Текст книги "Дождь в полынной пустоши (СИ)"

Автор книги: Игорь Федорцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Память выстрелила подсказкой....

− ....Зачем же король присоветовал её во фрей?

− Дело не в том к кому приставить, а КОГО.

− Хочет подольше пользоваться серебром родни Арлем?

− Чего Моффет хочет, лучше не спрашивать и у него самого....

ˮ...И что с того? Если это секрет, то плохо скрываемый. Если не секрет, почему о нем упорно молчат?ˮ − Колин пристально посмотрел на смурного Латгарда. Ходячая лавка ответов, где не купить ни единого. Сколько не предложили, откажут.

ˮЧто за блажь у девчонки чуть чего заедается с парнем?ˮ − обдумывал канцлер очередной не спор, но грызню не к месту и не ко времени, устроенную Арлем. – ˮОн тоже хорош, нашел с кем связываться.ˮ

Навсегда останется неразрешимой загадкой способность человеческого мозга генерировать необходимые вопросы, выбраться из замкнутого круга поиска ответов. И в большинстве своем, а так оно и есть, не дать сам ответ, но ткнуть мордой в нужном направление!

ˮВот именно с кем! − Латгард удержался не забегать по комнате. Нашинковать Гусмара, взяв в компанию гранду, ребяческая выходка, по сравнению с охотой на фрей. Арлем аф Нокс это уже глубокий личный интерес и опека короля.

Попробуй кто остудить Старого Лиса, козырнув избитостью: ,,Истина как всегда, где-то посередине и остается только середину вымеритьˮ, тот ответил бы избитостью не меньшей: ,,Очень часто, чаще чем следует, истина лежит совсем − и не додумаешься − в другой плоскостиˮ.

Желание бегать, сметая преграды и роняя препятствия, вдохновляясь близостью отгадки, быстро улеглось. Теперь ему было с чем идти к королю. Моффет болезненно воспринимал неурядицы и неустроенности дочери единственного друга, которого сам же извел. Внешне все благопристойно, но закулисье.... Осталось ли на свете хоть пылинка святого?

− Эсм, ОН не слышит, тех, кто в храме, − убеждал Колин неуемную (или не умную) спорщицу. − Впрочем, тех, кто под открытым небом, тоже не особо жалует вниманием.

− Вы говорите вздор! – раскраснелась Арлем.

ˮБлажен, кто верует, − сочувствовал унгриец упертости исповедницы. − Или просто блажен, а вера не причем.ˮ

− Привести доказательства?

− А они у вас имеются?

− Рискнете принять, эсм?

− Не побоюсь. Его длань надо мной! – воспрянула духом Арлем. Нужно очень постараться понять и принять, уповая на кого-то, не приближаешь победу над невзгодами и испытаниями. Нет сил кроме собственных, одолеть их.

− Тогда, чья надо мной? – не унимался Колин, разочаровываясь выяснить что-либо полезного об исповеднице, которую терпеливо сносит Серебряный Двор. Даже несносная камер-юнгфер.

Гранда скостила унгрийцу препирательства с фрей за будущий поединок с Гусмаром. Соблюсти собственные интересы, Сатеник готова – теперь готова! на многое закрыть глаза. Унгрийца забавляет зубатиться с Арлем? Сколько угодно! Хоть целый день, с утра до ночи. Ходят сплетни о нем и Аранко? Так и про Старого Лиса шепчутся нелицеприятно. И о камер-юнгфер. И о камер-медхин. И о ней самой. Только мертвые окружены почтенным молчание, и то, потому что мертвы. Рассыпать пристойности нудность еще какая. С живыми иначе, всегда найдется что порассказать. Почему новику быть исключением? Он и не будет. Не одно так другое. Акли того гляди пришлет за ним коронера. Эту склизкую крысу Мэтлза. Круглоглазую, серую, скомканную, пахнущую сырым подвалом и плесенью. Впрочем, плевать и на бейлифа и его дворняг. Пусть лучше вынюхивают на рынках и разбираются с подвозом зерна. Не сегодня-завтра повторится Хлебный Бунт. Народ припомнит ему выпечку из муки пополам с белой глиной, от которой распухали лица и отнимались ноги. И сотни трупов, смердящих на улицах и гниющих в собственных домах. За бунт король спросит, не спустит. Трону беспорядки не к чему, весной воевать. В тылу должно быть сыто и спокойно, как в самом застоявшемся болоте. Но не слухи и сплетни вызывают беспокойство. Незавершенные переговоры с Исси. Их скоро продолжат. Унгрийца будут пугать и покупать. При неуступчивости всунут захудалый феод где-нибудь в Оше. Но думается, сойдутся на шатилии недалеко от Карлайра. Или сговорят на должность столичного мытаря. Когда ничего нет, порадуется и такому. Постараются, сойдутся назначением в королевские конюшенный, а то и зачислением в валеты на Золотое Подворье. Самый мизер пристроят виласом в Крак. Серебряно-черный очень подойдет к резаной морде нищеброда.

Стремительная девальвация, проделанная Сатеник, вовсе не умоление новика, но понимание, в её распоряжении нет и такой малости. И сколько бы она не предложила, противоположная сторона легко перебьет, назначив больше. Порадовалась бы она, узнай верное, заявленное баронство секвестрованию не подлежит. Или же окончательно расстроилась – новик становился для нее, абсолютно недосягаем. Чего точно бы не произошло, честного признания, Поллак не из тех, кто просит больше, потом утереться меньшим. Баронство с землей и не на штивер уступок. Никому.

Где-то внутри испуганной птицей начинает колотится предчувствие надвигающейся беды. То, что казалось далеким-далеким, почти нереальным, исподволь обретало четкие контуры. В День Всех Святых она предстанет перед алтарем в красном венчальном платье, об руку с братом. Он не упустит радости передать её Габору аф Гусмару, как барышник передает породистую лошадь щедрому покупателю.

ˮСколько? Сколько эта сволочь обещала им?ˮ − кололо в висках.

Им это отцу и брату. Сволочь – Гусмар-старший.

Красный не обычный цвет. Символический. Цвет мученической смерти. Она примет свое мученичество и остатки дней навсегда окрасятся в закатный пурпур, поглотивший остальные краски. И чтобы не произошло в последствии, какие изменения не грянули останется таковым до конца её жизни. По лестнице Судеб нетрудно спускаться, подыматься тяжко. После брака с Гусмаром для нее возможен только спуск.

− Поединок саинов Поллака и Гусмара, безусловно, животрепещущая тема, но к ней вернемся позже, − взвешенно выговорила Сатеник, пресекая всякие препирательства унгрийца и исповедницы. Молчать и копаться в собственном незавидном будущем, тяжелее, чем говорить. Говорить значительно легче. Все равно что.

− Теряюсь в догадках, эсм, о приглашении сюда явиться.

ˮХорошо, ничего не надо выдумыватьˮ, − испытывает некоторое облегчение Сатеник. Тревоги подобно прибрежной волне отступили набежать с удвоенной силой.

− Ты ослушался моего приказа....

Придворный из унгрийца так себе. Ему и не больно надо. Но он отметил переход с вы на ты и раздобрился похвалить гранду. Сближение это, прежде всего, маленькие уступки и готовность договариваться. И не разово, а на постоянной основе. Проговаривать друг другу насущные и животрепещущие проблемы. Почти доверие.

− ... и опять притащил во дворец..., − не продолжать, Сатеник властной ручкой вывела в воздухе круг. − Что тебе доставляет большее удовлетворение? Роль мясника или мое неудовольствие?

− Эсм, ни то и ни другое. Правосудие.

− Уже слышала. Хочется чего-то более свежего. Какую-нибудь историю с участием гранды. Позанимательней. Со счастливым концом.

С каким неподдельным сопереживанием она внимала бы незатейливую сказку о некой королевской дщери, чудеснейшим образом отделавшуюся от низкородного выскочки. Для владетельницы Серебряного дворца сбежать от не сказочной действительности – не проходящая потребность последнего года. Сбежать и спрятаться.

− Вы обыкновенный палач, – открыто обвинила унгрийца Арлем. – Заклавший спасение ради потехи!

Вызволит ли новик свою душу из когтей порока, не столь волновало гранду, предавать тому значение. Она сама в беде и вполне готова пожертвовать той малопонятной и тактильно не воспринимаемой составляющей своего эго, благополучно выпутаться. Так бы и поступила, не оставайся искрой последней надежды поединок Поллака с Гусмаром. О заблуждении, что унгриец дешево обойдется, не вспоминала. Ошибки надо уметь забывать. Извлекать опыт и забывать. Иначе утянут на дно, что мельничный жернов утопленника.

Ошибки ошибками, но логичней и понятней стремись новик получить виру за Габора с Крака и солеров. Однако, если она ничего не путает, а она не путает, унгриец выразил готовность принять сторону Серебряного Двора, что заставляет предположить, у нее имеется нечто необходимое Поллаку более баронского феода. И всего лишь нужно постараться безошибочно определить это необходимое. С чего начать? Открыто спросить самой? Казалось бы верный способ. Верный, но не допустимый. Спросить, сразу пожертвовать инициативой. Позволить диктовать условия. Не искать пути заслужить, но требовать отдать. Сатеник и представить не могла вытерпеть очередную наглость унгрийца. Но и не зарекалась. Потребуется – вытерпит. Но только когда потребуется. Когда ничего другого не останется. А пока – нет! Препоручить узнать.... Да, той же Лисэль. Она не откажется побеседовать с Поллаком. Не побрезгует и в ,,мясные воротаˮ впустить*. И что потом? Простоватая потешка ,,известно троим – известно всемˮ, не так безобидна. Всего-навсего привлечешь ненужное внимание двора и спровоцируешь активность Исси. Попробовать угадать? К сожалению не те обстоятельства передоверяться счастливой случайности. А не угадаешь?

Наилучший выход подобрать эгалитарные варианты условию Поллака. Чем хорошо? Во-первых, это несколько расширило бы рамки её хиленьких возможностей, во-вторых позволяло унгрийцу выбирать, если, конечно, у него в голове не засело что-то конкретное. Засело, не засело, но баронству должен существовать прямой или близкий эквивалент. Эквивалент существует всему на свете. По-другому не бывает. Одна часть золота сопоставима с девятью частями серебра. Штивер двенадцати грошам. Её высылка в Анхальт, ничто иное, как эквивалент прочного союза с тамошними баронами. А брак с Гусмаром, эквивалент замирения короля с солерами и их финансовой поддержке в войне с тоджами. Что принять за приемлемую замену для Поллака?

ˮУже то, что не краснею и не верчусь и не поглядываю на Лиса за подсказкой невообразимо много,ˮ − и смешно и обидно Сатеник. Она действительно честно старалась не выдать своих размышлений и самостоятельно выпутаться из непростого положения. Сделайся время тягучим, или появись в комнате в этот момент еще одно действующее лицо, или же выхлестни ветер окошко, словом, произойди некие перемены на минуту отвлечься и от поисков эквивалента баронству и от острого желания расстроить собственный брак, возможно, тогда она бы вспомнила некое утверждение: ,,Важно не сколько предложат, а сколько за предложенное взыщут.ˮ Но никто не появился, мерная свеча плавилась, и ветер вяло качал припорошенные снегом ветки и потому все шло как шло, и гранда подряд перебирала приходившее в голову. Сумбурное, нервное и неумное.

Обещать сомнительные преференции с штатгальтерства? Но штатгальтерство под большим-большим сомнением. Приблизить в свите? Усадить по правую руку? После оммажа Аранко в чем смысл? Помочь родне баронессы? Или кому-то в Унгрии? Помниться у отца Поллака серьезный конфликт с их игрушечным корольком. Но до новых владений и у короля руки плохо доходят, об остальных и говорить не приходиться. Унгрия – край за краем света. У столицы нет там острых интересов. Оказать протекцию новику пролезть на Золотое Подворье? Другие похлопочут, не заставят дожидаться. Отправить на родину с полномочиями королевского рецевьера*? Вписать в первую сотню королевской батальи? Отец не даст согласия. Он никогда не прислушивался к просьбам жены, дочерей, сестер, любовниц, любовниц фаворитов, родни или служанок. Никогда. Отнеся их (женщин кого еще!) к разряду дорогих неодушевленных безделиц. Подарить, уступить, жаловать, это он может, но не выслушать. Деньги? Где их вообще взять? И где взять в таком количестве? Между чем и чем поставить знак равенства? Что кинуть выродку, не поддаться уговорам, не обнажать меч? Что-то же должно быть? То, к чему не дотянуться именно без её прямой помощи? То, что зримо, но не доступно. Значимо, но незаметно. Явственно, но запретно.

− ...Не знаю, что остановит вас и остановит ли...., − песочила фрей Поллака, а унгриец созерцал девушку, подобно утомленному художнику, наслаждающемуся не достоинствами объекта созерцания, но изъянами. В изъянах видней жизнь. Естественней.

Иногда.... очень редко... редкость из редкостей, не молчанье − золото, а дурацкий лепет, корявая фразочка, коротенькое словечко, его осколок − слог, а то и вовсе звук. Мышь удивит породив гору, но способности сказанного слова не превзойти никому.

ˮЯ знаю! – едва не вырвалось у Сатеник. − ˮНу, конечно! Все же перед глазами! На виду! Мерило мерил! Ноуз-закар против пэстан*!ˮ

Мысль гранды, обретя крамольный окрас, метнулась к баронессе Аранко и только потом окончательно оформилась. Чем они, крамольные мысли, привлекательны, всегда сулят непременный успех. Все прочие только рассматривают некоторую необязательную возможность. Фрей! Вот достойная подачка унгрийцу!

Наставник старательно вдалбливал ей фокусироваться на последствиях своих действий. Но сейчас она замкнулась на себе. А значит, в прах всех наставников и все последствия. Легко быть мудрым к другим, попробуй сам этой мудрость давиться! Холгер? А что Холгер? У отца найдется, кого предложить.

Частые поражения научат любить самую маленькую победу. Любую. Над недругом, над болезнью, над дурным настроением, над расстроенными чувствами, над стечением обстоятельств. Надо всем. Вы будете ждать её как манны небесной и, когда она придет, будете радоваться и гордиться собой, забыв обо всем на свете. А забывать не стоит. Ничто не стоит забывать. И забываться тоже.

ˮПусть забирает! Пусть забирает! Пусть забирает!ˮ − упруго бился кровоток в шейных венах и шумело в ушах. Назначенная плата за избавление, нисколько не претила и казалась ничуть не хуже прочих, способных откупить от ужаснейшей из бед. Только вот прочие никуда не годятся.

Жест Сатеник − призыв фрей замолчать. Сейчас же. Поллак мог оскорбиться. Дверью не хлопнет, дерзостей не наговорит, на поединок не вызовет, но переговоры с Исси отложены, а не завершены.

У Арлем от неожиданности растерянные круглые глаза – её прервали? У канцлера они круглы еще больше. Что произошло и происходит?

− Пожалуй, да, палач, − ошарашил согласием Колин. Фрей готова к его отрицаниям и оправданиям. А к откровению? По-рыбьи часто шамкать ртом?

− Как тебя понимать? – извострился Латгард, убежденный, человека надо слушать, даже когда тот врет, или несет полнейший вздор. Отделять зерно от плевел забота сеятеля, а не ветра. Оценил канцлер и выдержку воспитанницы на вызывающее признание. − ˮ Умнеет на глазах,ˮ

− Не гнушаться неблагодарной работы.

− Убивать, у вас неблагодарная работа? Какая тогда по-вашему благодарная? – не отстает от унгрийца Арлем, но уже без особой надежды дождаться ответа и с оглядкой на реакцию Сатеник.

ˮСамородок сеять смуту и смущать умы,ˮ − попенял Колин неугомонной фрей. − ˮУ доченьки Моффета и без того проблемы с принятием решений, а послушает такую, и вовсе замерзнет дождинкой на морозном стекле.ˮ

− Повторю свою просьбу, оставить неподобающее занятие для благородного человека. Возможно в ТВОЕЙ Унгрии такие поступки в порядке вещей, но здесь НЕ Унгрия, − спокойно, без всяких эмоций к палачу, вещала Сатеник, радуя Старого Лиса. Мгновения гордости за ученицу он перечел бы на пальцах одной руки. Но за сегодня их набралось целых два!

− Безусловно, вы правы, − полон показного смирения Колин.

Покладистость ничего ему не стоила, поскольку ничего из сказанного не примет во внимание. Очевидно, гранда считала так же. Не удивлялась и не возмущалась.

ˮЧто еще мне припомнят и забудут?ˮ − доискивался Колин понимания готовности владетельницы Серебряного Двора к сотрудничеству.

– Рисунок в твоей комнате, − все так же показательно сдержана Сатеник. – Не желаешь объясниться?

ˮЖелаю!ˮ − согласен Колин перейти к важной для него теме. Момент не совсем подходящий, но подходящего замучаешься ждать.

− Ничего не смог с собой поделать. Ваш образ вдохновил меня поработать рисовальным углем, − плел он словесное кружево. Объяснения требовали незначительной подготовки.

− А почему не камер-юнгфер или кого-то еще?

− Это трудно объяснить, эсм.

Толкование художеству он и сам нашел только недавно.

− К своему стыду, вряд ли у меня способности увеселять игрой на тамбурине. Не обучена, − впервые голос Сатеник сделался насмешлив. – И я не ношу туник.

ˮЭто уже третье! Третье!ˮ − продолжал канцлер удивляться гранде.

Всегда приятно наблюдать, столь внезапные успехи ученицы. Твои труды, твои старания, твои умения, твои бессонные ночи, не пропали даром, не обернулись пустым сотрясением воздуха. Далеко не всем посчастливится возвести полмира на эшафот и самому разместиться рядом на плахе; отгрохать город мечты на костях половины подданных, а вторую половину уморить голодом; измыслить изощреннейшие законы, принудить их соблюдать, и первому нарушить их; ратовать за просвещение и покровительствовать свободным искусствам, но неустанно выжигать инакомыслие и преследовать отступление от любых канонов; не проиграть ни единого сражения и не заслужить ни единого доброго слова. Остаться в доброй памяти потомков и войти в бессмертие существуют и менее трагические способы. Передать знания и опыт воспитанникам, в данном случае воспитаннице. И дожить до момента, когда она разумно распорядится полученным бесценным багажом. У него похоже получилось.

Полному триумфу помешал слуга. Прочитав переданную записку, канцлер поспешил откланяться, сославшись на возникшие обстоятельства. Он бы остался. Ему следовало остаться. Проследить за всеми. Особенно Сатеник и Поллаком. Но нет никакой возможности не то, что присутствовать при дальнейшем разговоре, но и отсрочить свой уход.

− У вас поверхностный взгляд на искусство, эсм, − тянул Колин, пока фрей отойдет к окну.

ˮНадеюсь, она свято верит, подслушивать не хорошо.ˮ

− Не сочтите за невежливость..., − гранда едва-едва его слышала. – На рисунке у вас в руках не тамбурин. Безделица. Корона.

Должный эффект.

− Как тебя понимать? – Сатеник, как и унгриец, следила за фрей, не помешает ли? Сейчас гранда походила на взбалмошную девчонку, которую долго и старательно убеждали в невозможности получить зимой полевые цветы, и вот пожалуйста, принесли!

− Возможно, собираетесь корону примерить. Возможно, сняли, посчитав тяжелой. Не исключено, швырнете ею, не приняв МОЕГО дара. Вариант выбирать вам.

Время истекло. За окном красиво сыпал снег. Фрей оглянулась. С опозданием.

− Ступай, − поспешила гранда отпустить унгрийца. – Сегодня наговорено более, чем оно того стоило.

− Эсм, если позволите... маленькая личная просьба....

ˮВсе что угодно!ˮ – не многим удавалось добиться от дочери Моффета столь многообещающего взгляда. Он добился.

− ...допустить мастеров подготовить место поединка, − Колин опасался, фрей опять встрянет в разговор и помешает.

− Ты собрался драться во дворце? – вопрос от Сатеник. Вопрос ради вопроса. Заяви он, дерется с Гусмаром в её спальне, разрешит. Хоть на обеденном столе! Прикончи его! Причем, исход, когда противники убивают друг друга и она избавляется и от жениха и от унгрийца, её ни коим образом не устраивал. Теперь не устраивал! Унгриец нужен ей живым и только живым.

ˮОна так и не научится есть сама. Все с чужих рук,ˮ − констатировал Колин. Ему подходило. И допускал, не ему одному.

− Эсм, если вы против....

− Я распоряжусь, − выразила Сатеник скорое и безусловное согласие.

Более не рискуя напороться на очередного любителя поговорить, Колин, проявив мастерство предусмотрительности, удрал через заднюю дверь кухни. Мэлль, девушка с обожженным лицом, выпустила его, получив в оплату благодарный поцелуй. Настоящий. В губы. От которого сладко частит сердце и кружиться голова шальными мечтами.

В Замостье унгриец заглянул к плотникам, обговорить условия и сроки заказа. Оплатил сразу. Сверху добавил мастеру штивер и пообещал по пяти грошей сверху его подручным, за должное выполнение.

− Саин, не волнуйтесь. Сделаем в лучшем виде, − заверил расчувствовавшийся щедростью глава артели.

Затем последовала встреча с Юаш. Девочка сдалась окончательно. Понурый вид, блеклый взгляд отличное тому подтверждение.

− День, два и отдохнешь, − пообещал Колин. – Могу дать совет. Ничто не снимает напряжение лучше хорошей потасовки или отвязной случки с несколькими партнерами.

− Драка?

− Если это твой выбор, − рассмеялся Колин свекольным щечкам смутившейся девушки.

Последний визит имел особое значение. Убедить покровителей Гусмара-младшего в серьезности своих намерений. Сами не догадаются, а добровольно расставаться с иллюзиями не согласны.

За полчаса Колин добрался до школы фехтмейстера Жюдо.

− Не принимаем! – попробовал остановить его рослый фриулец с мордой исполосованной сатитэ*.

Крепким ударом, выстегнув слуге передние зубы, Колин снес преграду. Бедняга повалился замертво.

− Меня примут.

Второго набегавшего стража, жестко уложил исполнив мельницу. Несколько пижонски, но очень результативно.

Короткая дистанция от дверей до крытой площадки. В периметре посадок роз, мэтр наставлял флорезато – укол в грудь, двум своим ученикам. Мастерство перенимали: Арни аф Обюр − изящный, тонкой и злой и Бэзил аф Кнопп, чулочник, тяжеловесный, но не безнадежно.

− Мэтр, я к вам, − объявил свое прибытие Колин.

− Начните хотя бы с приветствия, − спокоен Жюдо, как истинный наставник.

− Саины, − едва-едва наклон головы, − позвольте усомниться оправданности ваших вложений и потраченного времени в этой школе.

Обюр сделался еще тоньше и злее. Кнопп соображал дольше, но сообразил. Длинное лицо, под стать лошадиной морде, вытянулась до груди.

− Вы верно больны? − несколько опешил Жюдо от беспардонности новика.

− Я здоров и отдаю полный отчет сказанному.

Вряд ли уважаемый мэтр заслуживал обвинений в несостоятельности чему-то научить, но что поделать, обстоятельства. Они порой выше всякой логики, морали и прочего напридуманного человеком. Хотя бы и закона.

− То, чему учите, мэтр, преподадут в любом шинке за выпивку.

Жюдо не потерял хладнокровия. И как истинный маэстро клинка, осознававший себе и своим умениям цену, предоставил грубияну возможность уйти.

− Немедленно покиньте мой дом. Обещаю забыть ваши детские глупости.

− И не подумаю. А ваш склероз меня совершенно не волнует.

− Саин Жюдо, разрешите мне, − полез вперед Обюр.

− К вам у меня нет претензий, − предупредил Колин. – Только к мэтру.

− За то у меня есть основания считать ваше поведение не подобающим!

Обюр красиво извлек из ножен дагу, обозначить намерения, отстаивать честь школы. В отличие от меча, в бою коротким оружием, он более успешен. Его натаскивал не только мэтр, но и один из знакомых баротеро.

− Вы готовы, саин? – благородно поинтересовался ученик фехтмейстера.

− Что же, посмотрим-посмотрим, − Колин подобрал с земли фалькс. Садовый нож цвел замысловатыми завитками короткого лезвия. Обрезать веточки и ровнять кроны розовых кустов. – Можете личико прикрыть, − разрешил он надеть защитную маску, чем вывел Обюра из душевного равновесия.

Ученик перестарался переплюнуть самого себя. Отличнейший по направленности и стремительнейший по исполнению выпад... и он глубоко провалился вперед. Колин манерно располосовал незадачливому противнику руку от предплечья до кисти. Выбил дагу в песок и произвел удушающий захват.

− Отличная штука! – и так и так крутил оружие унгриец, любуясь садовым инструментом. – Интересно, можно ли им вынуть глаз? Чего молчишь, Обюр? Тебя спрашиваю?

Лезвие блеснуло в пугающей близости от глазницы.

− Вы... не посмеете..., − надсадно простонал проигравший.

− Отчего не посмею? Ты же не думаешь взять и просто сдаться? А честь школы? А уроки? А предки, взирающие с высоты небес? А отцовская гордость? А приятели? Что им расскажешь?

− Я сдаюсь! Вы победили.

− Ну, уж нет! – целил Колин лишить ока неудачника. – Скажите что-нибудь обидное или плюньте. Раз вам жалко глаза, с удовольствием уполовиню ваш дурной язычок.

− Сдаюсь! – брыкался несостоявшийся моралист.

Унгриец отпустил раненого. Нанесенная рана серьезна. Жюдо поспешил оказать неудачнику помощь. По-хорошему следовало срочно шить.

− Вы учили неумеху, − прогуливался Колин по площадке, в ожидании готовности к схватке чулочника. – Советую взять пику. Иногда дистанция решает многое. Если не все! – и произвел издевательский выпад. Не дотянусь, мол!

Кноппа волновали две вещи и честь школы среди них не значилась. Чулочник ожидал когда преставится родитель, получать увеличенную ренту и когда сдохнет старший брат, наследовать титул и землю. Старшие в фамилии неудачно поучаствовали в последней войне, пострадали от тяжких ранений, но никак не могли осчастливить младшего уходом в лучший мир, оставив худший в наследство.

Вызов Кнопп принял. А как по-другому? Свидетели могли показать о его недостойном поведении. Кусака Хьюб не переваривал трусов.

− Вы слишком много лаете, − отвесил Кнопп нижнюю губу, обозначить высшую степень пренебрежения. – Наказать пса достаточно палки.

И чулочник взялся за вару. Столичные щеголи, из первых, повсюду таскали с собой трости. И ими же пытались фехтовать. Высшим шиком считалось отвечать ею на опасность. Конечно, дерево шедшее на изготовление вару не было обычным. Обычное сталь перерубит. Галийский кедр вымоченный в соли, приобретал твердость и вес железа, хотя выглядел легкомысленно и безобидно.

− Вот увидите, он повторит глупость первого, − предупредил Колин и швырнул фалькс.

Кнопп закрылся. Унгриец оказался для него слишком быстр. Уже в следующее мгновение, он перехватил запоздавший удар чулочника и выкрутил ему руку. Громко хрустнул вывернутый сустав, пронзительно визгнул Кнопп.

− Опля! – опрокинул Колин на песок незадачливого оппонента. Подняться не позволил, уперев конец трости в подбородок. – И вы утверждаете, я не прав! Первый серьезный бой и им конец!

Жюдо подобным ходом событий не удивился или приложил тому усилия, не удивиться. Вполне возможно, он и сам был не высокого мнения о своих подопечных. Но как часто бывает, серебро перевешивает голос разума, заставляет браться за дела безнадежные и провальные.

− Мэтр, если у вас закончились ученики, − Колин жестом предложил поединок.

Что оставалось? Справедливости ради, Жюдо приобрел свое умение в многих схватках, а не наработал повторением приемов из многочисленных наставлений и не прибегал к советам тех, кто по непонятным причинам выжил в хороших драках. Он до всего дошел собственной шкурой. Двадцать лет оттаскал бастард в статусе наемника. Смерть тысячу раз выцеливала его из общего строя атаки, во время осад крепостей, в отступлении, в бегстве – случалось и такое, и всякий раз промахивалась. Он заставлял её промахиваться. Он был одним из немногих счастливчиков, кто выжили на арене Итриума в Сузах. Полгода не позволял маститым бойцам проткнуть свою драгоценную плоть. Полгода, пока собирали выкуп. Несчастные двести штиверов. Во столько оценили его свободу и в пять тысяч, задержаться на три месяца, выходить в песочный круг, под восторженный рев толпы.

− Согдэл*! Согдэл! – приветствовали его поклонники и поклонницы.

Сейчас Жюдо хотел короткой схватки. Потому взял любимый им бастард. Привычно руке.

− Мне и это сойдет! – оставил Колин вару.

− Потом не говори что тебе не дали возможности выбора, − напомнил мэтр. Убивать противника он не собирался. Живой пример его мастерства лучше, чем дохлый юнец.

− А, ерунда, − расхаживал унгриец гоголем.

На браваду противника мэтр не повелся. В схватках с Обюром и Кноппом он ничего не упустил. Проклятый бездельник! Вот кого он охотно взял бы учить! И сам бы подучился у ублюдка.

Легкий рондель разогреть кисть и запястье.

− Собираетесь попробовать на мне удар Жарнака? – весел, но не беспечен Колин. По большому счету он устраивал представление для побитого противника. Вот чьи языки разнесут по столице подробности события сегодняшнего дня. И его слова тоже. – Или плумаду Прокруста? Не владеете? Удивительно! Вы же мэтр! Ну, тогда хоть легендарный круг Тибо, − нагло выпятил грудь унгриец.

− В Коринфе, болтливым отрезают языки.

− А вы смахнете мне дурную голову? – беззаботен Колин. – Значит все-таки плумада?

Сталь отсекла болтовню и шалости, оставив только желание лить кровь. Чистое незапятнанное и понятное всякому чувство, кто хоть однажды ставил свою судьбу на острие клинка.

Колин спокойно перенес яростный напор Жюдо. Отвечал. Удар на удар, контратака на контратаку. С налетом пренебрежительности, впрочем не позволяя противнику ею воспользоваться. Жюдо настойчиво искал слабое место в защите и в атаке. У юнцов, даже одаренных их гораздо больше, чем у не столь скоростных старичков.

− Вы только подтверждаете мои худшие опасения, − посмеивался Колин над стараниями мэтра. – Давайте я!

Опыт скомпенсирует многое, но не все. Выносливость. Через три минут яростного безумия схватки мэтр понял, теряет дыхание. Ему не хватает воздуха, а следовательно скорости, маневренности, пространства двигаться. Руки делаются тяжелы, ноги подобны каменным тумбам.

Потратив усилия Жюдо только-только приноровился к безудержному темпу, как его молодой противник легко взвинтил темп вдвое... и сломал ему правую руку. Мэтр болезненно охнул и выронил клинок. Из разорванного рукава торчала кость.

− Попробуем левой? Сможете? − предложил Колин. – А то говорят сейчас левой мало кто бьется. Преступная ограниченность, не находите, мэтр?

Продолжение не затянулось. Обмен ударами, проход влево-вправо и Колин перебил Жюдо локтевую и лучевую кости левой руки. Причем мэтр ясно понимал, будь у противника желание, попросту бы разбил ему голову. Но очевидно, в том не было особой нужды.

Завершил схватку чудовищный пинок в грудь, отбросивший Жюдо далеко назад.

− Ну.... Как-то так... Как-то так, − оглядел побежденных Колин и гаркнул мнущемуся в сторонке слуге. − Дуй за лекарем, дуболом.

16.

ˮ...Победителя не судят. Некому.ˮ

Запуск третьего и последнего шара потребовал большего времени и больших усилий. Именно в этот раз необходим стопроцентный успех. В противном случае, смазывались достигнутые результаты. По сути предшествующие старты являлись пробой сил, отработкой конструкции и подготовкой завершающего полета.

Колин угадал порыв ветера и отпустил веревку.

− Господи, благослови! − напутствовал он полет. Прозвучало кощунственно.

Шар, теперь это действительно шар, а не поделка из бумаги, плавно набирал высоту, чихал искрами и плакал огнем. Подсвеченная штриховка и полутени рисунка, наложенные выверено и точно, придавали демоническому лику жуткое правдоподобие. Широкая пасть щерилась большим количеством малых и крупных клыков, из-за которых выпадал раздвоенный язык. Широкая лента, до мурашек создавала иллюзию змеиного жала. Подозрительная тяжеловесность летуна, некая его неуклюжесть, порождала пугающие мысли о сытости, но голодный взгляд вертикальных зрачков убеждал в совершенно обратном. Монстр не откажется от добавки.