Текст книги "Тень. Своя судьба (СИ)"
Автор книги: Икан Гультрэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Стала думать об этом и осознала, что каждый здесь считает своим долгом подчеркнуть в разговоре свою занятость. Труд здесь считается одной из главных добродетелей, даже те, кто не нуждается в заработках, вечно хлопочут... или просто демонстрируют, как они заняты. И... то ли они меня хотят дотянуть до своего уровня добродетели, то ли удовольствие получают от своих намеков, чувствуя себя более значительными на моем фоне. Словом, не знаю, чего они добивались, но породили во мне сомнения и неуверенность.
Я решила посоветоваться с миерс Оланой – единственной, кто не пытался делать подобные намеки.
Миерс Олана сперва отмахнулась: не бери, мол, в голову, люди есть люди, всех хотят на свой лад перекроить. А потом подумала и говорит: 'Может, ты и права, следует отнестись к этому серьезно. Я как-то не обращала внимания, а ведь многие, наверно, завидуют тебе. Ты молодая, красивая, не бедная, да еще и муж-маг, можешь позволить себе вести праздную жизнь. А еще для ревнивых жен ты угроза – ну как со скуки да по отсутствию мужнина присмотра на их благоверных глаз положишь?'
Я, было, хотела возмутиться – нужны мне их благоверные! Но смолчала. Миерс Олана показала мне то, над чем я не задумывалась, а между тем... стоило, наверно. Миерс Олане я привыкла доверять, она разумная и не злая. Вот она мне и посоветовала найти себе занятие по душе, чтобы и самой не скучать, и завистницам да ревнивицам поводов для беспокойства поубавить.
Я подумала, что это, наверно, неплохая идея. Ведь я все равно собиралась какое-нибудь ремесло освоить. Мало ли что... Во дворце еще пыталась – помнишь? – у портнихи учиться и даже не сказать, чтобы вовсе безуспешно. В общем, решила, что портновское искусство – дело для женщины подходящее, а у меня еще и фантазия, я могла бы новые наряды выдумывать.
Словом, я загорелась. Вызнала, что в городе портных трое. Двое мужчин, но таких, что к ним и не подступишься. Да я и не хотела к ним, чтобы поводов для сплетен не давать. А третья – женщина, и хозяйка моя квартирная перед ней за меня похлопотала – знакомы они. Впрочем, здесь все постоянные жители друг друга знают, если не по имени, то в лицо.
Встретила меня моя будущая наставница без явного восторга, выспросила, что я уже умею, велела показать, а потом... засадила петли обметывать. День, второй, третий.... На четвертый, когда мне поручили неудачный шов распороть, я даже обрадовалась – хоть какое-то разнообразие.
Сначала я терпела, всё надеялась, что она меня учить начнет, но мастерица не спешила – то ли не хотела растить конкурентку в моем лице, то ли выдержку мою проверяла. Ну, как выяснилось, выдержки у меня никакой. Скандалить и выяснять отношения я не собиралась, но к концу второй недели, наскучив бесконечной монотонностью труда, аккуратно отложила работу в сторону, вежливо попрощалась с хозяйкой, дав ей понять, что больше не вернусь, и закрыла за собой дверь.
К вечеру уже начала жалеть. Просто вдруг увидела себя глазами соседей: лентяйку, к работе не приспособленную, сдавшуюся при первой же трудности. И неизвестно еще, как портниха ситуацию представит...
А потом разозлилась, но уже по другой причине: с чего это я вдруг должна на себя чужими глазами смотреть? Они просто люди. Такие же, как везде, мне это миерс Олана доходчиво объяснила. Да, неплохие. Трудолюбивые, этого не отнять. И в чем-то даже героические – уж таких историй я наслушалась! И эти люди по-прежнему интересны мне. Но это же не значит, что я должна становиться такой же, как они. Нет, не становиться, а думать, как они. Видеть себя их глазами, оценивать с их точки зрения.
После этого мне стало легче. Но сама проблема от этого не исчезла: я по-прежнему не видела, чем себя занять, и скучала, откровенно скучала.
Миерс Олана слушала мои рассуждения внимательно, кивала головой, вздыхала сочувственно, а потом и говорит: 'Это все равно не для тебя. Ты девушка ученая, тебе такое дело нужно, чтобы голова была занята, а не только руки'.
И это правда: и рукоделие, и готовка, к которой квартирная хозяйка с некоторых пор начала меня подпускать, занимали мой ум только до тех пор, пока не притупилось ощущение новизны.
'Но что я могу делать?' – растерялась я. – 'Подожди чуток, – ответила миерс Олана, – я должна подумать'.
О том, что она надумала, я узнала через несколько дней, когда к обеду в доме появился гость, пожилой мужчина со строгим взглядом. Я его знала – мастер Тогар, он здесь школой заведует, – но лично знакома не была.
Хозяйка представила нас друг другу, а после принялась меня нахваливать – и такая я умница, и книжки читаю, и считаю хорошо, и речь как у благородной. Мне даже неловко стало – не потому что не правда, просто до сих пор я почитала все это само собой разумеющимся. Что такого выдающегося в любви к чтению? А потом сообразила – это ж она меня в помощницы учителю сватает! Сперва чуть-чуть обиделась, что со мной предварительно не обсудила, но по некотором размышлении согласилась, что это правильно – сама бы я ни за что не решилась на такое место проситься.
А мастер Тогар сначала слушал миерс Олану со скепсисом, сразу смекнув, чего она добивается, а потом повернулся ко мне и начал вопросы задавать: что я изучала да как долго, до какого уровня доучилась. А затем и вовсе настоящий экзамен мне устроил – и по землеописанию опрашивал, и писать заставлял, и задачки решать. Гонял часа два, наверное. Миерс Олана даже сочувствующие взгляды на меня бросать начала.
После проверки мастер посидел немного в задумчивости и заявил: 'Вот что, миерс Ауста, знаний у вас предостаточно, чтобы детишек на начальной, а то и на средней ступени обучать. Пишете вы без ошибок, однако акцент в речи слышен, а потому грамоте учить детей я вас не допущу, а вот счету – вполне, если с учениками справитесь. Решаетесь?'
И я, конечно, согласилась, хотя страшно было до дрожи в коленках – я же никогда с детьми дела не имела и не знаю, как с ними обращаться. Еще один вопрос меня беспокоил: а имею ли я право учить в школе? Ведь я не настоящая учительница. Мастер Тогар грустно усмехнулся: 'Вы думаете, настоящие сюда едут? Обычно люди с хорошим образованием могут неплохо устроиться у себя на родине, мало кто из них будет преодолевать океан в поисках лучшей доли'.
Два дня я просто сидела на уроках, которые вел сам мастер Тогар, а на третий он допустил меня к ученикам. В своем присутствии, разумеется. Я, конечно, знала заранее и к занятиям готовилась, но все равно боялась ужасно. Оказалось, все не так страшно – и дети меня слушали, и голос не дрожал даже. Мастер меня похвалил, а дальше все происходило очень быстро: я получила расписание уроков и список тем, которые надо изучать, и уже на следующий день осталась с учениками один на один. То есть одна против всех. Потому что, увы, это было совсем иначе, чем в присутствии мастера Тогара. Детишки явно решили, что теперь можно шуметь, стоять на голове и полностью меня игнорировать. Но я все же еще немножко принцесса, помнишь? Словом, мне удалось дать понять, что слушать меня – гораздо проще и безопаснее, чем не слушать. После этого дело пошло на лад. Не без сложностей, конечно, и я все еще не вполне уверена в своих силах, но я стараюсь и надеюсь, что справлюсь. А мастер Тогар говорит, что когда я разберусь в землеописании освоенных Новых земель, он мне добавит уроков.
И знаешь, я пока опасаюсь утверждать, но мне кажется, что я нашла дело, которое мне по душе...
***
Впервые после письма Нэл у меня проснулось чувство зависти. Или нет, не зависти, а скорее грусти из-за осознания разницы между жизнью, которую вела она, и моим подобием жизни.
Но спроси меня тогда кто-нибудь, хочу ли я примерить на себя ее судьбу, я ответила бы, что нет, не хочу. Мне не нужен был Иан в качестве мужа – по правде говоря, никого из своих знакомых я не могла представить в этой роли, как и себя замужней женщиной. Я не мечтала коротать дни и недели в тревожном ожидании, которое сквозило в строках письма. Мне не хотелось иметь соседей, которые рассматривают мою жизнь через увеличительное стекло и под которых надо подстраиваться, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Меня не влекла работа учительницы – я предпочитала учиться сама, нежели учить других.
Зависть вызывала, пожалуй, та решительность, с которой Нэлисса обрезала все нити, связывавшие ее с прошлым. Новая жизнь Нэл была по-настоящему новой, и бывшая принцесса искала ней свое место, не оглядываясь назад. И мне оставалось только пожелать ей, чтобы прошлое ее не догнало, ворвавшись в это новое и разрушив его.
Я же тащила свое прошлое с собой – груз недоверия, постоянное ожидание подвоха, опасение, что меня хотят использовать, ничего не давая взамен. Даже теперь, приняв решение жить, а не наблюдать за жизнью, я как будто разделилась надвое: одна часть меня вкушала радости и разочарования, свойственные возрасту, другая подсматривала в щелочку, оценивая окружающих холодным взглядом, препарируя каждое движение, каждый взгляд, каждое слово.
Иногда мне хотелось завязать глаза своей тайной половинке, чтобы не подсматривала за моей жизнью. И запретить ей делиться со мной своими мыслями, полными язвительной недоверчивости, разъедающей меня изнутри.
Иногда я просто думала, что схожу с ума, и только памятуя об уроках Бьярты, понимала, что в таком разделении нет ничего противоестественного. Мало того, это насущная необходимость, потому что, как ни крути, довериться Главе и наставникам я не могла. Тут все было однозначно.
Куда сложнее было с ребятами.
Тот же Дрозд вроде бы искренне раскаялся в своем предвзятом отношении ко мне и вел себя практически безупречно. Даже, пожалуй, излишне безупречно для парня неполных восемнадцати лет, что неизменно меня настораживало. Он не злился, ни с кем не конфликтовал, ровно держал себя со всеми, с удовольствием учился и развлекался и не выказывал склонности к дурацким шуткам.
Увидь я его сразу таким, он бы меня наверняка пленил, и теперь я смотрела бы на него влюбленными глазами. Вот как Нитка – робкое обожание в ее взоре, которым она провожала каждое движение своего кумира, невозможно было скрыть, хотя она честно пыталась.
А я помнила полный презрения взгляд Дрозда и учебный меч в его руке, нацелившийся разить врага в моем лице. И хотя с тех пор мы не раз стояли друг против друга в учебном поединке, и подобное больше не повторялось, я все равно не могла забыть.
И когда я заметила, что Дрозд оказывает мне особые знаки внимания, стараясь сесть поближе, коснуться ненароком, взять за руку, приобнять за плечи, я напряглась еще больше, не позволив себе ни на миг поверить в искренность его расположения. Я улыбалась, доброжелательно разговаривала, но прикосновений старалась избегать, когда это было возможно, и делала вид, что не замечаю поползновений парня. Не знаю, насколько убедительно.
Удивительно, но влюбленная Нитка соперницы во мне не видела. Она была младше меня на год и за все время обучения не нашла в школе подруг, а потому прилепилась ко мне сразу, как только это позволило общее отношение.
Нитка охотно делилась своими переживаниями и много рассказывала о себе. Она рано осталась сиротой, воспитывали ее дед с бабкой и старшая сестра (разница в десять лет закономерно относила сестру к старшим, к воспитателям). Мне показалось, Нитке не нравилось быть Тенью, хотя она никогда не говорила об этом прямо. Я, честно признаться, тоже с трудом представляла ее, к примеру, в качестве телохранительницы. Нет, дралась она не хуже других, а соображала быстро, но ей не хватало какой-то жесткости, решительности. Возможно, в критической ситуации эти качества проявились бы, но ведь не попробуешь – не узнаешь. А она пробовать явно боялась, мысль о том, что через какое-то время ей придется выйти из долины ради первой проверки своих сил, заставляла девчонку поеживаться.
Пожалуй, все это было действительно не для нее. Ей бы надежное плечо рядом, кого-то, кто готов будет взять за нее ответственность, заслонить собой от враждебного мира. А она – как раз из тех, кто умеет ждать мужа из дальнего похода. Так, чтобы дом всегда был чист и уютен, а горячий обед – на столе, к какому бы дню и часу ни явился защитник. Впрочем, возможно, я все это себе напридумывала.
Лесовой тоже был сиротой, из всей родни – только дед, крепкий еще старик. Вернее, старался таким казаться, когда его навещал внук. Но я, когда Лесовой на выходные зазвал меня к себе в гости, заметила, как сутулится дед и хватается за впалую грудь, когда думает, что на него никто не смотрит. И Лесовой тоже это замечал – я видела, с какой тревогой он посматривает на деда. И это был не просто страх потерять любимого и единственного родственника, было здесь что-то еще, выходившее за рамки моего понимания, но спрашивать я не решилась.
С Лесовым у меня сложились особые отношения. Ничего такого романтического с моей стороны, да и он явно не видел во мне девушку, что не мешало нам проводить много времени вместе. Не сговариваясь, мы избегали привлекать внимание к нашей дружбе и, чтобы побыть вдвоем, уходили с территории школы. Чаще всего в лес.
Не зря парень получил свое прозвище – лес он знал и любил. Даже зимой он мог определить каждое дерево и каждый кустик.
Меня он учил двигаться по снегу, не оставляя следов. Снег – та же вода, он чувствителен к жизни в любой форме, а потому даже бесплотная Тень на снегу не останется незамеченной, если не знает особых приемов. Это оказалось сродни искусству оставаться в границах тела, отсекая запахи и любое другое сообщение с окружающей средой. В итоге получалось, что мы не шли по снегу, а словно бы скользили над ним.
Лесовой вовсе не был одиночкой. Вполне компанейский парень, не чуждый шалостям, острый на язык. Но часы, проведенные наедине со мной, он очень ценил.
– Ты все понимаешь, – пояснял он.
Я только пожимала плечами: иногда мне казалось, что я вовсе ничего не понимаю.
Впрочем, мне это не мешало и самой получать удовольствие от наших встреч. Лесовой не лез в душу, не пытался выведать у меня мое прошлое, но и о себе рассказывал далеко не все. Нам было хорошо вместе, а еще тот самый дар, что время от времени подталкивал меня под локоть, заставляя совершать те или иные действия, нашептывал мне на ухо, что этого парня стоит держаться, что мы еще пригодимся друг другу.
Еще одним важным человеком в моей жизни стал мастер Лист. Те часы, когда мои сверстники сидели на общих занятиях, я проводила у него в лаборатории. Вопросов он теперь задавал куда меньше, чем прежде, основное для себя целитель уже выяснил, так что чаще всего я просто помогала ему готовить лекарственные составы.
За работой мы в основном молчали, и для меня это было временем размышлений, упорядочивания впечатлений, а потому лабораторию я обычно покидала в умиротворенном состоянии. И несмотря на то, что с Листом мы почти не разговаривали, я начала видеть в нем человека, которому, случись что, могла бы довериться. И что самое странное, мой скептически настроенный внутренний наблюдатель не имел никаких возражений по этому поводу.
С середины зимы мастер стал привлекать меня к занятиям с младшими подростками, которые учились видеть магию. Это оказалось неожиданно интересно – пытаться выразить в словах собственные ощущения так, чтобы они стали понятными другим. И я невольно вспоминала последнее письмо принцессы и посмеивалась: вот и я стала учительницей.
Как ни странно, мне это нравилось, хотя еще совсем недавно я не могла представить себе, как это – работать с детьми.
К счастью, мне не приходилось стоять перед классом в одиночестве и вещать. Наши уроки проходили в маленьких группах, а то и вовсе индивидуально, и всегда мастер Лист был рядом со мной, наблюдая, подсказывая, направляя.
Ученики прозвали меня магичкой.
Впрочем, среди старших новое имя не прижилось, те продолжали звать меня Пришлой. Кроме Лесового, который вообще избегал меня как-нибудь называть.
– Это все ненастоящее, – пояснял парень, – не твое. А для настоящих имен время пока не пришло.
Да, наверно. Только у меня, в отличие от Лесового, настоящего имени не было, даже тайного.
Надо сказать, пока мы вполне успешно обходились без имен – я всегда знала, когда он обращается ко мне, даже если в этот момент мы не смотрели друг на друга.
Некоторые принимали нас за пару, а Дрозд, который все никак не оставлял своих попыток быть поближе ко мне – к счастью, не слишком настойчивых, – посматривал на Лесового недовольно. Не знаю, высказывал ли он другу свое неудовольствие, но со мной заговорил на эту тему всего однажды:
– Почему ты с ним?
Поди ответь сходу!
– Мне с ним просто хорошо, – других слов я не нашла.
– Он тебе нравится как парень?
– Я не думала о таких вещах.
А вот это уже было не совсем правдой – очень даже думала. Я вообще привыкла обдумывать все изменения в своей жизни. И в этот раз очень быстро пришла к выводу, что мои чувства к Лесовому совсем другого рода, хотя определения им пока не нашла. Просто я совсем не желала обсуждать это с Дроздом.
Было заметно, что Дрозд хотел сказать что-то еще, но передумал. А Лесовой, которому я передала этот разговор, долго молчал, прежде чем озвучить свое мнение. И слова его меня совсем не удивили, ибо были созвучны моим собственным мыслям:
– Знаешь, я не хотел бы говорить о нем плохо. Просто потому, что и сам ни в чем не уверен. Но все-таки... не стоит подпускать к себе Дрозда слишком близко.
Я кивнула, соглашаясь.
Мы вообще старались не обсуждать никого из знакомых – ни учеников, ни наставников. И было еще несколько тем, которых мы избегали. Ни разу мы не коснулись такого болезненного для меня вопроса, как проявление. Стояла за этим какая-то тайна, в которую старшие не спешили меня посвящать, а задавать вопросы ровесникам я не решалась, опасаясь нарваться на запрет, на бегающие глаза, которые разрушат отношения, успевшие возникнуть между нами. Ведь невозможно потом сделать вид, что ничего не было, мы просто самим себе не поверим. И даже Лесового я об этом не спрашивала, хоть и готова была ему доверять. Просто отношениями с ним я дорожила более всего. Как не спрашивала и о тех, кто живет в долине, но Тенями не является.
Для поисков ответов на эти вопросы внутри меня жил тот самый наблюдатель, который фиксировал малейшие оговорки и пытался составить из них цельную картину. Пока не слишком успешно.
По правде говоря, более всего я была озабочена поиском выхода из долины. Если меня попытаются здесь запереть, не выпустить через тени, у меня должна быть возможность покинуть долину другим путем.
Хуже всего было то, что я слабо представляла себе, как этот путь искать. Долина была слишком велика, чтобы обследовать ее шаг за шагом.
Возможно, разумнее всего было бы проследить за мастером Листом. В течение зимы он дважды пропадал больше чем на неделю, но оба раза мне не удавалось заметить, когда и куда он уходил. Я даже не уверена была, что он покидал долину. А появление после его второго возвращения нового оборудования в лаборатории можно было объяснить как-то иначе: оно выглядело достаточно компактным, чтобы кто-то из Теней мог пронести его в долину.
А еще я подсматривала и подслушивала, нисколько не смущаясь этого занятия. Правда, здесь это было делать куда сложнее, чем во внешнем мире. Целитель, к примеру, мог засечь присутствие любого из учеников даже в теневой форме, равно как и Синий – последний даже различал нас как-то, в отличие от Лисы, которая чувствовала нас, но определить, кто именно рядом с ней, могла не всегда, даже когда сама переходила в теневое состояние. Я и сама, экспериментируя, обнаружила, что узнаю в такой форме лишь немногих, остальные для меня остаются безликими Тенями.
Куда проще было провести мастера Силу, который вообще ничего и никого не замечал, если был чем-то увлечен. Но мастер Сила меня не интересовал. Больше всего мне хотелось держать под присмотром Главу, но именно к нему я подбираться не рисковала.
Кое-что я все-таки смогла выяснить: все взрослые трудоспособные Тени принимали участие в патрулировании долины. И если часть из них следила за порядком в населенной зоне, то небольшие группы время от времени исчезали из виду, и я по некоторым признакам определила, что они несут службу где-то на окраинах. И что там охранять, если не тот самый таинственный проход, ведущий во внешний мир? Увы, проследить за ними не было никакой возможности – к месту службы патрульные группы отправлялись явно не пешим ходом, а тенями.
Между тем, близилась весна, и я начинала нервничать: по весне должны были начаться испытательные задания. Отправят меня, как и других, за пределы долины или найдут предлог задержать?
Из нашей небольшой компании первым уходил Дрозд. Накануне он загадочно улыбался и пребывал в радостном предвкушении. Через два дня исчез Лесовой – мы даже попрощаться с ним не успели. Нитка считалась пока слишком юной для выхода во внешний мир, а мне Лиса сказала, что стоит немного подождать. И даже вполне убедительно объяснила, каких именно навыков мне пока не хватает. Я сделала вид, что поверила, и с искренним – не показным – рвением принялась за освоение недостающих навыков.
Парни вернулись одновременно – спустя полторы недели. Дрозд показался мне растерянным, даже как будто пришибленным, хотя на не слишком внимательный взгляд парень вел себя как обычно. Непонятно было, то ли ему задание не по душе пришлось, то ли со старшим в паре что-то не сложилось. В то, что его сильно разочаровал внешний мир, я не верила, так как точно знала, что парень уже бывал за пределами долины с родителями. Впрочем, уже через несколько дней к Дрозду снова вернулось душевное равновесие. О том, что с ним произошло, он так и не рассказал.
Лесового первое задание ни капли не изменило. И между нами двумя все было, как раньше.
А потом наступила моя очередь. Лиса передала мне приглашение Главы, а когда я явилась, в его апартаментах меня ожидал совсем другой человек – не слишком высокий, плечистый, с кудрявой русой головой и серьгой в ухе. Серьга при рассмотрении магическим зрением оказалась защитным амулетом.
Мужчина был представлен мне как Волк, и именно с ним мне полагалось отправиться на задание. Мне он не понравился. Настолько, что я даже подумывала сбежать от него при первой же возможности. Если таковая представится.
Надо сказать, эта мысль не впервые приходила мне в голову, все же опасения, что в один не слишком прекрасный день я окажусь запертой в долине, не покидали меня, а задание было шансом вырваться.
Пожалуй, я бы так и поступила, но накануне моего ухода Лесовой вытащил меня на прогулку. Все дорогу мы молчали, прыгая через корявые корни, пересекавшие тропу, а под конец парень взял меня за руку, заглянул пытливо в глаза и сказал:
– Я догадываюсь, что ты хочешь уйти. И я понимаю почему – здесь у тебя нет шансов, для тебя долина – клетка. Но я тебя очень прошу – вернись. Я буду ждать.
***
Здравствуй, Тень!
У меня радость – Иан вернулся. Да, измученный, исхудавший, но живой и будто бы окрепший по сравнению с собой прежним. Это я не о телесной крепости, а о внутренней.
Три дня он отъедался и отсыпался, мы и десятка слов друг другу не сказали. Я успела только узнать, что два месяца он пробудет дома, а он – что я теперь работаю в школе.
Но вот он немного пришел в себя, и мы наконец смогли поделиться друг с другом пережитым. Я с ужасом и восхищением слушала рассказы мужа о путешествии, об их находках и открытиях, о схватках с тварями, которые встречались им на пути.
Представь себе, мой оберег спас Иану если не жизнь, то здоровье точно: виерда – это такая чешуйчатая гадина – плюнула в него едкой слюной, и твой флакончик оказался на пути у плевка. Иан носил его на груди под одеждой. И вот, представь, яд прожег рубашку, повредил нити оплетки и самую малость оплавил стекло, но до груди не добрался. Несколько крохотных брызг – не в счет, это болезненно, но не опасно для жизни.
Оберег я, конечно, восстановлю – оплетка нужна новая. Я подумывала о том, чтобы сделать ее из проволоки, но Иан отговорил – сказал, что металл для таких дел не очень подходит. А я и сама вспомнила – читала когда-то, что для оберегов лучше всего именно нити из растительных волокон, потому что они хорошо принимают эмоциональный посыл. Потому, наверно, изготовление оберегов считается преимущественно женским занятием.
А вот известие о моей работе в школе заставило Иана нахмуриться. Он не сразу ответил, чем именно недоволен, а когда я пристала с расспросами, признался, страшно смущаясь, что он просто боится меня потерять, волнуется, что если я буду такой самостоятельной, со временем он станет не нужен мне. Он, конечно, не станет меня ограничивать и запрещать мне работать, но у него теперь прибавилось поводов для беспокойства. С другой стороны, он рад, что я так самостоятельна и не пропаду, если с ним что-нибудь случится.
В общем, сплошные противоречия. И словами тут ни в чем не убедишь, только ждать остается, пока в голове уляжется и в сердце отзовется. Но меня радует, что муж откровенно поделился со мной своими страхами и сомнениями. Прежде он на такое не решился бы, держал всё в себе. И это тоже свидетельствует о том, что он стал сильнее.
Но увы, по-прежнему остается что-то в нем самом, что его тревожит и пугает и о чем он мне пока не рассказывает. Ничего, я наберусь терпения и подожду.
***
Волк ожидал меня на пороге зала сообщений, кивнул на мое приветствие и жестом позвал за собой. Лишь в самый момент перенесения взял меня за руку: новичков полагается держать, чтобы не потерялись в пути. В моем случае тут имелся двойной резон: я могла потеряться и намеренно, поскольку у меня, в отличие от большинства учеников, имелись свои ориентиры во внешнем мире.
Однако пока я бежать не собиралась: мысль о том, что в долине кто-то будет ждать моего возвращения, держала меня крепко. Тем не менее, все вещи, которые я считала важными для жизни, я взяла с собой. Только запасом одежды не стала себя обременять – это дело наживное.
От точки перехода мы шли два дня, и все это время я ощущала, что старший напарник за мной присматривает. Даже ночью он, казалось, не спускал с меня глаз. Было ли это обычным явлением в связке старший-младший, или я удостоилась особой чести в связи со своей неблагонадежностью, уточнять не стала. Такое пристальное внимание было не слишком приятно и существенно снижало шансы на побег, однако терпения мне было не занимать. Хочет смотреть – пусть смотрит.
Задание состояло в незримом сопровождении некой важной персоны из столицы Уствеи в одну из окраинных крепостей на юго-востоке страны. Всего три дня пути, если повезет и не будет никаких неожиданностей.
Персона оказалась невысоким полноватым человечком с гордо задранным носом и маленькими недоверчивыми глазками на округлом лице. Он велел называть себя просто господином. У Волка при этом явственно перекосило физиономию.
Мой старший при 'господине' не проявлялся, это было незыблемым правилом при большинстве заданий – лицо заказчикам показывает только посредник, исполнитель остается не узнанным. Даже если приходилось проявиться, лицо прикрывали мороком из сгустившейся тени. Я тоже овладела этим нехитрым приемом.
Пожалуй, в этот раз я была напряжена куда больше, чем при охране принцессы во время нашей единственной вылазки в город. Карета казалась клеткой, сковывающей движения, лишающей возможности настроиться на опасности окружающего мира. Я бы предпочла ехать снаружи, верхом, но... Лошадь с невидимым всадником, следующая за каретой, привлечет ненужное внимание. Нам же полагалось внимания всячески избегать. Как я поняла – большей частью из недомолвок Волка, чем из слов, – за человечком, кем бы он ни был, велась серьезная охота. Одновременно с нами из столицы выехали два охраняемых кортежа, две обманки, и была надежда, что охота увяжется за ними. Но если нет...
В горах все еще лежал снег, в Таунале в это время царила весенняя распутица, а здесь, в Уствее, дороги успели подсохнуть, и копыта не чавкали в грязи, а отбивали звонкую дробь.
Я сидела в карете напротив надменного человечка, но не видела его – мое сознание было настроено на то, что происходило за пределами нашей клетки. Всякое проявление жизни в окрестных лесах удостаивалось моего пристального внимания. Отличить крупного зверя от человека было трудно, но возможно. Впрочем, здесь таких зверей почти не водилось. Мелькнул на краю сознания отощавший за зиму волк-одиночка – и растворился в тенях. Людей не водилось тоже – дорога была пустынна на многие лиги в обе стороны.
Мы путешествовали в стороне от основных торговых трактов, чтобы избежать лишних встреч, но у окольного пути имелся один существенный недостаток – он был длиннее, и потому враги, которым не терпелось то ли убить, то ли похитить важную персону, вполне могли, убедившись, что их провели, метнуться нам наперерез – другой дороги, по которой могла бы поехать 'важная персона', не оставалось.
Это понимала я, понимал Волк, об этом догадывался маленький человечек. Догадывался и боялся, стараясь скрыть свой смертельный страх за маской заносчивости. Его выдавали чуть подрагивающие кончики пальцев да беспокойная дрема, от которой он то и дело пробуждался с выражением ужаса в глазах и вздыхал судорожно, понимая, что его всего лишь посетил очередной кошмар. И я ловила себя на том, что уже сочувствую этому человеку, даже не зная, кто он такой.
Нападение все-таки произошло – на последнем участке пути, когда до крепости оставалась всего лишь пара часов езды. Нам повезло, что нападавших было немного – видимо, отряды, охранявшие обманки, здорово потрепали их. Да и я обнаружила засаду своевременно. Хуже было то, что нападение началось с магического удара – я его засекла, но предотвратить была не в состоянии, у нас всех имелись лишь амулеты личной защиты, на наш транспорт она не распространялась.
Мне пришлось вытаскивать трясущегося человечка из горящей кареты, и, пока Волк рубился с нападавшими, я, прикрывая охраняемого, раскидала свой запас метательных ножей, стараясь проредить ряды противника. В ближний бой мне пришлось вступить лишь раз, когда один из нападавших прорвался к 'господину', наивно полагая, что того никто не защищает.
