Текст книги "Два крыла. Русская фэнтези 2007"

Автор книги: Инна Живетьева

Соавторы: Юлия Остапенко,Анна Китаева,Мила Коротич,Александр Басин,Андрей Ездаков,Владимир Васильев,Елена Медникова,Алексей Талан,Василий Ворон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 40 страниц)

4:3

На желтом кругляше выступало выпуклое изображение человека в профиль с крупным носом и венке из листьев на голове. Полустертые рубленые буквы почти не читались. Сергею вспомнились уроки археологии в университете. Лене – исторические фильмы о Римской империи.

– Ты чеки за кофе пробивала? – деловито спросил охранник. Девушка мотнула рыжей головой. – И не надо. Вообще молчи об этом. – Он смахнул монету в карман пиджака и уже там зажал в кулаке. Монета приятно тяжелила руку и быстро нагрелась. Охраннику очень захотелось попробовать ее на зуб, как в кино, но он побрезговал. – Этот мужик без акцента говорил? – спросил он.

– Без, – протянула Лена, – а что?

– Да ничего. Если я правильно помню, то эта монета знаешь как называется? Золотой римский динарий. А судя по виду, это первый век нашей эры. Не хочешь неприятностей – держи язык за зубами. Я толкну завтра монетку, попробую. – Рыжая вредина Ленка сейчас смотрела на него круглыми глазами. Он вырос в собственных глазах и не жалел сейчас о своем историческом университетском образовании. Диплом еще где-то валялся дома.

– А кто это был? – осторожно спросила официантка.

– На монете? Цезарь какой-нибудь, – небрежно бросил Сергей и, решив блеснуть знаниями, изрек: – По-латыни читается как кесар.

Он осекся от собственных слов. Словно кто-то отмотал кинопленку в его голове. Потом еще раз и еще. Вечер, встреча, дата, разговор, кончившийся коньяк, золотой динарий с изображением кесаря. Не складывалось. Или складывалось, но в такое невероятное! Он глянул на календарь, что висел на стене за спиной у Лены. Завтра Рождество. Нет, не может быть. Он мотнул головой, чтобы стряхнуть наваждение. Потому что если это не наваждение, то…

– Ленусь, а коньяка и вправду больше нет? – деланно грустным голосом спросил Сергей. Очень хотелось выпить, чтобы удостовериться.

– Я же сказала, кончился. Ты последний выпил. Из твоей доли сокровища вычти в кассу, – съязвила Лена.

– О’кей, только бутылку покажи, – не отставал бывший историк.

– Сам посмотри, я уже убегаю, – крикнула девушка, застегивая на ходу пуховик. Ей еще надо было успеть добежать до второй работы и переодеться там, ее смена в клубе началась в одиннадцать, хорошо, что успела со сменщицей договориться, что сегодня задержится. Ей – что? Даже лучше – все Ленкины чаевые в свой карман за этот час! А хозяину – все равно, кто подносит текилу клиентам. Всегда все равно. Лишь бы прибыльно было, а кто эту прибыль делает и как – по барабану. Сам бы поносился по темному залу с подносом наперевес хоть разок… Придумал еще фишку – текилу с бедра. Даже обидно немного. Но чтоб не расстраиваться лишний раз, Лена решила завтра прийти в кондитерскую пораньше, чтоб посмотреть на чудеса, которые ей обещал незнакомец с синими глазами. Да и к тому же она завтра будет за главную здесь. Хрустальные колокольчики в дверях напевно пожелали ей чего-то доброго..

Какой уже счет? тайм-аут

Вот это неожиданно! Действительно неожиданно! Наш мальчик смеётся!

– Ребята, я так рад, что встретил вас здесь! – хохочет он, по-детски морща нос. – Правда-правда! Мне наконец-то повезло! Всегда скучища тут или чаще невезуха. Вот прям невезуха, серьезно! – Пластиковый столик крякнул и сдвинулся. Sash в порыве чувств навалился на него сильнее, чем следовало. – Не считайте меня идиотом. Я не идиот!

Мы с другом переглянулись. Если бы он сказал нам, что мы оба мерзкие извращенцы, маньяки, сумасшедшие, что он позовет охрану или пошлет нас куда подальше, мы бы не удивились: привычная реакция. Но он пошлепал губами и придвинулся к нам поближе.

– Ребята, – сказал он. – Мне так интересно было только в детском саду на елке! Вот чес-слово! Я понимаю – вы меня во что-то будете втягивать… Может, вы секта какая-нибудь или душевнобольные. А что? Я слышал, так бывает, куча психов основывают свои религии! Круто! – Он то шептал, то переходил на восторженный крик. – Но мне так интересно, так приятно, что вы заинтересовались мной. На уши мне приседаете, выдумываете что-то… Я понимаю, я чувствую, что зачем-то вам нужен.

Он то говорил чисто, то язык переставал его слушаться. Но его глаза сияли, он был рад, очень рад нам. Надеюсь, что все у нас сегодня получится. Хотя бы у одного из нас. Лучше бы – у меня. Милый юноша Sash, ты мне почти симпатичен, я почти увлечена тобою. Ну, наделай же ради меня глупостей, и я буду помнить тебя вечность! Мне уже почти нравятся твои волосы, твой голос, твое дурацкое кольцо с марихуаной, твой сморщенный нос и ненастоящее имя. Я даже нахожу твою телесную оболочку привлекательной, если хочешь. Скажи только, что ради меня согласен на обмен, сделай выбор и… Тебе не будет больно, правда.

Мои губы тянутся к твоим губам. Я стерплю твой безвкусный поцелуй ради своего спасения, только скажи потом, что пойдешь за мной. Ты не против. Ты же не против. Тебе интересно, это твои слова… Мадонна плачет над танцполом: «Time goes by, so slowly». И я согласна с ней – время почти замерло.

– Ты думаешь, он уже готов узнать? – Мой друг ставит мне подножку у самого финиша. Его слова отрезвили Sasha. Судьбоносный поцелуй сорвался! Как это низко, мой большой друг! Раньше мой гневный взгляд был подобен мечу огненному и взорвал бы весь этот город вместе с этим клубом. А сейчас лишь заискрили две лампочки у тебя за спиной, мой соперник. Толпа приняла их за спецэффекты. Но ты добился своего.

– Что я готов узнать? – встрепенулся юноша.

– Ему совсем не обязательно знать. – Мое раздражение растет. – Ему достаточно просто сделать. Даже не делать, а согласиться сделать.

– Нет, недотрога, я всегда уважал в тебе абсолютную честность. А поступить так значит всучить слепому кота в мешке. Еще неизвестно, как все пройдет и как для него все будет. Я взываю к твоему гуманизму и к твоей логике.

– Что? – Я не верила своим ушам. – Ты себя послушай. Что ты говоришь? Как ты говоришь? Ты нарушаешь все правила– ты взываешь к логике. Ты, воплощенный вкусовой рецептор, нервная клетка, ты…

– Вот только без оскорблений! Я просто предлагаю рассказать ему о правилах, и все. Если мы заключаем эту сделку, то пусть она хотя бы будет честной.

Sash хлопал глазами. Он хлопал бы и ушами, если бы мог. Еще он закрывал и открывал рот, словно собирался спросить что-то, но не успевал. А потом вдруг выдал:

– Вы – наркодилеры?

Мы снова переглянулись. В пылу спора мы совершенно забыли о том, что парень нас слышит. У моего друга было такое лицо, словно он вообще впервые видел говорящее существо. А я подумала: почему Sash так стандартно мыслит? Ну, какие мы наркодилеры! Скорее уж наркоманы, если ему близки подобные определения. Мы – зависимы, очень зависимы. Только он не догадывается, от чего, а рассказывать бесполезно.

– И этому существу ты хочешь объяснить правила?! И как ты это себе представляешь? – Мы не смотрели на юношу. Он от этого только больше прислушивался к разговору. – Нет, ты объясни мне: как конкретно ты это себе представляешь? Какими словами надо пользоваться?

– Я предельно просто себе представляю нашу беседу. «Привет – привет! Помнишь нас? Ты нам очень нужен. Скажи, кто из нас тебе больше нравится, с кем ты готов остаться. Мы поспорили на твою душу». И все.

– И все? Так и сделаем. Только он после этого просто не будет с нами разговаривать, как и те предыдущие! Тебя-то это устроит, а мне не все равно.

– Нет, подожди, мы предыдущим не объясняли! Даже не пытались.

– Точно! Они и без объяснений сваливали!

– Недотрога! Что за сленг?

Тут подал голос предмет нашего спора:

– Круто! Я словно в фильме Тарантино! В начале «Криминального чтива». Наконец-то со мной происходит что-то, о чем не стыдно рассказывать. Только я не понял: что вы там про душу.

Что и требовалось доказать. Я позвала официантку. Захотелось выпить.

– Нет, я понял, но не понял, кто из вас кто. Кто плохой? Кто хороший? Кто ангел, кто нет.

Мой большой друг с большим терпением и наивной верой в умственные способности человечества попробовал объяснять:

– Мы оба с неба. Но не изгнанные и не бывшие. По какой-то причине – у каждого она своя – мы находимся на земле. Для чего-то мы здесь. Так получилось, что она и я вместе. И тебе выпало сделать выбор, кто из нас тебе ближе. В канун Рождества решается вопрос, где мы проведем следующий год.

Шикарное объяснение. От него бедный мальчик заморочился еще больше и залпом выпил и мою текилу тоже. Конечно, он спросил: «А почему – я?»

– А почему – я?

Удивительно все же: люди задают вопросы о том, что нужно просто принимать, и верят в то, что легко объяснимо. Уповают на разум и логику, а сами не в состоянии разобраться в устройстве такой простой вещи, как вселенная. Разум, вера и чувства так странно намешаны в людском мире, что лучшей иллюстрацией этой смеси человеческого восприятия жизни, на мой взгляд, является маленький ребенок с легкой дощечкой в руках, барахтающийся в море. Малыш, схватившийся за кусок пенопласта втрое меньшего размера, чем нужно, но плывущий. Хрупкая синтетическая дощечка из сплющенных шариков – разум, море вокруг – чувства и ощущения. А плывет человечек, потому что верит. Верит, что его держит пенопласт. Верит, что в соленой воде легче держаться на плаву. Верит, что родители рядом. А на самом деле он просто еще не разучился, не забыл, как плавать. Верит не в то, что достойно веры, верит в какую-то примитивную ерунду, но верит!

Как волны только что придуманного моря, меня стали захлестывать эмоции. Я видела, мой большой друг, сидя напротив молодого человека на расстоянии вытянутой руки, отчаянно пытается ему объяснить то, что нельзя объяснить. Он, огромного роста, сильный и влюбленный в весь этот мир детской любовью и в паренька как часть мира, встал на пенопластовую досточку логики, доступной Sashy, и барахтается что есть силы. Это выглядит комично, нелепо, неприлично. Логика – не его конек, не его территория. А юноша недоверчиво, а порой просто снисходительно глядел на все его попытки.

Я понимала и Sasha тоже. Он не мог поверить, он боялся за себя. Что будет с ним, если он протянет свою руку одному из нас? Что будет с ним, что произойдет с его жизнью? Он боялся перемен, подсознательно настраиваясь на худшее. Он готов пожертвовать неизвестными горизонтами, лишь бы не стали хуже известные. Он не мог оценить благородства этого нелепого на его взгляд поступка. В его глазах это в лучшем случае чудачество, развлечение, но скорее всего Опасность. Он думал только о себе.

Мне стало мучительно жалко двоих, сидящих рядом со мной. Может быть, я все же напилась, и причина эмоций – кактусовая водка с клубным смогом на закуску. Но мне захотелось вмешаться. Только как сделать, чтобы им обоим стало легче?

Бой часов, смикшированный с битом, вернул мне способность трезво мыслить.

Я совсем забыла: нужно продолжать.

– Перестань, – кричу я другу. – Не унижайся. Он не понимает тебя. Давай я попробую рассказать по-другому. Как раньше.

Sash смотрел на нас и ждал продолжения.

– Иначе не получится, – эхом ответил мой друг. Он сказал это мне или себе?

Sash смотрел на нас и ждал продолжения.

Третий тайм. 4:3. «Третья встреча»

Что делают ангелы, когда идет снег? То же, что и всегда, – свою работу…

Что делают ангелы в снегопад, когда вся работа выполнена? Возвращаются.

…Он встретил ее сегодня во второй раз, когда проходил по скверу у метро «Войковская». Она сидела на лавочке, вся в снегу, и спала. Снежные хлопья тихо и осторожно укрывали ее плечи. «Зачем она заснула здесь?» – подумал прохожий и узнал ее по несуразности своего вопроса. Да, это была она. Как много лет назад, когда он впервые увидел ее, тогда молодую женщину, все его бестелесное в тот миг существо пронзило ощущение ее неуместности и незаконченности. Она не должна была быть там, где находилась, должна была быть другой. При первой их встрече он подумал: «Зачем меня сюда прислали? Она же здесь. Только где ее крылья?»

Оказалось, именно к ней он и был послан.

Крылья он потом все же у нее разглядел – тонкие крылья мотылька, летящего на огонь. У всех людей есть такие. Кто-то их чувствует, кто-то и не подозревает о них, кто-то их активно использует. «Дыханье жизни», – говорят про эти крылья. У ангелов они совсем другие: огромные, тяжелые, сильные. Если люди могут жить и не догадываться о мотыльковых парусах за спиной, то ангела без крыльев просто не существует. Крылья – для него все. Крылья и долг.

Сейчас старая женщина задремала на заснеженной скамейке в сквере. Сон спустился к ней тихо на одной из белых снежинок. Другие снежинки сложились в мужской силуэт у нее за спиной. Фигура уплотнялась с каждой новой белой мухой и наконец зашевелилась, словно разминая затекшие плечи, а затем белый мужчина обошел скамью и сел рядом со старушкой, развернувшись к ней лицом. В руках у него была трость. Он оперся на нее и стал спокойно смотреть, как на лицо его соседки падают хлопья с неба. Белые снежные мухи устроили игры у его ног, гоняясь друг за другом, кружась вокруг его трости, то взмывая вверх, то падая разом вниз и затихая. Со стороны они казались поземкой.

Пожилой прохожий видел, как под снежным небом на белой скамейке среди придавленных серебром деревьев сидели старая женщина и ее Смерть. Поземка у ног Смерти поднималась и опускалась в такт дыханию женщины. Снежинки белыми нитями соединяли небо и землю вокруг них, строя стены коридора, по которому этим двоим предстояло уйти. Завеса из снега становилась все плотнее – снегопад усилился, как и обещали сегодня все синоптики Москвы.

Прохожий видел, что снежные глаза Смерти глядят на старушку с холодным интересом профессионала, который добросовестно делает свою работу. Прохожий видел такое много раз, всегда сожалел, но никогда не вмешивался. Это был радостный и грустный одновременно момент: сейчас появится ангел умирающего, и после того, как Смерть взмахнет своим мечом, косой или тем, что ей сегодня придет в голову использовать, все трое вернутся Домой. На Земле останется только оболочка человека, пустая как сдутый мяч. Наблюдать такое прохожий уже привык и не удивлялся. Для него это было настолько естественно, что поначалу он не понимал, почему люди этого не видят. Он даже потом придумал название этому собранию: «Сообразить на троих». Вполне в духе времени.

Ангел все не шел, Смерть сидел неподвижно, женщина улыбалась во сне. Прохожий начал уже беспокоиться, озираясь по сторонам. Нет, никого подходящего на роль третьего вокруг не было. Смерть тоже начал нервно ерзать и от этого потерял всю картинную значительность своей позы. Ожидание затягивалось, а у него еще много работы. Подняв голову и поискав холодными глазами кого-то, Смерть начал в нетерпении постукивать пальцами по набалдашнику трости. «Пижон», – подумал прохожий. Он видел Смерть в разных обличьях, но тот всегда любил порисоваться. Набалдашник в виде ледяного черепа на трости сейчас был тому подтверждением. Видимо, им он собирался воспользоваться сегодня. Только третий никак не шел. «Сообразить» не удавалось. Смерть в упор посмотрел на прохожего. Ледяной взгляд, от которого не спрячешься за вуалью из снежинок.

Это могло значить только одно – его приглашали быть «третьим». Долг и крылья звали, и ослушаться не получилось бы, ведь он был ангелом.

«Всю теперешнюю жизнь на Земле я избегал этого момента – и вот, как говорили трагики иных времен, колесо истории сделало поворот. Так глупо – попасться в парке у метро», – подумал прохожий и сделал шаг вперед. Снежный занавес раздвинулся и сомкнулся за его спиной, зашуршав, как бамбуковая занавеска.

– Почему ты так долго? – холодно спросил Смерть. – Я уже думал, что мне придется одному тащить эту старушенцию.

Ангел молчал.

– Готов? Начнем, пожалуй. – Смерть покрутил трость меж пальцами, как заправской циркач, подкинул в воздух, поймал на лету и прикоснулся ею ко лбу старой женщины. Снежинки замерли в воздухе, каждая на своем месте. Время остановилось. В застывшем мире двигаться теперь могли только двое, женщина была уже не в счет. Осталось только срезать ей крылья, замершие вместе со снегом.

Ангел молчал и не двигался.

– Было бы даже немного жаль отправлять ее Туда без сопровождения. Она заблудится, как и остальные такие же…

«Какой он сегодня болтливый… – с досадой подумал недавний прохожий. – Раньше делал все молча. Или я не обращал внимания?..» Он в упор посмотрел налицо своего напарника. Как и предыдущие 7938 раз, когда они встречались, лицо Смерти ничего не выражало. Но почему-то ему показалось, что Смерть в хорошем настроении, если оно может быть у Смерти. Может быть, сегодня будет не так много работы, как обычно?

– Теперь твоя очередь. Немного анестезии, как я это называю. Бери ее за руку, закончим дело и разойдемся до новых встреч. – Смерть не глядел на того, к кому обращался. Его взгляд был направлен на свою трость. Вытянув руку вперед, он глядел, как стекает ледяной набалдашник. Гримаса черепа жутко потекла в сторону. Круглые пустые глазницы выгнулись, оскал мертвых зубов вытянулся влево. Словно гигантский флюс перекосил некогда округлые формы. Опухоль становилась все тоньше и длиннее, все больше вытягиваясь, заостряясь. Через мгновение в руках у Смерти было привычное оружие – коса. Он оглядел ее удовлетворенно, щелкнул пальцами по лезвию. Звук, похожий на вздох, рассек застывшую тишину.

Ангел молчал и не двигался, лишь смотрел налицо старушки. На такое простое, милое и непритязательное лицо старой женщины, которая когда-то была похожа на ангела. Ее тонкие прозрачные крылышки-дыханье чуть поблескивали в застывшем свете. Он вспомнил, как они блестели и переливались, когда эта в то время молоденькая девушка ела вишню из хрустальной вазочки и смеялась. В тот миг, впервые за 7937 раз пребывания на земле, ангел обратил внимание на игру цвета на маленьких хрупких крыльях за спиной человека…

Резкая боль, до хруста ломающая спину, пронизала тело молчавшего. Это рванулись к небу его золотистые крылья, разорвав аптечные бинты, которыми их хозяин плотно прибинтовывал к телу. Это был его способ жить среди людей почти человеком.

Он придумал спрятать крылья в тот вечер, когда выполнил свой долг и коснулся крыльев девушки, запутавшейся в красивых вещах. Что будет с ней дальше, он уже знал: завтра она встретит человека, который изменит ее жизнь. В ней не останется красивых вещей. Зато появятся живые люди. Много-много раз ангел наблюдал такие ситуации, сам их создавал и участвовал. Это была его работа, потом он возвращался Домой. Его крылья, могучие, светлые, неизменные, сильные крылья радостно пели о Доме, Возвращении туда, где столько Красоты.

Но в тот памятный вечер, когда ангел стал прохожим, он зашел в аптеку на «Соколе» и купил девятнадцать стерильных бинтов для своих крепких крыльев. Он бинтовал спину каждое утро, иначе новые крылья прорывались наружу, как несколько вздохов назад.

Смерть наконец взглянул на своего молчаливого собеседника. Первозданно белые, снова готовые к своей единственной песне, песне Возвращения, крылья нетерпеливо подрагивали за спиной ангела. Он в упор посмотрел на Смерть. Как долго длился этот взгляд? Никто не знает, ведь время остановилось.

– Разреши мне обрезать крылья твоей косой, – пропел ангел.

– Это не по правилам, – ответил Смерть.

Ангел настаивал:

– Я обещаю, что здесь и сейчас обрежу крылья самостоятельно и верну тебе косу. На ее лезвии останется кровь как доказательство выполненной работы. Слово ангела.

Смерть размышлял мгновение среди застывших снежинок. Затем спросил:

– Ты что-то к ней чувствуешь?

– Ангелы не чувствуют, ты же знаешь. Ангелы суть служебные духи. И не лгут. Ты это тоже знаешь.

Смерть все еще колебался:

– Зачем тебе это? Каждый должен выполнять свою работу и ничего личного.

– Точно. Но относиться к работе можно творчески. Как ты, например.

Смерть рассмеялся:

– Давно мне так откровенно не льстили. – Но слова попали в цель. – Так это твое творческое начало? Ты не первый из Созданий, кто так начинал. Помнишь? Еще до Войны… Не боишься скатиться по наклонной?

– Страх – это чувство, а ангелы не чувствуют, – был короткий ответ.

Смерть протянул ему косу.

– Только быстро. Держи ее нежно. Это я про косу. Она самая острая вещь на свете. И не направляй лезвие в свою сторону. После ее взмаха уже ничего не отрастает снова.

– Надеюсь, – улыбнулся ангел.

Со свистом, похожим на вздох, коса рассекла воздух. Два серебристо-белых крыла грудой снежинок замерли в воздухе. Ангел рухнул от боли на колени у лавочки, а крылья остались висеть. Смерть вырвал косу из его рук. Крылья побледнели и, рассыпавшись на тысячи льдинок, медленно опали на землю. Другие снежинки тут же пришли в движение. Появились цвета, звуки, запахи. Время ожило и помчалось наверстывать нечаянную паузу. Вернулась реальность. Ангел перевел дух и полез в карман за стерильным бинтом. Потом с трудом поднялся и сел на лавочку рядом со спокойно дышащей старушкой.

– Впервые дышу полной грудью, – сказал он, разрывая упаковку бинта. Холодный воздух острыми иголочками ворвался в его грудь. Он закашлялся и поморщился от боли, сунув тампон из бинта за воротник пальто. – Свежие порезы всегда болят.

Смерть осмотрел лезвие косы. Оно было темным. Хмыкнул:

– Все как обещал. Слово в слово. А кровь у тебя откуда?

– От большого желания понять жизнь. Пока не пропустишь жизнь через себя, не поймешь. Можешь считать это творческим подходом к работе.

Смерть опустился на ту же лавочку рядом с бывшим ангелом и серьезно посмотрел на него.

– Я так и не понял, зачем ты это сделал. Она все равно умрет, просто чуть позже. Ты теперь тоже.

Его сосед поднял лицо к небу. Мохнатые пчелки-снежинки слетались со светлого неба к земле как к блюдечку с сахаром.

– Снег все-таки идет, значит, тебе пора в другое место, – был ответ.

– Тогда – до новой встречи, – сказал теряющий цвет собеседник. В его голосе не было чувств, только констатация фактов. – Я успел коснуться твоей подопечной. Ты не сможешь ее сам разбудить.

Последние слова донеслись уже из снежного вихря и рассыпались вместе с ним на тысячи изломанных снежинок, смешались со стаей небесных мотыльков и стали неразличимы.

– Да-да, и крылья уже больше не вырастут, – пробормотал пожилой мужчина, тяжело поднимаясь с заснеженной лавочки. Там, где он только что сидел, остались лилово-красные капли, похожие на пролитое вино.

…Старушка, сидевшая на лавочке, Софья Ивановна, спала и видела сон. Он начинался как картинки из ее жизни, а закончился какой-то фантасмагорией. Ее, уже старенькую и почему-то одинокую бабульку, почти спас от самой себя пожилой художник Михаил, который в реальности жил в студии на крыше их дома и рисовал ангелов для всей Москвы. Говорят, в сезон, к Рождеству, он неплохо на этом зарабатывал. Только жаловался на боли в спине по утрам. Она вспомнит о своем красивом сне через пятнадцать минут, после того как студент Петечка Смирнов, опаздывая на лекции, со всего размаху свалится в сугроб перед ней и случайно заденет Софью Ивановну. Вспомнит и улыбнется: как все-таки ужасно все могло бы быть, если бы не сложилось так, как сложилось…

Бывший ангел, прохожий, пожилой художник Михаил шел по улице, и белые снежинки падали на его бескрылые плечи, охлаждая горящие раны. Он шел, пошатываясь, осторожно ступая – было все-таки еще слишком больно. Белые хлопья прорывались к нему с красного неба – так он их видел. Прорывались и, как заботливые руки, гладили по спине, боль уходила, остались только шрамы.

«Глупо, – думал он сквозь боль. – Получается, что я был влюблен в эту женщину и потому остался. Красиво, но, кажется, такой фильм уже есть. Только дело-то не в ней, не в этой женщине, похожей на ангела. То есть и в ней, конечно, но не так, как все подумали бы, если бы узнали. Мои огромные, мощные, сияющие, прекрасные, потерянные навсегда ангельские крылья никогда не изменялись. На них можно только летать. Маленькие, хрупкие, прозрачные крылья моей 7937-й девушки сияли и переливались даже от такой мелочи, как спелая вишня или стакан горячего какао. 7936 раз я должен был видеть смерть, чтоб захотеть ощутить жизнь. Девушка, похожая на ангела, помогла мне это понять, когда ела вишню из хрустальной вазочки и смеялась. У нее были – почему, собственно, были? – и сейчас есть очень яркие крылья. Как жизнь».

Боль постепенно стихала. Красная пелена, в которой падали снежные хлопья, как перья из срезанных крыльев, уступала место пастельным тонам снежного зимнего утра. Дышать становилось все легче и легче. Шрамы почти не болели, лишь ныли, как старый радикулит. Прохожий снова нашел в себе силы улыбнуться. Рыжий скандальный пекинес, которому он улыбнулся, громко его обтявкал. Смешная девчушка лет десяти немилосердно дернула собаку за поводок: «Дарси, фу!» Но старик уже подходил к уличному лотку с фруктами. Апельсины там под большим бело-синим пляжным зонтом рыжели ярче, чем летнее солнце. Они были тяжелые, твердые на ощупь и промерзшие насквозь. Огоньки в витринах кафе и магазинов волшебно сияли сквозь дымку пасмурного утра.

Старик шел на запах, согревающий детский запах свежего какао. Через чайного цвета окно он увидел ангела, похожего на девушку, осторожно держащего в ладонях бумажный стаканчик с какао, и вошел в дверь кондитерской под хрустальный звон дверных колокольчиков.