Текст книги "Золото Монтесумы"

Автор книги: Икста Мюррей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Глава 33

Белая стена, и только мысли, вернее, их обрывки. Смутный образ моей худой и высокой черноглазой сестры, произносимые кем-то имена, видения черных букв, будто вдавленных принтером в бумагу, такую же белую, как стены палаты вокруг меня.

Видения мои в основном состояли из речевых образов. В моем бредовом состоянии я могла лепить слова, как из глины. Я заклинала их, так что составляющие их буквы висели в воздухе, я заставляла их меняться местами, изменять форму, как волшебник сочетает розу с шелковым шарфом и создает из этого сочетания живую порхающую голубку.

Сэм Сото-Релада. Имя этого проходимца всплывало из глубин моего помраченного сознания.

Но вот кто-то заговорил со мной.

Теперь я знаю, почему после клинической смерти люди видят в галлюцинациях белый свет. Потому что это цвет больничных стен и люминесцентных светильников, сияющих над тобой, когда ты лежишь на холодной койке, а твоя душа летит в сияющую белизну, а потом ты снова возвращаешься в свое тело, как ныряльщик падает в океан. Цвет рая – белый, потому что это последний цвет, видимый большинством из нас перед тем, как потерять сознание.

Итак, я провела в больнице уже два дня, и в течение первых суток мне делали внутривенное вливание питательного раствора, пока я размышляла над таинственным превращением слов и строением потустороннего мира.

И все это время рядом со мной находился ангел.

Этот ангел носил большую стетсоновскую ковбойскую шляпу с широкими полями, сдвинутую на затылок. По его плечам вились блестящие черные локоны, а глаза были такими черными, что невозможно было разглядеть зрачков. Эти глаза были полны страха, когда склонялись над моим сотрясающимся от дрожи телом, напичканным дурманом.

Я открыла глаза и увидела его на том же месте. Широкие скулы, большой рот, на шее ожерелье из голубого нефрита, стройное мускулистое тело.

– Бедная моя глупышка! Ведь «яблоко любви» – это одно из названий белладонны, или сонной одури, – сообщил мне ангел невероятно высоким и громким голосом, хотя все тело его сотрясалось от рыданий.

– Тогда понятно, – прошептала я. – Белладонна! Прекрасная дама. Он называл меня так.

– Ты совершенно безрассудна! Только подумать – исчезла из поля моего зрения всего на неделю и чуть не умерла!

– Иоланда, где Эрик?

– Мне пришлось снять вам квартиру и лечить его там касторкой и морфином, доставаемыми здесь, в больнице. Да, надо сказать, это было настоящим приключением! Но он вышел из этого вашего идиотского эксперимента в гораздо лучшем состоянии, чем ты. И теперь, когда ты стала такой знаменитой, я не позволю докторам видеть вас вместе…

– Да, верно. Полиция…

– Не волнуйся, ты похожа скорее на дохлую собаку, чем на портрет, демонстрируемый по телевидению. А здешнему персоналу я сказала, что ты придурковатая перуанка по имени Мария Хуарес, что у тебя нет никаких документов и что ты случайно обкурилась этими цветами. Они мне поверили. Во всяком случае, пока. Но я бы рекомендовала тебе постараться выбраться отсюда как можно скорее, пока тебя опять не поместили в Гуско как невменяемую…

Она продолжала выговаривать мне за поразительное легкомыслие, возмущенно хлопая себя по коленке и всхлипывая.

Я снова закрыла глаза, бормоча какие-то бессвязные фразы.

В шесть часов вечера 9 июня я уже находилась в доме неподалеку от пьяцца Навона, в маленькой квартирке на третьем этаже, снятой моей деятельной и практичной сестрой после того, как она спасла нас из этого жуткого подземелья в Остия-Антике. Прошло всего два дня, проведенных мной в горячечном бреду, в безумных разговорах с самой собой, перемежающихся краткими периодами сознания, и вот я уже сидела в кровати и пила кофе.

Иоланда де ла Роса, тридцати пяти лет, законная дочь Томаса и его давно погибшей в автокатастрофе жены Марисы, была отлично натренирована отцом в умении находить убежище. В память об отце с его вечными ковбойскими стетсонами она носила такую же шляпу, и это было лишь одной черточкой, характеризующей их сходство. Отец воспитывал ее в спартанском духе, желая, чтобы она была достойна носить его славную фамилию. Так, однажды он оставил двенадцатилетнюю девочку в джунглях Гватемалы одну. Целых тринадцать дней та скиталась по джунглям и ущельям, прежде чем нашла отца, ожидающего ее в отдаленной деревушке. Он повелел жителям деревни, индейцам племени киче, устроить праздник в честь успешного завершения этого теста на выживаемость, длившегося почти две недели. Отмечая совершеннолетие дочери, он поставил перед ней еще более трудную и опасную задачу. Она должна была выследить и затравить в дебрях Амазонии такого коварного и агрессивного зверя, как пума. Эти поистине геркулесовы подвиги превратили Иоланду в мускулистую и жилистую, всегда невозмутимую женщину с темными кругами под глазами. После получения известий о смерти отца она перебралась в Лонг-Бич и стала жить неподалеку от нас. И хотя благодаря полученному воспитанию она, конечно, обладала соответствующими хладнокровием и выдержкой, столь необходимыми для противостояния летучим мышам и хищникам Южной Америки, в данный момент она, не особенно выбирая выражения, отчитывала меня за «непроходимую глупость», невзирая на то, что я с позеленевшим лицом еле передвигалась по квартире.

– Итак, «яблоки любви» – не что иное, как белладонна, использовавшаяся в качестве основного ингредиента «бальзама для полета», приготовлявшегося ведьмами в эпоху Ренессанса, – втолковывала мне Иоланда.

Я и Эрик сидели за маленьким столиком на кухне, а напротив нас восседала Иоланда, на этот раз без шляпы, в своем любимом алом пончо, с неизменными бусами из голубого нефрита, и потягивала маччиато.

– В Гватемале мне приходилось слышать о ведьмах, пользующихся этим растением, чтобы впасть в транс. Они смешивают его со свиным жиром и эту смесь втирают в кожу. От этого у них возникает сильное головокружение. Но кажется, ты теперь можешь лучше меня описать это состояние, не так ли?

– Положим, не только я, – пробормотал Эрик. Глаза его были еще красными от едкого дыма, лицо серым, и он по-прежнему носил свой помятый синий костюм. – Господи! Мне казалось, что у меня выросли огромные крылья и я летал, хлопая ими, как развеселившийся птеродактиль, пока не понял, что просто ничего не вижу и почти парализован. Окончательно же пришел в себя, когда услышал, как рядом задыхается Лола. Ну а потом появилась ты и вытащила меня из ванны Митраса.

– Единственная причина, по которой все не закончилось еще хуже, – это то, что я узрела поднимающийся над руинами дымок и побежала вниз… Когда я вошла в это подземелье, то увидела… мне показалось, что ты умерла! Зачем вы жгли эти цветы? Неужели вы ничего не поняли?

– Нет, – призналась я, обменявшись с Эриком смущенными взглядами.

– Мы думали, что в случае опасности всегда успеем выбраться оттуда, – пояснил он.

Иоланда укоризненно покачала головой:

– Для такого поведения есть свои названия, но все они звучат довольно неприлично.

– Да я понимаю! – с подавленным видом произнес Эрик. – Не обязательно объяснять мне, что я был круглым дураком, идиотом. Еще немного, и я превратился бы…

– Во всем виновата я одна, – вмешалась я. – Это я все придумала.

– …в настоящего пещерного дикаря…

– Эрик!

Я опустила чашку на стол. Я все никак не могла придумать, как заговорить о том, что не давало мне покоя, поэтому спросила прямо:

– Эрик, когда мы были там… ну, в подземелье… ты не заметил ничего особенного?

– А что я должен был заметить?

– Ну может, что-нибудь почувствовал… Или даже…

– Ты имеешь в виду, помимо бреда и тревоги о тебе? Нет. – Губы у него задрожали, видно было, что он еще не совсем оправился от новых переживаний.

Я сжала его руку.

– Милый, все хорошо. Все уже позади.

Только теперь я поняла, что в руинах Митраса одну меня посетило то мистическое видение любви.

Иоланда довольно потянулась.

– Вот видите, старина Гомара, я же говорила, что она скоро выздоровеет. Посмотрите на нее – порозовела, как персик! А вам обязательно нужно подкрепиться. Вы почти два дня ничего не ели.

– У меня не было аппетита, я был слишком расстроен.

– Ничего страшного, это просто действие морфина, которым я вас напичкала. Вы наверняка проголодались, у вас урчит в желудке. В холодильнике есть пицца.

– Гм-м… Может, мне действительно перекусить? Я сейчас вернусь.

Как только Эрик исчез, Иоланда снова затянула свои волосы в хвост и посмотрела на меня раскосыми глазами.

– Вот таким он был все время, пока ты лежала без сознания. Ну и намучилась же я с ним! Мне приходилось все время успокаивать его и пичкать допингами, но ничего не действовало, пока я не догадалась отвлечь его разговорами о том, что вы искали: о ключе, о медальоне…

– А ты уже видела наши находки? С выгравированными буквами?

– Еще бы! И признаюсь, меня это страшно заинтересовало! Отчасти для того, чтобы отвлечь бедного Эрика, я попросила его записать все, что ему известно о загадке, – про невидимый город, про Антонио-оборотня, его жену Софию и Козимо. Занимаясь этим, он наткнулся на некую подсказку, пропущенную тобой. Ведь он говорил что-то про третий намек на ключ, содержащийся в письме Антонио.

– Какой еще намек?

– Не знаю, Лола! – вздохнула она. – У меня тоже есть о чем подумать! О твоем кашле и твоем бедном женишке, свалившем на кухню, о вашем нервном потрясении, да еще об этой истории с Марко Морено, о которой все только и говорят.

– Он и заманил меня в Италию…

Иоланда откинулась на спинку стула.

– Ах, черт! Значит, это правда! Эта змея Марко Морено пришел навестить мою младшую сестренку!

– Марко – змея?

– Ну да, это его прозвище. Этот парень весь в своего отца-полковника, и я сама не один раз имела несчастье столкнуться с ним. Да во время войны он был настоящим серийным убийцей! В нем нет ничего человеческого.

– А что он натворил?

– Ну ладно, поскольку ты уже пришла в себя, могу и рассказать. У меня теплится надежда на то, что после нервного срыва, случившегося с ним в Париже, он останется под наблюдением. И это неудивительно. Он всегда отличался невоздержанностью и вел себя как грубое животное. Друзей не заводил, целыми днями сидел за книгами – в свободное время от карательных экспедиций по очищению родины «от всякого сброда». Но, судя по его теперешним приятелям, он нисколько не изменился. Эрик рассказал мне, что один из его сообщников, какой-то чех или босниец, погиб, остался лишь итальянец. И будто бы этот итальянец только и думает о том, как бы ему добраться до Эрика и прикончить его.

– Да, так оно и есть.

– Жалко, а я надеялась, что он просто бредит под влиянием морфина.

– Нет.

– Не очень приятная новость. Так какого черта Марко торчит в Италии? Почему таскается за тобой?

– Из-за золота, и еще он мечтает о кровной мести…

– Это я уже слышала. Я хотела узнать, он что, действительно знает, где умер папа?

– Нет, не знает.

– Ты уверена?

Я промолчала, и не только потому, что опасалась ее реакции. Очевидно, драматические события в пещере Софии сильно отразились на моем душевном состоянии, потому что неожиданно для себя я бросилась к сестре в объятия.

– Иоланда, если бы ты знала, как я тебя люблю! И я так рада, что ты приехала и уже рядом со мной!

– Прекрати! Ты стала слишком сентиментальной, – проворчала она, но я заметила у нее в глазах слезы, когда она грубовато потрепала меня по голове. – Я солгала тебе. Ты выглядишь ужасно. Ты похожа на Джека Николсона, малышка.

– Ничего подобного, я прекрасно себя чувствую, как будто меня только что крестили.

– Что?!

– Ничего. Вообще-то мне нужно кое-что тебе сказать. Марко говорил неправду об отце, потому… потому что я видела Томаса.

Ее рука, гладившая меня по голове, замерла.

– Ты говоришь, что видела Томаса?

– Вот именно.

– То есть Томаса – нашего отца, Томаса де ла Росу?!

– Ну да.

– Того самого Томаса де ла Росу, вроде бы уехавшего по неизвестным причинам из Гватемалы и к настоящему времени уже умершего?

– Да, да, его! Только он не умер. В этом я уверена. Он жив. В Сиене я видела его, как тебя!

Говоря это, она продолжала легко поглаживать меня по голове.

– Сестренка моя, бедная малышка! После того как я услышала о его смерти, я тоже очень долго его видела.

– Но это было не так. И еще – есть один человек, скупщик краденого, Сото-Релада, с которым я разговаривала. Ты должна выслушать от него всю историю. Он говорит, что до Марко письмо Антонио принадлежало Томасу и что он разыскивал сокровище… – И я стала пересказывать ей все, что говорил мне Сото-Релада.

Иоланда нахмурилась:

– Я не стану слушать всю эту чушь. Потому что это самая настоящая чушь, и больше ничего! Я знаю, о чем ты говоришь. Как будто папа стал призраком, вернулся, и ты его увидела. На самом деле ничего этого не было. Мне самой случалось часами идти за незнакомыми мужчинами, так как я была уверена, что вижу папу и что он просто устроил мне очередное испытание – помнишь, как я много дней скиталась в джунглях и уже отчаялась увидеть его, а он вдруг оказался в той индейской деревушке? И мне все время казалось, что и теперь он вот-вот вернется. Но потом эти незнакомцы оборачивались, и я видела, что это не он. Я просто рехнулась на этой почве, понимаешь? Нет, больше в этой охоте я не участвую…

– Я тебя поняла. Только клянусь, я действительно его видела!

– Томас де ла Роса погребен в земле. И я должна узнать, где именно, чтобы проститься с ним, черт побери!

– Я видела его – у него волосы были стянуты в пучок, на теле татуировка…

– Замолчи, Лола!

– Что это за крик?

В дверях возник бледный и вялый Эрик, с кусками пиццы в обеих руках.

– Э-э… Ничего. – Я пристально и заботливо взглянула на него. – Какой ты бледный, Эрик! Ты хорошо себя чувствуешь?

– Честно говоря, не очень.

– Я же говорила! – воскликнула Иоланда, тоже сразу сменив тон. – Твоему парню нужен свежий воздух.

– А из-за чего вы поссорились?

– Мы? Мы вовсе не ссорились. Просто она говорила, что у тебя есть какая-то версия.

Иоланда кивнула:

– Да, Гомара, прежде всего давайте обсудим идею, возникшую у тебя в больнице, насчет третьей подсказки нашего Оборотня. Поделись-ка ею с нами. Потому что, в конце концов, вы же охотитесь за сокровищем, и я не стану противиться и тоже приму участие в выслеживании золотых дублонов ацтеков. Кроме того, если этот Морено что-то знает о том, что Томас умер в Италии…

– Он не может этого знать, – заметила я.

– Я уверена, что он с удовольствием поделится своими сведениями. Так что давай займемся им.

Пережевывая пиццу, Эрик озадаченно смотрел на мою сестру, потом словно о чем-то догадался.

– A-а, вы про письмо!

– Точнее, про его термическую обработку, – пояснила она.

– У меня действительно появилась любопытная идея, – признался он. – Но мне кажется, что пока ее реализацию лучше отложить. Понимаете, я чувствую себя… – он неопределенно помахал рукой, – как-то странно и неадекватно.

– Ты собираешься сжечь это письмо?! – спросила я.

– Да, – сказала Иоланда.

– Нет, – поправил ее Эрик. – Мы выбьем из него всю информацию. Но только не сейчас…

– Вот здорово! Пойду принесу его. – Моя сестра умчалась в спальню.

Эрик снова уселся за стол и занялся пиццей.

– Лола, марш в постель!

– И не подумаю! Я прекрасно себя чувствую. А что ты затеваешь?

– Если ты заболеешь, то ничем не сможешь помочь.

– Да я уже здорова!

– Посмотри на себя в зеркало!

А тем временем Иоланда вернулась с письмом Антонио и с зажигалкой. Она вынула из красного конверта письмо и помахала им у нас перед глазами, белый лист с орнаментом из темно-лиловых цветов был густо исписан каллиграфическим почерком Антонио. Уже было известно, что письмо повествовало об истории экспедиции в Теночтитлан, о проклятии Монтесумы и о превращении человека в волка под влиянием полнолуния.

Иоланда щелкнула зажигалкой и поднесла ее к последней странице, содержащей следующий пассаж:

«Я заканчиваю свое письмо, исчерпав все возможности тонких намеков и мистификаций. И только если тебе удастся выявить сокрытую в нем ложь, ты найдешь Ключ к тайне, ждущей тебя в Риме. Это будет означать, что ты более разумен и менее труслив, чем можно было предполагать.

Но всем своим волчьим сердцем, с каждым биением в нем моей отравленной вампиром крови я надеюсь, что эти поиски сведут тебя в могилу.

Искренне твой,

Лупо Назойливый и Справедливый,

известный также под именем. Антонио».

– Эрик, да она с ума сошла! – закричала я, ощутив запах горения. – Ты же сожжешь его! Ты слишком близко держишь зажигалку!

– Не бойся! На днях я попросила Эрика сделать с него две копии.

– Иоланда, прекрати! Это очень ценный документ!

– Тихо, тихо. Господи, девочки, успокойтесь! Она права, ты настоящая пироманка. Отдай мне письмо!

– А что это за идея? – спросила я.

– Эрик показал мне дневник Софии, где она сама рассказывает о том, что размахивала бумагой перед огнем…

– Лола, помнишь про обряд наречения? Как там говорится?.. Что-то вроде этого: «Я встала у костра и развернула пергамент. Он казался пустым, но после моего колдовства на нем должны были проступить таинственные письмена». Но не важно, просто потерпи немного.

– Я не думаю, что это возможно при таких обстоятельствах.

Эрик держал зажигалку на небольшом расстоянии от послания, я слышала мягкое поскрипывание, легкое потрескивание бумаги.

– Я не могу этого видеть! – простонала я.

– Может, ничего и не получится, – заметил Эрик. – Чернила могли совсем выцвести. Единственная надежда на то, что их сохранила соль.

– Какие чернила?

С бумагой что-то происходило прямо у нас на глазах. Язычок пламени ярко освещал ее, отчего черные буквы отливали зеленовато-золотым оттенком.

– Ничего не происходит, – констатировала Иоланда.

– Подождите.

Вскоре на листе появилась красноватая тень, образованная тонкими изогнутыми линиями. Они становились более четкими и широкими, подобно тому как расплавленное в горне железо под молотом превращается в лезвие шпаги.

– Появляются какие-то очертания, – прошептала Иоланда. – Здесь какой-то рисунок… что-то вроде эмблемы.

Я провела дрожащим пальцем по линиям на бумаге, ставшей теплой, как кожа человека.

– Это запись сделана симпатическими чернилами, – в волнении едва выдохнула я.

Мы склонились над древним посланием и принялись его читать.

Глава 34
«ГРАД БОЖИЙ»

– Здесь написано «Civitas Dei», – благоговейно прошептала я. – Что означает «Град Божий».

– Ого! Так это же третья подсказка. Значит, сработало! – Эрик возбужденно запрыгал по комнате. – Потрясающе! Симпатические чернила – надо же! Я и не надеялся, что мы сможем прочесть этот текст. Должно быть, он написан уксусом, уриной, лимонным соком или аллюмом…

– Как ты об этом догадался? – спросила я, а Иоланда, подбежав, выхватила у Эрика письмо.

– София проделала этот трюк со своим пергаментом в банях Митраса. Помнишь дневник?

– Во время обряда наречения, когда она стала размахивать перед огнем пергаментом…

– И на нем появились письмена с их именами.

– А потом на них подействовал наркотик.

– Да, но здесь… Обрати внимание на последние фразы в письме Антонио: «Я заканчиваю свое письмо, исчерпав все возможности тонких намеков и мистификаций. И только если тебе удастся выявить сокрытую в нем ложь, ты найдешь Ключ к тайне, ждущей тебя в Риме». В XVI столетии очень часто применялась тайнопись, сделанная симпатическими чернилами. И еще – Антонио говорит о необходимости найти невидимый город. Думаю, что невидимые чернила… Гм-м…

– «И только если тебе удастся выявить сокрытую в нем ложь…» – обрадованно процитирована я. – Речь идет о подтексте!

– «Civitas Dei» означает «Град Божий», – выпалила Иоланда и, подумав, добавила: – А это значит – Августин!

– Святой Августин! – подхватила я. – Христианский богослов, V век.

– Это же название его самой главной книги, – блеснул своими познаниями Эрик. – Антонио использовал его в игре слов – «невидимые буквы», и «Град Божий» тоже невидимый, потому что он находится в раю.

– Ну, не обязательно именно в раю, – возразила Иоланда и крепко зажмурилась, вероятно, чтобы сосредоточиться. – Невидимый город… Это же главная задача церкви – невидимое сделать видимым.

– Церкви, – пробормотана я. – Может, речь идет об иконе в невидимом городе.

– Скорее всего, – предположила сестра, – это какой-нибудь собор, часовня, базилика…

– О! Погодите! – Перестав кружить по комнате, Эрик высоко воздел руки. – Все это страшно интересно, но, мне кажется, лучше на время остановиться. Нужно принять снотворное и как следует выспаться…

– Но что за церковь? – не обращая на него внимания, обратилась ко мне Иоланда.

– Господи, кто знает, – усиленно размышляла я. – Только наверняка она в Риме. А здесь больше церквей, чем кафе «Старбакс».

– Послушайте, я серьезно! – заявил Эрик.

– «Невидим третий град – он сокрыт в камне», – процитировала Иоланда. – «Найдя в нем термы, ты яблоко любви сожги»… Хорошо, значит, мы ищем церковь, но что это за камень?

– Не знаю, – ответила я. – А если термы – это всего лишь купель для крещения?

– Может быть…

– И мы уже знаем, что такое «яблоко любви» и как проявляется его гнев, так что об этом можно и не думать.

– Хорошо. Значит, ты готова идти, Лола? Ты, кажется, достаточно окрепла, и мне не терпится заняться делом. До чертиков надоело торчать в квартире…

– Только мне нужно принять несколько таблеток аспирина. И еще, ты не одолжишь мне какие-нибудь джинсы и рубашку?

– Конечно… Ой, смотри! Кажется, у Гомары удар!

– Черт побери!

Мы уставились на Эрика. Пугающе бледный, с искаженным от волнения лицом, он заговорил с нами, лихорадочно блестя глазами:

– Постойте, не торопитесь. Я должен сказать, что в принципе согласен. Хочу ли скакать от радости вокруг груды золота, которое спасу от песков забвения? Да! Желаю ли я, чтобы мои коллеги лопнули от зависти, потому что моя физиономия появится на обложке журнала «Нэшнл джиографик»? Еще бы! Но если речь идет о том, что при этом можно ненароком слегка обжечь задницу, вступить в схватку с наемными убийцами или снова пережить страх за жизнь своей невесты и за свою, кстати, тоже, тогда меня действительно хватит удар – и я не шучу, девочки!

Но мы не вняли его предостережению.

– Но, Эрик, мы уже не можем остановиться! – простонала моя сестра. – Хотя, должна признать, ты говоришь дело. Я имею в виду первую часть твоего выступления. Найти золото Монтесумы? Круто! Это еще никому не удавалось, верно? А как же мы это сделаем? И воспользуемся старыми подсказками, оставленными нам средневековым хитрецом, и с их помощью найдем еще один маленький золотой медальончик в какой-то церкви в городе, который битком набит этими полными золота церквушками? И при этом мы должны лелеять в душе надежду на то, что не угодим в очередную коварную ловушку и не столкнемся нос к носу с какой-нибудь конкурирующей бандой?

– Все именно так.

Иоланда быстро подошла к бюро, на котором оставила свой стетсон.

Не сводя глаз с Эрика, она надела шляпу, не забыв лихо сдвинуть ее набекрень.

– Смотри, Гомара! Я была проводником экспедиции из двадцати восьми лингвистов. Я вела их через малярийные болота Гватемалы, где не было ни дорог, ни тропинок, ровным счетом ничего, где я ориентировалась только по запаху эвкалиптов, и все-таки я нашла им единственного оставшегося человека, еще что-то говорившего на языке ксинка! А однажды меня подрядили на поиски племени диких пигмеев, которых не видел ни один испаноговорящий! И я целых шестнадцать дней пробиралась по тропическому лесу с его совсем уж одичавшим зверьем и с тучами москитов, искусавших меня почти до эпилепсии, прежде чем нашла этих симпатичных маленьких человечков, угостивших меня очень вкусным чаем из гашиша. Поэтому все то, о чем мы здесь говорим, для моего уха звучит самой прекрасной музыкой! А ты перестань ныть, оторви от дивана свои мослы, прими свой риталин или что ты там пьешь. Не время устраивать истерику, пора действовать!

Когда не подействовал и этот пассионарный призыв, она вскричала:

– Отлично! Лола, у тебя есть руки, у меня – ноги!

– Идет!

И началась настоящая схватка. У Эрика не было ни малейшего шанса устоять перед двумя дочерьми де ла Росы.

В конце концов с помощью поцелуев, объятий, угроз Иоланды и моих пылких заверений в любви нам удалось уговорить Эрика, чтобы он позволил мне выйти из квартиры. Вскоре мы, возбужденные, ворвались, а точнее, движимые энтузиазмом, вступили в огромное скопление церквей Вечного города, несомненно, созданного во славу Господа и искусства. Однако сейчас, оглядываясь назад, я хотела бы никогда его не видеть, ничего о нем не слышать, а тем более – не ступать в него ногой.