Текст книги "С утра и до вечера"
Автор книги: Игорь Акимушкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
их собственные: мангусты не успевали увернуться от
ядовитых зубов гремучих змей.
В общем, все живое ест все живое или то, что от живого
осталось после смерти. Неживое едят только растения.
Некоторые бактерии «грызут» – окисляют, извлекая
энергию,– камень, железо, серу, даже... страшный яд – сулему!
Животные на такое не способны. Только органические
продукты, заготовленные в тканях растениями, служат им
пищей.
Сначала съедают их животные растительноядные.
Пожалуй, нет такого на свете растения (если только оно не очень
ядовито) и таких его частей, которые не годились бы кому-
нибудь в пищу.
Едят всё.
Листья – лоси, косули, зубры, жирафы, сумчатые
медведи, ленивцы, обезьяны (рода пресбитис и колобус), самые
древние птицы гоацины, глухари, майские жуки и многие
другие.
Почки и бутоны – рябчики, тетерева, журавли, певчие
птицы, жуки-бронзовки и многие другие.
Ветки и кору – слоны, черные носороги (белые едят
траву!), лоси, зубры, олени, бобры, мыши, попугаи – у
некоторых 12 процентов древесины в рационе,– термиты,
древоточцы, короеды, древесные осы.
Ягоды – почти все птицы и звери! Даже куницы, лисы,
волки, медведи, тигры, пресноводные дельфины,
африканский орел гипохиеракс, а из наших хищных птиц – осоед.
Орехи и семена – очень многие птицы, звери, насекомые.
Нектар цветов и соки деревьев – насекомые, попугаи
лори, колибри, нектарницы, кенгуру и сумчатые медоеды. Даже
медведи, олени и мыши грызут дерево и лижут вытекающий
сок. Весной и дятлы долбят в коре берез аккуратненькие
окошечки, чтобы напиться березового сока.
Древесную смолу – один североамериканский дятел
только ею и питается.
И траву, и грибы, ядовитые даже для человека. И
водоросли—их едят утки, лебеди, фламинго, дюгони, ламантины,
моржи, лоси и белые медведи. Едят даже бактерий: 30
процентов коровьего меню, как некоторые полагают, состоит
именно из них.
Ну, а после того как растительноядные животные съедят
и переварят свой силос и построят из него свои ткани, они
сами часто попадают на обед к другим, более сильным
животным. Здесь тоже нет, пожалуй, ни одного пернатого,
четвероногого, безногого или многоногого существа, которое кто-
нибудь бы да не ел.
Червей едят скворцы, дрозды, вальдшнепы, киви, кроты,
утконосы, ежи, муравьеды, броненосцы, медведи и дикие
свиньи.
Моллюсков – дрозды, нырки, кулики, фламинго,
колпицы, американский коршун рострамус (у него даже клюв
сильно загнут крючком, чтобы легче их из раковин
вытаскивать), утконосы, ондатры, тюлени, медведи, волки, лисы,
свиньи, обезьяны, летучие мыши из рода роузеттус, а также
кашалоты и другие киты (осьминогов и кальмаров).
Иглокожих (морских ежей) – песцы и морские выдры:
почти 80 процентов всей пищи морских выдр.
Раков и крабов – выдры, лисы, еноты, койоты, обезьяны,
крысы, тюлени, моржи, киты, дельфины и многие птицы.
Насекомых – почти все птицы (даже нектарницы и ко-
либри без них жить не могут) и многие звери, даже антилопы
и тигры!
Арабы кормят своих скакунов сушеными акридами, то
есть саранчой. А белки летом едят гусениц.
Пауков с удовольствием клюют крапивники, а
сороконожек – дрозды. Павианы ловко хватают скорпионов и,
оторвав жало, едят, причмокивая, словно это великое лакомство.
Рыбы, сами понимаете, пища очень вкусная. Кто их
только не ест! И киты и водяные землеройки, жуки-плавунцы,
дикие свиньи и олени, тигры, ягуары и медведи. Даже
летучие мыши'.
Лягушки – главное пропитание белого аиста и
орла-крикуна (но жаб, кожа которых ядовита, они не едят!). Ужи,
ежи, лисы, обезьяны и полуобезьяны тоже любят лягушек.
Кто ест змей, мы уже знаем.
За обезьянами охотятся не только леопарды, но и
южноамериканская гарпия – хищная птица, которая, истребляя
обезьян и ленивцев, достигла вершин мастерства в этом
деле.
Но и обезьяны хороши: когда люди с овечьими стадами
поселились в их краю, павианы скоро научились высасывать
молоко из вымени убитых ими овец и из желудков ягнят.
Что овец рвут волки – давно известный факт. Удивительно
то, что некоторые попугаи усвоили эти дурные волчьи
манеры. Имя этим попугаям кеа. Живут они в Австралии.
Миллионы лет мирно ели кеа фрукты, как вдруг подошли к их
берегам большие корабли и приплыли на них странные
блеющие животные. Попугаям овцы пришлись по вкусу, и,
презрев фрукты, они быстро научились есть их живьем:
садятся на шерстистые спины и сильными своими клювами-
крючками вырывают из овечьего «филе» большие куски
мяса.
Да что овец! Даже тигров едят дикие собаки колзуны,
нападая стаями.
Едят нечто еще менее съедобное: падаль – грифы и
гиены (зубы которых, разгрызая кости, развивают давление в
5000 атмосфер!); воск – африканская птичка-медоед и
наша восковая моль (кажется, больше никто); ил – голотурии
1 Зайцегубые. Они живут в Южной Америке. Летая над морем,
нащупывают рыб в воде своим эхолотом и быстро выхватывают их
когтистыми лапами. Я рассказал об этих интересных животных в книге
* Куда и как». Изд. « Мысль»,, 1965.
и морские звезды; перегной – дождевые черви; помет
чужой – жуки-навозники й свой собственный – кролики.
Наконец, бывает, с голодухи братья поедают братьев (у
сов и хищных птиц, когда пищи мало). Это называют каиниз-
мом. Родители – детей, по-научному – кронизм. И дети —
родителей (молодые уховертки и некоторые паучата свою
умершую мать). Для такого «варварства» даже ученые не
нашли названия!
Редкие животные едят что-то одно или кого-то одного.
Обычно меню их очень разнообразно. Вот, например, чем
питают себя хищные, но полезные птицы канюки, или
сарычи: в желудках 214 исследованных канюков зоологи нашли
670 мышей и полевок, 36 ящериц, 20 тритонов, 20 мелких
птиц, 9 зайчат, 7 куропаток, 6 кротов, 4 лягушки, одну утку,
одного голубя, одного ужа, одну летучую мышь и
бесчисленное множество сверчков и других насекомых.
А кровожадный разбойник тигр охотится не только на
оленей, косуль, свиней, но и на медведей, рыб, черепах,
кузнечиков, а также ест кедровые орехи, ягоды и траву!
Здесь уместно задать (и попытаться на него ответить)
такой вопрос: как узнают животные, что перед ними
действительно их пища?
Осьминоги, например, и существа, устроенные не более
сложно, съедобно или несъедобно то, что они поймали,
определяют главным образом по запаху. Но запах осьминоги
чуют не носом, которого у них нет, а присосками.
Вкус пищи, предлагаемой экспериментаторами,
осьминоги распознавали щупальцами. Вся внутренняя поверхность
щупалец, но не наружная, и каждая присоска участвуют в
дегустировании. Чтобы узнать, соответствует ли его вкусу
предлагаемое блюдо, осьминог пробует его кончиком
щупалец. Если это съедобный кусочек, тянет его в рот, не считаясь
с мнением других чувств, например осязания. Давали
осьминогам пористые камни, смоченные мясным экстрактом. На
ощупь можно было заключить, что предмет этот.несъедобен,
но щупальца-дегустаторы, соблазненные соком жаркого, не
обращали внимания на протесты осязательных нервов.
Осьминог подносил предательский камень ко рту, пытался его
разгрызть и лишь потом выбрасывал. Напротив, вполне
съедобные куски мяса, но лишенные соков, осьминог с
презрением отвергал, слегка коснувшись их кончиком одной из
восьми рук.
У птиц обоняние слабое. Как они решают дилемму, без
которой не проживешь: что хватать и есть, а что выбросить?
Опыты доказали, что у животных есть стереотипная схема,
в соответствии с которой они и делают свой выбор. Схема
эта инстинктивная, то есть врожденная, запрограммирована в
мозгу естественным отбором за миллионы лет эволюции. Она
довольно проста, учитывает в поведении и форме жертвы
лишь главные и самые характерные черты. Очевидно,
делается это из экономии нервных средств.
Каждая сова, например, даже выращенная человеком и
никогда других сов не знавшая, с рождения получает
понятие о том, что мышь, которую надо хватать,—это шуршащее,
бегущее, монолитное, компактное тело на коротких ножках,
а птица (тоже вкусная!) – тело яйцевидное, с крыльями и
хвостом. Движется оно или не движется, шуршит или не
шуршит – уже не имеет значения.
43
«Происхождение такой схемы,– говорит большой знаток
животных 3. Веселовский,– легко объяснить». Ведь совы
охотятся ночью, когда мыши тоже не спят, активны и
бегают, а значит, шуршат. А птицы спят, значит, не бегают и
не шуршат. Сделав соответствующие муляжи (шуршащий,
бегающий на ножках и яйцевидный с крыльями, хвостом и
неподвижный), ученые без труда обманули сову: она
схватила эти подделки (неподвижную на ножках и яйцевидную без
хвоста, которые тоже ей предлагали, не брала, игнорировала).
Схватила, подержала немного в когтях – так поступают
совы со всякой добычей, а потом только ее убивают,—
прижалась клювом и осязательными перьями вокруг него, закрыв
глаза, ощупала, что поймала, убедилась: поймала не то, и
выбросила подделку прочь.
Все, что движется, у многих животных вызывает
чувства весьма агрессивные: желание схватить движущееся,
если оно, конечно, не слишком велико для них (собаки,
впрочем, атакуют, как известно, даже слонов!). Змеи, например,
не едят мертвых мышей. У молодых кошек тоже мертвая
мышь не вызывает никаких охотничьих и гастрономических
эмоций. Но старые, опытные, все повидавшие кошки
немедленно ее хватают: жизнь научила их, что мертвая мышь так
же съедобна, как и живая.
Животные вообще ученики очень способные. Птицы
быстро распознали, что колорадский жук, внезапно у нас
появившийся, совсем не опасен, хоть и окрашен
предостерегающе (желто-черными полосами, как оса), и его можно есть.
Синицы в одной местности Англии как-то, случайно
наверное, попробовали поклевать сливки из бутылок с
молоком, которые здесь молочники оставляют рано утром перед
дверями домов. Очень скоро уже все английские синицы
умели пробивать тонкие алюминиевые крышки на бутылках.
А чуть позже об этом открытии узнали и синицы по ту
сторону Ла-Манша, во Франции, и тоже стали лакомиться
молоком.
Так же и рыбы: живут и не боятся ныряющих людей.
Но стоит у берегов появиться охотнику с подводным ружьем
и подстрелить нескольких рыб, как сейчас же уцелевшие в
живых (надолго ли?) начинают держаться подальше от
людей в ластах.
Животные быстро узнают о беде, случившейся с их
собратьями, узнают и какое существо его убило, хоть, может
быть, при этом не присутствовали, и уже не доверяют тому
существу, как прежде. А если оно продолжает убивать, то
убегают и прячутся от него.
Как они сообщают друг другу об опасности, о
«натянутых» отношениях с новым членом бионеноза —
зоологического сообщества,– пока не совсем ясно. Возможно, тут
играет роль особая, им одним понятная звуковая, химическая
или иная сигнализация, возможно, что и телепатическая
Подробнее о том, как животные информируют друг
друга о вещах, им всем интересных, я расскажу в главе,
посвященной их языку.
Как едят
Тигр очень хитер. В Индии говорят, что он самый умный
после слона зверь в джунглях. Говорят также, что тигр,
подражая криком оленю, приманивает его. Но когда гоняет
обезьян, рычит страшно. Они, пугаясь, прыгают с дерева на
дерево и часто от страха падают на землю. Тут он их и
хватает.
Тигр чистоплотен: добычу свою, прежде чем съесть,
потрошит, сдирает зубами шерсть и даже кролика или утку
может начисто ощипать, не повредив кожи. Кишки не ест,
а брезгливо, подцепив зубами, относит в сторону. (Леопард
же ест все, не ощипывая и не потроша.) После сытного обеда
тигр, если поблизости есть вода, полощет в ней пасть.
Орел и ястреб тоже ощипывают добычу, а сокол клюет
ее по кусочкам, оставляя перья на крыльях и хвосте.
Совы же любят глотать птиц и мышей целиком. Только
ежа не глотают. А почему – сами понимаете.
Филин, когда поймает ежа своими длинными когтями,
выклевывает по кусочкам его живот: там иголок нет.
Енот-полоскун перед едой берет передними лапами
свою пищу и полощет в воде. Утки часто с куском, который
найдут на берегу, бегут к воде и, намочив его, глотают.
И цапли, и ибисы, и журавли запивают водой сухую еду.
1 Некоторые футурологи (деятели новой науки о достижениях
будущего – футурологии) всерьез утверждают, что уже через сорок лет люди,
вооруженные знанием, научатся читать мысли на расстоянии, и тогда
телепатия станет таким же обиходным явлением, как и телефон.
Змея-яйцеед, которая живет в Африке, ест только птичьи
яйца. Она глотает их целиком. В змеиной глотке есть
«консервный нож» – костяные выросты позвоночника,
специально предназначенные для вскрытия яичной скорлупы. Белок
и желток вытекают прямо в желудок змеи, а скорлупу она
выплевывает.
Зверям «консервные ножи» не нужны: у них есть зубы.
У слона, правда, только четыре коренных зуба, но зато они
меняются шесть раз в жизни.
Когда животные жуют, зубы их выполняют немалую
работу. Я бы никогда не поверил, глядя на жующую овцу, что
в минуту ее челюсти движутся туда-сюда 60—70 раз! У
оленя поменьше – 30 раз. Каждый клок травы, прежде чем
его проглотить, бизон жует 15—30 раз, жирафа – 14—20,
овца – 5—12, а лошадь – 40 раз.
Сначала жуют пять—десять раз на одной стороне, потом
столько же – на другой. При этом у животных расходуется
много слюны: у лошади за день 40 литров (больше, чем у нее
крови!), а у бизона – даже 60 литров (40 из них идет на
жвачку).
Резцы у грызунов покрыты эмалью только спереди.
Поэтому сзади, где нет эмали, а только более мягкий дентин,
зубы снашиваются быстрее и оттого всегда острые. Когда
грызун грызет что-нибудь, его резцы самозатачиваются, а
не тупятся. Они без корней и растут всю жизнь.
У белок, сурков и бобров особые мышцы могут
раздвигать нижние резцы. Белка воткнет два сдвинутых вместе
резца в скорлупу ореха, а потом с силой раздвинет их – и
скорлупа лопается. Тогда она, резцами же, как пинцетом,
вынимает по кусочкам ядра из скорлупы.
Впрочем, звери жуют не только зубами.
Панголины убедительно это демонстрируют. Живут они
в Африке, уцелели еще в Индии и кое-где в Индонезии.
Панголинов часто принимают за ящеров: все тело их одето
роговой чешуйчатой броней. Чешуи крупные и, как на еловой
шишке, ложатся одна на другую.
Но панголины – не ящеры, не пресмыкающиеся, а
млекопитающие звери. Кровь у них теплая, и детенышей они
кормят молоком. Это панцирь вводит в заблуждение;
подобно древним динозаврам и ныне здравствующим
крокодилам, панголины спрятались от врагов в своей ороговевшей
шкуре.
Хоть и в панцире, но панголин ловко карабкается на
деревья. И в дупла залезает, и под корнями роется – ищет
муравьев и термитов. Найдет – сейчас же с удовольствием
высовывает длинный язык свой и кладет в муравейник.
Муравьи облепят язык, и панголин их на языке, как на липкой
бумаге, увлекает на верную гибель – себе в пасть.
Жевать некогда – все муравьи разбегутся! Да и нечем
жевать панголину: у него нет зубов. Они у него в желудке.
Много рядов острых роговых зубцов.
Панголин, поев, может быть, уже спит давно,
свернувшись в норе, а желудок его работает: жует, кусает, давит
насекомых, которыми ящер пообедал.
У птиц тоже, как известно, нет зубов. Нет даже в
желудке. Корм размельчается стенкой мускульного или
жевательного отдела желу#ка, который особенно развит у
зерноядных птиц (верхняя, ближайшая к пищеводу часть
желудка не участвует в этом процессе). Особые железы устилают
жующий сектор желудка белковым, быстро твердеющим
веществом – каолином, который напоминает рог.
Силу мышц птичьего желудка исследовали еще старые
натуралисты – Сваммердам, Реомюр и Спалланцани.
Накормили индюка грецкими орехами, через четыре часа
убили его и посмотрели, что с ними стало: все орехи вместе
с кожурой превратились в муку (вернее, в тесто из ореховой
муки).
Тогда Реомюр заставил другого индюка проглотить
железную трубку, которая выдерживала давление в тридцать
пудов и не сминалась. Через сутки желудок индюка так
основательно над ней поработал, что «прокатал» ее в пластинку.
Спалланцани испытывал давление в индюшином желудке
стеклянным шариком: шарик превратился в порошок1.
Стальная игла и острое стекло, проглоченные курами,
быстро становятся тупыми и не причиняют курам вреда.
Птичий желудок работает особенно эффективно, если
снабдить его зубными «протезами», подобранными на дороге,
попросту говоря, камнями. Все птицы, а зерноядные в
особенности, глотают камешки. У иных треть желудка набита
ими – почти тысяча камней!
Крокодила без зубов, кажется, еще никто не видел. Но и
1 Однако манометр, введенный треть века назад одним ученым в
птичий желудок, показал совсем невысокое давление; у утки 178, а у
курицы 138 мм ртутного столба.
эти весьма зубастые твари на манер птиц глотают камни,
чтобы облегчить труд своему желудку. Впрочем, камни
нужны крокодилу и как балласт – недавно английские зоологи
убедились в этом. Крокодил без камней в желудке, когда
плывет, с трудом сохраняет равновесие и должен энергично
работать лапами, чтобы не перевернуться вверх брюхом.
Камни служат животным «пищеобрабатывающую»
службу не только в желудке, но и вне его. Для грифа, например,
съесть закованную в панцирь черепаху не проблема. Он
хватает ее, поднимает высоко в воздух и бросает сверху на
камни: панцирь разбивается. Кидает он вниз с высоты и
большие кости, чтобы потом поклевать костный мозг. А вороны
и чайки бросают на камни моллюсков. У синиц и дятлов
тоже есть наковальни, на которых они разбивают твердые
семена и орехи.
Обезьяны капуцины, взяв камень в руку, разбивают им
орехи. И до того они любят стучать камнем, как молотком,
что, «увлекаясь работой», если нет орехов, бьют даже
стекла в клетке, колотят по полу, по решетке.
Английская исследовательница Джейн Гудолл видела,
как молодой шимпанзе, решив полакомиться термитами,
вырвал из земли стебелек, очистил от листьев, обкусал кончик,
чтобы он стал тоньше и острее, послюнил его (чтобы термиты
прилипли!) и с помощью этого «орудия» легко добрался до
аппетитных насекомых.
А недавно голландский зоолог доктор Адриаан Кортланд
поведал миру о еще более поразительных способностях
шимпанзе. Об умении владеть палкой как... дротиком! Он уве-
ряет, что в неволе обезьяны тупеют и ведут себя не так умно,
как на свободе, в родных своих лесах.
Шимпанзе, по его мнению, раньше жили на просторах
саванны, ходили по земле на двух ногах. И в борьбе за жизнь
научились владеть камнем и палкой. Люди оттеснили их в
дебри глухих лесов, и здесь шимпанзе постепенно
деградировали, их способности притупились. Деревья, на которых
они поселились, вволю кормили их своими плодами и
спасали от врагов. Так что палки и камни больше не требовались,
и обезьяны о них забыли.
Но, как видно, не совсем. Те шимпанзе, говорит Кортланд,
которые живут ближе к краю леса и ходят на поля
лакомиться кукурузой и бананами, часто орудуют палкой,
добывая себе пропитание и защищаясь от врагов.
Кортланд соорудил из шкуры и железного каркаса
механического леопарда, который двигал головой и хвостом как
живой. С этой «игрушкой» изобретательный зоолог забрался
в джунгли Гвинеи, выследил там стадо шимпанзе и
выставил им, что называется, под самый нос своего
эрзац-леопарда. Леопард задергал хвостом, завертел головой, ученый
по-звериному зарычал из кустов – обезьяны разом бросили
свои дела, взъерошились, ссутулились, опустив книзу руки,
и, прыгая и ухая, угрожающе направились к леопарду.
«Черта спустили с цепи – с душераздирающими криками в
организованном порядке шимпанзе атаковали леопарда».
Атаковали очень дружно, некоторые держались даже за руки.
Одни кидали в зверя ветками и комьями земли, ломали
большие сучья, очищали их от ветвей и, орудуя ими как
дротиками, продырявили всю шкуру на чучеле. Наступая, они
несли палки на плече и, приблизившись, кидали их очень
метко.
Есть еще один зверь, который, добывая себе пропитание,
пользуется камнем как наковальней. Это калан – морская
выдра. Он живет в нашей стране на Командорских островах
в Тихом океане. Селятся каланы, как правило, среди
пустынных скал, на самом берегу океана, а питаются морскими
ежами и ракушками, которых достают с морского дна.
Перед тем как отправиться за добычей, калан выбирает
на берегу или на дне моря камень и зажимает его под
мышкой. Теперь он вооружен и быстро ныряет на дно.
Одной лапой он подбирает ракушки и ежей и складывает
их, как в карман, под мышку, туда, где уже лежит камень.
Чтобы по дороге не растерять добычу, калан
плотно-плотно прижимает к себе лапу и плывет скорее на поверхность
океана, где и принимается за трапезу.
Калан вовсе не спешит к берегу, чтобы закусить,—
он привык обедать в океане. Ложится на спину и
устраивает себе на груди «обеденный стол» – камень, затем достает
из-под мышки по одному морских ежей и ракушки,
разбивает об камень и ест не спеша. Волны мерно покачивают его,
солнышко пригревает – хорошо!
Поест калан – начинает зевать. Зевает, зевает, а потом
уснет. Тут же на воде, лежа на спине. Лапки на груди
сложит, уткнет в них мордочку и качается на волнах, как в
гамаке.
А каланиха, как только родится у нее детеныш, сейчас
же несет его в море. Там кладет себе на грудь и так с ним
плавает. Тоже на спине. Так и за морскими ежами ныряет: с
детенышем на груди!
Орудия в лапах у животных
Две тысячи лет назад римский натуралист Кай Плиний
Старший полагал, что осьминоги хитростью овладевают кре*
постями, в которых прячутся лакомые моллюски.
Вооружившись камнями и запасясь терпением, они
подолгу будто бы дежурят у закрытой раковины. Как только
она раскроется, осьминог тотчас бросает внутрь камень.
Створки уже не могут сомкнуться, и осьминог преспокойно,
как на блюде, съедает устрицу, а потом поселяется в ее
доме.
Однако сейчас многие ученые относятся к рассказу
Плиния с большим скептицизмом.
Сделали такой опыт: в аквариуме дали голодным
осьминогам плотно закрытые раковины моллюсков, выдали им и
камни. Стали наблюдать. Осьминоги вели себя так, словно
и понятия не имели о способе, рекомендованном Плинием.
Впрочем, наиболее горячих исследователей-энтузиастов
эта неудача не остановила. Ведь хорошо известно, что
животные в неволе ведут себя не так, как в природе. И вот,
пишет британский натуралиот Фрэнк Лейн, двум
исследователям удалось своими наблюдениями подтвердить старую
легенду об осьминогах, бросающих камни в раковины
моллюсков.
На островах Туамоту путешественник Уильмон Монард,
вооружившись ящиком со стеклянным дном, через который
ловцы устриц и жемчуга высматривают на дне добычу,
много раз видел, как осьминоги нападали на устриц, бросая в
их раковины куски коралла.
Прав Плиний или не прав, приписывая полипусам1 столь
хитроумные повадки,– это предстоит еще доказать
исследователям. Но хорошо известно, что осьминоги ловко
переносят камни в щупальцах. Они строят из них гнезда и
защищаются, как щитами, при отражении вражеских атак.
Некоторые осьминоги, забираясь в пустые раковины
улиток, запирают вход в них раковинами двустворчатых
моллюсков, подобранными точно по размеру этого входа.
Когда нет готовых квартир, осьминоги строят их сами.
Стаскивают в кучу камни, раковины и панцири съеденных
крабов, сверху в куче делают глубокий кратер, в котором
и устраиваются. Часто осьминог не довольствуется лишь
крепостным валом из камней, а накрывает себя сверху большим
камнем.
Предпринимая небольшие вылазки, осьминог иногда
уносит с собой и крышу: держит ее перед собой. При тревоге
1 Латинское название осьминога, широко употребляемое в античной
литературе. «По липу с* – по-латыни «многоног».
выставляет камень в сторону, откуда грозит опасность,
одновременно обстреливая врага струями воды из воронки,
словно из брандспойта. Отступая, пятится назад, за крепостной
вал, прикрывая отступление каменным щитом.
Градостроительством осьминоги занимаются по ночам.
До полуночи обычно не предпринимают никаких вылазок,
а потом, словно по команде, отправляются на поиски камней.
Восьмирукие труженики тащат камни непомерной
величины, в пять – десять и даже двадцать раз превышающие их
собственный вес.
Один малютка осьминог длиной всего двенадцать
сантиметров (весил около ста граммов) притащил в гнездо
двухкилограммовый камень. И тут же побил свой рекорд —
приволок, пятясь задом, еще один булыжник весом три
килограмма.
Другой работяга принес на стройплощадку сразу восемь
камней. Затем отправился за новым материалом и
притащил еще пять камней (триста пятьдесят граммов весом).
В некоторых местах, особенно приглянувшихся
осьминогам, водолазы находили на дне моря целые осьминожьи
города – один каменный дом невдалеке от другого.
«На плоском дне отмели к северо-востоку от Поркероль-
ских островов,– пишут Кусто и Дюма,– мы напали на
город осьминогов. Мы едва верили своим глазам. Научные
данные, подтвержденные нашими собственными наблюдениями,
говорили о том, что спруты обитают в расщелинах скал и
рифов. Между тем мы обнаружили причудливые постройки,
явно сооруженные самими спрутами. Типичная конструкция
имела крышу в виде плоского камня полуметровой длины
весом около восьми килограммов. С одной стороны камень
возвышался над грунтом сантиметров на двадцать,
подпертый меньшим камнем и обломками строительного кирпича.
Внутри была сделана выемка в двенадцать сантиметров
глубиной. Перед навесом вытянулся небольшой вал из
всевозможного строительного мусора: крабьих панцирей,
устричных створок, глиняных черепков, камней, а также из
морских анемонов и ежей. Из жилища высовывалась длинная
рука, а над валом прямо на меня смотрели совиные глаза
осьминога. Едва я приблизился, как рука зашевелилась и
пододвинула весь барьер к входному отверстию. Дверь
закрылась. Этот «дом» мы засняли на цветную пленку. Тот
факт, что осьминог собирает стройматериал для своего дома,
а потом, приподняв каменную плиту, ставит под нее
подпорки, позволяет сделать вывод о высоком развитии его мозга».
Камень и палка были первыми орудиями в руках наших
предков. Мы видим, что и некоторые животные, добывая себе
пропитание или строя дома и гнезда, берут эти же предметы
в свои лапы, клювы, щупальца, хоботы – у кого что есть.
А слону камень заменяет скребок. Взяв его или палку
в хобот, он чешет спину или сдирает с ушей присосавшихся
пиявок.
Сухопутные пиявки безбожно тиранят жителей
тропических стран. Некоторых несчастных животных они
покрывают сплошь не только снаружи, но и изнутри, заползая в
глотку и пищевод. Слон, вооружившись камнем, лучше
других четвероногих обитателей тропиков защищается от
пиявок. Часто вместо камня слон берет в хобот палку и тогда
может дотянуться до любого места своего тела.
Палкой достает он и корм из-за решетки. Сорвав с дерева
большую ветку, обмахивается ею и отгоняет докучливых
комаров и мух, а затем отправляет зеленое опахало в рот.
Защищаясь от стаи осаждающих собак, слон иногда, как и
человек в таких случаях, вооружается палкой, которую берет
в хобот.
В пустынных и полупустынных местностях нашей
страны обитают забавные грызуны, похожие на крыс, но с
пушистыми хвостиками. Это песчанки.
Под землей они роют глубокие и сложные норы,
настоящие лабиринты. В подземных камерах, поближе к выходу,
у них «сеновалы». Сено запасают сами, подгрызая степные
и пустынные травы. Сушат его на солнце, а затем уносят под
землю.
В пустыне Кара-Кумы и прибалхашских степях, пишет
известный советский зоолог профессор А. Н. Формозов,
песчанки устраивают свои сеновалы и над землей. Складывают
хорошо просушенное сено в небольшие стожки около нор.
Чтобы степной ветер не развеял их запасов, песчанки
укрепляют стожки подпорками. Приносят в зубах веточки и
палочки и втыкают их в землю по краям стога.
Даже насекомые знают толк в орудиях. Иногда это
предметы их собственного производства.
Пауки давно прославились как первоклассные мастера
всяких паутинных хитросплетений, тенет и ловушек самых
мудреных конструкций.
В тропиках Америки, в Южной Африке и Австралии
живут пауки-арканщики. Все они охотятся по ночам, и у всех
одинаковые снасти. Только держат они их по-разному – кто
первой, кто второй, а кто и третьей лапкой. Австралийские
арканщики перед атакой раскачивают свое оружие, как
маятник, американские – нет. Но это все тактические, так
сказать, детали, суть дела не в этом.
Американец мастофора, или, по-местному, подадора,
держит и кидает свое лассо передней лапкой. Ему полюбились
виноградники, и когда подадора сидит неподвижно, трудно
его отличить от виноградных почек.
В Перу, Чили, Аргентине и Бразилии этого паука очень
боятся – так он ядовит. Если укусит палец, то палец, не
раздумывая, отрубают, иначе начнется некроз тканей,
всякие гангренозные осложнения и нередко – смерть.
Когда небо к ночи мрачнеет, подадора выбирает позицию
поудобнее и берет в лапку свое оружие – липкую капельку
ца тонкой паутинке длиной дюйм или полтора. (Капельку
он скатывает задними ножками из паутинного вещества еще
заранее, днем.)
Заметив комара или мотылька, паук замирает. Вот
жужжащая дичь совсем рядом; охотник, дернув лапкой,
бросает в нее клейкое лассо – и комар прилип к капельке. Даже
если и большому мотыльку в крыло попадет паук-снайпер,
то и к крылу прилипнет метательный снаряд, и мотылек
погиб. «Привязав» к веточке конец паутинки, который держал
в лапке, паук по шелковой ниточке, как по веревочной
лестнице, спускается вниз, где жужжит и дергается
заарканенный мотылек*
В Европе тоже есть свои пауки-снайперы. Они брызгают
в мух.., клейкой «слюной», которая превращается в сеть на
лету!
Сцитодес охотится под потолком и на камнях. Замерев,
ждет, когда беззаботная муха поближе подлетит. Тогда паук
быстро-быстро обрызгивает ее, что называется, с головы до
ног. Брызжет клейкой жидкостью из ядовитых крючьев —
хелицеров, и не как попало, а со смыслом: с боку на бок
качая «головой», все шесть мушиных ног и два крыла
пришпиливает клейкими зигзагами к потолку. Выброшенная
пауком жидкость сразу же, упав на муху, застывает и, как
веревкой, связывает ее по ногам и крыльям.
А у сцитодеса, что живет на Цейлоне, боевая жидкость
не только клейкая, но и ядовитая: коснувшись мухи, она ее
и связывает и убивает.
Один южноафриканский паук охотится на ночных
бабочек... с сачком! Он сам его плетет из паутиновых нитей
(размером с почтовую марку) и держит в лапах. Охотится
по ночам, притаившись в засаде. Когда неосторожный
мотылек подлетит слишком близко, паук быстро вытягивает
вперед длинные ноги и накрывает сачком «дичь».
Рабочие инструменты перепончатокрылых
Муравьи экофиллы живут на Яве, в Индии и на Цейлоне.
«Экофилла» по-гречески значит «дом из листьев». И это
чистая правда: именно из листьев строят экофиллы свои
дома. Не из мертвых, опавших, а из зеленых, живых,
связывая их прямо на дереве шелковыми нитями. Где же они
берут нити? Многие натуралисты задавали себе этот вопрос
и ответа не находили. Не раз под микроскопом внимательно
