Текст книги "С утра и до вечера"

Автор книги: Игорь Акимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

кишечник.

У зайца нет длинного хвоста, как у ящерицы, с которым

он мог бы при необходимости расстаться. Не может он

пожертвовать и ногой, как кузнечик. Ведь быстрые ноги – его

единственное спасение.

Другое дело оставить в пасти хищника клок шерсти... Вот

почему у зайца шкура тонкая. Схватит лисица зайчишку за

бок, он рванется и убежит. Не была б у него кожа тонкая,

как пергамент, не рвалась бы легко, и косой так дешево не

отделался бы.

Легко расстаются со своей шубкой и другие зверьки.

Садовая соня, маленькая, похожая на белочку зверюшка,

«выскакивает» из своего хвостика, если хищник схватит за него.

Пушистая шкурка легко лопается, и соня убегает с голым

хвостиком, но живая.

Суслики, бурундуки, хомяки и мыши поступают так же.

А маленькая коричневая ящерица, что живет на островах

Палау в Тихом океане, моментально выскакивает из своей

кожи, если вы накроете ее рукой. В руке останется тонкая

шкурка, а голенькая ящерица юркнет под камень.

Некоторые певчие птицы, голуби и куры, как только враг

их настигнет, роняют перья из хвоста. Это называют

«линькой от испуга». Смысл ее тот же: отвлечь потерянными

перьями внимание неприятеля.

Безжалостное, но спасительное самокалечение ученые

называют автотомией – саморазрезанием. Многие животные

прибегают к этой операции, чтобы избежать неминуемой

гибели.

1 Но шилохвостая ящерица, которая живет в Африке, бережет свой

хвост: он у нее колючий. Заметив врага, она тут же зарывается в

землю, а хвостом затыкает вход в нору.

Автотомия – древнейшее средство страхования жизни —

есть в арсенале защитных приспособлений и у осьминога.

Восемь длинных рук, которые исследуют каждую пядь

незнакомого пространства, когда осьминог выходит на добычу,

чаще других частей тела подвергаются опасности.

Щупальца прочные – ухватившись за одно, можно всего

осьминога вытащить из норы. Вот тут спрут «автотомирует»

себя: мышцы попавшего в плен щупальца спазматически

сокращаются. Сокращаются с такой силой, что сами себя

разрывают. Щупальце отваливается, словно ножом

отрезанное. Хищник получает его в виде выкупа за жизнь.

Осьминог Octopus defilippi в совершенстве постиг

искусство автотомирования. Схваченный за руку, он тотчас

расстается с ней. Щупальце отчаянно извивается – это ложный

маневр, враг бросается на него и упускает главную цель.

Отверженное щупальце долго еще дергается и, если

отпустить его на свободу, пытается даже ползти и может

присасываться.

Осьминог отбрасывает обычно около 4/s всей руки, хотя

может оторвать щупальце и в любом другом месте. Ящерица

не обладает такой свободой действия: она переламывает свой

хвост только в строго определенной точке по заранее

намеченной природой линии.

Рана на месте оторванного щупальца не кровоточит,

кровеносные сосуды сильно сокращены и тем самым как бы

сами себя зажимают. Кожа на конце обрубка начинает быстро

нарастать на рану и затягивает ее почти всю.

Приблизительно через шесть часов после автотомии кровеносные сосуды

расширяются и из пораненных тканей начинает слабо

струиться кровь, которая плотным сгустком, словно тампоном,

закрывает не затянутую еще кожей оперированную

поверхность щупальца. На вторые сутки рана полностью заживает,

и на месте утерянного начинает расти новое щупальце. Через

полтора месяца оно уже на одну треть приближается к

своему нормальному размеру.

Хотя автотомия и достаточно надежный способ

страхования жизни, однако способ этот очень расточителен. А есть

ли какой-нибудь менее болезненный и более экономный

заменитель самокалечения? Есть.

Головоногие моллюски, то есть осьминоги, каракатицы

и кальмары, эволюционируя, приобрели уникальнейшее

чудо-оружие – чернильную бомбу. Вместо куска живой плоти

кальмар выбрасывает перед раскрытой, чтобы сожрать его,

пастью грубую подделку собственной персоны. Он как бы

раздваивается на глазах у недруга и оставляет ему своего

бесплотного двойника, а сам быстро исчезает.

Чернила у моллюсков вырабатывает особый орган —

грушевидный вырост прямой кишки. Его называют чернильным

мешком. Это плотный пузырек, разделенный перегородкой

на две части. Верхняя половина отведена под запасной

резервуар, в нем хранятся чернила; нижняя – заполнена

тканями самой железы. Ее клетки набиты зернами черной краски*

Старые кл§тки постепенно разрушаются, их краска

растворяется в соках железы – получаются чернила. Они

поступают на «склад» – перекачиваются в верхний пузырек, где

хранятся до первой тревоги.

Не все содержимое чернильного мешка выбрызгивается

за один раз. Обыкновенный осьминог может пускать

«дымовую завесу» шесть раз подряд, а через полчаса уже пол*

ностью восстанавливает весь израсходованный запас чернил.

Каракатица за пять секунд окрашивает извергнутыми

чернилами всю воду в баке вместимостью пять с половиной

тысяч литров. А гигантские кальмары извергают из воронки

столько чернильной жидкости, что морские волны мутнеют

на пространстве в сотню метров!

Головоногие моллюски рождаются с мешком,

наполненным чернилами.

Одна почти микроскопическая крошка каракатица, едва

выбравшись из оболочки яйца, тут же окрасила воду пятью

чернильными залпами.

И вот какое неожиданное открытие было сделано

биологами в последнее десятилетие. Оказалось, что традиционное

представление о «дымовой завесе» головоногих моллюсков

следует основательно пересмотреть. Наблюдения показали,

что выброшенные головоногими чернила растворяются не

сразу, не раньше, чем на что-нибудь наткнутся. Они долго,

до десяти минут и больше, висят в воде темной и компактной

каплей. Но самое поразительное, что форма капли

напоминает очертания выбросившего ее животного. Хищник вместо

убегающей жертвы хватает эту каплю. Вот тогда она

«взрывается» и окутывает врага темным облаком. Акула приходит

в полное замешательство, когда стайка кальмаров

одновременно, как из многоствольного миномета, выбрасывает

целую серию «чернильных бомб». Она мечется туда-сюда, хва-

тает одного мнимого кальмара за другим, и вскоре вся

скрывается в густом облаке рассеянных ею чернил.

В 1956 году доктор Д. Хэл опубликовал в английском

журнале «Нейчур» интересные наблюдения над маневрами,

к которым прибегает кальмар, подменяя себя чернильным

макетом.

Зоолог посадил кальмара в кадку и попытался поймать

его рукой. Когда его пальцы были уже в нескольких дюймах

от цели, кальмар внезапно потемнел и, как показалось Хэлу,

замер на месте. В следующее мгновение Хэл схватил

чернильный макет, который тут же растворился в воде.

Обманщик плавал в другом конце кадки.

Хэл повторил свою попытку, но теперь внимательно

следил за кальмаром. Когда его рука вновь приблизилась,

кальмар снова потемнел, выбросил «бомбу» и тут же стал

мертвенно-бледным, затем невидимкой метнулся в дальний

конец кадки.

До чего тонкий маневр! Кальмар ведь не просто оставил

вместо себя свое изображение. Нет, это сцена с

переодеванием. Сначала он резкой сменой окраски привлекает

внимание противника. Затем тут же подменяет себя другим

темным пятном – хищник автоматически фиксирует на нем

свой взгляд – и исчезает со сцены, переменив наряд.

Обратите внимание: теперь у него окраска не черная, а белая.

Хитра на выдумки природа.

Смерть мнимая и реальная

О том, что притворство часто спасает жизнь, много

говорить не нужно. Животные, у которых есть такой инстинкт,

выходят без вреда из очень опасных ситуаций. Каталепсия,

или акинеза,– это мнимая смерть, вернее, неподвижность,

имитирующая смерть. Пауки и жуки, прикидываясь

мертвыми, наверное, не раз разыгрывали перед вами

акинетические пантомимы.

Способны на такое и птицы – например, совы и воробьи.

А опоссум – артист, каких мало. Притворяясь мертвым, он

даже с дерева падает и лежит очень долго, как дохлый,

закатив глаза и высунув язык. Столько, сколько нужно, чтобы

обмануть человека или хищника, который не ест дохлятины.

Что неподвижность – хорошее средство от гибели,

доказывают факты. Куница или хорь, забравшись в курятник,

душат всех кур, кроме наседок, тихо сидящих ла яйцах;

замерев, они спасают свои шеи от острых зубов. Пойманный

кошкой воробей цепенеет. А как только заметит, что кошку

его притворство обмануло и она на секунду выпустила его из

когтей, тут же улетает.

Известный исследователь Африки Ливингстон однажды

попал в лапы ко льву. Лев играл с ним, как кошка с мышью.

От страха Ливингстон не мог шевельнуться. И зтот шок спас

ему жизнь: льву неподвижный «чурбан» вскоре наскучил

и он, зевнув, ушел разгонять свой сплин другим

развлечением.

В одном зоопарке случилось, что на сторожа напала

львица. Он замер, не шевелясь и не сопротивляясь. Она

катала его лапами, но не тронула. Единственное ранение

получил догадливый сторож – огнестрельное: полицейские,

которые сбежались к клетке, целясь в львицу, попали в него.

Карл Гагенбек ехал в одном вагоне с купленным им

львом. Ночью лев сломал клетку и, поздравляя себя с

удачей, направился прямо к Гагенбеку. Но тот испортил ему

аппетит, притворившись мертвым. Зверь обнюхал его,

подышал в самое лицо и ушел подальше от «мертвеца» в другой

угол вагона. Там уснул без обеда.

Латинские историки рассказывают о случае, еще более

удивительном. Один римлянин попал в плен к галлам, и они

потребовали, чтобы он выдал разные военные секреты. Тогда

пленный, чтобы под пытками случайно не проговориться, не

притворился, а натурально сделал себя мертвым. Попросил

три минуты на раздумье, сел в угол палатки и, задержав

силой воли дыхание, умер ровно через три минуты.

Не берусь утверждать, было ли это на самом деле или

только легенда и способен ли человек вообще на такое

самоубийство. Другими способами, часто очень

фантастическими, он мастер убивать себя, когда для него жизнь хуже

смерти.

Животные в такую беду, когда лучше умереть, чем жить,

тоже попадают нередко. Как у них с самоубийством?

«Употребляют» ли они его как средство на крайний случай, когда

уже все потеряно?

Нет, никогда! Хотя разных рассказов и легенд о само-

убийстве животных много, особенно в книгах

художественных и исторических. Но наука такими фактами не

располагает. Да это и невозможно, потому что о смерти животные

ничего не знают. Знают безотчетный врожденный страх

перед врагом, перед всем, что непонятно и пугает. Но чем

грозит им этот страх, о дороге в никуда, которая начинается

по ту сторону жизни, они понятия не имеют.

Было время, когда даже серьезные исследователи писали

о самоубийстве животных. Аристотель первым рассказывал

забавную басню о коне, который, совершив неблаговидный

поступок, бросился с горя со скалы.

Через две тысячи лет Наполеон после победы при

Аустерлице получил донесение о лошадином самоубийстве.

Объезжая поле битвы, он заметил коня, который в позе

невыразимого страдания стоял над трупом убитого хозяина. Он

приказал следить за животным и обо всем замеченном

докладывать ему. И вот наутро ему подали рапорт: «Лошадь

простояла всю ночь перед трупом своего господина. С

восходом солнца она начала рассматривать его, обнюхивать

со всех сторон, издала тяжелые вздохи, затем помчалась

к Дунаю и утопилась».

Много подобных историй было рассказано и о других

животных – обезьянах, кошках, собаках, овцах, даже о

птицах. О лебедях, например, которые будто бы, потеряв

подругу, с горя убивали себя, падая на землю.

Некоторые охотники уверяют, что раненые утки ныряют

под воду и, чтобы не попасть живьем в руки своего убийцы,

хватаются там клювом за водоросли.

Правда, случаются иногда странные происшествия,

которые на первый взгляд, может быть, и выглядят как

сознательное стремление животного к гибели.

Белки и лемминги, когда переселяются на новые места,

тысячами тонут в реках и фиордах. Но это не стремление

к гибели, а просто незнание, где гибель.

Однажды двухтысячное стадо полудиких быков и коров,

которое паслось в прериях Аргентины, без всякой

видимой причины вдруг бросилось в реку Парану и утонуло.

Там ясе, в Южной Америке, случилось и такое: сотни

крокодилов дружно покинули гостеприимное устье Амазонки и.

поплыли в открытое море на верную гибель.

Видели и слонов в море, далеко от берега (слоны

отличные пловцы). На одного слона-мореплавателя напали акулы

и разорвали его. Бегемоты и дикие свиньи, переплывшие

пролив между Африкой и Мадагаскаром, счастливо избежали

акульих зубов и акклиматизировались в новой стране

(позднее бегемоты на Мадагаскаре все вымерли).

Эти странные «выходки», это непонятное влечение

сухопутных зверей к морским путешествиям биологи объясняют

так: у многих животных есть врожденное побуждение к

расселению на новые земли, расширение мест своего обитания

во все стороны, куда только возможно. В некоторое время —

когда, например, где-нибудь их слишком много расплодилось

и есть стало нечего,– и у некоторых особенно непоседливых

из них страсть к переселению побеждает все другие чувства,

даже инстинкт самосохранения. И тогда звери без ластов

и плавников храбро и безотчетно бросаются в море, чтобы

вплавь добраться до тучных пастбищ, которые чудятся им

за горизонтом, или плывут на авось: куда-нибудь да

прибьет течение. Едва ли животные, пускаясь в рискованные

вояжи, о чем-нибудь рассуждают, скорее, всемогущий

инстинкт гонит их на поиски новых земель без всяких

раздумий об удачах и неудачах, которые их ждут.

Есть и такая гипотеза: кочующие белки и лемминги

ведут себя как чумовые – гибнут в городах, попавшихся на

пути, тонут в реках. Они одержимы помешательством, все

обезумели от каких-то не известных нам пока причин,

может быть, от паразитов в мозгу – как овцы от иных

глистов или от какого-нибудь вируса,– так утверждают

сторонники теории «роковых миграций». Но поскольку никто

еще не установил, что это за «помешательство», когда и

отчего оно случается, признать его за истину нельзя.

Много всевозможных басен рассказано о самоубийстве

скорпионов. Многие это видели и может увидеть каждый,

кто хочет. Нужно только окружить скорпиона горячими

углями. Он бросится в одну сторону, в другую – выхода

нет. И, не желая умирать в муках, убьет себя уколом

жала.

Натуралисты прошлого века полагали, что скорпион

жалит себя в мозг потому, что от яркого света углей болят

его глаза. А скорпион привык жалить все, что причиняет

ему боль. Другие говорят, что скорпион жалит себя

нечаянно, когда мечется в панике, ища выхода из огненного

кольца. А третьи уверяют, будто он, окруженный углями, и не

умирает вовсе, а от шока, как Ливингстон в когтях льва,

цепенеет в каталепсии. Если набраться терпения и

час-другой посидеть у «мертвого» скорпиона, то можно якобы

увидеть, как он очнется и бросится наутек.

Профессор П. И. Мариковский в своей интересной книге

«Неутомимые охотники» рассказал об опытах, которые

доказали, что яд скорпиона безвреден для него самого.

Значит, скорпион погибает не от самоукуса, а, по-видимому, от

теплового удара и ожогов, которые получает, пытаясь

прорваться сквозь угли. Это, пожалуй, самое правильное

объяснение мнимого самоубийства скорпиона.

Зоологи не раз находили в лесу бурундуков, полевок,

обезьян и даже оленей, застрявших головой в развилке

дерева, словно повесившихся. Птицы тоже часто гибнут,

попадая случайно головой в петли бельевых, крепежных и

прочих веревок. Один пестрый дятел умер, вонзив клюв в

лесной орех. А любопытная сорока засунула клюв в мяч для

игры в гольф и не смогла вытащить его. Некая треска

прославилась тем, что удавилась, всунув голову в пряжку от

пояса, упавшую в море. Есть фотографии акулы, которая

погибла, завязнув в баллоне от автомобильного колеса.

Нелегко, наверное, ей было найти в океане это «смертоносное»

орудие, чтобы так оригинально покончить с собой!

Все эти поразительные случаи мнимого самоубийства

говорят лишь о том, что и животные часто неосторожны.

Самые ловкие бывают неловкими. Несчастный случай —

вот единственная причина их гибели.

Скорее в стаю

Как только морские рыбки платазусы заметят опасность,

сразу бросаются друг к другу и, плотно прижавшись,

образуют фигуру, похожую на колючего морского ежа, съесть

которого мало найдется охотников.

Соколу, атакующему скворцов, очень не нравится,

когда они тесно смыкаются и стая их густеет. Нападая, он

падает из поднебесья со скоростью двести и триста

километров в час и может свернуть себе шею, если врежется в гущу

птичьих тел. И северные олени смыкают перед волком свои

ряды. Но часто ищут спасение в противоволчьем оборони-

тельном ряду мускусных быков, которые-, выставив рога наружу,

несокрушимой фалангой встречают волков.

Животные в больших стаях несут меньшие потери от хищников,

чем в малых стаях или одиночки.

Это экспериментально проверено на таких непохожих созданиях, как

рачки дафнии, гусеницы и скворцы.

И дело тут не только в умноженной бдительности, которой, безусловно,

обладают соединенные в стаи животные, но и еще в каком-то особом

психологическом свойстве коллектива, приводящем атакующего

врага в замешательство. Это свойство назвали эффектом замешательства.

Очень многие животные объединяются в стаи. И не потому только,

что в куче теплее. Когда они все

вместе и кочуют, и ночуют, и

добывают пищу, то получают много

разных выгод от объединения. Сотни

зорких глаз быстрее заметят врага,

чем одна пара, и охотиться вместе

удобнее. Значит, в стае безопаснее.

В стае можно и поиграть друг с

другом.

Лисицы – известные отшельники в собачьем роду

(они не живут стаями), но и то зимой, когда го-

лодно, собираются, бывает, вместе и атакуют сообща

косуль.

Волки в стае и на людей, случалось, нападали. Шакалы

объединенными силами загрызают оленей, а гиены – даже

старых львов.

Львы и сами охотятся стаей: ее называют прайдом. Это

несколько объединенных вместе семей с детишками,

молодыми и старыми львами. Но холостые или молодые еще

львицы часто организуют свой отдельный женский, так

сказать, прайд. Зоологи обозначают эту их склонность к

уединению с себе подобными сложным словом «синейпелиум*.

В кошачьей породе стая – большая редкость. Львы да

еще эйры, длиннотелые бразильские кошки, подвержены

этой «слабости». Больше, кажется, никто.

Косатки, хищные родичи дельфинов, нападая целым

кланом, даже китов разрывают на куски.

Некоторые животные охотятся в одиночку, а спать

собираются вместе. Пример – летучие мыши и лесные белки

в мороз.

Нарвалы – киты с длинными, как рапиры, бивнями, в

сильные холода сбиваются в большие стада и плавают все

в одном месте, ныряют без конца, баламутят воду: не дают

ей замерзнуть. Если в арктических льдах, среди которых

они живут, не останется ни одной большой полыньи, то

нарвалы рискуют задохнуться.

Бобры объединяются вместе, чтобы сообща строить

жилища.

Кроме явных выгод, которые приобретают животные,

объединяясь со своими сородичами в одно сообщество, есть

еще загадочные, пока малоизученные, но достаточно

очевидные преимущества коллективного образа жизни.

Заметили, например, что муравьи и термиты более

активны и лучше работают, когда их много, чем когда они

изолированы от себе подобных. Это странное явление

назвали эффектом группы.

Тараканы тоже лучше ориентируются, когда им

предлагают сделать правильный выбор пути в компании с дву-

мя-тремя другими тараканами, чем в одиночестве.

Морской червь процеродес легче переносит опреснение в группе

с другими такими же червями, нежели в изоляции. А у

золотых рыбок улучшается аппетит, когда они вместе. Но и

съедая одинаковое количество пищи, в стае они растут

быстрее, чем в одиночестве. Они, а также и другие рыбы —

гуппии, пескари – даже энергии расходуют меньше, когда в

стае. Об этом можно судить по потреблению кислорода:

одиночной рыбке его требуется заметно больше.

Эффект группы обнаружен также у шмелей, мух,

долгоносиков, саранчи, крыс и кур.

Лишь немногие киты кочуют по океанам в одиночестве

(ремнезубы, например). И стада у них бывали (порой

встречаются и сейчас) невероятных размеров. По северным

морям за косяками трески и сайры плывут нередко

десятитысячные стаи белух. Наши звероловы, случалось,

вылавливали в Черном море (аламанной сетью) до полутора тысяч

дельфинов зараз. А с самолета в одной дельфиньей стае

насчитали как-то сто тысяч голов!

По суше немногие звери бродят такими табунами.

Только некоторые грызуны и копытные топчут землю

многотысячными легионами.

У сухопутных животных широкий диапазон

всевозможных объединений. Каждой их разновидности дано научное

название.

Некоторые звери всегда живут в одиночестве. Таковы

хомяки и многие хищники: леопард, ягуар, оцелот, лисы.

Муравьед тоже аутсайдер, и трубкозуб, и опоссум.

Другие бродят парами: лесные и карликовые антилопы,

олень мунтжак, ящер панголин, из полуобезьян – долгопят

и галаго.

Семьями держатся бобры и гориллы – это называется

патрогинопедиумом. А если самец не живет с семьей, будет

просто гинопедиум, как, например, у медведей. Когда и

мать быстро покидает детей, а братья и сестры долго еще

ходят вместе (так в обычае у лам), получается симпедиум.

Сисимпедиум – это когда объединяются вместе

детеныши разных родителей или разных выводков. Например,

медвежата-сеголетки, которых у нас называют муравейниками,

и пестуны – их старшие братья от предыдущего, так

сказать, брака.

В хорчиных норах тоже находили разновозрастных хор-

чат.

Синхориум – животные только на ночь собираются

вместе (летучие мыши, например).

Сикпориум – кочевые объединения в очень большие

табуны, как у некоторых антилоп и северных оленей.

В стае или стаде обычно есть вожак – старый самец.

либо старая самка.

Неважно, какой пол у зверя, лишь бы был у него опыт,

и тогда станет он вожаком. Избирают не тайным и не

открытым голосованием, а просто каким-то интуитивным

чутьем признают его авторитет и подчиняются.

Но есть животные, у которых вожаки всегда только

самцы: кенгуру, ламы, антилопы канны, сайгаки,

мускусные быки, дикие и домашние лошади – либо только самки:

северные олени, жирафы, водяные козлы, муфлоны, серны,

зубры, дикие ослы.

А летучие мыши, грызуны и сумчатые, кроме кенгуру,

вообще обходятся без вожаков.

Интересно, как у разных зверей ведут себя на марше

вожаки.

Когда отправляется в далекий путь стадо слонов, во

главе его встает старая слониха, реже слон. Самки с

детенышами идут в середине, а взрослые самцы – по краям.

Буйволы выстраиваются полумесяцем. Сильные быки

охраняют фланги, а вожак, тоже обычно бык, идет в центре

полумесяца.

У оленей же вожак замыкает шествие, а у лошадей то

скачет вперед, то, обегая кругом табун, подгоняет отетаки

щих.

Старая жирафиха, опекая свое стадо, тоже постоянно

бегает – плавно так, словно плывет,– туда-сюда позади

табуна.

Чтобы не потерять друг друга и не отстать от стаи ночью

или в непогоду, животные перекрикиваются. В тумане,

созывая друг друга, мычат моржи. Обезьяны, когда скачут

в густой листве тропического леса, сигналят друг другу

криками.

А северные олени не утруждают голосовые связки:

сигнальная система у них работает «автоматически». Когда

мимо проходит оленье стадо, ясно слышится сухое

потрескивание. Это трутся сухожилия о кости ног оленей и звучат,

точно струны.

Зоологи называют стаи «открытыми» сообществами:

любой зверь, или птица, или рыба, или лягушка может

прийти в любую стаю своих соплеменников. (А нередко и в

стаю животных другого вида: синицы и утки часто кочуют

в смешанных стаях, зебры, страусы и антилопы гну тоже.)

Никто пришельца не прогонит и никто не станет его

удерживать, когда он захочет уйти. Животные в стаях, так

сказать, лично не знают друг друга. Это, говорит 3. Веселов-

ский, объединения анонимные. В них животные так же

относятся друг к другу, как человек к незнакомому человеку.

Иное дело (увидим дальше) в семьях животных: там все

знают друг друга «в лицо».

Птичьи колонии и базары – это тоже, по существу, стаи,

и часто смешанные. На подходящем месте здесь гнездятся

многие семьи пернатых. Но у каждой пары своя

территория. Стоит придвинуть одно гнездо к другому на несколько

сантиметров, как начнется драка.

Но когда в колонию приходят незваные гости, все птицы

забывают о распрях с соседями и дружно атакуют врагов.

Любовь сближает не только людей

Самое простое объединение животных – это пара, союз

самца и самки ради продления рода. После появления

потомства самцы и самки могут и разойтись на время или

навсегда. Так поступают тетерева, глухари, олени, медведи,

соболи и многие другие.

Но бывают и более прочные союзы, когда самцы и

самки долго живут друг с другом и не расстаются, даже

выкормив и воспитав детей. Они хорошо знают друг друга, и

чувства, их связывающие, более романтичны, чем простая

взаимопомощь ради общего дела. Если один из них

погибнет, другой, бывает, надолго или навсегда остается вдовцом.

Их влечет привязанность, которую люди называют – когда

речь идет о них самих – любовью. Такие отношения нельзя

назвать иначе, как супружеством, хотя оно и не

зарегистрировано. Лебеди, гуси, вороны, волки и, по-видимому,

бобры – животные именно такого типа.

Семья – более высокая и, так сказать, прогрессивная

социальная категория, чем временный брачный союз или

обильный женами гарем (как у котиков, диких лошадей,

кабанов, обезьян, слонов или кур).

Семья там, где оба родителя не бросают икру, яйца или

детенышей (едва выкормив их) на произвол судьбы, а забо-

тятся о них, охраняют и учат разным премудростям

жизни.

Некоторые зоологи называют семьей и союзы, где хотя

бы один из родителей выполняет все эти обязанности.

Тогда говорят о родительской семье, когда отец и мать

остаются с детьми (гуси, лебеди, кулики, чайки, лисы,

волки). О материнской – если мать одна воспитывает детей

(многие звери, утки, тетерева, фазаны, скорпионы и

некоторые пауки). Интересно, что даже такие близкие по крови

звери, как зайцы и кролики, живут разными семьями: отцы-

зайцы ревностно заботятся о своих зайчатах, а кролики нет.

Об отцовских семьях я уже рассказывал: вспомните

куликов плавунчиков, колюшку, страусов эму и нанду.

Семьи прочно связывает, кроме личной привязанности,

общая территория, которую все члены семьи, и особенно

самец, бдительно охраняют. Чужака даже и своего вида

узнают сразу и немедленно и дружно изгоняют. Иногда

поднимается такая катавасия, что в свалке свои, бывает, кусают

и клюют своих. Но, конечно, по ошибке и в боевом азарте.

Семья—«закрытое» объединение животных: чужих здесь

не принимают.

Организация некоторых звериных семей более сложная,

чем привыкли обычно представлять себе люди. Дружную

жизнь «больших семей» волков и крыс ученые сумели

разгадать только в последнее время.

Весной крыса-самец, облюбовав местечко, роет нору,

приводит в нее самку, и там скоро уже копошатся крысята.

Растут они быстро и через год, переженившись между

собой, сами обзаводятся детенышами. Тут же – в этой норе с

отнорками. Скоро крысиный дом переполняется

разновозрастными жильцами, и получается «большая семья».

Но всем места уже мало, и пары, одна за другой,

выселяются на новую жилплощадь. Случается обычно это два

раза в году: весной и осенью.

«Большая семья» волков еще больше. Волки – звери

очень умные, и организация всех дел у них образцовая.

Молодых воспитывают и оберегают не только волк с

волчицей, но и «дяди» и «тети», старшие братья и сестры.

Мужая, сильные молодые волки, двухлетки и трехлетки,

выбрав по вкусу подругу – часто на всю жизнь,– уходят

весной из стаи и заводят свою семью. Слабые же их

сверстники менее счастливы и своим домом обычно не живут, суп-

ружества не знают (если в округе есть волки сильные). Они

«нанимаются», что называется, няньками в семьи к своим

братьям. Такова их волчья доля.

Когда у волчицы родятся волчата, она первые недели

лежит с ними в логове. Потом, принюхиваясь, осторожно

вылезает из норы, но далеко не уходит – лишь метров за

сто—двести. Сюда все члены «большой семьи» приносят ей

добычу, всё, что поймали. Лишь позже она и сама ходит

на охоту. И вот тут-то няньки «нянчат» волчат: пока она

рыщет по полям и лесам, ее «тетки», сестры или старшие

дети, рожденные год назад, остаются с волчатами. Кормят

их, отрыгивая проглоченное на охоте мясо, и, конечно,

несут бдительный караул.

Волк-отец тоже долг свой не забывает. Он всегда рядом,

если не ушел с волчицей за добычей, и тоже кормит волчат

извергнутым из желудка мясом.

А осенью, когда детишки подрастут, волчья «большая

семья» охотится стаей, и молодые учатся у старых законам

джунглей.

Каждый сверчок знает свой шесток

«В Чикагском университете шел коллоквиум,

посвященный поведению обезьян,– рассказывает в своей

интересной книге французский зоолог Реми Шовэн.– Здесь

присутствовал и Фриш, автор известных работ по биологии

обезьян, который к тому же владеет – чрезвычайная

редкость– японским языком. На одной из полок библиотеки

внимание Фриша привлекло несколько японских книг и

журнал, уже покрытые слоем пыли – видно, никто никогда

не брал их в руки. И вот он уже перелистывает нетронутые

страницы. Удивление его безгранично: перед ним

раскрывается картина поразительно глубоких и лучше чем где бы

то ни было поставленных исследований. Большая группа

японских ученых на протяжении ряда лет вела наблюдения,

а о них даже никто не слыхал! И тема – именно поведение

обезьян».

Японские биологи изучали жизнь макак, которые

местами еще уцелели на их островах. Методы у них были те же,

что и у других этологов: по разным приметам надо запом-

нить «в лицо» всех обезьян, пронумеровать их и следить за

поведением каждой. Исследователи расписали время дежурств и все, что

видели и слышали, записывали в журнал и на магнитофон. И так —

восемь лет подряд—день за днем, час за часом.

И вот что узнали ученые: у обезьян есть ранги!

Одна стая макак жила на горе Такасакияма, «отрезанной от мира

с трех сторон морем, а с четвертой– горными хребтами». На горе

этой обезьяны сидели и ходили по

ней не как попало, а в строгом

порядке и в зависимости от «чина»

каждой обезьяны. В центре всегда

были самцы и самки самого

высокого ранга. Только малышам

разрешалось здесь «обезьянничать». На

Такасакияме жило шестнадцать

взрослых самцов, но лишь шестеро

из них, «самые крупные и

сильные», владели прерогативами столь

высокими, что могли гулять «по

центру». Всем другим вход был воспрещен. Они, тоже строго

по чину, «прозябали» в провинции – то есть с краю,

располагаясь кругами вокруг привилегированного центра.

Порядок был такой: первую круговую орбиту, ближайшую к

вожакам в середке, занимали самки более низкого ранга.

А вторую за ней – молодые и слабые самцы. Только совсем

молоденьким обезьянкам разрешалось переходить как

угодно границы всех рангов, «и они широко использовали эту

возможность».

Вечером обезьяны идут спать. Впереди, конечно, самцы-

вожаки, с ними самки высшего разряда с детенышами. Как