Текст книги "Шекспир"

Автор книги: Игорь Шайтанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 42 страниц)

Репертуар

Можно лишь пожалеть, что у труппы лорда-камергера не было своего пунктуального Хенслоу или аналогичные записи о ежедневных делах театра до нас не дошли. Репертуар конкурирующей труппы мы знаем несопоставимо более полно. Так, за 1594—1600 годы нам известно не менее девяноста пьес, поставленных труппой лорда-адмирала, и не более двадцати, сыгранных людьми камергера. Подавляющее большинство из них – шекспировские. Можно, конечно, предположить, что более коммерческий театр Хенслоу был вынужден быстрее прокручивать свой менее качественный репертуар. У Хенслоу было по-прежнему в ходу соавторство, то есть изготовление текста в несколько рук, что ускоряло процесс.

Сведения о том, что ставили слуги лорда-камергера, приходилось собирать по крупицам, отыскивая их в дневниках современников, случайно сохранившихся свидетельствах о постановках, или считывать с титульных листов печатных изданий, где обычно сообщалось, кем данная пьеса была поставлена.

По совокупности этих свидетельств в первые годы существования труппы может показаться, что Шекспир – не только ее главный, но чуть ли не единственный драматург. Пьесы других авторов мелькают лишь время от времени, он же не просто присутствует, а царит в репертуаре. Сомневаться в том, что его пьесы – основа репертуарной политики труппы, не приходится, но об участии других авторов мы могли бы знать больше, если бы картина дошла до нас во всей полноте. Она не дошла, и сам факт, что Шекспир заслонил собой других даже в большей степени, чем это было в действительности, – свидетельство его репутации в эти годы. Позже появятся новые авторы и займут значительное место, но в годы после чумного опустошения первое поколение драматургов-елизаветинцев ушло, новое еще не появилось. До прихода в театр ближе к концу столетия Бена Джонсона, Деккера и Хейвуда, Бомонта и Флетчера – Шекспир не имеет соперников не только в репертуаре своей труппы, но и на лондонской сцене.

Поскольку в труппе лорда-камергера был принят принцип паевого участия, то возникает вопрос: чем обеспечивался этот пай? Из судебного спора, относящегося к гораздо более позднему времени – 1635 году, мы знаем, что речь шла о нескольких сотнях фунтов. Прежде, как можно предположить, сумма была ощутимо меньшей. Так что слух, будто Саутгемптон пожаловал Шекспиру тысячу фунтов для оплаты пая, невероятен и с этой точки зрения.

При создании труппы пай, видимо, был обеспечен, помимо внесения денежной суммы, профессиональным участием его получателя. Если Шекспир не мог считаться незаменимым актером, то он был совершенно незаменим как драматург. Так что мысль о том, что он внес свой пай рукописями пьес, – хотя и прямолинейна, но, по сути, верна.

И какими же рукописями мог располагать Шекспир?

Вопрос – первостепенной важности не только с точки зрения шекспировского вступления в труппу, но и для понимания того, в каком состоянии находились его творческие дела: что уже было написано, что переписывалось, к чему он мог приступать в этот момент, когда недавняя «ворона-выскочка» была готова взлететь на высоту, обозначающую предел творческих мечтаний не для тех, кто стоял рядом, не для современников, а для человеческого гения на все времена.

Мы располагаем двумя источниками сведений – о том, что ставили и что печатали. В отношении постановок главный вопрос – кто ставил? В отношении изданий – кому принадлежала рукопись и кто отдавал ее в печать? Понятно, что в большинстве случаев прямых данных для ответа мы не имеем. Будем сопоставлять и делать выводы.

До 1594 года шекспировские пьесы в печать не попадали. В 1594-м их было напечатано три, а в следующем году – четвертая. Потом – двухлетний перерыв.

Первой напечатанной пьесой (по дате регистрации – 6 февраля) был «Тит Андроник»; второй – вариант текста, соответствующий второй части «Генриха VI» (Contention betwixt the two famous Houses…).Затем последовало «Укрощение строптивой» (A Shrew)– и с датой будущего года на титуле появилась третья часть «Генриха VI» ( The True Tragedy of Richard Duke of York…).

Все четыре издания вышли без указания имени автора, но в трех случаях с указанием трупп, исполнявших эти пьесы. Во всех трех присутствуют люди графа Пембрука (во второй части «Генриха VI» исполнители не указаны вовсе). Это наводит на мысль, что именно они передали пьесы в печать.

Что означало желание напечатать тексты пьес, правами на которые труппа располагала?

Наличие «плохих» кварто иногда объясняют тем, что конкуренты хотели заполучить текст. Могла ли в ситуации дуополии труппа лорда-адмирала похитить и, главное, поставить пьесу, принадлежащую труппе лорда-камергера, в ведении которого, кстати сказать, находится лицензирование постановок? Немыслимо. Может быть, хищением занимались труппы, отправлявшиеся на гастроли? Даже если так, то провинциальная постановка едва ли могла повредить сбору с лондонских спектаклей. Если публикация текста и была каким-то образом связана со сценическим успехом, то, скорее всего, отзывалась на него желанием труппы или издателя заработать. Во всяком случае, именно об этом говорит факт публикации в последние годы XVI века и в первые – следующего столетия. Это подтверждает пример с шекспировским «Ричардом II», единственной елизаветинской пьесой, выдержавшей в течение двух лет (1597—1598) три издания. Начиная со второго, на титуле будет стоять имя автора. В 1594-м его еще не ставят.

В отношении пьес, изданных с подачи труппы Пембрука, долго доминировало убеждение, что они представляют собой «плохие» кварто, то есть – плод литературного пиратства. Возможно другое мнение, с которым мы уже согласились: и ранние, и поздние версии пьес созданы одним и тем же автором – Шекспиром. Труппа Пембрука располагала ранними и отдала их в печать. Поздние мы знаем по Первому фолио. В разной степени они несут следы авторской правки и дополнения, наименее значительное – в «Тите Андронике», где по рукописи добавлена лишь одна сцена.

Когда эти изменения могли быть внесены?

Вероятной и привлекательной выглядит следующая версия. К 1594 году права по крайней мере на четыре шекспировские пьесы находились у труппы графа Пембрука. Вероятнее всего, они были приобретены в годы чумы для провинциальных гастролей, каковые и были предприняты актерами с разорительным результатом. С тех пор труппа балансировала на грани выживания. Шекспир в его новом положении драматурга труппы лорда-камергера заинтересован в возвращении своих пьес. Между ним (или его новой труппой) и труппой Пембрука заключается соглашение: они издают имеющиеся у них варианты пьес (на которые у них, возможно, было право лишь на исполнение), получая с этого столь необходимую прибыль; автор, в свою очередь, получает право на переработку первоначальных текстов, которые в обновленном виде переходят во владение труппы камергера.

Существовало или нет такого рода соглашение, но это именно то, что произошло в реальности. Шекспировские пьесы в течение года были изданы в тех вариантах, в которых они ранее исполнялись труппой Пембрука, а Шекспир переработал их текст для постановки труппой лорда-камергера. Едва успевшая возникнуть в своем новом статусе труппа уже в следующем месяце – в июне 1594-го – играет две только что напечатанные шекспировские пьесы: «Укрощение строптивой» и «Тит Андроник». Почти наверняка исполняемый текст отличается от напечатанного, но близок к тому, что появится в Первом фолио спустя 20 лет – в 1623-м.

Такая же история произойдет чуть позже со второй и третьей частями «Генриха VI», которые будут играться уже после того, как труппа лорда-камергера уйдет из театра Хенслоу. По этой причине их постановки не были зафиксированы в его дневнике, и мы не имеем о них сведений.

* * *

Эти четыре пьесы, полученные от труппы Пембрука, и составили основу нового репертуара. Чем еще Шекспир мог пополнить его летом 1594 года?

С правами на первую часть «Генриха VI» трудностей быть не могло, поскольку эта пьеса, написанная для труппы Стрейнджа, игралась ею еще в 1592 году, а люди и пьесы этой труппы составили основу труппы лорда-камергера. Такой же была судьба «Ричарда III», традиционно датируемого около 1593 года и написанного под покровительством Фердинандо Стэнли, лорда Стрейнджа, на что указывает большое место и благородная роль в сюжете хроники, отведенные его предку – Томасу Стэнли.

Вся первая тетралогия, таким образом, перешла в репертуар новой труппы. Было ли у нее что-то еще в жанре хроники?

Можно предположить, что, если в этом была необходимость, Шекспир сразу же начал обрабатывать материал к этому времени совсем архаичных пьес, доставшихся в наследство от труппы королевы. Среди них – старая пьеса о Генрихе V (в которой он несколькими годами ранее мог играть в качестве актера труппы королевы), подсказавшая сюжет второй тетралогии, созданной во второй половине 1590-х.

Итак, мы можем предположить, каков был шекспировский вступительный вклад в репертуар новой труппы:

по крайней мере, четыре хроники – первая тетралогия;

одна трагедия – «Тит Андроник»;

комедия «Укрощение строптивой»…

Относительно еще двух комедий есть сомнения. По дошедшим сведениям «Бесплодные усилия любви» всегда игрались на частной сцене, для которой и были написаны. С меньшей долей уверенности тоже можно сказать о «Двух веронцах». Однако нет прямых противопоказаний к тому, чтобы эта комедия была сыграна в публичном театре, как и «Комедия ошибок», которая была поставлена на сцене юридической школы.

После двух дней кряду, когда на Рождество в 1594 году труппа камергера выступала при дворе, 28 декабря в Грейз-Инн она играет «Комедию ошибок». Это событие с шутливой подробностью отражено в «Греянских деяниях», названных по аналогии с «Римскими деяниями» (Gesta Romanorum)записях о значимых для юридической школы событиях: толчея, суматоха, невозможность начать спектакль, обида почетных гостей, покинувших зал. Ввиду их ухода развлекательная программа была сокращена до «танцев и гулянья с дамами», после чего «сыграли “Комедию ошибок” (подобную “Менехмам” Плавта). Таким образом, эта ночь началась и окончилась среди неразберихи и ошибок, почему впоследствии ее всегда вспоминали как “Ночь ошибок”».

Шекспировская комедия замечательно вписалась в атмосферу школярского веселья, давая повод задуматься: а не была ли она и создана для него?

В связи с вопросом, какую из шекспировских комедий можно считать первой, уже было сказано о том, что «Комедия ошибок» таковой нередко признавалась, но в последнее время все более убежденно ей в этом отказывают. Аргументом в пользу ранней даты выдвигали школьный материал, лежащий в основе сюжета. Или даже предлагали увидеть в противостоянии греческих Сиракуз и Эфеса в Малой Азии, представляющем реальную угрозу для жизни героев, вражду Испании и Англии, отнеся время написания комедии поближе к 1588 году. Явная натяжка, каковых было немало, когда такой знаменитый и скрупулезный знаток источников классической образованности Шекспира, как Т. У. Болдуин, брался за установление «генетики», то есть происхождения и хронологии сюжетов.

Мелкие обстоятельства в качестве аргументов нередко выглядят более точными, чем великие события. В данном случае таковых два. Во-первых, в июне 1594 года был зарегистрирован английский перевод «Менехмов» Плавта, выполненный Уильямом Уорнером. Так что независимо от того, довелось Шекспиру бороться с оригинальным латинским текстом за школьной партой или нет, он мог воспользоваться его переводом, пусть и вышедшим из печати только в следующем году, но посвященным лорду-камергеру. Это делает для Шекспира вполне вероятной возможность не только познакомиться с переводом до печати, но и присоединиться к подношению, сделанному покровителю труппы.

Второе обстоятельство касается главного изменения, которое внес от себя Шекспир в сюжет римского драматурга. У Плавта – история братьев-близнецов, в младенчестве разлученных кораблекрушением. Шекспир сюжетов не придумывает, он их заимствует, по-новому обдумывая и усложняя: он дает каждому из близнецов-слуг имя – Дромио. Это нечастое имя, естественно, отсутствует в оригинале Плавта, но присутствует в комедии Лили «Матушка Бомби» – в качестве имени одного из пажей. Комедия не ставилась на сцене, но была напечатана в начале 1594 года. Лили – основной предшественник для Шекспира-комедиографа, а значит, и повод для полемики.

Шекспир столь изящно и по-своему преобразовал классический источник, что засвидетельствовал мастерство, которого было бы трудно ожидать в дебютном опыте. Комедия могла быть приурочена к празднику в престижной юридической школе (ее статус равен университетскому), но ее можно представить как на придворной сцене, так и в публичном театре. Она – на все вкусы, одновременно блистательна и незатейлива, построена вокруг нелепых положений, которые равно смешны для простолюдина, светского человека и буйного школяра.

Так что «Комедия ошибок», очень вероятно, – первая комедия, написанная Шекспиром для труппы лорда-камергера, а именно для ее рождественских спектаклей.

Первое упоминание в печати

Из событий насыщенного 1594 года следует назвать еще одно: впервые имя Шекспира как автора упомянуто в печати, поскольку до этого были лишь намеки на него, в разной мере внятные. Однако что сие упоминание означает, скорее всего, останется неразрешимой загадкой, оставляющей пространство, из которого будут извлекать необходимые им аргументы авторы шекспировских (или, точнее, антишекспировских) домыслов.

Гильдией печатников 3 сентября была зарегистрирована поэма «Уиллоуби и его Авиза, или Правдивый портрет скромной девицы и добродетельной и верной жены». В предваряющем письме к читателю рассказана история о том, как один оксфордский студент обнаружил в бумагах своего сотоварища по комнате, уехавшего и оставившего на него свои вещи, поэму. Ее-то он и решился опубликовать.

Авиза, жена владельца гостиницы, «британская пташка <…> парящая выше всех», защищает свою добродетель, отбивая атаки разнообразных поклонников. Автор письма-предисловия не скрывает, а, напротив, напоминает, что под вымышленными именами рассказанной в поэме истории скрываются подлинные события. Их-то и пытаются расшифровать комментаторы. Ими достаточно убедительно показано, что под именем Авизы скрывается сама королева Елизавета, а сюжет – история домогательств со стороны разных претендентов на ее руку. Этим подтекстом можно объяснить, почему четвертое издание попало под запрет в 1599 году, но он не объясняет, почему в 1609 году (год издания шекспировских сонетов) появилось пятое издание, а еще раз поэма перепечатана в 1635-м! Видимо, что-то было в ней прозрачное и интригующее для тогдашних читателей, чего мы еще не постигли.

Более всего интригует пласт шекспировских аллюзий. Он есть, он разнообразен и наиболее загадочен. Как уже было сказано, Шекспир здесь назван прямо и это – первый раз, когда его имя отзывается в печати. Он поименован как автор поэмы «Лукреция»:

 
Хоть Коллатин драгой ценой
Платил за славу, хоть жена
(О ней вотще мечтал иной)
Его красива и верна,
Рвет гроздь Тарквиний, чтоб воспел
Шекспир Лукреции удел.
(Пер. А. Величанского)
 

И ничего более в этой строфе о Шекспире не сообщается, но само упоминание о нем подогревает воображение, тем более что текст поэмы приглашает к дальнейшим догадкам.

Самый упорный поклонник Авизы (во всяком случае, ему отведено около тысячи строк – треть всей поэмы) – некто скрытый за инициалами Н. W. Его советчик в любовном деле – «старый актер» W. S. До издания шекспировских сонетов еще 15 лет, но игра инициалами уже началась и, судя по популярности поэмы, не осталась тогда загадкой. Известно, что граф Саутгемптон искал королевских милостей, а в особенности их искал и находил его друг – граф Эссекс. За одними инициалами, как полагают, могли скрываться и двое.

Что же касается Шекспира, то в поэме видят не только инициалы, предваряющие сонеты, но и текстуальные переклички с ними. Так что «Авиза» может служить еще одним доказательством того, что их адресат – Саутгемптон и что они, или значительная их часть, существовали уже в 1594 году. Это действительно важно и выглядит достоверно.

Этим и ограничимся, так как выяснение личности оксфордских студентов – автора поэмы Уиллоуби и автора письма-предисловия Доррела, – а также установление их возможных связей с Шекспиром гадательно, а главное – пока что ни к чему определенному не привело. Если здесь и кроется интрига против Саутгемптона, а заодно с ним и против Шекспира, то кем и зачем придуманная, почему имевшая такой успех? Все это требует дальнейшего расследования, которое едва ли будет успешным, если не посчастливится обнаружить подсказку, современную событиям.

Как бы то ни было, шекспировская фамилия впервые прозвучала в знаменательный для него момент: когда он обрел имя и готов подтвердить его новыми шедеврами.

Глава вторая.
БЕЗ СОПЕРНИКОВ

Annus mirabilis,или Шекспир в 1595-м

После насыщенного событиями 1594 года следующий – 1595-й – зияет пробелом в документальной биографии Шекспира – ни личных событий, о которых нам было бы известно, ни постановок, о которых сохранились бы сведения, разве кроме одной – в самом конце года…

Теперь, когда труппы лорда-камергера и лорда-адмирала окончательно разделились, дневник Хенслоу не дает больше сведений о шекспировских спектаклях, аналогичного же ему источника информации у людей лорда-камергера не было. Только их появление при дворе оставляет сколько-нибудь регулярный след, в остальном же – случайно доносящиеся упоминания.

И шекспировские книги в 1595-м не издавались: ни поэмы, ни пьесы, опять же кроме одной – раннего варианта третьей части «Генриха VI»: «Правдивая трагедия Ричарда, герцога Йорка…» вышла с этой датой на титуле, но без регистрации, без обычного сообщения о труппе или труппах, ее исполнявших. Что-то в этом издании есть поспешное, как будто кончается (или уже истек?) срок договоренности, согласно которой у людей Пембрука сохранялись права на шекспировский текст. Это издание выглядит примыкающим к трем другим, датированным предшествующим годом. Оно напечатано для того же издателя – Томаса Миллингтона, что и вторая часть «Генриха VI» и трагедия «Тит Андроник».

Отсутствие событий компенсируется в шекспировской летописи тремя названиями: «Ричард II» (начало второй тетралогии хроник), комедия «Сон в летнюю ночь», трагедия «Ромео и Джульетта».

Всего три или целых три? И какие!

Ранний Шекспир кончился. Теперь он пишет для труппы лорда-камергера и обновляет репертуар мирового театра.

Этот год видится как короткий промежуток между ранней порой и зрелостью. Год, когда Шекспир начал писать так, как он не писал прежде и как до него не писал никто из елизаветинцев. Всё созданное в этот удивительный год – annus mirabilis, —безусловно успешно и у современников, и на века вперед.

Тридцатилетний Шекспир вместе со зрелостью обрел признание, но зрелость еще не отягчена поздним опытом, горечь которого очень скоро станет ощутимой. Пока же он – победитель. Прежние соперники сошли со сцены, новые на ней еще не появились. У него нет соперников, но есть свой театр, где он не только главный драматург, но – совладелец, получающий совсем иной, чем прежде, доход. Да и само существование театра с новым покровителем в Лондоне, пережившем годы чумы, кажется устойчивым.

Однако положение обязывает обеспечить репертуар. Шекспир делает это сразу и во всех трех жанрах. Он пишет как никогда быстро. Если за 25 лет работы в театре им созданы порядка сорока пьес, то арифметический расчет прост – полторы пьесы в год. В таком случае 1595 год принес двойной урожай, конечно, если все три пьесы были действительно написаны именно тогда. Не то чтобы в этом есть сильные сомнения, хотя и они существуют, но, как всегда, нет твердых документальных свидетельств.

На весь год – одно. И оно не стопроцентно надежно, поскольку его содержание подлежит некоторой расшифровке и даже – разгадке.

Если Джон Донн ходил в театр…

Сохранилось письмо от 7 декабря 1595 года сэра Эдварда Хоуби (женатого на дочери лорда-камергера!) его двоюродному брату по матери – сэру Роберту Сесилу:

Сэр, будучи извещен о том, что Вам невозможно быть в Лондоне завтра вечером, я возьму на себя смелость узнать, будет ли вторник [9 декабря] Вам более любезен, с тем чтобы посетить нашу скромную Чэннонроу, где в час столь поздний, как Вам это будет угодно, двери будут открыты пред Вами для ужина, а К[ороль] Ричард собственной персоной готов предстать пред Вашим взором…

Общий консенсус (при редких репликах несогласных) существует относительно того, что «Король Ричард» – новая пьеса Шекспира «Ричард II», самая политически интригующая его хроника, заставляющая при каждом издании или сведениях о каждой прижизненной постановке задавать вопрос: а сцена отречения короля выброшена или оставлена?

В интимном кругу и в присутствии значительных лиц было бы странно подвергать пьесу цензуре, ее политическая острота представляла особую привлекательность для людей, столь искушенных в политике, как эти двое. Сэр Эдвард – придворный, дипломат и сын дипломата, сэра Томаса Хоуби, чей перевод с итальянского «Придворного» Кастильоне (1561) стал учебником достойного поведения для ренессансных джентльменов. Сам сэр Эдвард был именно таким придворным, что видно и по стилю его письма к Роберту Сесилу, сыну Уильяма Сесила, лорда Берли, лорда-казначея и главного советника Елизаветы (а еще недавно – опекуна графа Саутгемптона). Отец уже стар и готовит Роберта себе на замену. С 1584 года он – член парламента, с 1591-го – член Тайного совета; с этого времени он фактически исполнял обязанности государственного секретаря, хотя Елизавета, не желая вступать в конфликт с графом Эссексом, противником Сесила, не производила официального назначения до июля 1596 года.

Уже и сейчас сэр Роберт – важный и желанный гость. Актеры начнут спектакль, когда ему будет угодно…

Любопытная бытовая зарисовка мелькнула за строками этого письма – актеры в богатом доме. Им хорошо платят, и они готовы предоставить свои услуги в любой вечерний час (у себя в театре они играли в дневное время). Вероятно, они считали за честь играть перед сэром Эдвардом и сэром Робертом, даже если их присутствием и ограничивался зрительный зал. Здесь к месту слова Гамлета актерам о том, что суждение знатока должно «перевешивать целый театр».

«Ричард II» – именно та пьеса, которая могла прийтись по вкусу двум политическим мужам. Если в более ранних хрониках Шекспир инсценировал исторические события, в основном следуя за источниками (так было в «Генрихе VI»), или оценивал их в свете новейшей политической доктрины – макиавеллизма (в «Ричарде III»), то новая пьеса – прорыв в область исторической мысли, неведомой не только драматургу, пишущему хронику, но и историку, и политику.

Два века спустя создатели исторической науки будут обращаться к Шекспиру за наставлением. Так что современные ему реальные политики должны были оценить, что механизм исторических событий никому не удавалось разобрать так детально, добравшись до самой потаенной пружины в них – личной вовлеченности главных участников. Их воля не творит истории по собственному хотению, но служит спусковым крючком, приводящим в движение людские массы; в движение, инерция которого ощущается порой долго и разрушительно.

* * *

Именно таков случай короля Ричарда II, героя хроники, открывшей вторую тетралогию исторических пьес. Только знал ли об этом Шекспир, имел ли в виду эти два цикла? Или, убедившись в том, что жанру хроники сопутствует успех, он просто вернулся к началу событий, предшествовавших войне Алой и Белой розы? «Эдуард III» – о короле-прародителе враждующих кланов внутри дома Плантагенетов; затем «Ричард II» – о том, кто ему наследовал; «Генрих IV» – о том, кто сверг Ричарда, тем самым положив основание будущей смуте…

В этом ряду Ричард – король-интеллигент с эстетическими наклонностями, вошедший в историю быта как изобретатель носового платка (до этого сморкались в рукав или в полу камзола). Он нежно любил свою первую, рано умершую, жену – Анну Богемскую (Шекспир перенес их отношения на вторую – Изабеллу Французскую, которая по своему малолетству была супругой короля скорее формально).

Но не следует слишком осовременивать Ричарда. В 14 лет он в одиночку бросился на ряды восставших крестьян под предводительством Уота Тайлера, требуя от них повиновения своему королю. Дух предков – идеальных рыцарей – жив в нем, а новая чувствительность лишь возбудила прежнее феодальное своеволие, сделав его более мелочным. Об этом и повествует пьеса Шекспира, в которой дядя короля – Джон Гонт – на смертном одре бросает ему: «Ты – Англии помещик, не король…» (II, 1; пер. А. Курошевой). Кажется, что Пушкин помнил эти слова, когда в «Истории Петра» оценивал разницу между «государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плод ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые – жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые писаны для вечности или по крайней мере для будущего, – вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика».

Последствия падения Ричарда в 1399 году будут изживаться целое столетие в распре домов Йорков и Ланкастеров, пока не будут физически уничтожены все основные участники конфликта и не наступит примирение сторон – при царствующей династии Тюдоров. Так что Шекспир пишет о том, что было давно – 200 лет назад, но все еще близко и памятно по своим последствиям и как исторический пример. Пример, обретающий новую актуальность по мере того, как стареет Елизавета, «королева-девственница», не имеющая прямых наследников.

* * *

То, что два ренессансных джентльмена и политика решили посвятить вечер хронике «Ричард II», удивить не может. Скорее, удивляет другое: «Ричард II», пожалуй, – первая из шекспировских хроник и трагедий, способная вызвать сомнение: неужели и это написано для публичного театра, стоячий «двор» которого заполнен лондонскими подмастерьями?

Сегодня трудно различить, кем была обеспечена популярность пьесе. А то, что она была популярной, – сомнений нет. Дошли сведения о нескольких ее постановках – и установлен издательский рекорд: в течение двух лет она была издана трижды. Ее второе кварто – один из первых случаев, когда преодолена анонимность и поставлено шекспировское имя.

Но только в четвертом кварто, выпущенном после смерти Елизаветы в 1608 году, были добавлены «сцена в парламенте и низложение короля Ричарда». Всегда ли она присутствовала в спектаклях?

Издательский успех не может служить доказательством популярности у лондонских подмастерьев. Один пенни за вход им по карману, но несколько шиллингов за книгу – едва ли. Это свидетельство того, что хроника понравилась в ложах, хотя была предназначена не только для частной сцены. В первом же кварто сказано, что она печатается в том виде, «как она была публично представлена (publikely acted)».

Шекспир знает, как развлечь сотни зрителей, но создается впечатление, что теперь его тексты обретают дополнительную глубину, на которую приглашены немногие. Эта глубина отсвечивает, играет в поэтическом слове, о котором недостаточно сказать, что в нем – опыт петраркизма, любовной лирики. В «Ричарде II» поэтическое слово Шекспира не столько заставляет оглянуться назад, сколько открывает какую-то неведомую перспективу. Для нее несколько веков спустя найдут слово – барокко, а достаточно скоро поэзию такого рода назовут «метафизической». Она ассоциируется не с шекспировским именем, а с именем Джона Донна, поэта-метафизика…

История литературы любит проводить разделительные линии: Шекспир – английский Ренессанс, Донн – английское барокко. Это, в общем, так, но сами эпохи не знают ни разделительных барьеров, ни долгих пауз. Шекспир старше Донна на восемь лет. В середине 1590-х Донн – студент одного из юридических иннов и усердный посетитель театра. Это известно, а тогда легко предположить, где он получил первые уроки своего будущего стиля – на спектакле по «Ричарду II».

Пресловутая сцена отречения Ричарда щекотала нервы и в качестве политического намека была способна возбудить толпу, но в ложах она возбуждала гамлетовскую мысль. Ричард еще не спрашивает: «Быть или не быть» (в отношении его этот вопрос зададут другие – те, кто одержал над ним победу), – но он будет поражен и поразит окружающих, задав схожий вопрос: что значит – быть? Он был рожден королем и всю жизнь был им. Когда корона снята с его головы, кто он теперь? Воплощенное ничто. Прямо в парадной зале Вестминстера, где произошла сцена отречения в присутствии всех значительных лиц государства, Ричард просит, чтобы ему принесли зеркало. Всматриваясь в него, Ричард хочет увидеть последствия произошедшей с ним перемены, но они не прочитываются в зеркале, там – все то же лицо, которое должно было стать совсем другим или его не должно быть вовсе, поскольку нет больше того, «кто каждый день под кров гостеприимный / Сзывал по десять тысяч человек…» (IV, 1; пер. М. Донского). В гневе и тоске Ричард бросает зеркало и над его осколками произносит сентенцию: «И в том тебе урок, король угасший, / Как быстро скорбь разрушила лицо».

За происходящим вместе со всем двором наблюдает Генрих Болингброк, уже почти король Генрих IV. Его раздражает затянувшаяся сцена, отодвигающая минуту его торжества. Человек дела и макиавеллисте кой решимости, он не склонен к метафизическим размышлениям, но здесь отвечает в тон Ричарду, поражая его верностью сказанного:

Болингброк

Разрушена лишь тенью вашей скорби Тень вашего лица…

Король Ричард

Как? Повтори! Тень скорби, говоришь ты? Гм! Быть может…

В «Ричарде II» есть несколько сцен, где стиль метафизической метафорики становится способом проникновенияна глубину сознания, но не уходав эту глубину. Самое поразительное – это то, как побывавший там, в темном мире догадок, герой (или героиня) возвращается к оценке реальности в свете обретенного знания. Таковы и две сцены с Ричардом: знаменитое отречение, включающее игру с короной и зеркалом; сцена в замке Помфрет перед его убийством, завершающаяся слушанием музыки и комментарием к ней.

И первая по ходу сюжета такого рода сцена – с королевой, исполненной предчувствий, которые тут же и сбываются – дурными вестями. Ричард уехал в Ирландию. Вещую тоску королевы пытается развеять один из ближайших сторонников Ричарда – Буши. Он играет живописной метафорой, говоря, что изображение, дробящееся в слезах, становится неверным, а потом о том, что всё зависит от угла зрения на вещи. В ренессансной живописи, овладевшей изобразительной перспективой, полюбили сложные «перспективные» игры. Зритель должен был определить, с какой точки посмотреть, чтобы – увидеть. Так было со знаменитым портретом Эдуарда VI, который при прямом взгляде на него давал искаженное изображение, а увиденный под правильным углом – точный портрет юного короля. Портрет висел в Уайтхолле, любимой резиденции Елизаветы, где нередко устраивались спектакли. Шекспир должен был его видеть.