Текст книги "Белая мышь"

Автор книги: Имоджен Кили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Ты хочешь, чтобы я извинилась, Маршалл? Хорошо. Извини. Даже притом, что мы оба знаем, что ты это заслужил. А теперь помоги мне.

Она немного сдвинулась на стуле, пытаясь найти более удобное положение. Как же! Ноги прострелила боль, спину свело судорогой, между ног кожа была стёрта в кровь. Она закрыла глаза, ожидая, когда отпустит боль, а когда снова их открыла, Маршалл смотрел на неё.

– Откуда ты приехала?

– У нас новая позиция около Орийяка. Я переехала по горам в Сен-Аман. Там контакт ничем не смог помочь и отправил меня сюда.

– Ты проехала по тем дорогам на машине и тебя не застрелили? – удивлённо спросил он.

– Мы потеряли весь свой транспорт в результате нападения. Я приехала на велосипеде.

Он вдруг вскочил, и Нэнси решила, что сейчас он её ударит. Но он открыл дверцу грязного шкафа и достал оттуда бутылку и пару пыльных стаканов. Красное вино. Лекарство от всех известных человечеству болезней. Он наполнил стаканы, и они выпили. Алкоголь мягкой тёплой волной разлился по желудку.

– Радиостанция здесь, и ты можешь её забрать, – наконец сказал он. – У меня сеанс связи сегодня, и я смогу передать твоё сообщение на Бейкер-стрит. Какую кодовую фразу им произнести в эфире?

Она подумала. Денден найдёт где-нибудь обычный радиоприёмник, чтобы они могли слушать «Радио Лондона», пусть даже без возможности что-то передать.

– Пусть скажут: «Элен попила чай с друзьями». Денден узнает её псевдоним, и они будут ждать парашюты.

Он покряхтел, налил им ещё вина и посмотрел на часы.

– Здесь безопаснее перемещаться ночью, несмотря на комендантский час. Наверху есть кровать. Можешь пару часов отдохнуть.

Значит, перемирие. Хорошо.

– Спасибо, – поблагодарила Нэнси.

Он кивнул и показал пальцем вверх. Она допила вино и начала, превозмогая боль, подниматься на второй этаж. Так плохо она чувствовала себя только после первого дня парашютных тренировок. В тот день Маршалл столкнул её с вышки в озеро, выставив абсолютной идиоткой.

Преодолев короткий лестничный пролет, она открыла дверь и села на краю кровати. Облегчение вместе с усталостью накатили на неё, как мягкие волны на гальку средиземноморского побережья. Она посмотрела на свои ноги. Сними обувь, Нэнси, – скомандовал голос в голове. Она обдумала этот вариант. Нет, не снимай. Между пальцами хлюпала кровь, и она поняла, что пятки порваны в клочья. Ей не хотелось тратить ценное время отдыха на бинтование, поэтому обувь она снимать не стала. В кармане у неё был большой шёлковый платок – остаток парашюта. Она достала его, порвала на две части, задрала юбку и взглянула на кровавое месиво с внутренней стороны бедра. Она обмотала обе ноги, перекатываясь по кровати. Ткань была холодная и не очень годилась на роль бинта. Что ж, как минимум израненные бёдра не будут тереться друг о друга во время сна.

Она уже закрыла глаза и начала откидываться на кровать, когда открылась задняя дверь и послышались чьи-то голоса. Они звучали тихо и напряжённо. Затем кто-то торопливо побежал вверх по лестнице. Нет, нет. Уходите. В комнату ворвался Маршалл.

– Смена плана, Уэйк.

– Просто убей меня.

– Не думай, что мне бы этого не хотелось, – ответил он, пытаясь выдвинуть из углубления в противоположной стене старый шкаф. – Поднимай зад и помоги мне, если хочешь радио.

Прекрасно. Она встала, шатаясь, подошла и взялась за другую сторону шкафа.

– Что происходит, Маршалл?

– Только что забежал один лояльный жандарм. Какой-то маньяк напал на штаб гестапо в Монлюсоне, и теперь наши местные мальчики всполошились и решили выкрутить всем руки, пока то же самое не случилось с ними. А кто-нибудь им этот адрес даст рано или поздно.

Он протиснулся между шкафом и стеной и стал ощупывать обои, вытащил нож и вырезал прямоугольник. В стене оказался тайник, из которого Маршалл достал радиопередатчик. По крайней мере, она надеялась, что это был он – коричневый кожаный ящик, похожий на большой портфель.

– А теперь тебе надо идти.

– Крепления?

Он открыл нижнюю часть шкафа и бросил на кровать два смотанных комплекта спинного крепежа. Нэнси закрепила его к петлям ящика, а он приставил шкаф к стенке. С улицы раздался двойной сигнал автомобиля.

– Едут, – сказал Маршалл. – Ты вооружена?

– Нет.

Снаружи послышались хлопки и крики на немецком.

Нэнси подошла к окну.

– Четыре гестаповца, три милиционера. И ещё двое погнались за твоим информатором.

– Уходи, Уэйк. – Он вскрыл матрас и, как фокусник, достал оттуда подсумок с гранатами.

– Нет, дай мне револьвер. Ты знаешь, что я могу стрелять. Убьем этих и уйдём, – сказала она, протягивая руку.

Он закрепил подсумок у себя на поясе.

– Это бесперспективно. Уходи сейчас, пока они не окружили дом. – Он увидел, что она колеблется, и упёрся лбом в матрас. – Нэнси, мне было страшно. В Инвернессе. Когда я увидел тебя, я подумал, ты расскажешь им, какой я был трус, когда мы уходили из Франции. Но сейчас мне не страшно. – Он снова выпрямился. – Вот. А теперь проваливай, ладно?

В парадную дверь забарабанили.

Нэнси взяла радиостанцию и закрепила её, как рюкзак, на спине, едва не упав под её тяжестью. Маршалл поднял окно, выдернул чеку и бросил гранату.

– Осторожно!

Раздался оглушительный взрыв. Дом задрожал, а на улице кто-то заверещал, как кролик в силке. Деревянную оконную раму тут же изрешетили пули, и от неё в разные стороны полетели щепки.

Маршалл зашатался, но не упал.

– Маршалл?

– Ничего. Уходи.

Топот сапог внизу. Маршалл выдирает чеку следующей гранаты.

Она схватилась за раму окна, выходящего во двор, подняла её, перелезла на сторону улицы. Повисла. Прыгнула вниз. Задняя дверь открылась как раз в тот момент, когда она побежала к задним воротам.

– Стой! Стой, или буду стрелять!

Она не остановилась. Пуля пролетела у её уха, и она выбежала на заднюю улицу. Здесь ещё никого не было. За спиной она услышала третий взрыв и ещё одну пулемётную очередь. Смысла оборачиваться не было. Маршалл – крыса, попавшая в ловушку, а ей нужно выбираться отсюда, пока гестапо или милиция не вызвали подкрепление. Велосипед стоял там, где она его оставила. Она села на него и, чуть не задохнувшись от боли, поехала.

58

Наступали сумерки. Нэнси преодолела не более трёх жалких километров, когда, как ей показалось, её засекли. В пятистах метрах от себя она увидела фонари. Значит, они выставили блокпосты даже на просёлочных дорогах. Первой её мыслью было спрятать велосипед, найди укрытие подальше от дороги и переждать. Но потом она услышала позади себя лай, остановилась и обернулась. По полям по обе стороны дороги блуждали фонари, и у них были собаки.

Она нуждалась в помощи, а друзей больше не осталось. В ста метрах от дороги она увидела ферму. В сумерках ей удалось рассмотреть освещённое окно. Самое время завести новых друзей.

Женщина лишь взглянула на неё и стала закрывать дверь, но Нэнси навалилась на неё, поставила на порог ногу и закричала от боли, когда та зажала её стопу.

– Ой, простите! – сказала женщина.

Нэнси моргнула и вгляделась в хозяйку дома. Это была скорее девушка в возрасте немного за двадцать. Чистые забранные в пучок волосы, застиранное, но тщательно отглаженное домашнее платье – идеальный образ жены фермера.

– Пожалуйста, впустите меня. Ради Франции, впустите.

Потом она увидела у неё на шее распятие и дотронулась до своего, которое ей подарил Тарди.

– Как христианка христианку.

Какая у неё была чистая кожа, совсем без косметики. Нэнси видела, как та сомневается и борется со страхом. Через несколько секунд по сжатой челюсти стало ясно, что решение принято.

– Вы можете спрятаться в погребе, – сказала она и открыла дверь.

Нэнси перевалилась через порог. Кухня. Лестница. Женщина открыла люк в полу и спихнула Нэнси по короткой лестнице в кромешную тьму. Нэнси ощутила под ногами утоптанную землю. Пахло яблоками и сеном. Между досками люка вниз проникало немного света. Он был прямо у неё над головой. Погреб был очень неглубокий, глубины не хватило бы даже на то, чтобы выпрямиться в рост. Она заползла в угол под лестницей, расстегнула ремень и почувствовала облегчение в плечах и одновременно жар. Радиоустановка с глухим звуком упала на землю, оставив вмятину. Наверху эхом раздался стук в дверь. Она подтянула колени к себе и обняла их руками. Наверху зажёгся свет – молодая хозяйка снова пошла открывать дверь. Нэнси ждала затаив дыхание.

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, мэм. Мы ищем женщину. Очень опасную женщину, – сказал кто-то по-немецки. Гестаповец. – Мой сотрудник сказал, что видел женщину, которая подошла к вашему дому несколько минут назад.

Женщина отвечала ему спокойно:

– Это была я сама. Выходила проверить, заперты ли курицы на ночь. Лисы, сами понимаете.

Её акцент вдруг усилился, заметила Нэнси.

– Тем не менее, мэм… Надеюсь, вы не будете возражать, если мы быстро обыщем дом.

– Мне прятать нечего, – сказала она с нужным количеством сдерживаемого раздражения в голосе.

Было слышно, как мужчина в сапогах прошёл на кухню. За ним в деревянных башмаках шла хозяйка.

– Что там внизу?

– Запасы продовольствия. Когда они есть.

Он стоял прямо над ней.

– Могли бы вы открыть люк, мэм?

Нэнси перестала дышать. Люк открылся, осветив квадрат у подножья лестницы.

– Я взгляну. Могли бы вы отойти, пожалуйста?

Он включил фонарь и начал исследовать дальние углы, где стояли ящики и полупустые мешки.

Скрипнула ступенька лестницы на второй этаж, и фонарь тотчас исчез из погреба.

– Кто там? – громко и встревоженно спросил немец. Нэнси услышала, как он расстегнул кобуру.

– Маман? – послышался детский голос. – Что случилось? Кто этот дядя?

Женщина постаралась её успокоить.

– Всё хорошо, дорогая, возвращайся в кровать. – И она снова повернулась к немцу. В её дрожащем голосе появились нотки негодования. – Я думаю, вам стоит уйти, вы пугаете мою дочь.

Немец промолчал.

– Или вы считаете, что моя четырёхлетняя дочь – опасная женщина?

Послышался кашель и звук застёгиваемой кобуры.

– Нет, мэм. Пожалуйста, сообщите, если вы увидите или услышите что-то подозрительное.

– Конечно.

Послышался звук удаляющихся шагов, входная дверь открылась и снова закрылась. Нэнси глубоко вздохнула. Ей вспомнилась фраза: «А родственные души встречаются не так редко, как я думала». Она улыбнулась. Когда-то, когда она прочла эти слова в книге, сидя под террасой дома матери, в её сердце вспыхнула надежда. Тогда над её головой тоже узкими полосками пробивался свет.

Она услышала, как хозяйка спокойно как ни в чём не бывало обратилась к ней сверху:

– Надеюсь, вы там со страху не умерли. Наверное, вам лучше будет подождать внизу некоторое время, на случай если они решат вернуться. Я приготовлю ужин. Кстати, меня зовут Селест.

Красивое имя, подумала Нэнси и провалилась в беспокойный сон.

Нэнси даже не поняла, что спит, пока её не разбудил скрип люка. Взяв радиостанцию – она по-прежнему весила целую тонну – она на трясущихся ногах полезла наверх, в кухню.

Стол был накрыт на двоих. Нэнси очень осторожно опустилась на стул. Селест выложила в белые фарфоровые глубокие тарелки жаркое, а затем тоже села и начала разрезать свежий батон. У Нэнси потекли слюнки.

– Ешьте, мэм.

Дважды Нэнси просить не пришлось. Еда была вкусная – курица, подлива, морковь, лук-порей, воздушный свежий хлеб. Блаженство. Чистое блаженство.

– Значит, вы очень опасная женщина? – спокойно спросила Селест, приступив к ужину. – Ничего можете не рассказывать, мне лучше ничего не знать. Я лишь надеюсь, что вы в долгу у них не останетесь.

Нэнси кивнула, не переставая жевать.

– Где ваш муж? – спросила она, проглотив еду и ощущая счастье.

– Я вдова. Мой муж Ги был убит во время оккупации.

– Сочувствую.

Селест ответила не сразу. Некоторое время они ели молча, слушая лишь стук ложек о тарелки.

– Я держусь, хотя управляться с фермой очень тяжело. Но нужно делать то, что должно. Ради детей.

С лестницы донёсся скрип, и Нэнси развернулась, на секунду испугавшись, что всё это – доброта, еда – были лишь жестокой шуткой и что гестапо всё ещё в доме. Но это была маленькая девочка, которая помешала обыску. Она была худа как тростинка, с длинными чёрными волосами до пояса. На ней была голубая ночная рубашка, а в руке она держала за лапу плюшевого мишку.

– Маман?

– В постель сейчас же, Мария!

Девочка выпятила нижнюю губу.

– Но я голодна, и я не устала.

Селест подняла руку.

– Ты ела. В постель. Сейчас же.

Девочка от злости бросила мишку, и он полетел вниз по лестнице, а сама она пошла наверх и хлопнула дверью своей комнаты.

Селест пошла и подняла медведя, отряхнула его и посадила в кресло-качалку у камина. Нэнси представила, что ночью девочку замучает чувство вины, и на рассвете она спустится вниз и с облегчением обнаружит, что ему не было слишком жёстко и холодно спать.

– Очень опасная женщина, – пошутила Нэнси.

Селест вернулась к столу и снова взяла ложку.

– Надеюсь. Надеюсь, в ней останется твёрдость. Тяжело растить ребёнка одной. Она считает, что я тиран, но я лишь пытаюсь выжить.

Перед глазами Нэнси возник до боли знакомый образ её собственной матери. Когда Нэнси возвращалась из школы, мать отворачивалась от кухонного шкафа, хлопнув дверью, бросала на пол её куртку и сразу начинала орать. Сейчас, правда, она впервые заметила, что кухонные ящики из её воспоминаний были пусты, а одежда матери – поношена и застиранна. К горлу подступил ком.

– Вы хорошая мать.

Селест кивнула, приняв комплимент как должное.

– Вы доели? Давайте мне ваше платье, я его постираю, а вы пока вымойтесь и обработайте раны. Пока платье сохнет, вы можете немного поспать, а затем продолжите путь.

59

Свежие бинты на бёдрах продержались километров двадцать пять, но как только дорога пошла вверх, они перекрутились и сползли, оголив израненную плоть. Бинты на лодыжках подержались ещё восемь километров. Раз. Два. Раз. Два. Она жала на педали одной ногой, другой ногой, метр за метром преодолевая в тени дубов неровную просёлочную тропу. Было прохладно, но лес был необычно тих – ни пения птиц, ни шелеста листьев от лёгкого ветра. Нэнси слышала только собственное дыхание.

Подъём был чересчур крутым. На плоскогорье можно было бы войти в монотонный ритм, при котором боль не чувствуется так остро, но на перепадах высоты это было невозможно. Каждый оборот колёс приносил новую муку. Ремни от радиостанции впивались ей в плечи, а на спине, там, где давил край ящика, кожа стёрлась до мяса. Впереди было ещё бог знает сколько километров – почти весь путь.

Мысли настигали её в виде вспышек и образов. Вот Анри до войны читает за завтраком газету, отпивая из чашки кофе. Лунная ночь, Антуан выстреливает себе в голову. Секретарь в штабе «Свободных французских сил». Бём прижимает ладонь к окровавленному лицу. Раз. Два. Раз… Два… Она знала, что скоро будет перекрёсток и тропа перейдёт в дорогу с щебёночным покрытием. Там будут патрули. Она сможет свернуть с неё через полтора километра, но эти полтора километра она в опасности.

Становилось теплее, даже в тени. Она повернула на главную дорогу, и подъём стал ещё круче. Кровь, вслед за ручейками пота, текла по внутренней поверхности бёдер. Она посмотрела наверх. Солнце уже миновало зенит, а с фермы она выехала на рассвете. Это значит, она в пути семь часов? Они показались считаными минутами и в то же время целой вечностью.

За спиной она услышала гул бензинового двигателя. Чёрт. Это немцы.

Вытерев пот с глаз, она посмотрела направо и налево. По обеим сторонам рельеф уходил вверх, а придорожные канавы, покрытые зарослями, были недостаточно глубоки. Придётся продолжать крутить педали в надежде, что те, кто едет сзади, не ищут женщину с ящиком на спине. Ей нужно выглядеть обычной женщиной, которая проехала всего пару километров из одной деревни в другую. Подними голову, Нэнси. Выпрями плечи, Нэнси. Улыбайся. Делай вид, что тебе хорошо. Её трясло от боли. Шум двигателей становился всё громче, и вот они уже поравнялись с ней, обгоняют. Ярко-зелёный брезент, огромные колёса, облако пыли. Она продолжала смотреть вперёд, подняв голову.

Один. Два. Три фургона. Они даже не притормозили, лишь дали чуть в сторону, чтобы не сбить её. Последний был набит немцами в серых касках и зеленоватых гимнастёрках, сидящими на скамьях лицом к лицу. По правой стороне с краю сидел рядовой, которому вряд ли исполнилось двадцать. Он улыбнулся ей и поднял руку, еле заметно помахав. Она улыбнулась ему в ответ и улыбалась до тех пор, пока они не скрылись за следующим поворотом.

Тропа, на которую она свернула с главной дороги, тоже была холмистой. Где-то Нэнси ехала по земле, где-то – по гравию. То и дело встречались участки глины и грязи. Дорога шла то вверх, то вниз. То вверх, то вниз. Велосипед трясся и отскакивал от кочек, тонул в рытвинах и проваливался в колею, проделанную гужевыми повозками. День близился к завершению, и теперь это был просто вопрос времени. Дорога вилась между полей, затем крутой спуск к широкому и мелкому ручью. На дороге валялась упавшая после летнего ливня толстая ветка, которую ещё не успели убрать.

Переднее колесо застряло, и её перебросило через руль. Несколько секунд она летела вперёд, но уже ничего не могла сделать, чтобы защитить себя. Приземление на левый бок оказалось настолько жёстким, что от удара она потеряла способность дышать.

На какое-то время она потеряла сознание. Сложно сказать, на сколько именно – все последние часы её мозг находился в состоянии белого густого забытья. Лежать на земле было так спокойно. Она слышала, как в ста метрах от неё течёт ручей, ощущала, как охлаждается земля, а потом ветер наконец мягко тронул листья, как ладонь воду.

– Нэнси.

Вот он. Он куда-то уезжал? Она была очень рада, что он дома.

– Нэнси.

Конечно, он вернулся вчера днём, раньше, чем она рассчитывала, и смеялся над тем, как она бросилась в его объятия, закинув ноги ему на спину. Они даже не смогли подняться наверх и занялись любовью прямо на дорогом диване в гостиной, даже не раздеваясь – настолько это было необходимо и срочно.

– Нэнси, дорогая.

Куда же они пошли потом? В «Отель-дю-Лувр» у гавани, конечно же. Там можно ужинать на террасе и смотреть на судна, заходящие и выходящие из порта, на рыбаков, которые несут корзины с лобстерами на кухню, где повар уже ждёт не дождётся, когда начнёт готовить Анри и Нэнси ужин. Они танцевали? Ах да, в «Метрополе»! Тамошний бармен понимает, что смешать коктейль – это целое искусство. Нэнси не могла удержаться от смеха – у него такой серьёзный вид, но зато какие напитки он творит! А какие у них бывают музыканты! Там Нэнси однажды видела Риту Хейворт, а Мориса Шевалье – даже дважды.

– Послушай меня, Нэнси.

Они едут домой, взлетая на холм на любимой спортивной машине Анри. Его руки уверенно держат руль вне зависимости от того, сколько он выпил. Она обожала смотреть, как он ведёт машину. Потом они снова занялись любовью. На этот раз в постели. Она заснула в его объятиях под лёгким белым одеялом.

– Нэнси, тебе нужно вставать.

Она приоткрыла глаза. Он стоял у балконной двери, а за его спиной ветер обдувал тюлевые занавески. Странно, Нэнси не ощущала его дуновение. Какой же он красивый, её Анри. И так к ней добр!

– Я не хочу, Анри, дорогой, не заставляй меня, – сказала она.

Он молча смотрел на неё. Почему он грустный? Как он может грустить в такой прекрасный день?

– Открой глаза, Нэнси.

– Я…

Глаза у него по-прежнему светились добротой, но в голосе появилась твёрдость.

– Я серьёзно, Нэнси. Открывай глаза.

Она открыла. Марселя не было. Анри не было. Она лежала в темноте на тропинке в Оверни. К спине была привязана радиоточка, между ног – засохшая кровь. Мышцы сводило, ребра опухли от синяков. Жажда сводила с ума. А рядом ещё кто-то льёт слёзы, да так, что от звуков этих мучительных рыданий всё внутри переворачивается. Она долго слушала этот душераздирающий плач, пока не поняла, что рыдает она сама.

Анри, я всё испортила. Абсолютно всё. Мне так жаль. Я была такая дура. Я просто… Я не знала. Деревья, земля и темнота молчали. Я видела такое, Анри! Я делала такое. Я убивала, из-за меня умирали люди. А эта девушка, господи, что я за человек? Немцы убивали детей из-за того, что я натворила.

Постепенно её рыдания стихли. Ничего не изменилось. Она по-прежнему здесь, в оккупированной Франции. Мёртвые были по-прежнему мертвы, а живые по-прежнему ждут её. Она встала на колени, а затем и на ноги, шатаясь под тяжестью радиостанции. Подняла велосипед.

Увидев её, Форнье выдал поток испуганных ругательств. Караульные в ста метрах пытались ей помочь, но Нэнси грубо отбрила их, и им пришлось довольствоваться ролью сопровождающих. Она доехала до полевой кухни и казарм, которые они оборудовали на заброшенной ферме в восьмистах метрах от того места, где она их оставила. Охранники показывали ей путь и следили, чтобы она не наткнулась на мины-растяжки, которые они установили вдоль дороги.

Казалось, она разучилась останавливаться и так и проедет сквозь лагерь. Тардиват схватил руль велосипеда и задержал её. Она посмотрела на него пустым, дезориентированным взглядом.

– Ради бога, помогите ей кто-нибудь! – закричал он.

Форнье подбежал и попытался снять её с сиденья, но она его оттолкнула. Толчок был слабый, но он сделал шаг назад и широко расставил руки. Она медленно слезла с велосипеда. Платье было всё в крови, рваное и грязное.

Денден осторожно снял у неё со спины ящик с радио и освободил ей руки. После этого она упала в обморок. Форнье поймал её и понёс – аккуратно, как жених – в фермерский дом, громко призывая на помощь врача.

60

– Нэнси, проснись.

Говорил не Анри. Значит, она не мертва. И было больно. Значит, точно не мертва.

– Денден?

– Да, моя единственная любовь, это я. Как ты? Можешь двигаться?

Она открыла глаза и осторожно поднялась на локтях. Характер боли изменился. Теперь она была тупая, пульсирующая, а не острая и обжигающая. На ней была тонкая хлопковая рубаха – ещё и чистая. Бёдра и лодыжки были перевязаны, а лежала она на толстом слое одеял на деревянной койке в маленькой квадратной комнате. Деревянные полы, окна без стёкол. Яркое солнце. Денден сидит в её изголовье на трёхногом табурете.

– Хорошо. Ты жива, – со вздохом облегчения сказал он. – Я уже начал бояться, что ты впадешь в очень романтическую кому, и нам придётся тебя здесь и похоронить. Я уже даже начал придумывать трогательный панегирик.

Она улыбнулась.

– Сколько времени я была без сознания?

– Чуть больше двух суток, если не считать один полусознательный момент, когда ты проснулась, попила воды и спросила, пришёл ли уже Анри.

Нэнси заметила рядом с ним на полу книгу и графин воды.

– Играешь в сиделку, Денден?

Он скрестил лодыжки.

– Только в перерывах между играми с моей новой прекрасной радиостанцией. После твоего возвращения наши душки из Лондона уже дважды сбрасывали всякие приятности на новые места, в том числе модные антисептические кремы, которые я и доктор втирали в остатки твоей прекрасной кожи. Как ощущения?

Она подумала.

– Как холодная вода в жаркий день. А с каких пор у нас есть врач?

– Его зовут Танан. Он присоединился к нам насовсем.

Нэнси кивнула. Танан был в числе лояльных медиков, которых Гаспар «похитил» в день «Д», чтобы помогать раненым. Седой, зрелый мужчина, который среди всего того ужаса действовал спокойно и оперативно. Он точно им нужен.

Нэнси протянула руку, Денден взялся за неё, и Нэнси перекинула ноги вниз и села на кровати. По мышцам пробежали маленькие вспышки огня, а приложив руку к щеке, она обнаружила, что плечо тоже перевязано.

– А как война?

– А, это… – протянул Денден, подавая ей стакан и наливая туда разбавленное водой вино. – Тебе хорошие новости или плохие?

– Просто скажи мне, – сказала она, жадно приникнув к стакану.

– Очень хорошо, бегут. Союзники высадились на юге. – Он положил руку ей на колено. – Марсель освобождён, но, прежде чем ты спросишь, – нет, у нас нет новостей о пленниках гестапо. Рейх отчаянно пытается вернуться в Германию, пока русские не захватили их родину и не отомстили за тот ад, который им устроили нацисты. Ничего хорошего их не ждёт.

Он замолчал и потёр шею, искоса глядя на неё.

– Денден…

– Если хочешь знать, в Лондоне хотят, чтобы мы… они настаивают, чтобы мы остановили батальон СС, который возвращается в Германию. Предлагают «окончательно остановить» их в Кон-д’Алье. По их данным, у нас есть три дня.

Батальон? Господи.

– А, да, с ними танк «Панцер», а может, и два.

– Предполагаю, они не уточнили, что подразумевают под «окончательно остановить»?

Денден снова наполнил её стакан.

– Если читать между строк – а это не так-то просто, учитывая кодировку и помехи, – они прекрасно знают, что пленных мы брать не можем. Значит, имеется в виду, что после того, как они сдадутся, мы должны их всех убить. О братской могиле они сильно не задумываются. Либо мы можем держать пленных до тех пор, пока не придут американцы и официально не наведут порядок.

Нэнси отдала ему стакан и попробовала встать. По нервным окончаниям прокатилось огненное колесо, но она устояла на ногах. На двери висела её обычная одежда – штаны и гимнастёрка. Они что, не только врача сюда вызвали, но и прачку?

Она доковыляла до двери, бросив на Дендена красноречивый взгляд, говорящий «большое спасибо, но я оденусь сама».

– А что думают бойцы об этом заманчивом предложении из Лондона?

Денден хмыкнул.

– Единственный, кто искренне рад, – Рене. Ему не терпится обстрелять «Панцер» из своей базуки. А остальные ходят чернее тучи. Всё почти кончено. Они хотят домой. Зачем рисковать жизнью и возможностью увидеть семью, если немцы разгромлены? Мне кажется, что Тардивату уже всё равно. Форнье примет любой вариант. Ты знала, что у его отца автомастерская в Клермоне? Он хочет вернуться туда. А Гаспар, вновь получив оружие, больше не хочет выполнять приказы из Лондона. Кстати, он снова сам себя повысил. Теперь он генерал.

Нэнси натянула гимнастёрку и нашла в кармане пару чистых носков.

– Командир Уэйк! Зачем ты надеваешь ботинки?

– Время поднимать военный дух. И если Гаспар устроил себе повышение, то почему нельзя мне? Отныне зови меня маршалом Уэйк.

Гаспару не понравился её новый чин, но она не дала ему времени подумать об этом. Её выход на улицу в чистой форме был равен по эффекту воскресению Христа из мёртвых. Маки снова принадлежали ей. Форнье, увидев её, сразу же пересёк двор и встал рядом. За ним последовал Тардиват. Проходя мимо, он подмигнул ей, но Гаспар так легко не поддался.

– Всё! Франция свободна! – крикнул он ей, когда она объявила своё и их новые звания. – Немцы уходят! Зачем нам им мешать? Нам же это от них и нужно было!

Маки нервозно переминались с ноги на ногу. В них боролись два желания: вернуться домой и нанести ответный удар, особенно теперь, когда в руках снова было оружие. Нэнси решила, что желание биться всё ещё перевешивает.

– Отпустить немцев на их условиях? – спросила она, глядя в глаза Гаспару, но спросила громко, чтобы слышали все. – Вы этого хотите? Они пришли сюда, захватили вашу землю, убили ваших сограждан, а вы хотите отсидеться и позволить американцам и британцам выгнать их вместо вас? Вы хотите позволить им пройти по вашей земле с танками и вооружением, будто они на параде? Помахать им ручкой, чтобы они могли вернуться к себе и там помогать своим биться с русскими – после всего, через что те прошли? Да что вы за люди такие?!

Она перестала притворяться, что говорит с ним одним, и раскинула руки.

– Гаспар прав, я не могу заставить вас остаться. Но знайте: если вы уйдёте, во Франции на какое-то время установится мир, но внутри вас – нет, никогда. Вы вернётесь домой в целости и сохранности, но сможете ли вы смотреть в глаза вашим жёнам и дочерям, зная, что вы позволили немцам пройти по вашей земле, не нанеся по ним удар? За освобождение вашей родины будут бороться чужие американцы и британцы, а вы будете хныкать у материнской юбки и говорить, что вам хотелось домой? Или вы всё-таки вернёте им повод гордиться своими мужчинами? Вы сделаете такой подарок французским женщинам, которые страдали и боролись вместе с вами? Верните им их веру в вас! Освободите их по-настоящему!

Они воодушевлённо загалдели.

61

На протяжении следующих двадцати четырёх часов Тардиват возил её меж разбросанных лагерей, где она раз десять произносила различные вариации одной и той же речи. Маки начали собираться в одном из шато вблизи Кон-д’Алье, и стало понятно, что их силы восстановлены.

Пока все ели консервы, рассевшись вокруг камина в большом зале, Денден сообщил им последние данные разведки из Лондона. После того как днём ранее они покинули ферму, это великолепное шато семнадцатого века с сохранившимися гобеленами было назначено их штабом и местом сосредоточения. Разграбившие это имение немцы сработали спустя рукава: сняли картины и сломали стулья, но массивный дубовый обеденный стол остался цел.

Войдя внутрь, Денден замер, любуясь игрой света на высоком потолке и резьбой над камином.

– Должен отметить, Форнье, здесь гораздо лучше, чем в твоём клоповнике на горе.

Форнье улыбнулся и покачал головой.

– Что у тебя, Денден? – спросила Нэнси, когда он подошёл к ней и передал бумаги. Пробежав их глазами, она положила документы на стол, чтобы и остальные – Хуан, Гаспар, Форнье и Тардиват – могли их увидеть. Гаспар засопел.

– Значит, завтра.

Нэнси кивнула.

– Проинструктируйте людей, джентльмены. И пусть хорошенько отдохнут.

Денден зашёл в её спальню в три ночи. Она смотрела из витражного окна на холм у Кон-д’Алье.

– Миледи!

– Неплохая у нас казарма, да? – ответила она, отворачиваясь от лунного пейзажа. – Но я не могу спать – кровать слишком мягкая.

Денден сел на неё и стал прыгать так, что заскрипели пружины.

– Хочешь выпить? Я слышал, что немцы так и не смогли попасть в винный погреб, а мы с тобой отлично вскрываем замки. Я уверен, владелец бы не возражал.

– Не сегодня, Денден. Но если ты хочешь найти какого-нибудь симпатичного парня и отпраздновать с ним, я не буду тебя останавливать.

Он шумно выдохнул и откинулся на кровать.

– Завтрашняя атака ужасно влияет на моё либидо. Как мне наслаждаться компанией пытливых молодых людей, если я знаю, что уже завтра их может не стать? Твой план сработает? – спросил он, заложив руки за голову.

Она прислонилась к окну и скрестила руки на груди.

– Я не знаю, Денден. Шансов мало. Ты не забыл про свою роль, я надеюсь.

– Нет, дорогая. Я более чем готов к подвигам. А потом, если кто-то из нас выживет, я вскрою погреб и найду себе нового друга, опьянённого победой.

Нэнси не поверила его браваде. Она видела, как Денден смотрит на Жюля, когда думает, что никто его не видит. Она легла на кровать рядом с ним, и он обнял её за плечи, прижав к груди.