Текст книги "Белая мышь"

Автор книги: Имоджен Кили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

13

За полчаса до прибытия в Перпиньян в сгущающихся сумерках кондуктор сунул голову в их купе.

– Уходите, – сказал он, уставившись на Нэнси. – Немцы останавливают поезд. Полный досмотр.

У неё не было времени поблагодарить его и сообразить, как он понял, что её нужно предупредить. Он исчез, как только произнёс последнее слово.

– Чёрт, и что теперь? – по-английски спросил рыжий. Одна из француженок перекрестилась, словно услышала самого дьявола.

Нэнси открыла окно.

– Документы у вас ни к чёрту. Нам надо бежать, иначе вы ещё до рассвета снова окажетесь в тюрьме. Если, конечно, они вас просто не пристрелят.

Второй англичанин, «Брут», встал рядом с ней у окна и стал внимательно рассматривать окрестности.

– Вон там есть холм, в километре или двух, с зарослями на вершине. Встретимся там.

Теперь, когда на нём были штаны, он чувствовал себя гораздо более уверенно.

Нэнси уже хотела взяться за ручку двери, как вдруг поезд начал резко тормозить. Дверь распахнулась, и Нэнси бросило прямо в проём под оглушающий визг колёс. Каким-то чудом она на мгновение зависла в воздухе и успела схватиться за оконную раму левой рукой. Тяжело дыша, она втянула себя назад в купе. Пожилой француз, вжавшийся в угол, схватил её за край пальто и тем самым спас ей жизнь. Она поймала его взгляд и кивком поблагодарила. Поезд замедлялся и двигался со скоростью человеческого шага. Нэнси тем временем пыталась отдышаться.

Ждать полной остановки поезда было нельзя. Времени на раздумья нет. Ладно хоть их предупредили. Под полотном обрывалась крутая насыпь – слава богу, она не на каблуках.

– Давайте! – крикнула она остальным и прыгнула. Приземление прошло благополучно, и она скатилась по гравию вниз, в темноту.

За ней из освещённого купе выпрыгнули ещё двое, и поезд окончательно остановился. Распахнулась дверь, и один за другим из неё стали прыгать люди. Затем послышались крики, в двери появился человек и прицелился из винтовки. Тихую деревенскую местность оглушил выстрел, словно поставив точку в происходящем. Разгорячённые металлические колеса поезда щёлкнули и начали остывать. Из поезда стали выпрыгивать немцы. Чёрт. Надо бежать.

Она перебралась через невысокую каменную кладку в основании насыпи и оказалась в винограднике. Господи, какая удача! Она сможет уйти по дорожкам между кустов, и листва её прикроет. Выпрыгни они на пастбище – солдаты бы их выкосили, как пшеницу.

Бежать быстро или медленно красться? Если второе, можно остаться совершенно незамеченной, но, если солдат много, они всё равно найдут её на этом небольшом клочке земли. Если бежать, больше риска, что её заметят. Пока Нэнси раздумывала, раздалась очередь из лёгкого пулемёта.

Значит, бежать.

Она кинулась по рядам виноградников, стараясь всё время оставаться в тени. За спиной слышались крики на немецком и лай собак, а в высохшую почву то и дело вонзались пули, поднимая в воздух маленькие фонтанчики грунта. Земля билась о виноградные листья, словно дождь.

С востока донеслись новые крики и радостный лай. Кого-то схватили. Сукины дети. Быстрее, Нэнси. Она была уже у подножья холма. К западу от неё светили фонари, и она побежала сначала на восток, пробираясь между виноградных кустов, а затем снова на север. Кровь! Поцарапалась или ранили? Какая разница? Беги дальше! Застрелят ли задержанных? Возможно. Её застрелят точно. Ноги горели огнём и было невероятно больно, но остановиться и отдышаться было нельзя. Беги. Вверх.

Виноградник закончился, и она упёрлась в забор из колючей проволоки. Перевалившись через него, Нэнси оказалась на небольшом квадратном лугу. Поднявшись на локтях, она впервые посмотрела вниз. Там, на уровне насыпи, продолжали светить фонари, но наверх пока никто не лез. Поезд всё ещё стоял.

Она перевернулась на спину и постаралась отдышаться, глядя на луну. Восстановив дыхание, Нэнси продолжила путь вдоль забора на восток, к дальнему углу поля. Ограда повела её севернее и вверх. Заросли остались справа.

Ей никогда не нравилась сельская местность. Она была городской девушкой до мозга костей. Когда друзья самодовольно и фанатично рассказывали ей о радостях прогулок по французской глубинке, она всерьёз считала, что они сошли с ума. Да, отсюда берётся еда и вино, но здесь нет магазинов, кафе, да и вообще – сколько времени можно смотреть на один и тот же пейзаж – часами, неделями? И нынешний опыт не добавлял ей поводов менять это мнение.

Она добралась до вершины. Англичанин вроде бы показывал на него. Вокруг стояла абсолютная тишина. Она села у зарослей и снова посмотрела вниз. Фонари по-прежнему шерстили виноградник, но уже отступая к поезду. Через некоторое время они погасли и поезд стал набирать ход. Она шумно выдохнула.

Только сейчас Нэнси поняла, что потеряла сумку. Всё тело сковал свинцовый холод – от кишок до горла. Документы. Деньги. Драгоценности. Кольцо, которое Анри подарил ей на помолвку. Твою мать! Она проносила его на пальце всю оккупацию, но для обстановки в квартире Мари оно было слишком роскошным, поэтому пришлось его снять и спрятать под подкладку сумки. А записка! Из предосторожности она ничего, кроме неё, не взяла на память об Анри, а теперь лишилась и последнего клочка бумаги с его почерком.

Впервые с тех пор, как немцы ступили на французскую землю, Нэнси заплакала. Она замёрзла, выбилась из сил. Кольцо. Записка. Как она могла уронить сумку и не заметить? Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт, чёрт.

Рядом что-то зашуршало, она вздрогнула и увидела, что к ней медленно идут Брут и рыжий. Рыжий остался стоять в стороне, а Брут сел рядом и протянул платок.

– Вы поранились, мадам?

– Нет, я в порядке. Простите. Глупо. Я потеряла сумку, в ней осталось кольцо, которое мне подарил жених. И все документы.

– Мне пойти поискать? – тихо спросил он.

– Не будь тупым придурком, – яростно зашептал рыжий. – Немцы оставили внизу людей. То, что они выключили фонари, не значит, что они ушли. Если тупая сука хочет сумку, пусть идёт и ищет сама.

– Я буду рад пойти, – не обращая внимания на рыжего, повторил Брут.

Нэнси задумалась, а потом покачала головой.

– Это слишком опасно. Нам нужно идти.

Она вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– Я устала больше, чем думала, вот и всё. Сегодня в темноте нам нужно будет сделать переход, потом найти, где отлежаться днём, а в сумерках войти в Перпиньян.

– У нас нет еды! И воды! – запротестовал рыжий.

– Если вам не хватает тюремных харчей, сдайтесь гестапо, – отрезала Нэнси.

Брут неуклюже похлопал её по плечу.

– Конечно, нам лучше перемещаться только в тёмное время суток. Мы дойдём.

14

Нэнси снова постучала в дверь. Давай. Ну давай же. Дверь чуть приоткрылась, и на булыжник мостовой упала тоненькая полоска света.

– Меня зовут Нэнси Фиокка, – сказала она. – Меня прислала Мари Диссар, она работала с Гэрроу. Я работала с Антуаном. Со мной двое мужчин, нам нужно перебраться через горы.

Ей оставалось только надеяться. Надеяться, что дверь откроет правильный человек, что он узнает чьё-нибудь имя и поможет.

Чтобы добраться сюда, им пришлось потратить два дня. Они передвигались только по ночам, днём отсиживаясь в заброшенных сараях или за деревьями. Каждый день мимо них проходили патрули – один раз в считаных сантиметрах от них, но их ни разу не заметили. Как-то они вышли прямо на местного жителя, который в предрассветный час шёл на своё поле. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, а потом старик снял с плеча котомку и отдал им свой обед – хлеб, сыр и флягу с разбавленным вином. Это была их первая еда с тех пор, как они покинули квартиру в Тулузе.

Добравшись до окраин Перпиньяна, они начали думать, что делать дальше. Рыжий, который, как оказалось, бегло говорил по-французски, пошёл в город первым, словно ворон из Ноева ковчега. Нужно было аккуратно выяснить, остался ли кто из друзей в кафе, где им была назначена встреча. Он вернулся злой и с плохими новостями.

Ему удалось выяснить, что из тех, кто ехал с ними на поезде, троих поймали или убили. Их контакт теперь вне доступа – он слинял из города и ушёл через горы с двумя прибывшими на место встречи заключёнными. Им, хитрецам, удалось каким-то образом снова вернуться в поезд и как ни в чем не бывало занять свои места и продолжить путь. Они хотели подождать – говоря это, рыжий саркастично ухмыльнулся, но контакт был напуган и сказал, что отказывается сидеть в городе и ждать, пока придет гестапо, и заставил их сделать выбор.

Потом настала очередь Нэнси. Как голубь, вылетевший из ковчега на поиски безопасной ветки, она отправилась в город по смутно припоминаемому адресу в надежде, что дверь откроет человек, который посмотрит на неё и как-нибудь поймёт, что она не врёт.

Дверь открылась чуть шире. Мужчина был ей незнаком. Он выглядел испуганным, но производил впечатление друга.

– Лучше зайдите.

Нэнси снова принялась считать. На этот раз – собственные шаги. Маршрут пролегал высоко в горах, потому что там их не могли учуять собаки, которых немцы активно задействовали в поисковой работе в более низких местах. Тропа уходила круто вверх и постоянно меняла угол наклона, лишая возможности погрузиться в монотонный ритм. Нэнси неистово скучала по грузовику с углём, который вывез их из Периньяна в специальную зону, растянувшуюся на двадцать километров от границы с Испанией. Забавно: пока их везли, она совершенно точно не наслаждалась процессом, но даже трястись по просёлочным дорогам в неудобном положении между двумя мешками с углём было раем по сравнению с этим переходом.

«Мне нужен отпуск», – вяло подумала она, считая шаги, и захихикала. Ей представилось, как за следующим изгибом тропы её ждет Анри с машиной, готовый сразу же отвезти её на какой-нибудь курорт. Она бы упала к нему в объятия и начала жаловаться, через какие кошмары ей пришлось пройти. Рассказала бы, как стирала в ванной одежду узников, как на неё кричали, как она голодала и валялась в кузове грузовика. Он бы её пожалел, тепло улыбнулся и поклялся, что компенсирует все её страдания.

Она начала мысленно рассказывать ему обо всём, что случилось – сгущая краски, превращая всё в шутку, нелепость, надувая губы и ругаясь, пока он не остановит её, потому что от смеха у него заболит живот.

– Ты чему это там радуешься-то?

Рыжий.

Она не стала отвечать. Жаль, что нет Брута. Его вывезли из Перпиньяна днём раньше. Одежда и обувь у него оказались в лучшем состоянии, чем у них, поэтому рыжего и Нэнси заставили подождать, пока последние оставшиеся в городе сопротивленцы не соберут им по крупицам теплую одежду.

Рыжий принял её молчание за приглашение к разговору. Даже не к разговору, а к нытью: и шли-то они слишком быстро, и маршрут не такой, и носков ему дали мало. Две пары – этого недостаточно.

Нэнси игнорировала его стенания, слушая только свой внутренний счёт шагов. Рыжий ничего, кроме себя, не замечал.

– Отдых, – сказала Пилар.

Пилар и её отец были их гидами. Они почти ничего не говорили и почти не отдыхали. Десять минут за два часа, и все. Тропы вились среди горных вершин, и иногда во время этих перерывов Нэнси удивлённо смотрела по сторонам. Они сидели меж заснеженных вершин, словно сказочные путники или пилигримы, любующиеся этим невероятным чудом природы, бесконечным парадом горных пиков, исчезающих в голубоватой дымке весеннего воздуха. Скоро Нэнси стало казаться, что Пилар решила во что бы то ни стало завести их на каждую вершину без исключения.

Что ж, снова в путь, вверх по тропам, видимым только для Пилар. Казалось, это уже альпинизм, а не переход. Не тратя лишних слов, Нэнси просто шла. Рыжий продолжал занудствовать. Теперь он вопрошал, почему они купили так мало еды и как планируют идти по морозу, поскольку снега вокруг становилось все больше. Чем дольше он говорил, тем более визгливым становился его голос.

– Я больше не могу идти. Всё, не пойду, – сказал он, встав как вкопанный.

Пилар прервала привычное молчание, повернулась к Нэнси и тихим голосом сказала:

– Скажи ему, чтобы заткнулся и шёл молча. Он что, не знает, на какие дальние расстояния здесь расходится звук?

– Что она говорит? – жалобно спросил рыжий. – Скажи.

Нэнси сказала. Рыжий не пошевелился.

– Сегодня я больше не смогу идти, и никто меня не заставит.

Вот и все. Приятные фантазии об Анри улетучились, со счёта она сбилась, а Пилар и отец смотрели на неё так, словно хотели сказать: «Давай разруливай этот бардак сама». Что ж, сама – значит, сама.

Она толкнула рыжего так сильно, что он потерял равновесие и, оступившись, шагнул в ледяной горный поток, вымочившись по колено.

– Что за..? – заверещал он, выпрыгивая на снег. – Ты с ума сошла, сука!

Ударить её он даже не пытался. Наверное, знал, что старик тут же собьёт его с ног. Пилар усмехнулась.

– Выбор за тобой, – спокойно сказала Нэнси. – Останешься стоять – замёрзнешь до смерти за полчаса. Так что перебирай ногами. И заткнись.

– Сука, – прошипел он, но пошёл. Нэнси начала считать заново.

До границы они дошли на следующее утро. Пилар указала им на круто уходящую вниз тропу к Фигерасу и пожала руку Нэнси, а потом она и её отец развернулись и пошли в обратную сторону. Испанский патруль подобрал их спустя час, и Нэнси сказала себе, что лучше людей она в своей жизни ещё не встречала. Она была почти без сознания.

15

Вид Лондона выбил Нэнси из колеи – город разительно отличался от своей довоенной версии. Сейчас он был весь в шрамах от бомбёжек. Можно было повернуть за угол и обнаружить пустое место там, где когда-то стоял многоквартирный дом или коттедж. Какой-то город дыр. А люди! Мужчины чаще всего ходили в форме, а женщины передвигались гораздо быстрее, чем раньше, если только не стояли в очередях с корзинками и талонами в руках и надеждой в глазах. Среди водителей трамваев и контролёров теперь тоже встречались женщины. Плакаты на улицах, наклеенные поверх рекламных, призывали население экономить еду и сохранять спокойствие. Почти у всех был такой вид, как будто им очень нужно где-то быть, причём ещё пять минут назад. У всех, кроме Нэнси.

Восстановление документов тянулось бесконечно долго, а без них ничего полезного она делать не могла. Когда их, спускающихся с горы, обнаружила испанская полиция, Нэнси сказала им, что она американка. Это позволило ей наконец отделаться от рыжего. Американцам она затем представилась англичанкой, а уже в английском посольстве сообщила раздражённому и скептически настроенному сотруднику, что формально она австралийка, но в Лондоне у неё есть деньги, которые она хотела бы поехать и потратить. И что её зовут Нэнси Уэйк по прозвищу Белая Мышь и гестапо пойдет на всё, чтобы с ней пообщаться.

Сотрудник посольства позвонил адвокату Анри в Лондоне, который, после долгого и дорогостоящего обмена телеграммами подтвердил, что да, вероятно, это мадам Фиокка и да, у неё достаточно средств в Великобритании, чтобы обеспечить своё проживание и компенсировать Правительству Её Величества стоимость билета и небольшую сумму наличных, которые ей стоит выдать, чтобы она смогла купить себе достойную одежду для путешествия и еду в путь.

Адвокат Анри, мистер Кэмпбелл, встретил её на пристани и провёл через таможню. Нэнси видела его всего один раз, когда они с Анри приехали в Лондон и пили чай у него в кабинете с обитыми панелями стенами. Пока мужчины обсуждали дела, Нэнси откровенно скучала, в нетерпении ожидая, когда же, наконец, она сможет попасть в театр, в кафе и в ночные клубы Вест-энда. Получается, та встреча спасла ей жизнь. Анри тогда открыл счёт в лондонском банке и сделал внушительный депозит.

– Прямо перед вашей свадьбой он сумел отправить для меня письмо, – сказал Кэмпбелл, ведя её из здания таможни в вагон первого класса поезда, направляющегося в Лондон.

– Как? – После путешествия Нэнси была как в тумане, у неё не укладывалась в голове вся эта обстановка – удобные сиденья, внимательный официант. Кэмпбелл заказал ей скотч.

– Насколько я понял, через знакомого испанского контрабандиста, который направлялся в Бразилию. По крайней мере, письмо было отправлено оттуда. Нам пришлось дорого заплатить за почтовые услуги – тот человек наклеил совсем мало марок. К сожалению, больше мы от господина Фиокка не имели никаких известий, – сказал он, отводя взгляд.

Официант поставил перед ними два стакана с напитками, и Нэнси тут же выпила свой до дна. Кэмпбелл похлопал глазами, поменял их стаканы местами и позвал официанта, чтобы заказать ещё.

– Так вот, миссис Фиокка, в том письме содержались весьма чёткие указания. Анри очень скрупулёзно относится к делам, и документ был должным образом заверен и датирован. В нем написано, что в случае, если вы окажетесь в финансовом затруднении, мы должны предоставить вам все имеющиеся на счёте средства и обеспечить вам всю необходимую помощь, – сказал он, подавая ей свой стакан с виски, не обращая внимания на недоумённый взгляд официанта. – Что мы, конечно же, будем рады исполнить.

Однозначно приятный старикан. Нэнси вздохнула и откинулась на сиденье. В кои-то веки за ней не гонится гестапо, а за спиной не свистят пули. Теперь получить бы только весточку от Анри, что он добрался до Испании, и наступил бы рай.

Как это на него похоже – позаботиться обо всём заранее и ещё до войны положить деньги на счёт в Англии! Она же всегда думала только о сегодняшнем дне, с головой погрузившись в дела Сопротивления. А если вдруг она и завтра, и на следующей неделе всё ещё будет жива – что ж, тем лучше. А Анри продумал всё, включая ситуацию, при которой ей придётся сбежать одной.

Нэнси старалась теперь пить медленно, по глотку. Кэмпбелл что-то говорил. Он походил на карикатуру адвоката эдвардианских времён: стоячий воротник, белые волосы, кремовый жилет с золотой цепочкой карманных часов. Одежда была ему немного велика, и ей даже показалось, что жилетку уже ушивали. Значит, и богачи начали худеть. По радио об этом не рассказывали. Нэнси отвлеклась от своих мыслей и прислушалась:

– …достаточная, чтобы вы могли минимум три года комфортно жить, но мы, конечно же, уверены, что война не продлится так долго. Получив известия о вашем прибытии, мы осуществили поиск и нашли несколько весьма симпатичных небольших домов в провинциальных городках, где вдали от бомбёжек вы сможете переждать войну в безопасности.

Что? Переждать войну в безопасности? Чёрта с два!

– Мистер Кэмпбелл, я не собираюсь сидеть и гонять чаи с провинциальными дамами в ожидании Анри.

– Но ваша безопасность, миссис Фиокка, – нахмурился он. – И вы уже столько всего сделали. От ваших нервов, очевидно, остались одни клочья. Отдохните несколько месяцев.

Ох, к чёрту эти маленькие глоточки. Нэнси одним махом допила скотч.

– Сомневаюсь, что у меня есть нервы, мистер Кэмпбелл. И поверьте мне: три недели в провинции, где, кроме чая, делать нечего – и я пущу себе пулю в лоб прямо на глазах у местного викария и запачкаю ему все кружева.

Уголок его рта пополз вниз.

– Что ж, да, это будет не очень хорошо. В таком случае, миссис Фиокка, у меня есть друг, который ищет нанимателя в свою квартиру на Пикадилли. Как вам такой вариант?

– Я могу въехать сегодня?

16

Нэнси посмотрела на часы. Они заставляли её ждать. Двадцать четыре дня ушло на то, чтобы восстановить документы. А ровно двадцать три дня назад она заскучала от вновь обретённой свободы и начала думать, как бы вернуться во Францию.

Анри до Лондона так и не добрался. А она всё подготовила к его прибытию – в квартире его ждал любимый бренди и бутылка шампанского, тапочки и приличная рубашка. Всё с черного рынка, конечно же, и страшно дорогое, но она хотела, чтобы по приезде он смог окунуться в комфорт. Но она не могла просто сидеть и ждать его, уперевшись взглядом в стену.

Ровно к девяти утра, совершив короткую перебежку из своей квартиры, она явилась в штаб движения Свободных французских сил в Карлтон-Гарденс. На ней были её лучшие туфли на каблуках и удачно скроенный костюм, который ненавязчиво подчеркивал её округлости. Похлопав ресницами перед охранниками, она добралась до самой приёмной, а лучше сказать – до стула в отделанном мрамором холле, где её снисходительно рассмотрела французская мадам в очках для чтения. Эта крокодилиха бросала на Нэнси грозные взгляды, но у той уже была заготовлена заискивающая улыбка, предназначенная для всех мужчин в форме, которые проходили мимо с бумагами и сосредоточенным видом, который давал понять, что в эту самую минуту они очень заняты спасением Франции. Нэнси посмотрела на часы, затем на женщину, затем снова на часы.

– Мадам, – начала она. Нет, та была слишком морщинистой и медленной для крокодилихи. Нэнси решила, что она больше похожа на черепаху-регулировщицу.

– Они знают, что вы ожидаете, мадам… – она поправила очки и заглянула к себе в блокнот, – Фиокка.

– Но…

– Вас ожидают в другом месте? – выпучив глаза, спросила Черепаха. Нэнси скрестила руки и сгорбилась. Нет, её нигде не ожидают, в этом-то и проблема. Месяцами напролет она жила, активно действуя и подвергая свою жизнь опасности, а сейчас ей совершенно некуда пойти.

– Мадам Фиокка? – Нэнси подняла голову. Перед ней стоял худой смуглый мужчина в лейтенантской форме. Его ботинки блестели ничуть не меньше, чем мраморный пол. Она кивнула. – Следуйте за мной, пожалуйста.

Комнатка, куда он её привел, в мирные времена, скорее всего, служила кладовкой, где уборщица хранила швабры. Но офицер умудрился каким-то образом впихнуть туда огромный антикварный стол и вполне добротный стул, на который сел сам. Нэнси же достался скрипучий металлический складной стул. Полки, на которых уборщица хранила тряпки и совки, теперь были забиты рядами папок. Она с интересом рассматривала комнату.

– А я думала, в стране не хватает бумаги.

Он проигнорировал её сарказм и продолжал читать документы, которые лежали перед ним на столе. Её документы.

– Я вообще-то перед вами, – сказала она через пять минут. – Если хотите знать, что я делала во Франции, вы можете меня просто спросить.

Он оторвался от бумаг и посмотрел на неё.

– Да, нам докладывали, что вы неплохо помогли. Гестапо вам даже кличку присвоило. Как мило.

– Мило? Вы находите это милым?

Он улыбнулся, и это стало роковой ошибкой. Раздражение, которое копилось у неё всё это время ожидания, прорвалось наружу.

– А то, что гестапо держит у себя моего мужа, это тоже мило? А то, что я тысячу раз рисковала его и своей жизнью в Марселе, что я три года бегала от нацистов, пока вы тут бумажки перекладывали, это тоже мило? Вы когда в последний раз хотя бы видели бой? А я всего месяц назад от пуль уворачивалась, и мне нужно туда вернуться. Сейчас же. Так что запишите меня куда-нибудь, и я больше не буду мешать вам работать с документами.