Текст книги "С утра и до вечера"

Автор книги: Игорь Акимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

рассматривали муравьев, но паутинных желез у них, как

ни старались, не могли заметить. Личинки их тоже

окукливаются голыми, коконом себя не одевают, и тем не менее...

Тем не менее у личинок паутинные железы развиты очень

сильно.

Для чего?

Кажется, первым загадку эту разгадал полвека назад

Франц Дофлейн, известный немецкий исследователь Южной

Азии.

Он вскрыл однажды гнездо экофилл, чтобы посмотреть,

что делается внутри.

Большая часть муравьев бросилась на защиту гнезда. Они

выстроились вдоль поврежденного места и стали стучать по

листьям. Этот шум, похожий на треск гремучей змеи,– их

единственная защита. Одновременно от стаи муравьев

выделился небольшой отряд «саперов», которые тотчас же

принялись за починку разорванной стенки гнезда. Они

выстроились рядами у края листьев по одну сторону трещины. Как

по команде, муравьи разом перетянулись через трещину и

крепко схватили челюстями край противоположного листа.

Затем начали медленно и осторожно пятиться назад, бережно

переставляя одну ножку за другой. Края листьев

постепенно сближались. Тут появился еще один отряд строителей,

который принялся удалять с краев листьев остатки старой

ткани. Они впивались челюстями в листья и теребили их до

тех пор, пока все засохшие лоскутки не отлетели прочь.

Мусор муравьи волокли на какое-нибудь открытое место и

сбрасывали вниз. Муравьи разом раскрывали челюсти, и

листок летел по ветру.

За полчаса дружной работы муравьям удалось сблизить

края разрыва. И вот тогда началось самое интересное: из

гнезда выбежали муравьи-склейщики: каждый держал во

рту по личинке. Муравьи с личинками направились прямо

к пролому в стене. Видно было, как они пробирались между

рядами рабочих муравьев, крепко держащих края листьев.

Приложив на секунду личинку передним узким концом к

краю одного листа, муравьи^склейщики переходили через

трещину на другую сторону разрыва и там прижимали к

листу головки личинок. Переползая с одной стороны

трещины на другую, они всю ее покрыли липкой паутиной. Мало-

помалу щель стала затягиваться тонкой шелковой тканью.

Строя новые гнезда, экофиллы тоже склеивают листья

паутинными нитями, которые в изобилии изрыгают их

личинки.

Разные виды экофиллов (а также рода полирахис)

сооружают муравейники, сворачивая один лист либо соединяя

вместе соседние листья. Если расстояние между ними велико

и муравьи, как ни тянутся, достать до соседнего листа не

могут, они строят тогда над бездной висячий мост из своих

сцепившихся гуськом тел. Иногда даже семь-восемь

муравьев, цепляясь друг за дружку, перекидываются цепочкой с

листа на лист. Потом, пятясь, сближают постепенно их края,

пока те не сомкнутся. Тогда их «сшивают» шелковыми

нитями личинок.

С помощью «тюбиков с клеем» экофиллы склеивают и

загоны для «домашнего скота» – листовых тлей, которых

доят, получая от них сладкий сок. «Хлевы» для тлей – это

зеленые шары до полуметра в поперечнике. Экофиллы строят

и «кладовые» – навесы из листьев, натянутые в виде

палаток над ветками и листьями деревьев, из которых вытекает

сладкий сок.

Муравьи вообще хозяйственные насекомые. Их

земледельческие плантации, грибные сады, многочисленные «породы

домашних животных» и подземные «элеваторы» для

хранения зерна вызывают восхищение у людей.

В подземных складах муравьев хранится не только

зерно. В Америке, на юге США и в Мексике водятся

медоносные муравьи: они сосут сок сахарного дуба и запасают

его впрок.

Когда первые исследователи разрыли их гнезда, они были

поражены. Под сводами большой полукруглой камеры в

центре муравейника висели круглые, величиной с

виноградную ягоду «бочки» с медом. «Бочки» были живые! Они

неуклюже пытались уползти подальше в темный угол.

Муравьи по ночам промышляют мед. Находят его на

галлах дуба, съедают сколько могут и возвращаются в гнездо

заметно пополневшими. Принесенный в зобу мед изо рта в

рот передают своим собратьям—«живым сосудам».

Желудок этих замечательных муравьев может растягиваться

точно резиновый. Муравьи-бочки глотают так много меда, что

их брюшко раздувается до невероятных размеров! Как

перезрелые виноградины, висят они, прицепившись лапками к

потолку продуктового склада – самой обширной комнаты

в муравейнике. Местные жители их так и называют —

земляной виноград. Выжатый из муравьев мед напоминает

пчелиный и очень приятен на вкус. Мексиканцы разоряют

гнезда медоносных муравьев: из тысячи муравьев-бочек

можно выжать фунт прекрасного меда.

Медом муравьи кормят личинок. В голодное время и

взрослые муравьи забегают в погребок, чтобы получить

несколько сладких капелек изо рта муравья-бочки.

Песчаная оса аммофила личинок своих кормит не медом,

а парализованными гусеницами. Значение этих ос в жизни

планеты и в сельском хозяйстве многих стран мира очень

Еелико. Аммофилы не живут по обычаям других ос

большими сообществами. В полном одиночестве, один на один, ведут

они борьбу с превратностями судьбы.

Пойманную гусеницу аммофила парализует, нанося

острым жалом уколы в нервные центры. Затем затаскивает

свою жертву в норку, вырытую в песке. Там откладывает на

теле гусеницы яички. Гусеница хорошо законсервирована, а

потому не портится.

Потом оса засыцает норку песком. Взяв в челюсти

маленький камешек, аммофила методично и тщательно

утрамбовывает им насыпанный поверх гнезда песок, пока он не

сровняется с землей, и вход в норку даже самый хищный и

опытный взгляд не сможет заметить.

Другая аммофила вместо камня берет в челюсти кусочек

дерева и плотно прижимает его к земле, потом поднимает и

опять прижимает, и так несколько раз.

Аммофилы водятся и в Европе, и в Америке. Но странно:

американские виды владеют «орудиями» лучше.

Европейские аммофилы, по-видимому, не все и не всегда

утрамбовывают камнями засыпанные норки.

Взрослый муравьиный лев – похожее на стрекозу

насекомое, бесцветное и не примечательное. Но его личинка

блещет многими талантами. Это хищник из хищников.

Муравьинольвиная личинка (на вид – большой клещ с

челюстями как сабли; у нее нет рта) для своих жертв —

мелких членистоногих и муравьев – роет ловчие ямы и на

дне их прячется. Сначала она ввинчивает голову в песок и

толстым брюшком, словно циркулем, описывает вокруг себя

глубокую борозду. Потом лапкой кидает землю на свою

широкую, как лопата, голову, а головой бросает ее вверх. При

этом методично поворачивается вокруг, разбрасывая песок

во все стороны. Мало-помалу образуется в земле воронка,

на дно которой погружается землероющая личинка.

Погрузившись, прячется там в песке и ждет, выставив наружу

лишь раскрытые клещи челюстей. Ждет день, два, неделю,

месяц. Ждет терпеливо и вот дожидается

Муравьи отлично знают, где логово их недруга, и обегают

его сторонкой. А если в суматохе или обманутые

муравьиным запахом безротого льва, бывает, и подбегут слишком

близко к краю коварной ямы и – не приведи бог! —

свалятся туда, тотчас спешат поскорее выбраться из нее. Вот

тогда-то хищная личинка и обстреливает их песком. Кидает

его, подбрасывая широкой головой. И кидает так метко, что

почти всегда попадает в муравья и сбивает его. Он падает

вниз, скользя по склону воронки, отчаянно цепляется

ножками за сыпучий песок. А тогда муравьиный лев еще и

подкапывает снизу муравья, земля под ним совсем осыпается,

и он падает, бедняга, прямо в челюсти-сабли своего

недруга.

1 А если так ничего и не дождется, ползет в песке у самой

поверхности задом вперед, на новое место, выбрасывая вверх песчаные

фонтанчики.

«Дальше,– говорит П. И. Мариковский',– происходит

необычное. Муравьиный лев не тащит, как все, добычу под

землю. У него совсем другой прием. Ухватив муравья за

брюшко, он бьет его о стенки ловушки, и так быстро, что

глаза едва успевают заметить резкие взмахи. Удары следуют

один за другим. Я считаю: сто двадцать ударов в минуту.

Избитый муравей прекращает сопротивление. Он умирает и,

как это печально, слабеющими движениями последний раз

чистит передними ногами свои запыленные усики. Вот он

совсем замер. И только тогда коварный хищник прячет свою

добычу под землю. Сейчас же он там с аппетитом

принимается за еду».

А ест муравьиный лев по-особенному: у него наружное

пищеварение.

Пернатые мастера

Британский натуралист Джон Гуэлд, путешествуя по

Австралии более ста лет назад, услышал от местных

охотников интересные истории о черногрудом коршуне.

Коршун добывает пропитание, изображая пикирующий

бомбардировщик. Заметив с высоты страуса эму на гнезде,

он летит к нему и пугает его как может. С криком пикирует

вниз, прямо на страуса, дико хлопает крыльями у него над

головой. Глупый страус, поддавшись панике, встает с гнезда

и малодушно убегает. Тогда коршун берет в когти камень

побольше, какой только может поднять, и, взлетев, бросает

его с высоты на яйца. Скорлупа их, слишком прочная для

его клюва, трескается от удара «бомбы». Черногрудый

коршун снижается и раздирает трещину когтями.

В наши дни известный австралийский орнитолог доктор

Алек Чизхолм в статье «Употребление птицами орудий и

инструментов», опубликованной в 1954 году, с новыми

подробностями обсуждает старую историю о черногрудом

коршуне, бомбардирующем камнями яйца эму и некоторых

1 Профессор Павел Иустинович Мариковский живет в Алма-Ате. Это

один из лучших в мире знатоков насекомых и пауков. Он написал

много хороших книг о животных, и его научная монография «Тарантул и

каракурт» настолько интересна* что оторваться от нее нельзя.

Рекомендую всем* кто любит природу, прочитать эту книгу.

других гнездящихся на земле крупных птиц. (Камнем

разбивает яйца страусов и африканский стервятник.)

С именем Алека Чизхолма связано раскрытие еще одной

тайны пернатого царства.

Когда первые исследователи проникли во внутренние

области Австралии, они увидели там много диковинного: и

яйцекладущих зверей (с птичьими клювами на головах!), и

зверей сумчатых, и птичьи инкубаторы (кучи мусора,

полные развивающихся без наседок яиц), и какие-то еще

странные, украшенные цветами постройки.

Находили их обычно среди невысоких кустов. Небольшие,

выложенные прутиками платформы. На расстоянии

приблизительно полуметра другие, более длинные палочки

воткнуты в землю в виде плотного частокола. Их верхние концы

изогнуты навстречу друг другу, образуя над платформой

как бы двускатную крышу.

Перед одним из входов в шалаш на земле (на площади,

большей, чем сам шалаш) раскиданы сотни всевозможных

цветных безделушек: раковины, мертвые цикады, цветы,

ягоды, грибы, камни, кости, птичьи перья, обрывки змеиных

шкур и масса других странных вещей.

Недавно в одной из таких коллекций нашли даже

зубную щетку, ножи и вилки, детские игрушки, ленты, чашки

из кофейного сервиза и даже сам кофейник, небольшой,

пряжки, бриллианты (настоящие!) и искусственный глаз.

Самих строителей за работой не видели: про черных

птиц, которые суетились поблизости, и подумать не могли

такое. Предполагали разное. Капитан Стоке, одним из

первых исследовавший внутренние области пятого континента,

пришел к выводу, что эти шалаши строят для развлечения

своих детей туземные женщины. А тогдашний губернатор

Австралии сэр Георг Грей был автором другой «гипотезы»:

шалаш – дело рук кенгуру, заявил он, очевидно полагая,

что это эксцентричное животное на все способно.

Потом уже заметили, что шалаши строят именно те

птички, на которых вначале и внимания не обратили.

Внешне они ничем особенно не замечательны. Самцы иссиня-чер-

ные, похожи на сибирскую черную ворону, а самки

желтовато-зеленые. Впрочем, их много, разных видов, и окрашены

они не одинаково. Те, о которых я сказал,– самые

распространенные в Австралии шалашники: атласные беседоч-

нкцы.

Другой строитель шалашей по окраске похож на нашу

иволгу, а по внешности – на дрозда. Конический шалаш

птица-садовник украшает преимущественно мхом и цветами,

которые располагает с большим вкусом. Перед беседкой

разбивает небольшой лужок. Он окаймлен бордюром из мха, а

по нему разложены лесные цветы, ягоды и красивые камни.

Увядшие цветы птица ежедневно заменяет свежими.

А ее сосед и родич, шалашник из Новой Гвинеи,

разбрасывает перед беседкой ковер из диких роз и посыпает его

яркими плодами.

Лучше всех изучены атласные беседочницы.

Большой знаток этих птиц А. Маршалл рассказывает, что

в конце июня и в июле, когда в Австралии еще зима, черные

самцы атласных беседочниц покидают стаи и уединяются.

Каждый выбирает место где-нибудь на солнечной

полянке среди кустов и строит шалаш. Потом приносит к нему

голубые и желтые цветы и другие нам уже известные предметы

преимущественно голубого оттенка (как и глаза его подруги)

и все это раскладывает перед шалашом.

Затем украшает шалаш изнутри лепными «алебастрами».

Птица приносит откуда-то древесный уголь. «Жует» его,

добавляет немного мякоти какого-нибудь плода, смешивает

эту пасту со слюной – получается черная замазка. Ею

вымазывает беседочник все внутренние стены шалаша. Как

он мажет, видел профессор Алек Чизхолм.

«Много раз я находил,– пишет он,– шалаши,

сложенные будто бы из обуглившихся палочек». Можно было

подумать, что птица предварительно обжигала их на огне. Но

она не обжигает их, а вымазывает угольной пастой, которую

приготавливает описанным выше способом.

Перед началом штукатурных работ беседочник приносит

кусочек мягкой коры. Наполнив рот пастой, берет в клюв и

кору. Чуть разжимает надклювья, паста медленно вытекает

в щель по коре (если взять кусочек потолще, то паста,

очевидно, потечет быстрее). Одновременно кора служит кистью:

ею размазывает птица пасту по стенкам шалаша.

Но вот шалаш украшен. И самец отправляется в лес за

самкой. Далеко идти не приходится, потому что самка сидит

где-нибудь неподалеку. Еще до строительства шалашей

атласные беседочницы разбиваются на пары и кочуют вдвоем

около мест, где позднее будут построены «увеселительные

дома».

Невеста церемонно приближается к беседке, чтобы

прослушать здесь, вернее, просмотреть цветовую серенаду,

потому что ее кавалер ведь не поет, а играет перед ней

разными цветными штуками. Этот калейдоскоп красок пленяет

его подругу лучше всяких нежных слов.

Самка залезает в шалаш или с довольно безразличным

видом останавливается позади него, а самец хватает в

страсти то один, то другой цветной предмет. Вертится с ним в

клюве, словно безумный дервиш. Кидает, берет новую

игрушку, загораясь все большим азартом и вертясь и кланяясь все

энергичнее. Иногда он замирает с протянутым к ней в клюве

каким-нибудь цветным лоскутом, который обычно

соответствует тону ее оперения или глаз. И опять начинается

демонстрация собранных коллекций.

Изо дня в день в течение многих месяцев – с июня до

ноября или декабря – черная птица с увлечением играет

своими цветными игрушками, часто забывая й О еде, и о

питье, и о страхе перед врагами.

Если самка, которой обычно уже недели через две-три и

с милым скучно в шалаше, уходит в лес, самец оставляет на

минуту побрякушки и зовет ее криком, который нигде и

никогда больше услышать нельзя. Это ее трогает, и она

возвращается. Если нет – не возвращается, он бежит за ней,

бросив на произвол судьбы и свой шалаш и все богатства,

разложенные перед его дверью.

Когда шалаш заброшен, другие самцы, токующие

поблизости, сначала разрушают его, а потом разворовывают

цветные коллекции.

Они и при хозяине норовят их украсть, поэтому каждый

владелец шалаша гонит прочь всех соседей, которые иногда

навещают его. Навещают его и самки, но этих он не гонит, а

хвастает и перед ними своими богатствами.

Нередко ради чужой или холостой самки он и шалаш

переносит на новое место и токует там.

В сентябре – октябре уже все самки покидают шалаши

и где-нибудь метрах в ста от них вьют на деревьях гнезда,

разводят птенцов и выкармливают их. Самцы не принимают

в этом никакого участия, а с прежним рвением продолжают

играть в игрушки у своих шалашей.

Долго еще играют – до декабря, как я уже говорил.

И потом, когда в конце австралийского лета они

объединяются в стаи, время от времени то один, то другой самец при-

летает к шалашу, у которого он так приятно провел время,

подновляет его и приносит новые игрушки.

Знаменитая птица-портниха (она живет в Индии) «шьет»

не ради хлеба насущного, а

ради продления своего

портняжного рода. Но я расскажу о ней

здесь, чтобы полная

получилась у нас коллекция живот-

ных-«инструменталыциков».

Когда приходит пора

размножения, птица-портниха

иглой и нитками сшивает края

двух листьев. Игла – ее тонкий клюв, а нитки она прядет из

растительного пуха.

Сделав клювом дырочку в листе, маленькая портниха

продевает в нее заранее скрученную из хлопка нитку, затем

прокалывает второй лист и сквозь него тоже пропускает

нитку. Таких стежков она иной раз делает около десяти,

прочно сшивая два листочка наподобие колыбельки. Внутри

зеленой колыбельки птичка вьет мягкое гнездышко из

хлопка, пуха и шерстинок.

Птицы-портнихи живут вблизи от населенных мест – в

садах, на плантациях. Поселяются они и на верандах жилых

домов и «шьют» свои гнезда прямо из листьев комнатных

растений.

В странах, расположенных по берегам Средиземного

моря, живет другая птица-портниха – цистикола. На рисовых,

кукурузных полях Испании и Греции цистиколы

встречаются нередко.

Весной, когда побегут с гор ручьи и зазеленеют поля,

самец цистиколы начинает строить гнездо. Вначале он так же,

как и индийская птица-портниха, сшивает сплетенными из

паутины нитками два листа, потом внутри этих листьев вьет

из пуха и войлока мягкое гнездышко и привязывает его

паутинками к листьям.

Но, пожалуй, никто из птиц, зверей и насекомых не

владеет так искусно изготовленными собственноручно

«орудиями», как дятловый вьюрок с Галапагосских островов —

маленькая птичка, похожая на воробья. Мы видели его в филь-

ме, снятом на этих островах группой операторов во главе с

известным немецким зоологом Эйбл-Эйбесфельдом.

Мы видели, как, постучав клювом по стволу дерева и

внимательно выслушав его, вьюрок узнает, есть ли под корой

и в древесине стоящие его внимания личинки жуков.

Мы видели, как затем, если такие личинки выдадут себя

трусливой возней, он отдирает кору (нередко действуя

палочкой как рычагом), находит ход древоточца и затем...

затем происходит нечто невероятное! Вьюрок – не

забывайте, что это всего лишь только птица,– ломает клювом

колючку кактуса и, взяв ее в клюв, втыкает в отверстие,

оставленное в дереве личинкой жука. Он энергично

ворочает там колючкой, стремясь наколоть «червя» или выгнать

его наружу из лабиринта лубяных и древесинных ходов.

Часто изобретательность его бывает вознаграждена

немедленно, но иногда ему приходится немало повозиться, прежде

чем жирная глупая личинка покинет свои древесные

покои, ища спасения от возмутительной колючки в

безрассудном бегстве.

Тогда вьюрок, воткнув колючку в дерево или

придерживая ее лапкой, хватает личинку.

Если колючек нет под рукой, дятловый вьюрок срывает

клювом небольшую веточку, обламывает на ней сучки.

Обламывает и ее саму так, чтобы было удобно ею работать.

Эйбл-Эйбесфельд привез несколько вьюрков с

Галапагосских островов домой, в Германию. Они жили у него в

клетке, и он наблюдал за ними. Один вьюрок, когда был

сыт, любил играть, как кошка с мышкой, с мучными

червями, которыми его кормили. Сначала он прятал их в разные

щели и дыры в клетке, а потом, изготовив из веточки

рычаг, доставал оттуда. Опять прятал и опять доставал.

Эйбл-Эйбесфельд решил узнать, врожденное ли у

дятловых вьюрков умение манипулировать палочками или они

этому учатся, так сказать, на практике у старых опытных

вьюрков. Он вырастил молодого вьюрка в полной изоляции

от других птиц его породы. Однажды ученый дал своему

воспитаннику колючки от кактуса. Вьюрок долго

внимательно разглядывал их. Взял одну в клюв. Но что делать

с ней, не знал и бросил. Потом опять взял, попытался даже

воткнуть ее в щель, но, когда увидел мучного червяка,

бросил колючку и стал вытягивать его из щели просто клювом.

Позднее он все-таки научился кое-как владеть «инстру-

ментами*, но держал их в клюве неуверенно и неловко и

выбирал их без всякого знания дела: брал часто мягкие

травинки, жилки листьев. Они, конечно, гнулись, лишь

щекотали червяка, и напрасно только он с ними время

терял.

Эйбл-Эйбесфельд пришел к выводу, что стремление

брать «палочковидные» инструменты в клюв и извлекать

ими червяков из всяких дыр в дереве у дятловых вьюрков

врожденное, но рабочие навыки и правильные приемы

приобретают они на практике.

Пример других умелых птиц играет здесь тоже

немалую роль. Можно сказать, что знание теории этого дела

вьюрки получают от природы в дар к первому дню своего

рождения. Она запрограммирована в их наследственности,

в генах хромосом. Но производственные навыки и технологи-

ческие тонкости добывания червяков они должны развить

у себя сами.

Как ловят

Рассказав о дятловом вьюрке и других умельцах из

мира животных, мы уже занялись исследованием этого

вопроса – кто и как из животных добывает свой хлеб

насущный. Методы здесь чрезвычайно разнообразны и часто

очень хитроумны. Рассказать о всех, конечно, невозможно.

Но некоторые так оригинальны, так не похожи на все, к

чему мы привыкли, что и умолчать о них нельзя.

Прежде всего о хищниках. Их охотничьи навыки тоже

врожденные. Тигр, например, караулит добычу в засаде,

у водопоя или в других местах, которые часто посещают

его жертвы. Он кидается на них мощным прыжком и

перекусывает горло.

Львы охотятся и загоном. Это единственные из кошек,

за исключением, может быть, только южноамериканской

эйры, которые живут небольшими стаями – прайдами.

Убивая свою жертву, лев у мелких животных

перекусывает шейные позвонки, у крупных – ломает их резким

поворотом шеи вбок и вверх, прыгнув на животное и ухватив

лапой за конец морды, либо просто ударом лапы по шее,

иногда и по спине.

Леопард обычно бьет свою жертву спереди и тут же

впивается в горло. Когтями задних лап крупным животным

он часто рвет при этом живот.

Медведь бьет лапами и кусает.

Волки и дикие собаки гонят стаей добычу и на бегу

рвут зубами сухожилия ног и шкуру на животе и часто

таким образом потрошат ее еще до трапезы.

Куницы кусают всегда в горло и нередко убивают так

(порвав сонные артерии) и более крупных, чем сами,

животных.

Сокол бьет только летящих птиц, пикируя на них с

высоты со скоростью иногда больше трехсот километров в час!

Падая на жертву, он бьет ее не клювом, как иногда думают

и пишут (он сломал бы так себе шею), а когтями задних

пальцев. Лапы его с раскрытыми пальцами плотно

прижаты к телу. А задние когти выступают из оперения живота

как два острорежущих ножа. Представьте теперь, с какой

бешеной скоростью падает сокол из поднебесья, и вы по

достоинству оцените силу удара его когтей. Я сам видел

однажды на Амуре, как сапсан рассек беззаботно

пролетавшего над рекой большого черного дятла почти пополам.

Ястреб нападает из засады и бьет всякую птицу (и

летящую и сидящую) и разных зверьков, которых может одо-

леть. Хватает их когтями. И орел ловит добычу когтями,

а потом долбит клювом, и сова, и филин тоже. У филина

когти такие длинные, что он даже ощетинившегося ежа

пронзает ими насквозь, не повредив лапы об иглы.

Лесной кулик, вальдшнеп,– не хищник. Он мирно

ловит в земле дождевых червей. Рассказывают, кто это

видел, что он иногда стучит одной ногой по земле и

прислушивается: есть ли там кто, не зашевелятся ли под землей

дождевые черви? Если услышит их возню, вонзает свой

длинный клюв в землю и его чутким концом пытается

нащупать червяка. Если тут не нащупал, то, чуть отступя,

втыкает еще раз. Так сантиметр за сантиметром ощупывает

он подозрительное место. А когда наткнется на червя,

упрется лбом в землю, кончик клюва раскрывается, и птица,

как пинцетом, хватает червя и вытягивает его.

Иногда вальдшнеп легонько стучит клювом по земле.

Говорят, что так он будто бы имитирует стук дождевых

капель и, обманув червей, заставляет их вылезать из

глубины поближе к поверхности, где их легко достать клювом.

Другой червоед, новозеландский киви, охотится

примерно как вальдшнеп, но, шаря клювом под землей,

отыскивает червей не осязанием, а обонянием. Не в пример

другим птицам, оно у него очень тонкое. У киви даже нозд-

ри с основания клюва

переместились на самый кончик:

чтобы червей под землей было

легче вынюхивать.

Скворцы « высматривают » червей так: вонзают клюв в

землю, с большим усилием

раскрывают его там – земля

расходится, образуется

дырочка. В эту дырочку (не

вынимая клюва из нее!) скворец

смотрит обоими глазами,

сведя их, что называется, «к носу». Глаза у него так

расположены, что могут смотреть

прямо вперед по клюву.

Некоторые птицы, и даже не очень сильные, но,

по-видимому, очень нахальные, взяли

«за моду» отбирать добычу у других птиц, более искусных,

чем они, в своих промыслах.

Коршун, например,– у соколов, ястребов и даже орлов.

Но нет равных в этом бессовестном деле фрегату.

Немногие пернатые столь хорошо приспособлены к полету,

как фрегат. У него сильные – в разма-

хе больше двух метров – крылья и

длинный вильчатый, как у ласточки, хвост. Кости фрегата «надутые»: с объемистыми воздушными полостями.

Часами парят фрегаты над океаном, ни разу не

взмахнув крыльями. Иногда они играют друг ^ другом,

выписывая в небе изумительные пируэты и виражи. Но плавают

плохо и никогда не ныряют. Пищу свою добывают тоже в

воздухе: ловят летучих рыб. Если фрегат схватил рыбу

неудобно, он подбрасывает ее вверх и ловко хватает на лету.

Бели опять поймал неудачно, подбрасывает еще раз. Разбой

у фрегатов в крови. Часами патрулируют они морские

побережья, карауля возвращающихся с добычей птиц.

Увидев с высоты спешащего к берегу баклана или чайку,

фрегат быстро снижается и атакует противника, толкает его,

бьет крыльями. Испуганная птица бросает добычу, а

фрегат ловко подхватывает ее. Если рыболов уже съел свою

рыбу, фрегат будет толкать его до тех пор, пока он не

отрыгнет ее, и рыба, не успев даже коснуться воды, попадает

в глотку фрегата.

Гнездятся фрегаты на тропических островах Тихого,

Индийского и Атлантического океанов. С земли они подняться

не могут, поэтому гнезда вьют на отвесных скалах или на

деревьях. Ветки для гнезд ломают на лету или

вылавливают из моря.

Название этой птице дано за ее стремительный полет

в честь знаменитых когда-то быстроходных кораблей —

фрегатов.

Кто как пьет

Все знают, что верблюд может долгое время бродить по

пустыне с тяжелым грузом на спине и не пить. Люди не

перестают удивляться этому свойству верблюда. Однако

мало кто знает, что есть на земле животные, которые никогда

и ничего не пьют. Это американские тушканчики, или

кенгуровые крысы.

Живут кенгуровые крысы в пустыне Аризона и грызут

семена и сухие травы. Сочные зеленые растения они не

очень любят и едят редко. Почти вся вода, которая

циркулирует в их теле, эндогенная, то есть рожденная в тканях

тела. Она получается в клетках тела из переваренных зерен.

Опыты показали, что из ста граммов перловой крупы,

которой экспериментаторы кормили кенгуровых крыс, те

получали, переварив и переработав ее в организме, пятьдесят

четыре грамма воды! Вполне достаточно для крошечного

грызуна, который расходует воду еще экономнее, чем

верблюд.

Итак, кенгуровая крыса никогда не пьет:

воду добывает из пищи.

Знает ли она, что такое жажда? Может

быть, и не знает, потому что чувство

голода и чувство жажды слились у

нее воедино.

По-видимому, не знают этого

чувства и пустынный жаворонок, дрозд,

сойка, антилопа аддакс, некоторые

лесные птицы и мелкие грызуны.

Людям не приходилось видеть,

чтобы они пили.

Знаменитый сумчатый медведь

Австралии (как и игрушечный

плюшевый мишка, на которого он очень

похож) тоже не пьет. Австралийцы так его и называют —

коала, что на их языке значит «не пьет».

Не пьют и ленивцы: их «поят» сочные зеленые листья,

которыми они набивают свои обширные желудки.

Почти все другие животные без воды обходиться не

могут, но пьют ее по-разному: кто слизывает росу, кто сосет

воду, кто лакает языком, хлебает всей пастью либо

набирает ее в клюв, а потом, подняв голову, глотает. Самый

производительный способ – засасывать воду. Зебра или

бизон за один глоток выпивают сразу пол-литра воды. В

плотно сжатых губах оставлено маленькое отверстие. Щеки и

язык, увеличивая полость рта, создают в ней переменный

вакуум, и вода, которая, как доказал еще Торичелли, не

терпит пустоты, автоматически втягивается в пасть,

заполняя ее. (Длинное рыло свиньи с водой затягивает в себя и

воздух, оттого свинья, когда пьет, неприлично хлюпает.)

Так пьют все копытные, многие обезьяны, медведи, а из

птиц – голуби.

Лакают воду хищные звери. У крупных кошек язык

густо покрыт бородавками, которые и удерживают воду.

Этот способ питья не очень производителен: тигр, чтобы

напиться на весь день – а для этого ему нужно четыре

литра воды,– должен сделать языком восемьсот лакающих

движений, на что уходит четверть часа. (Правда, не все

четыре литра он выпивает сразу.) Лев, если бы пил, сколько

пьет зебра—двадцать литров,– больше часа сидел бы у

водопоя. А зебра, всасывая воду, успевает напиться за две минуты.

И все это не случайно. Животные, которых всегда

ждут у водопоя алчные враги, должны оставаться

в опасном месте как можно меньше. Если бы не умели они

так быстро пить, то, наверное, уже

давно были бы все съедены.

Ну, а львам спешить не надо, они

могут позволить себе смаковать очень

вкусную в жаркий день воду, нежно

лакая ее языком.

Муравьед пьет, окуная в воду свой

полуметровый язык, а потом

обсасывает его. Пьют языком и многие

грызуны, а из птиц – попугаи, колибри,

нектарницы, которые приспособились

сосать соки цветов.

Хлебают воду выдры. Они ее

словно кусают, хватая всей пастью.

Как пьет курица, видел каждый:

набирает ее в клюв и, запрокинув

голову, заставляет течь в горло. Такая

манера в обычае почти у всех птиц.

«Даже у страусов, о которых долго

говорили,– пишет 3. Веселовский,—

что они вообще не пьют».

Некоторые звери утоляют жажду

весьма оригинальными методами.

Слоны бивнями и ногами роют в земле

ямы, в них набегает чистая,

фильтрованная через песок вода. Они

засасывают ее в хобот (сразу литров 10—20)

и потом выливают в рот. Но

новорожденные слонята вначале пить хоботом

еще не умеют: они хлебают воду ртом,

встав перед водоемом на колени.

Обезьяны ревуны, гиббоны и

многие полуобезьяны прямо с ветки спускаются к воде и,

омочив руку, обсасывают ее. Так же, облизывая мокрую лапу,

пьет и панда.

А павиан, уцепившись передними лапами за

какой-нибудь уступ в береговом обрыве, концом хвоста изо всех сил

старается дотянуться до воды. Окунув его, быстро вылезает

на берег и скорее сосет, пока он не высох. Потом тянется