Текст книги "Земля Забытых Имен"

Автор книги: Игорь Мерцалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Я ничего не понимаю, – покачав головой, признался Буевит.

Никому больше не сказал бы он таких слов. Весь Нарог знает Буевита – могучего воина, не ведающего сомнений.

Он позволил себе открыться только перед человеком, обреченным на скорую смерть. И такая тоска была в его голосе, что Нехлад обнаружил в себе вполне искреннее сочувствие.

Даже помня вечные трения со Стабучью, помня, что совсем недавно на Новоторной он был свидетелем невольной слабости Буевита – а такие, как Буевит, своих слабостей, даже невольных, окружающим не прощают, – он все равно сочувствовал ему. Преданному псу, который вдруг обнаружил, что озлоблен на хозяина.

– Я тоже не понимаю, Буевит. Догадываюсь, что может твориться с Ярополком, но…

Глаза стабучанина вдруг сузились. Еще понизив голос, он произнес:

– Догадываешься? А ты все-таки скажи мне.

– Это прозвучит невероятно. Впрочем, если хочешь, слушай. Древлевед ворует людские мечты. Он сильный маг, но ничего не создает сам. Только помогает людям увидеть впереди цель, а потом похищает ее. И использует по-своему. А человек остается с опустевшим сердцем. Трудно поверить в это? А вот оглянись на кузнеца.

Буевит послушно оглянулся и, только сейчас разглядев заключенного, воскликнул:

– Да это же Нечай!

– Спроси его, как он тут оказался, – предложил Нехлад.

– Говори уж ты.

– Как хочешь. Древлевед заразил его несбыточной мечтой и отнял ее. Жизнь Нечая потеряла смысл. И так случилось, что один из его помощников в неурочный час стал говорить – при нем-то! – о своих замыслах, о надеждах. Мир стал для него серым, а память о красках так больно ранила… В общем, Нечай помощника убил. Ни за что, если со стороны посмотреть. А по сути – из лютой зависти.

– Хочешь сказать, Древлевед моего брата рассудка лишил?

– Поправь, если я ошибаюсь, но дело было так: с недавних пор Ярополк, и без того правитель жесткий, вдруг сделался особенно суровым. Он поставил перед Стабучью цель – во что бы то ни стало занять Крепь, возвыситься над прочими землями Нарога. Цель простая и ясная, которую так легко принять всем, от ближника до простого крестьянина: мол, мы будем в Нароге главными. И силы, и деньги как-то сразу нашлись. Ярополк был очень убедителен, и люди охотно шли в глухомань, а купцы охотно давали деньги. У Ярополка горели глаза, он был полон сил и замыслов. А здесь, вскоре после победы над ливейцами Мадуфа, что-то в нем сломалось. Он стал замкнут, больше ничего не объясняет и ни в чем не убеждает. Вроде бы все идет как задумано, но ощущения четкой цели впереди уже нет. Ярополк стал раздражителен. Он теперь гневается, когда с ним говорят о будущем… и еще – когда Незабудка поет. Буевит вздрогнул:

– А это ты откуда знаешь?

– Немудрено догадаться. В ее песнях – живая жизнь, а жизнь без мечты невозможна. Ее отголосок и ранит Ярополка.

– Он возненавидел песни своей дочери, – пробормотал Буевит. – И боюсь, ее саму заодно. Значит, Ярополк может убить ее в приступе гнева?

– Не только ее, кого угодно. Просто Ярополк – не кузнец. Нечай остался совсем один, а у боярина вокруг толпа людей, которые готовы согласиться со всем, что он скажет. Течение событий повлечет его. Все будет почти как прежде, разве что больше станет крови и меньше – смысла. Ну как, похоже на правду?

– Ты даже не представляешь насколько…

– И вот это странно. Почему Древлевед оставил мне жизнь? Ведь понимает: я при первой возможности расскажу обо всем, что думаю, мне незачем это скрывать. Вот, тебе уже рассказал… Неужели ему все равно?

Буевит тяжко вздохнул, будто сдерживая стон.

– О боги! Сроду не думал, что сурочцу поверю, да только похоже… Я сейчас с пира. Белгаст хочет видеть тебя, и теперь брат верит ему не больше, чем тебе. Еще утром я бы назвал это глупостью, но… Видишь ли, ливейцы шепчутся – негромко, но, имея уши, услышать можно, – будто их князь отыскал себе на равнинах какую-то странную любовницу, и теперь он сам не свой. В город сегодня он въехал с ближниками, вятшими дружинниками и некоей девкой. Толком ни кто ее не видел, а я рядом был, разглядел. По описанию – вылитая демоница твоя.

Сердце Нехлада ухнуло вниз.

– Что? – вскричал он. – Иллиат здесь?

– Ну не на пиру, конечно. В покоях Белгаста сидит. Мои люди докладывали – к ней Древлевед заходил.

– Проклятье! Так вот почему Древлевед запрещал мне смотреть в сторону войск! Нет, все равно не понимаю… Не заодно же он с ней! Послушай, Буевит, мне обязательно надо увидеть ее. Если это и впрямь Иллиат…

– Ты до конца выслушай. Чует мое сердце, не добром нынешний пир кончится. У Белгаста одни требования на языке: и тебя ему подавай, и свадьбу с Милорадой завтра же. Не знаю, что на него нашло, но он настойчив и не видит, как близок к опасной грани. Двое пьяных сумасшедших! – выругался он. – Сидят и словами играют… пока только играют. В общем, так, что тебе для колдовства нужно?

– Светильник в виде бронзовой птицы с хрустальными очами. Его отняли у меня с прочими вещами, но, боюсь, Древлевед уже забрал его себе. Вряд ли удастся…

– А может, и удастся. Только ты наперед поклянись, что не станешь против стабучан колдовать. Поклянись богами светлыми и своим деревом-побратимом!

– Клянусь!

– Тогда жди, – сказал боярин и зашагал прочь. Лязгнула решетчатая дверь, выпуская его из поруба. Ярополков ближник в каморке по соседству с кузнецом едва сквозь прутья не протиснулся, глядя вслед, и вдруг, заметив, что Нехлад смотрит на него, метнулся от решетки в тень, на всякий случай заверив:

– Я ничего не слышал!

– Ну и дурак, – сказал Нехлад. – Твой боярин с ума сходит, как же ты, находясь поблизости, сам не увидел?

– Не слышу я тебя, не слышу! – закричал тот, отползая дальше.

Нехлад в сердцах плюнул и отвернулся. Вот еще новости! Белгаст-то тут при чем, что и, главное, зачем с ним сделала Иллиат? До сих пор она только убивала близких Яромиру людей. Древлевед встречался с ней… так, может быть, все дело именно в Древлеведе?

Однако все мысли гасли рядом с тревогой за Незабудку. Что-то с ней теперь станет? Пускай бы досталась она Белгасту, лишь бы тот оправдал первое впечатление и сумел защитить девушку, но теперь – чего ждать от него?

Ах, как хотелось взглянуть ей в глаза! Память рисовала образ Незабудки так четко, казалось, потянись – прикоснешься.

– Я люблю тебя, – шепнул Нехлад, словно она могла услышать.

И вдруг образ девушки перед внутренним взором окутался радужным сиянием, таким ярким, что Яромир невольно вздрогнул. И обнаружил, что почти не чувствует тела.

Только стук сердца гулко отдавался в сознании. Постоянно слышать его, находясь в нави, он давно уже сделал своей привычкой.

Глава 6

Освободившись от оков плоти, дух воспарил над городом. Нехлад готов был кричать от восторга, а может, и кричал: здесь слишком мало было различий между мыслью и действием.

Все оказалось так просто… Конечно, ведь светильник – лишь подспорье, которое ничего не делает само по себе. Смотрит в навь, странствует в нави и преобразует ее только человек. И ни один лишь светильник может быть ключом. Сила чувств, от которой отучал Древлевед, позволила вырваться из плена! Яромир уже слишком хорошо знал навь, и только толчка недоставало ему, чтобы прорваться за грань.

– Ну что ж, Древлевед, – произнес Нехлад. – Пускай ты опытен, пускай силен, а все же, когда встретимся, разговор у нас по-иному пойдет, не так, как ты ожидаешь.

Однако радость его была недолгой. Тело по-прежнему оставалось в подвальной каморке, а сердце ныло от предчувствия беды. Яромир огляделся.

Он далеко ушел в навь. Понизу стлался туман, и равнина отсюда казалась белесой. От города осталась смутная тень, от реки – пустое русло, подернутое струйками сочившегося неясно откуда дыма, в чистом сиреневом небе пылали гроздья незнакомых созвездий.

А в сердце города бился клубок багрово-фиолетового пламени. Не упуская его из виду, Нехлад стал осторожно переходить с грани на грань, приближаясь к миру живых.

Тени обрастали плотью, все четче проступали признаки земного. И вот открылся взору кремль.

В своей горнице тихо плакала Незабудка. Она ушла с пира, сославшись на усталость, а на самом деле – испугавшись, что своим видом только побуждает Белгаста ко все большей настойчивости.

С ней был Буевит. Его люди осматривали покои Нехлада и Древлеведа в поисках светильника, а сам боярин между тем незаметно усилил охрану во всех переходах кремля и у дверей племянницы. К ней он вошел с особой просьбой.

– Ты не понимаешь, дядя, – говорила, обратив к нему мокрое от слез лицо, Незабудка. – Мой дар – это не само целительство, как бывает у других. Это скорее предвидение. Я просто чувствовала, что требуется человеку. Сызмальства – еще своими руками ни одного зелья не составила, а уже точно знала, кому какое подойдет. И так же знала всегда, как утешить человека… А теперь ничего не могу. Попроси меня песню подобрать, чтобы на душу каждому легла, – не сумею, ошибусь. Дядя, да неужели ты думаешь, я позволила бы отцу сойти с ума, если бы дар не изменил мне?

Буевит, кусая губы, положил руку ей на плечо.

– Ну будет реветь, – произнес он. – Нет так нет, придумаем что-нибудь. Мне пора на пир, попробую сам их успокоить. А ты не плачь, подумай, может, все же есть какой способ…

Он вышел не договорив. Нехладу больше всего на свете хотелось остаться в светлице, дотянуться до сознания Незабудки, поговорить с ней, но он знал, что должен идти дальше.

Взор его приближался к пиршественному чертогу. Даже на ближних гранях он выглядел как кипящий котел. Бесплотные тени, низшие демоны нави, плотным кольцом охватили чертог, купаясь в волнах страстей.

Под их прикрытием Яромир приблизился вплотную.

Пирующие оставили веселье, с тревогой глядя на вождей. А те, двое безумцев, разогретых хмелем, спорили уже открыто, в опасной близости от ссоры и смертельной обиды. Тяжелое облако помешательства висело над головой Ярополка Стабучского, точно в грозовой туче, сверкали в нем молнии не связанных друг с другом мыслей, в свете которых все вокруг казалось ему одинаково мер! венным, зловещим и враждебным.

Иного свойства была ледяная вязь, наброшенная на черные очи Белгаста. Видеть в них отражение мыслей было больно, как шевелить обмороженной рукой. Там царила Иллиат – величавая, прекрасная, недостижимая. Он видел ее всюду и во всем, она одна занимала его воображение. Для нее он произносил каждое слово, совершал каждый жест, делал каждый вдох. Не было в нем уже ничего от прежнего Белгаста.

Слова летали между ними, как стрелы – нет, как искры от кремня над сухим трутом.

– Твоя поспешность настораживает…

– Твоя медлительность заставляет усомниться…

Первый радовался тому, что больше не нужно сомневаться в выборе врага, второй – что может услужить своей госпоже.

Но Нехлад недолго смотрел на этих двоих. Рядом, никем не замечаемый, шел иной спор.

Древлевед с Иллиат тоже были здесь. Не в виде духов – ибо дух и плоть их были нераздельны, они существовали одновременно в яви и в нави. Только плоть Иллиат сейчас была невидима для окружающих, а маг казался людям задремавшим стариком. На ближней грани нави вели они разговор.

– В последний раз говорю: заставь замолчать своего истукана, иначе все испортишь!

– Ты уже обманул меня, почему я должна верить тебе снова?

– Хватит, хватит! Не надо углубляться в прошлые обиды. Все равно мои надежды не оправдались, так что теперь у меня просто нет повода тебя обманывать, раз уж тебе так нравится это слово.

– Каким еще словом назвать то, что ты едва не сделал с мальчишкой?

– Во-первых, не сделал, а во-вторых, ты могла бы воспользоваться им позже. Ничто не вечно, когда-нибудь все они становятся ни на что не годны…

Голос Иллиат зазвенел, как набат:

– Лжец! Вечный лжец! Нет, не жди доверия. Теперь ты будешь делать только то, что я прикажу! Иначе ливейцы сотрут твой городишко в порошок.

– Не смей! – прорычал Древлевед. – Как только они шевельнутся, люди Ярополка прикончат мальчишку!

– Зато и твоя надежда сгинет, уж я позабочусь.

– И мы оба останемся в дураках! Ты сама себя слышишь? Ведь исполнение мечты так близко…

– Что ж, значит, такова судьба! Мне не привыкать к потерям, а вот тебе придется очень худо.

– Рискуешь, Ледышка! Город в моих руках. Навайев, переданных тебе в услужение, больше не существует, а город надежно защищен. На твоей стороне только люди, а на моей – и магия, и смертные воины, и сам город!

– Надеюсь, сумею тебя удивить, мой ненаглядный лжец, – улыбнулась Иллиат. – Город защищен – от навайев, а их, как ты справедливо заметил, у меня больше нет. Но я знала, что тебе нельзя верить, и не зря потратила время в ливейском войске. Живые ливейцы пойдут за Белгастом, а за мной – упыри и умертвия! Битва подарила мне много новых слуг…

Пределы чертога как бы расширились, и вдруг ясно стали видны крадущиеся по полутемным переходам кремля люди… нет, не люди. Человекоподобные существа, немного напоминавшие мертвых синтан – и вышедших из могильника весной, когда Нехлад пытался избавить Новоселец от нашествия Тьмы, и тех, которые тысячи лет назад обратили вспять могучее воинство Хрустального города. На них было облачение личной стражи Белгаста.

Лицо Древлеведа дрогнуло, на миг его исказил страх. Иллиат рассмеялась:

– Посмотрим, что ты противопоставишь им! Если хоть волосок упадет с головы Нехлада, мое воинство обрушится на город с одной-единственной целью – убить девчонку!

Яромир чуть не выдал своего присутствия удивленным возгласом. Он совершенно не был готов к тому, что в закрутившей его истории обнаружится какое-то новое лицо. Какое-то? О боги, он ни на миг не сомневался, что речь идет о Незабудке!

– Хорошо, хорошо! – вскричал Древлевед. – Я согласен, только останови их! И заставь замолчать своего дурака!

– Но уж и ты, будь добр, заткни рот своему дураку, – ответила Иллиат и, скользнув вдоль стола, остановилась за спиной Белгаста, что-то шепнула ему на ухо.

Белгаст не обернулся, он, конечно, и не догадывался, что его зловещая владычица, незримая, находится рядом. Однако лед в его глазах дал трещинку, он оборвал себя на полуслове.

Древлевед, в яви по-прежнему выглядевший мирно дремлющим, перевел взгляд на боярина – и вместо опасных непростительных слов с губ Ярополка сорвалась шутка. Нервная, не слишком уместная, но заставившая всех испытать некоторое облегчение.

В нави Древлевед был по-прежнему взбудоражен.

– Довольно безумия! – кричал он. – Ведь я уже пообещал, что мальчишка достанется тебе.

– Я начну тебе верить, когда побуду с ним наедине, – ответила Иллиат.

– Клянусь, что не буду мешать! Хотя, поверь, ничего ты от Нехлада не добьешься, – успокаиваясь, проворчал маг. – Он обычный человек, ничем не отличается от других. И очень скоро настойчивость, с которой ты его добивалась, будет представляться тебе самонадеянной глупостью. Должно быть, мы ошиблись тогда, толкуя предсказание…

– Но в девчонку ты по-прежнему веришь, не так ли?

– Это вопрос не веры, а знания. У нее есть дар, значит, его можно использовать. Но то, чего ты ждешь от Нехлада… это не дар и не какое-то свойство, а то, на что человек по определению неспособен.

– Может быть, – кивнула Иллиат. – Но и в это я поверю лишь после того, как побуду наедине с Нехладом.

– Не понимаю я тебя, – вздохнул Древлевед. – Отчего ты так стремишься предать Ангейра?

– Молчи! – мигом отбросив насмешливое спокойствие, воскликнула Иллиат. – Ты никогда не понимал истинного смысла происшедшего. Наш союз с Ангейром – это конец надежды, вечное заточение в плену у собственной сущности.

Древлевед слабо махнул руками:

– Бесполезный спор. Иди к своему мальчишке и убедись, что никакой надежды никогда и не было. Только уж давай условимся: больше никаких препон друг другу не чинить.

– Обещаю. На мое слово можешь положиться, – грустно усмехнулась демоница. – Если ты прав, мне незачем противиться. Пусть будет Ангейр.

– Хорошо, что ты это понимаешь. Сейчас я отчасти исполню желание Буевита, и Ярополк станет кроток и безобиден, как овечка, – при условии, конечно, что твой Белгаст тоже не будет дурить. А я забираю Навку и отправляюсь в Хрустальный город немедленно.

– Мальчишка и правда в темнице?

– Да. Сейчас я заставлю Ярополка отменить приказ об умерщвлении Нехлада.

– Нет нужды. Ты просто сними чары и позволь мне увидеть его, а потом уходи, я все сделаю сама.

Нехлад был слишком занят мыслями о том, как защитить Незабудку, и, прежде чем понял, что означают эти слова, взор Древлеведа обратился к нему.

– Проклятье, он в нави!

Страшный удар обрушился на молодого сурочца. Неведомая сила вбила его в собственное тело, как гвоздь в доску. Он потерял сознание.

* * *

– Вот мы и встретились в последний раз, – услышал он, придя в себя.

На Иллиат была все та же рубаха, поверх накинут плащ. Растрепанные пряди черных волос падали на лицо. Было в ее неряшливости что-то гадкое, однако болезненная красота утонченного лица и плавность движений все так же приковывали взор.

– Каждый получает свое, – произнесла она.

– А ты, стало быть, меня «своим» числишь?

– Мой ты и есть. Все вышло, как я загадала много лет назад. Что так смотришь? – усмехнулась она. – Да тебя еще на свете не было, а мы уж знали, что придешь. Знали и ждали. Ох и недогадливы же смертные! Или и впрямь веришь, будто светильничек чудесный тебе сам собой попался в развалинах?

Она рассмеялась. Нехлад не испытал сильного удивления. Знали так знали, хотя до сих пор неясно почему и зачем.

– Ты сразу был обещан мне, – продолжала Иллиат. – Но Древлевед, как всегда, замыслил обман. Я это предвидела, потому и попыталась взять тебя сразу, как ты нашел светильник. Кто бы подумал, что вмешается этот лесной затворник? Пришлось мне положиться на слово Древлеведа, которое он, конечно, и не думал держать. Но похоже, предсказание было правдивым, и ты предназначен мне одной, так что его надежды рухнули. Придется вечному лжецу удовлетвориться девчонкой.

– Что он собрался сделать с Незабудкой? Упырица сокрушенно покачала головой:

– Да, не таким ты должен был попасть ко мне, не таким! Что ж, иди за мной, Яромир Нехлад, сын Булата.

– Хочешь – волоки, но я с места не тронусь, пока не ответишь мне…

– Ногами идти не придется. И я зову тебя туда, где ты найдешь ответы.

Холодные как лед пальцы легли на запястье, а глаза сверкнули ледяным блеском, в котором растворился мир.

* * *

Заповедный лес, высушенный смертью, припорошенный пеплом, грязная змея ручья, серая от золы, обугленный пенек на месте рябины.

Нехлад сжал зубы и кулаки. Опять…

– Это навь, – сказала упырица. В прежней исподней рубахе, только испачканной копотью, стояла она перед ним, босая и простоволосая. – Моя грань нави. Но созданная тобой.

– Я не мог создать этого, – ответил он.

– Твоя мысль придает форму всему здесь. Идем, – позвала она, вновь беря его за руку. – Идем, ты должен увидеть еще кое-что.

– Зачем? Чтобы еще больше мучиться?

– Тебе все равно некуда деться, – словно бы удивилась Иллиат. – Не предпочтешь же ты сидеть на месте и ждать, пока страх сам настигнет тебя. Ты не таков, ты шагаешь навстречу испытаниям.

– Возможно. Но не лучше ли тебе сразу сказать, чего ждешь от меня? Хочешь, чтобы я и впрямь вырезал собственное сердце и подарил тебе? Не надейся. В прошлый раз ты еще могла меня обмануть, но теперь я знаю, что ни единому твоему слову верить нельзя! – на одном дыхании выпалил Нехлад.

Упырица всплеснула руками:

– Какая речь! Мой славный глупенький мальчик, ты разве не понял, что тот сон был испытанием? Которое ты блестяще прошел.

– Оставь этот дурацкий тон! – повысил голос Нехлад. – И не надейся, что я стану служить тебе, Иллиат…

– Я ждала тебя тысячи лет и хорошо подготовилась. Ты был предсказан, Кисть Рябины. Не хмурься, мне известно не только твое истинное имя – я знаю о тебе все. Кроме одной, последней тайны, которая раскроется здесь и сейчас.

* * *

Расстояния в нави изменились, но очертания мест были знакомы. Сразу на опушке леса волей упырицы очутилась кладбищенская роща сурочских бояр.

– Твоей волей, – шепнула Иллиат из-за плеча. Посреди рощи высился непонятно откуда взявшийся здесь могильный курган из-под стен Новосельца. Странно, но это совмещение несовместимого не выглядело неуместным.

Курган зарос, бурьян скрыл тропы. Многие деревья были срублены, а рядом с разверстыми могилами лежали разбитые и сгнившие гробы, словно разбросанные небрежной рукой. В них желтели кости.

«Это только видение…»

– Не просто видение, – сказала Иллиат. – Все, что ты видишь, порождено тобой. Если бы Ярополк все же решился осквернить курган, ты бы ничего не сделал – и в глубине души понимаешь это.

– У меня не было выбора.

– Так ты себя успокаиваешь, – кивнула Иллиат и указала бледной рукой на гробы: – А вот так – чувствуешь.

Не в силах больше смотреть, Нехлад отвернулся, упрямо пробормотав:

– У меня не было выбора!

* * *

Видение сменилось: леса за спиной не оказалось, вместо него темнело чрево бревенчатого сруба. Меж двух глиняных светильников сидел у стены человек – еще не старый, но совершенно седой, с лицом, изборожденным морщинами.

– Не было выбора? – переспросил этот человек. – А может, ты его и не искал?

Он был чем-то похож на отца, только никогда боярин Булат не выглядел таким изможденным. Да ведь это… Ярослав! Только не теперь, а много лет спустя.

– Зовиша? – не веря глазам, спросил Нехлад.

– Признал-таки брата? – горько усмехнулся тот. – Поздновато ты обо мне вспомнил, предатель.

– Что ты говоришь?

– Называю тебя истинным именем! Кто, как не предатель, бросит брата с обузой забот, а сам пойдет подвиги совершать? Слава победителя Тьмы манила сильнее каждодневных трудов? Ты меня предал, и потому я больше не назову тебя братом.

– Это только видение, – вздохнул Яромир, отступая. Глупо спорить с видением.

– Это твой спор с собой, – сказала Иллиат.

– Долго ты еще собираешься терзать меня? Упырица только покачала головой. Ответ и не требовался: Нехлад понимал, что мучает себя сам.

* * *

Белгаст шагнул ему навстречу, поднимая заветный клинок.

– Твой меч – мой! – торжествующе воскликнул он, занося оружие для удара.

Скорчившаяся у его ног Незабудка сдавленно вскрикнула.

Нехлад не стал напоминать себе, что это «только видение». Просто не тронулся с места.

Меч, подаренный им в знак дружбы, рассек горло. Нехлад упал, захлебываясь кровью.

Какая глупость – умереть в нави. Впрочем, какая разница, сейчас или потом? Ведь Яромир уже проиграл, смерть хотя бы избавит его от непонятных «испытаний» Иллиат.

Однако вскоре взор его прояснился. Нехлад встал, недоверчиво ощупывая шею, на которой не осталось и следа страшной раны. Белгаста и Незабудки не было видно, вокруг клубилась тьма.

– Не верю, – сказал Яромир, не оборачиваясь. – Я ведь знаю, что Милораду увел Древлевед. Она не досталась Белгасту. Это видение не мое.

– Как же не твое? Разве не ты смирился, узнав, что твоя Незабудка просватана? Ах, Кисть Рябины, – вздохнула Иллиат. – Естество побороть трудно, правда? Тебе это почти удалось. Ты уступил девушку почти хладнокровно.

– Сколько нам еще осталось бродить здесь? Ответ не удивил его:

– Зависит от тебя.

– Но цель, к которой мы идем, – твоя! Скажи, чего ты от меня хочешь добиться?

– Поймешь в свое время…

* * *

– Это уже было, – вздохнул Нехлад, утирая холодный пот со лба. Кто еще потел в нави? Правдоподобие образов все росло, как в дурном сне, когда начинаешь безоглядно верить решительно во все, втиснутое бесами в утомленный ум. – Нечестно. Это уже было.

– Раз пришло снова, значит, ты все еще несешь это в себе.

– Я устал. Сколько мы здесь? Неделю? Год?

– Хотя бы и вечность. Все, что ты берешь с собой, остается при тебе. Все радости и горести, удачи и ошибки. Все мысли и поступки.

– Я отказался от всего, идя в Ашет!

– Ложь. Будь так – ты ничего бы сейчас не увидел.

Он хотел закричать, просто заорать без слов, лишь бы заставить замолчать эту бесовку, все талдычащую одно и то же, внушающую: это твое, это ты… Но в глазах Иллиат вместо ожидаемого жестокого удовольствия он увидел чуть ли не сочувствие. Как будто она переживала все вместе с ним.

Она была не мучителем, а проводником.

– Я устал. Пусть все кончится. Отрекаюсь от памяти своей. Нет у меня ничего…

– Начни сначала, – посоветовала Иллиат.

Самому? Нехладу совсем не хотелось самостоятельно вызывать в памяти «просто видения». Но если этого не сделать, пытка никогда не кончится!

– Рябина не уберегла меня. – Вновь перед глазами оскверненный огнем заповедный лес. Он не выбросил оберег, но уже ничего не ждал от него.

– Как и от бога своего, – сказала она, продолжая его мысль.

Верно. Он вообще почти не вспоминал о Весьероде. С того дня, как покинул Верхотур, устремившись на запад, он стал человеком без бога.

Эта мысль не вызывала в нем ни раздражения, ни злобы на вершителя славирских судеб. Весьерод честно сказал, что от него не будет помощи. Нехлад это понимал и принимал. Спокойно, почти равнодушно. Древлевед бы порадовался…

Да он бы сейчас вообще не нарадовался на ученика своего. Ибо, раз за разом возвращаясь к прошлому, Яромир обнаружил, что оно начало отступать. События потеряли четкость и остроту, оборвалась какая-то нить, что связывала их с сердцем.

Но это было не забвение, а только честность перед самим собой: он не имеет права на то, от чего сознательно отказался. Опустошая тайники памяти, Нехлад начал наконец понимать…

– Наконец ты начал понимать, каким должен был прийти в Ашет на самом деле, – подхватила Иллиат. – Это и обещал мне Древлевед, а на самом деле собирался сотворить из тебя что-то еще. Ничего, я тоже умею опустошать. Скоро ты поймешь: только нищему нечего терять, только убогий все время что-то обретает.

– Но зачем этого добиваешься ты?

– Итак, ты не боярин. Без меча и светильника – не маг. Без бога – не славир. Что остается?

– Я – это я…

– Объясни, растолкуй, – потребовала она. – Что такое ты? Мы уже увидели, что званий ты лишился, но разве человек – это только звания?

– Моя душа при мне.

С Древлеведом он уже говорил про это, но теперь конечный ответ ему самому казался не слишком убедительным.

– А что в душе? Любовь, ненависть, страх? Ты прекрасно понимаешь, что чувства – это ловушка. Что же осталось теперь, после поражения?

– Пустота.

Глаза Иллиат алчно блеснули.

– Да! – прошептала она. – Так где же ты? Остаешься ли где-то ты сам – без бога, без чувств, без достоинств? Без силы своей, на которую так привык полагаться? Без опыта прошлой жизни, которой было так мало? И к счастью, что мало, иначе ты бы оброс тысячами мелких привычек, которые с успехом заменяют другим мысли и чувства. Все кончилось, все оказалось бесполезно: эти твои метания, геройства, познания. Все – прах теперь, прах, припорошивший пустую душу. Так что же осталось от тебя?

* * *

Стало пусто в мире, ничего не стало, и ничего не было, и ничего не могло быть.

– Но ведь кто-то есть, кто-то должен осознать, что это – пустота, ничто, а не нечто.

Да, а еще есть кто-то, кто задает этот вопрос. Или это я сам?

– Но что есть я и где граница между мной и не-мной? Если нет боярина, которому готовы служить его люди, если нет путника, который под ближайшим кровом вознесет молитву своему богу, и если нет слов для молитвы, ибо некому слышать эти слова… Если нет влюбленного, которому любимая споет, с надеждой и тревогой глядя в глаза… Если нет любимой, как и никого и ничего, что было любимо, ибо все бывшее – вытравлено из памяти прочь, вытравлено не столько извне, сколько горечью стыда своего, потому что мужественный отказ был на самом деле просто страхом потери, чем-то сродни предательству… Что остается?

Как я устал от этих слов о том, чего нет. Они давно обессмыслились от повторения, а я все повторяю их, потому что никак не могу добраться до главного. Повторяю, хотя уже не могу отличить свой голос от не своего…

Что же остается?

Что, покоясь в. пустоте, никак не может успокоиться и задает этот вопрос?

– Я не знаю.

Молчание, потом робко звучит:

– Хочешь покоя?

– Наверное… Но чем будет отличаться покой от пустоты? Отсутствием вопроса?

Нет, не хочу. Хочу, чтобы что-нибудь было. Хоть что-нибудь! Молчание, а потом тихо-тихо:

– Вот теперь ты меня понимаешь.

Нет, ничего он не понимал. Однако хотел понять. Понимание, мысль, слово – это уже нечто. Голос продолжал:

– Многих приводила я в навь, некоторые доходили досюда, но выбирали покой. Лишь ты – иной. Ты понимаешь, ибо вот так начиналась и я. В пустоте, с жаждой жизни. Мы все начинаемся так. Только меня снедал холод. У меня еще не было костей, а я уже знала, как их ломит от холода, не было крови, а я знала, как она стынет в жилах, не о чем было думать, а я знала, как ум леденеет от ужаса.

Нехлад не чувствовал тела, но ему показалось, что он вздрогнул: точь-в-точь как описывал голос, пробрался в его нищую сущность мороз.

– Я согреться захотела сильнее, чем заполнить пустоту. Ах, если б я знала, что выбираю судьбу! – горько воскликнул голос– Я мчалась, не ведая куда, искала тепло… и нашла его в крови живых. Вот так, мой мальчик. Никто мне не сказал, что нельзя согреться навечно, убивая. Никто не сказал, какой будет плата за украденное тепло. Я тебе говорю, а мне никто не сказал!

– Разве кто-то знал? – спросил он больше по наитию, потому что все еще трудно было представить себе, что, кроме него самого, затерявшегося в пустоте, может быть рядом – или где-то – некто другой. Ведь тогда это была бы уже не пустота, а он не ощущал ничего вокруг.

Только голос, который, помедлив, продолжил:

– Я никого не звала, если ты это имеешь в виду. Ты можешь вспомнить, как это бывает, когда ты не один. Я – не могла вообразить. Да, я не нуждалась в других, только в самой себе и… в тепле. Может, поэтому никто не пришел? Не знаю. Но я возненавидела всех сущих, когда узнала, что они есть. И навечно осталась одна.

Тишина. Потом опять еле слышно, с непонятным чувством:

– Что же ты молчишь?

– Чего ты от меня хочешь?

– Не могу сказать. Ты сам должен… Что ты думаешь?

– Не знаю.

– Что ты чувствуешь?

– Страх… тоску… – Он медленно ронял слова, не зная точно, вспоминает их или придумывает. – Сожаление. Надежду. Не знаю.

– Что ты чувствуешь ко мне?

– Мне тебя жаль, – сказал Нехлад, не улавливая, где разница между «ко мне» и «к себе».

И вдруг что-то произошло. Словно содрогнулась пустота на бессчетные версты вокруг, вся эта вселенная небытия.

А может, что-то перевернулось в нем самом, только разница между ним и вселенной пустоты была еще невелика. Но слова уже перестали быть призраками, тягуче плывущими сквозь сознание. Он действительно чувствовал, а значит, и слова были действительностью.

* * *

Он рвался к забрезжившему свету собственного «я».