Текст книги "Белая мышь"

Автор книги: Имоджен Кили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Ну пожалуйста! Я не буду шуметь и мешать ему работать.

Ева сжала дочку в объятиях. На днях Маркус прикрикнул на неё за то, что она отвлекла его, когда он дома читал отчёты, и она это запомнила. Конечно, как же иначе, ведь Маркус её обожает. Ева не помнила, чтобы он хоть когда-нибудь повышал на них голос.

– Дорогая моя, папочка очень хочет, чтобы мы с тобой были с ним всегда. Ты должна в это верить. Он очень пожалел, что резко разговаривал с тобой. Он ведь сказал об этом, да?

Соня кивнула. Дочка изо всех сил вцепилась в неё, и Ева сменила положение, чтобы опереться на чемодан и вытянуть ноги на толстом неярком ковре. «Зачем нужны эти блеклые ковры? Типично французская непрактичная вещь», – подумала она.

– Твой папа – очень важный человек, и фюрер попросил его выполнить очень важную работу, поэтому мы должны быть смелыми, вернуться домой и дожидаться его там, пока он не закончит.

– Так и есть.

Ева подняла голову. Маркус стоял в дверях и смотрел на них. Соня кинулась к нему, роняя Кабачка и обнимая отца за ноги. Он взял дочь на руки и протянул руку Еве, чтобы помочь ей встать. Как же она будет скучать по нему!

– Ты поужинаешь с нами, папочка? – спросила Ева.

Он поцеловал её, а потом дочку.

– Для этого я и пришёл! Перед отъездом на важную работу я не могу пропустить ужин с женой и моей малышкой! – Соня захихикала. – А ещё я хотел представить вас новому другу. Он поедет с вами в Берлин и составит компанию в моё отсутствие.

Ева вышла в коридор вслед за ним. Около двери стояла клетка со щенком немецкой овчарки. Он вилял хвостом и тявкал.

Соня выбралась из объятий отца и кинулась к клетке. Открыв дверцу, она испытала на себе всю силу щенячьей радости. Щенок вовсю тявкал, вилял хвостом и облизывал свою спасительницу.

Бём обнял Еву за талию, пока они наблюдали за происходящим.

– Маркус, ты уверен? Щенок? Сейчас?

– Он дрессирован, я клянусь. – Его лицо приняло серьёзное выражение. – Это щенок от наших сторожевых собак. Ухаживай за ним. Научи его не доверять незнакомым.

Она прижалась щекой к его мундиру и глубоко вздохнула.

– Хорошо, дорогой.

25

Тардиват за всю дорогу не сказал ни слова, и Нэнси была ему благодарна. Подъём был крутой, и адреналин, который давал ей силы последние часы, сходил на нет. Её тошнило от головной боли, а синяки на плечах и на боку с каждым шагом болели всё сильнее. Она завалила задание. Бакмастер поручил ей сделать из людей Гаспара приличный боевой отряд, а она уже от них ушла. А ещё и суток не прошло с её приземления! И союзник у неё всего один – да и тот приобретён ценой парашюта, и только богу известно, сколько он с ней пробудет. Да и вообще, что она предложит этому Форнье? Немного наличных, но это никакая не гарантия, что её не убьют в любой момент. Где, чёрт возьми, Денден?

Через несколько часов Тардиват остановился и прислонился к невысокой каменной стене, заросшей лишайником.

– Отдых.

Не идти оказалось ещё больнее. Всё тело, каждая мышца дрожала от напряжения.

– Мне нужен мой радист, – наконец выговорила она. – Он десантировался в районе Монлюсона и должен был встретиться со мной у Гаспара.

Тардиват какое-то время подумал и засопел.

– Я могу отправить сообщение в том направлении. Передать ему, куда мы идём.

Она искоса взглянула на него. В темноте рассмотреть выражение его лица было невозможно.

– В смысле – отправить сообщение?

– У немцев в этих краях друзей маловато. И да, люди Гаспара безалаберны и беспечны, но из-за них немцы ходят только по главным дорогам. А сообщения сейчас передаются точно так же, как и всегда – с одной фермы на другую, через женщин. Они и сейчас уже знают, что вы здесь и почему. Попросим их высматривать неместного и сказать ему, в какую сторону двигаться. Большинство жандармов покажут ему путь.

– Хорошо, – сказала она и встала, но не смогла удержать равновесия. От падения её спасло только то, что Тардиват успел взять её под локоть.

– Сегодня больше не пойдём, – твердо сказал он. – За следующим подъёмом есть коровник. Заночуем там, и я передам сообщение.

– Хочу добраться до Форнье.

– Капитан, думаю, будет лучше, если вы встретите его не в предобморочном состоянии. Первое впечатление важно, не так ли?

Она вытянула руку. Даже в тусклом свете луны было видно, что она дрожит. Он был прав.

– Что ж, хорошо.

На следующее утро она проснулась от сильного холода. В надежде хоть чуточку согреться она поглубже завернулась в пропахшее дымом и животными одеяло. Открыв глаза, Нэнси увидела, что место, которое Тардиват выбрал для ночёвки, оказалось каменным сараем с низким потолком. Одна рука у неё затекла, и она начала растирать ладони, вспоминая свою постель в Марселе с отглаженными льняными простынями, шелковыми подушками и утренним кофе с круассанами. Клодет обычно раздвигала шторы и поднимала ставни, впуская в комнату средиземноморское тепло и солнечный свет. А пока Нэнси, сидя в постели, пила кофе, Клодет наполняла ей ванну, спрашивала про её планы на день и узнавала, что ей сегодня нужно сделать. Анри уезжал на работу рано утром, ещё до того, как она просыпалась, но она всегда клала руку на пустое место на кровати, где он спал, и мысленно желала ему доброго утра.

А теперь она – грязная, страдающая от боли – лежит в коровьем хлеву, и ей так холодно, что она бы предпочла, чтобы сюда вернулись коровы и хоть немного нагрели помещение. В двери появился Тардиват с вязанкой дров под мышкой. Она решила, что будет вполне логично притвориться спящей, пока он будет разжигать огонь. Когда костёр разгорелся, она, театрально зевнув, «проснулась», вытащила из-под головы красную шёлковую подушку и взбила её.

– Доброе утро, капитан, – улыбнувшись, поздоровался Тардиват.

– Доброе утро! Нет ли какой еды? Я совсем оголодала. Сейчас я бы и вчерашнюю похлебку от Гаспара за милую душу уплела.

Он сел, скрестив ноги, перед костром и открыл рюкзак, в котором оказались половина багета, ломоть тёмно-жёлтого сыра канталь, от которого пахло летними лугами, и – благослови его, господи – две бутылки пива.

– Вы должны мне сорок франков, – сказал он, пока она, перебирая ягодицами, подбиралась поближе к нему и костру.

– Ты шутишь?

Пожав плечами, он оторвал от багета кусок и порезал сыр.

– В ваших интересах, чтобы правильные люди узнали, что здесь находится британский агент с деньгами, готовый платить за нужные ему вещи. И переплатить за завтрак – отличный способ распространить новость.

Логично. Но Нэнси ничего не ответила, пока в руках у неё не оказалась её половина хлеба и сыра, а к бедру не прижалась бутылка пива.

– Вам, партизанам, здесь совсем небезопасно, да?

– Здешние ничего немцам не скажут, – снова пожал плечами он. – А если скажут, то у них могут животные вдруг заболеть и умереть в одну ночь.

Нэнси старалась жевать помедленнее. Еда была вкусной и доставляла вдвое больше удовольствия после вчерашнего неудачного дня и морозной ночи. Ей даже стало казаться, что внутри побитой оболочки проснулась и начинает потягиваться её истинная сущность.

– Вы не знаете немцев, – наконец сказала Нэнси. – Пока они вас здесь не трогают, но, думаю, скоро это изменится. Когда они на самом деле закрепляются на территории, у них как будто голову сносит. Фермеры, может, и молчат пока из страха потерять коров, но если кто-то приставит дуло пистолета к голове их сына, они заговорят.

Тардиват перестал жевать и молча посмотрел на неё, словно взвешивая её слова.

– Я это к чему, Тарди? Просто будь очень, очень осторожен, когда будешь что-то рассказывать местным. Если они не будут знать, где мы и что делаем, им не придётся врать, когда случится то, о чём я говорю.

Он пожал плечами, но Нэнси поняла, что выводы он сделал.

– Ты здесь всю жизнь прожил? – спросила она, утолив острый голод и жажду.

– Большую часть, если не считать службу в армии. Мой отец был портным в Орийяке, и я научился ремеслу от него. А моя жена – из семьи фермеров. В первое время после свадьбы мы каждый год несколько недель проводили у них на земле. И это хорошая земля. За неё стоит биться.

Она смотрела, как он ест, и поняла, что никогда не ела лобстеров и не запивала их шампанским с таким аппетитом, как сейчас ест этот хлеб с сыром. Уже очень давно она не бывала настолько голодна, по-настоящему. Возможно, и она сможет биться за эту Францию – Францию Тардивата и его семьи, фермеров и деревенских жителей, а не только за Францию утончённую и сияющую огнями. Возможно.

Послышался гул мотоцикла. Нэнси показала на заросли, и Тардиват кивнул. Они перешагнули через каменную ограду и пригнули головы. Нэнси пересела туда, где немного обвалилась кладка и видимость была лучше. Тихое урчанье мотора превратилось в рёв. Как только мотоцикл их миновал, она выпрямилась и свистнула. Мотоцикл остановился, и человек, сидящий сзади, обернулся. Увидев её, он замахал рукой и спрыгнул с сиденья.

– Денден! Господи, как же я рада тебя видеть! – крикнула она и побежала к нему.

– Нэнси! Ты выглядишь ужасно. – Он сгрёб её в объятия, и Нэнси, закрыв глаза, изо всех сил прижалась к нему, напитываясь его силой. Он засмеялся и отстранил её, держа за плечи перед собой. – Так, а что это там за бравый юноша притаился в кустах?

– Его зовут Тардиват. Он снял меня с дерева.

– Ему явно повезло. Но расскажи мне всё с самого начала. Я успел понять одно: про меры предосторожности и секретность здесь можно забыть. Крестьянка с лицом, как одно место у овцы, помахала нам у дороги и спокойненько сказала, что второй британский агент идёт пешком на плато к Форнье. А я, значит, сижу, приготовив свои фразочки, пароли и легенды, и только рот открываю на неё, как рыба.

Нэнси засмеялась.

– Я знаю. Бакмастер бы их просто перестрелял. Я тебе всё расскажу. А как тебе удалось добыть мотоцикл?

Мотоциклист тем временем развернулся и проехал мимо, сдержанно кивнув им. В ответ Денден помахал и отправил воздушный поцелуй. Мотоциклист нахмурился и прибавил скорости.

– Дай бог ему здоровья, что-то он застеснялся, – ответил Денден. – Судя по всему, я с гораздо большим успехом обзаводился новыми друзьями, чем ты.

Тардиват проводил взглядом мотоциклиста, а потом подошёл к ним. Нэнси представила их друг другу.

– Очень, очень приятно. Могли бы вы это понести? – Денден ткнул Тардивата в грудь холщовой квадратной сумкой, и тот, недоуменно и удивлённо посмотрев на него, её взял. – Это, мистер Тардиват, радиоточка всемогущая, от неё зависят наши жизни, поэтому, будьте добры, не уроните. И давайте вы пойдете впереди, а Нэнси и я пойдём чуть позади, и она мне всё расскажет.

26

По сравнению с этим жалким подобием лагеря заваленное лепёшками поле Гаспара сейчас казалось раем, но, с другой стороны, за десять минут, которые она здесь провела, её ещё никто не ударил по голове. Жизнь налаживалась.

Тардиват подвёл их к длинноногому мужчине за сорок с нависшими бровями и винтовкой через плечо. Форнье. Нэнси насчитала около тридцати человек вместе с ними и заметила два барака, спрятанных под деревьями и хорошо замаскированных листвой. Вражеский самолёт мог бы лететь над ними в тридцати метрах и не заметить. Это тоже говорило в их пользу.

– Когда следующий сеанс связи с Лондоном? – тихо спросила она.

– Через десять минут, милочка, но нам поживиться будет нечем! Прежде чем нам что-то отправят, мы должны будем доложить, что нас не съели волки, и сообщить координаты места выброски. Они будут ждать сигнала от меня только завтра в три.

– Сможешь собрать радио за десять минут? Я хочу кое-что им передать.

Он посмотрел на неё и вздохнул.

– Будет сделано и отполировано до блеска.

Нэнси двинулась вперёд и с улыбкой протянула Форнье руку. Руку он пожал, но улыбаться в ответ не стал.

– Я капитан Нэнси Уэйк. Лондон хотел передать через меня Гаспару и его бойцам большое количество оружия. Но мы с Гаспаром не поладили. Примете оружие вместо него?

Он окинул её оценивающим взглядом с головы до ног.

– Возможно. А что у вас есть, капитан Уэйк? – Он с таким презрением произнёс её звание, что это было ничем не лучше грубостей, которые она слышала в лагере Гаспара. Нэнси вдруг представила, как до бесконечности ходит по Оверни, исшагав её вдоль и поперёк, и пытается найти партизан, способных умерить гордыню, вежливо поблагодарить и принять то, что она предлагает. Но сейчас нет времени думать об этом.

– Я с радостью расскажу.

Маки смотрели, как Денден собирает радио, а Нэнси сидела рядом на траве и смотрела на них. Истощённые, неряшливо выглядящие, они и за оружием, скорее всего, ухаживали плохо. Хотя какое у них оружие… В большинстве своем они были очень, очень молодыми – чуть за двадцать. Им бы сейчас в своих деревнях по девушкам бегать да стариков раздражать, а не гнить здесь, в лесах, готовясь отдать жизнь за освобождение Франции и прячась от немцев, которые угоняют их работать на рейх. Нэнси снова испытала прилив злости, который подступал к ней и в Вене, и в Берлине. Мир и без того жестокое место, зачем нацистам понадобилось делать его ещё хуже, травить своим ядом? На митинге в Берлине на лицах людей отражалось какое-то дикое остервенение. Они кричали и поддерживали ничем не обоснованную ненависть, льющуюся с трибуны.

– Готово, Нэнси, – сказал Денден.

Она вытряхнула себя из берлинского зала, где не унималась толпа, и вернулась в трудный мир овернийских лесов.

– Включай.

Помехи, через которые прорвался голос.

– Это Лондон, – сказал кто-то по-французски, и все, включая Форнье, повернули головы. – Французы говорят с французами. Но сначала несколько личных сообщений. У Джин длинные усы. В страховой компании пожар. Лягушка квакает трижды.

Маки недоумённо смотрели друг на друга, кто-то засмеялся. Нэнси улыбнулась.

– Это не бред. Это код. Лондон связывается с моими коллегами-агентами во Франции, чтобы подтвердить парашютную выброску сегодня вечером. Вы можете получить мясные консервы и сок, шоколад и сигареты.

– Французские сигареты? – спросил кто-то из маки.

– Сынок, не слишком ли ты юн для курения? – Мальчик покраснел. – Да, французские сигареты и французские палатки, чтобы защитить вас от французского дождя, и ботинки, чтобы ходить по французской глине. – Теперь улыбались все, кроме Форнье. – Но самое лучшее – мы можем обеспечить вас оружием, планами и разведданными. Мы дадим пулемёты «Стен», пластит, детонаторы с таймером, гранаты, пистолеты, список целей, чтобы знать, куда бить и как нанести немцам самый большой урон, поможем спланировать их уничтожение.

Форнье закурил и выдул из угла губ тонкую струйку дыма.

– И вы нам просто так это всё дадите, да? По доброте своего английского сердца?

Ещё немного, и он доведёт её до белого каления. Чёртовы французы. Да, за одного из них она вышла замуж, но в своей массе они были твердолобы и обидчивы.

– Это бесплатно, Форнье, – ответила она, смотря ему прямо в глаза, – если вы об этом. Вам не придётся лучшую свинью продавать за ящик пулемётов.

– Я не об этом, и вы это знаете.

Она кивнула.

– Все запросы в Лондон – через меня. Я видела, как непросто и как непомерно дорого стоят англичанам все эти передачи, так что я не допущу, чтобы их усилия пропали впустую. Я буду обучать вас, как пользоваться оружием. Я буду настаивать на выполнении требований безопасности, и я буду беспощадна к тем, кто не сможет держаться в строю. Никаких вылазок без моего кивка, и помните – мы здесь лишь готовимся к дню, когда придут союзники и освободят Францию, так что никаких личных счетов и отмщений. Мы работаем вместе.

– Мы вам не шестёрки, – зашипел Форнье.

– Взаимно. Мы работаем вместе. Такая договоренность. А теперь скажите мне, что вам нужно, и давайте выбьем вам… спасение.

Все теперь смотрели на Форнье. Он кивнул, хоть и без улыбки. Люди расслабились. Форнье достал из верхнего кармана чёрную записную книгу.

– У меня есть список необходимого, капитан.

Он снова произнёс её звание так, словно ему было больно произносить эту комбинацию звуков, но это было только начало, и – эй, её до сих пор не били по голове и не привязывали к стулу.

– Давайте по нему пройдёмся, – сказала Нэнси и повернулась к Дендену. – Думаю, пока можешь собрать свой волшебный ящик. Иди познакомься с кем-нибудь.

– О, хорошо, ты можешь быть строгой мамочкой, а я буду папочкой, который балует симпатичных французских деток. – Она сморщилась. – А что я такого сказал, дорогая?

– Ничего. За работу.

27

Увидев сообщение Нэнси, Бакмастер удивлённо повёл бровями. Гэрроу расценил это как эквивалент полноценного инфаркта.

– По крайней мере, она жива, сэр.

– Да. Это правда. Но я посылал её наладить связи с Гаспаром, а она залезла к каким-то отбросам на плато. Значит, Саутгейта схватили. Это потеря, – произнёс он, уставясь на текст.

– Я уверен, сэр, что она хватила лишнего с этим списком. Не может же она ожидать, что мы сбросим всё это для сброда Форнье. Давайте я переработаю список, чтобы он больше соответствовал реальности.

Гэрроу протянул руку, чтобы забрать расшифрованное послание, но Бакмастер еле заметно качнул головой.

– Мы не ставим под сомнение решения наших людей в полях, Гэрроу. Только если для этого есть веская причина. Возможно, капитан Уэйк действует сгоряча, но также вполне возможно, что она хочет впечатлить своих новых друзей, а возможно, и Гаспара тоже. А произвести впечатление она умеет, этого у неё не отнять.

– И на Гаспара, сэр?

Бакмастер положил листок на стол и принялся сосредоточенно набивать трубку.

– Вы читали отчёты, которые нам посылал Саутгейт до того, как его схватили. Маки знают, кто из их соперников сходил по нужде, ещё до того, как он хлопнет дверью сортира. Если мы сбросим это всё, – он перестал набивать трубку и ткнул ею в бумагу, – Гаспар и вся его банда уже к завтраку будут знать о нашей щедрости. Дайте ей всё. И добавьте личную посылку.

Гэрроу кивнул, взял листок со стола и прокашлялся.

– Да?

– Могу ли я сориентировать её во времени, сэр?

Бакмастер поднёс к трубке спичку и несколькими лёгкими затяжками раскурил табак.

– Да. Скажи ей, чтобы привела их в форму быстро. Любыми возможными способами. У неё есть шесть недель, чтобы сделать из них полноценное боевое подразделение.

Гэрроу вышел из кабинета, чуть ли не подпрыгивая от радости. Впервые с тех пор, как он выбрался из Франции, его переполняло воодушевление. Францию освободят. Скоро. Шесть недель – эту цифру Бакмастер не с потолка взял. Он выглянул в окно – Бейкер-стрит только начала просыпаться. Он смотрел на мешки с песком, на заклеенные окна и представлял, как эта улица будет выглядеть, когда закончится война. Зажгутся фонари, мужчины будут носить костюмы, а не форму. Женщины, такие как Нэнси, снова начнут ходить по магазинам и покупать продукты к ужину с друзьями, а не стоять в очередях за самым необходимым. А Гитлер и то горе, и та ненависть, которые он принёс, останутся только в воспоминаниях. Ему снова хотелось оказаться во Франции, но, хотя он и хорошо говорил по-французски, шотландский акцент было не спрятать. Проведя целый год в лагере для военнопленных, он затем месяцами скрывался на юге Франции. Чисто случайно ему удалось убежать из лагеря, благодаря попустительству ряда чиновников и удаче. Но когда на юг пришли немцы, лояльные чиновники испарились, и удача от него отвернулась. Но зато его знание страны и языка оказались востребованы в Секторе «Д», и он хорошо понимал, в каких обстоятельствах находится Нэнси и другие агенты. И скоро, очень скоро все планы, которые они так долго строили, все люди, которых они забросили в тыл врага, будут приведены в действие.

– Началось! – сказал он сам себе, криво улыбнувшись. – Так, что же мне класть в посылку Нэнси?

– Сами с собой разговариваете, капитан? – спросила Вера Аткинс, поднимаясь вверх по лестнице с сумкой в руке. – Это первый признак сумасшествия.

– А я думал, первый признак – это работать здесь, мисс Аткинс. Кстати, мне нужен ваш совет.

28

Ночь у Нэнси выдалась ужасной. Выдающейся, победной, славной, но при этом эпически ужасной. Место выброски на краю плато было идеально, и ей даже удалось воплями и угрозами заставить Форнье и его людей собрать и зажечь сигнальные костры. Обмен с самолётом прошёл успешно, и освещённое лунным светом небо заполнилось обнадеживающе большим количеством парашютов. Из них Тардиват смог бы сшить жене целое бальное платье, а то и семь. Форнье был впечатлён. Удивлён, впечатлён, а может, и шокирован успехом. Ровно этого Нэнси и добивалась. Но в ситуации, когда его люди смотрели в небо, как новозаветные пастухи на ангелов, возвещающих Рождество, ему было необходимо доказать, что он по-прежнему главный.

Нэнси координировала процесс свёртывания парашютов и переноски тяжёлых контейнеров на две повозки. Форнье вышел на середину места выброски, когда последний парашют ещё даже не осел, и открыл контейнер прямо в открытом поле. Достав блок сигарет, он помахал им над головой, вытащил оттуда пачку и закурил. Всё это он успел сделать, пока Нэнси шла к нему через поле. Краем глаза она видела, как и другие маки – теперь их было не остановить – разрывали коробки и раздавали друг другу содержимое. Чёрт. Кто-то нашёл бутылки бренди и уже начал откупоривать.

– Ты труп, Форнье, – сказала Нэнси. Он повернулся и увидел, как она наставила на него револьвер.

Один из маки, бывший член испанской бригады свободы, перешедший теперь к Форнье, подошёл к ним, чтобы посмотреть спектакль, и передал Форнье бутылку бренди. Он взял её, щедро отхлебнул и снова затянулся сигаретой. Глубоко вдохнул и выдохнул.

– По крайней мере, я умираю счастливым.

У Нэнси дёрнулся палец на курке.

– Вы думаете, немцы не заметили подлетающие самолёты? Они не такие тупые, как вы. У нас час, может, два, чтобы все это вывезти отсюда и прикрыть места костров, или нам конец. А вы тут курите посреди этого чёртова поля.

Он снова сделал затяжку и выдохнул дым прямо ей в лицо. Потом зевнул.

– Я просто наслаждаюсь нашей новой дружбой, капитан, – сказал он и отвернулся. – Ладно, ребята. Потащили всё это барахло домой.

И это стало для неё последней каплей – они снова принимают от него приказы! Нэнси вспомнила, что ей говорил инструктор в Болье: никогда не доставай пистолет, если не собираешься стрелять. Чёрт. Она пристегнула обратно оружие и взялась за дно контейнера – металлического, неподъёмного, длиной под два метра. Испанец смутился: с одной стороны, цивилизованному мужчине не пристало смотреть, как женщина одна поднимает тяжести, но он никак не мог взять в толк схему субординации. Форнье кивнул, и он взялся за другой конец контейнера. Нэнси рвала и метала. Чёртовы мужики! Что ж, она предпочтёт носить тяжести, чем просто смотреть, как командует Форнье. Этот раунд он выиграл, и выиграл легко, а ей приходится быть идеальной каждое мгновение, чтобы не упасть в их глазах.

На рассвете она с мрачным видом сидела у костра на краю лагеря. Денден подошёл и передал ей личную посылку. Он устроил целый спектакль, осторожно подкравшись к ней, и в обычных обстоятельствах это рассмешило бы Нэнси, но только не сегодня. Маки разбирали бренди и сигареты, сидя у границы леса, но по крайней мере оружие, взрывчатка и боеприпасы были надёжно спрятаны. Тардиват реквизировал парашютный шёлк. В процессе выпивки мужчины изредка бросали на неё взгляды и смеялись, как школьники. Она понимала, что они говорят о ней. Денден поймал её взгляд, когда она повернула к нему раскрасневшееся от огня лицо, и оставил пантомиму.

– Тебе подарок с Бейкер-стрит.

Она взяла квадратную коробку, обмотанную толстой мешковиной и перетянутую бечёвкой. На прямоугольной открытке был написан её псевдоним, Элен. Денден сел рядом с ней, достал из-под полы бутылку бренди, отпил и передал Нэнси. Бренди обожгло ей горло. Оно было хорошее, но вместо того чтобы согреть, заставило её вздрогнуть от холода.

– Открывай подарок, и давай напьёмся, – сказал он.

Даже не улыбнувшись, она перерезала бечеву и развернула упаковку. Записку сразу засунула в карман – было слишком темно, чтобы разбирать буквы, а вот подарок вызвал у неё улыбку: кольдкрем, сделанный в Париже, – очень дорогой, как раз такой, каким она снимала макияж, возвращаясь вместе с Анри из марсельских ночных клубов. Нэнси сняла крышку и поднесла его к носу – еле уловимый аромат розы и лаванды, мигом перенесший её в их спальню, где она, в струящемся шелковом пеньюаре, встаёт из-за туалетного столика и подходит к Анри. Он лежит на их тёплой, мягкой постели и смотрит на неё с любовью и страстью. К горлу подкатил ком, и она еле удержалась, чтобы не заплакать.

– Мне начинает казаться, – чуть заплетающимся языком проговорил Денден, – что Бакмастер слегка просчитался, отправив к этим парням женщину и гомика и ожидая, что мы приведем их в боевую кондицию. Нет, я, конечно, не отказываюсь от попыток, – икнул он.

– Почему им можно смеяться вместе, биться и даже плакать вместе, чёрт бы их побрал, а мне с ними – нет? Стоит мне сделать один неверный шаг…

Она забрала у него бутылку и утопила в ней зародыш жалости к себе.

– Эй, ведьма, отдай, – отобрал у ней бренди Денден.

– Они не могут определиться, то ли они хотят меня убить, то ли со мной переспать, то ли защищать, то ли боготворить.

– Разве не так оно всегда бывает между мальчиками и девочками? Они хотят твоё тело, но в то же время боятся его, – сказал он, возвращая ей бутылку. – Тебе придётся стать для них сестрой. Никакие другие доступные тебе роли не сработают.

– Роли?

– Дорогая, я всю свою жизнь провёл в театре. Всё в этом мире – роль, маска. Просто не забывай: мы так увлечённо прячемся под своими масками, что не замечаем, что и остальные люди – лишь плохие актёры в своих собственных сценариях.

Нэнси встала, чувствуя ненависть ко всему на свете.

– Пойду поплаваю.

– Вот это я понимаю, сила духа, – сказал Денден сонным голосом. – А я думаю, что достаточно напился, чтобы вырубиться. – Он завернулся в куртку и попробовал поудобнее устроиться на земле. – Спасибо тебе, Бакмастер, за наш спокойный сон.

В лагере Форнье было холодно, мокро и – по крайней мере до вчерашнего вечера – бедно, но у этого места было одно большое преимущество. У склона, в десяти минутах ходьбы от лагеря, располагался термальный бассейн, питаемый горячим источником, по имени которого и был назван кантон Шод-Эг. Над долиной только-только забрезжил рассвет. Нэнси сняла широкие армейские штаны, гимнастерку и нижнее бельё, каждый шов которого был сделан во Франции, а бирки английской прачечной аккуратно срезаны на Бейкер-стрит, и осторожно ступила в воду – холодную на поверхности, но теплую в глубине.

Вода обволакивала её рельефные мышцы, приобретённые за недели физических тренировок и к которым она ещё не успела привыкнуть. Она рассмеялась. Когда в сентябре 1939 года была объявлена война, Нэнси жила в Лондоне в отеле «Савой» и собиралась на курорт в Гэмпшир, чтобы сбросить лишние килограммы, которые она наела, питаясь лобстерами в масляном соусе и запивая их шампанским вместе с Анри.

Узнал бы он её сейчас? Возможно, ему бы понравилась её новая фигура. Грудь у неё сохранила форму, а вот бёдра стали уже, мягкий живот ушёл – теперь на его месте был упругий плоский пресс. Мышцы рук также обрели чёткий рельеф. В одежде французской домохозяйки она выглядела как молоденькая девушка, которую четыре года держали на строгом пайке, ну а в голом виде была похожа на амазонку.

Нэнси нырнула в воду, отдав ей свой вес, и почувствовала, как из тела постепенно уходит напряжение. Она вернулась к разговору с Денденом. Кем ей нужно стать для всех этих мужчин, чтобы они пошли за ней? Сестрой, над которой можно подшучивать и которую нужно защищать? Любовницей, которую нужно отбивать от врагов, или богиней, которой они будут поклоняться? Нет, богиня не сработает – она слишком далеко. Нужно, чтобы она могла им доверять, и чтобы они доверяли ей. Любовницей? Может, и правда стоит сводить одного из них в лес? Найти среди этих маки потенциального льва и сделать из него её чемпиона? Она снова нырнула в воду и задержала дыхание. Нет. Так она, возможно, и приобретёт одного союзника, но потеряет остальных. Да и при одной мысли о том, что до неё дотронется кто-то, кроме Анри… Нет.

Она снова всплыла на поверхность и наполнила лёгкие свежим утренним воздухом. Уже рассвело, и она огляделась вокруг, окидывая удивлённым взором крутые, покрытые деревьями склоны гор, светлеющее небо и шевелящиеся листья. Лениво подплыв к камню, на котором она оставила одежду, она вдруг заметила какое-то движение в зарослях, закрытых от ветра. Животное? В лесах водились дикие кабаны, но она ещё ни разу не видела их следов, а больше никакое лесное животное не могло вызвать такое заметное движение. Значит, это человек. Немецкий патруль? Мог ли кто-то зайти настолько глубоко в лес? Местный житель? Но в радиусе полутора километров не было ни единой фермы или деревни.

Не выбираясь из воды, она достала из-под полотенца пистолет и направила его на кусты, держась свободной рукой за высокие камни.

– Покажись!

Никакого движения. Ей что, показалось? Пара бессонных ночей – и вот у неё уже галлюцинации. И тут она вспомнила мальчишеский смех у костра и все поняла.

– Выходите, юные засранцы, если не хотите получить пулю в лоб!

Она выстрелила, прицелившись повыше, и попала в ствол молодого дуба. Пуля с внушительной скоростью отлетела в сторону.

Из-за кустов вышла троица испанцев, у которых имелся реальный боевой опыт. О них она была более высокого мнения. Они вышли, подняв руки над головой.

– Родриго, Матео и Хуан, – чётко произнесла она их имена. – Вы тупые ублюдки. Давайте-ка разберёмся. Вы прошли гражданскую войну в Испании, не пожалели сил и приехали сюда, чтобы воевать с фашистами. Между тем я только что чуть вас не застрелила. Ради чего это всё было?

Она медленно вышла из воды, всё ещё держа их на прицеле. Сейчас главное – не поскользнуться. Они покраснели и не сводили глаз с её тела, рассматривая её плоть – мускулистые руки, округлую грудь, тёмно-коричневый пах. Она позволила им смотреть, вбирать в себя её обнаженный вид. Так прошло некоторое время. Не сводя с них дула пистолета и ничего не говоря, она увидела, что они начали смущаться. Взгляды, наконец, достигли её глаз, и на лице отразился стыд.

– Да, у меня есть вагина. Вы думаете, это признак слабости? Думаете, я маленькая девочка, которая сбежит при виде крови? Хуан! – Она перевела прицел на самого старшего из них. – Ты так думаешь, Хуан?

– Нет, сеньора.

Она продолжала целиться в него.

– Матео, подай мне полотенце.

Он пробежал мимо неё, схватил полотенце и вложил его ей в свободную руку, изо всех сил стараясь не смотреть на неё, вернулся на свое место в середине и снова поднял руки. Нэнси постаралась сдержать улыбку.