Текст книги "Набоб"

Автор книги: Ирэн Фрэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)

Он замолчал и стал водить пальцем по узорам на ковре.

– Говори!

– Каждый поступок в нашей жизни – лишь этап на пути долгого совершенствования. В данный момент, господин, ты должен опасаться сапфиров.

– Сапфиров?

Бхавани лихорадочно осмотрел свои кольца, схватил зеркало, чтобы убедиться, не затесался ли зловредный камень среди бриллиантов на его султане. Но нет, все было в порядке. Он не мог сдержать гнева:

– Брахман, я велел тебе прийти, чтобы спросить тебя, можно ли мне без осквернения допустить до себя пришедших фиранги, а ты мне говоришь то, что мне известно со времени смерти моего отца! Никогда, ни разу с тех самых пор, как болезнь желудка унесла его в могилу и ты открыл мне тайны этого неблагоприятного камня, я не надевал сапфиров и не позволял носить их в моем присутствии.

– Любая вещь в этом мире имеет две стороны, раджа. Сапфир может быть неблагоприятным для одного, а для другого – благоприятным.

– Властью любви! Властью меча! Хватит! Говори же!

Мохан терпеть не мог гнева раджи. Он должен привести его к смирению. Дхарма,варнический долг, без исполнения которого осквернился бы миропорядок. Кроме того, он старше раджи и именно он совершил в свое время обряд посвящения этого маленького кипящего гневом господинчика.

– Сдержи свои страсти, раджа! Мне подобает аюрведа, наука жизни. Тебе – наука войны, дханурведа. А Сарасвати – гандхарваведа, наука музыкальных ритмов. У каждого своя каста, варна, свой цвет и своя судьба, своя часть познания. Так замолчи же, чти свою дхарму. Лучше послушай меня и надень свое жемчужное ожерелье, чтобы жемчуг вместе с потом впитал твое дурное настроение.

Бхавани подчинился. Мохан продолжал:

– Я уже говорил тебе, раджа, ты слишком торопишься. С того момента, как я вошел в эту комнату, ты ждешь, что я открою тебе будущее. Будущее таково, как и все остальное: не плохое и не хорошее, скорее даже плохое, раз мы живем в эпоху Калиюги. Ты веришь, что я могу все прочитать по звездам, и желаешь, чтобы я сказал тебе, как себя вести. Ты еще слаб. Ты еще не достаточно силен, несмотря на бриллиант на твоем лбу.

Брахман назвал его по имени, и раджа почувствовал, что опять стал ребенком, что вновь находится на уроке, как тогда, когда они целый день напролет читали наизусть священные стихи Вед. Привычный к таким долгим рецитациям Мохан даже в обычных разговорах сохранял необыкновенную музыкальность низкого голоса. Казалось, он распевает гимны в честь древних святынь. Бхавани стало стыдно; как глупо он увлекся! Устами Мохана говорит Брахман.

– Будущее приходит таким, каким захочет, Бхавани. Я различаю лишь туманные знамения. Даже заметив признак враждебности в оппозиции планет, я, как и ты, не могу предугадать ход вещей.

Бхавани нервно теребил нити жемчуга на груди.

– Прости меня, Мохан. С тех пор, как фиранги появились у ворот Годха, а может быть, еще раньше – с тех пор, как ты рассказал мне о чужестранцах, пришедших из-за Черных Вод, я потерял покой. Теперь, когда они поднесли мне назар, я должен на что-то решиться, а я не знаю, что делать. Прошу тебя, помоги мне. Говори!

Астролог смотрел на него и молчал. Бхавани понял: он отослал слуг, которые постоянно находились в комнате, ожидая его приказаний. Когда те вышли, жрец приблизился к радже и заговорил почти шепотом; стражники тоже не должны были его слышать.

– В эту ночь, раджа, я принес свои мысли на алтаре Брахмана, Царя Царей, Того, на чьем пути, – ты знаешь об этом не хуже меня, – орбиты небесных тел всего лишь листки, а лазурный скакун Солнца – всего лишь песчинка в Сокровищнице Наивеличайшего…

Отчаяние Бхавани только усилилось; напыщенный слог, в который брахманы облекают свои мысли, раздражал его до крайности. Но недавний урок покорности пошел впрок; он промолчал.

Мохан отметил под глазами раджи большие темные круги.

– Выслушай меня спокойно, – снова заговорил он. – Знай, что в давние времени фиранги уже приходили на нашу землю; о тех временах теперь никто и не помнит. Этих фиранги звали Дарий Перс и Александр Грек. Знай также, что они как пришли, так и ушли, оставив нам немного от своего искусства и своих наук, ничтожные мелочи в сравнении с тем, что мы открывали здесь. Потом они возвратились на Запад и из века в век пели нам славу… Мать-Индия не меняется, раджа. Те, кто в нее приезжают, – всего лишь гости; они какое-то время волнуют ее пространства и вновь уходят. Нам остается лишь брать у фиранги то, что у них есть лучшего!

– Но лет пять назад ты говорил мне, что из-за Черных Вод придут две группы фиранги и что они начнут драться друг с другом на наших землях.

– Это верно; они ненавидят друг друга, как мангусты и кобры. Одни из них носят красные камзолы; они явились с маленького острова, затерянного в северной части Черных Вод, и говорят на языке, из которого брахманы Бенареса объяснили мне несколько слов. У них, как и у тех, что стоят лагерем у наших ворот, есть огненные глотки, пушки, как они их называют.

– Как?

– Пушки. Неважно. Ибо вот что говорят звезды. Мы только что вошли в знак Козерога, и планета войны находится на асцеденте. Следовательно, те фиранги, что стоят у твоих ворот, принесли тебе справедливую и добрую войну. Когда она начнется, я не знаю. Но не забывай, что ты – кшатрий, сын Солнца, и что твой главный долг – сохранить независимость, даже если она будет стоить тебе жизни.

– Значит, я должен погибнуть в этой войне?

– Этого звезды мне не говорили. Я только повторяю, что тебе следует опасаться сапфиров.

– А Сарасвати? А мой сын? Что говорят звезды о них?

– Они тоже находятся под знаком воинственной планеты.

– Это невозможно, по крайней мере в отношении Сарасвати. В ней все – Шукра, любовь и чувственность.

– Если бы было так, раджа, я ни за что не посоветовал бы твоему отцу дать ее тебе в жены, ведь любовь – соперник Солнца! Именно я велел ему узнать тайну ее рождения; я не был уверен, что она кшатрийка, а не простая баядерка. Тогда-то мы и узнали, что она из хорошей семьи, а кроме того, и это редчайшее качество, она находится под защитой Царя Кобр. Как сейчас помню, я сверился с небом, это была очень ясная ночь; все предсказания были благоприятны: Солнце достигло своей самой сильной позиции, а это означает, что она – Путрабхава, женщина, рождающая сыновей, и у нее будут дети, слава, всеобщее уважение…

– Да, – пробормотал Бхавани, – это правда.

– Годх, свобода Годха, – повторил Мохан. – Прими этих фиранги. И не прячь от них свою супругу.

– Я так и собирался сделать. Замкнутость зенаны хороша для мусульман, а я полностью доверяю Сарасвати. Она необычная женщина.

– Ты прав.

Брахман задумался на мгновение, потом сказал:

– Главное, сделай ей побыстрее второго сына!

– Ее чрево сухо уже пять лет!

– Чрево молодой женщины, которая родила в пятнадцать лет, не может оставаться сухим, когда ей исполняется двадцать. И сам ты, едва достигнув тридцати, силен и полон энергии. Разве вторая жена не родила тебе недавно еще одну дочь? Раджа, это твое сердце хворает, а не чрево Сарасвати: ты очень обеспокоен, поэтому природа, как ты ни стараешься, не дает тебе потомства от той, которую ты любишь.

– Чего же я боюсь?

– Своего брата. Младшего брата, который сбежал на Восток на следующий день после смерти отца.

– Я – раджа по праву.

– Не считай себя умнее других. Зависть твоего брата Рагу известна всем. Именно поэтому тебя так удручает и тревожит появление фиранги: стоит Рагу набрать хорошую армию из этих заморских воинов и вторгнуться в твое княжество, – ты погиб. Если, конечно, не предпримешь упреждающих мер и тоже не будешь обладать оружием и людьми из-за Черных Вод. И если не родишь много крепких и смелых сыновей, чтобы сделать свою власть несокрушимой даже в то время, когда, согласно Дхарме, силы покинут тебя. Сделай сына Сарасвати; в ней есть сила и воинственность, и ей покровительствует Царь Кобр.

Мохан прикрыл глаза и поправил складки своей шафрановой юбки. Разговор закончился. Раджа простерся перед ним.

– Иди помолись, – сказал брахман.

– Я сейчас же пойду молиться Кришне.

– Война и войско скорее относятся к Кали. А ты пренебрегаешь ею со времени своей женитьбы.

– Брахман, оставь меня молиться Кришне, который благословил мою любовь…

Раджа засмеялся. Мохан вернул ему прежнюю уверенность в себе. Он встал и подошел к окну, чтобы взглянуть на долину Годха, Тигровую крепость и охранявшие ее ущелья, на лагерь фиранги. Бхавани, со своим бриллиантовым султаном, в позолоченных одеждах, свежий после утреннего туалета, излучал сияние.

Он щелкнул пальцами и, когда появился слуга, приказал:

– Позови начальника стражи!

Спустя несколько минут тот стоял перед своим господином.

– Пусть приготовят парчовое платье для начальника фиранги! Пусть им дадут все необходимое: пищу и достойную одежду. И пусть их торжественно проведут через весь город. Властью меча! Да будет так, согласно моей воле!

Сидевший на ковре брахман не смог подавить улыбку. Звезды были правы. И в том, что Бхавани упорно верит, будто Сарасвати рождена под знаком любви, и в том, что оба они продолжают в первую очередь почитать Кришну! Властью меча! Звезды, несомненно, управляют раджей, хотя он этого не чувствует: он ведь не произнес сейчас первой части ритуального восклицания годхских раджей: властью любви…

Размышляя над этим, брахман перестал улыбаться. Он ведь тоже не все сказал Бхавани, умолчал малую часть из того, что прочел по звездам, находясь в своей обсерватории Янтар-Мантар. Он ни за что не сказал бы ему этого, не сказал бы и Сарасвати: ей слишком рано знать. Ни один астролог, как бы сведущ он ни был, не сумел бы предсказать, как именно произойдет то, что он узнал, следя за движением звезд. Вместе с тем еще в полночь Мохан ясно увидел в тенях лунного света на Янтар-Мантаре, что воинственная планета во всей своей силе вошла в астральный дом, управляющий судьбой царицы. И нежная Сарасвати, которая все еще думает только о любви, скоро станет тем, кем считают ее звезды: воительницей.

* * *

Солнце стояло в зените, когда у Ворот Ветров поднялся шум. Мадек и Мартин-Лев вскочили на ноги. Они не могли не узнать этой пронзительной монотонной музыки: слава, триумф, почести, – вот что она означала; ожидание закончилось. Все смешалось в приближающемся шуме: струны, трубы, раковины, барабаны; это был тяжелый и торжественный ритм пышных индийских церемоний, дополняемый гулом толпы. В облаках красной пыли французы, как ни старались, смогли разглядеть только отряд в шитых битью тюрбанах и несколько следовавших за ним слонов с раскрашенными бивнями; это зрелище больше походило на мираж.

Итак, Индия шла им навстречу. Она соблаговолила спуститься из крепости, где скрывалась последние четыре дня, и ее медлительное многоцветное шествие напоминало то, что садху Декана называли даршан, явление благословенного существа, которое встречается порой путнику, миновавшему тысячи косов. К французам приближался неизведанный, волшебный мир. До сих пор привычная, повседневная Индия скрывала от их глаз другую, ту, о которой они мечтали. Теперь же она поднимает свое покрывало, и уже сегодня они попытаются заглянуть под него.

Музыка звучала все громче. Французы застыли, словно боясь спугнуть свою радость. Ведь весь вчерашний день их не покидала тревога.

– Индия никогда не торопится, – все время повторял Мартин-Лев. – Но три дня – это уже чересчур. Они не поняли нашего назара.

– Может быть, надо было добавить сандал или бетель, – предположил Мадек. Боженька с ним согласился.

Молчаливый Визаж, и тот не удержался от замечания:

– Эти люди сделаны из другого теста. Вещи для них не имеют никакой ценности, для них важнее всего знамения судьбы…

– Знамения, черт подери! – пробормотал Мартин-Лев.

Остаток вечера они провели, строя разного рода фантазии и предположения, но ни один из четверых так и не признался, что именно его пугает: а пугало индийское безразличие, эта странная сила инерции, которая, задерживая на месяцы, а то и на годы, могла погасить даже самые пылкие стремления.

Но вот чудо свершилось: Индия спустилась к ним из Годха. Первым очнулся Мадек:

– Мартин-Лев, прикажи отряду построиться!

Приказы следовали один за другим. Труднее всего было заставить повиноваться сипаев: вид слонов вскружил им голову. Они вопили, прыгали от радости, со слезами на глазах возносили и благодарили богов индуистского пантеона. Мадек пригрозил, пообещал угостить хлыстом, и постепенно они успокоились. Кортеж находился уже в нескольких шагах от них. Полуденное солнце сильно припекало. Мадек собрался с духом. Надо сохранять достойный вид несмотря ни на что. Несмотря на босые ноги, несмотря на драную одежду. В нем заговорила извечная гордыня бедняка. Мадек повторял себе, что и в лохмотьях он остается сержантом и при этом он – единственный командир сипаев. Процессия остановилась. Музыка смолкла, наступила тишина. Облако дорожной пыли постепенно оседало на землю. От толпы индийцев отделился грузный мужчина в парчовом тюрбане с султаном, украшенным драгоценными камнями. Он склонился перед четырьмя командирами французов, произнес приличествующие приветствия и громким голосом объявил:

– Хал'ат! – И протянул перед собой парчовое платье, похожее на то, в которое был одет сам.

Боженька, Визаж и Мартин-Лев прекрасно поняли, кому именно предназначается подарок.

Мадек вышел вперед.

– Хал'ат для нас, для фиранги?

– Хал'ат для твоего начальника.

Мадек покраснел. Его, стало быть, не принимают за начальника. Впрочем, он и не был таковым, как переход через Декан не был настоящим походом. В отсутствие сражений четверо мужчин разделили власть согласно своим знаниям и функциям: Боженька командовал пушками, Визаж занимался врачеванием, Мартин-Лев намечал маршрут, Мадек заботился о провианте. Все решения принимались сообща.

Мадек перевел. Четверо друзей переглянулись. Их трудно было отличить друг от друга: лохмотья и нищета уравняла всех.

– Мартин-Лев, – сказал Визаж, – ты ведь командовал драгунами!

– Да, был капитаном, но у меня больше нет коня.

– Нужен начальник, а у тебя есть звание, – напомнил Мадек.

– Да ну его к черту!

Мадек обернулся к человеку в тюрбане с султаном:

– Вот мой начальник.

Индиец выступил вперед, встал на колени и положил платье к ногам Мартина-Льва.

– Мой господин, раджа Годха и Сын Солнца, просит тебя вместе с твоей свитой идти за мной во дворец в крепости.

Пока он говорил, индийские солдаты успели сгрузить со спин слонов огромные тюки.

– …Пусть твои люди освежатся и приоденутся; когда будете готовы, вы сможете под нашей охраной вступить в благословенный Годх, город радующихся, который не уступает по красоте жилищу Индры. Я сказал, как приказал Сын Солнца, который велел мне это властью любви и властью меча!

Сбитый с толку потоком велеречивых фраз, Мадек понял только, что их приглашают во дворец. Он перевел. Мартин-Лев не переставал изумляться. Он покраснел, но, стараясь сохранять величественный вид, слегка откинул голову назад. Индийские солдаты развязали тюки и достали из них одежду и тюрбан с султаном, который их предводитель церемонно поднес Мартину-Льву.

– Мадек, – пробормотал тот. – Спроси его, что я должен делать… Я не собираюсь одеваться как на карнавал!

– Боюсь, придется… Старик Дюпле раньше тоже так одевался!

Затем принесли ларцы. Индиец пояснил:

– Шариф, вот благовония, ткани, туфли для твоего войска.

Шариф, благородный воин; Мадек всего месяц назад выучил это слово, когда они встретили на дороге отшельника, попросившего милостыню и принявшего их за чужеземных принцев. Такое обращение воодушевило его.

– Нет никаких сомнений, Мартин-Лев; на твой назар раджа Годха отвечает дарами. Это означает, что он согласен принять тебя в своем городе. Нужно переодеться и идти за его людьми.

Мартин-Лев вздохнул.

– Между прочим, – улыбнулся Визаж, – именно ты уговорил нас предложить свои услуги кому-нибудь из северных царьков, о которых ты же нарассказывал нам всяких чудес!..

Мартину-Льву не понравилась его ирония, он продолжал ворчать.

Позже ни один из французов уже не мог ясно вспомнить, как они разобрали платья и тюрбаны, как спустя несколько минут очутились на спинах слонов, как кортеж вошел в город через Тройные Ворота; солнце слишком сильно припекало голову, а радость притупляла чувства. Запах сжигаемого сандала, музыка, всеобщее ликование, летящие под ноги цветы… От всего этого голова шла кругом.

Мадек почувствовал на себе чей-то тяжелый, давящий взгляд, и ему показалось, что это взгляд женщины. Абсурд, наваждение… Наверное, это от усталости и жары, от громкой музыки и сильных запахов.

* * *

Годх, изысканный, розовый Годх… Все в нем казалось соразмерным и гармоничным. Спокойный, мягкий, полный воздуха город. Даже скромные домики на окраине поражали своим изяществом. Это была Индия в миниатюре, замкнутая Вселенная.

– Вот, благородный фиранги, – обратился вельможный индус к Мартину-Льву, – ты в Годхе, равном своими дворцами и несметными богатствами граду Арамати, жилищу Индры…

«Опять Индра! – подумал Мадек. – В этой стране все, что поражает или ужасает, принадлежит Индре…»

В центре города, у подножия скалы, на которой стояла крепость, обитали богатые купцы и чиновники. Здания здесь были величественные, многоэтажные, обрамленные кружевом балконов.

Кортеж ступил на крутую наклонную дорогу, ведущую во дворец. Ликующая толпа осталась позади.

Мадек посмотрел вверх, на крепость: в этом замкнутом и безмятежном мире юношу больше всего привлекала самая его сердцевина. Двойной пояс зубчатых стен, массивные розовые ворота, как в городе; легкие стрельчатые арки, украшенные каменными цветами. Теперь вдоль всей дороги стояли вооруженные копьями стражники. Внезапно Мадека охватил страх: вдруг они и здесь столкнуться с предательством? Но отступать было поздно. От второй линии укреплений отделился большой отряд солдат и окружил кортеж. Погонщики остановили слонов перед мраморным балконом, украшавшим ворота крепости.

Мадек хотел окликнуть Мартина-Льва, но тут вновь зазвучали трубы и цимбалы и заглушили его голос. Один за другим слоны проходили перед балконом, одетый в кольчугу солдат открывал низкую дверцу паланкина, и его пассажир благополучно покидал спину животного. Мартину-Льву не понадобился переводчик, чтобы понять, что от него требуется. Вельможный индус с важным видом проследовал вместе с ним через строй солдат, и они вошли в ворота. Цепь стражников сомкнулась за их спинами. Мадек вздрогнул: нет, этого не может быть, не затем он поднимался на эту гору, полный надежды и желания, чтобы быть остановленным здесь, перед последней стеной, отделяющей его от мраморного дворца. Красный от гнева, он приподнялся в своем паланкине.

– Мартин-Лев! Мартин-Лев! Вернись!

От ярости он даже забыл о Боженьке и Визаже. Стоя в паланкине, он топал ногами по шелковым подушкам. Он схватил одну из подушечек, запустил ею вниз и вцепился в погонщика:

– Спустите меня, спустите меня немедленно!

Он вопил во все горло. Музыканты невозмутимо продолжали трубить в фанфары. Погонщик с растерянным видом пытался ему что-то сказать, но Мадек ничего не понял.

– Да спустите же меня!

Тут он почувствовал, как мощная волна прокатилась у него под ногами. Паланкин закачался, как корабль в бушующем море. У Мадека перехватило дыхание. Вокруг слона поднялась суматоха, все слилось в общем крике. Солдаты прижались к стене, музыканты разбежались и спрятались за воротами. Слон затрубил.

– Замолчи, чужестранец, – погонщик схватил палку и стал бить зверя по бокам, громко произнося какие-то слова. С каждым ударом паланкин содрогался. Слон взбунтовался. От его морщинистой шкуры исходил жуткий запах. Наконец погонщику удалось успокоить слона. Он поднял украшенный павлиньими перьями хобот и подошел к маленькой конструкции, служившей для ссаживания пассажиров.

Мадек спрыгнул на землю и оказался в окружении солдат; в руке он сжимал пистолет. Слон прошел мимо. Подъехавшие Боженька и Визаж посмотрели на Мадека с сожалением, как смотрят на дураков. Он хотел заговорить с ними, но стражники втолкнули его во двор крепости. Вновь зазвучала музыка, будто ничего и не произошло. Звеня кольчугами и мечами, стражники подталкивали Мадека вперед. Впереди появился яркий свет. За спинами солдат Мадеку никак не удавалось разглядеть, что это такое. И вдруг его перестали подталкивать и оставили одного. Все вокруг сияло белизной. Но это была мягкая, молочная белизна, перламутровая, почти прозрачная. Мадек замер. В полуденном свете взметнулись струи воды, перед ним был сад, а в глубине его – длинная галерея с колоннами в форме лотосов. Она вела к огромному золотому солнцу, в центре которого сидел мужчина, поглаживающий молодую лань. Трон. Царь, господин. Раджа.

Мадек не осмеливался двинуться с места. К нему приблизился какой-то человек.

– Добро пожаловать, благородный фиранги! – склонился он перед Мадеком. – Бхавани Сингх, Сын Солнца и раджа Годха, просит тебя следовать за мной в Диван-и-Ам, где он примет тебя.

Диван-и-Ам… Этого слова Мадек не знал. Он попросил повторить. Слово «диван» вызывало у него совершенно неподходящие ассоциации: бретонцы называли так пшеничные всходы. Какая тут может быть связь?

– Ты знаешь наш язык, благородный фиранги?

– Пока не достаточно хорошо, чтобы понимать все. А что такое Диван?

– Это здесь. Сын Солнца готов выслушать тебя в присутствии всей своей свиты; после этого он решит, как ему следует вести себя с твоим начальником.

«Комната Совета», – понял Мадек. И удивился: зачем в таком месте такая мягкость, свежесть, великолепие? Эти цветы, фонтаны, клумбы… Мадек полагал, что власть – это строгость и суровость, как на флоте. Крепко запирающиеся кабинеты, занавеси, драпировки, решетки, жалюзи. А здесь красивый двор, огромные окна, открывающиеся навстречу голубому небу; повсюду бархатные балдахины, мелодичные звуки. Если бы не огромное золотое солнце на мраморном пьедестале, он бы подумал, что этот сад принадлежит юной принцессе.

– Меня тоже зовут Диван, – сказал его новый провожатый. – После раджи я здесь первый человек. Серебряный муж, первый слуга царя…

В нескольких шагах от трона провожатый дал Мадеку знак остановиться и поклониться. Прежде чем склониться перед царем, Мадек успел разглядеть Мартина-Льва, расположившегося на шелковом ковре у ног раджи. Вслед за Мадеком ввели Боженьку и Визажа.

Сидевший перед диском солнца молодой мужчина в золоченой одежде улыбнулся. Должно быть, ему лет тридцать. Но какой же он холеный! Есть чему позавидовать!

– Как твое имя? – спросил он. Голос у него приятный, спокойный.

– Мадек.

– Мадек-джи, мне сказали, что ты знаешь наш язык!

Мадек-джи! К его имени добавили слог, который на хинди является признаком уважения. Господин Мадек. Это ему-то, переодетому голодранцу, напялившему дорогое платье и тюрбан. Мадек позабыл все свои страхи. Когда Визаж и Боженька подошли ближе, Мадек взял на себя привычную роль переводчика.

Два часа пролетели незаметно. А между тем они говорили о пушках. Раджа попросил французов сделать для него такие же огненные глотки и обучить его солдат управляться с ними. За это он посулил им огромную сумму денег, показавшуюся четверым мужчинам настоящим богатством.

– Ты уверен, что все правильно понял, Мадек? – растерянно спросил Мартин-Лев. – Он не предлагает нам поступить к нему на службу?

Мадек тоже был разочарован.

– Мы же не можем сами предложить это. Надо подождать.

– Да, но, похоже, он уже сказал все, что хотел.

И действительно, Бхавани поднялся с подушек и стал отдавать слугам приказы. Кругом забегали слуги. Принесли наргиле, чаши с шербетом и вареньями. Французы от души наслаждались новыми ощущениями: вареный лимон, розовый ласси, маленькие плоды манго, поджаренные в прозрачном меду…

– Не ешь левой рукой, – предупредил Мадек. – Это считается дурным знамением.

Раджа ни к чему не притрагивался. Мартин-Лев вдруг подумал, что все эти сладости просто средство задержать их у себя. Солнце клонилось к закату. Он отодвинул от себя наргиле.

– Мадек, а наши люди?

– Да, пора возвращаться, – нехотя согласился тот, вспомнив о драных палатках, о необходимости таскать воду, о комарах и змеях.

Раджа угадал его мысли.

– Знай, Мадек-джи, вы мои гости. Если хотите, можете поселиться во дворце и жить так, как живу я.

– А наши люди?

– Они тоже могут жить здесь, вместе со стражей. Крепость большая, места хватит для всех солдат.

Мадек перевел. По лицу Боженьки сразу стало понятно, как он счастлив. Даже Визаж не удержался от вздоха облегчения. Только Мартин-Лев был озадачен.

– Я не могу принять это предложение, не получив от него залога дружбы!

Бхавани предвидел и это.

– Что мог бы я предложить твоему начальнику в доказательство моей доброй воли? – спросил раджа Мадека.

Мартин-Лев не знал, что ответить; ни он, ни Мадек понятия не имели, что принято делать в таких случаях. Бхавани взял инициативу в свои руки.

– Я дам каждому из вас по две женщины, а твоему начальнику трех. И двух молодых слонов. Вы довольны?

– Мартин-Лев, не соглашайся сразу. Поторгуйся, – посоветовал Визаж.

Через полчаса раджа Годха даровал им еще по трое слуг, Мартин-Лев как начальник получил пятерых. Однако выпросить больше слонов французам так и не удалось.

Боженьке поручили вернуться в отряд и приказать сворачивать лагерь. Все уладилось.

– Пройдемте в Диван-и-Хас! – пригласил Бхавани и в сопровождении своей лани, не отходившей от него в течение переговоров, повел их во второй двор. Мрамор. Сады, фонтаны, распахнутые окна, коридор, потом еще один двор и галереи с колоннами. Каждый новый сад внутреннего двора казался красивее предыдущего. Водопады, пирамидки, изящные купола, плиты из разноцветного мрамора: то невиданный фасад, то невероятное украшение.

Наступал вечер, за окнами сгущались сумерки. Мадек шел вперед как зачарованный. Ему казалось, что феи перенесли его в одну из старых матросских сказок. Он весь превратился в зрение. Потолки, с встроенными в них маленькими зеркалами, стены, выложенные китайским фарфором. Наконец-то он добрался до внутренней Индии. Он видел чудеса не во сне, а наяву. Об этом свидетельствовали и зыбкие тени наступающего вечера, и следы полива на цветах, и отпечатки ног на песчаных дорожках, и церемонный павлин, подбирающий брошенные ему крошки, и вздрагивающая лань.

Бхавани остановился у входа в последний дворик и обернулся:

– Вот это Диван-и-Хас.

– Я думаю, это место, где раджа принимает гостей, – объяснил Мадек.

Дворик оказался более скромным, чем предыдущий, но при этом более изящным.

– Райская Река, – раджа указал на небольшой канал с кристально чистой водой.

Полудрагоценные камни в мраморных стенах, парчовые балдахины, ковры, мозаики из золота и серебра, – все это создавало ощущение легкости; тело казалось здесь невесомым, но не утратило чувств, и какие оно переживало ощущения!..

Раджа уселся на бархатное покрывало с бахромой, указав гостям на подушки. Слуги опять принесли наргиле и шербет. Опять воскурили сандал, зажгли светильники. Зазвучала приятная музыка. Сидящая в уголке женщина играла на инструменте, напоминающем мандолину. Ритм стал ускоряться, звуки становились громче. Мадек почувствовал, как сильно он устал, и отложил наргиле.

Услышав голос раджи, он машинально перевел, тихо, будто для самого себя:

– Радуга.

Из-за невидимой дверцы появился невысокий стройный силуэт. Сначала было видно лишь великолепное голубое сари, расшитое золотой нитью. Это была танцовщица. Ее руки порхали на фоне вечернего неба, указывая на фантастических животных, на звезды, а может быть, на какого-то бога. Ее босые ноги, украшенные браслетами с колокольчиками, отбивали ритм, задаваемый музыкантшей.

Глядя на ее покачивающиеся бедра и толстую косу, змеей извивающуюся по спине, Мадек с ужасом понял, что его благостное настроение улетучивается. У него началось головокружение.

Танцовщица вошла в круг света факелов, и раджа с нежностью произнес:

– Сарасвати…

Это была какая-то дьявольщина. В неровном свете потрескивающих светильников Мадек увидел лицо красавицы. Оно показалось ему знакомым. Где же он видел эти чистые черты, эти улыбающиеся миндалевидные глаза, эти чувственные губы, которые дразнят и обещают столько радости?

Обещают? Он сошел с ума. Эта женщина принадлежит радже. Головокружение. Танец, покачивание бедер, обнаженная грудь под голубым чоли. Наргиле, сандал. Головокружение, головокружение…

Он потерял сознание.

* * *

Мадек приподнял голову и улыбнулся; он узнал голос Мартина-Льва, который звал его из такой же, как у него самого, лодки. Гребцы слаженно орудовали веслами, сделанными в форме лепестков лотоса. Это был божественный час: зимнее утро, в котором чувствуется приближение лета. В воде озера отражалось синее небо. Мадек опять откинулся на подушки. Он полностью отдался неизведанной им прежде радости: жить, жить с удовольствием, думая только об удовольствиях. Каждое мгновение приносило новые услады. Сегодня это будет охота. Лодка раджи и лодка царицы, отплывшие первыми, уже достигли берега, где ожидал кортеж со слонами. Мартин-Лев опять позвал его. Мадек не ответил. Ему было слишком хорошо. Платье и штаны индийского покроя больше не стесняли его, он научился изящно носить тюрбан. Правда, где-то в глубине души затаилась тревога. Но нет, неправда. Просто он был слишком счастлив.

Эта неделя, которую они провели во дворце на озере, окончательно поставила его на ноги. Тогда же, придя в себя после обморока, он обнаружил, что лежит на чарпаи. Над ним склонился брахман:

– Не бойся, я – человек аюрведы. – Он протянул ему шнур из золотой и серебряной нитей, на котором сверкал рубин. – Привяжи его к запястью, чтобы он оберегал тебя, чтобы защищал.

Мадек не знал, что ответить; он не мог найти слов и беспокойно заворочался на чарпаи. Брахман положил ему на лоб руку:

– Обрети тишину внутри себя и вслушайся в эту тишину. Прислушайся к Единому, который говорит с тобой, ведь в твоей груди заключена вся вечность. Я – Мохан, астролог раджи. Следуй моим советам. Выпей. – Он протянул Мадеку кубок.

– Скажи, что это за снадобье! – вмешался Визаж.

По грубому тону брахман догадался, что Визаж ему не доверяет.

– Я тоже аюрведа, – сказал хирург, ткнув указательным пальцем себе в грудь. – Аюрведа!

Мохан обернулся к Мадеку:

– Доверься мне. Я растворил в этой жидкости сожженные драгоценные камни, которые излечат тебя. Я, брахман, забочусь о тебе, как будто ты раджа.

Мадек сделал все, что ему велели. Потом Мохан дал ему густой и пахучий бульон, который Мадек выпил залпом. Визаж больше не возражал. В конце концов, он же не разбирался ни в камнях, ни в травах, растущих в Индии. В любом случае, здешние снадобья не могли быть хуже, чем лекарства из аптек Компании, к которым он всегда относился с долей скептицизма. Дробленый агат брахмана стоил змеиного порошка, змеиной крови, растворенной в слезе, и всех этих толченых мокриц, которых подсовывают больным морякам.