов, как в голову тут же начинали лезть мерзкое гудение, боль и странные запахи. И с каждым днем всё сильнее и сильнее.
Третьего сентября я не выдержала и пошла в больничное крыло. Целительница Элиза помахала надо мной руками и вынесла вердикт:
– Я по-прежнему не вижу ничего страшнее насыщения магических оболочек. Такое часто бывает среди тех, кто жил в магически бедных зонах. Твоя сверхчувствительность пройдет, когда привыкнешь.
Меня напоили успокоительным и порекомендовали отоспаться на выходных. Жалобу на то, что с течением времени мне становится только хуже, она проигнорировала. А мне реально становилось хуже. На следующий же день стало опасно прикасаться к старинным вещам – каждый раз в макушку вонзалось знание о предыдущих владельцах. Например, книги в библиотеке я вообще не могла брать в руки. Последний такой подвиг закончился обмороком и восхитительным знанием о том, как малолетний эльт таскал эту книгу с собой в туалет. И читал там.
В Фогруфе вовсю шла первая учебная неделя. Для нас, разновозрастных новичков, провели тестирование и определили в классы согласно уровню. Я закономерно попала в класс первоклашек – одиннадцатилетних детишек. Уроки пока были вводные, посвящались технике безопасности при работе с дланями, чарами, зельями, объяснялись некоторые правила поведения в школе и законы. И ладно бы, учителя просто не обращали на меня внимания, так ведь нет! Они явно решили довести меня до нервного срыва.
На первом уроке по элементализму профессор Романо с жизнерадостной улыбкой сообщила нам, что это единственная магия, которая возможна без использования дланей и которую разрешено применять только в сидах. Затем она показала нам огненный шар, покружила вокруг себя пару камешков, вызвала над кружкой крохотную дождевую тучку и смела все бумажки со столов небольшим торнадо, а потом объявила тестирование на склонность к стихийной магии.
Тестирование заключалось в том, чтобы взять горшок с землей, лучину и поочередно заставить стихии выполнить свои функции. Ну, в смысле силой мысли зажечь огонь, заставить воду вытечь из земли, землю – превратиться в камень и так далее. Мою вытянутую руку она словно бы и не увидела. А у меня, между прочим, был вопрос насчет телекинеза и почему при любой моей попытке как-то взаимодействовать с предоставленным материалом творилась дичь. Вместо того, чтобы разделиться, земля и вода внезапно образовали чернозем, попутно обдав вонью, а в лучине внезапно проснулась жизнь. В результате у всех учеников на партах были камешек, вода в горшке, смерчик и горящая палочка, а у меня – ветка березы в горшке. С листочками.
Любой другой учитель поинтересовался бы сим феноменом, а Сильвия Романо всё с той же жизнерадостной улыбкой сняла десять очков за саботаж и поскакала дальше, оставив меня в шоке хватать воздух ртом. Сволочь.
На трансмутации профессор МакКензи с какого-то перепуга на меня взъелась и постоянно доставала вопросами. А я откуда знаю, как они получают свои генномодифицированные деревья? Но не говорить же это в лицо раздраженной женщине? Пришлось срочно вспоминать всё, что только попадалось по садоводству и селекции. Естественно, вспомнила неправильно. Но хоть обошлась без снятия баллов.
К концу урока по истории и искусству с меня содрали двадцать баллов за то, что я отказалась брать в руки уникальные образцы шумерского искусства. При попытке отговориться плохим самочувствием миссис Парк впаяла внеочередное дежурство по кухне, противным скрипучим голосом напомнив о соблюдении порядка и дисциплины.
А программа и порядки здесь были драконовскими.
Во-первых, у учеников был минимум свободного времени. Предметы велись с восьми утра до двух-трех часов с перерывами на ланч и большой переменой на обед. Затем всеобщая обязательная уборка, стирка или прочие хозяйственные дела, которые были распределены по всем дням недели. Затем наставала очередь огорода, фермы или дежурство по кухне, которое шло в порядке очереди по всем курсам. Дел в замке хватало, и все курсы каждый день выполняли разные работы. Полдник. После было время выполнения домашнего задания, которое заканчивалось ужином. Дальше нужно было в обязательном порядке посетить минимум два кружка или секции и... и всё. Если у кого-то оставались силы, то в отдельно оборудованном зале через каждые три дня устраивалась дискотека.
Во-вторых, обязательная коллективизация. Эльты всё, абсолютно всё делали вместе. Даже выходные были загружены всяческими командными играми вроде волейбола, вышибал или даже элементарного хоровода с песнями. Учителя дружно носились вместе с детьми, показывая класс в разных видах спорта, и тащили с собой, невзирая на сопротивление. Причем, когда дело касалось меня, они почему-то дружно делали вид, что всё идет как надо, и я не маюсь от отвратительного самочувствия, а просто придуриваюсь. Досуг был на любой вкус, но не дай боги к кому-то не присоединиться и отсидеться в гостиной!
Я вот так на свою беду решила потратить всю субботу для выполнения заданий из нормальной школы и отсидеться в библиотеке – одном из немногих более-менее безопасных мест в Фогруфе, где гудение и потоки ощущались не так сильно. Единственным условием было не прикасаться лишний раз к местной литературе. Так через час библиотекарь начала меня доставать:
– Беги скорее, сейчас на поле все барды будут играть в крокет.
Я даже не сразу сообразила, что она обращается ко мне – настолько погрузилась в вычисления. Ей пришлось повторить.
– Я не умею играть в крокет. Я футбол люблю, – наконец нашлась я с ответом.
– Так на соседнем стадионе филиды как раз будут в футбол играть! – обрадовалась библиотекарь. – Иди, хватит учить. Научишься еще.
– Во-первых, я никого не знаю, во-вторых, мне нужно закончить задания, – довольно резко ответила я и, поняв, что у молодой девушки вполне могут быть причины выпроваживать мальчика, поднялась. – Но я пойду.
– Знакомиться с филидами? – обрадовалась она.
– В гостиную. Там сейчас никого нет – все ушли на крикет, – улыбнулась я.
– Так нельзя, – расстроилась библиотекарь.
– Можно, когда учебы в два раза больше, чем у остальных, а времени – столько же, – отрезала я и свалила.
Странные здесь библиотекари. Что у людей, что у эльтов – все меня гонят гулять и не читать. Это профессиональный заскок такой? По идее, всё должно быть наоборот.
Я преспокойно расположилась в гостиной, разложила учебники, задачники, таблицы и только занесла ручку над тетрадью, как с девчачьей половины спустилась Софи, а с мальчишеской – Абигор. Закономерно оба были в спортивных костюмах.
– Ой, ты еще здесь? – Софи захлопала карими глазами. – Пошли скорее, сейчас уже начнут!
– Я не пойду.
– Что значит – не пойдешь? – надменно протянул Абигор. – Все барды сегодня будут играть в крокет. Ты бард, значит, ты пойдешь, иначе потеряется смысл слова "все". Хочешь или нет, но твое присутствие необходимо. Ты обязан там быть!
Я даже опешила от такой постановки вопроса.
– Ну... Раз вам так принципиально... Но я играть не умею.
– Вот и научишься, – бодро сказала Софи.
Зажав меня с двух сторон, парочка отобрала тетрадки, взяла под белы рученьки и привела на поле.
– Не умеешь – научим, не хочешь – заставим, – мрачно пробормотала я, передернув плечами от магических вибраций. – Ничего. Не можешь остановить – возглавь.
Барды уже разбились на команды и вовсю махали молотками. Отвертеться от участия непосредственно в игре мне удалось – я аккуратненько объявила, что являюсь косоруком и поэтому буду вести счет. Ребята возражать не стали. Быстренько объяснили мне правила, вручили ручку и пошли себе дубасить по мячу. Я с чистой совестью открыла заныканную тетрадку и продолжила покорять квадратные уравнения.
В самый разгар выявления икса над ухом раздался вкрадчивый голос:
– Минус три, мистер Волхов.
Ладони вспотели, сердце ледяным комком ухнуло в желудок, уши и лицо макнули в кипяток, во рту пересохло, а под пупком затрепыхались бабочки. "Не бабочки, а адреналин, кортизол и эндорфины, – хладнокровно подумала я. – Приплыли. Наконец-то ты реагируешь на мужчину, Валька, да вот беда: мало того, что ты здесь не баба двадцати шести годочков с красивым вторым размером, так еще и мужчина – выдуманный!"
Я мысленно сосчитала до пяти, чтобы совладать с голосом, а потом подняла взгляд. И тут же мысленно погладила себя по голове за то, что додумалась записывать личные записи мало того, что по-русски, так еще и на транслите, и зеркальным почерком. В сочетании с характерной врачебной неразборчивостью понятными для чужого взгляда становились только знаки препинания и цифры. И вот, первый случай.
Профессор Хов темной громадой навис надо мной и смотрел в тетрадь. Заложенные за спину руки, развернутые в идеальной осанке плечи, плотно сжатые губы, нахмуренные смоляные брови – всё это испугало бы любого другого ученика до чертиков. Но я как взрослый человек смотрела глубже и видела – в черных глазах едва уловимо порхали смешинки.
– Что?
– Левая часть уравнения, четвертая строчка. Минус пропустили.
Я опустила взгляд, чертыхнулась. Всё, что было ниже, нужно было пересчитывать. Профессор неспешно опустился рядом, по левую руку, на траву, нимало не беспокоясь за свою одежду. Впрочем, черный – немаркий цвет, да и материальчик очень смахивает на кожу рептилии. Что такому плащу сделается?
Декан тем временем устроился поудобнее: расстегнул воротничок на плаще, вытянул левую ногу, оперся на правую руку и положил локоть левой на колено. Надо же, какая непринужденная поза. Он мне не показался способным на такое проявление открытости перед учеником. Что ж, первое впечатление бывает обманчиво.
– Почему вы здесь, мистер Волхов?
М-м... Что-то каким-то странным тоном он это спросил. Тут точно никакого подтекста нет?
– На вашу нелюдимость успели пожаловаться, – уточнил декан. – Вот и сейчас вы сидите в стороне. Исторически так сложилось, что у нас любой, кто пытается скрыться с глаз общины и отстраниться от её дел, вызывает подозрение.
Ну, однокурсники! Наябедничали на моё нелюдимое поведение профессору Хову! За один-единственный выходной, который я – о, ужас! – посмела провести не среди толпы подростков, а за столом, среди учебников.
– Но я участвую, профессор, – сделав честные глаза, сказала я. – Я болею. Какая же игра без болельщиков?
– Неужели? И за кого же?
Он так спросил, словно тут тридцать три команды из разных стран бегает.
– За наших, – уверенно ответила я. – А еще я счет веду.
– Высчитывая икс и теряя минусы? – не мужчина, а ехидна.
Я перевернула страницу тетради.
– Команда Абигора ведет со счетом десять – семь.
– Шмели. Команда называется шмели. Противники – осы, – лениво бросил декан. – И я успел назначить штрафной.
– Вы? Вы судья? – поразилась я.
– Сегодня в крокете участвуют все барды. Все.
– А... Ну да... – мой взгляд зацепился за нашивку пчелы на сотах. – Это что-то означает? Пчела на сотах, светлячок на шиповнике...
– А вы как думаете?
– Думаю, у бардов очень много общего с пчелами, – улыбнулась я. – Каждого нужно пристроить в общее дело, каждому дать работу, разделить труд.
– Кто управляет пчелами, мистер Волхов?
Вопрос с подвохом? Я мысленно улыбнулась шире и с размаху шагнула в расставленные сети.
– Внутри каждого улья есть матка.
– Она всего лишь выполняет функцию размножения. Она не отдает приказы. Пчелы могут легко её заменить на другую, если она больна, – профессор Хов устремил задумчивый взгляд на игроков. – Коллективный разум пчел рождается из обмена веществ. От зобика к зобику, буквально за минуты пчёлы обмениваются пищей, а вместе с ней передаётся и информация, о недостатке воды, прополиса или пыльцы – обо всём. В одиночку пчеле невозможно выжить. Поэтому они так нерешительны вдали от улья и так отчаянно его защищают. Если объединить два улья с разными матками, то возникнет драка, хотя к соседству они относятся спокойно.
Сразу видно – мужчина привык много говорить. И не просто привык, он умел это делать и владел голосом мастерски. Такой глубокий певческий тон, вроде негромкий, но идеально слышный даже сквозь шум, позволял толкать речи часами и не уставать. А тут еще и четкая дикция, и безусловный талант рассказчика, да еще природа одарила таким тембром, что от одного звука хотелось фанатично визжать... Женщины любят ушами. Я не исключение. И даже пацанячье тельце не стало мне спасением. Ей-богу, профессору нужно не в школе, а на радио работать или озвучивать научные фильмы.
– Но если в пчелиной семье по каким-то причинам нет расплода и матки, то семью можно присоединить к менее сильной семье с маткой. Для этого просто нужно придать пчелам одинаковый запах, – возразила я, собрав расползающиеся мысли в кучку. – У меня дедушка был пчеловодом. Я знаю.
Показалось, или у него напряглись плечи? Показалось. Профессор Хов повернулся ко мне по-прежнему расслабленный.
– Хорошо, что мы не просто пчелы, – ровно сказал он. – Знаете, людей очень интересует, почему за столько тысячелетий совместного проживания с человечеством общины эльтов все еще живы и никак не ассимилируются? Ведь зачастую эльты разных стран больше схожи с людьми, чем друг с другом. Почему даже рожденный и воспитанный людьми эльт все равно уходит к сородичам?
– Вот, кстати, меня тоже очень интересовал этот вопрос, – кивнула я.
– Светляки узнают друг друга по мерцанию. У каждого вида есть свой собственный паттерн вспышек – код, который позволяет им идентифицировать подходящих партнеров одного и того же вида. И мы, как и светляки, способны увидеть своего даже в тысячной толпе.
И правда! Крис ведь моментально привлек моё внимание тогда, на улице. Я на других детей и внимания-то не обратила. И так бросилась его защищать в школе, словно обидели моего дорогого племянника. И на выходку с подкинутой книжкой отреагировала очень спокойно...
– О, я знаю! – обрадовалась я. – Я сразу понял, что Стенли отличается от других. При первой же встрече он показался мне очень ярким и... каким-то настоящим. Более живым, что ли? Я тогда не понял, что это означает.
Хов удовлетворенно кивнул.
– Кроме того, светлячки – безжалостные прожорливые хищники, мистер Волхов. Если самка видит самца чужого вида, она может приманить его, имитируя сигнал, и сожрать для себя и готовых вылупиться из земли личинок своего вида, – продолжал литься бархатный голос. – И этим они тоже очень схожи с эльтами. Прекрасный пример – русская императорская династия. С тех пор, как Павел Первый женился на Василисе Алтайской, Романовы больше не являются людьми. Эльтская кровь полностью вытеснила человеческую.
Теперь мне стало ясно, почему на картах военных действий с эльтами линия фронта так подозрительно совпадала с границами Российской Империи. И почему Екатерина Великая так рано умерла – сразу после смерти первой жены Павла. И почему Павел вполне успешно жил до шестидесяти лет. И почему дальше династия российских императоров совсем не такая, какую я помню.
– Филиды очень чутко отличают своих от чужих. Конечно, деление весьма условно, мы просто учитываем склонности к тому или иному типу поведения. Суть у нас всех одинакова.
Профессор Хов замолчал и полностью погрузился в наблюдение за игрой, оставив меня переваривать свалившееся откровение.
Получается, вся эта неприязнь учителей, все гонения и гордое игнорирование – это игры эльтского подсознания, которое чуяло во мне чужака? Получается, участие во всех командных мероприятиях не просто способ занять толпу подростков, а необходимая вещь для сплочения? Твою мать, и как же мне в таких условиях жить-то? Постоянно на чьих-то глазах, постоянно с кем-то. В сочетании с чудной английской привычкой доносить каждый чих до учителя Фогруф превращался не в школу, а в кошмар. И учиться нормальным предметам как? Ладно, хорошо, я просто повторяю, но ведь и для этого нужно время!
Я опустила голову и хмуро уставилась в тетрадку. Написала названия команд, счет и прикусила ручку, пытаясь сообразить, как жить дальше.
– Вы уже выбрали кружки, мистер Волхов? Вы можете организовать свои, если наберете еще хотя бы двух участников.
Профессор! Да золотой ты мой эльт! Честное слово, я была готова его расцеловать за подсказку!
– А среди тех, кто пришел из мира смертных, есть такие, которые продолжают обучение в обычной школе?
По губам профессора Хова скользнула понимающая усмешка.
– Нет. Таких больше нет. Однако я знаю, что Абигор весьма интересуется науками смертных, а среди филидов могу отметить Селену из бруидена Старханд. Она любит немагические науки в принципе.
Я засияла не хуже червонца.
– Спасибо, профессор!
Хов посмотрел на смеющуюся толпу игроков, поднялся и протянул мне руку.
– Игра закончилась, мистер Волхов. Пора объявить победителя.
Тонкие пальцы в химических ожогах и мозолях сомкнулись на ладони прежде, чем я успела подумать, что это чревато. От запоздалого испуга перехватило дыхание, но никаких неприятностей не последовало. На меня всего лишь повеяло ароматом горящих трав, а на кончике языка разлился терпкий привкус винограда. Даже обычный для прикосновений разряд почувствовался всего лишь мягкой бодрящей волной. Единственное, что выбилось – противное ощущение слабости и копошащегося под кожей червя, который попытался присосаться ко мне. Впрочем, безуспешно. Ну, точно упырь.
Пока я копалась в необычно мягкой реакции организма на этого конкретного представителя эльтского народа, профессор вздернул меня на ноги и повел в толпу.
– Игра была прекрасной. Вы все меня очень порадовали, – сказал он и слегка подтолкнул меня в спину.
Я шагнула в толпу, открыла тетрадку и слегка кашлянула, прочистив горло.
– Победили шмели со счетом двадцать – пятнадцать!
Команда Абигора восторженно заулюлюкала. Остальные зааплодировали. Я сунула тетрадь в подмышку и тоже захлопала.
– А теперь – песнь в честь победителей! – объявил профессор Хов. – Шмели, запевайте!
Высокий старшекурсник, капитан команды, сверкнул улыбкой, повернулся к своим игрокам и отвесил глубокий церемонный поклон.
– Я Роланд, я доказал делом, что достоин вести за собой.
– Мы шмели, – слаженно, словно репетировали все утро, откликнулись игроки, – мы доказали делом, что достойны идти за тобой.
Роланд схватил за руку первого попавшегося, притопнул, затянул что-то ритмично-неразборчивое, и пошел сквозь бардов. Барды один за другим цеплялись на ручеек, подхватывали песню и ритм. Кто не знал слов, просто запел мелодию. Это чего, хоровод? Я попятилась.
– Что такое? – поймав мой панический взгляд, спросил профессор.
– Мне от чужих прикосновений плохо! – прошептала я.
Нужно отдать должное профессору – он не стал терять время на глупые вопросы и выяснять, почему с ним мне плохо не стало. Он мгновенно сунул руку в карман плаща и протянул мне тонкие кожаные перчатки.
– Надевайте.
Между коротким знанием о самом ярком эпизоде предмета и болью от проходящей сквозь тело чужой силы я выбрала знание. Перчатки, как и их хозяин, обрадовали мягким и совсем не болезненным воздействием – Хов сшил их сам из сброшеной змеиной шкурки совсем недавно и успел использовать в приготовлении зелья всего лишь раз. И от воздействия чужой ауры они защитили не хуже, чем резина – от электричества. Я с облегчением схватилась за чью-то протянутую руку и влилась в танец. Роль замыкающего досталась профессору.
И всё – не стало ни Роланда, ни Абигора, ни старших, ни младших, ни меня. Были барды, поющий ручей из сотни рук и ног, единый организм.
Если бы не перчатки, с каждой секундой нагревающиеся всё сильней и сильней, я бы наслаждалась этим чувством необычайного единства. Спустя минуту руки горели от боли, а барды всё еще пели и останавливаться не собирались.
Я рванулась в сторону, соединила руки тех, кто шел впереди и позади меня, и выкатилась из хоровода.
Хренушки! Вместо того, чтобы продолжить танец, барды рассыпались, окружили и с обеспокоенными вопросами протянули руки. Я с коротким злым шипением шарахнулась в сторону. Ученики на мгновение замерли, а потом дружно и очень нехорошо оскалились.
– Прекратить! – зычный голос профессора привел всех в чувство. Он прошел ко мне, высокий и черный, и барды расступились перед ним, как море перед Моисеем. – Вадим, что случилось?
Я молча стянула перчатки. От боли из глаз брызнули слезы. Барды рассмотрели мои обожженные руки и моментально растеряли всю агрессию.
– Кто-то подсыпал яд? Кто посмел? – возмущенно спросил Абигор.
Я перевела взгляд на профессора.
– Вадим, я клянусь, перчатки были чистыми, – растерянно сказал он, обозревая россыпь мелких болезненных язвочек и волдырей на моей коже. Руки покраснели и стремительно опухали.
– Я знаю, профессор, – хрипло выдохнула я, едва сдержав всхлип. – Это просто опять моя сверхчувствительность. Простите, что сорвал песнь.
Барды переглянулись. Софи и Абигор стыдливо потупились. Они знали, что я не хотела участвовать. И помнили, как и почему после Комнаты Испытаний меня унесли в Больничное крыло.
Профессор осторожно поднял меня под локти и повел в замок.
– Как давно это продолжается? – спросил он. – Ваша сверхчувствительность?
– Какая вам разница? – я не удержала горечи. – В этом замке всем абсолютно всё равно, что со мной происходит. Какой из директора Аунфлая опекун, вы сами знаете. Учителя отмахиваются. Даже целительница – и та меня послала. Я бы давно уже сбежал, только не знаю, как.
Хватка на плече стала крепче.
– Ясно, – процедил профессор. – Что ж... Мои комнаты находятся недалеко от башни бардов. Надеюсь, их магический фон вам подойдет. У меня есть несколько немагических составов, они вам точно помогут.
– Может, вы поможете сбежать? – не удержалась я. – Профессор, ну не могу я больше тут! От прикосновений меня словно током бьет, всюду пахнет непонятно чем, к вещам прикасаться невозможно. Я ведь сразу узнал, что вы эти перчатки сами сделали и сварили в них всего одно зелье!
У профессора отчетливо скрипнули зубы.
– Значит, вся ваша нелюдимость была вызвана этим... Я организую вам встречу с другим целителем. Вне Фогруфа.
