Текст книги "Нереальная реальность"

Автор книги: Илья Стальнов

– Дон Хуан, подлый обманщик, как мог ты истоптать мою душу?!

– Хуанита! Я с детства любил одну тебя. Я страдал. Я не видел отклика в тебе. И моя черная душа озарилась адским пламенем злобного томления.

– Что сделала я тебе, о, притворщик?

– Я хочу овладеть тобой. Не только телом, но и чувствами. Я хочу, чтобы ты ползала у моих ног.

– Нет, нет, нет!

– Тогда ты никогда не узнаешь судьбу твоего отца.

– Так это ты, коварный, похитил его?

– И не узнаешь, кто была твоя мать.

– Ах, мне незачем жить.

Брык – дама грохнулась в обморок – прямо на охапку прелых листьев, рядом с которой весело журчал ручеек.

Одетый в темное сухощавый, жилистый усатый негодяй лет тридцати зловеще захохотал и подхватил обмякшее тело.

– Я бы скормил тебя собакам, если бы не любил так пламенно, – воскликнул он.

 
Разговор был на испанском.
Взвалив тело на плечо, негодяй пошел в лесную чащу.
 

– Э, брат, куда девушку поволок? – спросил Степан по‑испански.

Тут он не выдержал. Невмешательству есть какие‑то пределы. Память прошлой жизни взыграла. Вспомнил институтскую добровольную народную дружину. Засучил рукава. И приготовился въехать искусителю в ухо так, что тот не встанет. А в ухо Степан бить умел. Ладонь – что лапа медвежья.

– А? – обернулся к нему злодей. – О, Хуанита моя! Я мечтал об этом сладостном миге всю жизнь. И я не дам никому встать на пути к своей темной мечте.

 
Он вытащил из кармана револьвер и выстрелил.
Степан едва успел нырнуть за голый, с неопрятно свисающей корой ствол дерева. Полетели кусочки древесины, выбитые пулей.
 

– Ха‑ха‑ха, – гнусно засмеялся злодей, и скрылся в тропических зарослях.

Лаврушин потер спину – он хорошо врезался ей о корягу, когда очутился в этом мире. Поднялся. Огляделся.

– Это еще что за Муромские леса? – спросил он.

Вокруг был густой лес. Чуть в стороне шла узкая дорога, больше походившая на тропу, но со следами шин.

– Латинская Америка, – предположил Степан, вспоминая широкополую шляпу на злодее Хуане.

– Пошли по дороге. Куда‑нибудь да придем.

 
И действительно пришли. До городка оказалось не так далеко.
Латиноамериканский городишко был занюхан, грязен. В нем были небольшие каменные домишки с покосившимися заборами или ветхие, из соплей и мусора слепленные строения. Рядом плескался океан. У пирса покачивались на волнах рыбацкие лодки. На песке лежали лодки. Поодаль торчали мачты из воды – это были затонувшие лодки.
На улицах было немало народу. Люди на самом деле походили на латиноамериканцев – ощущалась дикая смесь испанских, индейских, английских и еще черте каких кровей. На пришельцев почти никто не обращал внимания, жители были слишком заняты улаживанием собственных проблем. Два загорелых рослых парня вцепились друг другу в шею и орали благим матом:
 

– Я думал, ты мой брат.

– А я думал, что ты мой брат.

– Ты обманщик.

– Нет, ты первым обманул меня…

На другой улице рядом со свалкой жирный смугляк в черном костюме – в такую жару! – орал на женщину:

– Отдавай деньги. Иначе я отправлю твою семью в долговую яму.

– Но…

– Ты будешь моя.

– Я вскрою себе вены!

– И твои дети пойдут просить милостыню!

Постоялый двор оказался грязным клоповником. Но ничего не оставалось, как снять там комнату. При постоялом дворе был бар – просторный сарай с изрезанной ножами стойкой и исписанной неприличными словами мебелью. За стойкой скучал полноватый, пожилой бармен.

– Сеньоры из города? – осведомился он.

– Из какого города? – вопросом на вопрос ответил Степан.

– Как из какого? Из Ла‑Бананоса.

– Почти.

– Гринго?

– Ни в коем случае, – замахал руками Лаврушин, слышавший, что америкашек в Латинской Америке недолюбливают.

– У вас сильный акцент.

– Мы с юга.

– Ага.

Поболтав еще для приличия чуток о погоде, бармен приступил к любимому занятию – сплетням.

– Хороший у нас городишко. Но кипят страсти. Ох, кипят. Кто бы мог подумать, что нашего священника Маркоса убьют из‑за наследства прямо в церкви?

– Надо же, – покачал головой Лаврушин.

– И кто мог себе представить, что Марианна окажется дочерью Хосе.

По тону бармена не подлежало сомнению, что в любой точке планеты каждый обязан знать, кто такая Марианна и кто такой Маркос.

– Неужели?

– Ага. Но потом выяснилось, что Хосе вовсе не ее отец.

– А кто?

– Он ее старший брат.

– Ого.

– Но потом оказалось, что он вовсе не ее, а Лилианы старший брат. И тогда Хосе с чистой совестью женился на Марианне.

– Ну да.

– И получил наследство, потому что оказалось, он старший сын старого дона Педрильо.

– Ух ты.

– И теперь у них полно песо. И они открыли приют для бездомных деток, которые не знают своих родителей.

– Как мило. А кто такая Хуанита? – спросил Степан.

– О, она отказала жестокому Хуану. А он способен на все, мерзавец.

– Не убьет ее, часом? – забеспокоился Лаврушин.

– Вряд ли. Он все больше пугает.

– М‑да.

– Вот, опять ее повез куда‑то.

В окне было видно, как запыхавшийся Хуан с трудом грузит бесчувственное тело Хуаниты в салон машины. Похоже, из леса он тащил ее на себе.

– Почему никто не вступится? – удивился Степан,

– У нас нет закона. Весь город в руках негодяя Хуана.

– Понятно.

– Сеньоры что будут пить?

– Нет. Поесть. Кофе.

 
Бармен принес заказ. И включил телевизор.
 

– Новости из Америки, – со скоростью пулемета барабанил диктор. – Санта‑Барбара. По непроверенным, но и не опровергнутым сообщениям мультимиллиардер Сиси Кэпвел решил отдать свое огромное состояние бездомным, а сам намеревается уйти в монастырь кармелиток. Иден Кэпвел подала на развод с Крузом Костильо, обвинив его в противоестественных сексуальных наклонностях…

– Вы не слышали о таком Большом Японце? – решил попытать счастья Степан.

– Плантатор? – спросил бармен.

– Нет. Волшебник.

– Не слышал. Насчет колдунов – это к старой донне Люсии. Она готовит такие приворотные снадобья – до гробовой доски хватает.

– Ну что, заглянем к ней? – посмотрел на Лаврушина Степан.

– А чем черт не шутит.

Особых надежд на успех они не испытывали, но за что‑то надо было браться. И, разделавшись с кофе, оказавшимся неожиданно вкусным, и сыром с хлебом, они отправились на поиски.

Донна Люсия жила на самой окраине города – рядом со свалкой. Домишко был ветх, из гнилых досок, которые того и гляди обвалятся.

 
Степан постучался и крикнул:
 

– Можно?

– Заходи, – проскрипели несмазанные шестеренки ржавого голоса.

Внутри было достаточно просторно. В углу валялся ворох тряпья, скорее всего, заменяя постель. В центре комнаты стоял стол, на нем лежал залапанный грязными руками магический шар. С полотка свисали сухие растения, летучие мыши и мясные ошметки. В банках на идущих вдоль всех стен полках были колдовские снадобья, в которых мышиное дерьмо было самым приятным компонентом.

– О, чужаки, – окинув взором гостей захохотала – так же несмазанно скрипуче, донна Люсия – сухая и морщинистая, как растрескавшееся дерево, старуха с умными и проницательными глазами. Она сидела на ковре у стола на низких ножках. Перед ней пылал примус, на котором была миска с пахнущим навозом отваром. Она перемешивала отвар массивной серебряной ложкой. – Не из наших земель.

– Не из ваших, – согласился Лаврушин.

– И не из нашего измерения, похоже.

 
Немая сцена…
 
 
 
 
 

* * *

Когда неожиданности сыпятся на голову, как зерно из комбайна, то даешь себе зарок – ничему не удивляться. Но тут же тебя огорашивают так, что ты стоишь и ловишь ртом воздух.

 
Когда к Лаврушину вернулся дар речи, он выдавил:
 

– В смысле – не из вашего измерения?

– Да вы садитесь, сеньоры.

Лаврушин примостился на табурете, с которого смахнул мусор. Степан устроился на лавке. Он морщился, ловя запах варева.

– К старой Люсии пришли. И правильно, сеньоры. Зельица приворотного не надо?

– Нет, – замахал руками Лаврушин.

– А зря. Хорошее зелье. Чем ухаживать за дамой, подсыпал зельица – и она у тебя в кармане. Но если отравить кого – это не по моей части.

– Нам надо кое‑что узнать.

– И чего узнать?

– Большой Японец.

– Большой Японец, Большой Японец, – забормотала старуха, продолжая вертеть ложкой в отваре. – Большой Японец. Тьфу, вспомнила.

– Знаете?!

– Слыхала. В Ла‑Бананосе он.

– А где именно?

– Ох, не знаю… Вам, конечно, тут все незнакомо. Вы же из другого измерения.

– Да с чего вы взяли?

– А то не видно? Эх, добрая моя душа. Люблю людям помогать. Направлю‑ка вас к моему амиго – дону Рубакису. Я ему так одну богачку приворожила, всю жизнь вместе прожили. Как голубки, – слеза покатилась по ее щеке.

– Если не затруднит. В долгу не останемся.

– Вижу в вас честных сеньоров… А как там в пространствах насчет мобилизации? Ничего не слышно?

– Чего?

– Мобилизации… Я‑то стара стала. Да и не нравится мне все это. Не по моей части.

– А кто мобилизует?

– Вы ничего не знаете? Везет… Записывай адресок‑то.

В ворохе бумаг и счетов в углу удалось найти золотой «Паркер». Степан записал адрес. Лаврушин положил на столик со снадобьями сто долларов.

– Большие деньги, – покачала головой донна Люсия.

– А, – махнул рукой Лаврушин.

– Очень большие деньги.

 
Купюра исчезла в тряпках.
 

– Автобус до Ла‑Бананоса завтра в семь утра, – сообщила напоследок старуха.

Ночь друзья провели беспокойную. Спали по очереди, ожидая, что опять заявится Фредди со своим дурным юмором. Каждый бодрствующий в напряжении смотрел на друга, пытаясь не проморгать признаков начала стычки в загадочных глубинах сна со злобным властелином сновидений. Но, похоже, Крюгер потерял след…

* * *

– От донны Люсии? – спросил дон Рубакис – тучный мужчина с пышными усами, по большей части лысый, а где не лысый – там седой. Растительность будто перекочевала с его головы на руки и грудь. Он был в белом костюме и с револьвером за поясом.

– От нее, – кивнул Лаврушин, ожидая, что их сейчас выкинут вон.

– Ах, донна Люсия, – взор дона Рубакиса затуманился воспоминаниями. – Ах, молодость… Как же, как же. Я обязан ей всем. Где вы остановились?

– Пока нигде. Найдем тихий отель, – сказал Степан.

– Ни в коем случае! У меня большой дом. У меня большая семья. У меня много гостей. Еще двое не помешают.

– Вы любезны.

– Нет, это вы любезны, что согласились быть моими гостями.

– Но наша любезность ни в какое сравнение не идет с вашей, – решил поупражняться в политесе Степан.

– Что же, – согласился дон Рубакис. – Наверное, так и есть.

После того, как друзья расположились в гостевой комнате, их снова пригласили к хозяину дома в просторную залу с камином.

– Вы что‑то говорили о своих делах? – рассеянно осведомился он, теребя золотую с бриллиантом заколку пальцем, сдавленным массивным рубиновым кольцом.

– Вы ничего не слышали о Большой Японце? – спросил Лаврушин.

– Нет.

– Он же Змеевед. Он же Великий Чак.

– Не слышал, – Дон Рубакис указал на стаканчики с виски. – Угощайтесь.

– Он очень нужен нам, – жалостливо произнес Лаврушин.

– Ну что же. Если он в городе, мы найдем его…

Они выпили с хозяином дома. Тот занял у них каких‑то полтора часа разговорами о своих домашних делах, который были куда запутаннее, чем все тайны мадридского двора за все столетия его существования.

 
Так началась жизнь друзей в доме дона Рубакиса.
Дом действительно был большой, трехэтажный, с бесчисленными комнатами и походил на проходной двор. По нему все время слонялись какие‑то люди, от которых начинало рябить в глазах. Среди них были молодые и не очень. Были типы с внешностью героев‑любовников, коварных искусителей и простецкие наивные парни с голубыми глупыми очами. Были толстые матроны и нежные юные создания, напоминающие несорванный цветок. В общем, много кто был. И все без устали, без продыха, без остановки выясняли отношения. И интриговали.
Лаврушину и Степану отвели комнату на втором этаже, из нее двери выходили на балкончик, а оттуда открывался вид на огромную гостиную с диваном, несколькими креслами и бесчисленными кадками с различными растениями. Эта гостиная была вечным Ватерлоо – полем нескончаемой битвы. А белый мягкий диван был бруствером, на нем кипели жестокие схватки, разгорались безумные страсти.
Стены были тонкие, и все происходящее было слышно прекрасно – достаточно было выглянуть через прозрачную дверь, чтобы стать свидетелем происходящего внизу. Так что друзья были вынуждены выслушивать все!
Через некоторое время они начали ориентироваться в местных интригах.
Итак, любимая тема разборок – кто чей отец. Все обитатели дома были помешаны на этом вопросе. Кто их настоящие отцы – этого не знал почти никто из обитателей. То ли такой бардак царил тут, то ли действительно собрались исключительно сиротствующие при живых папашах бедолаги.
В гостиной – молодой сеньор и сеньорита лет сорока.
 

– Если ты дашь мне сто тысяч долларов, я скажу, кто твой отец? – нагло ухмыляется сеньорита.

– Как смеешь ты, подлая?

– Смею. Я сделаю все ради денег…

В гостиной мальчишка лет двенадцати с пожилым мужчиной, похожим на крестного отца итальянской мафии и одновременно на старого развратника. Смахивая слезу «мафиози» извещает:

– Педро, я знал твою мать.

– Ты мой отец?

– Нет, я не твой отец.

– А кто мой отец?

– Твой отец умер, когда тебе было три дня. Он был бродягой.

– Ты лжешь. Я не вынесу этого!

– Мужайся…

Второй вечный вопрос и камень преткновения, помассивнее стоунхенжевского мегалита – кто чья мать. В гостиной тот же «крестный отец» – на этот раз с молодым человеком, с которого недавно требовали сто тысяч.

– Она моя мать, – орет молодой человек, бия себя ладонью в грудь, по щекам катятся слезы.

– Нет. Она тебе чужая женщина.

– Я застрелюсь?

– Ха‑ха‑ха. А я получу все наследство.

– Я тогда застрелю тебя.

– Ха‑ха‑ха. И отправишься в руки палача за убийство. Я все продумал…

 
Третий блок проблем – ревность и измены.
Две дамы.
 

– Подлая разлучница, ты не хотела нашего счастья с Леонсио!

– Да, я не хотела твоего счастья с Леонсио!

– Но почему?

– Потому что твой отец обесчестил мою бабушку!

– Ах.

– На моей груди змеей взросла месть. И вот я нашла для нее повод.

– Ах…

Четвертое – дележ наследства. Делили имущество какого‑то дедушки, лежавшего на третьем этаже под капельницей. Все не могли дождаться, когда он отдаст концы. Ждали, правда, куда с меньшим напряжением, когда отдаст концы и хозяин дома дон Рубакис, но тот пока выглядел здоровым, так что эта тема была не так актуальна.

 
Те же две женщины в гостиной. Одна истошно орет:
 

– Он завещает все мне.

– Нет, мне!

– Нет, не тебе. Ты лгала ему всю жизнь!

– И поэтому заработала все это. И получу наследство старого негодяя!

К своему удивлению Степан и Лаврушин на следующий день увидели в гостиной своих старых знакомых – Хуана и Хуаниту.

– Интересно, он обесчестил ее, как обещал в лесу? – с интересом спросил Степан.

– Вряд ли. Она все так же чиста и невинна, – ответил Лаврушин.

В общем, скучать не приходилось. Конечно, если не считать того, что сами разборы были невыносимо скучны. Только и слышно:

– Мы отсудим у него фазенду…

– Он больше не увидит своего имени в учредителях компании…

– Я продам документы…

– Я отомщу ему за позор…

– Он не увидит нашу малютку…

Эти люди не уставали грохаться в обмороки. Иногда они пытались вешаться и стреляться, так что Степану с Лаврушиным приходилось бежать вниз и вытаскивать их из петли. Горели синим пламенем какие‑то фирмы и компании. Но потом выяснялось, что они вовсе не сгорели. Люди из ничего зарабатывали миллионы, но потом они же, будто забыв, куда их спрятали, приходили побираться и просить денег на еду, поскольку они голодают. Все здесь было наперекосяк, по‑глупому.

И все друг другу врали. По крупному, по мелочам, средне – ни так, ни сяк. Ежедневно и еженощно. Врали без устали. Полезно или бесполезно. От этого вранья возникали постоянные недоразумения. Если бы они все сели однажды вечерочком и поговорили по душам, то им жилось бы куда легче. Но легче здесь жить никто не хотел, а все мечтали только об одном – запутать и без того донельзя запутанные отношения.

Все эти ненормальные раздражали. Единственно, кто вызывал симпатию, был хозяин дома – дон Рубакис. Он заслуживал и сочувствия, поскольку управляться с таким борделем – тут нужны нервы из титана. Он вечно все забывал, поскольку запомнить перипетии происходящего здесь – не в человеческих силах. Хуже всего, что забывал он и об обещании найти Большого Японца. Но когда ему напоминали, он хлопал себя по лбу и неотложно отряжал своих людей на поиски.

Дни проходили за днями. Обитатели дома постепенно стали воспринимать Степана и Лаврушина как обычных домочадцев и предпринимали попытки втянуть их в свои интриги. Обиженные женщины приходили им изливать душу и пытались через них на кого‑то воздействовать. Начались сцены ревности – хотя друзья и не давали поводов. Кому‑то взбрело в голову, что у Степана с Хуанитой что‑то было, и три дня все питались этими слухами. Потом Хуан решил, что друзья зарятся на дедушкино завещание, хотя этого дедушку, который стонал на третьем этаже в проводах и трубках, в обнимку с молоденькой медсестрой, те ни разу не видели.

– Чую, плохо все это кончится, – сказал Лаврушин, когда им удалось выставить из комнаты дона Хуана с револьвером, из которого тот целился то в гостей, то себе в сердце.

– Ничего, выживем.

На следующий день они встретили дона Рубакиса. Тот на них посмотрел, будто увидел в первый раз, а потом вдруг привычно хлопнул себя по лбу:

– Вспомнил. Мои люди нашли Большого Японца.

– Как?! – воскликнул Лаврушин.

– Да уже два дня. Все забывал вам сказать.

– А где он?

Дон Рубакис провел их к себе в кабинет и минут десять перерывал все ящики в большом бюро красного дерева.

– Так, прошлогоднее завещание… Трехмесячное завещание… Недельное завещание… Вчерашнее завещание… Чеки… Компрометирующие материалы на Хуаниту… На Альвареса. На Лопеса… Долговые обязательства… Закладные на земли, на рыболовную шхуну старого Эдди… Детская считалочка… Вот!

Вытащил мятый листок бумажки, на котором был написан корявым почерком адрес.

– Поезжайте. Вам дать мою машину?

– Если не затруднит.

– Не затруднит.

– Вы самая любезность.

– Вы тоже любезны.

 
Начался долгий обмен комплиментами.
Позвонить шоферу дон Рубакис, конечно, забыл, так что пришлось с ним созваниваться из гаража и получать добро…
 
 
 
 
 

* * *

– Справа – собор святого Себастиана. Но нам туда не надо, – говорил шофер, проявляя чудеса вождения.

Водители в городе принципиально презирали правила дорожного движения и не собирались с ними считаться. Поэтому в городе нашлось бы не больше двух десятков непомятых машин, да и те, в основном, принадлежали президенту страны и другим членам хунты.

 
Машина неслась дальше, обогнав бензовоз.
 

– Слева – городские трущобы… Но нам туда не надо, – продолжил экскурсию шофер. – Справа – фавеллы, но нам и туда не надо… Ох, понавешали везде знаков!

В Ла‑Бананосе было полно мест, куда друзьям было не надо. И еще больше, где висели дорожные знаки, которые приводили шофера в ярость и вызывали у него одно желание – нарушить их.

Нужно было лишь одно место, куда они стремились. О котором мечтали. Это была улица президента Хонсалеса на окраине.

Окраина представляла из себя нечто похожее на Черемушки, только более замызганное. Те же унылые коробки, такие же дворы, только с пальмами.

Большой Японец устроился в обычной квартире на девятом этаже. Подъезд живо напомнил друзьям родные края. Разница заключалось лишь в том, что ругательства были написаны на чистом испанском языке, тогда как московские вандалы предпочитают английский или плохо знакомый им русский.

Лифт не работал. На девятый этаж пришлось подниматься пешком. Не самое приятное занятие, когда на дворе жара под сорок градусов.

Дверь была тяжелая, сейфовая, производство Израиль, с тяжелыми засовами. Полезная вещь, если к вам ломятся с гранатометом.

Лаврушин жал и жал на звонок. Без всякого успеха. За тяжелой дверью ему вторило лишь молчание.

– Ну что, в другой раз зайдем? – предложил Степан.

 
И тут в двери что‑то лязгнуло.
Дверь отворилась. На пороге стоял огромный косоглазый желтокожий мужчина. И глядел на пришельцев зло, подозрительно.
 

– Здравствуйте, – как‑то растерянно произнес Лаврушин, узнав человека, которого они застали в доме Большого Японца в Караван‑Сити.

– Мы с вами встречались. Не помните?

– Не встречались, – буркнул желтолицый. – Не знаю вас. Уходите. Сейчас.

– Как же не встречались! – воскликнул Лаврушин.

– Вижу первый раз. Придете еще – пожалеете.

– Караван‑сити. Большой Японец.

– Караван Сити? – хозяин квартиры пристально посмотрел гостей. – Я не был в Караван‑сити.

– А, – махнул Лаврушин. – Дождешься от них помощи.

– В Караван‑сити служит мой брат, – сообщил косоглазый.

– Человек в синем плаще обещал нам помощь Большого Японца.

– Большого Японца здесь нет. Он был. И его здесь больше нет.

– А где?

– В другом мире. Вижу, вы те, о ком он говорил. Ищите его в других мирах.

– Как?

– Все сказал. Больше не знаю.

– Не очень‑то Великий Чак нас дожидался.

– Опасность. Кругом опасность. Воздух холодеет. Льды надвигаются. У Большого Японца много дел.

– А у вас?

– У меня тоже много. Меня не сравнивай с Большим Японцем. Он гигант. А я ему по пояс.

– Понятно.

– У вас есть «пианино». Есть решимость. За вами идет смерть. Вы найдете, что ищете. Или смерть найдет вас. Все.

 
Друзьям опять указали на дверь.
Машина ждала их. Шофер сидел, положив короткоствольное ружье на колени. Он листал «Плэй‑бой», причмокивая и покачивая головой.
 

– Поехали, – сказал Степан.

– Куда, сеньоры?

– В дом дона Рубакиса.

– Домчим быстро, без правил…. Сеньоры, я вот уже двадцать лет думаю, какой болван выдумал светофоры. Вы не знаете?

– Нет.

– А жаль. А то бы я плюнул на его могилу. Но там и так, наверное, наводнение от плевков.

 
Машина рванула с места так, что вжало в спинки кресел.
 

– А знаки кто придумал? Двадцать лет думаю, какой идиот их выдумал? – пожал плечами шофер, подрезая автобус.

* * *