Текст книги "Набоб"

Автор книги: Ирэн Фрэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

– Поддерживай внутри себя тишину, – повторил брахман, – твои силы истощены из-за того, что ты слишком напряжен. Услышь в себе тишину вечности.

Под действием этого монотонного увещевания Мадек заснул и проспал часов десять. Когда он проснулся, жрец сообщил ему, что раджа в знак дружбы предлагает французам пожить во дворце на озере, чтобы они могли восстановить свои силы после долгого путешествия. Если они пожелают, можно отправиться на охоту в соседние горы.

Поначалу французы отнеслись к предложению недоверчиво. «Еще одна проволочка!» – ворчал Марин-Лев. Мадек тоже был обеспокоен; его удивляла эта Индия, которая удовольствиями оттягивает наступление момента, когда речь пойдет о войне, о солдатах и пушках. Но кто смог бы противиться всем этим многочисленным и разнообразным способам получать наслаждение? Наслаждения же им предлагали каждодневно: массаж, изысканные блюда, ароматические ванны, – впрочем, от последней процедуры они попытались уклониться; им не понравилась идея избавиться от корки грязи, которая, как они думали, защищает кожу от отрицательного воздействия окружающей среды. Тогда им объяснили, что их могут принять за людей нечистой касты; проворство слуг сделало остальное, и после этого они, как и индийцы, принимали ванну каждый день.

Дворец на озере сулил несказанные удовольствия. Они приняли приглашение и на следующий же день покинули крепость. На этот раз путешествие на слонах и вопли толпы показались французам обычными. Они окончательно успокоились, раджа был прав. Вернее, не раджа, а брахман, без которого, похоже, не принималось ни одно решение; этот человек угадывал все. Сам же всегда появлялся неожиданно, как, например, в тот вечер, когда Мадек потерял сознание.

Как бы то ни было, пребывание в загородном дворце означало возможность хорошо отдохнуть. После лабиринтов крепости, ее уголков и закоулков, коридоров и поворотов, где все говорило о хитроумии и изощренности, они вдруг оказались в простом здании, выходящем окнами на воду. Они жили там в мире и спокойствии; по утрам их будили приходившие на берег прачки: тогда озеро оживало, начинало дышать в ритме ударов валька; священные крокодилы тихо плавали среди кувшинок. Мадек вставал рано и бродил по беломраморным галереям. Из-за розовых мушарабий иногда доносился тихий смех, звуки ситара, которые говорили о присутствии женщин. Возможно, среди них была и та танцовщица со странным именем Сарасвати, Радуга. Вот уже неделю он не видел ее, да и сам раджа не принимал их, а только улыбаясь приветствовал издали:

– Хорошенько готовьтесь к охоте!

Время от времени Мадек, как и его товарищи, приказывал привести из зенаны одну из девушек, полученных в подарок от раджи. Эти постоянные упражнения убедили его в том, что он абсолютно здоров. Но как только девушка уходила, к нему возвращался благоухающий и танцующий силуэт, который в тот вечер заставил его потерять сознание. Он гнал от себя этот образ, старался забыть это имя. Но у него ничего не получалось. Возможно, на охоте он опять увидит ее, может быть, даже приблизится к ней.

Лодка Мадека подплыла к маленькой пристани на берегу; больше вокруг не было никаких сооружений, кроме террас, устроенных для садов. От пристани начиналась дорога, вдоль которой выстроились слоны в парчовых накидках и с паланкинами, напоминающими маленькие дворцы. Но Мадек даже не удостоил их взгляда. Он видел перед собой лишь существо в голубой юбке и чоли, обшитом по краю золотой нитью, – невысокую, стройную женщину, обратившую взгляд к восходящему солнцу. Он мысленно повторил ее имя: Сарасвати.

Мадек всегда видел ее только в голубом. В цвете отплытия из гавани. В цвете многообещающего моря. В цвете любви, в которой он ничего еще не понимал, но предчувствовал ее, угадывал в томных движениях раджи, ведущего свою юную жену к слону. Когда Мадек сошел на пристань, его встретил Диван, не без удовольствия отметивший, что этот фиранги выглядит в индийской одежде уже не таким неуклюжим, как в первый день. Утром Мадеку принесли великолепную саблю с нефритовой рукоятью и изогнутым лезвием, но он настоял на том, чтобы взять с собой пару пистолетов, которые сохранил со времени походов по Южной Индии. В них не было никакого проку: ведь только раджа имел право охотиться. Но Мадек упорствовал, и капризного фиранги оставили в покое.

Вслед за Мадеком на пристань сошли Мартин-Лев, Боженька и Визаж. Раджа подошел к Мадеку и попросил перевести его товарищам, как они проведут этот день.

– Мы отправляемся в Багхдада, – сказал раджа.

– В Царство Тигров, – перевел Мадек.

– Это дикое, но очень красивое место, – продолжал раджа. – Там есть горы, озеро, леса. Замечательное место для уединения.

Мадек удивился. Молодой царь, правящий богатым мирным городом, ищет уединения? Одиночество всегда было уделом бедняков, сельская местность – убежищем несчастных. Самым важным в жизни Мадек считал наслаждение, а понятия «радость» и «праздник» связывались в первую очередь с Компанией и с так называемым нашим городом, то есть Пондишери. Неужели раджа страдает?

– Ты поедешь рядом со мной на первом слоне, – говорил Бхавани Мадеку. – Мы побеседуем о Годхе, и я объясню тебе, как будет проходить охота. Во время остановки, которую мы сделаем у храма Шивы и Великой Богини, ты перескажешь все эго своему господину, и он сменит тебя на спине моего слона. А потом я убью Тигра! Тигра, понимаешь?

Мадек впервые увидел на лице раджи жестокую усмешку. «Вкус крови, – подумал он. – Притягательность страдания». У кого он уже видел такое выражение лица? Ах, да, Угрюм, конечно же Угрюм, который, подобно молнии, прорезал небосвод его жизни и бросил его в песках Пондишери. Он скорее всего давно погиб. Мадек отогнал прочь это воспоминание.

В нескольких словах Мадек описал своим спутникам распорядок дня. Он почувствовал, что Мартин-Лев завидует преимуществам, которые он получал как переводчик. Впрочем, Мартин-Лев займет почетное место в тот момент, когда охота начнется по-настоящему.

По лестнице, приставленной к боку слона, раджа поднялся в паланкин, где его уже ждала Сарасвати, потом дал знак Мадеку взобраться к ним. Когда все расселись, он велел погонщику отправляться.

– Намасте, – сказала царица Мадеку и соединила ладони на груди в приветственном жесте. Мадек поприветствовал ее таким же образом.

– Клянусь мечом, сегодня я желаю встретить тигров, – сказал Бхавани.

– Я думал, что ваша религия запрещает вам убивать, – заметил Мадек. – Вы с таким почтением относитесь к священным животным, например к крокодилам в озере.

Бхавани взглянул на него с чувством собственного превосходства.

– Только раджа имеет право охотиться, поскольку он кшатрий и Сын Солнца! В теле тигра скрывается демон; в нем воплощается враг царя. И потому, фиранги, только я имею право охотиться. Это дхарма!

Мадек изо всех сил старался понять, что такое «дхарма»: правило, доблесть, долг… Дхармой объяснялось все, от обычных законов до исключений из них. Он никак не мог разобраться. Сарасвати улыбкой подтвердила слова раджи. Она вся блистала драгоценностями. Какая красавица! Дуги ее бровей мягко приподняты, ровные зубки ослепляют белизной, губы, красные от бетеля, притягивают взгляд. Мадек казался себе жалким и убогим. А ведь на нем было шелковое платье и тюрбан с султаном, таким же великолепным, как у Дивана. Но рядом с владычицей Годха он чувствовал себя оборванцем из Кемпере. Теперь он понял, почему сказочник, показывавший марионеток, не назвал ее имени и не стал описывать словами. Все в этой женщине было невыразимо.

Мадеку хотелось, чтобы она заговорила. Кроме приветствия она не произнесла ни слова. Он не успел запомнить, как звучит ее голос. Он отвернулся, чтобы не выдать взглядом, что творится в его душе.

– Восхитительная весна, – сказал Бхавани. – Слышите, как поет соловей? Красота наполняет мое сердце, меня уносит поток возвышенной радости…

Он почти пел, и Мадек не очень-то вникал в смысл его слов. Бхавани часто начинал разговор на важную тему с подобного речитатива. Может быть, это какой-нибудь священный гимн. Он ждал, что будет дальше.

– Мадек-джи, в такие минуты я сомневаюсь в том, что будет война. Но я знаю, что война записана в законе Дхармы. Астролог Мохан постоянно повторяет мне: разрушитель Шива же важен, как созидатель Брахма и охранитель Вишну, которого я особо почитаю в его восьмой инкарнации, в образе Кришны, Синеликого. Но мой город Годх – дитя войны. Теперь, когда я нахожусь вдали от него, я чувствую это особенно сильно. Ты не знаешь легенды об основании моего города, я расскажу ее тебе, чтобы ты передал ее своему начальнику. Давным-давно, в те времена, которые нельзя определить, один из моих предков, Сын Солнца, как и я, пришел в долину Годха, в то место, где река вытекает из ущелья. Там он встретил отшельника, склонился перед ним, как положено по обычаю, и мудрец сказал ему: «О принц из рода Сурьяванси, приди в эту землю и построй на этой скале большую крепость. Устрой здесь свое жилище, Сын Солнца, ибо оно простоит тысячу лет и будет трижды разграблено; когда это произойдет в третий раз, оно обратится в пыль, но возродится для вечности в образе женщины». – Бхавани помолчал, мечтательно вздохнул и продолжил: – Понимаешь, Мадек-джи, испокон веков мы, раджи Годха, живем в страхе войны. За прошедшие столетия Годх уже дважды был разграблен, но он поднялся, как это и предсказал отшельник. Мы жили в мире, очень долго жили в мире и спокойствии, у нас процветала торговля… Мы разучились воевать, мои предки и я, и предки моих предков. Но третье разграбление уже не за горами. И мне нужны вы, люди, пришедшие из-за Черных Вод! – Раджа бросил взгляд на улыбающуюся Сарасвати, и выражение его лица смягчилось. – К счастью, боги даровали мне сына!

Он избегал взгляда Мадека и сосредоточился на дороге, по которой шел слон. Они добрались уже до середины горного склона. Время от времени дорогу перебегали то дикие павлины, то стайки белок. Потом появилась пятнистая олениха, за ней – антилопа, кабан. Раджа не шелохнулся.

– Почему вы не охотитесь на эту дичь, ее здесь видимо-невидимо? – осмелился спросить Мадек.

– Сегодня я хочу охотиться на тигров! – ответил раджа. – Охота на мелкую дичь меня не интересует. Я желаю убить тигра, такого же царственного и одинокого, как я сам, тигра, который заставляет молчать всех вокруг себя! До его царства мы еще не дошли. Терпение!

Мадек замолчал. Слон взбирался все выше. Вскоре они оказались на покрытой мхом площадке, окруженной пальмами. Здесь Мадек увидел два одинаковых храма, оставшихся, возможно, от какого-то древнего города, потому что вокруг были разбросаны гранитные глыбы. Погонщики остановили слонов; пассажиры спустились на землю. Мадек был удивлен: несмотря на царившее вокруг запустение, оба святилища выглядели ухоженными. Они не были раскрашены, как храмы в долине, и муссоны стерли кое-где их древние формы, однако их вид свидетельствовал, что здания постоянно подновлялись. Их устремленные ввысь купола потешались над буйством джунглей, их фризы на серых фасадах заставляли забыть о том, что они вырезаны из камня: множество лиц с застывшими улыбками, одновременно благосклонными и безразличными.

«Такая же улыбка у Сарасвати», – подумал Мадек. Царица направилась к одному из храмов. С того места, где он стоял, Мадек различил в глубине святилища округлые формы статуи с обнаженной грудью. Богиня склонила голову набок; из ее прически, как и у Сарасвати, выбилось несколько прядок. Она также улыбалась. Но у Мадека было ощущение, что этот мягкий взгляд в любую минуту может стать ужасающим. Сарасвати подошла к статуе и положила к ее ногам дары. В сумраке храма ее сари казалось неестественно голубым.

Бхавани вошел в другое святилище. Это был храм Солнца. Вход в него представлял собой монументальные ворота. Бог Солнца Сурья с двумя цветками лотоса в руках возвышался над изображенными на столбах ворот богами Тримурти: Брахмой, Вишну и Шивой. Бхавани стал молиться. За ним вошел Диван, потом еще несколько вельмож. Начался священный речитатив, от которого до Мадека долетал только слог: Ом. Ом. Ом.Мадек ничего не понимал. Этот звук убаюкивал его. Он впал в странное состояние. Это не было головокружение. В голове его как бы открылось отверстие, и в него хлынул поток священной энергии. Речитатив закончился. Мадек услышал шелест шелка за спиной и вздрогнул. Он узнал бы этот шорох среди всех других звуков. Это была она, она вышла из храма и подошла к Бхавани.

Они сели на слонов и отправились дальше. Мадек ехал теперь вместе с Диваном и испытывал от этого некоторое облегчение. Своим изобилием здешняя природа оглушала и смущала его. Царица тоже смущала: своей ослепительной улыбкой, сверкающей в носу искрой бриллианта, трепещущей под чоли грудью. Интересно, сколько ей лет? Восемнадцать, двадцать? И уже мать.

На вершине горы джунгли расступались. Воздух там был более свежий, почти холодный. Мадек видел, как Сарасвати закуталась в кашмирские шали. Кортеж спустился на плато. Миновал болотистую местность, в которой гнездились тысячи птиц.

– Они прилетают с Гималаев, – сказал Мадеку толстый Диван. – Здесь проводят зиму. – Потом он указал на чащу и воскликнул: – Багхдада! Царство Тигров!

Слоны пошли быстрее. Раджа приготовил лук и стрелы. Растительность становилась все гуще. Слоны вспугнули несколько антилоп и стай диких кошек. Мадек насторожился. Внезапно джунгли затрепетали. Обезьяны закричали, как бы предупреждая друг друга об опасности, потом вдруг разом замолчали. Павлины взлетели на верхушки деревьев. У самой тропы замерла лань, насторожила уши, потом умчалась прочь. В лесу воцарилась тишина.

– Тигр недалеко, – прошептал Диван. – Смотри, джунгли ждут его.

Люди были начеку. Слоны замедлили шаг.

– Наверное, он у водопада, – сказал Диван. – Тигры обожают воду.

– У водопада?

– Да, это возле охотничьего павильона, где мы проведем ночь.

Мадек понял, почему индийцы так пристально смотрят на тропу. Ветви над ней так переплелись, что почти не пропускали солнечные лучи. Мадек машинально посмотрел наверх и чуть не вскрикнул. Там, на ветке, как раз перед слоном раджи, сидел тигр, неподвижный и величественный. Гибкий, готовый к прыжку. Он занес бархатную лапу и выпустил когти. Мадек никогда не видел тигра так близко.

Скорее! Рука рванулась к поясу. Пистолет. Слон раджи продолжал идти вперед. Ни Бхавани, ни Сарасвати, ни погонщики не чувствовали опасности. Неужели они ничего не видят?! И даже слон никак не реагирует…

Тишина. Сарасвати склонилась к радже. По телу дикой кошки прошла волна дрожи. Наконец слон замедлил шаг.

Все произошло очень быстро. Зверь, срезанный пулей в прыжке, рухнул на паланкин. Подушки, кусочки дерева, бархатный балдахин – все покатилось вниз. Царский слон метнулся в джунгли, второй, в испуге, бросился за ним. Только окрики и удары погонщика заставили их остановиться.

– Сарасвати! – завопил Мадек.

Это было первое слово, прозвучавшее после вечности молчания. Надо было скорее слезть со слона. Мадек отвязал постромки, поддерживавшие ковер в паланкине и, как по вантам, соскользнул по ним на землю. Сарасвати. Он был рядом.

Подбежали слуги. Диван орал и размахивал руками, сидя на своем слоне. Мадек никак не мог прийти в себя. Сарасвати открыла глаза, удивленно посмотрела на Мадека и повернулась к радже:

– Ты ранен?

Он не ответил. Его правый рукав был в крови.

– Бхавани… Бхавани!

– Ничего страшного, – спокойно сказал он и закатал рукав. Увидев впившийся в руку осколок дерева, повторил: – Ничего страшного. Как ты, моя лотосоликая красавица?

Вот это самообладание; Мадек остолбенел.

– Бхавани, Бхавани, жизнь моя…

– Где зверь? – обратился раджа к Мадеку. – Что произошло?

Мадек показал ему свой пистолет и кивнул на разбросанные кругом куски дерева. Объяснений не потребовалось; раджа все понял: паланкин развалился под весом тигра. Сарасвати упала первой. Покрывала и подушки защитили ее. А раджа принял удар посильнее. Тигр полоснул его когтями по спине. Одежда раджи была изодрана в клочья. Но больше всего досталось погонщику: туша животного обрушилась именно на него. Он лежал без сознания, как и Мартин-Лев, свалившийся на другую сторону дороги.

– Визаж! Визаж! – закричал Мадек.

Хирург растолкал толпу слуг и придворных:

– Им нужна помощь!

– А человек аюрведы? – спросил Визаж.

Раджа состроил гримасу:

– Брахманам запрещено участвовать в охоте.

– Мой друг хороший лекарь, – сказал Мадек. – Позвольте ему осмотреть вашу руку.

Мадек боялся, что ему ответят презрительным отказом, улыбкой превосходства. К его великому удивлению, Бхавани согласился.

– Твое оружие, чужеземец, спасло мне жизнь; руки чужестранца могут коснуться меня.

Он сказал это решительным тоном.

Визаж осмотрел рану. Кусок деревянного каркаса паланкина глубоко вонзился в плоть. По счастью, Визаж никогда не расставался с маленькой сумкой, в которой лежали лезвия и два-три пинцета. Он ловко вытащил осколок дерева, при этом раджа не издал ни звука. Его дыхание было спокойным.

– Теперь мне нужны мази и притирания, чтобы уменьшить боль и предотвратить гангрену, – сказал Визаж. – Думаю, что нам следует вернуться в Годх.

Мадек перевел.

– Властью меча! Только не в Годх! – воскликнул раджа. – Мы проведем ночь в охотничьем павильоне, как и предполагали. Диван, прикажи слугам собрать в джунглях целебные травы.

Невероятное хладнокровие. Визаж был ошеломлен. На кораблях подобный героизм был явлением обычным. Служба на флоте опасна, и люди постепенно привыкают к страданиям и смерти. Но этот молодой царь, такой спокойный, невозмутимый перед любым испытанием и, казалось бы, так увлеченный своими развлечениями… Практическая медицина часто заставляет удивляться новому, и Визаж в который раз спросил себя, не привлекает ли его в ней именно это, а вовсе не чувство удовлетворения, которое испытываешь, когда удается избавить человека от страданий.

Лежа на подушке, которую слуги подложили ему под спину, Бхавани созерцал убитого тигра. Пуля попала прямо в голову зверя.

– Поднесите его ко мне. – Когда его приказание выполнили, раджа стал гладить здоровой рукой еще теплую шерсть. – Мадек-джи, ты понял теперь, что такое тигр? Охота на тигра?..

Мадек не ответил, он тоже не мог отвести глаз от зверя. Ему даже не верилось, что он мертв; все произошло так быстро и закончилось удивленным взглядом царицы.

– Тигр, – повторил Бхавани. – Угрожающий тебе враг! И слон, который даже не почувствовал его… Так не бывает. Понимаешь, Мадек-джи, это предзнаменование!

– Предзнаменование?

– Поедем. Мы вернемся к этому в охотничьем павильоне. Я поеду на слоне Дивана; со мной поедут начальник фиранги и его человек аюрведы. Мадек-джи, ты поедешь на другом слоне вместе с Диваном и прекрасной Сарасвати. Властью меча! И погрузите тигра на моего слона!

– Достойный Сын Солнца, – воскликнул Диван, – воплощение воинственной силы, что правит Вселенной, Сурьяванси, я приветствую твою мощь.

Он простерся перед царем. Бхавани прошел мимо, не удостоив его взглядом. Кортеж двинулся в путь. Слон шел весьма живым аллюром. Мадека прижимало то к дряблому боку Дивана, то к гибкому телу Сарасвати. Он не знал, чего опасаться больше. Он был напряжен до предела. Поездка превратилась в пытку. Однако вскоре лианы раздвинулись и между деревьями заголубело небо. Они вышли на большую опушку. Перед ними на берегу пруда стоял золотой павильон, легкий и нелепый, как дворец Годха; и тем не менее он великолепно вписывался в окружающую дикую природу.

Раджа приказал остановиться. Ему протянули лестницу, чтобы он мог спуститься на землю. Вооруженные камышовыми метлами слуги побежали к павильону и поспешно смели в сторону опавшую листву и испражнения животных. Другие принесли ковры и подушки. Раджа не стал садиться. Он подождал, пока все соберутся вокруг него. У вельмож был мрачный вид.

– Мадек-джи…

Мадек держался немного позади других. Его смутило, что раджа обратился к нему. Сарасвати стояла рядом с супругом.

– Мадек-джи, подойди сюда.

Мадек подчинился. Раджа снял свой тюрбан и открепил от него бриллиант.

– Возьми этот камень. Это мой третий глаз. Теперь он будет твоим, потому что он руководил сегодня тобой, а не мной.

Мадек опешил. Он убил какого-то несчастного тигра, и за это ему предлагают огромный бриллиант чистой воды, возможно, более совершенный, чем те, что набобы дарили Дюпле!

– Но я спасал не только вас, но и себя.

– Нет, ведь тигр напал именно на меня. В этом звере прятался мой враг, и ты убил его. Кроме того, ты спас Сарасвати, прекраснейшую из прекрасных, Нур Махал, избранницу моего гарема. Властью меча, я приказываю тебе взять этот бриллиант.

Мадек не двинулся с места. Все вокруг молчали. Когда молчание стало почти невыносимым, мягкий и спокойный голос сказал:

– Если вы отказываетесь взять во имя меча, примите его во имя любви!

Сарасвати сложила руки на груди, как бы говоря «намасте», и опустила глаза. Мадек взял бриллиант и простерся у ног раджи.

– Посмотри на этот камень, – сказал Бхавани. – Это – безупречный шестиконечный бриллиант с тонкими и ровными гранями, его оттенки прекрасны, он легок и озаряет пространство огнем радуги… – Голос раджи ослабел. Он боролся с болью. Но продолжал: – Ваджра!Знай, что это слово божественно! Ваджра, первый из драгоценных камней, алмаз может разрезать что угодно, но его разрезать ничем нельзя. Он может только разрубить сам себя. Тому, кто носит его, он дает силу победителя, делает его хозяином всех земель, дарует детей, богатство, зерно, благосостояние, скот, бесконечное счастье…

Раджа упал на подушки. По небу пролетела стая кричащих уток. Сарасвати осталась стоять, ее глаза встретились с глазами Мадека. Тот сжимал в кулаке драгоценный камень. Когда-то, в казармах и на бивуаках, он целыми ночами мечтал о сокровищах Индии. И вот одно из них у него в руках. Он опустил глаза, пытаясь скрыть свои чувства. Сарасвати оставалась далекой, даже когда находилась в двух шагах от него. В тот момент, когда на него наконец посыпались сокровища Индии, ему больше всего хотелось, чтобы в его руках оказалась она.

Он открывал для себя одну за другой разные Индии, и наконец нашел эту женщину. Сарасвати. Вот настоящая Индия.

Наступил вечер. Раджа увел Сарасвати в открытую комнату с бассейном. В воздухе витал аромат жареных чапати и чечевичного соуса. Раздался крик гиены; Сарасвати вздрогнула и чуть не опрокинула светильник и стоявшую возле нее маленькую жаровню.

– Ты боишься?

Бхавани подхватил лампу и поднес ее к лицу царицы.

– Я боюсь за тебя. Эта рана…

– Мне больше не больно; меня не беспокоит ни рука, ни спина. Смола лакового дерева смыла кровь с моих ран. Ты же знаешь: нет лучшего поставщика лекарств, чем сад природы; двое слуг, которые пошли в джунгли, взрезали дерево, и через шесть часов под действием божественного сока мои раны закроются.

Сарасвати поправила тюрбан на голове раджи. Вместо огромного бриллианта, подаренного Мадеку, он прикрепил к нему бриллиант поменьше, который обычно носил вместе с жемчужным ожерельем.

– Я послал гонца в Годх, чтобы посоветоваться с Моханом; завтра мы встретим его во дворце на озере, и он привезет еще более чистый бриллиант, который сам выберет у лучших ювелиров города. Еще он должен составить гороскоп фиранги Мадека, но не знаю, как у него это получится, потому что фиранги не смог сказать мне точную дату своего рождения; если я правильно понял, он не привык рассчитывать время по луне, как это делаем мы.

– Не зная его гороскопа, ты не можешь долго держать подле себя человека, наделенного такими силами, – сказала Сарасвати. – Что, если его сила обернется против тебя?

Царь взял жену за руку и посмотрел ей в глаза. Она была явно испугана. Казалось, она пытается убедить себя в том, что говорит. Ее голос дрожал. Она не боялась фиранги Мадека, а если и боялась, то это не было связано с судьбой Годха. Что-то в ней ускользало от понимания раджи. Но ведь именно из-за этого непонятного, необъяснимого нечто он и любил ее больше всех женщин своего гарема.

– Довольно! Ты просто трусиха. Завтра мы вернемся в Годх и выслушаем Мохана. – Он взял с блюда орех бетеля, завернутый в свежий лист: – На, возьми это лакомство! И помолчи… Ты просто ребенок, который боится кобры, несмотря на то что вокруг дома рассыпан гравий!

– Не забывай, что кобры защищают меня и мне нечего их бояться!

Она притворилась рассерженной. Бхавани подумал, что это прелюдия к любовной игре. Он подтолкнул ее к бассейну, придвинул лампу и жаровню. Лицо Сарасвати отразилось в воде. Он нагнулся и поцеловал ее отражение. Это был «поцелуй-объяснение». Несмотря на ранение, в нем росло желание. Она раскусила орех бетеля, пожевала лист и наконец осмелилась сказать:

– Ты приведешь царство к беде, Бхавани. Ты не умеешь беречь себя.

– Раджаякшма! Да, я приведу царство к беде, но это потому, что я влюблен так же, как был влюблен царь Луны, когда он добивался коровы Рохини, и, подобно ему, я согласен на то, чтобы желание иссушило меня!

Сарасвати посмотрела на него удивленно. Она давно не видела раджу таким веселым. Он взял ее ступни и поцеловал их.

– Не забывай о законе, царица! Любое движение, которое делает один из любовников, должно быть возвращено ему другим, поцелуй за поцелуй, ласка за ласку, удар за удар.

– У тебя вся спина располосована когтями, и рука…

Он снова поцеловал ее, развязал пояс чоли, раздвинул складки юбки.

– Я хочу видеть твой храм Камы! – Бхавани придвинул лампу.

Стоящие в двух шагах слуги улыбнулись, в их взгляде светилось любопытство. Сидя лицом друг к другу, супруги приняли позу молока и воды, в которой любовники, когда их тела соединяются, не ощущают больше ни боли, ни ран. Сарасвати махнула рукой слугам, чтобы те подложили ей под спину подушку и распустили волосы.

Увидев, как ей распускают прическу, Бхавани воскликнул:

– Ты сейчас похожа на маленькую рыбку, которая, украсив себя, выскакивает из озера и спешит на свидание с большим крокодилом!

Слуги поднялись. Он задержал их. Ему хотелось поделиться с ними своим восхищением, сказать им, как дорога ему Сарасвати, показать красоту царицы, отдающейся все возрастающему желанию.

– Смотрите, слуги, эта женщина – Падмини. На десять миллионов женщин только одна такая. Ее пот пахнет мускусом, пчелы должны лететь на нее, как на мед. У нее маленькая йони, открывающаяся, как тайна, и я чувствую влагу ее любви, благоухающую, подобно только что раскрывшейся лилии. Женщина-лотос…

Он замолчал. Сарасвати почувствовала, как в ее нагую грудь вонзились его длинные ногти. Завтра утром в зеркале она увидит прекрасные отметины, которые будут напоминать ей о любви мужа в его отсутствие; восхитительные знаки, носящие великолепные имена: «листки голубого лотоса», «лапка павлина», а если они такие, как сейчас, когда он покусывает изгибы ее тела, оставляя на них след в виде маленьких точечек, – это «разорванное облако». Она высвободилась из его объятий, чтобы вернуть их ему, вернуть это «разорванное облако», – пусть он тоже вспоминает о ней утром! Потом они снова приняли позу молока и воды.

– Сегодня я хочу от тебя сына!

Она не расслышала. Пхра! Пхут! Сут, плат! На каждый удар она отзывалась соответствующим звуком, воркуя, озвучивая их любовь, подражая щебету перепелки и крикам павлина.

– Я хочу сына!

На этот раз она поняла и обхватила ногами его бедра.

– Да, да, вот я!

Их дыхания слились. Такая нежность! Без малейшего усилия она приняла позу супруги Индры, ту, что дарует детей. Сарасвати легла на грудь Бхавани; она больше не чувствовала висящих на ней нитей жемчуга; внутри нее, в основании спины, пробуждалась змея Кундалини, божественная энергия, дух творения, она поднималась в ней, пробуждала все ее тело.

– Я хочу еще одного сына.

Это было последнее, что произнес раджа, и они расслабились, забывшись друг в друге, не чувствуя сами себя…

Сарасвати проснулась на рассвете. Бхавани еще спал, завернувшись в покрывала. Он казался ей далеким, каким-то отсутствующим, похожим на Вишну, погруженного в сон на спине змея, олицетворяющего Вечность.

«Почему он хочет сына?» – подумала Сарасвати и устыдилась этой мысли. Она – женщина и должна стать матерью многих сыновей: дхарма. Как каждая индийская женщина, будь то неприкасаемая или брахманка. Но ее чрево сухо уже почти шесть лет! Она вспомнила об испытанном накануне наслаждении. Удалось ли ей приблизиться к совершенству Камы? А это счастье, когда они, вместе с раджей, казалось, достигли вечности, подобно изначальной божественной паре супругов, Шиве, и Шакти, слившихся настолько, что они не ощущали времени и стали одним целым, – не означает ли оно, что у нее появится прекрасный ребенок?

Время. Одно целое. Но ведь время никуда не делось, а целого не возникло. Бхавани спал отдельно от нее; что виделось ему в этом сне: войны и пушки, завистливый брат, сын, которого он хочет родить? И какие кошмары, какие желания не дают спать фиранги, особенно этому Мадеку, у которого такие светлые глаза и такое подозрительное оружие – пистолет? Имеют ли чужестранцы, прибывшие из-за нечистых вод, такое же право на ту частицу абсолютного, которую дарует блаженство?

Ей вдруг стало не по себе, захотелось погрузиться в полумрак храма Кришны, в аромат возжигаемых благовоний, в ритуал подношения цветов, в молитву.

Она смотрела на спящего раджу. Время от времени он вздрагивал: если бы эти движения совпадали с катаклизмами в этом мире, можно было бы сказать, что это Вишну вздрагивает во сне. Что толку думать теперь о Годхе, если фиранги уже пришли и нарушили его спокойствие? Вчерашнее предзнаменование в образе тигра, например… Как назвать это вздрагивание, этот трепет жизни? Время раздоров, время поиска горизонтов, время ожидания и тайной враждебности. Ушли в прошлое ритмы зимы, муссона, караванов и дождей; потому что явился фиранги Мадек со своими товарищами и посеял смятение.

Правда, в нем тоже есть искра любви. Но эта лихорадочность, эта беспрерывная подвижность, это неумение тихо дышать, это беспокойство, передающееся людям и предметам… Фиранги, чужестранец, новый человек. Этот человек думает только о завтрашнем дне, а не о настоящем мгновении.

«О Кундалини, змея Вечности, твоя кожа потрескалась и сморщилась, а я, Сарасвати, я попала в разлом времен».

Бхавани вздрогнул. Это его раны. Она поправила сползшее покрывало. Ветер принес в бассейн маленький голубой цветок, увядающий в лучах восходящего солнца. Он несколько секунд продержался на поверхности, а потом затерялся в водопаде. Мгновение ушло и больше никогда не вернется. Как и вчерашние мгновения: блаженство вдвоем с раджей и та минута, когда она необдуманно сказала фиранги Мадеку: «Во имя любви».