Текст книги "Набоб"
Автор книги: Ирэн Фрэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)
ГЛАВА XXVI
Дели
Декабрь 1772 года
Страна Могола разочаровала Мадека своим однообразием. Почему-то он представлял ее себе цветущей плодородной землей, а увидел скучную пустынную равнину с редкими купами деревьев, рыжими болотами и жалкими соломенными лачугами крестьян. Мадек начал жалеть о том, что уехал из Бха-ратпура. Прошло уже двенадцать дней с тех пор, как он покинул страну. Рана на руке понемногу заживала; дорога была спокойной и монотонной. Ни жары, ни пыли, наилучшее время года для путешествия. Но все равно Мадек был мрачен.
Утром двенадцатого дня вдали показались красноватые купола минаретов.
– Дели, Рим Востока! – воскликнул Керскао.
– А по-моему, это похоже на военный лагерь, – буркнул Мадек. – Посмотри на городские стены. А крыши за ними напоминают походные палатки. Обычный лагерь, только из камня.
– Ты еще увидишь, какие там есть чудеса, – сказал Керскао. – Об этом говорят все путешественники. Сказочный базар, великолепные мечети, крепость, висячие сады, во дворце Могола – трон с двумя павлинами из драгоценных камней и золота, потолки, отделанные серебром. Этот город стар, как мир. Это семь городов, да, семь городов, построенных друг над другом. Первым здесь поселился Индра, бог неба…
– В этом городе нет ничего индийского, – прервал его Мадек. – Избавь меня от россказней путешественников, Керскао. Меня интересует только Могол.
Он обернулся, чтобы взглянуть на Корантена. Было заметно, что слон устал. У него был грустный вид, как будто его одолевали тяжелые думы. «Может, и правда, слоны предчувствуют зло, как говорят индийцы», – подумал Мадек. Корантен явно утратил свои игривые манеры. Эта страна не нравилась ему.
– Не по душе мне эти места, – объявил Мадек своему спутнику. – Нет, правда, этот город совершенно меня не трогает.
– Все могольские города похожи друг на друга. Минареты, красные стены… Агра такая же.
Сидящий на коне Мадек внутренне напрягся.
– В Агре, Керскао, есть Тадж!
Мадек злился на себя. Он понимал, что неправ. Он знал, что каждый город неповторим и своеобразен. Разве можно перепутать тропически вялый Пондишери и тлетворную, но великолепную Калькутту, хотя стоят они на берегу одного и того же океана? А северным городам, Лакхнау, Лахору присуще персидское очарование куртизанок, таких как Мумтаз, но у них не было ничего общего со скалистой горделивостью раджпутских городов.
Мумтаз словно почувствовала, что Мадек подумал о ней. Она высунулась из повозки и, увидев огромный минарет, радостно закричала:
– Кутб Минар, Мадек-джи, Кутб Минар!
Она сияла. Это была ее страна; здесь все было мусульманским. Полюс Веры считался самым высоким минаретом. Мадек вспомнил, что Дели построен на костях раджпутских героев, предков людей, которые верят астрологам и поклоняются миллионам богов. Здесь была побеждена Индия храмов и танцующих божеств. Но ее победитель теперь и сам близок к смерти.
Увидев неподалеку разрушенный караван-сарай, Мадек решил сделать здесь привал и приказал остановиться. Солдаты бросились к колодцу, а женщины вылезали из повозок и стали приводить себя в порядок. А Мадек тем временем спрыгнул с коня и взобрался на остатки стен. Это была старая привычка путешественника и солдата – прежде чем войти в чужую страну, окинуть ее взглядом сверху. Но на этой полупустынной равнине ему еще ни разу не представилось такой возможности.
Земля вокруг была красной. Городская зубчатая стена тоже охристо-красного цвета, местами была разрушена. Мадек понял, что здесь побывали пушки и боевые слоны. За стеной картина была не менее грустная: обветшавшие дворцы и мавзолеи, одичавшие сады. Крепость Могола тоже приводила в уныние.
На заре следующего дня к Мадеку явился главнокомандующий армии Могола по имени Нагеф-хан. Это был человек приятной наружности, с ухоженной бородой и хитрой улыбкой. Он умело уклонился от всех вопросов, связанных с международной политикой, и свел весь разговор к одной-единственной теме – к ритуалу въезда в Дели набоба Мадека. К величайшему удивлению Мадека ритуал должен был продлиться три дня. Через несколько часов переговоров Мадек задумался: уж не насмехается ли над ним этот главнокомандующий?
Потомки Моголов не только сохранили, но и развили свою легендарную любовь к церемониалам. В этом Мадек убедился на следующий же день. Сначала ему показалось, что это обычная индийская церемония с позолоченными тюрбанами, султанами, драгоценными камнями, слонами, конями, музыкантами и танцовщицами. Знаменитые могольские вельможи прибыли в полном составе. Но зато все они, рузиндары, мансебдары, омра, панчазары, дуаздех хазари, Жемчужины Славы, Столпы Империи, двигались за кортежем Мадека со своими музыкантами, флагами, солдатами в кольчугах и с мушкетами. Казалось, что процессии не будет конца.
Впрочем, в первые часы Мадек испытывал восторг триумфатора. Рядом со знаменем Могола развевался его новый стяг набоба и бело-золотое полотнище французского флага, на котором он приказал вышить изображение своего любимого Корантена. Отовсюду сбегались толпы людей, которые вопили, танцевали и пели. Наконец-то Дели показал, что он – живой город, а не пустыня.
Процессия шла по улицам – мимо мавзолеев, дворцов, минаретов и мечетей. Иногда между фасадами домов мелькала крепость Могола. Процессия направлялась было прямо к ней, но в последний момент воскурители благовоний и слуги с опахалами, шедшие впереди кортежа, поворачивали вправо или влево, как бы повинуясь некоему капризу.
И так за целое утро кортеж сделал пять кругов, двигаясь как бы наугад, навстречу новым толпам, новым мавзолеям, и даже после полудня не добрался до стены, окружающей крепость Могола. Мадек старался не показывать своего раздражения. Он бросил яростный взгляд на Нагеф-хана, чей слон шел вровень с его слоном. Он чувствовал, что не нравится главнокомандующему. Возможно, из-за Корантена. Нагеф-хан бросал на него злобные взгляды, на которые, впрочем, Корантен отвечал тем же.
Время от времени трубы захлебывались, приветственные крики начинали ослабевать, сквозь дым благовоний прорывались запахи жареного мяса и рыбных котлет. Потом всеобщее ликование и веселье опять набирали силу. Дели постоянно удивлял, противоречил сам себе, крутился вокруг себя самого. Моголам ни до чего не было дела, они были в восторге от этого абсурдного движения по лабиринту и упорно старались скрыть от Мадека свое невероятное сокровище, дворец Могола.
Целых два дня он так и кружил по Дели, злясь, отчаиваясь, но при этом не говоря ни слова. С наступлением вечера моголы провожали его в лагерь, а сами обосновывались неподалеку со своими животными, как бы желая еще понаблюдать за ним. Мадек не смог заснуть. Утром, одуревший, он вновь принял участие в процессии; он уже не понимал, нужно ли разделять эту всеобщую радость или следует показать свое недовольство. Он уже ненавидел и Нагеф-хана, и всю эту процессию, и Дели и сравнивал толпу с механической машиной, которая сама заводится при приближении разукрашенного слона.
Утром третьего дня Нагеф-хан, почувствовав, что Мадек готов взорваться, жестом пригласил его на широкую дорогу. Справа и слева тянулся огромный делийский базар, чаук в полном смысле этого слова, рынок из рынков. Он был известен всему Востоку, от Кантона до Константинополя, от китайских караванных путей до побережья Йемена. На прилавках лежали самые обычные товары, но за решетчатыми деревянными ширмами скрывались настоящие тайные чудеса глубинной Азии, доставленные опасными, недоступными непосвященным в тонкости торговли путями, через степи Татарии, через ущелья Тибета, через джунгли Непала, через еще неизведанные страны. Только делийские дельцы, сидящие за этими ширмами, знают об этих путях и потому носят почетное имя Хозяев Торговли. И все эти нефритовые и шелковые короли вышли из своих контор на балконы, чтобы приветствовать Мадека.
– Приготовься, набоб Мадек, – сказал Нагеф-хан. – Скоро ты войдешь в чертоги Властелина Мира, всеобщего владыки, под тенью которого, как под защитным зонтом, почиет в мире все человечество.
Он перечислял титулы Могола механически, безо всякого выражения. В его голосе проскальзывали и ненависть, и зависть; было очевидно, что он и сам не прочь предложить свою тень человечеству и с удовольствием заменил бы своего хозяина, дабы исполнить эту августейшую задачу.
Мадек вздрогнул. По толпе пробежал знакомый трепет. Значит, Нагеф-хан не солгал: апофеоз близок. Внезапно толпа расступилась, и Мадек оказался на большой площади. Перед ним была гигантская красная крепость с круглыми башнями высотой не менее тридцати футов. Это одновременно ужасало и вызывало восхищение.
– Войдем же! – воскликнул Нагеф-хан. – Великий Могол ожидает тебя, набоб Мадек!
Сердце Мадека ликовало. Казалось, сознание покидает его.
– Лахорские ворота! – объявил Нагеф-хан и дал знак спешиться.
Вот он, город в городе, сердце Империи Могола. Власть была совсем близко. Но, в отличие от Дели, который волновался тридцатью футами ниже, крепость казалась необитаемой, и ничто вокруг не напоминало тех великолепных картин, которые описывал Керскао. Существовали ли они когда-нибудь в действительности? Богатство бежало из города. Как брошенный феями сказочный дворец, жилище Могола было пустым, каковым никогда не казалась крепость Годха. Власть тоже ушла отсюда, хуже того: возможно, ушел и тот дух, который создает власть.
Внезапно забили барабаны.
– Нахарахана, – объявил Нагеф-хан.
Это были музыкальные ворота. Они быстрым шагом миновали их и оказались в саду, в глубине которого виднелся вход в большой зал с несколькими рядами колонн, обтянутых красной тканью.
– Диван-и-Ам, набоб Мадек… Именно здесь тебе предстоит приветствовать тень Бога.
Мадек задрожал. В висках у него застучало. Глаза заволокла пелена. Тем не менее он уверенным шагом направился к трону Великого Могола, сжимая в руке золотые рупии, которые, по обычаю, должен был ему преподнести.
Навстречу Мадеку вышел старик с жезлом в руке. Он встал с ним рядом и обратился к сидевшей на плетеном бамбуковом троне фигуре в шелковой одежде:
– Приветствую тебя, Царь царей, Победитель мира, Владыка Вселенной!
«А где же трон с павлинами? Где потолки, отделанные серебром? Где же чудеса, о которых говорил Керскао?» – подумал Мадек и в этот момент получил тычок в спину.
– Подойди! Поприветствуй! – велел старик.
Мадек выполнил указание.
– Теперь поднеси свой назар!
Мадек протянул свои золотые рупии на муслиновом платке. Холеная рука императора схватила их и пересчитала. Тогда старик взял Мадека за плечи и заставил его выйти в сад. Могольские вельможи вышли вперед и заслонили от него императора. Мадек так и не разглядел его лица. Потом Мадека опять заставили кланяться, пока мимо проходили омрахи, Опоры Неба, Столпы Империи в своих шуршащих одеждах, презрительно наступая ему на ноги. Наконец приветствия закончились. Вельможи опять встали рядом с Мадеком. Слуги принесли подушки. Все сели.
На протяжении часа Могол молчал. Время от времени он щелкал пальцами, и грязные слуги мгновенно бросались выполнять его прихоть. Сначала был устроен парад кавалерии, нелепый в этом чахлом саду. Лошади гадили прямо на мрамор; одна из них лягнула слугу, что весьма развеселило присутствующих. После этого Могол захотел посмотреть бой специально обученных газелей, но через четверть часа это ему надоело. Тогда он велел принести выпотрошенные трупы баранов и стал вонзать в них ножи. Стражники переворачивали перед ним туши животных, располагая их в разных позициях. Каждый раз, когда он вытаскивал лезвие из плоти, вельможи хором восклицали:
– Чудеса, чудеса! Он творит чудеса!
Наконец Могол решил заговорить. Он с отвращением оттолкнул кровоточащие туши баранов, поправил складки одежды и, откинувшись на спинку трона, объявил:
– Приблизься, набоб!
– Чудеса! Он говорит чудесно! – заусердствовали придворные.
Мадек вышел вперед. Могол продолжал гнусавым голосом:
– Приблизься, Солнце моего сердца, Герой моей империи, Мадек, Набоб, Мадек, Бахадур, Всегда-готовый-к-сражениям, Мой Боевой Командир, Мадек, Баши, Третий-после-моего-Визиря!
Мадек подстроил ритм своих шагов к ритму, в котором император перечислял его титулы, так что оказался рядом с троном, как раз когда закончилось перечисление. Это произвело впечатление. Ему милостиво улыбнулись.
– Я, Шах Алам, потомок Тамерлана, Царь Царей, Покоритель Мира, Владыка Вселенной, объявляю тебя набобом высшей касты. Ты мой слуга, вот твоя печать, твой патент, возьми эту золотую одежду, этот тюрбан, этот султан, этот пояс…
Мадеку едва хватило времени, чтобы рассмотреть Могола. Это был пожилой человек; у него был колчан и сабля, но умел он обращаться с ними? От его холеных рук сильно пахло женскими духами… Эти руки потянулись к Мадеку, влажные пальцы коснулись его лба. Мадек хотел поднять глаза, но не успел. Слуги обхватили его и обернули какой-то тканью. Как же он мог забыть? Это, наверное, и есть халат, традиционная шитая золотом одежда. Такую же носил раджа Годха. Мадек глубоко вздохнул и надел тюрбан, а потом султан, поданный каким-то вельможей. Император кивнул и указал ему на коня:
– Это тоже тебе!
– Чудеса! Он творит чудеса! – затянули придворные.
Внезапно Могол встал. Завывание мгновенно прекратилось.
Он отстегнул свою саблю и прикрепил ее к поясу Мадека.
Нагеф-хан побледнел, но сразу же первым заголосил:
– Чудеса… Он творит чудеса…
Потом император повернулся к офицерам Мадека и стал раздавать им золотые платья и султаны с драгоценными камнями. Керскао был в восторге от новой парчовой одежды.
Отбросив все условности, Мадек попытался снова приблизиться к Моголу:
– Господин… Франция… Военные планы…
Император улыбнулся:
– Не беспокойся о благодарностях.
– Но…
– Все в свое время, – прервал его Нагеф-хан.
Церемония продолжалась еще четверть часа. Всех офицеров Мадека переодели в роскошные платья. Им пришлось еще десять раз согнуться в поклонах на потертом ковре, потом им предложили прогуляться по саду. Тем временем император потребовал принести еще одного мертвого барана и долго кромсал его плоть.
Внезапно он бросил взгляд на стоящее рядом красивое здание.
– Сераль, – прошептал Керскао.
Он угадал. Евнухи будто только и ждали этого взгляда.
– Приготовьте моих женщин, – сказал Могол.
– Чудеса! – закивали придворные.
Мадек понял, что сегодня император не расположен обсуждать серьезные проблемы.
Страж с жезлом подошел к французам и объявил:
– Прием окончен. Уходите.
Их вывели через другие ворота.
Едва они вышли из крепости, мир вновь наполнился звуками. К кортежу присоединились новый паланкин и военный оркестр. Эти новые почести не понравились Мадеку, но они произвели должное впечатление на толпу, и она стала кричать еще громче…
Мадек выпятил грудь. Как в лучшие дни своей молодости, он был преисполнен решимости вывести императора из состояния бездействия, как этого требуют Шевалье, Визаж, Сен-Фрэ… А что бы сказала Сарасвати, если бы узнала, какой у него теперь титул? Набоб высшей касты, бахадур, баши… Впервые за последние шесть лет ему захотелось увидеть ее. Это было, конечно, желание отыграться. Она, претендовавшая на то, чтобы вести войну, не сделала ничего, кроме того, что могла сделать любая женщина: вышла замуж. Он вспомнил ее слова: «Запомни, Мадек, в этом мире существуют две расы: мужчины и женщины!» Конечно! И война – это мужское дело. Сама того не подозревая, Сарасвати толкнула его на путь, ведущий к славе и величию. В этот вечер Мадек пожелал остаться один в своем шатре, чтобы разобраться в своих чувствах.
Он понял, что наконец избавился от комплекса неполноценности, порожденного его низким происхождением, что теперь не он будет зависеть от людей и обстоятельств, а они от него. Ведь за ним стоит нация, Франция, которая, возможно, теперь помолвлена с Индией.
Он не мог описать это новое состояние. Может быть, это и есть История, о которой упоминал Шевалье? Пока это был чуждый ему язык. Тем не менее ощущение было настолько сильным и ошеломляющим, что Мадек решил теперь записывать все, что с ним происходит, и то, что осталось в прошлом. Но сейчас важно было записать события сегодняшнего дня.
Мадек присел на корточки на ковре и впервые в жизни начал корпеть над текстом, который не представлял собой ни военный договор, ни финансовое соглашение. Он перечислил свои титулы, полученные подарки, скупые слова Могола. Перечитав все это, он понял, что не отразил самого главного: того странного впечатления, которое не покидало его весь этот день. Он долго не мог подобрать нужные слова. После целого часа мучительных размышлений он написал наконец фразу, которая его удовлетворила: «Думая теперь о величии, в котором я сейчас пребываю, я с трудом могу поверить, что все это не сон».
ГЛАВА XXVII
Диг – Дели. Год 4873-й Калиюги
Декабрь 1772-го – январь 1773 года
Известие о приеме, оказанном Мадеку в Дели, распространилось по Индии с невероятной быстротой. Он был первым фиранги, который изменил своему богатому и могущественному хозяину и встал под знамена императора, не значившего ничего или почти ничего.
Верный договоренности, Визаж сообщил Сарасвати о том, какое впечатление это событие произвело в Шандернагоре и даже в самой Франции. Ходили слухи, что отдельные франци и португальские монастыри один за другим просили у набоба покровительства, и поговаривали, что в самом Версале обсуждают удивительную эпопею его жизни. Сарасвати слушала молча. Она не гонялась за новостями, новости сами находили ее. Визаж теперь полностью находился в ее власти. Вот и он не устоял перед ее чарами. Старый лекарь с нетерпением ждал писем из Шандернагора, потому что они давали повод еще раз увидеть царицу, проникнуть в ее покои, впитать в себя запах ее духов.
Сегодня Сарасвати сама позвала его к себе. И вот он, обычно такой сдержанный и спокойный, на глазах у всех бросился бежать по галереям дворца, задыхаясь, сияя, не боясь обнаружить свою тревогу и свою страсть.
Едва переступив порог ее покоев, Визаж понял, что случилось что-то серьезное. Может быть, началась война?
– Возьми себе подушку, Визаж, – сказала Сарасвати, жестом предложив ему сесть на ковер. – Я знаю, что ты не получал писем из Шандернагора. На этот раз я сама хочу отправить послание.
Сарасвати протянула ему кулек с бетелем, и он заметил, что у нее дрожат руки.
– Визаж… Джаты хотят напасть на земли Могола.
– Мадек уже однажды разбил их. Они и теперь проиграют, – невозмутимо ответил он.
– Джаты, – повторила она. – Вместе с маратхами! Двести пятьдесят тысяч человек…
Визаж побледнел:
– Не позволяй этого. Угроонг не пойдет против твоей воли…
– Не рассчитывай на это, – жестко сказала она.
Визажа охватил гнев. Он вдруг почувствовал к ней отвращение.
– Тогда, царица, я больше не на твоей стороне! Я уезжаю. Я не могу оставаться в лагере, в котором хладнокровно готовятся погубить Мадека!
Он собирался встать, но она остановила его одной фразой:
– На это я и надеялась!
– Что? Что же я такого сделал, что ты захотела прогнать меня?
Она не ответила.
– Что за месть у тебя на уме, царица? – продолжал он. – Какое зло причинил тебе Мадек? Двести пятьдесят тысяч человек против Дели! У Мадека нет и шестидесяти тысяч, включая солдат Могола…
– А ну-ка сбавь тон, лекарь! Сбавь тон сейчас же, а не то я прикажу сварить тебя живьем! – Она заговорила вдруг хриплым, сдавленным голосом. – Учти, что я мщу только за смерть моего сына! Почему меня должна тревожить судьба Мадека? Дхарма! Джаты нападут. Скажи мне спасибо, что я предупредила тебя об этом.
– Тогда я уезжаю.
– И уезжай! Я не собираюсь тебя задерживать. Я даже не выдам никому твоих намерений!
Но Визаж не дал сбить себя с толку.
– Если ты согласна отпустить меня, царица, значит, ты потребуешь что-то взамен.
– Ты догадлив, Визаж.
– Что же ты от меня хочешь?
– Угроонг должен жить.
– Но он жив только благодаря тебе. А ты – благодаря ему. Благодаря его оружию.
– Я в это не верю.
– А я уверен. Мои порошки здесь не при чем…
– Вот именно, порошки. Если ты уедешь…
– Так вот что тебе надо! – рассмеялся Визаж.
Сарасвати сняла с головы покрывало и положила свою руку на руку Визажа:
– Лекарь, ты чем-то похож на Мадека. – Теперь она говорила по-французски. – У тебя такая же светлая кожа, как у него, и такие же светлые глаза. Я давно должна была умереть. Что мы такое, Угрюм и я, в этой умирающей Индии? Просто плесень, поселившаяся на трупе. Угрюм устал. Он больше не думает ни о чем, кроме спасения своей души. Он опять призвал Венделя, осыпает его рупиями в обмен на отпущение грехов. Так что, Угрюм не станет участвовать в этой войне.
– Как? Но ты только что сказала мне…
– Но это не означает, что он не одобряет ее. Просто Угрюм не хочет сам ничего затевать против Могола, вот и все.
– А раджа джатов?
– Раджа возьмет наши войска и выступит в поход. Угрюм останется здесь.
– Значит, не я один остался верен Мадеку!
– Как видишь… Так за что ты ненавидишь меня?
– Я не могу ненавидеть тебя, царица!
– Оставим это. Если решил уезжать, поторопись. И отдай мне порошки.
– Порошки? Но кто будет давать их Угрюму?
Глаза Сарасвати гневно сверкнули:
– Послушай, лекарь, либо ты остаешься здесь, продолжаешь заботиться об Угрюме и бросаешь Мадека на произвол судьбы, либо уезжаешь и доверяешь мне свои лекарства! Выбирай! Тебе придется предать либо одного, либо другого. Либо Угрюма, либо Мадека.
Визаж застыл на месте. Его рука по-прежнему касалась ее руки. Сарасвати придвинулась к нему ближе и взяла обеими руками его голову:
– Ты кривой, лекарь, но ты красив. Ты честен…
Еще никогда он не ощущал так близко ее кожу, ее духи. Ему больше не хотелось уезжать.
– Отдай мне свои порошки, Визаж. Я думаю, так будет лучше.
…Час спустя Визаж и Сарасвати заперлись в одной из комнат ее покоев. Царице не потребовалось много времени, чтобы разобраться в порошках и эликсирах. Визаж хотел записать ей на кусочке пергамента дозировки, но она отказалась:
– Я все запомнила.
– Теперь спрячь этот чемоданчик в надежном месте. Никто, кроме тебя, не должен касаться его. Ты поняла, высокочтимая царица? Одной капли некоторых из этих эликсиров достаточно, чтобы вызвать мгновенную смерть. Человек даже не успеет ничего почувствовать.
– Я поняла. Ты уедешь на рассвете. Я велю приготовить для тебя коня и охранника. Никто ничего не заподозрит. Если что, скажешь, что едешь за травами, которые растут недалеко от границы, или хочешь поговорить со своим гуру.
– А Боженька? – вдруг спросил Визаж.
– Боженька? Ты думаешь, он захочет ехать к Мадеку вместе с тобой?
– Да. Он ведь тоже был вместе со мной и с Мадеком, когда…
Сарасвати закрыла ему рот рукой:
– Молчи. Я знаю. Так он тоже…
– Он тоже любит тебя, царица… И все-таки он уедет.
– Нет, Визаж. Он… любит меня, и поэтомуон уедет. Как и ты. Но постарайтесь остаться в живых. Пойдем, я отведу тебя к нему.
Они вышли в темный коридор. Остановившись у двери самой дальней комнаты, где Боженька целыми днями корпел над своими замысловатыми механизмами, Сарасвати сказала:
– Ты пойдешь к нему один и сам все объяснишь. Больше мы не увидимся. На рассвете вы должны покинуть город. Прощай.
Визаж посмотрел на нее, тяжело вздохнул и открыл дверь.
…После полуночи Сарасвати тайными ходами прошла в покои Угрюма. Благодаря Боженьке она легко открывала секретные замки и справлялась с защитными механизмами. Она нащупала последний деревянный затвор, и решетка мушарабии медленно заскользила в сторону. Лежавший на кушетке Угрюм вздрогнул и схватил кинжал.
– Это ты?.. – пробасил он и опять упал на подушки.
– Да. – Сарасвати склонилась над горящей на полу лампой.
– А где лекарь?
Ей нравилось мучить его.
– Что? Лекарь? Разве ты болен?
Он притянул ее к себе за край чоли и приставил ей к горлу кинжал:
– Не притворяйся, что не знаешь, где он. Мне нужны порошки!
– А разве тебе мало моей ваджры? – в ее глазах не было и намека на испуг.
– Ваджра! Не выдумывай, царица! Я знаю, что ты подкупила моих охранников… Но достаточно одного моего слова, и они убьют тебя. Ты давно шпионишь за мной! А теперь ты украла у меня лекаря.
– Замолчи, Угроонг!
Она лишь слегка повысила голос, и Угрюм мгновенно отвел от ее горла кинжал.
– Я боялся, что однажды ты похитишь у меня Визажа. Что ты с ним сделала? Ты же виделась с ним сегодня.
– Он уехал. Уехал к Мадеку.
– Я надеялся, что когда-нибудь ты придешь, чтобы…
– Тебе не на что надеяться в отношении меня.
– Я знаю! Ты холодная и жестокая женщина.
– Мы похожи друг на друга, Угроонг!
– Чудовище, чудовище… – прорычал он, стиснув голову ладонями.
– У тебя было достаточно горячих и нежных женщин. Их у тебя и сейчас хватает.
– Ты никогда не хотела меня. Я встречал тебя только на дорбарах, когда речь шла о войне. Или на полях сражений.
– А разве ты не обещал мне войну? Я ведь все еще не отомщена.
Угрюм уже не слушал ее.
– Мои порошки… Лекарь… Мне нужны мои порошки!
Она вынула из-под накидки чемоданчик Визажа. Угрюм от неожиданности открыл рот. Сарасвати рассмеялась. Она поняла, что победила.
– Порошки, царица… – пробормотал Угрюм. – Но ты же не сможешь их приготовить!
– Я не смогу?.. Бедный, бедный Угроонг! Плохо же тебе служат твои шпионы! Разве ты не знаешь, что я выучила французский? Я изучаю все, что хочу. Это правда, Угроонг, я обладаю ваджрой. И тебе еще многому надо поучиться у Индии. Ты так и остался фиранги, Угроонг, фиранги… – Она нараспев произносила это слово, поглаживая чемоданчик.
– Царица… Осторожно! Флаконы…
– Индия медлительна, Угроонг. Ты это знаешь. У меня много времени для мести и много времени для того, чтобы приготовить тебе порошки. Минута, год, два столетия – все это мгновения по сравнению с вечностью!
Сарасвати взяла узловатые пальцы Угрюма, вцепившиеся в край кушетки. Как сильно они изменились со дня их свадьбы! Теперь Угрюму трудно было даже надевать рукавицы. «Если он проживет еще шесть месяцев, царица, это будет только благодаря тебе. Благодаря тебе одной…» – говорил Визаж. Но надо было, чтобы он прожил шесть лет, а не шесть месяцев. К большой войне Индия будет готовиться медленно. И она, Сарасвати, тоже пока к ней не готова: она еще недостаточно состарилась.
– Послушай меня, Угроонг, прежде чем я дам тебе порошки. – Сарасвати подложила ему под спину подушки и помогла сесть на кушетке. – Раджа джатов – твой и мой господин – собирается напасть на Дели. Вместе с маратхами.
– Я знаю.
– Там, у Могола, находится Мадек.
Она почувствовала, как он вздрогнул:
– Какое мне дело до твоего Мадека? Ты что, опять его желаешь?
От ярости она чуть не швырнула в стену чемоданчик с эликсирами и порошками. Но сдержалась. Ставка в игре была слишком высока.
– Ты не пойдешь на эту войну.
– Это почему? Ты мерзкая женщина, шлюха, ты продаешь свое тело этому фиранги!
– Тебе, Угроонг, я себя не продавала! Ты купил меня, но я ничего тебе не дала. Ты старая свинья! Даже неприкасаемый тобой бы побрезговал.
Он попытался напустить на себя грозный вид, но у него не получилось.
– Порошки, Сарасвати! – Он впервые назвал ее по имени.
– Слушай меня. Если хочешь получить свое снадобье, завтра на дорбаре раджи ты откажешься участвовать в этой войне. Сошлешься на здоровье. Но пообещаешь дать ему пушки и людей.
– Мне нужна война, царица. Только она придает вкус моей жизни.
– Не лги себе. Единственное, что придает вкус твоей жизни, это я. Я ее единственная приправа и пикантность. И я тебе нужна.
Сарасвати достала из чемоданчика Визажа бутылочки и флаконы и начала готовить лекарства. Она чувствовала на себе взгляд мужа. Он любовался ею, ее плавными, изящными движениями. Ему даже было приятно, что сейчас рядом с ним находится не хмурый одноглазый Визаж, а эта красивая неприступная женщина. Сарасвати подала ему чашу с лекарством, он выпил его и умиротворенно вздохнул. Помолчав, он сказал:
– Я не понимаю, чего ты добиваешься, Сарасвати. Мадек был твоим любовником. Ты хочешь его смерти? Но зачем было так долго ждать? Теперь ему будет противостоять двести пятьдесят тысяч…
– Если сюда доберутся англичане, тебе конец, Угроонг. И мне тоже. Ты уже стар, ты не сможешь себя защитить… Поэтому нам нужен Мадек.
– Ты же хочешь погубить его.
– Нет! Послушай меня. Надо увести его от Могола. Надо, чтобы он перешел на службу к индийцам. Джаты, которым он изменил, не пожелают иметь с ним дела. А вот маратхи – вполне могут им заинтересоваться. Поэтому надо, чтобы он потерпел поражение в Дели. Государство Могола попадет в руки маратхов. Вместо того чтобы преследовать Мадека, они предложат ему стать их военачальником. Он примет это предложение. Тогда мы, индийцы, сможем отвоевать свои земли. Все восточные земли, которые попали в руки англичанам. И Бенгалию.
– Ты прекрасна, царица, – расхохотался Угрюм. – Прекрасна и сильна. Ты видишь дальше, чем я… Но Мадек побеждал в самых тяжелых сражениях.
– Мадек дрался всегда на открытой местности. На этот раз он будет находиться за стенами Дели. За стенами, понимаешь? Я знаю, что такое осада этого города. Я была еще ребенком, когда туда пришли афганцы… Но я до сих пор помню.
– Что ты понимаешь в войне? Ты же сама никогда не воевала…
– Он проиграет, Угроонг, потому что мы сообщим ему, что я умерла!
– Умерла! Как это?
– Да, умерла. Об этом будешь знать только ты. Вендель ведь сейчас во дворце, да?
– Да, – кивнул Угрюм.
– Позови его завтра в часовню. Там лежит тело женщины из высокой касты, она светлая, как я, и такого же роста. Скажи ему, что меня нашли мертвой. Видимо, отравили. Пусть он сразу же похоронит меня. На рассвете, понимаешь? В парке перед дворцом.
– А ты?
– Ты спрячешь меня здесь. И женишься на другой женщине. Я не выйду отсюда, пока не начнется война, пока Мадек навсегда не свяжет себя с Индией.
– А эти, твои? Как их…
– Саньяси… Ты что, не понимаешь? Это ведь они все готовят… Они не предадут. Ведь они служат Кали!
– А как об этом узнает Мадек?
– Лекарь. Утром, перед отъездом, Визаж наткнется на мой труп. Сначала, конечно, он будет молчать, но потом расскажет. В это время Мадек уже будет осажден в Дели.
Угрюм приподнялся на кушетке:
– Ты сильная. Но ты кое-кого не учла.
– Кого же?
– Венделя… Венделя. Это предатель. Он всюду сует нос.
– Ты припугнешь его.
– Он ничего не боится. Кто-то другой, видно, подмазывает его.
– Кто?
– Этого я не знаю. Мелкие раджи. Могол. Может быть, англичане.
– Вендель, – пробормотала она. – Вендель. Ладно, Угроонг, мы примем меры предосторожности.
Но он ее уже не слышал, Угрюм уснул.
* * *
На рассвете Боженька и Визаж встретились в конюшне. Они отвязали лошадей и собирались уже вывести их в поводу через сад, когда услышали голоса. Кто-то заунывно читал молитву.
