Текст книги "Открытая дверь"

Автор книги: Иэн Рэнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

– Благодарю, – ответил Гиссинг, по-прежнему не рискуя встречаться с Рэнсомом взглядом. – Мне нужно сказать ему кое-что важное.

Но Рэнсом не собирался отпускать его просто так.

– Одну минуточку, профессор…

Гиссинг заколебался и наконец-то поднял глаза:

– Да?..

Теперь Рэнсом смотрел ему прямо в лицо, хотя профессор и был выше его на добрых полтора дюйма.

– Мне бы хотелось узнать, что вы лично думаете обо всем происшедшем. Неудавшееся ограбление, свой человек среди сотрудников – так вы это видите?

Гиссинг сложил руки на груди – снова эта характерная оборонительная поза! – потом слегка выпятил губы и задумался.

– Насколько мне известно, – проговорил он наконец, – существуют и более любопытные версии развития событий. О них я прочел в сегодняшнем выпуске газет, но… Моя работа заключается не в том, чтобы строить дурацкие предположения.

– Совершенно справедливо, профессор. Ваша задача состоит в том, чтобы осмотреть найденные картины, установить их подлинность, но вы сделали это еще вчера… Что же привело вас сюда сегодня?

Гиссинг надменно выпрямился:

– Меня попросил приехать Алистер Нун. Он считает, что, если в собрании шотландской живописи XIX и XX веков недостает еще каких-то картин, я смогу обнаружить это раньше других.

– Как я понимаю, полотна, которые приглянулись грабителям, относились именно к этому периоду?

– Совершенно справедливо.

– Вероятно, рынок таких картин сравнительно невелик?

– Отчего же? Картины наших соотечественников – и почти современников – интересуют коллекционеров во всем мире от Канады до Шанхая.

– И вы являетесь специалистом именно в этой области?

– Да, с вашего позволения.

– В таком случае я, пожалуй, не стану отнимать у вас время. Сдается мне, мистер Нун уже начал инвентаризацию.

Профессор, казалось, только сейчас заметил кипевшую вокруг бурную деятельность.

– Насколько я знаю, сотрудники склада все равно планировали провести полный учет фондов в течение ближайших месяца-двух, – добавил Рэнсом. – Ограбление только ускорило события.

– Послушайте, инспектор, я что-то не совсем понимаю, какое отношение все это может иметь к вашему расследованию?

– Это не мое расследование, профессор Гиссинг. Я здесь как частное лицо. Просто… любопытствую. – Он сделал небольшую паузу, внимательно изучая реакцию профессора. – Как жаль, что с мистером Эллисоном случилось это несчастье, правда?

Его последние слова, казалось, потрясли Гиссинга, и Рэнсом поспешил нанести еще один удар.

– Это ведь он был штатным экспертом-искусствоведом департамента галерей. Вы, вероятно, его знали? Бедняга, наверное, сильно пострадал…

– Да, – выдавил Гиссинг. – Это было ужасно.

– Но, как говорится, нет худа без добра, верно?

– Что вы имеете в виду?..

Рэнсом пожал плечами:

– Ничего особенного. И все же удачно, что вы оказались, так сказать, под рукой как раз в тот момент, когда штатный искусствовед вышел из строя.

Гиссинг не нашелся что ответить. Слегка откашлявшись, он снова повернулся, собираясь уйти.

– А с Чибом Кэллоуэем вы в последнее время часто встречаетесь? – небрежно бросил детектив ему вслед.

На несколько мгновений Гиссинг застыл неподвижно, потом медленно обернулся через плечо:

– С кем, с кем?..

Рэнсом улыбнулся и заговорщически подмигнул.

22

Обе картины по-прежнему стояли на одном из диванов в квартире Майка. За все время, прошедшее с момента возвращения домой, у него так и не нашлось хотя бы десятка свободных минут, чтобы побыть наедине с леди Монбоддо. Сегодня он тоже потратил немало драгоценного времени, обшаривая интернет и пытаясь оценить степень интереса, который уделили ограблению различные источники как в стране, так и за ее пределами. Общее мнение сводилось тому, что либо Национальной галерее крупно повезло, либо грабители оказались полными неумехами.

– Обе руки – левые, как говаривал мой дед, – сказал Аллан Крукшенк, приехавший к Майку и заставший его за чтением очередной интернет-статьи. Он также не преминул посоветовать другу спрятать обе картины понадежнее.

– А свои ты куда положил? – поинтересовался Майк.

– Спрятал под столом в своем кабинете, – с достоинством заявил Аллан.

– Думаешь, если полиция явится к тебе с обыском, там их не найдут?

– А что делать? Не мог же я сдать краденые картины на хранение в банк!

Майк только плечами пожал. По правде сказать, Аллан выглядел ужасно. Лицо у него было серое, к тому же он и минуты не мог посидеть спокойно. Приятель то и дело вскакивал и подходил к окну, чтобы взглянуть на расположенную внизу парковочную площадку; при этом на лице его появлялось такое выражение, словно он ежесекундно ожидал прибытия полицейской группы захвата. Когда оба вышли на балкон, чтобы выкурить по сигарете, Майк с трудом отогнал от себя мысль, что его друг находится на грани того, чтобы броситься вниз. Умом он понимал, что это маловероятно, и все же вздохнул с облегчением, когда они вернулись в комнату. На всякий случай Майк все же заварил другу чай с мятой.

– Это что? Я вроде никакого чая не просил, – проговорил Аллан. Чашку ему приходилось держать обеими руками, чтобы не расплескать, – так сильно у него дрожали руки.

– Чай с мятой хорошо успокаивает, – объяснил Майк.

– Успокаивает? – Аллан фыркнул и закатил глаза.

– Скажи прямо, сколько ты спал этой ночью?

– Почти не спал, – признался Аллан. – Кстати, ты читал «Сердце-обличитель» По?

– Нам нужно немного потерпеть, Аллан. Вот увидишь, пройдет всего несколько дней, шумиха уляжется, и мы снова будем прекрасно себя чувствовать.

– Почему ты так решил? – Чай все-таки выплеснулся на пол, но Аллан, похоже, этого не заметил. – Ведь мы-то знаем, что мы сделали!

– Кричи громче! – холодно посоветовал Майк. – А то соседям не слыхать.

Глаза Аллана испуганно расширились, и он, отняв руку от чашки, крепко прижал ее к губам. Насчет соседей Майк, конечно, преувеличил – звукоизоляция в доме была на должном уровне. Как-то вскоре после переезда он специально включил на полную мощность проигрыватель, а потом спустился этажом ниже, чтобы спросить у проживавшей там супружеской пары (он – преуспевающий ресторатор, она – дизайнер по интерьеру), слышат ли они что-нибудь. Но говорить об этом Аллану Майк не стал. Его другу явно требовался дополнительный стимул, чтобы более или менее взять себя в руки.

– Извини… – проговорил Аллан страшным шепотом. Было видно, что он очень старается справиться с собой, но его взгляд непроизвольно устремился к стоявшим на диване картинам. – И все-таки лучше спрятать их как следует, – повторил он.

Майк пожал плечами.

– Для всех, кто начнет спрашивать, это просто копии, – сказал он. – Ты, кстати, можешь поступить так же. Повесь свои картины на стену, так, чтобы видеть почаще… Быть может, двум Култонам удастся успокоить тебя скорее, чем твоему покорному слуге.

– А знаешь, – сказал Аллан, несколько воодушевляясь, – мои картины действительно лучше, чем те, которые купил Первый Каледонский…

– Еще бы! – согласился Майк. – Кстати, если помнишь, смысл нашей затеи как раз и заключался в том, чтобы доставить себе настоящее удовольствие, которое могут дать только настоящие шедевры. Думаю, профессор уже убедил всех, что похищенные картины благополучно вернулись на склад. Сегодня он снова туда поедет, чтобы устранить последние сомнения, если они у кого-то возникнут. Мол, все полотна на месте, ни одно не пострадало. Когда это произойдет, пресса перестанет интересоваться ограблением, да и полиция не станет расследовать его слишком уж рьяно. Думаю, через какое-то время дело и вовсе спишут в архив.

– Хотелось бы мне, чтобы кто-то устранил мои сомнения. – Аллан покачал головой и, в очередной раз вскочив, подошел к окну. – Этот полицейский, о котором ты говорил… он что-то подозревает.

Майк прикусил губу. Он сам просил Гиссинга ничего не говорить Аллану о Рэнсоме, но потом ему пришло в голову, что это будет неправильно. В конце концов, они были командой, больше того – Аллан был его другом. Но когда сегодня утром Майк ему позвонил и попытался все рассказать, приятель перебил его, сказав, что лучше он сам к нему приедет.

– Я уверен, что Рэнсом уже вышел на наш след! – сказал Аллан сейчас.

– У него ничего нет и быть не может. Даже если детектив что-то подозревает, он не сумеет этого доказать.

Но его слова не смогли успокоить Аллана.

– Что, если я каким-нибудь образом верну свои картины? Например, просто оставлю их где-нибудь?..

– Гениальная мысль! – сердито воскликнул Майк. – Если ты это сделаешь, все поймут, что картины, которые столь счастливо вернулись на склад, – просто копии. И тогда возникнет закономерный вопрос: как, а вернее сказать, почему наш уважаемый профессор ухитрился этого не заметить?

Аллан разочарованно скрипнул зубами:

– Тогда возьми их себе. Я их тебе… подарю. Понимаешь, я не могу спокойно спать, пока эти картины находятся в моем доме.

Майк немного подумал, потом положил руку Аллану на плечо.

– А если сделать так… – проговорил он. – Мы перевезем картины сюда, и я… я подержу их у себя, скажем, несколько дней… в общем, до тех пор, пока ты не успокоишься.

Аллан тоже задумался, потом нерешительно кивнул.

– И еще одно, – сказал Майк, – я не забираю их у тебя – я просто сохраню их для тебя, о'кей? – Он дождался еще одного кивка и добавил: – Только никому об этом не говори. И я не скажу. Пусть это будет только наша тайна.

Майку и в самом деле не хотелось, чтобы кто-то, и в первую очередь Чиб Кэллоуэй, узнал о том, что его друг струсил. Он надеялся, что это просто потрясение, которое скоро пройдет. Сам Майк тоже испытывал нечто подобное, но ему удавалось держать себя в руках, хотя это и было нелегко – главным образом потому, что каждый раз, когда он бросал взгляд на портрет жены Монбоддо, ему представлялся совсем другой человек. И вовсе не Лаура Стэнтон, как раньше, а Страх. Что-то подсказывало Майку, что, даже если они никогда больше не встретятся, он очень нескоро забудет лицо, фигуру и дьявольские татуировки скандинава.

Майка, разумеется, никоим образом не касалось, что будет делать Чиб со своей картиной и кому он ее отдаст, однако опасность от этого меньше не становилась. Согласно первоначальному замыслу, в ограблении должны были участвовать всего трое: сам Майк, Аллан и профессор. Уэсти присоединился к тройке в силу необходимости, но теперь в игре участвовала и его подружка Элис Что касалось Чиба, то привлечь его предложил Майк, и если теперь что-то пойдет не так, виноватым окажется он. Чиб, четверо его сорвиголов, и вот теперь – Страх. Кто знает, каких неприятностей ждать от него?

– О чем задумался? – спросил Аллан.

– Так, ни о чем, – небрежно ответил Майк, а сам подумал: «Вот, я уже лгу своему самом близкому другу. И скрываю от него то, что мне известно». – Не бойся, я никому ничего не скажу… Ведь мы же друзья, правда?.. Были друзьями и останемся ими, что бы ни случилось!

– Конечно!

Аллан попытался улыбнуться. Несмотря на выпитый чай, его лицо так и осталось напряженным и хмурым. Сейчас оно к тому же блестело от проступившей испарины.

– У тебя здорово получается нами руководить, – сказал он. – Похоже, ты все продумал, у тебя есть ответ на любой вопрос. – Он потер рукой переносицу. – Знаешь, мне почему-то кажется, что ты получаешь изрядное удовольствие от самого процесса…

– Так и есть, – признался Майк с улыбкой. Жить на полную катушку ему действительно нравилось, однако впечатление от вчерашнего у него осталось двойственное. Общий приятный настрой изрядно подпортила встреча со Страхом, после которой Майк понял: в их песочнице появились большие мальчики, которые не умеют играть «по правилам», не знают жалости и ни во что не ставят порядочность, привязанность и дружбу.

Майк посмотрел на Аллана. Тот откинулся на спинку кресла, допивая чай. «Были друзьями и останемся, что бы ни случилось. Кто знает?..»

– Давай съездим за твоими картинами, – предложил Майк. – Тебе нужно отдохнуть как следует.

– Да, немного отоспаться мне бы не помешало, – согласился Аллан. – Кстати, почему проф не звонит?

– Должно быть, звонить со склада ему не слишком удобно, – объяснил Майк, хотя ему и самому не терпелось узнать, что происходит. Он бросил взгляд на часы. – Ничего, если мы отправимся за картинами прямо сейчас?

– А что нам может помешать?

– Сегодня воскресенье, Аллан. Насколько я помню, по воскресеньям ты обычно встречаешься с детьми, а мне бы не хотелось, чтобы тебе пришлось что-то менять в привычном расписании.

Аллан покачал головой:

– Марго повезла их в Лондон на какой-то концерт.

Майк удовлетворенно кивнул. Он был рад, что Аллану не придется встречаться с сыновьями именно сегодня. Кто знает, удалось бы ему вести себя как ни в чем не бывало?

– Что еще ты обычно делаешь по воскресеньям? – уточнил он. – Нам всем нужно вести себя как обычно. Это важно.

– По воскресеньям мы с тобой обычно ходим в бар, – напомнил Аллан.

– Да, но сегодня… Может быть, пропустим?

– Не возражаю. Честно говоря, я рад, что ты пригласил меня к себе: мы поговорили, и я уже чувствую себя лучше. – Аллан вымученно улыбнулся, потом огляделся по сторонам. – Слушай, куда я дел свой пиджак?

– Он на тебе, – сообщил Майк.

Когда Уэсти, все еще мучимый головной болью после вчерашнего, добрался до банка, деньги уже были у него на счете. Честная плата за честную работу – ведь он нарисовал восемь отличных копий… то есть девять, но это не важно… Главным было то, что его картины ввели в заблуждение искусствоведов-профессионалов.

– Так им и надо, козлам! – с чувством сказал он вслух, глядя на цифры на небольшом экранчике банкомата. Распечатав краткую выписку по счету, Уэсти получил наличными две тысячи фунтов (просто потому, что теперь он мог это себе позволить) и, засунув деньги в карман, отправился в ближайшее кафе, где, склонившись над кипой газет, ждала Элис. Спать они легли только перед самым рассветом, и глаза у нее все еще были опухшими.

– Большинство газет поместили материал на первую полосу, – сообщила она. – Во всяком случае, большеформатные. Только несколько таблоидов отдали предпочтение какой-то американской знаменитости, которая сделала себе новые сиськи. – Элис хихикнула. – Подумать только – какая-то баба оказалась популярнее вас с профессором!

– Ори громче, а то не все кафе тебя слышит, – ухмыльнулся Уэсти, протягивая девушке выписку из банка.

Увидев итоговую сумму, Элис радостно взвизгнула и, перегнувшись через стол, чмокнула его в щеку. Усаживаясь на место, она увидела разложенные на одной из газет сотенные банкноты и, вскрикнув от восторга, снова вскочила, чтобы обнять Уэсти. От резкого движения кофе выплеснулся на одну из газет, но Элис не обратила на это внимания. Остальным посетителям тоже было наплевать: большинство из них были слишком заняты, просматривая воскресные приложения или учебники, набирая на телефонах эсэмэски или слушая через наушники последние музыкальные хиты. Кафе было совсем новым и располагалось неподалеку от Медоуз, рядом со старой больницей, недавно перестроенной под элитное жилье. Художественное училище тоже находилось рядом, но Уэсти и Элис бывали в этом кафе редко. Да и сегодня они пришли сюда исключительно потому, что рядом был банк, который работал по воскресеньям.

Усевшись на место, Элис промокнула лужу кофе бумажной салфеткой.

– Знаешь, как я сейчас себя чувствую? – спросила она. – Как в одном из ранних фильмов Тарантино… Ну помнишь? Типа мы с тобой – молодые любовники, которым удалось удрать с кассой. – С этими словами Элис сгребла со стола банкноты и аккуратно убрала во внутренний карман своей курточки.

Глядя на нее, Уэсти не мог не улыбнуться, хотя эти деньги были нужны ему самому. Он знал, впрочем, что на его счете в банке денег осталось гораздо больше и он мог взять их в любой момент! Тем не менее Уэсти счел необходимым еще раз предупредить Элис.

– Мы не должны тратить слишком много, – сказал он. – Во-первых, чтобы не спалиться, а во-вторых, деньги нам понадобятся, чтобы заплатить за твою учебу в киношколе. Кстати, обещай мне, что не используешь эту историю в первом же своем сценарии.

– Ладно. Но в третьем или в четвертом – обязательно!

Они все еще смеялись, когда официантка – полька, судя по акценту, – принесла заказанный Элис сэндвич из пшеничных тостов. Откусив огромный кусок, Элис запила его остатками кофе.

– Знаешь, – заметила она, – мы впервые в жизни можем позволить себе приличные чаевые.

Уэсти подмигнул в ответ и, взяв в руки газету, принялся читать о своих подвигах. Есть ему совершенно не хотелось, поскольку во время работы он успел основательно надышаться парами краски и растворителей. Тем не менее ему было приятно просто сидеть за столом и ничего не делать – только листать газеты, пить горячий сладкий кофе и смотреть, как постепенно меняется освещение и становятся длиннее тени.

Спустя какое-то время он очнулся от грез и заметил, что Элис отложила газету и глядит в окно с каким-то мечтательным выражением в глазах. При этом она ловко орудовала ухоженным розовым ногтем, выковыривая из зубов остатки застрявшего теста. Уэсти сомневался, что его подруга способна увидеть и оценить всю прелесть подступающего вечера, поэтому он спросил:

– О чем задумалась?

Элис слегка пожала плечами, словно раздумывая над ответом. Наконец она повернулась к нему и, подперев подбородок руками, проговорила негромко, будто размышляя вслух:

– Мне вдруг стало интересно… Почему каждый из них взял по две картины, а нам досталась только одна?

– Человек, который прислал нам на подмогу своих людей, тоже получил одну, – напомнил Уэсти.

– Но его-то там не было! Он не ездил на склад, не рисковал, как ты, и вообще… Я считаю, что ты вложил в это мероприятие куда больше остальных. Ты вкалывал как проклятый несколько дней и ночей подряд, а они. Нет, никто из них не сделал больше тебя, Уэсти!

– Но мне заплатили, разве нет?

Элис не спеша кивнула:

– Об этом-то я и толкую. Тебе заплатили за то, что ты нарисовал эти копии, но ведь ты сделал гораздо больше! Ты отправился в Грантон и помогал вставлять копии в рамы… Ты же сам рассказывал, профессор Гиссинг работал слишком медленно и к тому же едва не схватил инфаркт. Иными словами, ты показал себя настоящим молодцом, и своим успехом они обязаны тебе одному! – Она слегка наклонилась вперед и несильно пожала его пальцы, на фалангах которых еще видны были не до конца отмытые следы голубой, красной, зеленой и белой краски.

Уэсти кивнул. Да-а, он неплохо потрудился. И больше всего времени и усилий отнял у него потрет жены Монбоддо: на ее платье было слишком много кружев, мелких складочек, плиссировки…

Продолжая удерживать пальцы Уэсти, Элис указала свободной рукой на одну из газет:

– Вот, здесь говорится, что некоторые из картин стоят сотни тысяч. Сотни! А нам достался какой-то паршивый Де Рассе!

Ее слова неприятно потрясли Уэсти.

– Но ведь это один из наших любимых художников! – возразил он. – Де Рассе – последователь Мондриана, которого он воспринимал через призму контркультуры шестидесятых. Уж не хочешь ли ты сказать…

Элис состроила презрительную гримасу, которая, как хорошо знал Уэсти, означала только одно: переубедить себя она не позволит.

– Я хочу сказать только одно: все это чертовски несправедливо.

– Возможно, – покладисто согласился он. – Но, боюсь, с этим уже ничего нельзя поделать.

С этими словами Уэсти поспешно поднес к губам чашку, словно пытаясь укрыться за ней, но Элис метнула на него взгляд, который пронзил художника насквозь.

– Ты действительно так считаешь? – тихо спросила она. – Ничего?..

Уэсти медленно опустил чашку обратно на блюдце.

Майк был в квартире один. Он даже включил какую-то музыку, но она почти не доходила до его сознания. Оба Аллановых Култона стояли на стульях рядом с камином. Абстракции этого художника Майку никогда особенно не нравились – не нравились широкие, жирные мазки, не нравились крошечные червячки и прочие «загогулины», исполненные, как утверждали любители, «глубокого символического значения». Вот и сейчас, бросив на них лишь беглый взгляд, Майк налил себе виски и повернулся к портрету жены Монбоддо. Это был настоящий шедевр. Майку часто казалось, что полотно источает какой-то призрачный, живой свет, согревавший самый воздух в комнате. Не в силах справиться с собой, он взял портрет в руки и прижался лбом к губам мягко улыбающейся женщины на холсте. При взгляде со столь близкого расстояния он, однако, обнаружил, что поверхность картины покрыта сеткой тоненьких волосяных трещин. Еще немного, и краска начнет осыпаться, а он даже не сможет отдать картину в реставрацию, чтобы остановить ее разрушение.

Не обнаружил Майк и подписи художника. Впрочем, Монбоддо почти никогда не подписывал свои работы. На выставке – той самой, где Майк впервые увидел этот портрет, – хватало картин, принадлежность которых кисти Монбоддо была определена ошибочно. Впоследствии, по мере роста популярности художника и накопления научных знаний о нем, большинство ошибок было исправлено, однако до сих пор немало полотен лишь «приписывались» Монбоддо или принадлежали «к той же школе». Относительно «Портрета…», впрочем, никаких сомнений не было: его автором был сам Монбоддо, а жена ему позировала. Как бишь ее звали?..

Майк подошел к книжным полкам и взял в руки биографию художника. Беатриса, ее звали Беатриса… Правда, сам художник назвал свое полотно «Задумчивость», однако на нем, безусловно, была изображена его жена, которую Монбоддо запечатлел еще как минимум на четырех своих картинах. Биограф утверждал, что художник изобразил супругу при «максимально льстящем» освещении – возможно, для того, чтобы скрыть «врожденную асимметрию лица, которую ни при каких условиях нельзя было назвать нормальной».

«Врожденная асимметрия…»

«Нельзя назвать нормальной.»

Майк испытал легкий приступ тошноты и решил, что на сегодня с него хватит виски. Кроме того, Гиссинг так и не позвонил, и это начинало его беспокоить. Правда, они с самого начала договорились свести к минимуму все контакты, «пока пыль не уляжется», и все же…

Поставив Монбоддо обратно на диван, Майк потянулся к мобильнику, рассудив, что, если он пошлет профессору эсэмэс, большого вреда не будет. Главное, чтобы текстовое сообщение было коротким и выглядело как можно безобиднее. «Вы где? Как насчет пропустить по стаканчику?» – что-то вроде этого.

Пока он размышлял, телефон у него в руке внезапно засигналил, и Майк едва не уронил его от неожиданности. Входящее сообщение от Гиссинга… Майк попытался нажать кнопку, чтобы прочесть текст, но попал только с третьего раза – так сильно у него тряслись руки.

Человек с фото пытается докопаться до правды.

Нельзя давать ему материал для работы.

То, как Гиссинг зашифровал сообщение, Майку понравилось. Сам он знал, что к чему, но посторонние вряд ли могли об этом догадаться. «Человек с фото…» – это, конечно, Рэнсом, детектив-инспектор Рэнсом, которого уверенно опознал Кэллоуэй. По словам Чиба, ему уже приходилось сталкиваться с этим легавым, который теперь расследовал ограбление склада. Новость не слишком хорошая, но Майк был уверен, что они сумеют выкрутиться. Обязательно сумеют.

Ничего другого им просто не оставалось.

Тут Майк обнаружил, что незаметно для себя самого снова наполнил бокал. Выйдя на кухню, он вылил виски в раковину. Похмелье, когда мысли еле ворочаются, было нужно ему как зайцу пятая нога. Впрочем, кроме похмелья существовало еще несколько крайне нежелательных вещей, и оно, кстати, было не самым страшным…

Сполоснув стакан и поставив его сушиться, Майк вернулся в гостиную и бросился на диван, так что его картины оказались по обе стороны от него. Второе полотно, кстати, он почти не рассматривал. Это был ранний Кэдделл, пляжная сценка, почти этюд. Уэсти картина не понравилась, точнее, он отнесся к ней достаточно пренебрежительно. «Краска наложена толстым слоем, много острых углов и густых теней. Я могу скопировать ее с закрытыми глазами.» Но если Рэнсом «докопается до правды», отвечать за Кэдделла придется почти как за «Мону Лизу».

Майку захотелось позвонить Гиссингу. Он надеялся услышать от него обнадеживающие новости, а заодно – посоветоваться с ним насчет Чибова залога. CMC-сообщение для этого не годилось, но Майк никак не мог решиться и только бесцельно крутил в руках телефон. Наконец он покрепче стиснул зубы и по памяти набрал номер профессора. Ответом ему были гудки – один, другой, третий… У Гиссинга наверняка был определитель номера, и он не мог не знать, кто ему звонит, но трубку никто не брал. В конце концов аппарат переключился на «голосовую почту», и Майк услышал приятный, но совершенно невыразительный женский голос, который предложил ему оставить сообщение. Он, однако, просто нажал кнопку, разрывая связь.

Завтра, решил Майк. Со звонком Гиссингу можно подождать до завтра. Сейчас он еще раз заглянет в интернет, а потом пойдет спать.

Направляясь в кабинет, Майк взял портрет Беатрисы с собой.