355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Акимушкин » С утра и до вечера » Текст книги (страница 9)
С утра и до вечера
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 21:25

Текст книги "С утра и до вечера"


Автор книги: Игорь Акимушкин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

колибри: 0,04 миллиметра.

Обычно мелкие птицы несут каждый день по яйцу, а

крупные – с интервалом в несколько дней.

Если вы заглянете в гнездо к птице (только не хищной),

го найдете там птенцов, которые мало отличаются друг от

друга и величиной, а значит, и возрастом. Иначе и быть не

может: ведь почти все птицы начинают насиживать, когда

отложат последнее яйцо.

Но что произойдет, если птица станет насиживать, отло-

жив первое яйцо? И, насиживая, отложит уже второе,

третье и все другие яйца? Тогда птенцы будут разного возраста

Я величины.

Такие разновозрастные птенцы сидят в гнезде у совы.

Одни уже улетать собираются, другие едва оперились, а

третьи только из яиц вывелись. У полярной совы, что

водится у нас в тундре, старшие птенцы вылупляются в июне, а

Младшие в июле. У филина все птенцы старше один другого

примерно на пять—семь дней.

Большой биологический смысл заключен в этой

птенцовой разновеликости. Некоторым родителям было бы трудно

прокормить одновременно всех птенцов, если бы вывелись

они в один день и дружно начали просить есть. Совы

выкармливают своих совят как бы по частям. Самка насиживает

вначале. Затем, как появятся на свет первые птенцы, она

вместе с самцом улетает на охоту, и улетает далеко: за б—

10 километров от гнезда. Яйца, отложенные позднее,

согревают старшие птенцы. Мать сменяет их на короткие

промежутки времени, насиживает урывками. А когда младшие

выведутся, старшие, которые к этому времени уже подросли,

защищают их, отпугивая некрупных врагов. Но они же и

съедают своих братьев, если год трудный, малодобычливый

и родители не могут прокормить всех птенцов. Этот

каннибализм называется «саморегулированием численности», и он,

бесспорно, идет на пользу виду: принесенные в жертву

младшие птенцы спасают старших от голодной смерти.

Все совы, за исключением, может быть, только

некоторых подвидов домашнего сыча, насиживают с первого

яйца. А также чайки, соколы, ястребы, коршуны, луни и

орланы.

Гнездо болотных сов, говорит Оскар Хейнрот, найти

можно на болотистых полянах. Оно «выглядит издали, как белая

кегля. Голова старшего птенца образует вершину; другие

птенцы – один меньше другого – прижимаются к нему со

всех сторон. В сплошном комке пуха их сначала даже и не

разобрать. В целом гнездо похоже на заплесневевшую

торфяную глыбу».

Голубка, отложив первое яйцо после обеда, ближе к

вечеру, стоит над ним, «прикрывая его так, что оно не видно

снаружи и не очень стынет». Потом ее сменяет на этом

посту голубь. Через день в гнезде у них уже два яйца. Тогда и

начинается настоящее насиживание. Поэтому оба голубенка

появляются на свет почти одновременно.

Певчие птицы тоже первые три яйца не насиживают,

потом немного обогревают их и откладывают еще два яйца:

из них птенцы выходят чуть позже, чем из первых трех.

У поганок и пастушков метод тот же. А когда из первых

яиц выйдут птенцы, один из родителей уводит их, а второй

«досиживает» остальные.

Утки, куры и их родственники высиживают и водят

птенцов без самцов.

Вот здесь, говорит Оскар Хейнрот, «безусловно

необходимо, чтобы все птенцы появились на свет одновременно».

Поэтому и кряква, и рябчик первые яйца «откладывают еще

на сырую землю и прикрывают их тотчас же травой. Они

приходят к гнезду каждый день. Снесут новое яйцо и уйдут.

Но в каждый последующий день задерживаются на гнезде

дольше, чем в предыдущий. Когда последнее яичко ляжет в

несложное гнездышко, садятся и насиживают

по-настоящему. Поэтому все одиннадцать—тринадцать утят кряквы

вылезают из скорлупы почти в одно время: за два часа все

успевают сделать этот свой первый шаг в жизнь.

Певчие птицы и дятлы сидят на яйцах 11—13 дней,

(но скворцы и дрозды – 13—15), вороны – 18—20, чайки —

24—28, мелкие соколы – 30, гуси – 28—30, аисты – 30—

35, лебеди – 35—40 дней, африканские страусы – 6 недель,

грифы – 7—8 недель и эму – тоже 8! Наверное, потому они

сидят, 4?прохлаждаясь», на яйцах так долго, что в

Австралии, где эму водятся, нет опасных для них хищников

(вернее, не было миллионы лет, пока не появились там люди и

собаки динго).

Императорские пингвины в Антарктиде (зимой, когда

очень холодно!) согревают, держа на лапах, свое

единственное яйцо 62—66 дней.

Но и этот рекорд побит королевским альбатросом. Он

насиживает – тоже, кстати сказать, единственное яйцо – во-

семьдесят дней!

Разделенное бремя

Нередко бывает у птиц, что только самки насиживают и

водят птенцов. Иногда лишь самцы (о них я уже говорил).

Но часто самцы и самки это нелегкое бремя по-разному

делят между собой. Хищные птицы например: у них

насиживает обычно самка, а самец приносит ей добычу. Она рвет

ее и кормит птенцов.

Черная дроздиха тоже насиживает бессменно. Но дрозд,

как згвидит, что птенцы уже вывелись, сейчас же начинает

летать к гнезду с клювом, полным дождевых червей.

Отдает их самке. А она наделяет ими алчно раскрытые рты

птенцов. Когда птенцы подрастут, то и самец сам их кормит.

Через неделю они оперятся, тогда за кормом летают уже

оба – и папа, и мама.

Голуби поделили родительские заботы так: самец

насиживает с утра до вечера, а голубка ночью. Если встре-

тит голубь свою голубку не на гнезде, сейчас же летит в него

и садится, «хотя время смены еще не настало». Но если

подруга погибла, то он сидит бессменно дня два, а потом,

гонимый голодом, бросает гнездо навсегда. У голубей не

принято, как у певчих птиц и попугаев, кормить

насиживающего партнера.

Дикие голуби за лето выводят птенцов не один раз

(клинтухи четырежды). Поэтому хлопот у них много: опять

ухаживание, опять гнездостроительство, заботы о пропитании

старых птенцов и всё почти одновременно. Бывает так, что

в одном гнезде просят есть оперенные, но еще не умеющие

летать птенцы, а в другом лежат уже яйца.

У черных австралийских лебедей, аистов и попугаев

нимфа распорядок, как у голубей: с утра до вечера яйца

насиживает самец, а с вечера до утра самка.

Но у белых лебедей самец не насиживает. И думать о том

не хочет! Правда, когда самки нет на гнезде, он стоит над

ним и охраняет. Но сесть в гнездо – ни за что! Лебединая

гордость, как видно, не позволяет.

В общем, самка в одиночестве скучает в гнезде у

большинства куриных и хищных птиц. У многих певчих птиц,

у чаек, крачек, рябчиков, голубей, дятлов, козодоев, грифов

самец и самка дежурят попеременно.

Сменяют они друг друга не просто так, а с церемониями:

громким криком и странными, на наш взгляд, позами

заявляют партнеру о том, что идут сменить его.

Серебристые чайки и бакланы часто документально

удостоверяют это свое намерение: преподносят в клюве пучок

травы или водорослей. А крачки – рыбку.

И не думайте, что партнер сидит и с тоской ждет, когда

придет его смена. Совсем нет.

Гнездовой инстинкт так силен, что часто одна птица, час

насиживания которой уже пробил, буквально силой

сталкивает с гнезда засидевшегося супруга или супругу.

У малых птиц смена обычно через каждые полчаса или

даже через четверть часа. У крупных реже. У грифов,

например,– через два-три дня, у пингвинов – через 10—

28 дней (у императорских – через месяц и два!)

Не только голуби, но и другие птицы в наших широтах,

где лето короткое, устраивают второе гнездо еще до того,

как первый выводок сможет обходиться без их помощи.

Родители должны тогда и яйца насиживать, и охранять птен-

цов. Козодои так выходят из положения: самец заботится о

выводке, а самка сидит на яйцах.

У зуйков-галстучников другой порядок: оба родителя

попеременно то водят птенцов, то насиживают яйца. Бывает

так, что, слетев с гнезда, самка не торопится вновь сесть

в него. Тогда самец-зуек гонит ее к гнезду и силой

принуждает легкомысленную подругу выполнить материнский долг.

«У многих дроздов, дятлов и некоторых других птиц,—

пишет Оскар Хейнрот,– оба супруга не очень охотно

переносят друг друга: у них обычно различные охотничьи

районы, и они избегают встречаться у гнезда и кормить

вместе. Птица улетает прочь от гнезда, как только увидит

подлетающую другую птицу, или же только прилетевшая

ожидает на ближайшей ветке, пока другой супруг кормит».

Иное дело коноплянки: они летают на поля вместе,

вместе набивают кормом свои зобы и вместе отдают его

птенцам.

Журавли, гуси, лебеди и пастушки тоже вместе, мать и

отец, водят птенцов и учат, поклевывая, искать на земле

съедобное.

Видите: и здесь у всех всё по-разному. Природа обожает

разнообразие. У нее прямо-таки неудержимая страсть к

нему. И если какой-нибудь способ защиты, передвижения,

ориентации, строительства жилищ или партнерства при

воспитании детенышей реален с> точки зрения его физической

осуществимости, он, можете быть уверены, будет

использован не одним, так другим животным.

В природе ни одна биотехническая идея не лежит, что

называется, долго под сукном…

Знает ли птица свои яйца

И «на этот вопрос нельзя дать общего ответа», говорит

Оскар Хейнрот, который проделал немало опытов, чтобы в

том удостовериться. Многие птицы (хищники, утки, куры,

фазаны, тетерева, чайки) яиц своих не знают! Они не только

не умеют отличать их от чужих, но готовы даже насиживать

любые предметы, похожие на яйца.

Чайки принимают и красные, если их положить в гнез-

до, и синие, и пятнистые яйца, когда их два и когда сорок.

Лебеди сидят иногда даже на бутылках! А некоторые Куры,

шутит Хейнрот, могут «насиживать картофель и будут

спокойно водить хорчат».

Вороны и чайки – известно это всем – воруют у других

птиц яйца, сами их едят и птенцов кормят. Почему свои

они не трогают, раз не отличают их от чужих?

Если в гнездо к чайке положить яйцо, когда не пришло

еще время насиживать, она его съест. Если уже насиживает,

а мы взяли из-под нее яйца и отодвинули их на тридцать

сантиметров в сторону, она сядет не на них, а на пустое

гнездо. Лишь потом, сообразив, что не все в ее хозяйстве

ладно, передвинет их клювом в гнездо.

Но возьмем и положим яйца еще дальше: чайка съест

их! Значит, понятие о том, что яйца свои, возникает в ее

голове в зависимости от того, как далеко они лежат от гнезда.

У чаек этот критический предел, дальше которого табу

на свои яйца не распространяется,– 30 сантиметров. А у

дикого гуся – один метр: ровно столько, на сколько он

может протянуть шею, не сходя с места. Непонятно, почему

гуси любят большие яйца? Чем больше, тем лучше для

гусиной души. Если положим в гнездо макет яйца в двадцать

раз более крупный, чем гусиные яйца, гусыня оставит их и

попытается, каких бы трудов это ей ни стоило, залезть на

крутую «гору».

Зуек-галстучник тоже страдает, как видно,

гигантоманией. Это ненормальное его влечение документировано даже

фотографиями. Один немецкий зоолог снял на пленку

необыкновенный случай: зуек оккупировал гнездо

кулика-сороки – великана в сравнении с зуйком! Гнезда они устроили

совсем рядом, и зуйку габариты соседских яиц пришлись

больше по душе.

Но вот птенцов птицы распознают отлично! По голосу,

по окраске, по движениям. Птицы выводковые, у которых

птенцы, выбравшись из яиц, сразу бегут за родителями,

знают своих детей лучше, чем птицы птенцовые, еще долго в

гнездах кормящие голых своих птенчиков.

Фазан, например (птица выводковая), безропотно

насиживает утиные яйца. Но как только утята начнут

попискивать под скорлупой, он убивает их.

А вот ястреб (птенцовая птица), высидев приемышей,

терпеливо пытается потом кормить их, безуспешно угощая

кусочками мяса. Но утята в мясе ничего не смыслят и, чуть

обсохнув, разбегаются из гнезда. Тут только ястреб

замечает, что «это не дети его, а добыча: кидается на утят и

убивает.

Птицы рождаются с готовой схемой-определением своих

детей. В ней главное – какой-нибудь знак. По нему узнают

они птенцов: либо голос, либо особые пятна в окраске, либо

знакомые движения – у всех по-разному. Если такого

знака нет, значит, это не родное дитя, а незваный гость. Вас

могут ввести в заблуждение куры, которые часто

высиживают и водят птенцов других птиц. Но дело здесь в том, что

куры – домашние животные. Они давно уже живут с

человеком и за это время успели растерять многие свои

первородные инстинкты. Чайки, например, ни за что чужих

птенцов кормить не станут, а своих различают среди тысячи

других, во всем, казалось бы, похожих на них. Так же и

пингвины, и утки, и многие другие.

А есть ли у птенцов такая же врожденная схема, по

которой сразу можно узнать отца и мать? У серебристых

чаек (помните?) такой знак – красное пятно на клюве.

Несколько иначе проблему эту решают маленькие гусята

и утята.

Родительские знаки отличия

Новорожденный гусенок считает матерью первый

появившийся над ним предмет. В природе это обычно гусыня.

У гусенка, которого мы вывели в инкубаторе,– человек.

Но и ящик (если человек не пришел вовремя).

Как только вы позовете гусенка, склонившись над ним,

он начнет кланяться и приветствовать вас в унаследованной

гусиной манере: с вытянутой вперед шеей. Тем самым он

удостоверяет вас, что вы признаны его матерью. И после

произнесенного им приветствия ничто не поможет, если вы

отнесете его к гусыне: он ее просто не признает. Она чужая,

по его птичьим понятиям.

Этот не всегда удачно действующий

инстинкт—«втискивание» образа родителя в первый увиденный предмет —

замечен и у млекопитающих зверей. В Африке случалось, что

новорожденные носорог, антилопа или буйвол бесстрашно

бегали за всадником или автомобилем: они увидели

их раньше испуганной и покинувшей их матери. И

никакими силами нельзя было прогнать этих трогательных

малышей!

Так и гусенок днем и ночью будет ходить за вами (на

некотором расстоянии, чтобы видеть вас под определенным

углом!) и пищать приятно и нежно: «Ви-ви-ви-ви». Это

уведомляющий сигнал, который можно перевести

приблизительно так: «Я здесь, а ты где?»

И ждет (такой уж у него инстинкт), что вы ответите ему,

как гусыня: «Ганг-ганг-ганг», то есть «Я тут, не волнуйся!».

Если не ответите, гусенок начнет пищать: «Фип-фип».

Это крик беспомощности и одиночества. И будет так пищать,

пока его не найдет мать или пока не погибнет, потому что

хотя прокормиться он может и сам, но без ее тепла и защиты

долго не проживет. Поэтому, повинуясь инстинкту, все силы

отдает писку «фип-фип».

Ответите ему «ганг-ганг», и гусенок, тотчас

обрадованный, прибежит приветствовать вас.

Крик беспомощности спасает многих животных-малышей

от одиночества и верной гибели. Молодой дельфин,

например, тоже, потеряв мать, кричит своим плаксивым

ультразвуковым голосом. И плавает, и плавает по кругу диаметром

два метра, пока дельфиниха не найдет его.

Гусенок, днем и ночью требующий своим «фип-фипом»

удостоверения, что вы тут,– очень трудный ребенок. Но

утенок для человека, решившего заменить ему мать, настоящий

«анфан террибль1». Потому что у него более сложный

«определитель» родителей. По его тезам и антитезам выходит

так, что мать прежде всего бегает вперевалочку (причем

главным образом двигаться должны ноги). Во-вторых, она

отзывается на утиный манер.

Как только откроете дверцу инкубатора, утята в панике

кинутся от вас. Но убегают они и от чучела утки. Человек,

чтобы привлечь их, должен встать на четвереньки, побежать

в этой неудобной позе (от которой он уже отвык!) и

закричать, как кричит утка: «Квег-гегегег». Если будете так

кричать, поленившись стать на четвереньки, утята оповестят

писком окрестности о своем одиночестве и не пойдут за

вами. В их унаследованном от предков представлении просто

1 «анфан террибль» (франц.) – ужасный ребенок.

не укладывается, что мать может быть высокой, как

человек.

«Поэтому надо крякать, передвигаясь на

четвереньках»,– уверяет 3. Веселовский.

«Я сам попробовал,– продолжает он,– водить семью

утят в саду биологического факультета, расположенном в

тесном соседстве с психиатрической клиникой в Катержин-

ках. Только крепкий забор защитил меня от этого

знаменитого заведения, так как крякающий на корточках человек

для посторонних наблюдателей с улицы – не иначе, как

сумасшедший».

Ночные цапли, или кваквы, ловят рыбу по ночам и в

сумерках; когда птенцы подрастут, цапли охотятся и днем.

В темноте, когда возвращаются они к гнезду, нелегко ведь

разобрать, кто подлетает – свой или враг? Чтобы детишки

их узнали, кваквы одним им известным паролем

предупреждают птенцов.

Пароль этот – особенный наклон головы. Приближаясь

к гнезду, кваква прижимает клюв к груди, и птенцы видят

тогда ее сине-черную «шапочку» и несколько белых перьев

над ней: цапля распускает их веером. Обычно же перья

сложены пучком на затылке.

Конрад Лоренц1 залез как-то на дерево, на котором

кваквы устроили свое гнездо.

Наблюдая за цаплями, он делал это уже не однажды.

1 Конрад Лоренц – отличный наблюдатель и один из

основателей новой науки – этологии, изучающей поведение, инстинкты и

психологию животных своими особыми, весьма продуктивными методами.

Многим из того нового, что мы узнали в последние годы о жизни

животных, мы обязаны исследованиям Конрада Лоренца и его

последователей – Нико Тинбергена„ Оскара Хейнрота, Реми Шовэна, Темброка*

Торпа и других этологов.

Птенцы привыкли к нему и не пугались. Случилось так, что

в это же время к гнезду с добычей спустилась с неба и

взрослая птица. Она была уже достаточно ручной и не улетела,

но на всякий случай встала в позу угрозы. Птенцы же,

увидев вместо привычного пароля угрожающий «жест», сами

замерли в боевой позиции и, защищаясь, стали клевать

нарушившего правила родителя.

Голые и слепые птенцы певчих птиц не могут первые дни

узнать своих родителей fro какому-нибудь видимому их

знаку. Поэтому сигналом к тому, что нужно открыть клюв и

просить есть, служит для их неразвитого мозга слабый

толчок гнезда. Прилетела мать! В этом вы легко убедитесь, если

чуть потрясете гнездо: слепые птенцы поднимут головы и,

как по приказу, откроют свои желтые рты1. Когда у них

открываются глаза, они поднимают головы не просто вверх,

а тянут их к родителям. Тянутся они и к макетам, если те не

меньше трех миллиметров и двигаются. Поднесем к птенцам

с разных сторон две палочки – птенцы раскрывают рты

навстречу той, которая ближе и выше.

Круглый диск их привлекает меньше, чем круг с

зарубками и выступами, которые и служат возбуждающими

знаками, то есть эвокаторами (как красное пятно на клюве

чайки). Значит, в определителе певчих птиц, полученном от

природы в дар к первому дню рождения, такие «родительские»

знаки отличия: легкий толчок гнезда и клюв или нечто на

него похожее. Навстречу ему они бездумно раскрывают свои

голодные рты. А желтый цвет этих ртов в свою очередь

возбуждает у взрослых птиц соответствующие эмоции —

кормить и кормить их. Так без слов и без сложных мыслей они

понимают друг друга.

Кормят кровью своей и „птичьим молоком"

Фламинго, когда кормит своего единственного птенца,

изящно склоняется над ним, чуть приоткрыв клюв, и из

клюва течет в рот птенца пищевой концентрат – весьма пи-

1 Желтый цвет их ртов – это тоже эвокатор, то есть знак,

вызывающий у животных определенные действия, в данном случае —

побуждает родителей носить пищу для желтых ртов.

тательный бульон: в нем много белков и 23 процента

крови. Как кровь попадает в это странное «птичье

молоко», до сих пор не понятно.

Давно уже «птичье молоко» стало символом

невозможного. «Не подать ли тебе птичьего молока?» —

говорят человеку, который слишком многого хочет.

Но теперь, после исследований, проделанных

орнитологами, следует употреблять это выражение с

известной осторожностью.

Много разных диковинок в

природе. Есть среди них и

«птичье молоко». И за ним не нужно далеко ходить.

Посмотрите, чем кормят голуби своих птенцов – «птичьим

молоком».

Новорожденные птенчики обходятся без сосок: вводят

свои длинные клювы в глотку взрослого голубя и получают

порцию «птичьего молока».

Незадолго до вылупления птенцов в зобу у

голубей-родителей образуется белое кашицеобразное вещество. Его

называют «зобным» или «птичьим молоком». В зобу домашних

голубей «молоко» выделяется восемнадцать дней, затем

птенцы переходят на другую диету. У диких голубей

«молочный период» более продолжительный.

Пингвины, императорские и королевские, тоже

«птичьим молоком» детишек своих балуют: производят его в

достаточном изобилии пищевод и желудок пингвинов-роди-

телей – и самца и самки. «Молоко» это в девять раз более

питательное, чем коровье: в нем 60 процентов белков и

28 процентов жира!

В море пингвины только охотятся за рыбой. А все

свободное от охоты время проводят на берегу. Собираются

здесь большими стаями. Всем вместе им легче переносить

зимнюю стужу. А зима в Антарктиде страшная: морозы

под восемьдесят градусов. И снежные бури. Да такие, что

лучше одному в такую Оурю не оставаться: бешеный ветер-

вмиг с ног собьет и навалит на тебя сто килограммов снега.

Пингвины это знают. И когда начинается буран,

собираются в кучу и тесно прижимаются друг к другу. Получается

круг такой из пингвинов. Ученые назвали его «черепахой».

«Черепаха» все время кружится и медленно ползет туда,

куда дует ветер. Снаружи бушует снежная буря, мороз

трещит, а внутри такого круга тепло, как летом в Африке.

Тридцать шесть градусов! Кончится буря – и пингвины

разойдутся.

И вот на таком-то морозе пингвины выводят птенцов!

Правда, там, где они в эту пору «гнездятся», морозы

«небольшие»– только 33 градуса. Но метели и сильные ветры,

которые все время здесь дуют, леденят птиц. Как же их

яйца не стынут?

Пингвины кладут яйцо к себе на лапы. А чтобы и сверху

оно не замерзало, покрывают его пуховым «одеялом» —

особой складкой кожи на брюхе.

Сначала пингвиниха яйцо держит. Потом пингвин-отец.

Но не просто он приходит и забирает яйцо себе, а долго

кланяется пингвинихе, крыльями взмахивает, хвостиком

дрожит – очень волнуется. Сам все на яйцо поглядывает,

клювом его трогает и песню ей особенную поет: мол, иди,

дорогая, отдохни, я сменю тебя. А пингвиниху и

уговаривать долго не приходится. Она здорово проголодалась: пока

яйцо на лапах держала, ничего не ела*. Давно пора

подкрепиться. И она уходит. Месяца на два и больше. К океану за

рыбой. Иногда километров за сто или двести уйдет, но

дорогу обратно всегда находит.

Пока мама охотится в океане, у отца-пингвина «за па-

1 Пингвины приходят «гнездиться» очень жирными: на 34

килограмма веса у них запасено под перьями десять килограммов жира. Это

их и спасает.

зухой» обычно уже пингвиненок выклевывается. На нем длинный

густой пух, словно меховая шубка.

Но долго еще, дней 40—50, прячется малыш от стужи в кармане у

отца, а потом у матери, когда придет она отцу на смену.

Пинг ущтя, как только

выберется из скорлупы, просит есть.

Если мать еще не вернулась, отец

кормит его «птичьим молоком».

Вы только представьте себе,

какой это великий подвиг – растить

пингвинят в Антарктиде!

Пока пингвин ухаживал за самкой, пока снесла она

ему яйцо, пока она дней 60—70 охотилась в океане, пока

«выстаивал» птенца, а потом шел с птенцом на лапах до

места, где стая выводит птенцов, прошло ведь сто дней!

И все сто дней пингвин ничего не ел. Не удивительно, что

худеет он за это время почти вдвое.

Но вот – наконец-то!—приходит самка и ищет своего

самца в стае. Задача тоже нелегкая: в колонии пингвинов

тысячи птиц (в самой большой насчитали однажды

двенадцать с половиной тысяч пингвинов!). И приходит она не

одна, а сотни самок торжественной процессией

приближаются к покинутым самцам. Поднимается большой шум

и крик, немало происходит досадных недоразумений,

прежде чем каждая найдет своего законного супруга.

Тут он передает ей с лап на лапы дорогое детище (в

буквальном смысле «дорогое», если учесть все заботы и

«расходы», затраченные на него). А сам ковыляет к морю, на

охоту. Мать кормит птенца сначала каждый час. Но

удивительное дело: пингвиниха принесла в желудке лишь

килограмм полупереваренной рыбы. Птенец растет неплохо:

за полтора месяца, пока отец путешествует,

«поправляется» на несколько килограммов.

Тут все дело опять-таки в «молоке»: не только рыбой

пингвиниха пингвинчика кормила, но и этим самым

«птичьим молоком».

Пингвин вернется, отъевшись в море на рыбе и

кальмарах, снова заберет детеныша, и тогда пингвиниха бредет

по снегу за добычей.

Сидя дней сорок – пятьдесят то у папы, то у мамы на

ногах, мрлодой пингвин подрастает. В «кармане» ему

теперь тесно. И тогда он уходит в «детский сад»: в

каком-нибудь месте собираются в кучу молодые пингвины. Сотни

их темной толпой стоят, прижавшись друг к другу, и брат

согревает брата.

«Детским садом» заведуют старые птицы. Когда пурга

закрутит снежные вихри, они со всех сторон окружают

птенцов, создавая, как говорят зоологи, охранный вал.

Родители по очереди посещают «детский сад»; птенцы

кричат, все просят есть, но пингвины в крике и шуме

узнают голоса своих пингвинчиков и кормят только их. Те

прожорливы необыкновенно: могут съесть сразу шесть

килограммов рыбы.

Пятимесячные пингвины в родителях уже не

нуждаются. Пришла весна, а за ней и лето, льдины подтаяли, стали

обламываться, и на них молодые выпускники «детских

садов» плывут на практику в море. Там учатся они нырять

и ловить рыбу, а тем временем у них вырастают перья.

Яйценосный зверь

Как ни странно, но звери изучены сейчас хуже птиц.

Наблюдать за ними труднее, чем за птицами, и наиболее

интимные стороны жизни многих из них нам еще не

известны. До последнего времени, например, ученые не

знали, хотя и много об этом спорили, какова беременность

у зайца.

Даже «заграничный» утконос – в его существование

еще полтора века назад многие европейцы не верили!—не

уберег своих тайн от любопытной науки. А заяц, который

миллион лет шмыгает у человека под самым носом, сумел

многое скрыть из своей жизни.

Но сначала об утконосе. Так будет логичнее. Ведь зверь

этот самый-самый древний на земле.

Мы не знаем, кто поймал первого утконоса, но когда и

где это случилось, известно точно: Хокесбери, Новый

Южный Уэльс, ноябрь 1797 года. Когда шкуру невероятного

создания увидели английские натуралисты, многие из них

решили, что имеют дело с подделкой. Подумали, что к

шкуре какого-то тропического зверюшки шутники пришили

утиный клюв. Из Южной Азии не раз привозили такие штуки:

то обезьяне пришивают рыбий хвост и выдают ее за

русалку, то петушиную голову приделают игуане – в

Европе подобные монстры именовались василисками.

Кунсткамеры тогда были модны и собирали всякую всячину.

«Ученые склонны были,– писал четверть века спустя

Роберт Кнокс, знаменитый анатом из Эдинбурга,– зачислить

это редкое произведение природы в один разряд с

восточными «русалками» и другими самоделками подобного

рода».

Прошел, кажется, год, прежде чем доктор Шоу,

натуралист из Британского музея, рискнул исследовать шкуру

утконосого монстра. Рассмотрев ее внимательно, он не

нашел никакой подделки: шкура бесспорно создание

природы, а не рук человеческих. Он назвал это диковинное

создание Platipus anatinus, что в переводе с латинского

означает : «утиный плосконог». Утконос и его «кузина» ехидна —

одновременно и яйцекладущие, и млекопитающие звери.

В этом редком сочетании мы видим приметы той близкой

к сотворению мира эпохи, когда наши дальние предки уже

оделись в шерсть и стали кормить детей молоком, но не

утратили и некоторые черты прародителей своих —

пресмыкающихся и по старой традиции продолжали нести

яйца.

Прежде чем отложить яйца, самка утконоса роет нору

длиной от пяти до двадцати метров. Роет у воды, но вход

в нее делает не под водой, как часто пишут, а над водой,

В конце норы устраивает гнездо из сырых листьев – именно

сырых, чтобы в гнезде было достаточно влаги и скорлупа

яиц не подсыхала,– травы, тростника и древесных ветвей,

которые долго мнет и ломает своими беззубыми челюстями1.

Подхватив все это хвостом, а не клювом, переносит в нору.

Затем, действуя хвостом же, как каменщик лопаточкой,

утконосиха сооружает из земли и глины толстую стенку,

которой, как барьером, отделяет комнату с гнездом от других

1 У взрослых утконосов совсем нет зубов, но у их детенышей есть

молочные зубы, которые с возрастом исчезают. Формой своей они

напоминают зубы древнейших млекопитающих. У ехидн не бывает даже

и молочных зубов. Муравьев они «жуют», вернее, давят роговыми

бугорками, которые расположены сверху на языке.

помещений норы. Делает это для того, чтобы сохранить в

гнезде нужную температуру и влажность. Замурованную в

самодельном термогигростате самку труднее найти и врагам.

Врагов у нее, правда, немного, но все-таки они есть:

небольшой питон, местный варан и лисицы, завезенные из Европы.

Отгородившись от мира глиняной стеной, утконосиха

откладывает в гнезде два тускло-белых яйца!.

Они мягкие: скорлупа мнется под пальцами.

Свернувшись клубком, зверюшка прижимает своих потенциальных

отпрысков к груди и согревает их теплом тела2. Значит, не

только клюзом утконос напоминает птицу: как и птица, он

высиживает яйца!

Возможно, что и тепло гниющих растений, из которых

сложено гнездо, подогревает их. Но доктор Крумбигель

говорит, что едва ли это так. Во-первых, подстилка из листьев

слишком тонка для этого, а во-вторых, утконосики

вылупляются из яиц очень быстро: листья не успевают за это время

сгнить. Дней через десять – четырнадцать, а по некоторым

1 Редко бывает одно или три яйца.

2 Температура тела у ехидны и утконосов невелика: всего около

25 градусов. Кроме того, в зависимости от различных условий она то

падает, то повышается иногда даже на 7—8 градусов. Почти у всех

других млекопитающих животных нормальные суточные колебания

температуры не превышают обычно одного градуса. Только у верблюда

температура тела ночью опускается до 34, а в полуденный зной повышается

до 40 градусов.

наблюдениям через семь – десять дней, прорвав скорлупу

яйцевым зубом, молодые зверьки с клювами появляются на

свет божий. Яйцевой зуб – он сидит на межчелюстных

костях верхней челюсти – своего рода «консервный нож»,

которым природа наделила многих детенышей, рождающихся

из яиц со скорлупой: птичьих птенцов, новорожденных

пресмыкающихся, ехидн и утконосов. Единственное его

назначение – вспороть скорлупу перед выходом из яйца.

Выполнив эту несложную задачу, яйцевой зуб отваливается.

А молодые утконосики еще долго, после того как он

отвалится– девять, одиннадцать или даже семнадцать

недель,– лежат слепые и беспомощные на подстилке из

листьев. Все это время мать кормит их молоком 1. Сосков у нее

нет, поэтому детеныши слизывают его прямо с шерсти. Ут-

Коносиха ложится на спину, молоко из молочных пор стекает

й небольшую бороздку у нее на брюхе.

Из этого «корытца» детеныши его и вылизывают, пока

не подрастут и не научатся сами ловить и есть червей, улиток

и раков.

Ехидна —его „кузина"

Кузина утконоса, ехидна, чтобы отложить и высидеть


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю