Текст книги "Пороги"

Автор книги: И. Грекова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

32. Затишье

Летом жизнь в институте обычно замирала, переставала бурлить. Пора отпусков. Как ни старалось начальство распределять отпуска равномерно по временам года, ничего не выходило. Толпы молодежи в коридорах редели, мельчали: самые высокие экземпляры пребывали в лагерях, защищая спортивную честь института, очень дорогую дирекции. Дни шли долгие, длинные, светлые, едва смежая ресницы на короткую белую ночь. Сложное очарование Ленинграда особенно чувствуется в такую пору.

В отделе было тихо. Фабрицкий уехал в Югославию, совместив научную командировку с туристской поездкой. Ган долечивался в санатории после микроинфаркта. Замещать себя Фабрицкий оставил Толбина. Ему было поручено вести все деловые связи отдела, представлять его на совещаниях, а также реагировать на анонимки, буде таковые появятся. Но, видно, анонимщик тоже утих или уехал в отпуск: за время отсутствия Фабрицкого пришла только одна анонимка, да и та какая-то вялая по тону и содержанию. Нового в ней было мало: Фабрицкий берет взятки запчастями для Голубого Пегаса, расплачиваясь за них машинным временем. Упоминались также две любовницы Фабрицкого, от одной из которых у него дочь-подросток. Толбин со свойственной ему аккуратностью скопировал документ своим мелко-наклонным почерком, написал опровержение и сдал куда надо. Копии того и другого он подшил в дневник рабочей жизни отдела, который всегда вел, когда приходилось ему замещать заведующего.

Группа Вишняковой в это лето работала напряженно: перед отъездом Фабрицкий дал распоряжение делать дисплей, причем спешно. Этот дисплей он до сих пор все откладывал, а теперь вдруг стал придавать ему большое значение, включил его описание в свой доклад на конференции и уехал, придав группе для ее укрепления Коринца, Данаю, Ярцеву и нового техника Бабушкина (все трое были с кровью вырваны у Дятловой).

Во главе работы по дисплею, естественно, стал Нешатов – автор проекта, деловой, собранный, но отделенный от других стеной недоверия. Тем не менее работа шла. Пока что монтировали логическое устройство. Одни узлы делали у себя, другие – на опытном заводе соседнего института. Впереди было еще дел невпроворот. Коринец был раздражен тем, что сорвались его летние планы; в дисплей он не верил и работал над ним неохотно.

– Все-таки наш шеф не из храброго десятка, – сказал он однажды. – Стоило анонимщику упомянуть о неосуществленном ценном предложении, как Александр Маркович – лапки кверху. Пожалуй, в каком-то смысле анонимки – эффективное средство борьбы с недостатками.

Магда подняла голову:

– Ты в уме? Оправдываешь это… не подберу слов.

– Все зависит от условий, места и времени.

– Нет, не все! Подлость никогда не будет доблестью. Ни в каких условиях, ни в какое время.

Малых коротко, по-ежиному, фыркнул что-то одобрительное.

– Подлость – понятие относительное, – сказал Толбин.

– Абсолютное, – возразила Магда.

– Относительное. Посмотри сама на себя. Не было ли в числе твоих деяний чего-нибудь, что можно квалифицировать как подлость?

Магда побледнела:

– Было. Но я об этом жалею.

– Может быть, и наш анонимщик жалеет. Пишет и жалеет. Слезами обливает каждую анонимку. Что мы о нем знаем? Что он умеет печатать на «Наири»…

– И что он глуп, как бревно, – добавил Малых.

– Я согласен с Феликсом, – сказал Коринец. – Понятие «подлость» не абсолютно. У нас, математиков, множество считается заданным, только если указан признак, по которому любой элемент может быть отнесен или нет к этому множеству. А множество подлых поступков в этом смысле не определено.

– Тогда нельзя вообще высказывать никаких суждений, – горячо возразила Магда. – Даже в математике существует категория «размытых множеств». А наши житейские множества все без исключения размыты. И все-таки возможность определенных суждений сохраняется. Например, можно определенно утверждать, что анонимки – подлость.

– Слишком категорично, – сказал Коринец. – В известных условиях они могут быть целесообразны. Если хорошей цели нельзя достичь другими средствами…

– Старое иезуитское правило: цель оправдывает средства, так, что ли? – съязвил Малых.

– Не такое плохое правило. И все мы нередко им руководствуемся. Разве нам не приходится прибегать к не совсем законным средствам, желая пользы не себе, а общему делу? Нельзя провести что-то по одной рубрике – проводим по другой. Вот эти детали, – Коринец указал на загроможденные столы, – разве они без хитростей нам достались? Не обманешь – не продашь, говорит старая поговорка, а по-нынешнему: не обманешь – не достанешь. Попробуй что-нибудь сделать абсолютно чистыми руками.

– Хирург делает операцию именно такими руками, – сказала Магда.

– Но жизнь не операционная, – возразил Коринец. – Можно себе представить такую обстановку, в которой анонимное письмо разумно и нравственно. Например, когда подписать свое имя – значит поставить под удар не себя, а кого-то другого…

– Докатились, – сказал Малых.

Тут разговор оборвался, потому что вошел Нешатов. Он уже привык, что при нем разговоры обрывались, но этот оборвался очень уж резко, можно сказать, демонстративно. И Магда отвела в сторону крыжовенные глаза. Значит, и она… Он подошел к телефону, набрал номер. Речь шла о деталях, кем-то отпущенных лаборатории, но оказавшихся негодными. Нешатов говорил надменно, сухо. Должно быть, на другом конце провода его ненавидели. Он чувствовал себя зажатым между той ненавистью и этой…

33. Светлая ночь

Поздний вечер. Светло. Перламутровые сумерки только чуть тронули небо. Лаборатория опустела, все разошлись по домам, пересидев сверх нормы кто два, кто три часа, а кто и все четыре. На местах оставались только Нешатов и Магда, оба с паяльниками, оба усталые, злые. В одиннадцать, как всегда, комендантский обход. Грузная комендантша в обтяжном костюмчике с разрезом позади отворила дверь в лабораторию и провозгласила:

– Спать пора, уснул бычок.

Магда с Нешатовым стали собираться. Не в первый раз они уже слышали про бычка… Что поделаешь: срок испытания дисплея в первом варианте приближался неумолимо…

Прошлые разы они прощались на ближайшем углу: ей в центр, ему на свою окраину. На этот раз Магда, помедлив, сказала:

– Юрий Иванович, если вы никуда не торопитесь, пожалуйста, проводите меня до дому. Мне нужно с вами поговорить.

– Я никуда не тороплюсь, – ответил он, и сердце у него подпрыгнуло. Он давно, он много дней ждал этого разговора. Магда, Магда…

– На транспорте или пешком? – сухо спросила она.

– Лучше пешком. В такую ночь…

Ночь и в самом деле была великолепна – широкая, развернутая, пепельно-серая. Нева державно текла под низкими мостами, созданная для этой ночи, как и ночь для нее. Тонкий серебряный полумесяц уселся на самый верх Петропавловского шпиля; шпиль на мгновение стал минаретом. Потом месяц, чуть подскакивая, разлучился со шпилем и поехал вдоль неба в том же направлении, в каком шли они. Все было необычайным: и серо-синее небо, и вырезанный из фольги полумесяц, и розово-дымный закат вдали, и почти невидные звезды.

Магда с Нешатовым долго шли молча, осененные этой необычайностью. Наконец она сказала:

– Юрий Иванович, я хочу вам задать один вопрос.

– Я знаю какой. Вы хотите спросить: я ли писал анонимки?

– Да.

– Магда, давайте остановимся на минутку. Посмотрим на эту воду. Темная, грязноватая, ненарядная вода Фонтанки. Обопремся на балюстраду, поглядим друг другу в лицо. Теперь я у вас спрошу, не вы у меня! Магда, это я писал анонимки?

Магда смотрела на него, бледно-смуглая, вздрагивая ресницами. Помолчав, она ответила:

– Нет, не вы.

– Роскошно. Превосходно. Прекрасно. Лучше быть не может. И давайте ничего не спрашивать, ничего не объяснять. Впрочем, я давно хотел сказать вам одну вещь. Нет, не так. Я сам только что об этом узнал. Магда, я вас люблю.

– Ответа не требуется?

– Нет.

– Тогда пойдем. Я не могу задерживаться. Соня меня ждет.

– Это ваша дочь?

– Да.

– Похожа на вас?

– Нет. Она брюнетка. Глаза большие, черные.

– Это хорошо – дочь. У меня сын.

– Похож на вас?

– Не знаю. Я его не видел больше десяти лет.

– Почему?

– Сложная история. Когда-нибудь потом.

– Все-таки я не понимаю: как это – не видеть своего сына? Ничего о нем не знать?

– Так вышло.

Магда остановилась у подъезда:

– Ну, вот мы и пришли. Мой дом. До свидания, Юрий Иванович. До завтра.

Рукопожатие. Оставшись один, Нешатов поцеловал свою руку. По набережной Фонтанки он вышел на Неву, где одна заря уже собиралась сменить другую. Жемчуг был в небе. Работяга-буксир, пофукивая, топал по светлой воде. Нешатов закурил. Сигарета показалась невкусной, он ее бросил, она упала в воду, где-то глубоко внизу; казалось, было слышно, как она, прошипев, погасла. Он оперся локтями на холодный, шершавый гранит. Так он будет стоять до утра. Магда.

А Магда поднялась по лестнице и вошла к себе. В квартире было тихо, темно. Белесый блик тряпочкой лежал на пороге. «Поздно уже, – подумала она, – наверно, спит». Соня обычно ее ждала.

На узенькой тахте никого не было.

– Сонюшка, ау! – тихонько окликнула Магда.

Ни звука. Зажгла свет. В комнате пусто. У бабушки она, что ли? Непохоже. Там негде и лечь. Ушла куда-нибудь?

Вышла на кухню, тоже зажгла свет. Никого. Вдруг она заметила, что на окне шевелится занавеска. За нею кто-то стоял – большой, высокий.

– Кто там? – крикнула Магда треснувшим, неприятным голосом. – Что вы здесь делаете?

Занавеска заколебалась, половины раздвинулись, и между ними появилось лицо – бледное, черноглазое. Магда не сразу поняла, что это Соня.

– Сонюшка, что с тобой? Почему прячешься?

– Ждала тебя, ждала… – дрожащим голосом ответила Соня.

– А почему такая высокая? Я просто испугалась. Думала, чужой мужчина.

– Влезла на ящик.

– Зачем?

– На ящике не так страшно.

– А почему тебе было страшно? Что-нибудь случилось?

– Он звонил.

«Он» у них с матерью означало одно: отец.

– А ну-ка слезай сейчас же с ящика! – приказала Магда. – Сядем, поговорим.

Соня неохотно выпутывалась из занавески. Вылезла, взглянула на мать, улыбнулась и тут же заплакала.

– Ну, ну, грибной дождичек! – сказала Магда. – Перестань.

– Плакать или улыбаться?

– По твоему выбору. Что-нибудь одно.

– Перестаю плакать, – серьезно сказала Соня.

– Ну, а теперь улыбнись.

Соня улыбнулась медленной своей, восходящей как солнце, улыбкой.

– Теперь садись. Рассказывай, в чем дело.

– К тебе! – потребовала Соня.

Магда взяла ее на колени. До чего же длинна, до чего глупа! Лопатки, бедра… Ноги свесились не в воздух – на пол. Тонкие, смуглые, узкие ноги. Уже на номер больше, чем у матери.

– Ну, рассказывай.

Соня опять захлопала ресницами.

– Нет-нет-нет, – остановила ее Магда, – сама выбрала: без слез.

– Ладно, без слез. В общем, он позвонил. Требовал, чтобы шла к нему жить. Обещал щенка, московскую сторожевую. Я, разумеется, отказалась.

– Говорил нормально?

– Более или менее. В своем репертуаре. Грозился, что отберет меня по суду.

– Ты же понимаешь, глупая, что это невозможно?

– Умом-то я понимаю.

– В чем же тогда дело? Живи умом.

– Я и хотела жить умом. Но он стал про тебя говорить плохие слова. Я повесила трубку. А он опять звонит. Я не подхожу. Звонил-звонил… А я влезла на ящик. Так и не подошла.

– Молодец, правильно сделала. Бабушка не слышала?

– Нет. У нее пасьянс сошелся. Юпитер.

– Да ну? Это – событие.

– Да. Он почти никогда не сходится. Бабушка так разволновалась, что заснула. Она от волнений всегда засыпает. А я не могу.

– Вот видишь, Соня, надо было тебе поехать в лагерь. А то сидишь все лето в городе…

Соня содрогнулась:

– Лучше я все лето простою на ящике.

– Ну, твое дело. Ужинала?

– Нет. Я в такие длинные дни почему-то не хочу есть. Чувствую себя как воздушный шарик. Еще немножко не поем – и улечу.

– Может быть, ты улетишь с ужином внутри?

– Исключено.

– Я тебя понимаю. Тоже не хочу есть. Давай спать ложиться. Ладно?

– Только с одним условием: про иглу.

– Боже мой, Соня! Неужели ты еще не выросла из «иглы»?

– А ты еще не выросла из Пушкина?

34. Ночные звонки

Галина Львовна Фабрицкая лето проводила в городе, отпуск решила взять осенью. Вся семья разъехалась: муж в командировке, Гоша где-то в Прибалтике, Маша с мужем в туристском походе. Галина Львовна одиночеством не тяготилась. Когда и отдохнуть хозяйке дома, матери семейства, как не в те редкие периоды, когда никого нет? Готовку она упразднила, обедала на работе. Утром кофе, вечером что придется, а то и совсем ничего. Хорошо!

Моложавая, стройная, энергичная, Галина Львовна была вполне привлекательна. Светлые волосы без седины, без краски. Синие глаза. Упругая, спортивная походка. На улице ее окликали «девушка». Главный инженер большого завода, она была из тех редких женщин, которые созданы для руководящей работы. Подчиненные ее любили и побаивались.

День прошел наполненный, разумный. После работы поиграла в теннис, вернулась домой. Перед тем как лечь, сделала массаж лица, легкими движениями втирая крем и чуть поколачивая щеки и подбородок обратной стороной кисти. Осмотрела себя и осталась довольна. В рассеянном, неверном свете она казалась совсем молодой.

Ночь – уже не самая светлая, а «полубелая», пахнущая цветущей липой и немножечко пылью, – прилегла в сквере за окном.

Галина Львовна постояла, обеими руками разведя занавески, вдыхая запах и свежесть ночи. Хорошо! Но некогда наслаждаться, завтра вставать в половине седьмого, до завода больше часу езды.

Она разделась, легла, с радостью ощутила кожей прохладную свежесть белья и приготовилась отойти ко сну. Уже закопошились в сознании первые сонные видения: внук Митя шел к ней, топая ножками, она протягивала ему навстречу руки, он говорил: «Баба!» До чего же хорош! Это упругое «б» в слове «ба-ба»! Она погружалась в любовь к маленькому ходячему чуду. Погружалась – и погрузилась. И вдруг звонок. Кто-то пришел отбирать Митю…

Это не приснилось, звонок был наяву. Звонил телефон. Галина Львовна зажгла лампу-ночник. Два часа. Телефон надрывался. Уж не с Сашей ли что-нибудь? Нет, на междугородную не похоже. Она босиком подбежала к аппарату, сказала «слушаю». Молчание. Полное молчание, без поскрипываний, шорохов, намекающих, что там, на другом конце провода, кто-то есть…

– Я вас слушаю! – крикнула она. – Говорите, что вам нужно?

Полное молчание. Она повесила трубку. Сняла, послушала. Аппарат в порядке – гудит.

Легла в постель. Смятые простыни уже не казались прохладными. Прерванный сон не шел.

Заснула она уже под утро, и только задремала – опять звонок.

– Слушаю!

Телефон молчал. На этот раз было слышно легкое поскрипывание, как будто по микрофону водили ногтем.

– Слушаю! – повторяла Галина Львовна.

Ни звука.

«Шутник какой-нибудь. Больше не подойду», – решила она, укладываясь в постель. Сон не шел. Разбуженные звонками, одолевали тревоги. О Гоше: уехал один, без жены, как бы опять не попался на удочку! О Маше: мало ли что может случиться в горном походе? И о муже: ни разу не звонил, уж не заболел ли? Нет, вряд ли. Саша не болел уже лет пятнадцать. Впрочем, когда-нибудь надо начать. Все-таки не мальчик…

Встала по будильнику. На работе была рассеянней обычного. Вечером ездила с профсоюзной экскурсией на Острова. Вода, зелень, прохлада. Вернулась домой усталая и сразу – спать. Спать, спать!

На этот раз телефонный звонок раздался около трех часов.

«Не подходить!» – говорила себе Галина Львовна. Звонок повторялся, требовал, умолк. Умолк, чтобы минут через пять возобновиться.

Она снова переждала несколько раз, не подходя к телефону. Снова перерыв – и опять звонки. Могло же, наконец, что-то случиться?

Она подошла. Все то же: «Слушаю», – и молчание. «Скотина ты подлая», – сказала она в телефон. Никакой реакции.

Следующий звонок – утром, часов в шесть. Опять не подходила, опять в конце концов подошла. «Слушаю». Какой-то свист, прерванный смех, или ей показалось? Молчание.

На работе была вся разбитая. Позвонила на телефонную станцию. Ответили: все в порядке, аппарат исправен. Почему звонки? Какие-то хулиганы забавляются. Посоветовали обратиться в милицию.

Солидный, полноватый капитан милиции с редкими волосами, расчесанными на пробор, принял ее приветливо:

– Ложные вызовы? Это бывает. Иной раз хулиганство, а бывает, звонят, чтобы проверить, есть кто в доме, а если нет – ограбить. Этому делу можно помочь. Поступайте таким порядком: звонок. Подошли? Подошли. Нет ответа? Ладно, нет. Вы не вешаете трубку. Ваш телефон остается связан с тем абонентом, который вызывал. Засекаете время. Поняли? Быстренько идете и откуда-то с другого аппарата – от соседей или как – звоните вот по этому номеру…

Он написал и вручил Галине Львовне номер телефона.

– …Сообщаете им, что был ложный вызов и в какое время. Понятно вам?

– А дальше?

– Дальше вас уже не касается. Проследим, засечем. Есть у вас какие подозрения, кто бы мог звонить? Если есть, сообщите. Нам будет легче его выловить. Обычно хулиган, желая побеспокоить, звонит не от себя, а от соседей или из автомата. Ночью это не всегда удобно, нет-нет да и позвонит от себя. А у нас уже его телефончик на примете…

Капитан засмеялся и потер руки.

– Нет у меня подозрений, – не совсем уверенно сказала Галина Львовна.

– А все-таки? Какой-нибудь неудачный поклонник? Вы не стесняйтесь. Нас, милиции, как и врачей, стесняться нечего. Говорите как на духу. Ну, кого вы подозреваете?

– Определенных подозрений у меня нет. Самые смутные.

– Давайте телефончик! Если не виновен, ничего ему не будет. Он и не узнает. А если виновен – вызовем, сделаем внушение.

Галина Львовна вынула записную книжку, продиктовала номер, тщательно закрывая фамилию пальцем.

– И ваш номерок дайте, – сказал капитан. – Порядок! А теперь повторите инструкцию, как действовать.

– Подойти, не вешать трубку, засечь время. Сразу выйти, позвонить с другого аппарата по номеру, который вы дали.

– Верно! Толковая дамочка! Вам бы у нас, в милиции, работать. Муж, извиняюсь, супруг есть?

– Есть.

– Обеспечивает? Если нет, я вам серьезно предлагаю.

– А я серьезно отказываюсь. Я уже работаю.

– Ну, что у вас за работа? Пустяк какой-нибудь получаете. А у нас, в милиции, хорошо платят.

– Я главный инженер завода, – сказала Галина Львовна не без гордости и назвала цифру своей зарплаты.

Капитан был ошеломлен. Он почесал правой рукой левое ухо через начинающуюся лысину:

– Ой, мамочки! Что же вы сразу-то не сказали? Я бы по-другому с вами разговаривал.

– А что? Вы со мной разговаривали хорошо, вежливо.

– Я разговаривал как со всеми. А если бы я знал, что передо мной выдающийся представитель женского пола… Я-то думал – просто интересная дамочка, мужняя жена. Сердечно извиняюсь.

– Как вас зовут? – спросила Галина Львовна, чувствуя себя хозяйкой положения.

– Капитан Буков, Алексей Степанович.

– Так вот что, Алексей Степанович, я надеюсь, что вы внимательно проследите за этим делом.

– Можете надеяться.

– До свидания. Заранее вас благодарю.

– Очень рад был познакомиться. Обращайтесь при любой надобности. Все сделаем!

Прощаясь, капитан Буков задержал в своей жесткой ладони нежную, длинную руку Галины Львовны несколько дольше, чем нужно.

«Вот неожиданная победа, вероятно, из самых последних, – думала она, возвращаясь на завод. – А все-таки приятно. Когда же кончится твое время, бабушка?»

День прошел как день. Хлопоты, звонки, совещания. Не спав толком две ночи, Галина Львовна была невнимательна, несобранна. Вынув зеркальце, она украдкой разглядела свое лицо и заметила в углах рта две морщинки, которых раньше как будто не было. «Бабушка!» – повторила она мысленно. Она любила свою нежную, выхоленную внешность, контрастирующую с волевым, мужественным характером. Эти две морщинки она поставила в счет тому, звонившему ночью, и жестко пообещала себе не отступаться, идти до победного конца.

Дома она сразу легла и уснула как убитая. Звонок разбудил ее в половине третьего. «Слушаю». Трубка молчала.

Галина Львовна поступила согласно инструкции: не вешая трубки, засекла время, взяла бумажку с номером телефона, который ей дал Буков, и вышла на улицу.

Автомат был недалеко, на ближайшем углу. Она вошла в кабину и увидела, что трубка сорвана: только обрывок провода болтался под аппаратом. Черт знает что! Могло быть случайностью, а могло быть сознательным поступком того, кто звонил. Ночного мерзавца. Молчальника. «Нет, я его выведу на чистую воду!» – свирепо подумала Галина Львовна.

Другой автомат был у метро, примерно за полкилометра. Улица была по-ночному гулко пустынна – ни одного человека в поле зрения. Галина Львовна не была труслива, но все же вид этой совершенно пустой, серо освещенной ночным небом улицы был не из приятных…

Позвонив куда надо, она поспешила обратно. Какая-то парочка, утонув в нескончаемом поцелуе, оживляла пустынную улицу. Галина Львовна дошла до дому, поднялась по лестнице, отперла дверь, повесила трубку телефона. Ноги у нее озябли (она выбежала без чулок). Лежала, пытаясь согреться и прийти в себя. Ни то ни другое не удавалось. Наконец задремала.

В половине седьмого – звонок. Звонили одновременно будильник и телефон, причем телефон – особым, высоким, прерывистым голосом междугородной.

Звонил Саша, муж. Все благополучно, здоров, весел. Играл в теннис со здешними учеными, они против меня слабаки. Не слышно? Сла-ба-ки. Слегка повредил ногу, придется временно не играть. Нет, ничего серьезного, простое растяжение связок. Галочка, а как ты? Не скучаешь там одна? Что-то у тебя голос грустный. Мне показалось? Значит, показалось. От ребят что-нибудь есть? Все в порядке? Ну, слава богу. В самом деле, у тебя какой-то тревожный голос. Ошибаюсь? Хорошо, ошибаюсь. Ты у меня молодец. Не скучай, скоро увидимся. Целую.

Галина Львовна подошла к зеркалу. Ну и вид! Вчерашние две морщинки углубились, стали длиннее. На ночь не сделала массаж. Дело не в массаже. Дело в том, который звонит. Ничего, он у меня взвоет!

С работы позвонила капитану Букову, доложила о своей ночной деятельности. Он одобрил, сказал: «Продолжайте так же».

– Алексей Степанович, я же не сплю ночи. Сколько времени можно продолжать? Может быть, вы его уже выследили?

– Погодите, не торопитесь. Так скоро эти дела не делаются. С одного раза вообще ничего сказать нельзя. Можете, конечно, выключать телефон на ночь…

– Ну нет. Этого он от меня не дождется.

– А насчет обрыва трубки примем меры, чтобы повесили новую. Спасибо, что дали сигнал.

Когда на следующую ночь опять раздался звонок и Галина Львовна опять ничего не услышала, кроме отдаленного писка, она взяла себя в руки, вспомнила, как на заводе выясняли отношения рабочие, и выдала в телефон отборную, затейливую тираду. Конечно, вышло у нее не так, как у мастеров этого дела, но все же неплохо. Не вешая трубки, она оделась и вышла.

Все-таки ночная улица плохо действует на нервы, хотя у нее они и крепкие. Услышав за спиной звуки, она обернулась. Бежала собака, белесое порождение белой ночи. «Кыш!» – сказала ей Галина Львовна. Собака не отставала, как привязанная.

В ближней телефонной будке трубки, конечно, не было. Она – к метро (собака – по пятам). Позвонила, сообщение приняли. Домой – и все та же собака, хоть плачь! Отпихнула ее ногой, входя в подъезд. Уж собаку-то вряд ли «тот» подсунул, хотя и это казалось возможным.

Опять постель, попытки заснуть. На следующий звонок – под утро – так и не встала. Сил не было.

Так продолжалось дней десять. Звонки были каждую ночь, иногда по нескольку раз, в разное время. «Неизвестный друг», видно, не щадил себя, свое время, свой сон. Ругаться в телефон Галине Львовне больше не удавалось: на том конце кто-то со всей мочи свистел в какую-то дудку, может быть, в милицейский свисток. Резало уши. Белесая собака то появлялась, то нет.

Наконец выдалась ночь без звонков. Проспала ее мертвым, каменным сном. А на другой день позвонил капитан Буков и попросил зайти в отделение.

– Как вы с лица-то изменились, похужели, – сказал он. – Не надо так переживать.

– Я не переживаю, просто не сплю.

– Женщина должна беречь свою красоту.

– Какая моя красота? Я уже старая, – возразила она, ожидая привычных опровержений.

Их не последовало. Капитан сказал:

– Старая – молодая, все равно беречь надо. Второй-то красоты судьба не выдаст. А я вот чего попросил вас зайти; попался наш карась на удочку!

– Да ну?!

– Точно, попался! Из всех звонков, которые засекли, три – с того номера, который вы подозревали. Остальные – из автоматов, один – с частной квартиры, видно соседней – близкий номер. Только учтите, я вам не имел права этого сообщать. Это наше дело, милиции, а не отдельных граждан.

– И что же вы, милиция, думаете делать?

– Мы уже сделали. Вызвали того субчика, на чье имя телефон. Испугался старик, аж затрясся.

– Старик? – удивилась Галина Львовна.

– Старик, да какой противный. Волосы из носу. Удивляюсь вам, Галина Львовна, как вы, такая образованная, интересная, могли с таким уродом дело иметь.

– Да я не знаю никакого старика, честное слово!

– Это ваше дело, не мое. Наше дело – вызвать и побеседовать. Я ему сказал: если хоть один звонок засечем, снимем телефон – и все. Он голословно отрицает. Говорит – не звонил, знать не знаю, ведать не ведаю. А вас сегодня ночью беспокоили?

– Нет, ни разу. Спала мертвым сном. Давно так не спала!

– Моя милиция меня бережет, – гордо сказал капитан Буков. – Если еще что появится, обращайтесь без никаких.

– Спасибо, Алексей Степанович. Будьте здоровы.

– Взаимно.