Текст книги "С утра и до вечера"

Автор книги: Игорь Акимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

свое единственное яйцо, нору не роет: вынашивает его в

сумке, такой же почти, как у кенгуру.

Вот только не понятно пока, как это яйцо попадает в

сумку? Раньше думали, что самка когтями или клювом

закатывает его туда. Но когти и клюв для этого совсем не

годятся. Думали, что, может быть, изгибаясь, самка

откладывает яйцо прямо в сумку?

А сейчас считают, пишет Эллис Трофтон, что сумка

вырастает у ехидны после того, как из яйца выведется

детеныш (где-нибудь в укромном местечке). Когда начнет он

сосать, прицепившись к шерсти у мамаши на брюхе, сумка

сразу быстро-быстро растет и обрастает его со всех сторон,

й он, сам того не ведая, оказывается в люльке. Но натура-

Лист Гааке (первым в мире!) в уже готовой сумке ехидны, и

такой большой, что в нее «можно было положить мужские

часы», нашел яйцо, а не детеныша.

1 В молоке много белка и жира, но нет совсем сахара.

Зденек Беселовский, который наблюдал за ехидной в

Пражском зоопарке, тоже пишет, что яйцо она снесла в

готовую уже сумку.

Поэтому вернее всего будет, если мы скажем: зоологи

еще толком не знают, как яйцо ехидны попадает в сумку*

Самцы ехидн и утконосов носят на задних ногах

костяные «шпоры». Они покрыты кожей, словно чехлом, но острые

концы торчат наружу и могут больно уколоть. Мутная

жидкость вытекает по каналу, пронзающему шпору

насквозь. Она ядовита, эта жидкость!

По-видимому, шпоры – отравленное оружие. Но до сих

пор неизвестно, чтобы ехидна поранила кого-нибудь своей

шпорой. Утконос тоже сам по воле своей не пускает ее в ход*

Правда, некоторые люди и собаки, бесцеремонно обращаясь

с безобидным зверьком, натыкались, случалось, на

ядовитую шпору. Люди излечивались довольно быстро, но собаки,

тоже довольно быстро, умирали. Умирали и кролики (через

две минуты!) после того, как экспериментаторы

впрыскивали им под кожу яд утконоса.

Ехидна и утконос – единственные на нашей планете

ядовитые млекопитающие. Но все в их поведении, в устройстве

и употреблении ядовитого оружия говорит о том, что

сохранили они его главным образом как почти ненужный ныне

атавизм, сбереженную эволюцией память о далеких

предках – ядовитых ящерах. (Правда, 3. Веселовский видел, как

самцы ехидн пытались уколоть друг друга ядовитыми

шпорами. Но другие наблюдатели об этом ничего не говорят.)

В наши дни утконосы и ехидны уцелели только в

Австралии и на некоторых больших, близких к ней островах.

Даже ископаемые их остатки – двух видов ехидн и одного

утконоса – найдены до сих пор лишь в позднетретичных,

плейстоценовых, отложениях пятого континента.

Утконосы живут в быстрых холодных горных ручьях и

в теплых мутных реках равнины, в озерах и даже

небольших заводях Тасмании и Восточной Австралии (к западу до

реки Лейхгарда в Северном Квисленде).

Ехидны – в лесах и кустарниках почти всей Австралии,

Тасмании и в Новой Гвинее. Зоологи различают два вида

ехидн (австралийский и тасманийский) и несколько их

подвидов. Кроме того, в Новой Гвинее живут еще три вида—так

называемые проехидны. У них более длинные, чем у ехидны,

ноги и клювы. Животные эти совершенно не изучены.

Путешествие в сумку

За сто сорок лет до Кука голландец Франс Пелсарт

завел первое знакомство с кенгуру.

В 1629 году его корабль «Батавия» потерпел крушение у

берегов Западной Австралии. Капитан Пелсарт отправился

за помощью на остров Ява в настоящую Батавию (ныне

город Джакарта). А в это время некоторые матросы, из тех, что

остались на берегу в Австралии, решили воплотить в жизнь

давнюю мечту: захотели стать пиратами! Сговорились и

перебили около сотни своих товарищей, которые мечтали,

по-видимому, о другом.

К счастью, когда Пелсарт вернулся с подкреплением из

Батавии, ему удалось перехитрить пиратов-самоучек. Он

захватил их в плен и всех казнил, кроме двух, которых

оставил на берегу. Это были первые белые «поселенцы» в

Австралии.

Кроме приключения с пиратами, Пелсарт и его товарищи

пережили еще одно волнующее событие, которое к теме

нашей книги имеет непосредственное отношение. Они

повстречали на равнинах Новой Голландии, так называли тогда

Австралию, очень странное существо: оно прыгало, как

кузнечик, на двух длинных-предлинных задних ногах.

Короткие передние лапки животное прижимало к груди. Хвост у

него был тоже «очень длинный, как у длиннохвостой

обезьяны». Когда «попрыгунчика» поймали, на животе у

него нашли какую-то странную сумку, вроде большого

кармана, а в кармане – малюсенького детеныша. Моряки решили,

что детеныш тут же, в сумке, и зарождается,– ошибка,

которую и сейчас еще делают многие австралийские фермеры.

Полагают, что первый кенгуру, которого увидели

европейцы, был небольшим кустарниковым валлаби-дама, или

таммар-валлаби (Thylogale eugenii)*. Но известие о нем, об

этом животном, дошло до Европы... лишь через двести лет.

Вернее, дошло-то оно раньше, но затерялось в архивах, его

отыскали и вспомнили о нем лишь после того, как слово

«кенгуру», привезенное Куком из Австралии, облетело уже

весь мир.

1 В Австралии и на близлежащих островах обитает (или обитало в

недавнее время, так как некоторые уже вымерли) шестьдесят видов

кенгуру: самых мелких из них, тех, что ростом немного больше крысы,

называют крысиными кенгуру, средних – валлаби, а крупных, у

которых стопа задних ног длиннее 25 сантиметров, – настоящими кенгуру.

Случилось это в 1770 году. «Эндевор» получил

повреждение на Большом Барьерном рифе у восточных берегов

Австралии. Пока судно ремонтировали, Кук и Джозеф Бенкс,

натуралист и меценат, отправились на берег поохотиться. Они

много слышали о странных существах, которые здесь

водятся: звери эти ростом будто бы с человека, голова у них

оленья, хвост длинный, а прыгают как лягушки!

«Кроликов», которые прыгали как лягушки, Кук уже видел, но

больших зверей, ростом с человека, еще не встречал.

Правда, нашли однажды помет неведомого животного, «которое

питалось травой и ростом было не меньше оленя»,– так

заключили знатоки с «Эндевора», изучив следы незнакомца.

Джозеф Бенкс взял с собой собаку – грэйгаунда, или,

иначе говоря, английскую борзую. Она и выследила в

высокой траве четырех больших «тушканчиков», которые,

спасаясь от нее, «скакали на двух ногах, вместо того чтобы

бежать на четырех». Но, прыгая и на двух ногах, они удирали

так быстро, что собака на четырех не могла их догнать.

Позднее Кук спросил местных охотников, как называют

они зверей, которые скачут на двух ногах.

Говорят, он обратился к ним по-английски:

– Can you tell me?.. (Можете ли вы мне сказать?..)

– Кэн тэл ю? – ответили австралийцы, повторив на

свой лад его вопрос, так как не расслышали его.

– Кэн-гу-ру? – переспросил Кук.

– Да-да! – Они согласились с ним, закивав головами.

Так, будто бы по методу испорченного телефона, из

вежливой английской фразы «Кэн ю тэл ми» и родилось на свет

всем ныне хорошо известное слово «кенгуру».

Другие же утверждают, что все было иначе. Кук, может

быть, и спросил: «Кэн ю тэл ми?» —но ему в ответ

пробурчали что-то похожее на «кенгуру», что означало на

австралийском языке: «Я не понимаю».

Наконец, третьи говорят, что все это враки. Слово

«кенгуру» (вернее, «гангуру») действительно есть в лексиконе у

местных племен, кочевавших вблизи Куктауна, как раз там,

где Кук и повстречал этих самых «гангуру».

Каких именно кенгуру видели мореплаватели с

«Эндевора» – позднее они даже поймали несколько из них,– точно

неизвестно. Думают, что, скорее всего, бичехвостых валлаби.

Натуралист Миллер дал им в 1776 году латинское

название – Wallabia canguru.

Не прошло и двадцати лет, как вслед за Куком к берегам

Австралии прибыл первый британский флот во главе с

генерал-губернатором всех новооткрытых здесь территорий*

И с первыми же кораблями, которые отплыли отсюда в

Англию, губернатор и его офицеры послали в дар королю

Георгу III живого... кенгуру.

В Англии заморского оригинала ждала восторженная

встреча. Тысячи лондонцев спешили посмотреть на него.

Были напечатаны и расклеены по городу афиши,

превозносившие действительные и мнимые достоинства кенгуру. Одна из

них, например, была составлена в таких выражениях:

УДИВИТЕЛЬНЫЙ КЕНГУРУ!

Единственный, который живым прибыл в Европу.

Показывают ежедневно в Лицеуме на Стрэнде с восьми утра до

восьми вечера.

Это поразительное, прекрасное и кроткое животное не

похоже ни образом, ни сортом, ни симметрией тела НА ВСЕХ

ДРУГИХ ЧЕТВЕРОНОГИХ! Era многочисленные и

исключительные качества превосходят все, что» может вообразить

широкая публика. Созерцая его, она приходит в восторг и

награждает необыкновенное животное аплодисментами.

И так далее в том же роде. А в конце маленькая

приписка:

„Плата за вход – един шиллинг"

Но среди похвал, щедро расточаемых составителями

афиш по адресу кенгуру, не было упомянуто одно самое

редкое его качество. Не заметили его и капитан Кук, и

сопровождавшие его натуралисты—Со ланд ер и Бенкс. Но

старый морской волк Франс Пелсарт о нем знал. «Снизу, на

животе,– писал он,– самка носит сумку, в нее можно залезть

рукой. Мы нашли в сумке детеныша, который висел на

соске, вцепившись в него своим ртом. Мы видели несколько

подобных зародышей, они все были величиной с боб, так что,

по-видимому, и вырастают здесь из сосков».

Это убеждение, что детеныши кенгуру не родятся

обычным путем, а отпочковываются от сосков, очень широко

было распространено прежде. Да и сейчас еще многие фермеры

в Австралии верят, что между яблоней и кенгуру есть неко-

торое сходство: плоды на ветках и детеныши на сосках

вырастают у них примерно одинаково. Эллис Трофтон,

известный знаток сумчатых животных, описал однажды в

австралийской газете, как кенгуру рождают своих детей. И

получил письмо, в котором возмущенный читатель заявлял, что,

несмотря на рассуждения всяких «трофтонов» и других

умников «с Питт– и Джордж-стрит», он останется при своем

мнении о том, как родятся кенгурята.

Долго об этом велись споры и среди натуралистов.

Правда, не многие из них сомневались в том, что кенгуру

размножаются не вегетативно, как растения, а обычным для зверей

путем. Но вот как новорожденные «эмбрионы» попадают к

мамашам в сумки, чтобы закончить там свое развитие,– об

этом спорили особенно много. И лишь сравнительно

недавно истина окончательно была установлена. Я сказал:

окончательно установлена, хотя первые правильные наблюдения

(а им не всегда верили) сделаны были очень давно.

Зоологи тогда1 думали, что новорожденных своих дете-

1 Да и не только тогда, а многие, по-видимому, и сейчас. В пятом

томе «Жизни животных» по А. Брему, изданном под редакцией

академика А. Н. Северцова в 1941 году, написано, например, о

новорожденном кенгуру буквально следующее: «...мать тотчас после рождения,

захватив губами, вкладывает его в сумку».

нышей кенгуру и другие сумчатые переносят в сумки,

схватив их губами. Лапами в это время мамаша открывает будто

бы сумку. Это мнение поддерживал и развивал известный

английский биолог Ричард Оуэн. И даже когда в начале

прошлого века его коллега профессор Бартон из Филадельфии

своими глазами увидел, как новорожденные детеныши

американского опоссума, похожие больше на червячков, чем

зверят, сами ползли по брюху матери в сумку, он не поверил

Бартону.

За три года до того как Ричард Оуэн в 1833 году развил

свою неверную, но «живучую» теорию о методе

транспортировки новорожденных кенгурят в сумку, лондонский

зоологический журнал опубликовал очень интересную статью

военного врача Александра Колли. Статья имела

непосредственное отношение к теории Оуэна и очень жаль, что не

привлекла его внимания.

Колли писал: он «как только родился, сразу пополз по

шерсти на животе у матери к отверстию в сумке. А она,

повернув голову к своему отпрыску, внимательно следила за

его продвижением, не более быстрым, чем у улитки».

Она – мать-кенгуру, таммар-валлаби. Он – ее малютка

детеныш, размером меньше мизинца1. Она, полулежа на

спине, довольно безучастно наблюдала за героическим

маршем крошечного эмбриона, слепого, глухого, но одержимого

«великой идеей», одним неистребимым побуждением —

ползти и ползти ко входу в сумку. И поскорее нырнуть в нее,

А нырнув, найти там сосок и присосаться к нему. Еще до

рождения в хромосомных шифрах его наследственности был

запрограммирован великий инстинкт, который заставил

теперь эмбриона-пилигрима отправиться в нелегкий путь через

волосяные джунгли на брюхе породившего его зверя.

Когда детеныш дополз до соска и присосался, Колли

отцепил его и положил на дно сумки. Через час пришел

проверить, что делает эмбрион, детеныш, личинка (не знаешь,

как и назвать его!). Он еще ползал «за пазухой» у матери:

искал сосок. Через два часа нашел его и прочно присосался.

Чтобы добраться до сумки, микродетенышу кенгуру

приходится проползать немалый путь. Как он находит дорогу?

1 У некоторых кенгуру новорожденные детеныши весят всего

750 миллиграммов! В тридцать тысяч раз меньше, чем мать! У кенгуру

ростом полтора метра новорожденный детеныш не больше двух

сантиметров.

Почему не собьется с пути? Ведь мать – это подтверждают

все наблюдения 1 – ничем ему не помогает. Полулежит себе

на спине и равнодушно смотрит на него. Нигде не

подтолкнет, не направит2.

Впрочем, не совсем так, кое-чем все-таки помогает:

вылизывает дорогу!

Перед самыми родами (которые проходят, конечно,

безболезненно!) кенгуру-мать начинает лизать свой живот.

Вылизывает старательно, но не всюду, а только узкую

полоску – дорожку ко входу в сумку! Эта дорожка и стерильна,

так как чисто вылизана, и хорошо размечена указателями,

так как мокра. По мокрой шерсти детеныш и старается

ползти. Если собьется в сторону и попадет на сухую шерсть,

сейчас же поворачивает назад.

Ползет он, работая передними лапками, словно веслами.

Они у него, как у крота, сильные и толстые, с острыми

коготками. А задние еще недоразвитые, на них и пальцев нет.

1 После Колли «переселение » кенгурят в сумку описали Хоун в

1882 году, Уоуэрлинг в 1913-м, Хорнедэй в 1923-м, Харрисон в 1926-м

и Дате в 1934 году.

2 Только однажды видели, как мать-кенгуру, предварительно

вылизав свои «руки», помогала ими ползти своему детенышу. Но это был

исключительный случай: детеныш родился в «рубашке», которая

стесняла его движения.

(У взрослого же кенгуру совсем наоборот: передние лапы

вроде бы недоразвитые!)

Ползет новорожденный кенгуру не быстрее улитки, а все-

таки через полчаса добирается до сумки и исчезает в ней.

Пройдет еще немало времени, прежде чем у мамы в

«кармане» найдет он сосок. А как найдет, крепко схватит его и

повиснет на нем. Губы его прирастут к соску. Теперь висит

неподвижно, как плод на ветке. Даже молоко сам не сосет:

сосок, сокращаясь, впрыскивает его в глотку двуутробной

«личинки».

И долго еще потом, почти целый год, когда вырастет и

научится бегать, большой и длинноногий кенгуренок при

каждой опасности, да и без нее, прячется у матери в сумке.

Он уже не помещается там – ноги-ходули торчат наружу,—

а прячется Мускул на краю сумки сокращается и

«автоматически» его там запирает.

Кенгуру-мать с детенышем «за пазухой» большими

скачками удирает от погони. Но если враги ее настигают, часто

выбрасывает живую ношу им на растерзание: тоже своего

рода автотомия – самое древнее средство страхования

жизни! Ящерица в критических, ситуациях расплачивается

хвостом, кузнечик ногой, осьминог щупальцем, а кенгуру

кенгуренком, своим единственным. Спасенная такой ценой

жизнь тем не менее продолжается.

Не у всех сумчатых есть сумки и не у всех они, как у

кенгуру, отверстием смотрят вперед: у многих – назад.

Например, у старого нашего знакомого сумчатого медведя

коала, который никогда не пьет и ест только листья эвкалиптов.

Это большой оригинал: он и детенышей своих кормит не

молоком, вернее, лишь первые дни молоком, а потом

полупереваренной кашей из эвкалиптовых листьев.

Раз в сутки, ровно в полдень и до двух часов после

полудня, из отверстия, противоположного рту, которым

заканчивается кишечник, самка выделяет зеленое пюре из слегка

переработанных в ее животе листьев. Детеныш высовывает

мордочку из сумки и слизывает его (открытая назад сумка

облегчает ему эту задачу). Во все остальное время, кроме

двух часов в сутки, кишечник самки, опоражниваясь,

выбрасывает не питательную смесь, а обычный помет.

1 Иногда спрашивают: как кенгуру чистит свою сумку? Мать

всегда заботливо облизывает детеныша, а сумку выскребает когтями.

Матери радивые и нерадивые

Как и шмель весной, самец-олень осенью рассылает

душистые письма своим возлюбленным. У него не одна, как

у шмеля, а по крайней мере десять пахучих желез: две у

внутреннего угла каждого глаза, по одной на копытах, две

на пятках задних ног (на скакательных суставах), одна под

хвостом и одна на брюхе. Он трется этими железами о

кусты и деревья и оставляет на них свой запах. Секрет,

который эти железы выделяют, быстро твердеет на воздухе,

поэтому дождь его не смывает, ветер не сдувает, и помеченные

оленем кусты и деревья надолго сохраняют «память» о его

посещении. У многих животных есть такие железы: у

антилоп, кабанов, козлов, кабарги, выхухоля, бобра, ондатры,

хоря, горностая, куницы, кротов, землероек, летучих мышей,

утконосов, волков, зайцев, лисиц, даже у крокодилов,

черепах, жуков, муравьев, ос, пчел... Да разве всех перечтешь!

У зверей опознавательные железы расположены обычно

на тех местах тела, которыми они чаще трутся о кусты и

траву: у полевок и водяной крысы – на боках; у зайцев и

кроликов – на губах; у лисицы – на хвосте (сверху на его

основании) и на лапах, между пальцами; у волков – тоже

между пальцами; у выхухоля – снизу на хвосте; а у

южноамериканской дикой свиньи пекари – даже на спине.

Живет пекари у реки, в камышах. Ходит все время по колено в

воде. И оставить ему метки-то негде, кроме как на

тростниках и кустах, через которые он продирается, цепляя спиной

за ветки.

У пахучих желез, которыми наделены все (или почти все)

звери, двойное назначение: оставленный ими запах на

кустах и траве служит своего рода вехами на границах

охотничьих участков. Он же путеводная нить, следуя по которой

в положенный природный срок самцы и самки ищут друг

друга.

Как и у людей, среди животных бывают хорошие и

плохие матери, хорошие и плохие отцы1. Молодые самки, еще

неопытные в делах материнства, нередко бросают своих

новорожденных детенышей на произвол судьбы: не кормят их,

1 Самые плохие отцы у медвежат и соболят: они не только не

помогают медведице и соболюшке воспитывать детей, но могут и сожрать их,

если мать плохо спрячет от отца своих новорожденных,

не согревают, не

защищают. И детеныши погиба ют, если не возьмет их на

воспитание другая самка в стаде. Обезьяны охотнее других зверей делают

это.

«Когда в обезьяннике родили одновременно или с небольшим

интервалом две матки, можно вовсе не печалиться, если

одна из них бросит свое дитя. Достаточно

показать новорожденного другой матери, и увидите, как немедленно бросится она к вам

и, несмотря на то что обременена собственным потомком,

схватит малыша, прижмет его к груди, и пусть там оба, и

свой и чужой, держатся как могут и сосут, справедливо

поделивши оба соска»,– так пишет Ян Жабиньский, директор

Варшавского зоопарка, который воспитал многих брошенных

нерадивыми матерями маленьких зверят.

Но плохо придется маленькой обезьянке, когда мать от

нее откажется, а поблизости не будет другой кормящей

обезьяны.

Человеку обычно выкормить новорожденных обезьян не

удается. «За всю свою профессиональную практику,—

говорит Ян Жабиньский,– я ни разу не слыхал, чтобы

кто-нибудь сумел вырастить в искусственных с рождения

условиях маленькую обезьянку. За одним, правда,

исключением».

Это счастливое исключение – шимпанзе Аполлон

(третий, между прочим, шимпанзе, выращенный в неволе). Дело

было в Лондоне. Мать Аполлончика – писаного

красавчика – умерла во время родов. И тогда сотрудники зоопарка,

подавив ложный стыд, справедливо решили, что жизнь

обезьянке можно спасти только в образцовых детских

яслях при университетской клинике. Там самая

квалифицированная медсестра шесть месяцев всеми средствами

современной науки и техники, которыми располагала клиника,

боролась за жизнь Аполлона. Его положили в термостат, в

котором автоматы поддерживали постоянную нужную мла-

денцу температуру и влажность. Кормили его тщательно

продуманными пищевыми концентратами, приготовленными

на женском молоке.

И Аполлон выжил, умножив славу науки и... для того, чтобы сидеть в

клетке, потешая зевак.

Приблизительно десять процентов звериных самок, пренебрегая своим

долгом, бросают детей (во всяком случае, в

зоопарках). Среди львиц плохих матерей еще больше —

почти каждая пятая. А молодые слонихи, родившие первый

раз, вообще, по-видимому, не кормят слонят. Их берут на

воспитание старые слонихи в стаде, у которых есть

детеныши одного примерно возраста с приемышами.

Бывает, что молодые матери даже боятся своих

новоявленных в мир детей. Одна слониха здорово перетрусила,

увидев, кого родила. С ревом она шарахнулась от своего шести-

пудового младенца, когда он с высоты почти двух метров

плюхнулся на землю1. Она с таким безумным ужасом

кинулась от него, что порвала цепь (дело было в зоопарке).

А потом хоботом схватила эту цепь и стала бить

беспомощного слоненка. Всего израненного, его с трудом у нее

забрали и больше уже матери не показывали.

Молодые обезьяны тоже, бывает, пугаются своих детей,

часто не знают, что с ними делать, потерянно таскают из

угла в угол по клетке. Одна такая неопытная орангутаниха

испуганно вздрагивала, когда детеныш цеплялся за ее

шерють, и пыталась разжать его пальчики. Решив, видно, от

него избавиться, она протянула дитя отцу-орангутангу, а тот,

тоже молодой, с криком отпрыгнул, бросился на решетку,

пытаясь бежать из клетки.

Хорошо еще, что такие нерадивые родители попадаются

1 Слонихи рожают стоя. И медведи, и жирафы тоже. А бегемотихи

(обыкновенные, не карликовые) – под водой: детеныш, не мешкая,

всплывает на поверхность, чтобы сделать первый вдох, а потом снова

ныряет, чтобы пососать молоко матери (под водой).

не часто. Обычно инстинкт и опыт, у кого он есть,

срабатывают без ошибки, и молодая мать сразу же знает, что ей

делать с детенышем, как ухаживать за ним, как кормить и

обучать всем премудростям жизни. Некоторые в этом своем

уменье превосходят, пожалуй, даже и людей.

В американском научном институте по изучению

человекообразных обезьян однажды засняли на пленку

поразительный эпизод: новорожденный детеныш шимпанзе не дышал*

Тогда мать положила его на землю, раскрыла ему губы и

вытянула пальцами язык. Потом прижалась ртом к его рту

и стала вдыхать в него воздух! Вдыхала долго, и

детеныш задышал! Какая женщина сообразила бы поступить

так же?

У человекообразных обезьян этот метод искусственного

дыхания, который нередко применяют и врачи, по-видимому,

давно уже в обиходе. Несколько лет назад в Дрезденском

зоопарке самец-орангутанг таким же способом спас жизнь

своему новорожденному сынишке. Акушерству обезьяны,

конечно, нигде не учились и поступали так, скорее всего,

безотчетно, инстинктивно, а не сознательно. Ведь они едва ли

понимают, что дышат воздухом и что воздух насыщает кровь

кислородом именно в легких. Этого еще совсем недавно и

люди не знали.

В зоопарках самок морских котиков раньше обычно пере»

водили в закрытые блоки. Они рожали* но... всегда мертвых

морских котят. Как-то в Римском зоопарке служитель

забыл запереть беременную тюлениху, и она родила в вольере

у воды. Тотчас же тюлениха схватила аубами своего тюлен-

чика и несколько раз окунула его в. воду. Когда положила

затем на землю, он задышал нормально. С тех пор в

зоопарках самкам тюленей разрешают рожать «на свободе», у

воды, и мертворожденных не стало.

Тюлени, когда кормят малышей, придерживают их

ластами, а медведицы – лапами. Медведица кормит сидя.

Медвежата, когда сосут, ворчат на манер маленького мотора.

Зайчиха тоже кормит сидя, а крольчиха лежа. Дикобрази-

ха стоя (у нее соски на боку). Стоя кормят многие

копытные (но косули часто и лежа) и слоны. У слоних вымя на

груди, и они, когда слонята еще очень малы, встают над

небольшим бугорком, чтобы тем легче было с него дотянуться

до сосков.

Запах главным образом говорит новорожденным

зверятам, где и что сосать. Сделали такой опыт: перед родами

суку вымыли и надушили мятой.

Щенки родились, стали сосать,

потом их забрали и положили рядом

с куском кожи, пропитанной

мятой. Они сейчас же поползли к ней

и, копаясь в шерсти, искали соски.

А от другого куска кожи,

пропитанного ментолом, отворачивались.

Новорожденные зверята все

время мерзнут: у них больше, чем

у взрослых, относительная

поверхность тела. Особенно плохо тем,

которые живут на севере. Белые

медведицы даже дыханием согревают

медвежат: держат в передних

лапах и дышат на них, дышат; бурые

медведицы в берлогах тоже так

греют медвежат. А когда спят, кладут

их между задними лапами. Там им

совсем тепло.

Мускусные быки, что живут

в снегах Гренландии и Канады, и тибетские яки прячут в

буран телят у себя под брюхом. Косматая шерсть, которая

свисает с их боков до самой земли, не хуже полога защищает

малышей от резкого ветра.

Зайчата – их мать надолго оставляет одних в лесу —

согреваются на солдатский манер: дрожат, бедняги, словно их

бьет лихорадка. В дрожащих мускулах развивается тепло —

тем и греются зайчата. Мать ведь с ними долго не сидит:

покормит несколько раз в неделю (молоко у нее очень

жирное) и убежит по своим заячьим делам. А они, пока совсем

маленькие, дрожат и ждут ее. Хорошо, если другая зайчиха

пробежит мимо и покормит их вне очереди. Такое, говорят,

у зайцев бывает.

Все, конечно, знают, что звери переносят детенышей на

новое место, когда на старом небезопасно. Кошки, собаки и

дикие их родичи хватают котят и щенят зубами за кожу

загривка. Медведи, а иногда львы и тигры, всю голову

детеныша – если он еще очень мал – берут в пасть и за голову

тащат его. В пасти, но не за голову, носят детенышей и

грызуны: белки, зайцы, кролики, мыши. Обезьяны – на груди

(узконосые, что живут в Африке и Азии), а американские

(широконосые) – на спине. Но и африканские павианы,

когда павианчики подрастут, сажают их на спину.

Полуобезьянки обвиваются вокруг «талии» своих мам-полуобезьян,

словно пояс. Но долгопят-полуобезьяна носит долгопятиков

в зубах. По-видимому, утверждают некоторые зоологи, дело

здесь в том, что долгопят зачислен наукой в полуобезьяны

по ошибке—его место среди насекомоядных, которые так же

транспортируют малышей.

На спине носят детей ящер панголин, муравьед, опоссум

и австралийский сумчатый медведь коала (нередко сразу и

новорожденных и подросших прошлогодних, на спинах

которых сидят маленькие). А слоненок первые дни своей

жизни ходит у слонихи под животом, всюду, куда бы та ни шла.

Мамаши-землеройки водят гуськом за собой караваны

детей – так называют иногда эти забавные процессии.

Каждый малютка бежит вплотную за другим, схватив острыми

зубками ва основание хвостика. А если отстанет, то находит

дорогу и догоняет свое семейство по запаху, который

оставляет на земле его мать.

Гибель зверьков

Забота о детях – великая идея, воплощенная эволюцией

в реальность. Животные, которые ее еще не постигли и детей

своих бросают на произвол судьбы, должны, чтобы не угас

их род, плодиться часто и много, неэкономно выбрасывая,

что называется, на ветер, как, например, треска, миллионы

своих икринок, то есть драгоценное вещество жизни,

отторгнутое от своего тела, большая часть которого напрасно

погибает. Животные с развитым инстинктом материнства,

сводят такие расходы до минимума. И все-таки минимум этот

часто довольно велик. Приблизительно подсчитали, что уже

в первый год 90 процентов молодых синиц умирает в желуд-

ках многочисленных хищников или от ярости враждебных

стихий. Наш зоолог профессор Н. П. Наумов доказал, что

только один из пяти, а то и из четырех бельчат живет

больше года. В первые три – пять месяцев, когда родители еще

их оберегают, бельчат погибает меньше: 10—15 процентов.

До двух лет доживает лишь четверть молодых белок, а до

пяти лет – сотая или даже двухсотая их часть.

Так же и дикие поросята: пока они с мамкой, многие

опасности их минуют, но потом, подросшие, но еще

неопытные, становятся легкой добычей для волков и охотников:

едва ли половине из них удается ходить по земле больше

семи месяцев.

Даже волки, сильные и умные хищники, не могут

спасти от больших и малых врагов всех своих детей. В первый

год жизни погибает примерно 45 процентов волчат, во

второй – еще 32 процента. И только четверть или пятая часть

рожденных волчицами волчат, возмужав, в свою очередь

оставляет потомство. Старых волков погибает меньше: лишь

30 процентов каждый год. Так решил, сделав некоторые

расчеты, академик С. А. Северцов.

У многих других животных погибает обычно тоже не

меньше половины всего приплода. Вы должны помнить об

этом и не умножать без надобности и без того немалые

потери природы.

ТРЕВОГИ И РАДОСТИ

Они всегда на страже

Чем бы ни занимались животные – спят ли они, едят,

чистят себя или купаются, строят ли гнезда и жилища,

промышляют корм для детей, играют или ничего не делают,

лениво греясь на солнце и отдыхая в прохладной тени,– они

всегда на страже. Всегда чутко прислушиваются,

принюхиваются – чувство тревоги ни на минуту не покидает их. Ведь

мир полон врагов. И тот, кто забудет об этом, быстро его

покинет.

Опасности стерегут буквально каждый шаг. И каждый

шаг их полон напряженного внимания. Косуля, когда

пасется, все время поднимает голову, принюхивается,

прислушивается, внимательно все осмотрит и, только если ничто

вокруг не подтверждает ее тревожных опасений, снова

начинает щипать траву. В таком постоянном напряжении, в

вечной готовности вскочить и бежать (лететь, ползти, нырять,

плыть, зарываться в землю – спасаться кто как может)

живут почти все животные. Даже самые сильные, потому что

сильнее любого из них – стреляющий человек!

И во сне постоянная тревога портит им жизнь. Спят

дикие животные, что называется, вполглаза. Сон их краток, а

органы чувств не дремлют и во сне.

Эти недремлющие стражи охраняют рубежи первой, так

сказать, линии обороны. Зоркое око, всеслышащее ухо и

тонкий нюх – три чудо-богатыря, стерегущие покой, весьма

относительный, обитателей воинствующей земли. (Ибо под

солнцем, увы, нет еще мира.) Не у всех они равны по

значению : у одних главное в разведке – зрение, у других – слух,

у третьих – нюх. Есть и такие, у которых работают на

оборону еще более «современные» чувства: эхолокаторы

(летучие мыши, дельфины, киты, некоторые птицы и рыбы),