Текст книги "История религий. Том 1"

Автор книги: Иосиф Крывелев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

В первые десятилетия раскола основная масса старообрядцев-поповцев устремилась к расселению по двум направлениям: на Дон и в Черниговский край – в район Стародубья. Центром поповщины на Дону стала Чирская пустынь. Старообрядцы приняли там участие в крестьянско-казацком восстании Кондратия Булавина в 1707–1708 гг. После его поражения 2 тыс. старообрядцев во главе с И. Некрасовым переселились в Турцию. От стародубских старообрядцев часть отпочковалась и, перейдя польскую границу, основала свое поселение в местности Ветка на реке Сож.

И стародубские, и в особенности ветковские поповцы развернули активную промысловую и торговую деятельность. Вскоре ветковское поселение представляло собой 14 слобод с 30-тысячным населением. Царское самодержавие не могло примириться с существованием этого центра старообрядческой поповщины, тем более что большое количество его населения состояло из беглых крестьян, которые должны были во избежание соблазна для других быть возвращены их владельцам. В 1735 и 1764 гг. были предприняты военные походы против Ветки с целью разгона ее обитателей. После второй карательной экспедиции Ветка как центр старообрядчества перестала существовать.

После преследований и гонений, которые обрушили на старообрядчество государство и церковь, со второй половины 60-х годов XVIII в. установилась атмосфера относительной терпимости.

Старообрядчество было отнюдь не единственной религиозной формой, в которой выразился в рассматриваемый период социальный протест оппозиционных слоев русского общества. В XVII в. возникло на Руси сектантское движение, которое в последующие два столетия становится одним из примечательных явлений русской народной жизни. В общем его развитие выглядит примерно так. Сначала появилась секта, известная под именем хлыстовской, в дальнейшем от нее отделились скопчество и так называемое духовное христианство, последнее в свою очередь разделилось на духоборчество и молоканство. Наименование «хлысты» – это кличка, данная сектантам православным духовенством и основанная на том, что по их вероучению те или иные приверженцы секты являются «христами», живым воплощением Христа. Мы считаем возможным называть секту христовской, а ее членов – христами.

Основателем христовства считается костромской крестьянин Даниил Филиппович, в «пречистую плоть» которого в 1645 г. вселился сам Саваоф, спустившийся для того с неба на огненной колеснице в сопровождении ангелов и архангелов. Саваоф остался незыблемым и единственным, а сын его Христос продолжает перевоплощаться из одной человеческой оболочки в другую; первым таким его воплощением явился муромский крестьянин Иван Суслов. Конечно, где Христос, должны быть и апостолы, и Богородица – все они пребывают в живых человеческих образах. Скопческим Христом явился некий Кондратий Селиванов, основание духоборчеству положили Силуан Колесников и Илларион Побирохин (первый – Предтеча, второй – Христос), наконец, в качестве основоположника молоканства выступил Семен Уклеин. Проповедь каждого из перечисленных сектантских идеологов во многом совпадала с общим догматическим содержанием всего движения, но одновременно заключала в себе и свои специфические идеи.

Все движение в целом, как и позднейшие его ответвления, выражало критическое отношение к Священному писанию – от прямого отрицания до такого «духовного» толкования, которое было фактически равносильно отрицанию ⁴⁶. Даниил Филиппович, по преданию, вообще выбросил все священные книги в Волгу, провозгласив истинность только одной «Книги голубиной», каковой является «сам сударь дух святой». Духоборы в одном из своих важных вероисповедных документов – в «Записке, поданной духоборцами Екатеринославской губернии в 1791 году губернатору Каховскому» ⁴⁷ – не отрицали учения, изложенного в Библии, они лишь толковали его «духовно» (например, Отец-бог – память, Сын-бог – разум, Дух-бог – воля). Однако не все рассматриваемые секты придерживались такой «духовности» в своем вероучении. В христовских гимнах имеется, например, представление о том, как бог собственной персоной затирает и варит пиво, что ему помогает в этом «сама матушка» – Богородица, как херувимы и серафимы раздают угощение праведникам и т. д; христовский Саваоф живет в небесном дворце, Христос на седьмом небе имеет «грады, зелены сады, троны», у Богородицы – терем, прислуживающие ей девушки подносят «царице-матушке» яблоки на золотом блюде.

Духовное толкование библейских сюжетов особенно активно использовалось сектантами в вопросах, имеющих острое социальное звучание. Так, в «Записке, поданной духоборцами Екатеринославской губернии в 1791 году губернатору Каховскому» миф о Каине и Авеле истолковывается как аллегория существующего в мире противоречия между злом и добром. Каин олицетворяет плотское начало, связанное с материальными ценностями, с имуществом и богатством; Авель, наоборот, есть образ безгрешно-духовного, не загрязненного материальным и плотским началом, свободного от мирских благ, т. е. в житейском смысле нищего и убогого. Перед нами гальванизированный и неоднократно фигурировавший ранее в истории христианских ересей мотив возврата к порядкам раннего христианства, к осуждению богатства и возвеличиванию бедности. Одного лишь наличия этого мотива достаточно для определения социальной основы сект, о которых идет речь. В их идеологии выразился протест угнетенных, и прежде всего крестьянства, против существующего строя и церкви, составляющей неотъемлемый его институт.

Социальная оппозиция господствующему порядку и освящающей его церкви находила свое выражение и в отрицании установленных ими внешних норм религиозной жизни. Сектанты отвергали православное духовенство, церковное богослужение, культ креста, иконы, мощи, таинства. Формы практиковавшегося ими культа были различными по степени их сложности – от немногословной индивидуальной молитвы до многочасовых христовских радений с ритуальными хороводами, пением гимнов и т. д. Вопрос о «свальном грехе», происходившем якобы во время радений, остается до сих пор открытым. Нет сомнения в том, что православное духовенство возвело на своих противников немало напраслины; ни одного заслуживающего доверия свидетельства очевидца или участника таких эксцессов в литературе не существует. Отдельные явления такого рода, однако, не исключены, хотя в целом христы и близкие к ним сектантские группировки рассматривали аскетический образ жизни как один из устоев своего морального учения. В теории и практике скопчества требование аскетизма выразилось в наиболее крайней форме.

Со стороны властей секты XVII–XVIII вв. подвергались обычным в то время преследованиям. Помимо репрессий, применявшихся в отношении отдельных их деятелей, практиковались и массовые высылки всех членов сектантских общин в Сибирь и Закавказье.

«ПРАВОСЛАВИЕ, САМОДЕРЖАВИЕ И НАРОДНОСТЬ»

Со времен Петра церковью управлял Синод во главе с обер-прокурором – светским чиновником. В состав Синода входили некоторые местные епископы, созывавшиеся на заседания по специальному разрешению царя. Хотя все вопросы на этих заседаниях решались большинством голосов, однако последнее слово всегда принадлежало обер-прокурору, который в особо ответственных случаях передавал участникам обсуждения царское повеление, в соответствии с которым вопрос окончательно решался.

И формальным и фактическим главой церкви был царь. Первый том «Свода законов Российской империи», изданный в 30-х годах XIX в., содержал статью, которая гласила: «Император яко христианский государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, и блюститель правоверия и всякого в церкви святой благочиния» ⁴⁸. Царь являлся, таким образом, высшим авторитетом в вопросах не только церковного устройства, но и самой веры. Для православного человека вера была своего рода государственной повинностью, а вопрос о том, во что и как ему верить, в последней инстанции решался царем. Это было продолжением традиций византийского цезаре-папизма, воплощенных в специфических условиях новейшей истории России. Царь, по закону, должен был обязательно принадлежать к православной церкви, его благонадежность в этом отношении гарантировалась тем, что церемония коронации должна была начинаться с публичного прочтения им полного текста Символа веры ⁴⁹.

Сводом законов провозглашалось «первенствующее» и господствующее положение православной веры на территории Российской империи ⁵⁰. Вступление в эту веру всячески поощрялось, а выход из нее считался уголовным преступлением, причем карался не только отступивший от христианской веры православного или другого исповедания и вступивший в веру нехристианскую⁵¹, но и тот, кто способствовал такому отпадению ⁵², а также «совращению» из православного в иное христианское вероисповедание⁵³. Монопольное положение православной церкви не поколебалось и после того, как по указу 17 апреля 1905 г. гражданам России была предоставлена некоторая свобода в выборе религии.

Церковь располагала многочисленными кадрами белого и черного духовенства. В 1912 г. в Российской империи насчитывалось 110 472 человека приходского клира ⁵⁴; численность его обнаруживала тенденцию к росту – еще в 1905 г. она составляла 103 437 человек. В составе черного духовенства в 1912 г. насчитывалось 91 660 монахов и послушников обоего пола ⁵⁶. Монастыри владели огромными земельными угодьями, причем размеры этих владений непрерывно росли: в 1890 г. 697 монастырям принадлежало 496 308 десятин земли, а в 1905 г. только лишь в Европейской России за монастырями числилось уже 739 777 десятин. Один только Соловецкий монастырь владел в конце XIX в. «земельным наделом» в 66 000 десятин ⁵⁷. Доходы церкви составлялись также из других многообразных источников: производство и продажа свечей, всевозможные сборы, плата за требы и т. п. Помимо доходов, которые церковь получала сама, она еще имела внушительные дотации от государства по смете Синода. В общем это было мощное экономическое и политико-идеологическое учреждение, покровительствуемое буржуазно-помещичьим государством и служившее ему.

Православная церковь обладала громадными, предоставленными ей самодержавием средствами для поддержания влияния проповедуемой ею религии в массах. В ее руках находилась сеть церковноприходских школ и епархиальных училищ. В высших учебных заведениях одним из обязательных предметов было православное богословие. В армии и на флоте религиозную проповедь обеспечивали кадры военного и военно-морского духовенства. Печать в значительной мере находилась в руках духовной цензуры. В общем царское правительство предоставляло церкви широкие полномочия и возможности.

При содействии со стороны властей церковь вела активную миссионерскую деятельность по двумя разделам: внешнему и внутреннему (официальная терминология церкви). Внешнее миссионерство имело своей целью обращение в христианство «язычников» – мусульман, буддистов, шаманистов, а также евреев. Внутреннее миссионерство было направлено к вовлечению в лоно православной церкви приверженцев «инославных» христианских вероисповеданий, и в особенности сектантов, в том числе старообрядцев. В миссионерской работе среди иноверцев широко применялись методы подкупа. Так, кавказские горцы в 20-х годах XIX в., принимая православное крещение, получали в «подарок» десять аршин холста на душу. Известны случаи, когда некоторые из них крестились в связи с этим несколько раз. Что касается «внутренней миссии», то здесь больше применялись методы принуждения – телесные наказания упорствовавших в своих «забуждениях», тюремное заключение и т. д.

На протяжении большей части XIX в. определяющими явлениями всей социальной жизни в России были существование крепостного права и та классовая борьба, которая кипела вокруг него. Главным же идеологическим оплотом крепостного права была православная церковь. Царизм и возлагал на нее эту функцию, время от времени напоминая Синоду, а через него всему духовенству об обязанности стоять на страже покорности крестьян своим хозяевам, на страже неприкосновенности устоев крепостного права. Указ Павла I, изданный в январе 1797 г., обязал духовенство «утверждать духовных чад своих в спокойствии, послушании и добрых поступках», а Синод в свою очередь обратился к духовенству с указанием о том, что оно должно «всемерно стараться предусматривать и упреждать возмущения крестьян» ⁵⁸.

Главный идеолог церкви XIX в. митрополит московский и коломенский Филарет, вхожий в самые высокие правительственные сферы, вел активную борьбу против ликвидации крепостного права. В этих целях он мобилизовал авторитет святого Сергия Радонежского, приписывая последнему мнение о необходимости и богоугодности крепостнического строя; у раки Сергия в Троице-Сергиевой лавре по распоряжению митрополита служили молебны о предотвращении «поспешных» шагов в деле освобождения крестьян. И во всяком случае, настаивал Филарет, уж если никак нельзя обойтись без того – дать крепостным волю, а землю оставить в руках помещиков. Он пугал правительство: «При решительном отчуждении от помещиков земли, прежде их согласия… помещики не найдут ли себя стесненными в праве собственности?..» ⁵⁹

И все-таки Филарету пришлось принимать участие в деле, представлявшемся ему и церкви даже нехристианским. Царь Александр II счел, что никто лучше этого хитрого реакционного митрополита не сможет отредактировать манифест о ликвидации крепостного права. Филарет забраковал представленный проект и написал свой, который с некоторыми несущественными изменениями был принят. Мероприятие, по которому крестьянство было ограблено и обмануто, церковный сановник облек в форму ханжеских лицемерных фраз, придавших ему видимость благочестивого христианского дела ⁶⁰.

Акт «освобождения» и ограбления крестьян получил религиозное освящение и тем, что он провозглашался в церквах представителями духовенства, а оглашение это сопровождалось торжественным богослужением и проповедью на тему о великом христианском значении освобождения крестьян, о благородстве и братолюбии помещиков, согласившихся дать своим рабам свободу, о великом милосердии и мудрости, проявленных благочестивейшим и самодержавнейшим царем.

По мере того как с конца XIX в. стало развертываться рабочее движение, революционная борьба в деревне соединялась с ним в общий поток.

Перед церковью возникли новые задачи небывалых ранее масштабов и особой сложности, вытекавших из самого характера рабочего движения, его мощи и организованности. Старых, испытанных средств митрополита Филарета было уже недостаточно.

Еще в XIX в. официальной идеологией были провозглашены в качестве незыблемых основ Российского государства три принципа: «православие, самодержавие и народность». Важнейшим из них, имевшим непосредственное практическое значение, был принцип самодержавия, и именно к верности самодержавию призывала церковь всех русских людей.

Главной заботой церкви в сложившейся обстановке было найти те формы и методы проповеднической и прочей деятельности, которые дали бы ей возможность с наибольшей эффективностью помогать самодержавию и буржуазно-помещичьему строю устоять во все более разгоравшейся в стране борьбе.

Прежде всего требовалась максимальная интенсификация всех специфически церковных средств борьбы против все более обострявшегося крестьянского, а тем более рабочего движения. Это понимали и руководители церкви, и царь, и те буржуазно-помещичьи круги, которые находили в охранительной деятельности духовенства своего рода идеологическую страховку от революционных потрясений.

Материальные средства отпускались на эту деятельность во все более возраставших масштабах. Было предпринято строительство большого количества новых церквей, оно продолжалось в последние годы XIX в. и в первые десятилетия XX в. Усилилась проповедническая деятельность духовенства, причем она была актуализирована и связана с происходившими событиями; с церковных амвонов произносились политические речи, направленные против «смутьянов», «инородцев», которые мутят православный народ и бунтуют против установленной богом власти.

Помимо богослужебных проповедей имело значение в указанном плане усиление преподавания закона божьего в школах, чтение специальных курсов богословия в высших учебных заведениях. Главным содержанием религиозно-православной пропаганды к этому времени стало опровержение социалистического учения. Чтобы духовенство могло выполнять эту задачу, в духовных семинариях и академиях было введено преподавание специального курса «Разбор и опровержение социализма» ⁶¹.

Кроме проповедничества в церквах, а также в духовных и светских учебных заведениях церковь уже в начале века стала все более широко практиковать и другие формы воздействия на массы в контрреволюционном духе. Все большее распространение получали крестные ходы по различным случаям, сопровождавшиеся обычно оголтелой погромной агитацией, призывами к истреблению всех, выступающих против самодержавия. Нередко эти «благочестивые» мероприятия тут же переходили в массовые акты разнузданного насилия с убийствами и повальным грабежом.

Получил в это время новое и широкое распространение культ чудотворных икон и особенно культ святых, связанный с канонизацией новых, «воссиявших» на Руси угодников, с обретением и прославлением их мощей. Именно к этому времени относится канонизация Серафима Саровского, Феодосия Черниговского, Анны Кашинской, Дмитрия Ростовского, Иоасафа Белгородского. Не обходилось, правда, без скандальных провалов с мощами того или иного из вновь производимых в святые.

Когда была затеяна в 1903 г. канонизация Серафима Саровского, Тамбовский архиепископ Дмитрий доложил, что никаких нетленных мощей Серафима не обнаружено. Он был немедленно смещен, а на его место был назначен более покладистый архиерей Серафим, бывший гвардейский полковник, по-солдатски дисциплинированно отрапортовавший начальству все, что было приказано. Митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский) разъяснил, что мощи не должны быть обязательно нетленными. Признаком, по которому можно отличить святой скелет или его часть от обыкновенной трупной трухи, следовало считать то, что при мощах происходят чудеса, в особенности исцеление болящих ⁶². А сочинить любую басню о якобы происшедшем у того или иного гроба чуде было не так уж трудно.

Так, умерший в 1833 г. монах Саровской пустыни в Тамбовской губернии Серафим, в миру купец Прохор Мошнин, был канонизирован и фактически объявлен святым покровителем дома Романовых. С большой помпой, при непосредственном участии царя и царской семьи, в присутствии огромной массы войск, полиции и многотысячных толп «народа», согнанных из окрестных местностей, был разыгран спектакль с «прославлением» мощей новоявленного святого. Рекой лились проповеди о божественной сущности самодержавия, о благочестии их императорских величеств, о необходимости для простого народа беспрекословно повиноваться властям предержащим.

Церковь активизировала еще одну старую форму религиозного влияния на массы – культ юродивых, «старцев», «блаженных». Среди них были и психически больные, но чаще это были люди, эксплуатировавшие в свою пользу легковерных людей, с одной стороны, и фактическое покровительство церкви – с другой. Матренка-босоножка, странник Александр, разные «братцы» и «сестрицы», наконец, проходимцы по существу того же типа, но более высокого ранга – протоиерей Иоанн Кронштадтский и Григорий Распутин. Далеко не во всем их подвиги соответствовали нормам православного благочестия, но церковь смотрела на это сквозь пальцы, ибо в услугах этих людей она нуждалась в интересах наиболее успешного обслуживания сил реакции и царизма. К тому же нередко по своей реальной силе в существовавшей политической системе они превосходили церковь. Наиболее ярким примером служит «старец» Григорий Распутин, который пользовался безраздельным влиянием на царскую семью. Высшие иерархи православной церкви не смели перечить этому проходимцу, поскольку он был в состоянии сместить любого из них с занимаемого им поста. В течение ряда лет Распутин был хозяином в православной церкви ⁶³.

ЦЕРКОВЬ И РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ

В широчайших масштабах была развернута церковью пропаганда, направленная против революционного движения и социализма. Миллионными тиражами стали издаваться листовки и брошюры, характер которых виден уже из самих их заглавий: «Бога бойтесь, царя чтите», «Царское самодержавие, как создание русского государя и народа», «Против социал-демократии», «Кому нужно освободительное движение?», «О повиновении властям», «Царское самодержавие по образцу божьего вседержительства», «За веру, царя и отечество», «Неприкосновенность собственности», «Не слушай бунтаря!».

В 1901 г. духовенство стало инициатором первой организованной в России монархической партии «Русское собрание». Среди ее организаторов были харьковский архиепископ Арсений, могилевский епископ Стефан, елисаветградский епископ Феодосий, священник Восторгов. В дальнейшем «Собрание» получило название, более ясно выражавшее истинный смысл его целей и деятельности – «Русская монархическая партия», в которой осталось в неприкосновенности церковное руководящее ядро.

На протяжении 900-х годов в ходе революционных событий одна за другой возникали и вели свою реакционно-погромную деятельность такие снискавшие себе печальную славу организации, как «Союз русского народа», «Союз Михаила Архангела», «Союз истинно русских людей», и подобные им. Вместе с представителями родовитого дворянства, толстосумами-купцами и фабрикантами руководили этими организациями епископы и протоиереи, митрополиты и архимандриты. Было бы долго перечислять всю плеяду благочестивых реакционеров. Укажем только на несколько наиболее ярких фигур: Московский митрополит Владимир, Киевский митрополит Флавиан, Волынский архиепископ Антоний, уже упоминавшийся протоиерей Восторгов. Особо следует отметить деятельность популярного в те времена и оставившего заметный след в истории церковной контрреволюции протоиерея Сергиева, больше известного под именем Иоанна Кронштадского. В качестве одного из главных руководителей черносотенного «Союза русского народа» Иоанн Кронштадский, пользовавшийся особым благоволением царя Николая II, обеспечил «Союзу» непосредственное покровительство самого престола. А в 1905 г. свое благословение «Союзу русского народа» прислал не кто иной, как сам Константинопольский «Вселенский» патриарх Иоаким III.

Церковь была связана со всеми монархическими черносотенными партиями и союзами, но под ее непосредственным руководством действовала организация, именовавшаяся «Обществом хоругвеносцев»; она насчитывала около 8000 человек. Это была своего рода гвардия церковного черносотенства. В организовывавшихся союзах и партиях «хоругвеносцы» составляли наиболее активное отборное ядро.

Особое место в истории того времени заняло движение, известное по имени священника Георгия Гапона, – «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга». Его руководство в лице самого Гапона было связано непосредственно с департаментом полиции и не нуждалось в посредничестве церкви. Тем не менее весь дух гапоновской пропаганды, идеология движения, выражавшаяся в проповедях и других публичных выступлениях «отца Георгия», были окрашены церковно-религиозными тонами. История гапоновщины достаточно известна, так что мы можем здесь на ней подробно не останавливаться.

Накануне Кровавого воскресенья церковь выражала настороженность в отношении ожидавшихся событий и лишь предупреждала рабочих о необходимости во всех случаях оставаться верными царю. Еще 8 января орган Синода «Церковные ведомости» опубликовал передовую статью, в которой заклинали каждого: «Храни неизменно верность царю, зная, что на небе бог, а на земле царь – божий помазанник» ⁶⁴. А после того как по приказу божьего помазанника улицы Петербурга были залиты кровью рабочих, в широких масштабах развернулась церковная пропаганда, направленная к полному оправданию кровавой расправы царя с народом. Синод выпустил специальное «Послание по случаю беспорядков», которое было расклеено по всему Петербургу, а потом оглашалось во всех православных церквах Российской империи. В нем вся ответственность за происшедшее возлагалась на «домашних и иноземных злонамеренных врагов отечества» и выражалась скорбь по поводу того, какое тяжкое горе причинено венценосному вождю земли русской. Переживания и судьбы сотен семей, потерявших своих отцов и близких, не беспокоили руководителей церкви, больше всего их трогали предполагавшиеся «душевные страдания» Николая Кровавого ⁶⁵.

В дальнейшем церковь развернула бурную деятельность, направленную не только к словесной проповеднической защите существующего строя, но и к прямой организации кровавых расправ с революционными массами. Погромы обычно начинались крестным ходом, а во главе толп жаждавших крови черносотенцев духовные лица и «хоругвеносцы» несли иконы и хоругви, взятые из церквей специально для этого христианнейшего мероприятия. Может быть, наиболее крайним проявлением такой роли церковников была история того, как томский архиепископ Макарий с поднятым в руке крестом благословлял сожжение в городском театре запертых там нескольких сот рабочих, собравшихся на митинг.

После поражения революции 1905 г. церковь делала все от нее зависевшее, чтобы укрепить установившийся режим реакции, чтобы залечить морально-политические раны, которые были в ходе революции нанесены царизму. В эпоху реакции церковь оставалась столь же безраздельно преданной царизму и эксплуататорскому строю, какой была до революции.

Манифест 17 октября 1905 г. был встречен церковью неодобрительно. Повторялась, однако, история с манифестом об «освобождении» крестьян: как ни шла «царская милость» вразрез с тем, чему до сих пор учила церковь, теперь приходилось перестраиваться и превозносить новую царскую политику как не менее богоугодную, чем прежняя. Церковь полностью поддерживала политику виселиц и массовых расстрелов, практиковавшуюся царизмом в порядке компенсации за «дарованную» конституцию.

Духовенство не было, однако, полностью монолитным в своей реакционной политике. Некоторые разногласия тактического порядка существовали и в его верхушке. Они олицетворялись, в частности, фигурами «двух Антониев» – Петербургского митрополита Антония (Вадковского) и Волынского архиепископа Антония (Храповицкого). Второй в печати и в устных выступлениях призывал к физическому истреблению революционеров, а любое проявление либерализма признавал результатом действия сатанинского соблазна. Вадковский же, связанный с «просвещенным» крылом буржуазии и либеральными элементами чиновничества, придерживался более гибкой тактики и, хотя его подпись стояла под всеми охранительными документами, исходившими от Синода, а в проповедях он громил «гидру революции», все же позволял себе иногда либеральные жесты, которые должны были дать понять, что он допускает возможность демократических изменений в существующей политической системе.

В Петербурге возникла группа так называемого прогрессивного духовенства, объединявшая 32 священника ⁶⁶. Они требовали демократизации церковных порядков, предоставления больших прав приходскому духовенству и большей независимости церкви от самодержавия. Именно по этой линии шли их требования о предоставлении духовенству большего права участия в государственном аппарате от низших до высших его звеньев, а также о восстановлении патриаршества.

Прогрессивные настроения распространились в низшем сельском духовенстве. В. И. Ленин отмечал, что в Государственной думе некоторые священники «пошли дальше кадетов в своем аграрном проекте». Он ставил вопрос: «Почему деревенский священник, этот урядник казенного православия, оказался больше на стороне мужика, чем буржуазный либерал?» – и отвечал: «Потому что деревенскому священнику приходится жить бок о бок с мужиком, зависеть от него в тысяче случаев, даже иногда – при мелком крестьянском земледелии попов на церковной земле – бывать в настоящей шкуре крестьянина. Деревенскому священнику из самой что ни на есть зубатовской Думы придется вернуться в деревню, а в деревню, как бы ее ни чистили карательные экспедиции и хронические военные постои Столыпина, нельзя вернуться тому, кто встал на сторону помещиков». В. И. Ленин и здесь называет такого священника-депутата «реакционнейшим попом», но указывает на то, что условия жизни не позволяют этому попу «предать мужика помещику», и ему предать даже «труднее, чем просвещенному адвокату или профессору» ⁶⁷. В. И. Ленин подчеркивает темноту и политическую наивность сельских священников, выступающих в Думе за интересы мужика, и показывает, что эта наивность отражает степень политической незрелости самого крестьянина и в то же время является выражением его стихийной революционности.

Выступления многих священников в пользу крестьянства по своему содержанию соприкасались с идеологией христианского социализма. Их лейтмотивом являлось положение о том, что земля – божия и должна поэтому принадлежать всем людям. Депутаты-крестьяне, требовавшие с думской трибуны раздела помещичьих земель, также часто ссылались на христианское учение, запечатленное в Новом завете. В. И. Ленин приводит соответствующее высказывание крестьянского депутата П. С. Морозова и, отмечая его ссылку на Евангелие, комментирует: «…не первый уже раз в истории буржуазные революционеры черпают свои лозунги из Евангелия…» ⁶⁸ Эти лозунги были ярко выражены в сочинениях и деятельности священника Г. Петрова, бывшего депутатом I Думы от партии кадетов. С позиций буржуазной же революционности он выступал против социализма ⁶⁹.

В своем последовательно консервативном курсе церковь получила поддержку даже с несколько неожиданной стороны. Часть интеллигенции, напуганная размахом революционного движения и ослепленная той мнимой полной победой, которую одержала реакция, переметнулась на позиции последней не только формально, но и, так сказать, принципиально. Эти настроения нашли свое выражение в печально знаменитом сборнике «Вехи» ⁷⁰, в котором П. Струве, С. Франк, С. Булгаков, М. Гершензон и другие объявили ложным революционное и атеистическое направление русской интеллигенции, призвав ее на защиту политической и идеологической реакции, в частности требуя от нее борьбы с атеизмом. Церковь благосклонно встретила это ренегатское выступление, Волынский архиепископ Антоний (Храповицкий) разразился восторженным панегириком в честь «Вех» и их авторов ⁷¹. Несомненно, помогала православной церкви в укреплении ее позиций и развернувшаяся преимущественно среди художественной интеллигенции пропаганда группы «богоискателей» Д. Мережковского, 3. Гиппиус, Д. Философова и др.