Текст книги "Нереальная реальность"

Автор книги: Илья Стальнов

– Когда, где, с какой целью перешли границу? – строго вопрошал старшина Степкин.

– Какая граница? – искренне возмущался Лаврушин.

– Мы свои. Русские, – вторил ему Степан.

– Свои? Нет, господа. Ваши на Западе капиталистам прислуживают.

– Да я вообще членом партии был, – обиженно воскликнул Степан.

– Не трожь святое! – отрезал старшина Степкин. – Только чистосердечное признание и искреннее раскаянье облегчит вашу тяжелую вину перед трудовым народом.

– Не в чем нам признаваться.

– Ваша карта бита. И песенка спета. Игра проиграна, грязные наймиты. Пора признать поражение.

Так ничего и, не узнав, расстроенный таким упорством наймитов, Степкин отправил их в камеру.

Камера была чистая, стерильная, только фикусов в горшках не хватало. Хорошая камера. Мечта уркагана. И всего на двоих.

– Почему так получается? Все наши путешествия – то тюряги, то подвалы, то допросы, – с некой озадаченностью произнес Степан.

– Судьбинушка горькая.

– Во влипли, Лаврушин.

– Влипли.

– А я, дурак, зарекался ведь в твоих экспериментах участвовать. И угораздило с тобой, шарлатаном связаться.

– Пьянствовать надо меньше.

– Все‑таки ты несерьезный человек, Лаврушин. Солиднее надо быть. Все‑таки доктор наук.

Отдохнуть им не дали. Через час выводные вывели их из камеры. И вскоре арестованные снова сидели напротив сурового старшины Степкина. Перед ним было разложено все изъятое у «шпионов» – несколько пачек стодолларовых бумажек, четыре российских купюры по тысяче рублей, пачка «Мальборо», зажигалка с немецкой надписью. И «пианино».

– Итак, явки, адреса, задание? – начал тут же напирать старшина.

– Опять то же самое, – вздохнул Лаврушин.

– Денежки‑то интересные, – Степкин потер пальцами тысячную купюру. – Тысяча рублей. Одной бумажкой. Финансовая диверсия?

– Да вы что? – возмутился Степан. – В каком магазине у вас такую купюру примут?

– Точно, – недоуменно протянул старшина Степкин. – Не наши денежки‑то.

– Точно, не ваши, – сказал Лаврушин. – Мы из другого мира. Из Москвы, но другой.

– Ваньку валяем?

– Нет.

– Тогда отвечать быстро – явки, адреса, объекты диверсий.

– О, Господи. Опять.

– Ничего, сейчас вами займутся товарищи из Министерства государственной безопасности.

На столе Степкина зазвонил внутренний черный телефон с массивной эбонитовой трубкой.

– У аппарата старшина Степкин… Прибыл товарищ из Управления МГБ? Да, задержанные у меня. Удостоверение проверили?.. Не один? Проводите… Вот, – он положил трубку. – За вами.

– С Лубянки?

– С Лубянки? С площади Дзержинского! Сразу видно чуждое воспитание.

И вдруг Лаврушин почувствовал какой‑то озноб. Приближалось нечто куда более худшее, чем этот милиционер, Лубянка с площадью Дзержинского, и вообще вся эта кутерьма. Вокруг будто растекалась темная, зябкая сила.

И еще он ощутил, как на него снисходит вдохновение. Проснулось сверхчувствование. Открылась дверца в кладезь информации. Только бы успеть…

– Входите, – крикнул Степкин на стук в дверь. Он приподнялся, пригладил белую форму, поправил портупею и приготовился рапортовать товарищу с площади Дзержинского.

Дверь распахнулась… На пороге стоял старый знакомый – человек в черном! Рядом с ним возвышалась сгустком тьмы собака.

Степкин с подозрением посмотрел на пришедшего. Таких сотрудников МГБ он еще не видел. Но, с другой стороны, там всякие встречаются – работа тяжелая, приходится бить везде и всюду грязных наймитов капитализма и подлых предателей. А документы у него проверили в дежурке. Нет места сомнениям. Степкин сам звонил в МГБ, и ему обещали, что человек приедет. И вот он… Но что‑то все‑таки было в пришедшем, от чего старшине стало вдруг внутри холодно‑холодно, будто накормили его парой кило льда. Он почувствовал, что не может оторвать от пришельца взгляда.

– Они, – удовлетворенно кивнул человек в черном, шагая в комнату.

 
Лаврушин рывком притянул к себе «пианино».
 

– Стоять! – заорал гость.

 
Собака прыгнула на Лаврушина.
Но пальцы уже пробежались по клавишам.
Возник вихрь.
И на миг все потонуло в желтом мареве. Вокруг завертелись бескрайние, гигантские и в то же время неизмеримо меньше электрона пространства…
 
 
 
 
 

* * *

– Не секрет, что молодежь предпочитает жвачку «Риблес‑ферми». Мы проводим опрос – почему?

– Что? – обалдевший Степан, слегка пришибленный броском через миры, смотрел на нахальную пробивную девицу, которая тыкала ему в лицо похожим на противотанковую гранату микрофоном.

– Устойчивый мятный вкус? Ощущение свежести? Что привлекает вас? – настаивала девица с вежливостью и тактом долбящего по стене тарана.

– Девочка, ты рехнулась? – спросил Степан.

Девица от такого обхождения едва не хлопнулось в обморок. Но быстро очухалась и устремилась к шумной компании молодежи – с гитарами, в обнимку друг с другом и с мотоциклами. И оттуда понеслись голоса, в которых был наивный щенячий восторг:

– Океан свежести!

– Неповторимо!

– Это классика! А я люблю классику!

– Нет, это как рок! А я обожаю рок!

– Они счастливы, что жуют «джуси фрут», – заключила вполне удовлетворенная девица с микрофоном.

 
Ее правда – опрошенные весьма походили на счастливых людей.
Друзья стояли на пригорке. Вниз уходил город. Бесконечный. Странный. Неестественный. И дурацкий. В нем были русские дворики и американские небоскребы. В нем старинные замки перемежались с дворянскими усадьбами. И в нем было полно чокнутых, рехнутых, прибабахнутых, мешком пришибленных, с пальмы уроненых и коленвалом по голове огорошенных жителей. Здесь не было ни одного нормального человека.
 

– Ну, попали, – горько вздохнул Степан.

– Куда? – спросил Лаврушин.

– А ты не видишь.

– Чего уж тут не видеть.

 
Да, все было понятно без слов.
 

– А дальше нельзя рвануть? – с надеждой спросил Степан.

– Конец вдохновению, – махнул рукой Лаврушин. – Оно не покупается.

– Пегас дрыхнет? Муза в запое?

– Ага.

– Значит, до следующей встряски? Этим инструментом ты пользуешься только когда совсем припрет.

– Скажи спасибо и за это.

– И опять бомжуем без денег и паспортов.

– С деньгами, – Лаврушин продемонстрировал пачки долларов, которые он схватил со стола перед тем, как был закручен воронкой.

– Живем, – кивнул Степан. – Пошли искать, где приткнуться.

Покоя в этом городе не было. Все кому‑то что‑то предлагали, всучивали. Улицы представляли из себя ряды бесконечных магазинов, офисов, лавок, торговых точек.

Шагу спокойно ступить было нельзя без того, чтобы не наткнуться на какого‑нибудь бешеного. Ко всем лип репеем высохший тип в бедуинском наряде в обнимку с трехлитровой бутылкой шипящего и пузырящегося «Спрайта». Он схватил Лаврушина за руку и замогильно завещал:

– Я едва не погиб в пустыне. Правда одна – жажда твоя!

 
Он встряхнул бутылку, и в ней с новой силой вскипел газ:
 

– «Спрайт». Не дай себе засохнуть.

Над городом поплыли куда‑то гигантские пачки жвачек, живо напомнившие об инопланетной угрозе.

 
Две девицы орали друг на друга благим матом:
 

– Я пользуюсь «Тампаксом». И я защищена!

– Сейчас оттаскаю за космы, дешевка! «ОБ» от «Проктер энд Гэмбл» – вот истинная защита в критические дни!

Скромно одетая тетка характерного рабоче‑служащего вида отталкивала наседавшего на нее, похожего на валютного сутенера мужчину. Одновременно она прижимала к себе пакет с «Тайтом» и испуганно орала:

– Нет, я не поменяю свой «Тайт» на две упаковки обычного стирального порошка!

– Но вы подумайте! – не отставал «сутенер».

– Чистота – чисто «Тайт»! – отчаянно завопила женщина с уверенностью идущей на костер фанатички.

Все что‑то тащили – под мышками, на тележках, волоком и в сумках. «Сони», «вискасы», «пэдди гри».

– Сбербанк – это вам не ва‑банк. Сбербанк – гарантированная прибыль! – опять вцепились в Лаврушина – за очками чистенького молодого человека мутной сортирной жижей плескалось безумие.

 
Лаврушин с трудом отцепился от него, перевел дыхание и предложил:
 

– Пойдем, перекусим.

– Верно. Мне от переживаний всегда есть хочется, – поведал Степан.

Он забыл уточнить, что есть ему хочется и без переживаний. И вообще без относительно к переживаниям. Просто ему хочется есть – хорошо, со смаком.

Они прошли в «Макдональдс». Там было полно народу, дети и взрослые с тошнотворно счастливым видом жевали гамбургеры и впихивали друг другу в ротики кусочки. Человек за стойкой, увидев новых посетителей, возликовал:

– «Макдональдс» – весело и вкусно!

Долларами тут брали. Набив животы макдональдсовской пресной дешевкой и с грустью вспомнив роскошную кухню в «Ползучей звезде» и в «Атлантике», друзья отправились искать место для ночлега.

– Куда нас пустят, беспаспортных? – задумчиво сказал Степан.

– Зато с зеленью.

 
С долларами пускали везде.
Отель располагался на площади имени Проктора энд Гэмбла, в центре которой стоял памятник этому загадочному персонажу. Несколько этажей в здании занимали офисы. Поднимались к себе на этаж друзья в соседстве с целой толпой мужчин и женщин – они походили на манекены из витрин и самой природой были созданы для того, чтобы на них развешивали одежду и опробовали кремы и лосьоны. У всех в руках имелись папки или дипломаты.
Неожиданно девушка‑«манекен», стоящая рядом со Степаном, отодвинулась от него и, брезгливо поморщив носик, требовательно осведомилась:
 

– А вы купили «Хэден Шолдерс»?

 
Так в былые времена вопрошали: «Ты записался добровольцем?»
 

– Ага, – рассеянно кивнул Степан.

 
И тут же заработал:
 

– Нет. Если бы вы купили шампунь «Хэден Шолдерс», у вас бы не было перхоти…

– Что?!

– А запах… Дезодорант «Собачий нюх» убьет запах пота и обеспечит вам отличное настроение.

– Припадочная, – грустно отметил Степан.

На счастье дискуссия развития не получила. Двери лифта раздвинулись, девица замерла у них на секунду, а потом, закатив глаза, жалко пискнув, свалилась на руки красавчику‑атлету, стоявшему на площадке.

– «Олд Спайс», – жарко произнесла она. – Это одеколон для настоящих мужчин. Я вся твоя.

– Духи «Импульс», – восторженно заголосил атлет, и выдернул из кадки цветок, другой рукой придерживая полуобморочную даму. – Я реагирую на «Импульс».

– Тоже припадочный, – сказал Степан, когда двери лифта закрылись.

 
Остальные «манекены» сохраняли каменные лица.
Друзья с каждым отелем забирались все выше и выше. Их просторный трехкомнатный люксовский номер находился на тридцатом этаже.
Они вышли на балкон. День был летний, ласково‑солнечный, без жары, но и без холодных порывов. Бесконечный город уходил за горизонт и терялся в неведомых далях.
 

– Мегаполис, – сказал Лаврушин.

– Страна рекламы бескрайняя и не имеющая границ, – горько усмехнулся Степан.

 
В дверь номера по‑хозяйски забарабанили.
 

– Кто там еще? – недовольно произнес Лаврушин.

Он открыл дверь. И увидел мужчину с угрожающе‑требовательным лицом.

– Вы знаете, что за удовольствия надо платить? – осведомился он. Его рука выразительно тяжелела в кармане хрустящего белого халата.

– А? – Лаврушин невольно отступил, ожидая худшего. Внутри у него все нервно подвело.

– Еда – это удовольствие, – прорычал гость. – После нее нарушается кислотно‑щелочной баланс во рту. А это опасность кариеса.

 
Он молча уставился на Лаврушина, ожидая, что тот скажет в ответ.
 

– Ну? – вопросительно буркнул Лаврушин.

– Вам кажется, что от кариеса не убережешься. Но, – мужчина залучился ослепительной улыбкой и выкинул из кармана руку, в которой сжимал пачку жвачки, – сегодня мы имеем «Орбит» с ксилитом.

– До свиданья, – из‑за спины Лаврушина выступил Степан и захлопнул дверь.

* * *

Здесь они задержались аж на три дня. К «пианино» Лаврушин не прикасался. Денег на жизнь было выше крыши.

Вокруг царил сюр. Все аборигены были довольны – кто «вискасом», кто «тампаксом», кто «марсом» и «кока‑колой». Они жили достаточно напряженно – ни одной свободной минуты. Неутомимо кому‑то что‑то предлагали, что‑то демонстрировали, что‑то выкрикивали, в чем‑то убеждали профессионально поставленными голосами. И при этом все белозубо улыбались. Это была страна улыбающихся дебилов, рай потребителей, людей, которым не нужно ничего, кроме шмоток, техники, косметики. И это были дисциплинированные люди. Они старательно владели «сони» и неутомимо чистили зубы рекламируемыми пастами, изводили французское мыло «Камель натюрель» тоннами и без устали вкладывали деньги в инвестиционные компании.

Время от времени Лаврушин тянулся к «пианино», но тут же, будто обжегшись отдергивал руку:

– Не могу.

Свободного времени была тьма. Друзья путешествовали по городу. Заходили в магазинчики на Памперс‑проезде и в офисы на проспекте имени Пятилетия банка Империал, смотрели, часто не веря своим глазам, на причудливую суматоху.

 
…Магазин электроники. Продавец вцепляется в покупателя.
 

– Купите «Тошибу»!

– Но на нем же ничего не видно.

– Правильно. Он работает без перерыва уже девять лет, и просто надо стереть пыль с экрана.

Соскребает толстенный слой пыли с ЖК‑экрана, за которым скрывается чистое изображение.

– Беру, – кричит покупатель.

 
…В универмаге на Степана кидается женщина с криком:
 

– Вы покупаете стиральную машину «Бош»?!

– Нет, не покупаю, – пытается возразить Степан, но хватка у женщины не по‑женски железная.

– Вы купите ее! И каким порошком вы будете пользоваться?

– Зубным.

– Ах, нет. Только «Ариэль»…

– Мама! – восклицает рядом перепуганная девица, держа за рукав женщину. – Ты пользуешься этим моющим средством?!

– Да, дочка. А как может быть иначе?

– Но ведь «Фэри» требуется в два раза меньше!

– Правда? – пораженная мама застывает. – Но ведь так не бывает.

– Бывает, – расплывается в счастливой улыбке девица. – Даже я с этим средством стала экономной.

– Не верю!

– Давай поспорим на твою норковую шубу. Проведем эксперимент.

– Давай проведем эксперимент. Если это правда, шуба того стоит…

– Только в нашем магазине праздничные скидки на зимнюю одежду в сто двадцать процентов!..

В номере отеля тоже покоя не было. Сутра до вечера в дверь стучали, предлагали сотовую связь, компьютеры, мыло и прокладки.

Стук‑стук. Две десятиклассницы на пороге – одна страшная как смертный грех, с бугрящимся лицом, другая – очень даже ничего. Та, которая ничего, восторженно орет:

– У меня раньше были прыщи.

– Правда? – обреченно вздыхает Лаврушин.

– Да, здесь, здесь и – здесь, – неприлично оттягивает она вырез. – Но я мылась «Клеросилом». А она не мылась, – кивает на подругу.

– Заметно.

 
Они горланят хором:
 

– Ты не мойся больше мылом. Забавляйся «Клеросилом». Бай‑бай, прыщики…

Пять минут спокойствия. Тук‑тук. Лучащийся человеколюбием субъект извлекает из твидового пиджака пластмассовую бутылочку, отодвигает хозяев, целеустремленно мчится в туалет и начинает чистить унитаз, приговаривая:

– Даже в чистом унитазе остаются бактерии. Только «Диди сэвэл» обеспечит настоящую чистоту. Если после него вы увидите там хоть одну бактерию, я слижу ее языком.

 
Тук‑тук:
 

– Новая зубная щетка с бензоприводом – и вашими зубами можно будет перекусывать сталь!

 
Тук‑тук:
 

– Раньше мои волосы были безжизненными и ломкими. А теперь я мою их новым бальзамом‑ополаскивателем «Проктер энд Гэмбл», и вы не вырвите их и трактором.

Не пускать их было невозможно. Они были настырны, как иеговисты‑агитаторы, и взяли за правило – не отступать и не сдаваться. Да и отшивать их было просто опасно. Когда Степан заорал на одного посетителя, что ему не нужно такое дерьмо, как «Мулинэкс», тот, удивленно вытаращившись, хлопнулся в обморок и пролежал в нем до приезда «скорой». Отказом или грубой репликой в отношении предлагаемого товара здесь можно было угробить. Поэтому приходилось выслушивать все это. Голова болела, и иногда хотелось кого‑нибудь пристрелить, но – мечты, мечты…

Впрочем, после всех прошлых переживаний друзья чувствовали себя здесь относительно комфортно. Хотя бы никто ни за кем не гнался, никого не резали, мертвецы и маньяки не тревожили ночной сон, гестаповцы и милиционеры не орали: «Цель заброски, явки?»

 
И все было бы хорошо, если бы…
Они вышли на прогулку и неторопливо шли вдоль Липтон‑стрит. Они с успехом отбились от десятого агитатора, предлагавшего средство против вшей, клопов и соседей.
 

– Смотри! – воскликнул Степан.

По Липтон‑стрит неторопливо, проехал длинный черный лимузин. Он был похож на вышедшую на охоту боевую субмарину, которая нащупывала пеленг. Только пеленг был пока нечеткий. Иначе человек в черном плаще понял бы, что те, кого он искал – рядом. Рукой подать.

Машина притормозила, и у друзей, метнувшихся за киоск назеты «Аргументы и факты», упало сердце. Но машина, набирая скорость, двинулась вперед и свернула на Нескафе‑авеню – бывший проспект МММ.

– Я бы на вашем месте поспешил, – послышался сзади знакомый голос.

 
Он принадлежал человеку в синем плаще.
 

– Опять вы? – воскликнул Лаврушин, оборачиваясь и унимая дрожь.

– Вы наблюдательны, – усмехнулся человек.

– Куда спешить?

– Искать Большого Японца.

– Мы не нашли его в Караван‑сити.

– Обстоятельства. Он должен был бежать. Враг силен. Он становится сильнее и сильнее.

– Какой враг? Что происходит?

– Холод сковывает все большие пространства.

– Кто вы? Кто этот болван в черном со сворой шавок?

– Я бы не отзывался о нем так непочтительно. Часто выпущенное слово не вернешь.

– Что он к нам привязался?

– На все в мире есть причины. А для того, чтобы он тратил на вас время, причина должна быть серьезная.

– Но кто он? – не отставал Лаврушин – для него человек в синем плаще был хоть какой‑то надеждой разобраться в происходящем.

– Поймете. Все поймете.

– А зачем мы нужны вам?

– И это вы поймете.

– И если мы нужны вам, то почему вы просто не поможете? – встрял Степан.

– Мы помогаем. Путать следы вашим преследователям – это нелегко и опасно.

– А нам что теперь? – с отчаяньем в голосе вопрошал Лаврушин.

– Здесь становится опасно. И холодно. «Пианино». Только вы можете помочь себе.

– А когда…

– Все. Хватит вопросов. Я и так сказал больше, чем должен.

Незнакомец взмахнул плащом, так что опять показалась рукоять меча, обернулся и размашистым шагом направился прочь. У друзей было чувство, будто их беспардонно надули.

* * *

 
Проснулся Лаврушин от утробного урчания.
 

– Что за черт, – он заворочался, с неохотой разлепил веки и увидел молодую японку, неистово пылесосящую номер.

 
Степан тоже открыл глаза и спросил, может, грубее, чем следовало:
 

– Что вам здесь надо?

– Пылесос «Филипс», – воскликнула японка, не обращая внимания на вопрос.

– Как вы сюда попали?

 
Японка по‑восточному загадочно и многообещающе улыбнулась.
 

– Вы не смотрите, что он маленький, – сообщила она, продолжая пылесосить.

– Что вы делаете в нашем номере? – наконец возмутился и Лаврушин.

 
Японка улыбнулась еще более загадочно.
 

– Маленький, маленький, а мощный, – заворковала она, и направила трубу пылесоса в сторону Лаврушина.

Одеяло слизнуло сразу – оно всосалось в трубу пылесоса, который жадно и противно чавкнул.

Лаврушин почувствовал, что его подхватывает воздушный поток. Уцепился за кровать мертвой хваткой.

– Мощный, мощный. И страшный, – голос японки грубел, в нем появлялись жестяные нотки. И лицо гостьи заострялось, глаза наливались желтизной, кожа зеленела.

– А‑а, – заорал Лаврушин.

И набалдашник на конце пылесосовой трубы оскалился острыми кривыми зубами, с которых капала густая слюна. Зубы лязгнули. Из‑за них вывалился отвратный, покрытый пупырышками и язвами со спекшейся кровью длинный, как галстук, язык.

Степан расширенными глазами смотрел на происходящее, не в силах пошевелиться. На него нашло противоестественное оцепенение, руки‑ноги стали ватными, а голова гудела под стать пылесосу.

 
Из коридорчика выступила фигура.
Как не узнать это длинное черное пальто? Как не запомнить эти очки? Как забудешь этот котелок? И адскую псину у его ног тоже не забудешь!
 

– Убей их, Фрэдди, – равнодушно проскрежетал незнакомец в черном.

– Вам будет хорошо, – прорычала «японка», окончательно трансформировавшаяся в Фрэдди Крюгера. Щелкнули пальцы‑ножи, пылесос взвыл, становясь чем‑то живым, скользким, тошновнотворно противным и жадным, как стая не кормленных целую зиму волков.

– Что за мир? Ничтожества возомнили себя способными менять положение вещей, – усмехнулся незнакомец в черном.

Стены комнаты бугрились, покрывались плесенью. С потолка по ним стекало что‑то гнойное.

– И ничтожества удивляются, когда приходит расплата, – продолжил незнакомец.

Лаврушина потоком воздуха почти сорвало с кровати. Он держался за нее одной рукой, да и то пальцы уже соскальзывали. Перед ним была оскаленная пасть полуживого пылесоса. Пылесосовы зубы лязгнули около пятки, едва не оттяпав кусок.

 
Бух, бух, бух…
Лаврушин встряхнул головой. Подушка была мокрая от пота. Он лежал все на той же постели. Но на нем было скомканное одеяло – то самое, которое пропало в чреве «Филипса». В дверь настойчиво колотили.
Степан тоже проснулся, глаза его были расширены.
 

– Фрэдди? – только и произнес Лаврушин.

 
Степан молча кивнул.
Лаврушин оделся и пошел открывать.
За дверью стоял мужчина со щеткой под мышкой и с охапкой продуктов. Он бесцеремонно шагнул в прихожую.
 

– Я сейчас все покажу, – уведомил он, как само собой разумеющееся.

Бац – диетические яйца вдребезги, расплываются желто‑белым содержимым на ковре. Буль – кетчуп на них, красный, острый. Сверху лучка и малинового сиропа. Еще чуток маслица. Готово!

– Чудо щетка. Я на ваших глазах съем все это, если она не уберет дочиста, – заявил пришелец.

– Ты не представляешь, как мы тебя рады видеть, – воскликнул Степан.

– Ага, – обрадовался продавец и начал собирать чудо‑щетку.

 
Он был занят своей работой. И не обращал внимания на постояльцев.
 

– Что делать, что делать? – бубнил Лаврушин.

– Теперь все ясно. Крюгер и «черный» работают в одной связке.

– Факт.

– Кроме того, Крюгер скачет из измерения в измерение, как кузнечик. Теперь не поспишь, – вздохнул Степан, который любил хорошенько поспать – не меньше чем со вкусом почревоугодничать.

– Спать будем по очереди, – выдвинул идею Лаврушин.

– Они засекли наше местоположение. Не получилось с нами во сне, заявятся наяву, – Степан подошел к окну, поглядел вниз. И застыл.

– Что ты там, тень покойного Ельцина увидел? – спросил Лаврушин.

– Посмотри!

Внизу перед входом в здание стоял на стоянке длинный лимузин. А к отелю шел черный человек в сопровождении своей псины.

– Нашел он нас, Лаврушин! Надо уматывать из измерения.

– Я не готов.

– Не вопрос. Значит, нас сожрут.

– Бежим из номера.

– Без толку! Они унюхали нас.

– Итак, господа, эта щетка… – зудил гость, не обращая внимания на кипящие вокруг страсти.

– Вот что, Рихтер наш ненаглядный. Бери свою штуковину и наяривай, – Степан сунул в руки Лаврушину «пианино».

 
Тот сел в кресло. Взял инструмент. Пальцы дрожали и не слушались.
 

– Ну же, – прикрикнул Степан, прислушиваясь к шуму в холле.

Лаврушин тронул одну клавишу. И в воздухе будто натянулась тонкая струна. Одно неосторожное движение – она удавкой захлестнет горло присутствующих, бритвой рассечет их.

 
Лаврушин отдернул палец.
Степан нервно тер руки. Он присматривал тяжелые предметы, которыми можно встретить гостей.
Не обращая внимания на посторонние страсти, хозяин щетки начал тереть ковер, попутно уведомляя:
 

– А в разобранном виде чудо‑щетка может служить для нарезки фруктов и приготовления коктейлей…

 
В холле послышалось, как раздвигаются двери лифта.
 

– Они здесь, – прошептал Степан.

– Не мешай, – отмахнулся Лаврушин.

Он тронул еще одну клавишу. И послышался отдаленный гром, будто проснулась весенняя первая гроза.

– Давай, Лаврушин, давай.

– Я сейчас устрою тут такую катастрофу, если будешь под руку орать.

Степан прислонился ухом к входной двери. Услышал шаркающие шаги. Отскочил, когда на дверь надавили:

– Ну же, Лаврушин!

Еще одна клавиша. Тут даже хозяин чудо‑щетки очухался. Он удивленно посмотрел на постояльцев и начал испуганно вжиматься в стеночку, понимая, что здесь сейчас что‑то начнется.

 
Еще одна клавиша.
Ветер по комнате…
С треском вылетела дверь номера. Ввалилась собака. Огляделась. Прыгнула на Лаврушина.
И тот нажал сразу три клавиши…
 

– Успели, – только и прошептал он…

* * *