Текст книги "Земля Забытых Имен"

Автор книги: Игорь Мерцалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– Это прекрасно, только сейчас мне в Крепи не хозяйственник, а витязь нужен. Ты.

– Но, князь, я ведь и иду в Безымянные Земли, и – если угодно тебе так называть – как раз витязем. Просто… не могу я, чтобы со мной шли по приказу. Я бы лучше один там, честное слово.

Брячислав потемнел.

– Один?! Ты, Яромир, не приболел, часом? По твоим рассказам выходило, на ашетские напасти как раз войско нужно.

– Нечего там с войском делать, князь, – возразил Нехлад. – Только людей зазря класть. Чтобы Тьму одолеть, демоницу победить нужно, без нее навайи не так страшны будут.

– И ты решил в одиночку управиться? Да ты у меня, может быть, волхв? Или кудесник? Маг? – Вдруг Брячислав замер и, приподняв бровь, произнес: – Маг… вот ведь как любопытно все складывается! Может, ты и есть тот самый? Но что ж он тогда прямо не сказал? – Видя недоумение на лице молодого боярина, пояснил: – Про мага Древлеведа слышал? Просил я его уже о помощи. Он мне ответил: «Человека найду – тогда и помогу». Только что за человек ему требуется – не сказал. Вот что, отправлю я Древлеведу весточку, чтобы повидался с тобой.

– Благодарю, князь, – склонил голову Нехлад. – Я сам искал встречи с ним.

– Ну ты сильно-то на него не надейся, – махнул рукой Брячислав. – Маги – не те люди, чтобы на них особенно рассчитывать. А что мне-то с тобой делать?

– Если позволишь, подскажу: разреши передать список в приказ, – твердо сказал Нехлад. – Я не знаю, Брячислав Изяславич, правильно ли поступаю, но сердце мне говорит: если приведется сойтись с упырицей, пусть мне нечего будет терять…

– Подобно древним витязям, что отрекались от родины и родни ради пущей доблести? – покачал головой Брячислав. – Опасно это. Или не знаешь преданий о том, чем кончили опричники?[35]35
  Иначе называвшиеся «отреченцами». старинные опричники, о которых говорит Брячислав, были преданы проклятию: страшные на войне, они оказались стократ страшнее в мирное время.


[Закрыть]

– Я не отрекаюсь. И если даруют мне боги победу – к прежней жизни вернусь.

Брячислав Могута глубоко задумался, пристально глядя на молодого боярина; тот не опустил глаза.

– Шальной ты, как я посмотрю… стало быть, и спорить с тобой без толку. Пока не перебесишься, бесполезно. Значит, быть по сему, – решил князь. – Об одном прошу: не спеши объявлять о своём отречении. Ни к чему сейчас людей баламутить. А особенно – стабучан радовать рано… Значит, считай, весть о дружинном сборе уже в твои края полетела. Через двадцать дней Вепрь должен быть на восточной окраине Владимировой Крепи – как мыслишь, успеет?

– Успеет, – кивнул Нехлад.

– Добро. А список у меня пока оставь…

* * *

Ростиша встретил его без улыбки.

– Я смог прочесть надпись, – сообщил он.

– Отлично! – воскликнул Нехлад. – Что же ты хмур?

– Не нравится мне это… боюсь, довелось тебе подобрать колдовскую справу… Волхвам-то показывал сокола?

– Да, они ничего в нем опасного не усмотрели… да ведь ты уже спрашивал. Или забыл, Ростиша?

– Нет, не забыл, – вздохнул тот.

– Так что же говорится там? Ростиша, не мучай, скажи… Старик пододвинул к себе исчерканную на скорую руку бумагу и прочитал:

– «Дарую оружие против Зла», – это на левом крыле. А на правом говорится: «Хрустальные очи зрят невидимое».

Нехлад повторил услышанное и спросил:

– Что же тебя напугало?

– Не знаю. Но поверь чутью старика, это не просто слова. Знать бы еще, верно ли я понял про хрустальные очи – признаться, не представляю, что это может значит… Но сердце мне говорит: сокол – не просто светильник… Он у тебя с собой? Покажи-ка мне его еще раз.

Нехлад вынул бронзовую птицу и протянул старику – без охоты, надо сказать. Он-то как раз догадался, что значат «хрустальные очи», и подозревал, что Ростишу такая догадка испугает еще больше. Ну может, он еще и не сообразит…

Не сообразил. Повертел старик светильник, досадливо крякнул и вернул со словами:

– Не нравится мне все это.

Глава 5

Некогда городские концы были обособлены, но уже Владимир Булат не помнил тех времен: Верхотур умел объединять. Старые границы оказались затерты, местами забыты, теперь столица делилась, да и то весьма условно, на слободы: само собой, Кремлевскую, Купеческую, Ремесленную, Дружинную, Волховскую (она выделялась только потому, что в ней высился внушительный Всебожественный храм, вообще же капища стояли на каждом углу), Иноземная и так далее.

Нехлад шел в Ремесленную. Там он, спрашивая прохожих, отыскал Резчйкову улицу – это название тоже было более чем условным, ибо на своем протяжении она звалась еще и Ковальской, и Гончарной. Обычное, впрочем, дело в Верхотуре. Нехлад слышал, что на всю Ремесленную слободу только Кожемякин переулок где-то у северной стены соответствовал своему имени от первого до последнего дома.

В мастерской Косаря, известного резчика, славного своими работами по хрусталю, его встретил услужливый паренек лет четырнадцати, предложил снять плащ и шапку, после чего спросил, в чем нуждается драгоценный гость. Так и сказал: «драгоценный».

– Я хочу поговорить с мастером Косарем.

– Прошу в дом, достопочтенный. Мастер очень занят, но, может быть, уделит для тебя минутку. А ты пока посмотри на товар. Да может быть, и я смогу что-то подсказать.

Нехлад, хоть и не самый редкий гость в столице, не сразу вспомнил, что нужно. Сунул пареньку в руку мелкую монетку и сказал:

– Все же постарайся убедить мастера выйти ко мне. Не привык он в глуши сурочской к таким отношениям. Паренек убежал. Из-за двери, за которой он скрылся, донеслись многочисленные голоса. Семья или ученики и подмастерья Косаря. Второе вернее: голоса все мужские.

Яромир не собирался «смотреть на товар», но взгляд поневоле упал на расставленные по полкам изумительные вещицы. Косарь не зря прослыл великим искусником. Он умел придать своим изделиям неуловимое дыхание жизни, ни на гран не отступая от канонов.

Кто-то закашлял в углу. Нехлад присмотрелся: старик сидит, сухонький, но подвижный. Ну конечно, тут никого наедине с товаром не оставят – город!

– Здрав будь, отец.

– И ты здравствуй, юнец, – откашлявшись, ответил тот. – Вижу, не глянулись тебе товары?

– У меня дело другое.

– Ну надо же, – проворчал старик. – Вот денек выдался: все с какими-нито делами идут.

– У меня заказ, – пояснил Нехлад. Старик смягчился:

– А. добро! Это, знаешь, как раз таки дело, а не то, чтобы болтовня какая-всякая. А то вишь, пришел тут один: борода до пупа, как снег бела, и взашей не выставишь – безлепо… А он, взамест чтоб дело делать, поучать пустился. Вон, дурачки мои, заперлися теперь, думу думают. А краснобаю и дела нет – дальше пошел народ смущать.

– Кто же этот краснобай? – спросил Нехлад, чтобы поддержать разговор.

– Да шлендра этот, – охотно ответил старик. – Нонче про него только и говорят повсюду. Маг-стать! Древовед, или как уж там его кличут…

– Древлевед? – подсказал Нехлад.

– Он самый. Тоже мне маг – посох вытесал и пошел поучать, будто больше людей учить некому.

– А ты, старче, должно быть, отцом Косарю приходишься?

– Почти. Учил я его, – поправил старик, хотя видно было: ошибка посетителя ему лестна. – Нонче-то уж он сам кого хошь научит, цельную артель себе завел, а глянь: тоже уши развесил!..

Тут вошел сам Косарь, и старик замолчал, отвернулся, делая вид, что смотрит на одну из хрустальных чаш.

Мастер был ростом невысок, как все резчики, сутул, часто прикашливал. Однако лицо его не было болезненным, а в глазах светился огонек, сродни тому, с которым Ростиша разгадывал тайны синтанского языка.

Когда Яромир показал ему бронзового сокола, по лицу мастера можно было предположить, что сейчас он слово в слово повторит восторги по поводу тонкой работы. Но Косарь сказал иное:

– Да! Вот то самое, о чем говорил Древлевед!

– Что?! – поразился молодой боярин. – Маг говорил об этой вещице?

– Нет, почтенный, маг говорил об искусстве. О том, что умение воссоздавать то, что видел раньше, – это ремесло. А искусство… Это умение прозревать сущность вещей. Великий дар прозревать незримое…

– Он так сказал? – спросил Нехлад, стараясь не выдать волнения.

– Да. Наделить творение собственной волей – вот что такое настоящее искусство.

Яромиру вспомнилось лихское предание, и он спросил:

– А как это сделать – маг подсказал? Как наделять творения свободой воли?

– Нет, – вздохнул мастер. – Это, по его словам, каждый постигает сам. – Он помолчал, потом, словно сбросив оцепенение, поднял взор, только сейчас по-настоящему присмотревшись к посетителю, и спросил: – Почтенный гость хотел сделать заказ?

– Я хочу, чтобы ты вставил сюда хрустальные глаза. Видишь, тут отверстия, а при них зажимы?

– Действительно, – кивнул Косарь, поднося сокола к свету. – Хм, два шестигранных глазка… Тонкая работа. Но мы сделаем. Нет, не мы – я сам. Хочу подольше полюбоваться на это чудо.

– Прости, мастер Косарь, но, если тебя не затруднит, сними мерку, а светильник я заберу, – настойчиво попросил Яромир. В глазах резчика колыхнулась обида, и Нехлад пояснил: – Я доверяю тебе, но светильник мне нужен… Нет, не так, – поправил он себя, чувствуя, что даже ради бронзовой птицы не стоит говорить неправду. – Эта вещь многое значит для меня, я не хочу с ней расставаться. Мастер покачал головой:

– Хорошо. Подожди немного.

Зайдя за прилавок, он вооружился тонкими серебряными мерками, записал все необходимое на бересте и вернул светильник.

– Два золотых это будет стоить. Приходи послезавтра, примерим. Но если ошибусь – за новую работу заплатишь еще.

Нехлад расплатился без возражений.

* * *

Свечерело, но, несмотря на позднее время, Яромир решил попытать счастья и в Кузнечной слободе – благо до нее было рукой подать.

Дом кузнеца Нечая ему указал первый же встречный горожанин. Имя искусника с уважением произносили во всех частях света, и здесь его каждый знал.

Дверь в лавку, пристроенную, по верхотурскому обыкновению, к дому, была уже закрыта, но ворота на ночь еще не заложили. Подмастерье помялся, однако впустил гостя. Три кузницы стояли под навесом прямо во дворе, на задах едва курилась еще одна, отгороженная бревенчатой стеной. В ней горел свет.

– Пригласи, пусть войдет, – послышалось изнутри, когда подмастерье сообщил о прибывшем.

Вдоль стены сидели четверо кузнецов, лет, пожалуй, от тридцати до пятидесяти, хотя по не отмытым после трудового дня лицам судить было трудно. Напротив, под окошком, сидел тот, в ком Нехлад сразу узнал мага.

Высокая жилистая фигура, благообразная борода до пояса, цепкий взгляд серых глаз. Стариковски скрюченные пальцы сжимали резной посох. Одет он был в простое долгополое одеяние, перехваченное широким поясом со множеством кошелей, из-под которого виднелись тяжелые походные сапоги; плащ лежал рядом на лавке.

– Яромир Нехлад, сын Булата? – спросил он и сам себе кивнул: – Мне правильно тебя описали.

– Кто же описывал? – спросил Нехлад.

– Все, кого я спрашивал. Представляться не буду, сам должен знать.

– Древлевед? Великий маг?

– Угадал, – ответил тот с усмешкой. – Великий. Садись. Этот человек послушает нас, – обратился он к кузнецам. – Ему полезно.

– Он непохож на коваля, – заметил Нечай.

– Он и не коваль, – спокойно ответил Древлевед. – Потому тайны ваши ему безразличны. Так о чем же мы говорили?

– О наших… тайнах, – ответил Нечай, – И кажется, ты не слишком почтительно к ним отнесся.

– Ты неверно понял. Скорей отсохнет мой язык, чем я примусь высмеивать приемы работы. Дело в другом… Взгляни на этого юношу, – внезапно предложил маг, указав на Нехлада. – Он искал встречи со мной, я знаю, но сюда пришел не ко мне, а к тебе. Пришел с просьбой, для которой едва ли и слова-то подобрал. – Кузнецы как один уставились на молодого боярина, немало смущая его, а Древлевед как ни в чем не бывало продолжал: – Он хотел попросить тебя, Нечай, изготовить для него меч, которым можно разить… не только врагов из живой плоти. – Тут взгляды вновь переметнулись на мага. – Юноша не раз слышал о твоем несравненном мастерстве. И наверное, больше ему не к кому обратиться. Да вот только… ты же не сможешь изготовить такой особенный меч, правда?

– Не смогу.

– Но ты поименно можешь перечислить предков, которые могли. Отчего?

– Оттого, что предки были ближе к богам! – жестко ответил Нечай. – Боги доверяли пращурам знания, которыми мы не обладаем…

– Да! – воскликнул маг. – Вот об этом всегда говорят люди: об утраченных секретах мастерства. Вы старательно повторяете над раскаленным металлом завещанные слова, но не получаете чудесных вещей, как ваши пращуры, и верите, что какое-то самое важное слово вам не доверили… Заметьте, я не спрашиваю, какие именно заклинания вам доступны, ибо все это безразлично. Древние тайны уходят. Но кто тому виной? Ваши учителя? Как просто видеть причину своих неудач в чьем-то умысле!

– Если знаешь эту причину – назови ее, – попросил Нечай, явно сдерживая раздражение. – Если не умысел учителей – значит, причина в нас?

– Вот ты и ответил на свой вопрос, – улыбнулся Древлевед. – Утраченного не вернуть, но можно создать новое – и в новом превзойти былое. А для этого нужна самая малость…

Кузнецы переглянулись. Нечай ждал продолжения, но один из его товарищей не удержался:

– Откроешь ли ты нам эту тайну?

– Нет, – покачал головой маг. – Если открою – вы ее не увидите. Я укажу путь. Всеобщее заблуждение заключается в том, будто магия – это нечто недоступное пониманию. Тайное знание… Какая глупость! Всякое знание – тайна до тех пор, пока не начнешь его постигать. Магия – это не бормотание заклинаний над зельями, это искусство… Вот первое, что я могу сказать вам. Овладеете искусством – овладеете магией. – Древлевед обвел взглядом слушателей. Они внимали ему – пока еще, как показалось Нехладу, без доверия, но и без неприятия. – Но что есть искусство? Ответ прост: ремесло, освященное дыханием жизни. Соединить же повседневный труд, биение сердца и потаенные силы можно, если видишь незримое. Вот к чему нужно стремиться – к искусству зрения, ибо только оно поможет вам понять, какие возможности кроются в кусках руды, чего хочет ваш молот, о чем поет наковальня. Увидеть духов огня, танцующих в горне, чтобы они признали вашу власть и покорились вам.

– Но как это возможно? – воскликнул тот же нетерпеливый коваль. – Незримое, наверное, назвали бы другим словом, если его можно было увидеть!

– Обычными глазами этого не сделать, – согласился маг. – Нужен третий. А третье око – это сердце.

– Как же помочь сердцу прозреть? – спросил Нечай.

– С большим трудом, ведь сердце слепо, это знают все. Нужно всегда помогать ему глазами. Нужно, чтобы они были неразлучны, чтобы всегда и на все смотрели вместе.

Чтоб сердце не отмалчивалось, когда глаза глядят на мир, и чтобы глаза не закрывались, когда сердце взволновано! Вот, в сущности, и весь секрет… – произнес Древлевед, прислоняясь к бревенчатой стене.

– Видеть незримое, полагаясь на правду сердца, – проговорил Нечай. – И когда – если – удастся этому научиться, мы постигнем магию предков?

– Ты невнимателен, – укорил его маг. – Вы создадите свою магию.

– Но скажи, если все так, почему же нам оставлены древние заклинания? – спросил нетерпеливый. – Зачем их, как ты выразился, бормотали наши предки?

– Заклинания – это… только очередной инструмент, – пояснил Древлевед. – Представь, что в руки неграмотному человеку попали бумага, перо и чернильница. Инструменты у него есть, он даже выводит каракули, однако внятного письма не начертает.

За изделия верхотурских кузнецов приезжие платили золотом и не считали себя в убытке. Для мастеров сравнение было обидным. Однако лицо Нечая вдруг разгладилось, и он улыбнулся, сказав:

– Значит, все в наших руках? Но больше ты нам ничего не скажешь?

– Пока что – нет. Я назвал цель, путь вы должны преодолеть сами.

– Что ж, даже если нам не суждено возродить славу предков, твой совет хорош сам по себе. Мы благодарим тебя, Древлевед, за твой рассказ. Как отплатить тебе за добро?

Маг ответил:

– Плата невелика. Позволь переночевать у тебя, мастер Нечай. Еще мне не помешал бы новый нож и подковы на сапоги: меня ждут еще много дорог.

– И все? Твоя нетребовательность заставит нас почувствовать себя скупердяями. Глаза видят, что ты и впрямь умеешь обходиться малым, но сердце говорит: это не повод для неблагодарности.

Древлевед рассмеялся и сказал:

– Добро, я подумаю, что бы спросить с вас. Однако не спеши: мы непременно когда-нибудь встретимся, и, может, тогда я назову цену своему учению. Пока же вели приготовить для меня ужин и покои. И… дай время поговорить с этим юношей наедине.

* * *

Кажется, кузнецы не разделяли убежденности своего предводителя, что советы мага заслуживают большей платы, чем стол и постель. Не заметил Нехлад на их лицах ни радости, ни удовлетворения. Впрочем, и досады за потраченное время на них не читалось, и просьбу Древлеведа они выполнили безоговорочно, оставив его наедине с молодым боярином.

Маг проводил их взглядом. Улыбка медленно сошла с его лица, и на Яромира он взглянул испытующе.

– Сегодня весь день по городу разъезжали княжеские посыльные, искали меня. Не из-за тебя ли?

– Наверное, из-за меня, – осторожно ответил Нехлад. – Я искал встречи с тобой, и Брячислав обещал помочь.

– Ты хочешь вернуться в Безымянные Земли и схватиться с Тьмой один на один?

Почему-то большого удивления оттого, что маг прекрасно знал его помыслы. Нехлад не испытал.

– Да.

– Хорошо понимая, насколько безумно твое желание?

– Да.

– Ты веришь в победу?

– Да, – терпеливо ответил Нехлад.

– Что ж… а если я не стану тебе помогать – что тогда?

– Ты и сам можешь ответить, – вздохнул Яромир.

Маг кивнул, глядя куда-то в сторону. Помолчал и вдруг спросил:

– Во что ты ценишь свою победу? Нехлад не понял вопроса.

– Что ты готов отдать за нее? – произнес маг, вновь вперяя в него пристальный взгляд.

– Я уже все отдал. – Яромир рассказал об отречении от права владения и управления. – Почему-то показалось, что так правильно, – добавил он. – Я понимаю, как мало надежды вернуться, и хотел, чтобы мне нечего было терять.

– И как, получилось? – спросил Древлевед. Нехлад пожал плечами:

– Думаю, да. Все, чем я владею теперь, умещается в седельных сумках, и боярский долг больше не довлеет надо мной.

– Значит, ты больше не боярин, так? А кто ты?

– Просто человек.

– Не бывает такого существа на свете, как «просто человек». Подумай и назови себя. От этого многое зависит.

– Яромир Нехлад, сын Владимира Булата, внук Влади-гора Путяги, правнук Горисвета Яруна, – ответил Нехлад обычное и осекся: понял по хитрым глазам Древлеведа, что это не то. – Имя Яромир – боярское, – прибавил он, сомневаясь. – Значит, просто Нехлад, сын Булата…

– Имя, – произнес маг. – Как у всякого славира, есть у тебя тайное имя. А все остальное – прозвища, которых человек за жизнь может скопить целый воз. Меня в разное время и в разных странах награждали таким количеством имен, что все я уже не упомню. Но многие из них давно потеряли значение, а сам я – нет. Я – это не мои имена, ибо имена суть то, что думают обо мне другие люди, но они не знают обо мне всего. Значит, имена не называют меня полностью. То же и с родством: я – это я, а не другие люди, сколь бы ни были они близки мне. Ну так попробуй еще раз: не назови себя, а скажи, кто ты.

– Тогда не знаю, что ответить, – признался Нехлад. – Как может назваться человек, если не по предкам и не по труду своему? Что может быть важнее?

– Необязательно важнее, – усмехнулся маг. – Если отнять от человека его родословие и труд – что остается?

– Ничего, – убежденно ответил Нехлад. – Даже истинное имя теряет значение. Кто не чтит предков и ничего не делает для людей, тот богам не люб и не обратит на себя их взор, даже если прокричит свое имя сто раз.

– Жаль, жаль, – покачал головой Древлевед. – Неосознанно ты сделал верный шаг, отрекшись от имущества, но дальше не продвигаешься. Тьме безразлично. Нехлад, под каким именем ты придешь в Ашет и до какого колена можешь исчислить предков своих. Все это тебе не поможет, но все это можно еще отнять у тебя.

«Как можно отнять имя?» – хотел спросить Нехлад и осекся. В снах демоница ясно дала понять: «Я знаю твое истинное имя, захочу – отниму, загублю! И гарью и влажной, комками сбитой золой обернется то, что числил ты в себе священным и неприкосновенным…»

– Так что же в остатке? – снова спросил Древлевед.

– Сердце, – вздохнув, ответил Нехлад. – Сердце живое и глупое, которое ничего не понимает, но к чему-то стремится.

Сказал он так – и припомнил запавшие в душу слова Ворны, почувствовал, что они могли значить больше, чем он понял тогда. Древлевед оживился.

– Хорошо! – сказал он. – В другом месте сказали бы: душа, но, насколько я знаю славиров, это тот же ответ. Совершенная правда: если отнять у человека все, останется слепая мечта, чистое желание хоть что-то иметь… хоть чем-то быть. Мечта – основа жизни и мироздания. Прекрасно, мой юный друг. Пожалуй, ты заслуживаешь, чтобы я помог тебе. Как ты, конечно, понял, я многое слышал о твоих злоключениях, но чужие слова неверны. Мне понадобится подробный рассказ из первых уст. Однако – не сейчас. Мы встретимся через несколько дней, я сам решу когда. Догадываешься почему?

– Догадываюсь. Ты впустил меня сюда, потому что твои слова предназначались не только для кузнецов, но и для меня. Наверное, мне предстоит понять, что сердце – это не только третье око и суть жизни, но и верный меч – тот самый, которого я тщетно искал бы у Нечая?

– Как хорошо иметь дело с чутким человеком, – с улыбкой молвил Древлевед. – Думаю, мы добьемся чего-нибудь вдвоем.

– Вчетвером, – сказал Нехлад. – Со мной мои ближники.

Улыбка мага угасла.

– Жаль, – промолвил он. – Тебе все еще есть что терять.

* * *

При кремле имелось хорошо обустроенное ристалище, оснащенное оградами, беговыми дорожками, разнообразными мишенями и чучелами.

Ближники занимались, судя по всему, уже давно. Взопревшие, раздетые до пояса, они боролись под одобрительные крики юнцов из еще одной «отроческой» дружины: тех было на ристалище три или четыре десятка. Торопча неизменно брал верх, но Тинар не сдавался, раз за разом вскакивал как на пружине.

«Мне все еще есть что терять… Он прав, но как я откажусь от ближников? Это их оскорбит. Ближник – не вещь, которую можно положить и оставить…»

Старшина отроков, снисходительно наблюдавший за поединком, вдруг крикнул:

– Эй, молодцы! Не прерветесь ли? Я хочу, чтобы кто-нибудь попытал счастья, схватившись с лихом. Такие противники – редкость у нас…

Торопча молча хлопнул Тинара по плечу и отошел в сторону, обтираясь рушником.

Сойтись с лихом вызвались сразу с дюжину бойцов, но старшина назвал парня, который, как заметил Нехлад, громче всех смеялся, когда Торопча валял младшего товарища по земле.

Парень скинул рубаху и вышел на утоптанный круг.

– Как боремся-то? – спросил он. Вместо Тинара ответил старшина:

– А как только что видел – так и борись.

Тот пожал плечами – эка, мол, невидаль! – и, слегка нагнувшись, стал обходить Тинара по кругу. Лих дождался, когда соперник окажется сбоку. Тогда он мягко двинулся в другую сторону, сбивая молодого славира с ритма шагов. Юнец не заметил подвоха. В следующее мгновение лих скользнул вперед, поднырнул под руку соперника и резко бросил его на лопатки.

– Эй! – успел крикнуть тот. Хотя чего уж тут «эй» – попался на простую уловку, поздно «эйкать».

– Довольно! – объявил старшина, предупреждая требование побежденного бойца продолжить схватку. – Все видели? А ведь паренек совсем недавно воинские ухватки постигает, не то что вы. Не годы учебы успех приносят, а старание. Но я слышал, нет ничего хуже, чем выходить против лиха, когда в руке у него кнут… Правду ли говорят, что вам нет равных во владении этим… оружием? – спросил он у Тинара, кажется нарочно придавая слову «оружие» слегка иронический оттенок.

Конечно, маленькое представление старшина устроил с двоякой целью: во-первых, поставить на место чересчур насмешливого юнца, а во-вторых, своими глазами посмотреть на искусство, слухи о котором просочились уже и в Верхотур.

Его расчет оказался верен – Тинар не удержался. Живя в Стабучи, он буквально поселился в дружинном доме, где охотно обучал воинов владению кнутом и купался в лучах славы. И теперь, раззадоренный победой да похвалой, молча кивнул и кинулся к своим вещам…

Нехлад отошел в сторону, поднял на руку щит и взялся за меч. Не стал разминаться, настраиваться – только представил себе орду навайев – и обрушился на них ливнем ударов. Именно так, без подготовки, с места приучал его действовать Ворна.

…Маг сказал, что сердце – это меч, но без настоящего меча в руке оно, наверное, будет тупым оружием, как без настоящих глаз остается слепым третье око.

Что-то такое говорил маг о правде… Ах да, это Нечай сказал: видеть незримое и полагаться на правду сердца. А Древлевед не возразил. Но ведь у каждого сердца своя правда. Как же быть беднягам, которые родились с сердцами черствыми? А тем негодяям, которые ежедневными уступками высушивают совесть и по собственной воле убивают свои сердца?

Ведь сами они не считают себя калеками – и как быть, если, прислушавшись к советам мага, кто-то из них действительно станет мастером? Его искусство будет искусством лжи и зла…

«Зачем ты думаешь о вселенской правде, если еще не отыскал свою собственную?» – спросил Нехлада внутренний голос.

«Иначе нельзя, – ответил он себе. – Если вообще ни на что не оглядываться, моя правда может оказаться так далека от «вселенской», что станет сущей ложью».

– Прекрасное зрелище! – раздался рядом новый голос, глубокий и сильный, из-за чего необычное произношение ничуть не резало слух.

На ристалище вышел Белгаст. Без доспехов, в простой льняной рубахе, с длинным, слегка изогнутым мечом у пояса.

– Не тебя ли называют Яромиром Нехладом? – спросил он и тут же добавил: – Да благословят тебя боги твоего народа.

– Да благословят тебя твои боги, – ответил Нехлад. – Ты прав. А сам ты, должно быть, Белгаст, князь ливейский? Я слышал о тебе.

– А я – о тебе. Я сам не так давно пережил горе, близкое твоему, и знаю, как ранят лишние напоминания, но хочу сказать: я чтил твоего отца. Он был храбр и мудр, я всегда выделял его голос из хора боярской думы князя Брячислава.

– Благодарю на добром слове, – сказал Нехлад, отвесив легкий поклон. Хотя Белгаст и звался князем, по сути его звание было ближе к боярскому – так, во всяком случае, считалось в Нароге.

– Ты отлично владеешь мечом, Яромир, – перевел разговор ливеец. – Не согласишься ли скрестить клинок с моим, дабы мы могли помериться силой во славу нашего оружия и в честь союза между нашими народами?

– Почту за честь.

Похвалу он воспринял как незаслуженную: сам-то знал про себя, что дерется всего лишь «не совсем плохо» – по определению Ворны.

Они закружили по ристалищу, обнажив мечи. В ливейском князе с первого взгляда был виден соперник опытный, сильный и осторожный. Легкий изгиб делал его меч особенно опасным. Несколько удивило то, что и Белгаст, кажется, смотрел на него с осторожностью. Ну раз гость не хочет атаковать первым… Нехлад представил себе, что перед ним стоит один из прислужников упырицы, и ринулся вперед.

Дружинники, оставив занятия, столпились вокруг поединщиков.

Шквал ударов ошеломил князя. Он защищался умело, но все же вынужден был отступить. Не дожидаясь, пока его натиск ослабнет, Нехлад сам отошел назад, дивясь, почему Белгаст так и не попытался ответить.

Вновь сошлись. Теперь уже соперник атаковал первым, но Нехлад отлично использовал скользящую защиту, глуша двойные удары, а один раз тронул плашмя кисть Белгаста. Первое касание было в его пользу. По рядам дружинников прокатился ропот.

Да что же он, поддается? Отрабатывая удары, Нехлад даже в воображении придавал своим противникам больше изобретательности. Белгаст был предсказуем – и втуне пропадали его уловки и сокрушительные удары тонко свистящего меча.

Они обменялись касаниями, но Нехлад тут же вырвался вперед, буквально проломив защиту соперника, и замер, держа клинок у его шеи. Тот отступил, переводя дыхание, и спросил:

– Еще?

В глазах его плясали бесенята.

– Давай.

На сей раз Нехлад проиграл. Опыт князя сделал свое дело, однако нельзя было сказать, что победа далась ему легко. Теперь уже Нехладу стало любопытно, сумеет ли он еще что-нибудь придумать против ливейца.

– Еще?

Белгаст засмеялся и покачал головой, сказав:

– Довольно. Наша ничья вполне справедлива, и любой, кто видел наш поединок, скажет, что, хотя опыт дает мне немалые преимущества, твое чутье порой стоит не меньше.

– По-моему, – сказал Яромир, – ты мог бы справиться со мной быстрее.

– Возможно. Но тогда и риск был бы много выше. Сейчас, к примеру, я могу сказать, что тебе нужно больше работать ногами, чтобы увереннее передвигаться, но ведь я далеко не сразу приметил эту твою слабость. Не откажешься ли ты после ристалища посетить мое нынешнее жилье и потрапезничать?

– С удовольствием, – ответил Нехлад.

* * *

Горницы, отведенные в кремлевских покоях Белгасту, были убраны богато, но явно наспех: даже неискушенный в роскоши глаз Нехлада отметил, как мало сочетаются между собой растительные узоры и тканые картины на коврах и что богатой столовой утвари гостю принесли больше, чем требовалось.

Однако Белгаст, похоже, был из людей, равнодушных к внешнему блеску. Нехлад заметил, что взгляд ливейца не задерживается на тканях и золоте.

Слуги накрыли стол и удалились. Князь поднял кубок:

– Пью за твое здоровье, боярин, и да пусть не ослабеет твоя рука в бою!

– Спасибо на добром пожелании, будь и ты здоров и силен, – ответил Нехлад, пригубив вино.

Когда первый голод был утолен, Белгаст наконец-то заговорил о делах:

– Князь Брячислав говорил, что сурочская дружина поддержит меня во Владимировой Крепи, и я удивился, не увидев тебя на сегодняшнем совете.

– Брячислав не сказал? Дело в том, что сам я не буду участвовать в битве. Но дружина скоро выйдет в путь – под началом Вепря. Это опытный воевода, ближник моего отца.

Легкое разочарование промелькнуло на лице Белгаста. Наверное, он думал сейчас о том, что, если бы не успел увидеть Нехлада на ристалище, мог заподозрить его в слабости духа. Однако Яромир не стал ничего добавлять, ожидая, как поведет себя ливейский князь.

– Должно быть, важные дела заставляют тебя… – он на миг замялся, – пренебречь вассальным долгом…

– Свой долг нарожского боярина я выполнил, отправив бойцов, – ответил Нехлад. – Но ты прав. Есть другие дела и другой долг. И если ты действительно пережил горе, близкое моему, то должен знать, насколько важными они могут быть – другие дела и другие долги.

Разочарование исчезло из взора ливейца. Не было спрятано, как отметил про себя Нехлад, а именно исчезло.

– Не стану спрашивать больше, чем ты хочешь сказать, – проговорил он, понимающе кивнув. – Нынче на совете много было сказано слов о добрых отношениях между нашими народами. Но я прекрасно понимаю, что на самом деле должны думать обо мне нарожские славиры, готовясь участвовать в чужой войне. Так вот, клянусь, что не стал бы просить помощи, если бы мое «войско» не состояло на три четверти из людей мирного труда, из женщин, стариков и детей. Но слишком много простых людей доверилось мне, бросив дома и могилы предков, уйдя на чужбину… Ради них смиряю я гордость и прошу об одном: помогите мне их защитить.