Текст книги "С утра и до вечера"

Автор книги: Игорь Акимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

прессует ее, нажимая сверху. Слизь, которую выделяют

почки колюшки, склеивает травинки в плотный ком. Рыбка

делает в нем тоннель, проползая через центр. И гнездо

готово– полый шар с двумя отверстиями на

противоположных концах.

Теперь дело за самкой.

Мимо проплывает стайка колюшек. Самец устремляется

к ним. Перед одной из рыбок он отплясывает танец любви.

Его называют зигзагообразным. Самец «зигзагом», резко

виляя из стороны в сторону, плавает перед самкой. Обычно

она отвечает на ухаживания, склоняя тело вниз, в его

сторону,– он танцует несколько ниже ее головы. Тогда самец

спешит к гнезду (она плывет за ним) и показывает в него

вход особым движением: ложится набок, головой ко входу.

Самец пляшет даже перед некоторыми рыбками другого

вида, например перед молодыми линями, которых сгоряча

принимает за колюшек-самок. Если линь почему-либо

последует за ним, то это автоматически вызывает у

обманувшейся колюшки «цепную реакцию» дальнейших, но в

данном случае уже бессмысленных рефлексов. Самец

подплывает к гнезду и, распростершись перед ним, приглашает

случайного прохожего войти в дом и отложить икру.

Он исполнял

зигзагообразный танец и перед грубой моделью самки,

которую экспериментаторы опускали на тонкой проволоке

в аквариум (лишь бы брюшко у модели было припухлое).

Живая, обремененная икрой самка тоже реагирует на грубую модель самца (лишь бы брюшко у модели было красное) и следует за ней, если модель повертеть перед самкой, имитируя

движения зигзагообразного ганца. А если подвести

модель, а за ней и самку, которая не отстает от

подделки, ко дну аквариума, а затем, подражая самцу,

положить раскрашенную фанерку плашмя, самка будет

тыкаться носом в песок, искать тут же вход в гнездо, даже

если и гнезда нет. Она больше верит сигналу мнимого

самца, чем своим глазам.

Конечно, слово «верит» употреблено условно; самка не

размышляет над тем, чему больше доверять. Она просто

бездумно, подчиняясь врожденным чувствам, реагирует на

сигналы, которые в течение многих миллионов лет отбора

выработались в их племени в виде определенной формы поведения

партнера, с которым судьба обязала ее нести заботы о

продолжении рода (впрочем, у самок-колюшек эти заботы не

очень обременительны). Ну и, конечно, иногда путает

возлюбленного с пешкой. Ведь и людям свойственно

ошибаться.

Есть у колюшки еще один своеобразный танец-приказ.

Исполняется он на месте, как твист. Называют его

дрожащим танцем.

Когда самка с помощью самца – он ее подталкивает —

протиснется в гнездо, самец немедленно исполняет свой

«твист».

«Твист» колюшки – приказ нереститься. Он как бы

передает самке следующее извещение: «Я и гнездо готовы

принять икринки!»

В том, что это так, легко убедиться на простом опыте:

удалите самца, как только самка заберется в гнездо. Она

долго будет ждать сигнала, что можно начинать нерест, и

не отложит ни одной икринки, пока не получит его.

Устройте ей «твист» прозрачной стеклянной палочкой,

подражая дрожащему танцу самца, и самка сейчас же

начнет нерест.

Так же ведут себя и самки американского лосося.

Индейцы уверяют, что холостую лососиху можно заставить

нереститься, если опустить в реку весло и быстро-быстро

потрясти его.

Итак, мы установили, что в «хореографическом»

лексиконе колюшки есть по крайней мере пять сигнальных

танцев и движений:

1. Боевой танец вниз головой, который означает:

«Уйди, это мой участок!»

2. Зигзагообразный танец: «Приди и будь матерью

моих детей!»

3. Наклон туловища вниз: «Я согласна».

4. Распростертая поза у входа в гнездо: «Вот дверь

моего дома».

5. Твист: «Отложи скорее икру, я о ней позабочусь».

Конечно, колюшки не вкладывают в свои танцы

никакого смыслового значения. Танцы служат для них лишь

специфическими раздражителями в цепи безусловных

рефлексов, побуждающих рыбок вести себя тем или иным

образом.

Отложив икру, самка догоняет стайку. Самец ее немного

провожает – каков кавалер!– и спешит к гнезду.

Он вновь преображается: теперь это не бойкий танцор,

а беспокойный отец семейства. Забот у него масса. Нужно

и гнездо подремонтировать – неуклюжая самка его

изрядно повредила,– и икринки получше спрятать под крышу.

Но главная забота – вентиляция гнезда.

Чтобы икринки лучше развивались, необходим приток

свежей воды. Самец подолгу стоит у двери своего дома и

машет и машет грудными плавниками. Вентилирует

помещение.

Вода течет через гнездо, смывает с икринок мусор

и приносит им свежий кислород.

В первые дни каждые полчаса самец по три минуты

проводит у входа в гнездо и гонит через него воду. Но

икринки развиваются, все больше требуется им для дыхания

кислорода, и к концу недели преданная своим родительским

обязанностям рыбка три четверти суток дежурит у гнезда,

прокачивая через него воду.

Но вот на восьмой день из икринок появляются мальки.

У самца теперь новые заботы. Детишки еще слабенькие и

неопытные. Он охраняет их и следит, чтобы они далеко не

уплывали. Мальки тесной стайкой следуют всюду за отцом,

как цыплята за наседкой.

А если какой-нибудь «озорной» малек попытается

удрать, отец бросается в погоню, хватает ртом беглеца и

водворяет на место, в стайку.

Но каждый малек один раз все-таки совершает

удачный побег. Пулей летит он вверх, к поверхности воды,

глотает пузырек воздуха и спешит назад. Отец обычно

успевает схватить его только на обратном пути.

Малек глотает воздух, чтобы наполнить им через

кишечник плавательный пузырь. Без этой капельки газа

гот не может функционировать. Ведь и легкие человека

не станут работать, если новорожденный младенец не

наполнит их с первым криком необходимой порцией

воздуха.

Две недели колюшка-самец пасет своих мальков. Они

подрастают и все дальше и дальше уплывают от гнезда. Са-

мец уже не бросается за ними в погоню. Постепенно он

теряет всякий интерес к своим детям – теряет и блестящую

окраску – и присоединяется к компании взрослых

колюшек.

А мальки начинают самостоятельную жизнь.

Идеальные отцы

Бесспорно, в состязании с цихлидами папаша-колюшка

одержал бы верх. Но прежде чем присудить ему первый

приз за отцовство, оценим шансы других претендентов.

Вот морской конек. Хвостик свернул бубликом, голову

высоко поднял, помахивает плавником-веером и плывет

вперед. Животом волны рассекает.

И не подумаешь, что морской конек – рыба. Чешуи нет.

Вместо нее костяные пластинки. Хвостик цепкий, как у

обезьяны. Головка как у сказочного Конька-горбунка.

И плавников нет: только один спинной, похожий на веер.

Рот у морского конька трубочкой. В эту трубочку, будто в

пылесос, засасывает он вместе с водой свою добычу —

рачков разных и червяков.

Позавтракав, морской конек возвращается в заросли

водорослей. Там становится «на якорь»—обвивает хвостом

стебелек и замирает в позе шахматного коня.

Был бурый, а попал в зеленые заросли – сразу

позеленел. Не хуже хамелеона может морской конек

перекрашиваться. Какая вокруг декорация, такого цвета и тело у

него. Это чтобы враги не заметили.

Не о себе одном морской конек беспокоится. У него

потомство «за пазухой».

У самцов морских коньков снизу на брюхе есть два

похожих на клапаны кожных выроста. Самка откладывает

икру на живот самцу, как раз между этими клапанами.

Икра тут же прилипает, а клапаны начинают разрастаться,

закрывают со всех сторон икру, края их смыкаются.

Теперь икра надежно «упакована» в детоносной сумке на

животе у самца.

Все сорок—пятьдесят дней, пока самец носит икру, она

получает витамины и другие питательные вещества из кро-

веносных сосудов этой сумки, все

равно как человеческий зародыш

из материнской плаценты.

Когда мальки выведутся,

морской конек ищет уединенный

уголок в подводных зарослях,

хватается хвостиком за стебелек и крепко

держится. А его, беднягу, дугой

сгибают родовые корчи. Он то

изгибается назад, то гнется вперед,

напрягаясь, сокращает брюшные

мышцы: хочет, чтоб сумка

поскорее лопнула и освободила мальков,

которые в ней копошатся.

Наконец клапан разрывается

вдоль, и первый бэби пролезает в

дыру головой вперед. А за ним и

другие юные коньки, которые все

похожи на папашу, только уж

очень малы.

Кузины морских коньков, иглы-

рыбы, которых, наверное, каждый

видел в море, тем же способом

вынашивают своих детей.

Еще Аристотель писал об игле-рыбе. Он наблюдал за

ней в Эгейском море у берегов солнечной Эллады: «Та

рыба, которую называют белоне, в пору размножения

разрывается, и из нее выскакивает малек. У этой рыбы разрыв

происходит ниже желудка и внутренностей, как у змей,

называемых тифине. После того как произведет свое

потомство, она не умирает, и рана снова зарастает».

Самцы некоторых других морских рыб, маслюков и

циклоптерусов, например, охраняют отложенную самкой

икру: день и ночь лежат около нее.

Даже если место для икрометания было выбрано

неудачно и, уходя вместе с отливом, вода обнажает здесь морское

дно, самец остается с икрой на мели, жадно хватая ртом

последние капли влаги, медленно стекающие по каменистым

изломам дна.

Скоро исполнится сто лет, как французский офицер

Геральд привез из Китая дюжину полуживых рыбешек.

Их едва выходил известный селекционер Корбонье. Теперь

миллионы потомков этих рыбок продолжают свой род в

аквариумах всего мира: речь идет о макроподах.

Они знамениты своим странным гнездостроительством.

Материал для гнезд макроподы выбирают, прямо надо

сказать, очень легковесный и сооружают из него постройки

весьма легкомысленные: «воздушные замки» на воде!

Самец-макропод, высунув кончик морды из воды,

глотает воздух, затем выпускает его пузырьками изо рта. Липкая

слюна макропода обволакивает каждый пузырек тонкой

пленочкой, словно капсулой, и тот не лопается, а висит у

поверхности воды. Рядом рыбка выплевывает второй,

третий, четвертый пузырьки. Пенистой корочкой всплывают

они над водой.

Тогда самец с церемониями, не менее сложными, чем у

цихлид или колюшек, приводит к гнезду самку. Играют они

немного, плавают друг за дружкой по кругу, «целуются»:

соприкасаются губами. Довольно загадочное «па» в

любовных танцах многих рыб.

Потом самка нерестится под воздушным плотом.

Икринки всплывают кверху и пристают к плавающей пене. Если

течение относит в сторону некоторые бусинки, самец ловит

их ртом и водворяет на место.

Затем начинаются тревожные дни. Бдительный отец ни

на минуту не покидает свой пост. Гонит прочь мелких

врагов, отвлекает крупных. Перемешивает икринки, чтобы они

развивались лучше. А когда мальки выведутся, хлопот

прибавляется вдвое. Икра неподвижно висела под пенистым

потолком, а юркие макроподики норовят теперь

ускользнуть из гнезда. За ними нужен глаз да глаз. Самцу часто

приходится пускаться вдогонку за беглецами, глотать,

тащить под плот и там выплевывать. Хлопотливое дело, и

благодарности никакой. Дня через четыре мальки

расплывутся кто куда, и он никогда их больше не увидит.

Некоторые лягушки тоже могли бы принять участие в

нашем импровизированном соревновании

отцов-воспитателей. Ринодерма, например. Ее уникальные методы

выращивания детей изучал сам великий Дарвин, когда

путешествовал по Чили. Инкубатор для яиц у ринодермы довольно

странный – горловой мешок (изо рта, сбоку под языком, в

него ведут два отверстия).

В обычное время это резонатор – усиливает кваканье,

чтобы все самки в округе его слышали. А когда приходит

время позаботиться о потомстве, самец наполняет этот

«барабан» яйцами.

Дело происходит так. Самка отложит на мох двадцать—

тридцать икринок, а самцы сидят вокруг и ждут. День

сидят, два сидят кружком вокруг икринок. Неделю сидят.

На десятый—двенадцатый день в икринках шевелятся

зародыши. Тогда папаши бросаются на них, глотают, спешат,

кто больше успеет. Кому пять досталось, а кому и двадцать

пять.

Не зря, значит, ждали. Но ринодермы, глотая икру, не

едят ее, конечно: не в желудок она попадает, а в этот самый

знаменитый горловой мешок.

В нем икра и развивается дальше. Вскоре из лопнувших

икринок выходят головастики. Они хотят есть. Как их

накормить, не выпуская из люльки-«барабана»?

Природа и тут нашла выход. Головастики прирастают

хвостиками и лапками, а потом и всей спиной к внутренним

стенкам резонатора. Так из отцовской крови и получают

витаминизированную пищу. Быстро растут. Тесно им

становится в люльке, и горловой мешок, по мере того как его

обитатели подрастают, расширяется во все стороны: под

кожу брюха и даже под кожу спины.

Когда головастики превратятся в лягушат, то

«отдирают» свою плоть от папиной (процесс этот безболезненный)

и через его рот вылезают по одному на волю. Сам папа —

с наперсток, можно представить себе, сколь малы его

детишки!

Жаба-повитуха живет в Западной Европе. Американские

торговые фирмы переняли у нее лучший в мире, как они

говорят, способ упаковки яиц.

В марте, как только солнце растопит снега,

самка-повитуха откладывает икру, а самец тут же наматывает ее

себе на бедра (икра «упакована» в длинные слизистые

шнуры). Подхватывает шнур двумя средними пальцами левой

задней ноги и накидывает его петлей на свое правое бедро.

Потом наматывает правой ногой на левое бедро.

Вскидывает ношу повыше на спину и скачет туда, где посырее.

Прячется под корнями и в норах в земле. Если вздумаете

отнять у него яйца, он начнет кричать жалобно и будет

кусаться, обороняться. Без борьбы не отдаст яиц.

Когда из икры вот-вот должны выйти головастики,

повитуха-самец ныряет в воду. Головастики «брыкаются»

хвостиками – разрывают оболочки икринок и выплывают

на простор. А их нянька, содрав о водоросли оставшуюся

от яиц шелуху, снова вылезает на берег.

Амазонки пернатого царства

В тундру, раскинувшую свои заболоченные равнины по

северным окраинам Старого и Нового Света, прилетают

весной стайки маленьких куличков. Тихие заводи, моховые

болота, просто лужи, укрытые зарослями осоки и хвоща,—

это дорогой их сердцу мир, их родина, к которой стремились

они и днем и ночью, покинув синие моря благодатного

юга. С севера изгнала их лютая зима. Но теперь снова

светит над тундрой солнце, снова жизнь вернулась в эти

края.

Кулички – у нас называют их плавунчиками,

плавунцами – с раннего утра уже на воде. Ловят разных водяных

личинок и жуков. Большую дань собирают и с комаров,

поедают их куколок. Те висят ведь у самой поверхности

воды. Кулички точно живую пенку снимают с воды,

тонкими клювами выуживая комариное потомство.

Плавают плавунчики быстро, все время вертятся туда-

сюда. Иногда забавно подкрадываются к взрослым

комарам, которые бесчисленными роями кружатся над болотом.

Подплывают медленно, низко вытянув шею над водой, вдруг

бросаются вперед и хватают комара.

Ранним утром, когда вода еще очень холодная и все

водяные насекомые, окоченев, лежат без движения на дне,

плавунчики баламутят воду. Плавают кругами и болтают

ногами: ил вместе с насекомыми всплывает кверху, а

хитроумные птички ловят в водоворотах добычу.

Но ведь не только затем, чтобы комаров есть, они сюда

прилетели! Пора о детях подумать. О гнездах и обо всем,

что с этим связано. И вот то один, то другой плавунчик

со странным храпом взлетает в воздух, летит низко над

водой, шумно хлопая крыльями и скандируя «уить-уить-

уить».

Затем опускается на воду и кричит «уэду-уэду», плывет

с вытянутой шеей, как гусь, словно кому-то грозит, и

оглядывается по сторонам: какое произвел впечатление?

Минут через пять снова взлетает с криком и снова садится на

воду. И так часами.

Плавунчики токуют. Криком и церемонным полетом

стараются привлечь внимание самцов.

Да, самцов – не самок. У этих странных птиц самцы и

самки поменялись ролями. Самки у них

эмансипированные: токуют, свистят, ухаживают за кавалерами, сами

выбирают места для гнезд и защищают их от соперниц. А

самцы заняты женскими делами: насиживают отложенные

самками яйца (ведь и гордые амазонки рожали детей, как

простые женщины) и выводят птенцов. В полном

соответствии с таким необычным разделением труда подобран и

наряд у плавунчиков. Куличихи окрашены ярко: здесь они

петухи! Спинки аспидно-серые с двумя охристыми

продольными полосами, горло ржаво-красное с большим белым

пятном у подбородка и брюхо белое (имеется в виду круг-

лоносый плавунчик, другие виды окрашены иначе). А

самцы серенькие, невзрачные. Им, беднягам, птенцов

насиживать, потому и нельзя яркими красками блистать: это

привлечет врагов.

Самцы у плавунчиков мирные, тихие, а самки очень во-

инственные, наскакивают на соперниц и гонят их подальше

от своей лужи. Но если увидит самка самца – они приходят

к крикливым амазонкам, – сейчас же летит к нему и с

нежным посвистом опускается рядом. Вытягивает по-гусиному

шею, словно хочет прогнать. Но не делает этого никогда:

подойдет к нему и бежит или плывет обратно с высоко

поднятой головой. Потом опять с игривой угрозой

приближается к своему несмелому кавалеру и убегает с гордой осанкой.

И так, пока он не расчувствуется.

Тогда они уже плавают вместе, в одной луже ловят

комаров, и самка перестает токовать. Но и тут всякая

инициатива принадлежит ей. Вдруг бросает она охоту и куда-то

улетает. Недалеко, впрочем. Вскоре садится в траву и

скребет здесь землю ногами. Самец присоединяется к ней и тоже

скребет. Потом она, а за ней и он летят на другое место и

там скребут. Топчутся на месте, приминая мох и траву.

Репетируют гнездостроительство. Некоторые из этих

«потешных» гнезд птицы посещают по нескольку раз на день,

про другие совсем забывают.

И вот наступает самый ответственный момент: переда-

ча самкой своих материнских обязанностей самцу.

Однажды утром она поднимается вдруг в воздух с хорошо

знакомым нам токовым криком, который мы не слышали, однако,

с тех пор, как она нашла самца. Летит над болотом и

приземляется у одного из «тренировочных» гнезд. Сейчас же

рядом с ней опускается и самец. Она кричит опять и летит

к другому гнезду. Он за ней. Они облетают подряд несколько

таких мест, где в дни своего первого знакомства скребли

землю: самка хорошо помнит их все. Наконец в одной из

ямок, которая ей, видно, больше по душе, откладывает

первое яйцо. Желтоватое, с бурыми пятнами.

Вскоре в примитивном гнездышке уже четыре яичка.

Больше не будет: теперь самка считает себя полностью

свободной от всех родительских обязанностей, наложенных на

нее природой. Самки-плавунчики собираются стайками,

беспечно кочуют по болотам, перебираются все южнее и южнее

и отлетают потихоньку на юг, в тропические моря и океаны,

где и зимуют. Спешат на курорты.

А самец садится в гнездо. Три недели в полном

одиночестве высиживает птенцов. Когда птенцы появятся, ведет

их к воде. И долго еще в меру своих птичьих сил оберегает

детишек от всех опасностей и невзгод. Немалый для

мужчины это подвиг.

Но едва ли, однако, медаль за отцовство, если бы была

учреждена такая в пернатом царстве, получил бы только

кулик-плавунчик. Разве родич его якана, что живет в

Бразилии, меньше времени и сил отдает воспитанию своих

птенчиков яканчиков?

А другая южноамериканская птица – тинаму? А

местный страус нанду? А эму и казуар – австралийские

страусы?

У всех у них отцы, брошенные самками, нежно

заботятся о своих детях, высиживают их и кормят, защищают

и согревают.

Разные птицы – разные гнезда

Рассказав о буднях отцов-плавунчиков, мы опять

вернулись к птицам. Задержимся в их царстве еще немного.

Итак, с ухаживанием покончено, места для гнезд най-

дены, обручение пар состоялось. Теперь новые заботы у

пернатых родителей.

Надо строить гнезда. У аистов, чаек и орлов в этом деле

равноправие: и самка и самец занимаются гнездострои-

тельством. У других (дрозд, зяблик) только самки. Есть и

такие, у которых строят самцы (плавунчики, крапивники,

телегаллы).

А дикие голуби, например, и цапли-кваквы такое

установили разделение труда: самец собирает и приносит

разные травинки и прутики, а самка вьет из них гнездо.

В чем же приносит? В клюве, не в лапах: одни таскают

по веточке (голуби, цапли, бакланы), другие набивают

травинками полный клюв (например, канарейки).

А попугаи транспортируют строительный материал

весьма оригинальным способом: запихивают его в оперение

спины и так летят с грузом за плечами.

Козодои – птицы без гнезд (даже подумать о таком

странно!). Они откладывают свои два яйца прямо на

сосновую хвою и насиживают их, что называется, на голой

земле.

Утки и гуси в кочке (или между кочками!) выбивают

телом небольшую ямку и выстилают ее лишь теми

стебельками и травинками, до которых могут дотянуться клювом.

Когда уходят из гнезда, прикрывают его мягкими перьями,

выщипанными из живота.

У других же птиц гнезда – чудо строительного

искусства. Например, у синицы ремеза, у птицы-портнихи, о

которой уже была речь, или у молотоголовых птиц

Африки.

Ткачики рода квелеа привязывают свое гнездо к дереву

настоящими узлами. Волокна, надерганные из растений, они

пропускают несколько раз через пальцы так, что получается

петля, а потом берут клювом конец «веревки» и крепко

затягивают петлю.

У самых маленьких колибри гнезда с наперсток, у

грифов и орлов весят несколько центнеров! Но самые большие

гнезда у общественных ткачиков. Их самки строят под

общей крышей множество маленьких каморок.

Многоквартирный птичий дом покрывает иногда крону всего дерева.

И материал для гнезд разный: веточки, травинки, пух,

перья, шерсть, листья, ил, глина. Даже собственная слюна!

В Южной Азии и в Австралии живет хорошо известный всем

местным гурманам стриж салангана. Из его гнезд варят,..

суп.

Вот как она вьет гнездо: прицепится лапками к скале и

смазывает клейкой слюной камень, рисуя на нем силуэт

люльки. Водит головой вправо и влево – слюна тут же

застывает, превращается в буроватую корочку. А салангана

все смазывает ее сверху. Растут стенки у гнезда, и

получается маленькая колыбелька на огромной скале.

Колыбелька эта, говорят, очень вкусная. Люди

забираются на высокие утесы, карабкаются при свете факелов

на стены пещер и собирают гнезда саланган. Варят потом

их в кипятке или курином бульоне, и получается отличный

суп, как уверяют знатоки.

Совсем недавно открыли, что саланганы представляют

интерес не только для гастрономов, но и для биофизиков:

эти птицы, летая в темноте, высылают вперед акустических

разведчиков, которые «трещат, как детская заводная

игрушка» – то есть ультразвуком «ощупывают»

окрестности.

Сиамский стриж ципсиурус – он живет по соседству с

саланганой – тоже склеивает свои гнезда слюной:

собирает перья и на листьях больших пальм приклеивает

перышко к перышку.

А чтобы, когда ветер сильный, яйца не выпали из

«перины», он приклеивает и их ко дну гнезда.

Фламинго лепят гнезда из ила: довольно высокие тумбы

с углублением на вершине.

С такими длинными ногами, которыми эволюция

наделила фламинго, только на высокой тумбе и можно сидеть с

некоторым удобством.

В Бразилии почти всюду на толстых ветках больших

деревьев, растущих вблизи хижин и деревень, можно увидеть

довольно увесистые комки глины. Небольшие красно-желтые

птички, похожие на дроздов, с пронзительным криком

суетятся около деревьев. Это птицы-печники, а глиняные

«дыни» на деревьях – их гнезда. Каждое гнездо – настоящий

«кирпичный» домишко с сенями и горницей (весит он

3—4 килограмма, тогда как сама птичка – только 80

граммов).

Самец и самка строят гнездо сообща. Сначала

заготавливают «кирпичи»—скатывают из глины крупные комочки,

величиной с ружейную пулю. Для прочности к глине приме-

шивают растительные

волокна. Кирпичи приносят на дерево. На толстом суку

складывают из них фундамент будущего гнезда. У птиц нет другого

инструмента, кроме клювов и лапок, но с помощью этих

несложных «орудий» они быстро заканчивают основание дома

и начинают возводить сводчатые стены. А затем крышу в

виде купола. В одной из стен оставляют круглое отверстие.

Это дверь. Внутреннее помещение перегораживают на две

комнаты. И дом готов!

Калао-носорог, когда строит гнездо, тоже таскает глину

в клюве.

Калао водятся в Индии и гнездятся в дуплах деревьев.

Лишь только самка заберется в дупло и отложит там первое

яйцо, самец начинает

замазывать особым раствором из

глины, ила и собственного помета

вход в дупло и вскоре

замуровывает в нем свою подругу.

Оставляет он лишь небольшую щель, через которую самка

может просунуть клюв. Несколько недель, пока из яиц не

выведутся птенцы, она сидит в заточении. Все это время

самец кормит узницу насекомыми и плодами. Когда птенцы

выведутся и окрепнут, самец толстым клювом разламывает

глиняную стенку и выпускает самку с детьми на свободу.

Странные у супругов отношения...

Оказывается, во время насиживания самка птицы

носорога линяет. У нее выпадают сразу почти все перья. В таком

виде птица совершенно беспомощна. Вот почему самец

замуровывает ее в дупле. За глиняной стенкой ей и тепло и

безопасно.

Но если самец погибнет, умрет и самка: без его помощи

она не может выбраться из заточения.

Хлопотливое это дело – строить гнезда. Хлопотливое и

трудное.

Какое трудное, мог бы рассказать бедняга телегалл

(австралийская сорная курица), которому для согревания яиц

приходится строить «египетские пирамиды».

Когда первые исследователи Австралии увидели на

равнинах этой страны странные земляные холмики, они

приняли их за могильные курганы туземцев. Но оказалось,

что это... птичьи гнезда. И не простые гнезда, а

инкубаторы!

Телегаллы не насиживают своих яиц. Они зарывают их

в кучи гниющего мусора. Тепло, которое выделяется при

гниении, согревает яйца. Яйца развиваются в мусорной

куче, как в настоящем инкубаторе.

«Инкубаторы» строит петух. Большими и сильными

ногами он сгребает в кучу всевозможный мусор. Трудится

много дней и возводит поистине грандиозное сооружение:

некоторые холмики-гнезда телегаллов достигают в высоту

пяти метров! Находили постройки сорных кур в пятьдесят

шагов по окружности.

Когда «инкубатор» готов, к нему приближаются самки

и, забравшись на кучу мусора, зарывают в нее яйца. По

одному яйцу в отдельные углубления. Яйца закапываются

всегда тупым концом кверху, чтобы птенцам легче было

выбраться из скорлупы.

Петух много дней дежурит у «инкубатора». Если от

гниения листьев в куче развивается слишком высокая

температура, он разгребает лишний слой земли или делает сбоку

глубокие отдушины. Если тепла мало, подбрасывает сверху

еще немного мусора. Для измерения температуры у петуха

есть свой «градусник»—внутренняя сторона крыльев у него

не оперена, и, прикасаясь голым телом к гнезду, петух

инстинктивно узнает, какова в нем температура*

Нормальная – 30—32 градуса.

Через 9—12 недель из яиц выводятся цыплята, им

предстоит нелегкая работа: нужно выбраться на поверхность из-

под слоя земли и мусора толщиной иногда до 1—2 метров.

Но новорожденные птенчики далеко не беспомощны. Они

рождаются уже совершенно оперившимися, очень крупными

и сильными. Как кроты, неутомимо роют они землю и

ногами и крыльями и вскоре вылезают на чистый воздух.

Обсохнув на солнце и отряхнувшись, молодые телегаллы

начинают самостоятельную жизнь. В это время они уже умеют

летать!

На наших болотах и реках водится птица, которая тоже

обогревает свое гнездо теплом гниющих растений. Это

поганка, или чомга. Построенное из старого тростника гнездо

чомги, точно миниатюрный плот, свободно переносится

ветром из одной части озера в другую. Тепло гниющих

растений, на которых лежат яйца, предохраняет их от

охлаждения снизу. Конечно, примитивный «парник» чомги

лишь отдаленно напоминает мощные «инкубаторы» теле-*

галлов.

Дятлы для гнезд выбивают в старых деревьях дупла.

И ничем их внутри не выстилают. Птенцы сидят прямо на

жестком дереве К Но на ногах, на пятках, у них

амортизирующие мозоли, поэтому «пролежней» у молодых дятлов не

бывает.

Все другие птицы – и синицы, и горихвостки, и

воробьи, и скворцы,– которые часто поселяются в брошенных

дятлами дуплах, вьют там обычные гнезда.

Соколы и совы гнезд не строят, а на свой лад немного

переделывают сорочьи и вороньи гнезда. Одна американская

сова выводит птенцов даже в норах сурков.

В Центральной Америке водятся птицы оропендолы. Они

плетут очень сложные, похожие на кувшины гнезда,

которые подвешивают к ветвям деревьев. В тропиках за

птичьими яйцами охотятся разные лакомки: обезьяны, дикие

кошки, ящерицы, змеи, еноты, опоссумы – много их, все

отлично лазают по деревьям, и птицам нелегко уберечь от них

свое потомство.

Но в «кувшины» оропендол хищники забираться не

рискуют, потому что всегда рядом с ними висят на ветке

опасные шары – гнезда ос. Оропендолы обычно вьют

гнезда на ветках, где поселились осы. Своих соседей – птиц —

осы не трогают, но всех незваных гостей жалят без

пощады.

Дятел микроптернус завел дружбу с муравьями. Гнездо

он без страха сооружает прямо посреди муравейника своих

жгучих «друзей».

Есть зимородки, которые гнездятся в термитниках, а

воробьи и трясогузки – в гнездах орлов и аистов.

Словом, разнообразие тут превеликое.

О всех моделях птичьих гнезд рассказать невозможно.

Кто захочет подробнее о них узнать, с удовольствием

прочтет превосходную книгу о птицах большого их знатока

Оскара Хейнрота («Из жизни птиц»). Там очень много

интересного.

А мы теперь посмотрим, какие заботы беспокоят

пернатых родителей после того, как гнездо построено.

1 Некоторые попугаи тоже гнездятся в дуплах без всякой

подстилки.

Три метода насиживания

В готовое гнездо самка откладывает яйца. Одно яйцо —

императорские пингвины, киви, грифы, орланы, гагары,

фламинго, трубконосые: альбатросы буревестники и кочур-

ки; два яйца – некоторые орлы, рябки, колибри, козодои,

голуби, болотные курочки такахе; три—серебристые чайки;

четыре – кулики; до шестнадцати – утки;

десять—семнадцать – синицы; до восемнадцати – фазан; от десяти до

двадцати восьми – куропатки.

Яйца у всех разные – и размером, и формой, и окраской.

У колибри весят, например, лишь четверть грамма, а

у страуса – 1,6 килограмма, то есть в 6000 раз больше!

Но и это не рекорд: «скорлупки» от яиц вымерших мада-

гаскарских страусов эпиорнисов вмещали каждая по

ведру!

Зато яйцо страуса весит в шестьдесят раз меньше

страусихи, а яйцо колибри – лишь в восемь раз легче самой

микроптички.

Утка-мандаринка за 13 дней откладывает 13 яиц —

каждое по 50 граммов. Все вместе весят они почти на

четверть больше утки.

Самка кулика-перевозчика в течение четырех дней

ежедневно творит в себе по яйцу весом 13,3 грамма.

Все четыре яйца, положенные на весы, потянут больше, чем

породившая их мать (вес ее 45 граммов). «Это замечательная

производительность!» – говорит

Оскар Хейнрот.

Самое крупное

(относительно) яйцо у бескрылого киви —

оно лишь впятеро легче самки,

его снесшей. А самое

«толстокожее» у франколинов: треть

веса яйца приходится на

скорлупу. Если уронить это

бронированное яйцо на землю, оно

ш>жет и не разбиться. Самая тонкая скорлупа яйца – у