Текст книги "Набоб"
Автор книги: Ирэн Фрэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Шандернагор
ГЛАВА XVIII
Годх – Агра
Муссон 1764 года
Мадек не следил за временем; невозмутимый, спокойный, иногда даже радостный, он ехал по горным дорогам, не давая отдыха погонщику и своему маленькому слону. Солдаты держались от него на некотором расстоянии, не смея роптать, – они были счастливы, что остались живы после постигшей Годх катастрофы. Вокруг них бурлили реки, они постоянно увязали в грязи, но упорно продвигались вперед; осознание того, что они спаслись от неминуемой гибели, придавало им силы. По дороге не встретилось ни одной живой души; казалось, все горцы, кочевники, бродячие садху и даже животные где-то укрылись, чтобы насладиться муссоном. Мадек дремал в паланкине, иногда даже видел сны. Он хотел продлить пребывание в мире грез. Но брызги дождя и неуверенная поступь слона заставляли его вернуться в реальный мир. Он потягивался и кричал погонщику: «Когда мы наконец выйдем из этих чертовых гор! Поосторожнее здесь, в ущельях! Слону трудно идти. Ты не заметил следов всадников? Ты уверен, что хорошо знаешь дорогу в Агру?»
Агра, Агра – это имя не выходило из головы. Он оглядывался назад, убеждался, что солдаты следуют за ним, и опять впадал в это мечтательное состояние. Он заставил себя забыть все прошлое, которое не было связано с Агрой и обещаниями иезуита. Агра, его пристанище, место, где он сможет прийти в себя; здесь, в горах, Мадек предавался типичным мечтаниям моряка. Бросить якорь. Положить конец странствиям. Начать спокойную, оседлую жизнь. Покачивание на спине слона и шум дождя во многом способствовали этому непривычному настроению. Одежда начинала гнить, как это случалось во время плаваний. Уже несколько дней солдаты голодали, но Мадек не осмеливался больше просить погонщика достать еды из скудного запаса, остававшегося в мешках, притороченных к бокам слона. Погонщик упорно отказывался прикасаться к ним.
– Мадек-джи! Ты – командир, что значит моя жизнь по сравнению с твоей!
Мадек приписывал этот отказ кастовым предрассудкам и говорил:
– Моя жизнь связана с твоей, погонщик! Что я буду делать со слоном без твоей помощи? Я не смогу его вести!
Но погонщик твердил свое:
– Мадек-джи, ты – командир.
В своих фантазиях Мадек часто сравнивал себя с линяющей змеей, с ужом, который каждую весну меняет кожу; и то, что его весна уже кончилась, не имело никакого значения. «Муссон – единственное великое время года в Индии, – думал он, – вечное обновление, повторяющееся каждый год, пока ты жив, и в нем заложено все будущее счастье. Кемпер, Годх, Агра, – сейчас наступает мое третье рождение, и на этот раз оно будет благоприятным». Он высовывался из паланкина в тридцатый раз за день, смотрел на небо, пытаясь проникнуть взглядом за завесу опалового тумана и хрустальной воды. Вечером слон останавливался и засыпал, покорный и изможденный. Они находили уголок где-нибудь подле скалы, где можно было переждать несколько часов в промокших насквозь палатках. «Теперь моя радость будет спокойной, – говорил себе Мадек. – Я буду воевать без гнева и страсти. Я стану богатым и мудрым». И он погружался в сон, уверенный в том, что способен победить индийское безумие.
Однажды утром погонщик почувствовал себя плохо. Его тощее тело сотрясалось от кашля и лихорадки. Он опять отказался от пищи под предлогом того, что скоро они придут в Агру. И действительно, вечером, когда дождь кончился и наступил бледно-розовый час заката, Мадек увидел с холма большую долину.
– Погонщик! Смотри! – радостно воскликнул он.
Тот как-то странно улыбнулся и покачнулся.
– Погонщик!
Но было поздно. Погонщик потерял сознание и рухнул к ногам слона. Животное не сдвинулось с места, но издало тихий трубный звук. Погонщик умирал. Всю ночь Мадек держал его на руках, пытался согреть, растирая дрожащее тело. На рассвете погонщик протянул ему на ладони маленький амулет и прошептал:
– Да будет с тобой благоденствие, Мадек-джи. Возьми вот это. Да будет мудрость тебе защитой.
Это был потертый медный Ганеша с поднятым вверх хоботом, бог разбойников, писателей и обманщиков.
– Погонщик… – Мадек хотел было вернуть амулет, но увидел перед собой остекленевший взгляд.
Внезапно по долине разлилось солнце. Мадек устало поднялся и спрятал амулет в карман платья, где лежал бриллиант. Из ближайшей деревни донесся возглас, которым брахманы приветствуют солнце, свет, рождение нового дня.
«Я становлюсь таким же, как эти безумные индийцы, идолопоклонником, – подумал Мадек. – Должно быть, эта женщина меня заколдовала». Впервые после расставания он подумал о Сарасвати и поклялся, что это было в последний раз.
Теперь надо было решить, что делать со слоном. Мадека смущали его маленький рост, короткие ноги. Этот слон не соответствовал положению, которое Мадек собирался занять в Агре. Но новый слон стоил дорого, а Мадек не мог сейчас позволить себе большие траты. В конце концов он решил оставить этого слона до лучших времен и послал своих людей в ближайшую деревню нанять другого погонщика. Те притащили с собой тощего мужчину, который, по словам местных жителей, прекрасно разбирался в слонах.
– Что ты скажешь об этом животном? – спросил Мадек индийца, когда тот осмотрел слона.
– О, всемерно почитаемый господин, он еще молод, но я уверен, что это будет царственное животное!
– Молод? Как это? Сколько же ему лет?
– Я думаю, ему лет двенадцать-тринадцать; он еще подрастет. Посмотрите, какая у него грудь: он будет очень мощным. Это действительно царский слон, сын высшей слоновьей касты! – Мадек застыл от удивления; он не знал, что индийцы и слонов разделяют на касты. – И с чего ты это взял?
– Во-первых, это видно по его глазам, господин фиранги, по его круглым глазам, живым и ясным. Во-вторых, по розовым и белым пятнам на его ушах. По его длинному хвосту, который все же не касается земли. И более всего: по цвету его кожи!
Мадек пригляделся к слону. Ему казалось, что он просто серый, такой же, как другие слоны. Должно быть, у него был слишком рассеянный вид, потому что знаток слонов иронически заметил:
– Стало быть, ты не знаешь цены подарков, которые тебе подносят, фиранги?
Почувствовав в его тоне плохо скрываемое презрение, Мадек разозлился:
– Это вовсе не подарок. И вообще, какое тебе дело до моих подарков? Да, я – фиранги, и берегись моей сабли и мушкетов!
Он вытащил шпагу и помахал ею перед носом погонщика. Этот прием произвел желаемый эффект: индиец простерся перед Мадеком и запросил пощады.
– Ладно, – сказал Мадек. – Продолжай. – У него вдруг зашумело в ушах, ему показалось, что земля вздрогнула. Но это быстро прошло. Он вытер пот со лба и успокоился.
– Несомненно, этот слон – дар богов! – заговорил индиец. – У него по шесть когтей на каждой ноге, а это сулит благосостояние тому, кто им обладает.
– Счастье? – спросил Мадек.
– Нет, благосостояние, – повторил тот. – Впрочем, благосостояние приносит счастье! Правда, некоторые садху утверждают обратное, но они безумны! Однако… – индиец пощупал бока животного, – твоего слона плохо кормили! А это очень плохо для белого слона…
– Он вовсе не белый!
– Он белый, всемерно почитаемый господин, потому что он очень светлый.
Мадеку наскучили все эти подробности; он увидел в них очередное проявление неискоренимой привычки индийцев противоречить, придираться к мелочам, подразделять все на иерархии, дробить, доводя идею до абсурда; это было особенно характерно для торговцев, но и у Сарасвати он с сожалением отметил эту склонность.
– Ладно! Пусть будет так! Пусть он будет белым! А теперь скажи: сможешь ли ты заботиться об этом животном?
– Если ты станешь мне платить, высокочтимый господин! Но я должен предупредить тебя, что в прошлом году в нашей стране был голод.
– Я знаю это. Тебе заплатят!
– Поначалу слона следует откормить, высокочтимый господин. Каждый день ему надо готовить специальное блюдо: очищенное сливочное масло смешивают с коровьим молоком и маслом из зерен сезама, потом добавляют сахар и мелко порубленный чеснок… А потом…
– Что потом?
– Ах, господин… Дело в том, что белые слоны не едят то, что едят обычные животные, даже царственные. Ему следует давать самый сладкий сахарный тростник, самые мягкие бананы, лепешки из самой золотистой пшеницы и напитки с ароматом розовой воды и жасмина!
У Мадека опять зашумело в голове. Он устал, невероятно устал. В Агру, скорее в Агру; доехать до дома иезуита, отдохнуть, обрести покой.
– У него будет все, что надо! – сказал Мадек. – Хочешь служить у меня погонщиком белого слона?
Индиец засиял от счастья:
– Это слишком большая честь!
– Отвечай: ты согласен?
Погонщик простерся у ног Мадека:
– Я согласен, господин, я согласен!
– Как тебя зовут?
– Арджуна.
– Хорошо! Тогда поехали.
Мадек указал на слона.
– Не так скоро, господин, не так скоро! – воскликнул погонщик. – Слон должен привыкнуть ко мне. Он только что потерял своего хозяина и, наверное, скорбит о нем.
– Ладно, – пожал плечами Мадек и чуть покачнулся.
Опять головокружение и острая боль в желудке. Он не просто устал, он был болен, но старался не показать этого окружающим. Они должны думать, что все в порядке.
Арджуна битый час топтался возле слона, нежно гладил его, что-то бормотал ему на ухо, потом подолгу смотрел в его печальные умные глаза.
– Теперь мы можем ехать, – наконец сказал он Мадеку. – Я думаю, что это спокойное животное и оно будет мне подчиняться. Как его имя?
– Имя? – удивился Мадек. – Откуда я знаю его имя? Я не был его погонщиком!
– Хозяин царственного слона должен знать его имя! – не смог удержаться Арджуна.
На этот раз Мадек не возмутился. Колющая боль в желудке возобновилась, он видел все как в тумане. Ехать, надо ехать. Возможно, к нему подбирается смерть, слащавая, томная, предательская, как все в этой Индии. Неужели он умрет вдали от дома? Как давно он не вспоминал о родной Бретани!
– Его имя? – пробормотал он, как во сне. И вдруг уверенно произнес: – Его зовут Корантен!
– Ко-ран-тхен? – повторил погонщик. – Какое странное имя. Это имя бога? Твоего бога?
– Если хочешь… Это имя моей страны, она находится по другую сторону Черных Вод. Поехали!
Спустя несколько минут отряд двинулся в путь. Утро было ясным, солнце стояло высоко. Время от времени Арджуна оборачивался к Мадеку и, улыбаясь, говорил:
– Ко-ран-тхен, Ко-ран-тхен! Ах! Какой прекрасный слон выйдет из него года через три-четыре! Ко-ран-тхен, Ко-ран-тхен…
– Корантен, – бормотал Мадек. – Корантен…
«Вот так, – с грустью думал он, – я вернул себе кусочек Бретани. Несмотря на Индию. Несмотря на Годх. Несмотря на Сарасвати».
Имя Корантен вдруг вызвало в памяти имя матери Коран-тины-Манон, которую он считал уже умершей, и название родного города Кемпер-Корантен. Существует ли еще этот город, там, среди болот и полей? Да и вообще, существовало ли все это когда-нибудь? Майя, майя, иллюзия, как сказали бы индийцы. Нет ничего реального; ни здесь, ни там. Он никогда не испытывал ностальгии, во всяком случае, пока не испытывал; и если теперь ему придется выбирать между иллюзией там, в Бретани, и миражом здесь, в Индии, он снова – химера так химера! – выберет Индию, потому что еще не пресытился ее красочными призраками. Нет, пока у него нет желания вернуться домой. Есть только желание отдохнуть. Недолго, или, может быть, долго. А потом опять выбрать Индию. Но на этот раз Индию и порядок. После очередного приступа боли, более мучительного, чем предыдущие, он заснул, уткнувшись в подушку.
Они остановились в первой же деревне, чтобы похоронить старого погонщика. За несколько монет Мадек договорился, чтобы покойного сожгли сразу же, и отдал последние почести этому горемыке, благословившему его перед смертью. Он удивлялся, почему Арджуна так легко согласился ухаживать за слоном, который не принес удачи его предшественнику. И наконец пришел к выводу, что рвение обоих погонщиков объяснялось их почтением не к хозяину, а к самому слону, потому что это был слон высшей касты. В Годхе ему приходилось слышать, что белые слоны – это перевоплощения изначального слона Айраваты, который явился из яйца, снесенного птицей Брахмы! «Это слон, поддерживающий всю Вселенную, – говорила ему Сарасвати. – А белый слон похож на молоко Космоса». Тогда он посмеялся над ее словами: разве можно сравнивать слона с молоком, разве эти толстокожие животные бывают белыми? Она утверждала, что да. Он продолжал смеяться. Она обиделась, замолчала, замкнулась. И ему пришлось долго осыпать ее ласковыми словами, уговаривать не лишать его своего общения.
Отряд вышел на широкую дорогу, по которой двигался большой караван верблюдов. «Жизнь возрождается, – подумал Мадек. – Вот и караваны вернулись». Эта мысль успокоила его. Ему показалось, что она начисто зачеркнула Годх, смерть, катастрофу.
Он заснул, а проснулся уже у ворот Агры.
– Ты знаешь город? – спросил он погонщика.
– Немного… Через эти ворота мы попадем на рынок.
– Отвези меня в дом человека в черном платье!
– Но я не знаю, где живут священники фиранги.
– Тогда спустись и узнай! Поторапливайся!
Боль опять скрутила его, погонщик понял это по его глазам и поспешно спустился на землю. Вокруг слона и солдат уже собиралась толпа нищих. Припомнив свое приключение в Бенаресе, Мадек испугался, что среди них окажутся прокаженные, и строго-настрого запретил своим людям подавать милостыню. Впрочем, солдатам и нечего было подать, а нищие, увидев их изодранную одежду, не стали настаивать.
Арджуна долго не возвращался. «Я не знаю этого города, – думал Мадек. – Что я буду делать, если там больше нет иезуитов? И как управлять этим слоном? Если бы это была лошадь…» Он внимательно посмотрел на своего белого слона. Неужели это и впрямь царственный слон? А может быть, это предзнаменование? Он вдруг увидел слона глазами индийца, и это животное, которое еще сегодня утром казалось ему неказистым, коротконогим заморышем, превратилось в сокровище. «Нет, – подумал Мадек, – я никогда не расстанусь с Корантеном».
Наконец он заметил в толпе высокого сухощавого человека в черной сутане. Арджуна шел за ним следом.
– Добрый день, сын мой! – расплылся в улыбке священник. – Стало быть, ты вернулся в Агру…
– Добрый день, попик!
Отец Вендель пропустил эту грубость мимо ушей. Судя по всему, белый слон Мадека произвел на него впечатление. Он перестал улыбаться и, почтительно поклонившись, сказал:
– Добро пожаловать в Агру, дорогой Мадек, и да хранит тебя Господь! Можно ли мне сопровождать вас на этом слоне?
– Погонщик! Заставь слона пригнуться!
Арджуна исполнил приказ, но для того, чтобы впихнуть священника в паланкин, потребовалась помощь троих солдат.
Город стоял на холмах, и продвигаться по улицам, повторявшим их капризный рельеф, было нелегко. К тому же мостовые были сплошь в выбоинах, и Корантен начал уставать.
Мадек всю дорогу молчал. Спазмы в животе становились все сильнее, и ему стоило огромных усилий скрывать от иезуита свои страдания. Впрочем, отец Вендель догадался по лицу Мадека, что тот болен, и его глаза выдали чувство, мало похожее на сочувствие.
Наконец иезуит приказал погонщику остановиться перед красивыми деревянными воротами, обитыми железом, над которыми возвышался каменный крест.
– Прежде чем вступить в эту святую обитель, – сказал отец Вендель, – скажи мне, дорогой Мадек, чем я могу быть тебе полезен…
– Я хочу, чтобы ты подыскал мне жену, попик. Ты ведь обещал.
Войдя в дом, отец Вендель попытался увлечь Мадека в свою комнату, чтобы помолиться. Мадек категорически отказался и потребовал ванну.
Иезуит побледнел.
– Ванну! Но индийские обычаи развращают душу, сын мой! За ними всегда стоит дьявол!
– Оставь дьявола в покое! Я хочу ванну и не собираюсь жить, как вонючий пес!
– У меня нет ванн!
– Врешь. Ты тоже моешься и тоже пользуешься благовониями. Ты пахнешь не так, как пахнут европейцы в Индии.
Иезуит покраснел.
– Ступайте за мной, сын мой. Я покажу вам эти комнаты.
Когда отца Венделя в чем-то уличали, он сразу переставал спорить, но и не пытался оправдаться.
– Здесь коллеж, а там библиотека, – говорил иезуит, ведя Мадека через серые дворики и указывая на потрескавшиеся и покрытые плесенью постройки – ни мрамора, ни фонтанов, ни сада. – За работу! – разбудил он дремавших у двери слуг-подростков.
Мадек удивился, увидев, какая у них светлая кожа.
– Метисы? – спросил он.
– Французы, дорогой мой, франци, как здесь говорят! Я излагаю им учение Христа, а они в благодарность убираются в миссии.
– Стало быть, они не богаты?
– Эти не богаты. Зато другие…
По красноречивому жесту иезуита Мадек понял, что эти другие оказывают поддержку и услуги, во сто крат более ценные.
Священник угадал его мысли.
– Ах, Мадек! Мы, миссионеры, живем здесь в нищете. – Он повернулся в сторону часовни: – Взгляни на эту церковь… Когда-то ее венчала башня с тремя большими колоколами, которые подарил миссии Великий Могол Джахангир. Тогда – это было, кажется, году в 1620-м – император был почти готов принять христианство. Он окружил себя европейцами: врачами, купцами, архитекторами… Когда Джахангир умирал, он захотел получить последнее причастие, но евнухи не послали за нами в миссию. И он умер, так и не став христианином.
– Он был индуистом?
– Нет, сын мой. Мусульманином. Это, конечно, не так ужасно. Ведь у мусульман всего один бог, и они признают в Христе пророка. Однако и они осуждены на вечные муки! Сын Джахангира ненавидел нас, – продолжал иезуит. – Он разорил две наши миссии, в Дели и в Лахоре. Как видишь, и здесь все пришло в упадок: колокольню разрушили, колокола украли, за исключением самого большого, – его утащили джаты четыре года назад, когда грабили город. Меня тогда здесь не было.
– Но тогда джатов привел сюда Угрюм…
– Угрюм стал бы пользоваться колоколом как христианин.
– Это Угрюм-то христианин? Развратник, окруживший себя евнухами и бабами?
– Угрюм скоро вернется к Богу.
– Если не умрет раньше!
Иезуит странно улыбнулся:
– Доверимся Провидению, сын мой, пути Господни неисповедимы!
– Черт возьми!
– Сын мой, – продолжал Вендель, сложив руки на груди, – вот уже много месяцев я стараюсь убедить его присоединиться к нашей пастве, и думаю, я близок к успеху.
Отец Вендель остановился перед кельей, дверной проем которой был занавешен шторой. Он приподнял ее и сделал Мадеку знак войти первым. Мадек увидел колченогое бюро, пружинную кровать и на стене – старое распятие в португальском стиле.
– Так ты женишь меня, иезуит? – спросил он, прежде чем переступить порог кельи.
– На ком?
– Не прикидывайся простачком. Я хочу жениться на юной христианке, красивой и с хорошим приданым.
– Ты требуешь слишком многого, сын мой.
Отец Вендель закашлялся. В этот момент слуги принесли ванну и несколько кувшинов с чистой водой. Мадек взял у одного из них кувшин и начал жадно пить.
– Ну что, иезуит, долго мне ждать ответа? – спросил он, напившись. – Я очень устал.
– Во времена Могола Джахангира, как я тебе уже говорил, здесь поселилось около пятидесяти христианских семей. Они были надеждой нашей конгрегации…
– Не тяни, иезуит! Это франци. Я знаю.
– Сейчас здесь живут двадцать семей, среди них есть одна довольно богатая, где есть девушка на выданье. Ее отец ищет для нее доброго католика европейского происхождения.
– Она красива?
– Разумеется, разумеется, сын мой. Но тебе следует действовать решительно. Ведь могут найтись и другие претенденты на ее руку. Семья девушки находится под покровительством Могола.
– Но Могол нынче сам в бегах, – усмехнулся Мадек.
– Все меняется, Мадек, все меняется! Так будет не всегда! Маратхи, один из народов Декана, хотят восстановить его власть в Дели. Ходят слухи, что он скоро туда вернется.
– Ты думаешь, англичане ему позволят?
– Англичане слишком озабочены тем, чтобы удержать Бенгалию. А у французов есть только один способ вернуть себе Индию – восстановить власть Могола. Но для этого нам нужен военачальник. Если ты женишься на этой девушке и с помощью тестя сможешь завоевать доверие индийских банкиров и Могола, то могут сбыться твои самые невероятные мечты, Мадек!
– Англичане этого не допустят.
– Повторяю, у англичан другие заботы.
– В Годхе, например.
– Да упокоит Господь их души, сын мой.
Значит, Вендель знает. Кто же ему сообщил? Угрюм, конечно, или посланники Угрюма. Иезуит узнал о планах англичан еще весной, в Агре, а может быть, в Бенаресе… Передвижение английских войск не могло остаться незамеченным, тем более в разгар лета, когда они шли через выжженные равнины.
Мадек вспомнил послов Угрюма. Как же наивен он был, что не обратил внимания! А что, если это Угрюм, разгневанный отказом Сарасвати, затеял нападение на Годх, убийство Гопала? Нет, это невозможно. Угрюм ненавидит англичан. Но любовь, любовь! Желание обладать этой фантастической женщиной, восстановить свой престиж, славу, власть! Ради этого он способен на самое гнусное двурушничество, еще более дьявольское, чем двурушничество иезуита. У Мадека закружилась голова.
– Ты хочешь, чтобы я воевал, иезуит? Но с кем?
– Мне кажется, мы говорили о женитьбе?
– Война или женитьба… Тебя послушать, так это одно и то же. В этой стране все так запутано.
– Так ты хочешь упорядочить свою жизнь, сын мой? Но сначала нужно разбогатеть. В Индии женитьба стоит дорого, намного дороже, чем в Европе. Тебе следует поступить на службу к какому-нибудь радже или махарадже сборщиком налогов. Однажды ты уже блестяще справился с такой задачей. Я постараюсь найти для тебя такую должность, как только закончится сезон дождей. Потом, когда ты женишься…
– Довольно болтать, иезуит, – прервал его Мадек. – Сейчас у меня нет ничего и я сам ничто. Я умею только воевать. Ты думаешь, отец этой девушки согласится отдать ее за меня, поверив мне на слово?
– Этот человек доверяет мне и следует всем моим советам. К тому же он мечтает о том, чтобы у нас появился хороший командующий армией.
– А чем Угрюм не командующий армией?
– Противник силен, сын мой. Нам нужны большие армии. Действительно, есть Угрюм. Еще есть Сальвадор де Бурбон, франци, потомок искателей приключений, явившихся сюда два века назад. Он действительно Бурбон, говорю тебе, настоящий Бурбон, как и наш добрый король! Теперь будешь еще и ты, Мадек…
Иезуит попал в яблочко. Мадек покраснел от удовольствия.
– Подведем итог: чтобы жениться, я должен, во-первых, разбогатеть, во-вторых, поддерживать дело Могола, так?
– Разбогатев, сын мой, ты получишь девушку, потом звание, и наконец придет слава.
– Тогда я женюсь, иезуит, я женюсь. Но сначала покажи мне девушку.
Отец Вендель не ответил. А Мадек рухнул на постель и мгновенно уснул.
– Так я и знал, – пробормотал иезуит и вышел, не благословив его.
* * *
Мадек проспал пятнадцать часов подряд. Во сне он видел своего слона Корантена, резвящегося в садах Годха, причем шкура у него была ослепительно белой; голого отца Венделя, с непристойной улыбкой благословляющего нищих Агры; и Сарасвати в свадебном наряде. А надо всеми этими призраками парил Великий Могол в образе огромного пестрого дракона, увешанного попугаями и мокрыми крокодилами. Периодически император наклонялся к Мадеку и говорил замогильным голосом: «Я отдаю тебе девушку, которая находится под моим покровительством!», после чего удалялся в темный угол, а вместо него опять появлялись отец Вендель, Корантен и Сарасвати. Мадек протягивал к ней руки, но она ускользала. Мадек падал на землю, Могол помогал ему встать: «Я отдаю тебе девицу, которая находится под моим покровительством…» И все начиналось снова.
Мадека разбудил шум ливня. Перед сном он даже не принял ванну, не снял грязную одежду. Он осмотрелся – ни тазов, ни кувшинов с водой в келье не было. А ему так хотелось помыться, избавиться от этого дурного запаха, запаха европейца.
«Мои солдаты…» – пронеслось в голове. Он выглянул наружу и, увидев во дворе своих людей, успокоился. Они здесь, все в порядке. Раздевшись, Мадек вышел из кельи и несколько минут стоял под дождем. Потом вернулся и подумал, что хорошо бы переодеться во что-нибудь чистое. Но под рукой ничего подходящего не оказалось. Он взял свое грязное платье и сунул руку в правый карман. Там было пусто – ни бриллианта, ни амулета. Мадек стал лихорадочно ощупывать свое платье. Камень и амулет оказались в левом кармане, но он точно помнил, что положил их в правый.
– Чертов иезуит… Он обыскал меня, пока я спал.
Стащив с постели покрывало, Мадек разорвал его пополам и обернул тканью бедра. Схватив пистолет и шпагу, он вышел в таком виде во двор. Солдаты в изумлении уставились на своего командира. Но ему было все равно, какое впечатление он производит на окружающих. Мадека душил гнев. Ему хотелось сейчас только одного – схватить отца Венделя за шиворот и выпустить из него кишки.
– Ты ищешь иезуита? – догадался один из солдат. – Он пошел в часовню, исповедовать жителей Агры, а нам велел подождать.
Мадек решительно зашагал к часовне, ничуть не смущаясь своего внешнего вида. Он не чувствовал теперь себя смешным – ни голым, ни полуголым, ни в набедренной повязке. Сарасвати научила его любить свое тело.
Он бесшумно вошел в часовню и пристроился за столбом рядом с исповедальней. Через решетчатое окошечко Мадек увидел светловолосого мужчину, лет пятидесяти. Судя по перстням, сверкавшим на его пальцах, это был довольно богатый франци. Отца Венделя Мадек не разглядел.
– Вы просите слишком большие комиссионные, – говорил франци. – К тому же он может не согласиться продать мне камень за такую цену. Кроме того, бриллиант следовало бы поместить в оправу. Говорят, что бриллианты без оправы приносят несчастье.
– Вовсе нет, вовсе нет, – бормотал отец Вендель.
– Но все знают, что он явился из этого проклятого города! А раджу Годха убили.
– Тебя сейчас тоже убьют, иезуит, если ты немедленно не выйдешь ко мне! – грозно сказал Мадек.
Франци чуть было не упал в обморок.
– Выходи! Или я тебе голову снесу!
Побледневший отец Вендель открыл дверцу исповедальни и вышел:
– Вы, Мадек? Как вы посмели прийти сюда в таком виде?
– Заткнись, шпион!
Торговец упал к ногам Мадека и стал молить о пощаде.
– Пошел вон! – рявкнул Мадек и через секунду услышал быстро удаляющиеся шаги франци.
– Так-то тебе заплатила царица Годха, – пошел в атаку иезуит. – Бриллиант-то фальшивый.
Мадек едва держался на ногах. В ушах снова зашумело. «Не убивать отца Венделя, не убивать. Сейчас он мне очень нужен».
– Я понимаю хинди, попик! – Мадек направил на иезуита острие своей шпаги. – Торговец не хотел покупать мой камень, потому что он слишком дорогой! А ты требовал большие комиссионные. Интересно, для чего – чтобы накормить страждущих или чтобы купить новые колокола?
Вендель молчал.
– Ты женишь меня как можно скорее!
– Никто не женится без помолвки.
– Тогда устрой мне помолвку.
– Надо подождать.
«Он тянет время. Он хочет, чтобы я оказался в его власти», – подумал Мадек. И впервые понял, что болен. Серьезно болен… Разве не предсказывал ему это Вендель, когда они прощались под стенами Агры? Он предсказывал еще что-то, но Мадек не помнил…
– Иезуит, я добыл этот камень своей шпагой. Алмаз был огранен ювелирами Годха, лучшими мастерами в Индии. Когда ты рылся в моих карманах, ты понял, что я могу купить себе невесту прямо сейчас. Так иди же к ее отцу и договаривайся с ним! Ну, иди!
Вендель не двинулся с места.
– Катись, говорят тебе! – Острием шпаги Мадек распорол его сутану, обнажив тощий и грязный живот.
– Господи! – завопил Вендель, увидев на своей груди кровь. – Во имя твое я стану мучеником!
– Я тебя только поцарапал! А до настоящих мучеников тебе далеко… Давай! Иди, если не хочешь, чтобы я насадил тебя на шпагу!
– Дай мне отдышаться! Нужно сменить сутану… – залепетал иезуит.
– Незачем. Иди так!
Вендель не стал настаивать и, подобрав полы сутаны, выбежал из часовни.
Солдаты давно не видели Мадека в таком хорошем расположении духа. Мысль о том, что священник бегает по городу в разорванном платье и с царапиной на груди, доставляла ему удовольствие. Спустя два часа священник возвратился в сопровождении еще одного франци, мужчины лет шестидесяти с печальной физиономией. Эту печаль Мадек объяснил необходимостью выдать дочь замуж.
Отец Вендель, Мадек и господин Барбет, потомок старого французского рода, осевшего в Агре почти двести лет назад, прошли в библиотеку, где по всем правилам был составлен брачный договор. Господин Барбет, занимающийся торговлей зерном и тканями в городе Агра, обещает руку своей дочери Марии Анны, рожденной в Дели, господину Рене Мадеку, проживающему в доме иезуитов в ожидании того времени, когда судьба позволит ему приобрести добротный дом в том же городе. Отец невесты обязуется дать ей в приданое десять лакхов рупий, а господин Мадек в свою очередь, будучи искателем приключений, предлагает в качестве залога своей доброй воли бело-голубой бриллиант чистой воды, ограненный в мастерских Годха, который будет возвращен ему после заключения брака. Свадьбу назначили на следующий сезон муссона, дабы дать время господину Барбету подготовиться к столь серьезной церемонии, а Мадеку – сколотить состояние и добиться соответствующего новому положению поста.
Договор составили в трех экземплярах; Барбет расписался на хинди, Вендель – на латыни, а Мадек поставил крестик: после Годха он окончательно утратил навыки письма, которому учил его отец в Кемпер-Корантене. Не умея читать на латыни, он засомневался было в законности документа, но не подал вида, рассчитывая на страх отца Венделя, который явно не хотел получить еще одну царапину на животе. Впрочем, во время переговоров иезуит не имел возможности заподозрить Мадека в неграмотности и, похоже, был сильно удивлен, когда тот поставил вместо подписи маленький крестик.
– Дорогой Мадек, мне нужно будет научить вас писать, – сказал он.
Барбет же выглядел довольным, хотя и по-прежнему пребывал в меланхолии. «Если отец так грустит, значит, дочка просто очаровательна», – подумал Мадек.
– Сколько лет невесте? – спросил он.
– Двенадцать лет, Мадек-джи, – ответил Барбет.
В комнате повисла мертвая тишина.
– Это обычный для Индии возраст вступления в брак… – залепетал иезуит.
Мадек не моргнул глазом.
– Отлично. Стало быть, в следующий сезон дождей ей будет тринадцать. Когда я смогу ее увидеть?
Иезуит и Барбет изумленно переглянулись.
– Индийские обычаи требуют, чтобы жених не видел невесты вплоть до свадебной ночи… Даже христианский закон не может здесь ничего изменить!
Мадеку уже хотелось только одного: поскорее лечь в постель.
– Ладно, пусть будет так! – вздохнул он. – Я подожду. Мое почтение, господин Барбет, и храните как следует мой бриллиант! А ты, иезуит, прикажи постелить мне здесь, в библиотеке, потому что твоя комната слишком мала, а я люблю, чтобы было много воздуха!
