Текст книги "Земля Забытых Имен"

Автор книги: Игорь Мерцалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Думаешь, это из-за мага?

– Не знаю, – сказал Торопча, почему-то посмотрев на окно в дальнем крыле кремлевского терема, за которым, как он знал, расположены покои Незабудки. «Милорады Навки», – поправил он себя.

Тинар проследил за его взглядом и с видом знатока сказал:

– Да, лучше бы ему не с магом время проводить. Как можно отказываться от такой женщины?

Торопча сдержал усмешку. Прекрасно видел, что за показной грубоватостью Тинар только прячет собственное чувство, прозрачное и очевидное.

Милорада Навка из тех, кого нельзя не любить – любовью страстной или братской, молчаливо-нежной или дружеской. Она пробуждает в людях все грани светлых чувств.

А Тинар смотрел на Навку… как на богиню. Просто не желал в этом сознаваться – в немалой степени из-за того, что, по твердому убеждению, все светлое и доброе оставил на родине, среди соплеменников. Если бы он признал, что видит Свет в чужой земле, то счел бы себя предателем.

Кречет все кружил, размеренно и неутомимо. Духота усиливалась, хотелось пить. Но друзья почему-то так и оставались на стене.

Тинар перевел взгляд на юг – вдаль, за окоем, туда, где испокон веку жили кайтуры. Прочитать ход его мыслей не составляло труда, и Торопча решился задать вопрос, быть может, и опасный:

– Хочешь домой?

Тинар не обиделся – понимал, что друг не станет оскорблять подозрениями в трусости.

– Очень.

– Скажи Нехладу. Он поймет. Отпустит и попрекать не станет.

– Да ты что? Я ведь его ближник!

– Ближник – не слуга. Это я обязан быть рядом с Нехладом, потому что я дружинник. Я клятву давал. Ты же в верности Сурочи не клялся…

– Когда бросаешь в трудный час – все равно что предаешь.

– Да он, по-моему, сам ждет не дождется, когда мы отпросимся, – проворчал Торопча, отводя глаза.

– Правда? Ну так пойди и отпросись домой, а я посмотрю, – сказал Тинар, завороженно следя за кречетом: тот сузил круги, стал снижаться.

Вот сложились крылья, и черная молния пала в изумрудные травы, тотчас взмыв в поднебесье.

– Пойдем обедать, – сказал Торопча.

* * *

Пустота… не жди помощи богов, эта битва только твоя. Шаг, удар, прыжок, удар! Пригнуться – ударить – прыгнуть… Нехлад наносил свистящие удары мечом, прыгая по вбитым в землю чурбачкам, кружась в головокружительном танце смерти. Пока – только воображаемой.

Руби! Заполни пустоту своим движением, ударами, яростью, что клокочет в груди. Вытесни из пустоты все мертвое, неподвижное, никчемное – пусть будешь только ты.

Спиной он чувствовал чей-то взгляд. Опять кто-то из стабучан таращится. Ничего, избавиться от взглядов очень просто. Надо только вытолкнуть их из своей пустоты.

Закончив ежедневный урок, Нехлад спрыгнул с чурбаков и огляделся.

Тонкая девичья фигурка пряталась в тени. Незабудка!

Нехлад вздрогнул, но взял себя в руки. Живя в кремле, по соседству с девушкой, он видел ее нечасто, запрещая себе не только приближаться к ее покоям, но даже думать о ней. И сейчас, глядя ей в глаза, старался сохранить священное опустошение, которому так старательно себя обучал…

Незабудка подошла к нему и, не здороваясь, ни о чем не спрашивая, сказала:

– Так нельзя. Ты надсадишь сердце и убьешь себя.

На ней был голубой сарафан, точь-в-точь такой, как в саду, когда ее песня разбудила Нехлада. И так же пронзительно сияли глаза. Чувствуя, что плотина вот-вот рухнет, Яромир собрал в кулак волю и ответил:

– Не надсажу. Древлевед научил меня восстанавливать телесный ущерб. Он многому меня научил.

– Я вижу, – печально сказала Незабудка. – Почему ты так слепо ему доверяешь? Извини, но… мне чудится в нем что-то нехорошее.

– Это лишь потому, что он не старается выставить напоказ добро. Он вообще считает пустыми все рассуждения о добре и зле.

– Кто отрицает добро, тот уже этим служит злу, – ответила Незабудка и вдруг прижала ладони к щекам. – Боги, что со мной? Я так тревожусь за тебя, так хочу сказать что-то доброе, а вместо этого ругаю твоего друга!

– У магов не бывает друзей, мы только соратники. И ты зря боишься оскорбить его: он слишком много обвинений наслушался на своем веку.

– Я боюсь оскорбить тебя, – тихо сказала девушка.

– Забудь все тревоги и страхи, – посоветовал Нехлад. – И не беспокойся обо мне. Я преодолел сомнения и выбрал путь, с которого не сверну.

– Хорошо, – сказала она. И, видя, что Яромир не намерен продолжать разговор, пошла обратно.

В полутемных сенях черного хода, за дверью, которую Незабудка оставила приоткрытой, выбегая на ристалище, качнулась тень: кто-то из приближенных Буевита наблюдал исподтишка за короткой беседой молодых людей.

– Незабудка! – окликнул ее Нехлад.

Она тут же вернулась. Не зная толком, зачем это сделал, Яромир неожиданно для себя сказал:

– Я виделся с Белгастом. Он показался мне хорошим человеком… – Он запнулся, видя боль в ее глазах.

– Хочешь пожелать мне счастья с ним? – спросила Незабудка.

– Хотел бы… Глупо это, наверное? Нет, я хотел сказать только то, что сказал: князь Белгаст показался мне хорошим человеком. Он тебя не обидит.

Девушка отвела взгляд и тихо сказала:

– Меня теперь трудно обидеть… после того, как это сделал отец.

– Что?! – воскликнул Нехлад, и руки его невольно поднялись, что обнять ее за плечи. Он вовремя сдержался.

– Неважно. Просто… он сильно изменился после встречи с Древлеведом.

– Твой отец встречался с магом? Когда?

– Еще в конце весны, когда окончательно решился взять Владимирову Крепь. Древлевед как раз приехал в Стабучь и разговаривал со многими людьми. Отец потребовал встречи, и они проговорили целую ночь. А наутро что-то изменилось.

– Что именно?

– Не знаю! С виду все по-прежнему. Он только делает все еще лучше, быстрее, решительней… Ах, я просто не знаю, как объяснить, почему от этого не по себе!

– Ярополк стал настоящим владыкой, – понимающе проговорил Нехлад, вспоминая верхотурских мастеров. – Древлевед никого не учит – только указывает путь, как ремесло превратить в искусство. Ярополк Стабучский из хорошего правителя превратился в искусного.

– Лучше бы он вообще отказался от власти! – в сердцах воскликнула Милорада. – Отец всегда был жестким, но умел любить. А теперь не умеет.

– Не печалься. Незабудка, – помолчав, произнес Нехлад. – Ничто не вечно, и печали наши тоже.

Он видел, что не смог утешить ее, но не стал искать других слов.

* * *

– Так и сказала? – переспросил Древлевед с легкой улыбкой. – И зачем ты мне это передаешь? Я за свою жизнь слышал подобные слова столько раз, сколько травинок растет на полях Владимировой Крепи. Добро и Зло – только набор звуков в пустоте той вселенной, которая создается в человеческом воображении, когда человек не хочет считаться с окружающей действительностью. Нужно ли нам об этом говорить? Нужно ли в тысячу первый раз приводить примеры того, как одно и то же деяние оборачивается благом для одного и бедой для другого?

Маг указал Нехладу на стол, и молодой боярин, поняв жест, очистил место для светильника: настало время для других упражнений. Однако вопросы не оставляли его.

– Зачем тебе понадобилось делать Ярополка совершенным правителем?

– А, ты понял? Ну конечно… Незабудка видит только воображаемые ею понятия добра и зла. Для нее все предельно просто: пришел темный колдун и испортил сердце родного человека. Ты уже понял больше, но тоже не все, потому что Ярополк так и остается для тебя личным противником. Но перед лицом вечности – сколь мелки ваши боярские дрязги! Через двести лет ни для кого не будет разницы, какой из боярских родов Нарога первым укрепился в этой земле. Через тысячу – никто не вспомнит ваших имен.

– Я это понимаю, но мы ведь живем не через двести и не через тысячу лет, а сейчас!

– И что? Ярополк нужен здесь как хороший правитель с крепкой рукой, четко понимающий, чего он добивается. Другой не сумел бы привести людей, а люди нам нужны, как ты вскоре убедишься. Если перестанешь отвлекать меня пустопорожней болтовней. Все, пора за дело браться, – махнул рукой Древлевед. – Сядь, расслабься и выброси из головы все наносное, постороннее. Раздели явь и навь – не вовне, а внутри себя. Найди пустоту под занавесью ложных истин. Прими опустошение, в признании которого таится высшая сила. Прими – чтобы наполнить его собой. И тогда, только тогда зажги светильник…

Когда хрустальные радуги заполнили сознание Нехлада, их с Древлеведом души воспарили над Новосельцем. Зеленеющая равнина, залитая торжественным солнечным светом, была одновременно наполнена смутными образами, туманами и тенями.

– Что ты видишь?

– Все, что и прежде, – мысленно ответил Яромир. – Тени прошлого и призраки грядущего. Каждый раз так трудно понять… Я различаю струи в реке – где-то в горах ненастье, и питающие Житу ручьи доносят его отголоски…

– Хорошо. Что еще видишь?

– Ветер несет что-то… как будто размытый узор на ткани. Раньше такого не было.

– Это духовные отзвуки битвы.

– Почему мы не наблюдали ее?

– Незачем. Все, что нужно, мы знаем и так: Мадуфу не победить. А зрелище стало бы для тебя лишним переживанием. Что еще?

Нехлад называл образы, которые выхватывал его духовный взор. Когда не мог сам разгадать их значения, Древлевед подсказывал. Маг остался доволен:

– Неплохо. А теперь скажи, различаешь ли ты оттенки в сиянии, которое окружает город?

– Да. Их много, – ответил Яромир, присмотревшись.

– Мерцание – следы людских мыслей и чувств. Все это – пестрота узоров на холсте, – передал ему свою мысль Древлевед. – А нам сейчас нужен сам холст. Помоги мне найти ту основу, на которую ложатся отсветы людских душ.

Нехлад ответил ему удивлением, не умещенным – да и не умещаемым – в слова. Вот это задача! Все равно что на глаз определить, где кончаются волны и начинается невозмутимая водная толща.

– Ищи силу! – подсказал Древлевед.

Силу… Но Нехлад видел – чувствовал – множество сил, вплетенных в биение ореола над городом. Сила людей, сила земли, сила ветра. Сила ума и бездумного упорства, высоких чувств и низменных страстей. Таланта и серости.

– Близко! Подумай об этом еще раз! – потребовал маг. Нехлад вернулся к последним образам, отразившимся в его сердце (постоянно бьющемся, постоянно бьющемся – не забывать!). И понял, что действительно ощущает некую могучую силу, рядом с которой все прочие…

Нет, не так. В которой – все прочие!

Стоило это понять, многоцветье отступило, и перед Яромиром раскинулось необъятное серое поле. Точно еще один образ равнины, грубо намалеванный на небеленом холсте.

– Точно! – похвалил его Древлевед. – Вот основа. То общее, что объединяет людей. Ты начал с поиска отдельных сил, но каждая из них ничтожна сама по себе. Зато все сливаются в общем поле человеческой жизни. Чудесный в своей неподкупной истинности образ! Смотри, Нехлад: перед тобой то, чем являются все люди. Не Свет и не Тьма – эти крайние состояния ограниченны. Мир не мог бы существовать, если бы делился только на них. Но между крайними состояниями – тысячи оттенков серого. Они и есть жизнь, они и есть сила.

– Сила людей?

– О нет – всей вселенной! Некоторые, как мы с тобой, чутки к шепоту мироздания, большинство глухи. Но в той серой точке, где мы становимся похожи на них, а они на нас, мы одинаково чутки и улавливаем одни и те же звуки вселенной. Питаемся одной и той же мощью мира. Вот эту силу мы с тобой и направим на защиту города.

– Как?.

– Обратимся к старому приему сравнений. Мы опустошим себя, вберем эту серую силу и в самих себе вообразим, что она – не более чем серые камни. Мы превратим ее в камни и сложим вторую стену вокруг Новосельца. Город будет огражден и в яви, и в нави. Начнем с этого…

* * *

Создать пустоту вокруг себя просто, и еще проще, преуспев, заполнять ее собой, работая мечом. Совсем другое дело – внутреннее опустошение. Добиться его сложно, еще сложнее удержать.

А главное – в него трудно поверить.

Отбрось все наносное!

Так учил Древлевед.

Отринь свои привязанности!

Они ведут в бесконечную даль, они привязывают тебя к внешнему миру, взваливают на твои плечи бремя обязанностей и условностей. Они вливают в твое сознание то, что тебе чуждо.

Отринь страхи!

Они убивают твою глубинную сущность. Страх – это признание зависимости, ибо все, чего мы боимся, находится вне нас.

Откажись от ответственности!

За этим красивым словом стоит бессмысленное рабство. Ты спрашивал меня, ученик, почему мы торчим в этом городе, хотя могли бы идти вперед – и схватиться с упырицей в Ашете? Ты не хотел подвергать опасности людей, прячущихся за стенами Новосельца… Но люди могут погибнуть от тысячи разных причин, ты все равно не ведаешь их судьбы – так зачем придумываешь для себя какую-то ответственность?

Отвергни зло – и отвергни добро!

Ты уже знаешь, что они ничем не отличаются друг от друга, они – только поступки, а значит, когда ты думаешь о поступках, ты думаешь о внешнем. Ты подчиняешься чужой воле, которая станет оценивать твои поступки. Освободись от этого.

Освободись от всего!

Что остается от человека, когда убираешь все внешнее?

Что остается? Разве ты не видишь? Слишком мало, по-твоему? Слишком неприглядно? Простейшие желания, столь же необходимые, как потребность дышать. Что, слишком просто и по-животному?

О нет! Животное неспособно на неожиданное желание, которое никак не связано с условиями внешнего мира. Вот оно и есть – чистое, беспримесное проявление личности.

Мир навязал тебе привычку ужасаться таким желаниям? Конечно, ведь внешний мир будет спать спокойно, если ты не ведаешь истины, если ты ослеплен миражами и не знаешь самого себя.

Мир яви – это мир оков. В нем живут рабы – рабы обстоятельств, условностей, привычек и чужого мнения.

Но в мир нави входить рабом бессмысленно и смертельно опасно, ибо навь – это царство полной свободы.

Истинно могуч тот, кто живет в обоих мирах!

Так учил Древлевед.

* * *

– Мы берем силу людей, чтобы строить эту навью крепость?

– Ты ведь хочешь спросить иное – зачем же ходишь вокруг да около? Ну ладно, я все равно понял. Нет, мы не уподобляемся упырям, если это для тебя так важно. Мы не берем силы личностей. Как раз личности в нашем деле бесполезны. Мы берем то, что объединяет людей, что является общим для всех без исключения. Взгляни на этот серый туман… Сейчас он вял, но, если сюда придут навайи, ты увидишь, как он забьется единым пульсом! Единое желание овладеет всеми – выжить, несмотря ни на что!

– Так вот произошло тогда в Перекрестье! Иллиат сумела отвести глаза всему селению, но, когда вспыхнул огонь, страх перед пожаром разбил чары!

Вот она, мощь людской толпы, бессознательная и всесокрушающая! Теши из нее гранитные плиты, строй восхитительное серое здание – подобие всех крепостей мира. Из этой серости вырасти подобия стен и бойниц, ворот и решеток. Они будут настоящими здесь, когда серость нальется силой всеобщего желания.

Строй серый бастион!

Скрепляй единство людей.

* * *

Время растаяло, как снег по весне, и монотонный труд, казалось, отнял годы. Но когда Нехлад вернулся к яви, за окном клонилось к вечеру солнце все того же дня. Он погасил светильник и слил остатки масла.

– Устал? – спросил его Древлевед, разминая суставы. – Отдохни, нам еще предстоит потрудиться. Крепость сильна не стенами, а воинами…

Нехлад распахнул слюдяное окно, впустил в горницу свежий воздух и гул толпы.

– Что-то шумно.

– А когда здесь было тихо? – проворчал Древлевед.

– Да нет, что-то случилось. Надо пойти посмотреть.

– Сходи узнай, – разрешил маг.

На кремлевской площади толпился народ. Прибыл новый обоз, и дружинники помогали переносить припасы в хранилища кремля. Рядом, не спеша сгружать с повозок скарб, стояли новопоселенцы. За ними с интересом наблюдали ливейские беженцы и славиры из числа тех, что уже именовали себя местными.

Нехлад заметил среди прибывших знакомое лицо. Это был кузнец Нечай, великий мастер из Верхотура! Именитый коваль, искоса оглядывая собравшихся, восседал на огромном ящике, под которым прогибалось дно повозки, а рядом стояли его ученики, ожидая, когда выйдет приказчик, занесет их в учетную книгу и укажет место проживания.

Нехлад направился к нему, раздвигая спины, как вдруг услышал:

– Добро и благословение богов тебе, боярин!

От другой повозки навстречу ему шагнул другой знакомый мастер, Косарь. Яромир поприветствовал его, и резчик спросил:

– Хорошо ли служат твоему соколу хрустальные очи?

– Я доволен твоей работой, мастер, – ответил Нехлад. – Впрочем, у меня никогда не было сомнений в твоем мастерстве. Признаюсь, даже удивлен, что ты оставил столицу, где добился столь многого…

– Я был удивлен еще больше, когда эта мысль впервые пришла мне в голову! – засмеялся резчик. – Но в Верхотуре я уже никогда не создам ничего нового. Одни и те же покупатели, одни и те же заказы… Знаешь, я сделал для себя счеты, вырезав костяшки из янтаря, – и это были самые красивые счеты, которые я делал в жизни, но я не мог наслаждаться их красотой! Они не перестали быть счетами, и стук костяшек по вечерам уже сводил меня с ума. Нет, боярин, мне нужны новые впечатления.

– И кажется, ты не один так решил? – полуутвердительно спросил Нехлад, выразительно глянув на Нечая.

Мастер неопределенно махнул рукой:

– Я не знаю, о чем думал каждый из них. Ты прав, многие потянулись в Крепь… но чему удивляться? Здесь много работы и нужны лучшие искусники, а я, кажется, могу и себя причислить к ним!

– Бесспорно, мастер Косарь. Просто немного удивительно, что лучшие мастера Верхотура разом снялись с места… не испугавшись Тьмы.

Косарь посмотрел на него исподлобья.

– Ты тоже здесь и тоже не убоялся, не так ли? Славиры никогда не были трусами! – изрек он и добавил: – А впрочем, говорят, здесь Древлевед? Ну так он, конечно, защитит нас от любой напасти.

В этот миг звонко пропел рог. Парадные двери кремля распахнулись, и на крыльцо вышел глашатай.

– Возрадуйтесь, люди! – провозгласил он. – Нарочный Ярополка принес весть о победе! Ливейская орда разбита, союзное войско возвращается в город. Радуйтесь, люди, – победа!

Победа! Последние слова глашатая уже тонули в счастливом многоголосье. Сомневаться в итоге схватки не приходилось, но война есть война, и только сейчас стало ясно, насколько велико было напряжение, с которым народ ждал развязки.

Нехлад покинул площадь. Победа – это хорошо. И что превосходящими силами измотанного противника побили – это по-умному, своих людей жалеть надо. А все-таки лучше было вообще без войны обойтись…

Глава 2

Прибытия союзного войска Нехлад не видел. В тот день он даже на ристалище не выходил, был слишком занят с Древлеведом. Представления о нави и безграничных возможностях того, кто умеет ею повелевать (воистину, подобно богам! – шевелилась в душе опасливо-восторженная мысль), потрясали воображение, но вместе с тем крепло чувство неудовлетворенности: Нехлад отдавал себе отчет, как мало он знает.

– Почему прервалась цепь снов? Я до сих пор не представляю, что произошло в Хрустальном городе.

– А нужно ли тебе это? Ты знаешь главное, а история отдельных личностей уведет тебя в сторону. Способность сопереживать, столь неуемно восхваляемая простыми людьми, может быть, и полезна для них, но для магов губительна. Под личиной всякой добродетели – как, впрочем, и всякого злодейства – вползает в наши души рабская зависимость от внешнею мира. Даже твой бог, безусловно желая тебе победы, в сущности, едва не погубил тебя. Ведь чем окончилась ваша познавательная беседа? Просьбой помочь несчастным душам. Чувством ответственности. Лишним грузом на твоих плечах.

Яромир честно обдумал услышанное. Разум отвергал мысль, что Древлевед попросту богохульствует, однако сердце твердило именно это. Чью сторону принять в данном случае, определить не удавалось.

– Ты хочешь сказать, что бог способен ошибиться? Может, боги и не всеведущи, но в своих пределах – разве могут они ошибаться?

– Если бы ты еще четко представлял себе пределы богов, мог бы и сам ответить на собственный вопрос, – улыбнулся маг. – Ошибки как таковой не было. Твой бог ответил на твою молитву, а поскольку жаждал ты понимания – он дал тебе все знания, какие мог. Но ни ты, ни он не представляли, что эти знания, по большому счету, тебе не нужны. Именно в пределах, отведенных тебе и твоему богу, ни ты, ни он не могли рассуждать иначе, кроме как в понятиях греха и праведности, погибели и спасения… А ведь из всей этой древней истории, если вдуматься, тебя, и одного лишь тебя, касается только Иллиат. Для чего-то она хочет тебя заполучить, а ты с ней хочешь сразиться. Вот и все, что имеет значение. Хоть бы и не было в нави никакой башни с заточенными душами – ничто не изменилось бы в этом простом уравнении. А следовательно, отбрасывай все лишнее.

– Понимаю… но все-таки в чем причина того, что сны больше не приходят?

– Я не пускаю их к тебе, – спокойно ответил Древлевед и попросил: – Пододвинь ко мне солонку. – Они разговаривали за обеденным столом. – Тому две причины. Об одной мы уже сказали, другая состоит в том, что Иллиат наблюдает за людьми именно через сны. Благодаря мне она лишена возможности следить за тобой, влиять на тебя. Это ее, несомненно, встревожит и заставит прийти за тобой. А мы уже неплохо подготовились и, думаю, успеем предпринять еще кое-какие шаги.

– Но чего она вообще ждет? Вот этого я никак не могу понять: если я ей нужен, почему не попыталась схватить меня сразу, как только мы вышли из Согры в Крепь? Где на самом деле граница ее владений?

Маг сокрушенно покачал головой:

– Не можешь понять? По-моему, ответ очевиден. Во-первых, что за детские рассуждения о границах? Берег – граница для обитателей воды и суши, но угорь преодолевает по земле расстояния от водоема до водоема, а опытный ныряльщик может подолгу работать в воде – так что же, для них берег не граница? Во-вторых, все действия Иллиат до сих пор – беспощадные убийства твоих близких, проникновение в сны – преследовали одну цель: привести тебя в отчаяние, чтобы ты сам сломя голову помчался в Ашет, прямо в ее цепкие холодные пальцы. Значит, именно этого делать и не нужно, несмотря на все твои подспудные раздумья о праве рисковать жизнями обитателей Новосельца. Что до ожидания… ну же, Нехлад, приучайся уже рассуждать самостоятельно, спокойно и взвешенно. Ответь мне сам: почему в данный момент Иллиат бездействует?

– Может быть, она вообще не знает, что я в Новосельце? Ведь ты сказал, что «не пускаешь» сны ко мне…

– Глупость! – рассердился Древлевед. – У Иллиат хватает слуг и кроме навайев с мертвыми синтанами, бесплотные духи способны принести ей многие вести. Но состояние духа твоего ей действительно недоступно.

– То есть Иллиат ждет в надежде, что отчаяние пересилит? Но тогда почему она не попыталась помешать моему обучению у тебя?

– Моя наука не из тех, что легко дается, – не без гордости ответил Древлевед. – Ей это известно. Иллиат очень порадовалась бы, если бы ты отверг меня – и свою единственную надежду на победу.

– И сколько она еще будет ждать?

Маг прищурился, глядя за окно, словно ответ был написан на голубых вершинах Безымянного хребта.

– Полагаю, до помолвки Белгаста и Милорады. Иллиат, должно быть, прекрасно известно, что значат для тебя эти двое. Если ты не сорвешься, когда Ярополк объявит о скором бракосочетании тех, чьи дети будут владеть Владимировой Крепью, – нападение на город последует в ближайшие дни.

Их разговор был прерван стуком в дверь. Вошедший слуга объявил:

– Радость для верноподданных Нарога! Князь Брячислав Могута навестил город. Он желает видеть у себя Яромира Нехлада…

* * *

Приезд Брячислава стал для всех неожиданностью, хотя Нехлад, рассудив, понял, что это был единственно возможный поступок князя. Как не мог он принять участие в военных действиях, так не мог и упустить случай под благовидным предлогом наведаться в Новоселец, чтобы и войско поздравить с победой, и молодоженов благословить, и… возможно, как-то повлиять на события.

Едва выйдя из своих покоев, Нехлад встретил Вепря.

– Булатыч! – радостно воскликнул воевода. – Наконец-то. Я уж приходил, да слуги сказали, что ты с Древлеведом ворожишь. Ну теперь-то уж потолкуем по-людски.

– Прости, Вепрь, сейчас не до того. Князь меня ждет.

– Что ж, добро, надеюсь, он прислушается к тебе, – кивнул воевода.

– Прислушается? – удивился Нехлад.

– Ну, конечно! Не случайно же он вслед за войском в путь тронулся, – понизив голос, сказал Вепрь. – Наверняка понимает, что сейчас – последняя возможность как-то поумерить пыл стабучан. Думаю, князь на тебя рассчитывает. Дай боги тебе удачи, Булатыч… Так ты иди, а я после зайду к тебе.

– Нет, Вепрь, не надо. Сам я еще ни о чем не могу рассказать, а твои рассказы… – Яромир запнулся. Что, так и произнести: «Не нужны»? Правда не может быть обидной, как уверяет Древлевед… Да нет, выходит, может! – Рассказы о Сурочи и о битве сейчас только ослабят мою решимость, – промолвил молодой боярин, чувствуя, что и слова, и тон отчего-то получились немного лживыми.

– Что ж, – медленно кивнул Вепрь, – пусть так. Удачи тебе.

– Удачи и тебе, друг, – ответил Нехлад и быстро зашагал прочь.

«Думай, как учит Древлевед, – велел он себе. – Если и осталась в нем обида, так не я обидел Вепря, а Вепрь обиделся на меня – из-за того, что не знает, каким путем я иду, не понимает меня. И ведь я сказал чистую правду: ну нельзя мне возвращаться к прошлому, отвлекаться даже на самых близких людей! Да и сам Вепрь вполне способен, поразмыслив, понять, что я не мог поступить иначе…»

Князь выглядел усталым. Наверное, в дороге получал вести о событиях в Крепи и спешил, чтобы не опоздать.

Нехлада он встретил с улыбкой. Беззлобно укорил:

– А говорил: «в Ашет, в Ашет пойду».

– Сейчас нет задачи важнее, чем город обезопасить. Мы с Древлеведом строим магическую защиту.

– Что это такое? – спросил князь, жестом приглашая Яромира сесть поближе.

– Мне трудно рассказать… Собственно, строит Древлевед, я только помогаю ему. И учусь. Через тот щит, который мы устанавливаем над Новосельцем, не пробьются никакие чары – увязнут… Впрочем, ты бы лучше его самого расспросил.

– Не хочу я с твоим Древлеведом разговаривать сейчас, – поморщился князь. – Сержусь я на него. Это ведь он помог Ярополку лучших мастеров столицы сюда сманить. Уверен, что он! И вообще, настораживает меня: не слишком ли сильно маг радеет об успехах Ярополка?

Это прозвучало как прямой вопрос, но Нехлад не знал, что ответить.

– Мне так не кажется. Ярополк и сам хитер…

– О да! А ты знаешь, что идею выдать дочь за Белгаста ему тоже Древлевед подбросил?

Молодой боярин удивленно поднял брови:

– Нет, не знал. Да и откуда бы?

– Откуда? Ты живешь в кремле, под одной крышей с Милорадой Навкой, которая этого замужества отнюдь не желает. Под одной крышей с Буевитом, который сейчас с братцем своим не в лучших отношениях. Под одной крышей с самим Древлеведом, который мог бы быть откровенным со своим учеником. Однако для тебя это остается новостью?

– Что поделать! Я оставил прежнюю жизнь позади. Усиление Стабучи теперь должно заботить моего брата. Пусть Древлевед помогает Ярополку, чтобы вернее защитить город. И он действительно многому меня научил.

– Надеюсь, ты представляешь себе положение дел? Когда я разрешал Белгасту поселить беженцев в Крепи, все выглядело иначе. Лишь после его отъезда, хорошенько порасспросив слуг, Велимир вызнал, что Белгаст… собственно, даже не рассчитывал на брак с Милорадой Навкой, а только был обнадежен предположениями о такой возможности. Ярополк умело скрыл от меня свои намерения, даже с самим Белгастом о свадьбе сговорился уже в дороге. И сразу послал гонца в Верховид, с приказом Буевиту везти Милораду в Крепь. По счастью, у Велимира в Верховиде есть доверенные люди, от них-то и стали известны подробности. Понимаешь теперь? Одно дело Белгаст – гость в земле славирской. И совсем другое – Белгаст, со славирами породнившийся. Дети его от Милорады с полным правом унаследуют Крепь. Сила Стабучи, да княжеский титул Белгаста, да выгодное положение, ибо из Крепи Согру держать куда как удобней, а значит, и все будущие торговые пути… Новая держава возникнет здесь – и что тогда с Нарогом станется?

– Неужели княжеской воли недостаточно, чтобы все изменить?

– Недостаточно! – жестко отрезал Брячислав. – Выше воли закон. Может, и неправ был славный предок мой, Вячеслав Ветровой, даровав боярам многие вольности, да ничего не попишешь. Закон есть, а повода менять его нет. Кроме того, слово Белгасту я дал – не забирать же назад! А в дела сердечные князю мешаться не след… кроме одного только случая. Если ты, например, потребуешь Милораду себе в жены и она согласится – вот такой спор по закону мне разрешать надобно.

Нехлад закрыл глаза. Бастион хладнокровия, старательно возводимый вокруг сердца, покачнулся. Ах, поздно, князь, поздно ты решил меня облагодетельствовать! Услышать бы эти слова прежде…

И что? Следующий удар Иллиат нанесла бы по Незабудке! Яромир взял себя в руки.

– Князь, – проговорил он, – все, что я приму в сердце, станет только жертвой для демоницы Иллиат. Я не могу свернуть с избранного пути одиночества. Не боярин сейчас перед тобой, не влюбленный юнец, даже не славир. Прости, что обманул твои ожидания, но я не тот, кто тебе нужен. Пока демоница не повержена – я не тот.

– А на Новоторной ты из тех же соображений геройствовал?

– Не будем об этом, князь, – вздохнул Нехлад. – То был глупый и безответственный поступок с моей стороны. Сейчас бы я его не повторил.

Он отнюдь не был уверен в своих словах… Но прозвучали они убедительно.

– Будь она проклята, эта Иллиат! – в сердцах воскликнул Брячислав и сокрушенно покачал головой. – Что ж, придется из столицы с Ярополком играть… А что ж ты не принарядился, кстати? – тряхнув головой, точно сбрасывая наваждение, спросил он. – Пир уже скоро.

– Это пир воинов. Я должен сегодня чаровать…

– Жду тебя на пиру! – не терпящим возражений голосом сказал князь. – И тебя, и Древлеведа.

* * *

Не было Нехладу веселья на том пиру, хотя сидел он на почетном месте – по левую руку от Брячислава. Соседями Белгаста были Ярополк с Буевитом, а рядом с Нехладом устроились Вепрь и Древлевед.

Маг выглядел просто равнодушным, а молодому боярину невмоготу было. Особенно когда князь принимался вспоминать заслуги сурочцев, явно давая понять Ярополку, что помнит, чьими руками Крепь поднималась.

Ярополк спокойно соглашался и пил за светлую память Булата. А вот Буевит хмур был.

Вдруг сквозь шум голосов прорезался струнный перезвон. Сердце сжалось. Нехлад, не глядя, угадал, чьи пальцы на гуслях лежат.

 
Ой ли, ива по-над реченькой стоит,
Ой ли, девичье сердеченько болит,
Ой ли, в небо сизый сокол улетал,
Ой ли, милый мой на подвиг уезжал —
Да ко мне не подошел и не обнял.
 

Смолкли пирующие, разгоряченные вином и медом. Слова песни не сразу проникали в отуманенные умы, их каждый понимал по-своему, но в чудном голосе Незабудки звенела такая простая и открытая печаль…