Текст книги "Метагалактика 1995 № 1"

Автор книги: Игорь Волознев

Соавторы: Дмитрий Несов,Александр Логунов,Виктор Потанин,Алексей Поликарпов,Александр Комков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Альманах «Метагалактика» № 1 (1995)

Литературно-художественный журнал

Игорь Волознев

Семь слепцов

В харчевне было многолюдно, шумно и душно; громкое жужжанье мух, бившихся в запыленные слюдяные стекла, казалось, перекрывало даже разговоры и брань выпивох. Большинство посетителей, как и Ганс, явилось в Тюбинген по случаю открытия ярмарки. Разговоры велись главным образом о товарах, ценах и новых налогах, которые установил маркграф. Толковали и о недавнем воззвании папы отвоевать у язычников Гроб Господень; папские посланцы, сколачивавшие по всей Германии отряды добровольцев, сулили отпущение грехов и разглагольствовали о райской жизни в землях Востока, где пряности растут чуть ли не на каждом шагу. Многие, особенно беднота, верили им и готовились отправиться в дальний путь. Ганс же только усмехался втихомолку.

Ему и здесь жилось неплохо. Крестьянином он был зажиточным, у него был дом, стоявший на расчищенной и распаханной лесной поляне, были коровы, стадо свиней и коз. Местный барон, у которого Ганс арендовал землю, ему благоволил: три старших сына Ганса служили в дружине барона и проявили себя храбрыми воинами. Жена Ганса каждое утро отвозила в город молоко и сыр, получая за это звонкую монету. Сам Ганс тоже частенько наведывался сюда по делам. А закончив с ними, он, как сейчас, любил выпить пару-тройку кружек пива в компании друзей. Зачем ему Святая земля?

Хозяйка харчевни открыла окна, выпустив насытившихся мух и впустив новых, изголодавшихся, которые с жадностью набросились на липкие столы и посуду. Вместе с мухами в помещение с улицы ворвались клубы пыли, говор многолюдной толпы, мычанье волов и скрип телег. Послышался и однотонный звук колотушки, в которую случат, прося дать им дорогу, бродячие слепцы.

Сидевший рядом с Гансом Петер Цвиглер – помощник деревенского кузнеца, привстал и посмотрел в окно.

– Позавчера я видел этих нищих в Остенвальде, – заметил он.

– Как бы они не занесли в Тюбинген проказу или чего похуже, – буркнул другой приятель Ганса – Якоб Герштеккер, приходской писарь. – И разрешают же им шляться по дорогам! В Саксонии таких сжигают на кострах, чтоб не разносили заразу.

– Они не похожи на прокаженных, – возразил Ганс, тоже обернувшись к окну. – Просто семь слепых уродов, побирающихся Христа ради. Безвредный народишко…

Слепцы с несвязным пением, гуськом, держась один за другого, вошли на задний двор харчевни и сгрудились у забора. Белки невидящих глаз обращались на всех входящих в питейное заведение, из запыленных лохмотьев высовывались культи рук и ног, щербатые рты бессвязно шепелявили, выпрашивая подаяние.

Через час, когда Ганс с помощником кузнеца и писарем выходил из харчевни, они все еще были тут.

Помощник кузнеца остановился и, нахмурив брови, стал пристально разглядывать одного из слепцов.

Ганс потянул его за рукав:

– Идем, а то не успеем на представление циркачей…

– Погодите, – на большом красном лице Цвиглера росло изумление. – Я знаю в Остенвальде одного почтенного бочара, которого зовут Фриц Хебер; так вот, сдается мне, что у того крайнего нищего щеки, губы, брови и лоб – в точности как у Хебера. Особенно нос похож – крупный, со шрамом на переносице… Этот нос не спутаешь ни с каким другим, я готов поклясться, что это нос Фрица Хебера!

– Ну и что? – со смехом возразил писарь. – Уж не хочешь ли ты сказать, что это сам Хебер здесь нищенствует, переодевшись в лохмотья? Вот было бы забавно!

Цвиглер рассматривал слепца и так и этак.

– Все похоже, – недоумевал он, – но это не Хебер. Тот высокого росту и ладно сложен, а этот какой-то низенький, невзрачный, одна нога короче другой… Но нос… Боже мой, ведь шрам на том же самом месте…

Интерес приятеля невольно передался и Гансу. Он тоже начал разглядывать нищих и подмечать в их облике нелепые и странные особенности.

– Они и болеют как-то по-чудному, – сказал он. – Гляньте хотя бы на этого, что держит колотушку: одна нога вполне здоровая, толстая, волосатая, а вторая ссохшаяся, тощая, как у трупа…

– Ты прав! – воскликнул захмелевший писарь. – Посмотри, у крайнего слепца тоже одна нога здоровая, а вторую хоть отрывай да выкидывай… – Он расхохотался от неожиданно пришедшей ему забавной мысли. – Если здоровую ногу одного нищего приставить к здоровой ноге другого, то получилось бы две здоровых ноги – правая и левая! Ха-ха-ха!.. Смотрите: у одного – здоровая правая нога, а у другого – левая! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!..

– А рука, которую протягивает низенький слепец, похожа на женскую, – подхватил наблюдательный Ганс, – и даже колечко есть на пальце…

Он тоже засмеялся. Помощник же кузнеца был настроен серьезно.

– Вам смешно, а меня мороз продирает по коже, – пробормотал он. – И не выходит из головы этот Хебер… У него сильные руки, он гнет металлические обода для бочек. Руки второго слепца вполне могут принадлежать Хеберу…

– Чудо природы! – надрывался от смеха писарь. – Сильные, здоровые руки словно пришиты к дряблому, хилому, больному телу…

– Эй, слушай, приятель, – Ганс обратился к слепцу. – Твоими руками, похоже, можно ломать подковы. Как тебе удалось сохранить такие мышцы на плечах, в то время как остальное тело ссохлось и покрылось струпьями?

– Значит, так было угодно Всевышнему, – глухо отозвался слепец и плотнее запахнул на себе лохмотья.

– Подайте на пропитание сирым и убогим, – тонко заголосил другой слепец, у которого было старческое сморщенное лицо с провалившимся носом. В то же время он старательно кутал в тряпье свою левую руку, видимо затем, чтобы не показывать, какая она розовая, округлая и здоровая.

– Причудлив промысел Божий, – качая головой, сказал набожный кузнец и перекрестился. – Чего только не бывает на свете…

Друзья отошли от увечных и зашагали по заполненной горожанами узкой улице. Писарь, чтобы показать свою ученость, разглагольствовал о всевозможных болезнях, про которые наслышался от знакомого доктора.

– Болезнь, поразившая слепцов, – говорил он, – была известна еще самому Аристотелю. Она разъедает не все тело, а только его части. Одна рука или нога может быть совершенно здоровой, в то время как остальное тело высохло или покрылось язвами…

– Если Господу будет угодно, то он за наши грехи может наслать и не такие причудливые хвори… – отозвался Цвиглер.

Друзья вышли из городских ворот и смешались с толпой, валившей на просторный пустырь, где высился матерчатый шатер циркачей. У входа в него кувыркались паяцы, зазывая публику; уродливый горбун кривлялся и размахивал деревянным мечом. Народ охотно платил деньги, заполняя шатер.

Вечером, когда солнце стояло низко над островерхими крышами Тюбингена, друзья начали прощаться. Мимо них прошла знакомая группка с заунывной колотушкой.

– Не выходит у меня из головы бочар, – признался Цвиглер, проводив слепцов долгим, пристальным взглядом. – Как посмотрю на того, что идет вторым, все представляется мне добряк Фриц! Я, наверное, перепил сегодня, вы будете смеяться надо мной, но мне кажется, будто Фриц рассыпался на части, которые достались каждому из этих увечных. Одному – голова, другому – две его руки, третьему – одна нога, четвертому – другая, пятому – грудь… – он нервно засмеялся.

– На тебя плохо подействовала жара, – рассудительно молвил Ганс. – Не надо было столько пить.

– Нет, это сатана тебя морочит! – воскликнул писарь, едва держась на нетвердых ногах. – Подай убогоньким милостыню и помолись, и все пройдет.

– И в самом деле, – здоровяк Цвиглер вытер рукой вспотевший лоб. Нашарил в кармане несколько медных монеток и приблизился к слепцам. – Вот, возьмите и помолитесь за меня.

– Благодарствуем, добрый человек, – принимая деньги, ответил один из слепцов – тот, что был похож на Фрица Хебера.

Ганс заметил, как вздрогнул помощник кузнеца при звуках его густого, сочного баса.

– Откуда путь держите? – спросил побледневший Цвиглер.

– Мы уж и сами забыли, – ответил слепец, – и сколько дорог обошли, перебиваясь подаянием, знает один лишь Господь Бог.

– Не случалось ли вам бывать в Остенвальде? – продолжал расспрашивать Петер.

– Остенвальд? – Слепец пожал плечами.

– Кажется, так называлась деревня, в которой мы… – начал было низенький слепец, но двое его товарищей толкнули его локтями и он умолк.

– Может, и бывали, – сказал слепец с лицом Хебера. – Мы названий не спрашиваем. Идем, куда несут ноги.

Признание низенького слепца поразило Цвиглера, он даже отшатнулся, перекрестившись.

– Тра-ля-ля, наш славный Петер, тру-лю-лю, – запел пьяный писарь. – Тебе мерещатся привидения средь бела дня! Признайся, сколько дней ты не бывал в церкви?

– Бог с ними, идемте, – ошарашенный Цвиглер поспешил отойти от слепцов.

Друзья расстались. На постоялом дворе Ганса ждала его лошадь, и он направился туда. Цвиглер зашагал в противоположную сторону – к деревеньке под названием Остенвальд. Писарь, пошатываясь и бурча под нос пьяные песни, вернулся в город.

Старый каурый конь шел под Гансом неторопливым шагом. Солнце еще не зашло; последние лучи окрашивали в золото корявые дубы и стройные сосны. На дороге густела тень. Навстречу Гансу то и дело попадались путники – верхом или на телегах; со многими из них он дружески здоровался.

Путь его был недолгим. Он миновал деревню и свернул в лес, на тропу, которая вела к его уединенному дому. Вскоре его взорам открылась знакомая картина: низкий дом, в окошках брезжит свет, дымок вьется над трубой, а на заднем дворе в загоне виднеются головы жующих сено коров. Навстречу Гансу выбежал сын, востроносый мальчуган одиннадцати лет. Он сразу бросился обыскивать отцовские сумки в поисках гостинцев, которые Ганс обыкновенно привозил, возвращаясь из города.

После ужина и недолгих разговоров все в доме уснули. В окна притихшей избы заглядывала горбушка молодого месяца. Где-то в лесу кричала выпь.

Гансу во сне привиделись слепцы, даже почудился далекий стук их колотушки. Он открыл глаза, уставился на озаренное месяцем окно. Прислушался. Похоже, стук колотушки действительно раздается…

Ганс беспокойно заворочался на кровати; сон как рукой сняло.

Стук приближался. Он доносился со стороны тропы.

Одолеваемый дурными предчувствиями, Ганс встал, набросил на плечи плащ и вышел во двор. Месяц висел почти в самом зените и ярко озарял поле и лес. Холодными порывами налетал ветер. От болот тянуло сыростью. Небо на востоке, над верхушками дальнего леса, начинало светлеть. Ганс зевнул во весь рот и зябко передернул плечами.

Предчувствие говорило ему, что это те самые слепцы, которых он видел в Тюбингене. И все же до самой последней минуты он не верил в это. Мало ли бродяг шатается нынче по дорогам Германии! Он отпрянул в испуге и несколько раз перекрестился, когда вереница знакомых слепцов вышла из-под навеса деревьев на свет месяца.

– Надо же, принесла нелегкая! – прошептал крестьянин. – И почему именно ко мне?…

– Мы не ошиблись: здесь жилье! – втянув ноздрями воздух, сказал передний слепец. – Я чую запах дыма и хлеба… – Наткнувшись на калитку, он остановился и проговорил громко, обращаясь к дому: – Скажите, добрые люди, здесь деревня или постоялый двор?

– Вы свернули с дороги, – крикнул им Ганс. – Тропа, по которой вы пошли, ведет только к моему дому. Дальше лес… Возвращайтесь назад, на дорогу, и ступайте по ней. Там будет постоялый двор, где вас накормят и дадут отдохнуть на охапке сена!

– Что? Опять идти? – застонал низенький слепец. – С моей отсохшей ногой мне уже не сделать и десятка шагов…

– А у меня все тело разламывается от усталости, – вторил ему другой слепец.

– Взгляни на наши раны, на наши струпья и язвы, – заголосил третий. – Дай нам приют на твоем дворе, любезный хозяин, мы отдохнем и отправимся искать дорогу…

– Может, ты дашь нам воды и несколько корочек хлеба? – умильно пробасил передний слепец. – Сжалься над нашим несчастьем, и на том свете тебе воздастся сторицей…

На крыльцо с огарком свечи вышла жена Ганса, протерла глаза и уставилась на группу нищих, палками ощупывающих землю перед собой.

– Мы передохнем здесь, добрый хозяин, – ревел передний слепец, – у тебя на дворе, и, как взойдет солнце, отправимся назад, к дороге… Дай нам хотя бы напиться…

– Пусть переночуют у забора, – согласилась жена. – Эй, Дитер! – крикнула она сыну. – Вынеси им жбан воды и остатки вчерашнего хлеба. Только не подходи к ним слишком близко, а то еще заразу подхватишь. – И добавила, обращаясь к мужу: – Сколько сейчас шатается таких! Недели не проходит, чтоб ко двору не прибились беглые солдаты, бродяги или нищие, а теперь вон – слепцы… Римский папа истинное благодеяние учинит, если отправит всю эту рвань воевать в Святую землю…

– Не болтай, чего не понимаешь, – оборвал ее муж. – Освобождение Гроба Господня – дело богоугодное, внушенное свыше.

– А все же, говорю тебе, поход затевается с умыслом. Слишком много бродяг развелось, вот и придумали, как убрать их…

Супруги, ворчливо переговариваясь, ушли в дом. В это время Дитер со жбаном воды приблизился к слепцам. Услышав его шаги, они насторожились и обратили на него свои слепые бельмы.

– Кто ты, добрый человек? – спросил передний слепец. – Назови себя, благодетель, чтобы мы знали, кого упоминать в молитвах.

– Я Дитер, – сказал мальчик. – Пейте пока воду, сейчас принесу хлеб.

– А скажи нам, любезный Дитер, большая ли здесь деревня и близко ли город?

– До деревни версты две будет, – ответил простодушный мальчуган, – а до города и того дальше.

– Значит, ваш дом в стороне от деревни? – продолжал задавать вопросы слепец. – А кто еще, кроме тебя, хозяина и его жены живет здесь? Говоришь, вокруг дома лес? И до рассвета еще далеко? А скажи нам, стар ли твой отец? Силен ли? Крепок?

Дитер словоохотливо отвечал, между тем слепцы понемногу окружали его. Скалились в ухмылках их гнилозубые рты, руки тянулись к мальчику и чуть не касались его одежды, ног, плечей. В тот момент, когда Дитер собрался уйти в дом, первый слепец вынул из своих лохмотьев монету. Блеснуло при свете месяца серебро.

– Возьми, – прохрипел слепец, – отдай эту монету своим родителям в качестве платы за ночлег…

Мальчик протянул руку, и тотчас цепкие, как стальные прутья, пальцы стиснули его запястье, сразу несколько рук зажали ему рот и схватили за горло. Дитер сдавленно крикнул, но его крик потонул в хоре молитвенных завываний, которыми разразились слепцы.

На шум вышла хозяйка. В сумерках невозможно было рассмотреть, из-за чего среди сбившихся у забора слепцов возникла толкотня. Впрочем, скоро слепцы успокоились и, тесно прижавшись друг к другу, начали громко и бессвязно читать молитвы.

– Эй вы, там, потише! – прикрикнула хозяйка. – Тут вам не паперть! Сидите уж себе. Ночи нынче теплые, переночуете на дворе, а наутро Дитер выведет вас на дорогу.

– Благодарствуй, любезная хозяйка, – слепец, обладавший густым басом, выступил вперед и низко поклонился ей. – Может быть, у вас в доме найдется что-нибудь получше, чем вода и несколько корочек черствого хлеба? У нас есть чем расплатиться с тобой, недаром мы целые день сегодня просидели у городских ворот, прося подаяние…

Слепец, ощупывая палкой землю перед собой, двинулся в ту сторону, откуда доносился голос хозяйки. В поднятой руке он держал серебряную монету. Хозяйка тотчас углядела ее и вся расплылась в улыбке.

– Что же вы сразу не сказали, страннички вы мои несчастные. У нас и пивко есть, и свинина осталась… Монетка-то, поди, не фальшивая?

– Возьми ее и посмотри сама, – сказал слепец.

– Он ткнул палку в землю и остановился, поджидая хозяйку. Вслед за ним, касаясь друг друга руками, подошло еще четверо слепцов. Дышали они хрипло и тяжело, на лицах застыло напряженное внимание.

– Мы пробовали ее на зуб и нам показалось, что это чистое серебро, – добавил слепец.

– Да я уж вижу, что серебряная, – сказала хозяйка, подходя. – Почаще бы к нам заходили такие щедрые гости, а то забредает одна рвань воровская…

Хозяйка потянулась к монете, и как только ее пальцы коснулись холодной руки слепца, рука эта вскинулась и сомкнулась на ее запястье, словно кузнечные клещи. Страшно перепугавшись, хозяйка заголосила. Тотчас на нее набросились слепцы, повалили и принялись душить, одновременно стараясь заткнуть ей рот своими вонючими лохмотьями. Женщина сопротивлялась, отбивалась кулаками и ногтями, но слепцы действовали слаженно и умело.

От забора, где осталось лежать бездыханное тело Дитера, подошли остальные трое и присоединились к напарникам. Слепец, у которого были сильные руки – остенвальдского бочара, как накануне показалось Цвиглеру, – навалился на нее и сдавил на ее полной шее свои заскорузлые, мозолистые пальцы. Изо рта несчастной вывалился язык, лицо посинело, из горла исторгся предсмертный хрип…

Услышав крики жены, Ганс в первый момент не понял, в чем дело. Он прислушался. Снаружи доносились звуки невнятной возни. Зловещие предчувствия с внезапной силой нахлынули на него, сердце его забилось, на лбу выступил пот. Вспомнилось испуганное лицо помощника кузнеца, его глаза, вытаращенные на нищих слепцов…

Ганс взял лежавшую у очага кочергу и крадучись, замирая от какого-то безотчетного утробного ужаса, подошел к двери.

В этот момент она распахнулась и в проеме, озаренном голубым месячным светом, возникла сутулая фигура слепца в темном дырявом плаще, скрывавшем его изъеденное временем и болезнями тело. Ганс поднял кочергу. Фигура слепца помедлила на пороге, прислушиваясь, затем шагнула в дом. И тут Ганс со всего размаху обрушил кочергу слепцу на голову. Череп раскололся надвое и брызнул мозг – черный и липкий, заливший Гансу ноги. Слепец повалился, но как-то странно, боком, падая в то сторону, где стоял Ганс.

Дальше случилось то, отчего волосы на голове крестьянина поднялись дыбом. Руки безголового мертвеца потянулись к ногам Ганса и цепко схватили их. Ганс, скованный страхом, стоял столбом.

В дом вошло еще несколько слепцов.

– Эй, Зиберт, отзовись! Где хозяин? – слепец, обладавший сильными руками, опустился на четвереньки и принялся ощупывать пол возле себя. – Зиберт, ты чего лежишь?.. Э, да тебе снесли голову… Братцы, у Зиберта головы нет!

Шаря руками, он наткнулся на неподвижно стоявшего Ганса. У того от ужаса окончательно одеревенели мышцы, а к горлу подступил комок.

– Хозяин тут, вот он, – заголосил слепец, – Зиберт его держит!

Слепцы набросились на Ганса и связали его по рукам и ногам. Он не оказал никакого сопротивления, лишь хрипло дышал, поводя выпученными глазами. Его уложили на лавку. Скосив глаза, он увидел слепца, которого только что лишил головы. Тот, опираясь на плечи своих товарищей, нетвердой поступью подошел к скамье у стены и сел. Ганс зажмурился…

Слепцы принялись жадно ощупывать Грудь Ганса, живот и ноги. Голоса их доходили до его сознания как сквозь слой ваты.

Мышцы на руках хороши… – хрипел один из слепцов. – Правая рука должна достаться мне. Я не менял свою уже сто двадцать лет, пощупайте, во что она превратилась! – И он тыкал в своих товарищей изуродованной культей, лишенной кисти.

– Мне тоже! И мне нужна правая рука! – откликнулось несколько голосов. – Ишь, чего захотел: правую руку! Будешь тянуть жребий вместе со всеми.

– Но Зиберту же вы отдаете голову без жребия…

– Ты, Руди, совсем выжил из ума. Как он будет ходить без головы?

– Не хнычь, Руди. Тебе с гнилой рукой больше милостыни подавать будут…

– А, идите вы к черту! – кипятился слепец, которого звали Руди. – Я хочу новую руку!

– Получишь ее, коли удачно бросишь кости.

Сознание Ганса окончательно отключилось, отказываясь вникать в смысл услышанного, хотя голоса продолжали звучать в его голове.

– Значит, так, – Гюнт – слепец с сильными руками, стукнул об пол палкой. – Голову приставим Зиберту, а все остальное будем разыгрывать. Мне правая рука не нужна, так что у тебя, Руди, хорошие шансы получить ее.

– А ноги? Ноги? – чуть ли не хором закричали остальные слепцы.

Ноги, по-видимому, были для них едва ли не самой большой ценностью из того, что называлось телом Ганса Кмоха. Его ноги, мышцы на них, слепцы ощупывали с особенным вожделением.

– Хороши! – причмокивали они губами над самым ухом Ганса. – На них до самого Мюнхена дойдешь, а то и того дальше – до блаженной Италии…

– На каждую ногу будем бросать кости отдельно, – сказал Руди, – так, как мы это делали в Остенвальде. Затем разыграем живот, грудь и по отдельности – руки…

– Я требую отдать мне живот без жребия! – тонким голосом проверещал низенький слепец. – Я не менял живота без малого двести лет, и если бы у вас были глаза, вы бы увидели, что из меня уже вываливаются сгнившие кишки! Пощупайте! Чувствуете, как лопается кожа?..

– Ну уж нет, Шютц, – злобно отрезал Руди. – Ты будешь бросать кости вместе со всеми.

Остальные слепцы согласно закивали головами:

– Правильно! Не давать ему поблажки! Это из-за него мы не видим света, пусть мучается…

Внезапно они смолкли и насторожились. Со стороны тропы донесся приближающийся конский топот. Гюнт сдавил связанному Гансу рот. Слышно было, как лошадь ночного гостя остановилась и всхрапывает у крыльца, как сам гость, громко переводя дыхание, подходит к двери.

Дверь скрипнула и в ее проеме показался бледный, всклокоченный Петер Цвиглер.

– Ганс… – тихо позвал он, вглядываясь в темноту, царящую в доме. – Ты спишь? Я прискакал из Остенвальда… Тот бочар, о котором я говорил, – исчез… А перед тем возле его дома останавливались слепцы…

Сразу несколько темных фигур набросилось на него. Слепцы действовали наощупь, ориентируясь на голос Цвиглера. Помощник кузнеца, ощутив на горле объятия ледяных пальцев, захрипел, попытался вырваться, но слепцы повалили его и принялись душить.

– Шютц, твои шансы получить новое брюхо повысились! – восторженно проревел Гюнт. – Теперь мы имеем два новых живота, четыре ноги и четыре руки. Такого славного улова у нас не бывало много лет!

– Не скажи, Гюнт… – откликнулся слепец по имени Килькель. – В Остенвальде мы тоже неплохо поживились. Помнишь верзилу-бочара?

– Да что бочар: две ноги, две руки, грудь, живот и голова! – возразил другой слепец. – На семерых этого мало!

– Тем более в драке он здорово намял нам бока… – добавил Гюнт и, прислушавшись к возне, крикнул: – Эй, вы не слишком-то лупите его по лицу, оно ведь достанется кому-то из нас!

– Вот и надо его разукрасить синяками, чтоб не узнавали, когда будем проходить по окрестным деревням. Сам понимаешь, если голову узнают, то мы не оберемся хлопот. Так и на виселицу угодить недолго.

В наступившей тишине слышались звуки ударов. Помощник кузнеца сдавленно всхрипывал. Осознав, что он находится в руках тех самых слепцов, которые напугали его в Тюбингене, он оцепенел от ужаса и даже не помышлял о сопротивлении.

Гюнт втянул ноздрями воздух.

– Скоро рассвет, – просипел он. – Давайте поторопимся, а то сюда, того и гляди, нагрянут соседи или еще кто-нибудь…

– Вначале приставим Зиберту новую голову, – сказал Килькель.

Вытащив из-за пазухи большой ржавый нож, он наклонился над Цвиглером и взрезал ему шею. Вскоре, однако, рука его опустилась и из беззубого рта вырвался стон.

– Проклятье, я столько лет не менял рук, что мышцы ссохлись… – пробормотал он. – Мне трудно держать нож… Гюнт, ты получил в Остенвальде две здоровые руки, – займись этим делом, а мы побросаем кости, пока труп не остыл.

– Ладно, – Гюнт наклонился, нашарил нож, другой рукой нащупал полуотрезанную шею и в несколько энергичных взмахов отсек Цвиглеру голову.

Ганс, цепенея от ужаса, наблюдал за его действиями. Синеватый месячный свет сочился из окон, озаряя незваных гостей, похожих в полумраке на оживших покойников. Пятеро слепцов расположились на полу возле распростертого тела помощника кузнеца и по очереди бросали два кубика с насечками. После каждого броска они тянули к кубикам пальцы, ощупывали выпавшие насечки и из глоток вырывались либо вопли отчаяния, либо радостный смех.

– Две шестерки! – выкрикнул Килькель. – Правая рука – моя!

– А левая – моя! – через несколько минут провопил Руди.

Тем временем Гюнт, держа обеими руками отрезанную голову, приблизился к сидевшей на скамье жуткой безголовой фигуре. Гюнт ощупал напарника, нашел рукой шею и приставил к ней голову несчастного Цвиглера.

Ганс не отрывал от него выпученных глаз. Безумный страх ледяными пальцами сдавил ему горло, когда слепец, приставивший голову, начал произносить заклинание. Магические слова не принадлежали ни одному из земных языков. Гюнт издавал звуки, похожие отчасти на козлиное блеянье, а отчасти на кошачье мяуканье, несколько раз сбивался, прокашливался, начинал все сначала, но в конце концов договорил все. И случилось невероятное: голова Цвиглера приросла к туловищу слепца! Тот встал со скамьи, повертел новой головой и проговорил голосом помощника кузнеца:

– Отлично, Гюнт. С новой головой чувствуешь себя словно заново родившимся. Эх, жаль, глаза по-прежнему не видят!

– Это нестарая голова, Зиберт, – откликнулся Гюнт. – Она прослужит тебе лет сто, не меньше!

– Для полного счастья мне надо заполучить левую ногу и грудь. – Зиберт приблизился к слепцам, азартно метавшим кости. – Ах вы, черти, – закричал он, – труп разыграли без меня?

– Прости, Зиберт, но ты получил голову без жребия, так что по нашим правилам ты не можешь участвовать в дальнейшем дележе, – возразил Руди.

– Но у нас есть еще одно тело, – Килькель махнул рукой в сторону связанного Ганса. – Судя по тому, как он треснул по твоей прогнившей башке, Зиберт, это крепкий мужик Может быть, тебе что-нибудь перепадет, когда мы начнем его разыгрывать. А пока садись и жди.

Зиберт, что-то недовольно пробурчав, снова уселся на скамью. Остальные продолжали бросать кости.

Закончив жеребьевку, они окружили обезглавленное тело Цвиглера и те, кому улыбнулось счастье, положили свои руки на предназначенную им часть трупа. Вновь в тишине послышались жуткие, сатанинские звуки, от которых Ганса прошиб ледяной пот. Словно врата ада приоткрылись на мгновение в том углу, где сидели страшные создания. Ужас душил крестьянина, он чувствовал, что начинает задыхаться, в глазах потемнело…

Когда он очнулся, за окнами светало. В бледных лучах рассвета Ганс разглядел на полу какое-то странное, уродливое безголовое тело. Это был явно не Цвиглер. Труп словно состоял из кусков, принадлежавших разным людям. Одна нога у мертвеца была короче и тоньше другой, живот был узок и худ, а грудь несоразмерно животу широка и вся покрыта язвами. Ганс в страхе закричал, заизвивался, тщетно пытаясь избавиться от веревок.

Слепцы не обращали на него внимания. После обретения новых частей тела их охватило буйное веселье. Те счастливчики, которым выпало что-то получить от убитого Петера, приплясывали посреди комнаты, взявшись за руки.

– Моя новая нога превосходна, лучше не надо! – вопил Руди. – Правда, она чуть длиннее другой, но это неважно. Главное – она совсем целехонькая и на ней можно даже скакать!

– На моей новой правой руке нет ни одной язвы, – вторил ему Килькель, – кожа даже не начала сохнуть! Сколько она мне послужит, как ты думаешь, Николаус?

– До следующего раза, до следующего раза, – смеясь, приговаривал Николаус, которому досталась грудь Цвиглера.

Слепцы же, которым от Петера ничего не перепало, прислушивались к веселью с явным неудовольствием.

– Хватит вам беситься! – пропищал наконец Шютц. – Давайте скорее приступим к разделке второго тела. Мне осточертело ходить с драным животом. Надеюсь, сейчас-то я могу получить новый?

И он впился дрожащими от возбуждения пальцами в живот Ганса. Пустые бельмы Шютца, его сморщенное восковое лицо и гнойная грудь, просвечивающая сквозь лохмотья, повергли крестьянина в неописуемый ужас. Он дернулся, едва не свалившись с лавки…

К Шютцу подошел Зиберт и грубо толкнул в спину. Шютц упал.

– Тебе нужен живот? – с нескрываемой яростью проговорил Зиберт, повернувшись в ту сторону, куда упал Шютц. – А нам всем нужны глаза! Да, мы хотим видеть, но обречены на вечную слепоту, и повинен в этом ты, Шютц!

– Но, Зиберт, – заскулил тот, – зачем вспоминать старое? Это было так давно… Лет пятьсот прошло с тех пор, не меньше…

– Да, – распаляясь, ревел слепец голосом Цвиглера, – мы бродим по миру сотни лет, перебиваясь подаянием. И на эту нищенскую жизнь, на вечное попрошайничество обрек нас ты, Шютц!

– В тот день я выпил лишний стаканчик вина… – дрожащим голосом пролепетал Шютц, ползая на коленях. – Я забыл заклинание для заимствования глаз… Забыл… Я повторял, повторял его весь день и всю ночь, но оно такое сложное, такое труднопроизносимое, что… – Шютц заплакал, – что в тот момент, когда надо было взять новые глаза, оказалось, что я забыл его…

– Забыл! – воскликнул Килькель. – А того человека, которому мы отдали свои души в обмен на заклинания, и след простыл… Где нам теперь его искать?

– Но это был не человек! – взвизгнул Шютц. – Это был сатана в человеческом облике!

Слепцы умолкли. Словно ледяной вихрь промчался между ними, они поежились, зубы их дробно стучали.

– Да, это был сатана, не иначе, – шепотом согласился молчаливый Андреас. Он хромал и картавил, один глаз его был закрыт бельмом, а другой глядел так пронзительно, что мороз продирал по коже…

– Ну и что? – возразил Гюнт. – Кем мы были тогда, когда встретились с ним грозовым вечером у развилки дорог? Нищими, больными, убогими бродягами, наши тела разъедала проказа… Были, считай, наполовину мертвецами… Заклинания, которым он нас научил, не только спасли нам жизнь, но и продлили ее на десятки лет…

– Помните самую первую нашу жертву – подвыпившего прохожего, которого мы подстерегли на дороге и задушили? – подхватил Николаус. – Тогда мы впервые испробовали заклинания на деле. И получили от еще тепленького трупа его руки и ноги, голову и живот. А взамен отдали ему наши изъеденные проказой конечности… До сих пор с удовольствием вспоминаю, как мы в первый раз кидали жребий, – он захихикал, потирая руки. – Мне тогда повезло больше всех. Я получил голову, правую ногу и грудь!

– Мы взяли от трупа все, кроме глаз! – рявкнул Зиберт и с силой выбросил кулак в том направлении, где, по его расчетам, должен был находиться Шютц.

Но вместо Шютца ему подвернулся деревянный чурбак. Зибер взвыл от боли.

– Ну, Шютц, попадись ты мне, безмозглая скотина!

– Если бы у нас были глаза, – продолжал Гюнт, повысив голос, – мы бы не нищенствовали. С глазами мы легко завладели бы здоровыми молодыми телами и разбойничали бы на большой дороге…

– Или стали бы ростовщиками, – подхватил Николаус, вспомнив свое давнее прошлое. – Меняли бы деньги или давали их под проценты!

– Или открыли бы харчевню, – поддакнул Руди. Гюнт в негодовании ударил палкой по полу.

– Каждый из нас запомнил одно из заклинаний, которые сообщил нам хромой незнакомец, – воскликнул он. – Мы запомнили заклинания для заимствования ног, рук, живота, головы… Все вместе мы можем взять у трупа все его тело. Тебе,