Текст книги "В третью стражу (СИ)"

Автор книги: И. Намор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

11.02.36 11:42 утра

– Есть что-нибудь оттуда? – Спросил Степан.

Они сидели в кафе неподалеку от «химической лаборатории» Виктора и пили кофе с круасанами, маслом и конфитюром. Олег не отказался бы и от коньяка – особенно после вопроса Матвеева – но они уже перешли на «военное положение» и ломать дисциплину не хотелось. А Степа, разумеется, ничего «такого» и в мыслях не держал, поскольку на самом деле о «нашем человеке в ГРУ» – ну да, в РУ РККА, но разве в аббревиатурах дело? – ничего почти не знал. Если бы знал, – никогда бы не спросил. Но он в подробности посвящён не был, потому и поинтересовался. Спросил, и сердце у Олега сжалось от нехороших предчувствий. Сентиментальная мнительность подобного рода оказалась – ну, не диво ли?! – одинаково свойственна и настоящему арийцу и чистокровному, насколько вообще может быть чистокровным современный человек, еврею.

– Нет, – покачал он головой. – Ничего… Но, может быть, позже… после тринадцатого проснутся…

По договоренности, сотрудники разведуправления, если решат все-таки идти на предложенный Бастом контакт, должны дать объявление в одной из парижских газет. Тогда и только тогда, «место и время» встречи в Брюсселе – площадь перед дворцом Юстиции, первый понедельник марта – становились актуальными. Таня давным-давно должна была уже добраться до Москвы и рассказать товарищам о «странном» немце из Антверпена, но никаких объявлений господа военные разведчики пока не давали. Что это означает и означает ли хоть что-нибудь вообще, можно только гадать, но знать наверняка – невозможно. Оставалось надеяться и ждать, и Олег честно надеялся и не слишком честно ждал, коротая время с Таниной «подругой». Но это, так сказать, проза жизни. И не надо путать божий дар с яичницей. А о Тане Ицкович никогда не забывал и не переставал беспокоиться, даже развлекаясь со своей кузиной Кисси. Такая вот диалектика мужской души.

«Или это уже биполярность[141]141
  В принципе, в описываемую эпоху в Париже героин или, на худой конец, морфий купить можно прямо в аптеке. Но компаньоны опасаются – и не напрасно – что провизор ведь покупателя и запомнить может. Так что изготовление героина преследовало благую цель – сократить количество возможных следов.


[Закрыть]? « – Но в наличие у себя любимого маниакально– депрессивного синдрома Олег, разумеется, не верил.

– Возможно… А что скажешь про мадам?

– А что бы ты хотел услышать? – Вопросом на вопрос ответил Олег.

– Не знаю, но как-то…

– Это ее выбор. – Олег понимал, что тревожит Степу. Но и Витю это тоже волновало. Да и Олег не был лишен известных сантиментов, хотя и помнил – так их, во всяком случае, дрючили в ЦАХАЛе[142]142
  Биполярное аффективное расстройство – диагноз психического расстройства, проявляющегося маниакальными и депрессивными или смешанными состояниями, при которых наблюдаются симптомы депрессии и мании одновременно (например, тоска со взвинченностью, беспокойством, или эйфория с заторможенностью.


[Закрыть] – что женщины «такие же мужики, как и все остальные, только без яиц».

– Ее… Красивая женщина…

«Однако!»

– Она ведь твоя родственница?

– Ты кого сейчас спрашиваешь? – Поднял бровь Олег. – Если Олега, то – нет. Она, Витя, совершенно русская женщина. – Усмехнулся Ицкович.

– Я Баста спрашиваю. – Степа был в меру невозмутим, но усики свои пижонские все-таки поглаживал, по-видимому, неспроста.

– Ну это такое родство… – Олег изобразил рукой в воздухе нечто невразумительное, и пожал плечами. – У тебя самого таких родственниц, небось, штук сорок… и степень родства устанавливается только с помощью специалиста по гинекологии…

– Генеалогии. – Хмуро поправил Олега Степан.

«Влюбился он, что ли? Ну, в общем, не мудрено – женщина-то незаурядная…»

– Оговорка по доктору Фрейду… – усмехнулся Олег.

Степан только глазом повел, но вслух ничего не сказал. Он не знал, каковы истинные отношения Кейт и Баста, но, разумеется, мог подозревать «самое худшее» и, похоже, ревновал, что не есть гуд. Но не рассказывать же Степе, что он, Олег Ицкович, умудрился запутаться в двух юбках похлеще, чем некоторые в трех соснах?

11.02.36 15:32

«Жизнь сложная штука», – говаривал, бывало, дядя Роберт. Особенно часто поминал он эту народную мудрость после третьей кружки пива. Впрочем, вино, шнапс и коньяк приветствовались ничуть не меньше. Разумеется, дело не в том, что любил, а чего не любил Роберт Рейлфандер. Просто слова его вдруг – неожиданно и брутально – оказались чистой правдой. Никакой простоты Питер в жизни больше не наблюдал. Напротив, вокруг случались одни лишь сложности, некоторые из которых были такого свойства, что как бы в ящик не сыграть.

Вчера ближе к вечеру «Шульце» перехватил Питера у выезда с территории гаража. Бесцеремонно – как делал, кажется, абсолютно все – влез в машину и опять начал донимать «дружище Питера» странными речами и подозрительными намеками. Кольб слушал, пытался отвечать, и в результате сидел, как на иголках. Потел и боялся, вот, что с ним происходило на самом деле. Боялся, что этот хлыщ, говоривший на «плохом» французском, может в действительности оказаться сотрудником секретной службы. А если французы знают, на кого он работает…

«Господи, прости и помилуй!»

– Завтра. – Неожиданно сказал господин «Шульце». – Мы встретимся часа в три… вон там, – и он указал рукой на бистро в конце улицы. – И объяснимся до конца. Вы не против, дружище?

– Я не… – Голос Питера все-таки выдал – дал петуха. – Не понимаю, о чем вы говорите.

– Именно об этом я и говорю. – Улыбнулся «Шульце». – Вы не понимаете, и я не все понимаю… Вот мы с вами завтра и объяснимся. К взаимному удовлетворению… Остановите здесь!

Последние слова «Шульце» произнес жестко и недвусмысленно. Это был приказ, и человек этот – кем бы он ни был на самом деле – умел приказывать и чувствовал себя в своем праве, повелевая теми, кто таких прав не имел. Например, бедным господином Кольбом, оказавшимся вдруг в крайне опасном положении.

Но делать нечего: «Шульце» приказал, и Питер затормозил. «Шульце» кивнул, словно, и не сомневался, что всякий, кому он прикажет, тут же и подчинится. Чуть помедлив, он достал из кармана пачку сигарет, взвесил ее в ладони, решая, по-видимому, закурить ли ему, и, так и не закурив, вышел из «Пежо». Высокий, крепкий и совершенно непохожий на мелкого буржуа, тем более – на пролетария.

«Офицер… – с ужасом подумал Питер Кольб, глядя, как «дружище Шульце» закуривает сигарету. – Это офицер!»

Больше он уже ни о чем думать не мог. В ушах стоял гул, со лба на глаза стекал пот, а перед глазами… Как он добрался до дома, в котором жил куратор, Питер не знал. Вернее, не помнил. Добрался – что вообще-то странно – и это главное. Бросил машину у тротуара и бегом, как спятивший бизон, помчался к парадному и дальше, дальше… мимо вскинувшейся было консьержки, на лестницу и по лестнице вверх, вверх, разом забыв обо всем, чему его учили в ульмской школе Гестапо. Но спешил зря: куратора не оказалось дома.

«И, слава богу!» – признал спустя полчаса Питер Кольб.

После большой чашки кофе с молоком и двух порций кальвадоса ему полегчало, и даже страх куда-то пропал. А вот опасение, что, явившись без разрешения на квартиру господина Леруа, он опозорился бы так, что о карьере можно было бы забыть, это опасение вышло на первый план и всецело занимало теперь мысли Питера Кольба. И напрасно, но тут уже ничего не поделаешь. То ли он был от природы глуп и не способен к серьезной, требующей внимания и порядка, работе, то ли его просто недостаточно хорошо учили, в любом случае, он уже проиграл все, что у него было или могло быть, хотя сам об этом даже не подозревал.

11.02.36 19:17

Мужчин было двое, и один из них, наверняка, – немец. Тем хуже обстояли дела для человека, последние два года известного в Париже под именем Анри Леруа. «Немец», судя по всему, неплохо разбирался в делах Гестапо, и провести его было затруднительно. А «француз»… Тот пугал Гюнтера Графа пожалуй, даже больше, чем «немец». У «лягушатника» оказался тревожащий взгляд «страдающего праведника». «Froschesser[143]143
  Армия обороны Израиля (ивр. Цва ха-хаганк ле-Йисраэль, сокращённо Цахаль или ЦАХАЛ) – армия Государства Израиль.


[Закрыть] – подумал Гюнтер. – Поганый лягушатник». Человек с именно таким взглядом мог – ради дела и наперекор собственным представлениям о добре и зле – запытать допрашиваемого до смерти. Это Гюнтер хорошо знал на собственном опыте. Он уже встречал подобных людей. А потому, не стал запираться. Это было бы глупо, а главное, толку ноль…

11.02.36 20:15

– А где же мой любимый кузен Баст? – С этой женщиной все время следовало быть на чеку, потому что, если зазеваешься…

«Съест… Трахнет… И глазом моргнуть не успеешь!»

Что правда, то правда: баронесса была великолепной актрисой! И что с того, что Степан знал это наверняка? Если хотела – а сейчас она, наверняка хотела – Кайзерина Кински могла казаться настолько естественной и искренней, насколько вообще может быть человек. Глядя на нее, слушая ее голос, даже тени сомнения возникнуть не могло, что она действует по наитию, по мгновенному капризу или еще почему-то, настолько же далекому от «коварных планов», нарочитости и тайных умыслов, что о «тонких расчетах» даже думать было противно. Такими естественными могут быть только дети, животные… и, да – возможно, некоторые «блондинки». Но у Кейт это тоже получалось, хотя она отнюдь не «блондинка». Напротив, Степану не раз уже приходилось убеждаться, что Ольга женщина непростая и всегда «себе на уме». Тем не менее, знать и «понимать» вещи, суть, разные. Вот и сейчас, стоило Кисси «сделать глазки» и сыграть голосом, как Степан тут же «поплыл», с трудом удерживая – покамест – голову над водой.

– А где же мой любимый кузен Баст? – Спросила Кейт, чуть прищурившись.

– Он занят, очаровательная. – Единственным способом спастись было выпустить на волю баронета. То же не боец для такого случая, но все-таки…

– Занят… Какая жалость.

– Он просил передать, что у него возникли срочные дела…

– А?… – Но Степан уже почти взял себя в руки и не желал терять только что вновь обретенной свободы воли.

– Вот. – Сказал он, кивнув на черный кожаный футляр, который, войдя в гостиную, оставил на стуле около двери.

– Тромбон. – Кивнула Кейт и лучезарно улыбнулась. – Но я не умею играть на тромбоне, баронет. На гитаре…

Однако Степан не дал ей продолжить – железо следовало ковать, пока слюни из пасти не потекли.

– Это самозарядная винтовка, – сухо объяснил Матвеев и, вернувшись к двери, взял футляр в руки, – чехословацкая, – сообщил он. – Zbroevka Holek …модель 1929 года. С магазином на десять патронов.

– Мне это ни о чём не говорит… – слукавив, Ольга приняла тон, предложенный Степаном. – Покажи.

Тихо и напрасно радуясь, что так просто отделался, Степан поставил футляр на стол и щелкнул замками.

– Автоматическая? – С ироническим сомнением в голосе спросила Ольга, рассматривая разобранную для удобства переноски винтовку.

– Самозарядная, – ворчливо поправил ее Степан. – У тебя будет пять выстрелов…

– Почему только пять? – Удивилась Ольга. – Ты же сказал что магазин на десять?

– Времени не будет. – Степан вытащил из кармана пачку сигарет и, не торопясь, закурил. – Дай бог, чтобы и на пять хватило. Постреляешь и бросай. Главное ноги вовремя унести.

– Так на ней же мои отпечатки будут. Впрочем…– Она задумчиво пробежалась пальцами по спусковой скобе… – У меня есть пара таких тонких перчаток… лайка…

– Я об этом тоже подумал, – кивнул Степан. – Вот держи.

– Секс-шоп ограбил? – Усмехнулась Ольга, беря в руки пару черных перчаток из тонкой резины. – Это же латекс, верно?

– Верно. Хирургические, но, в принципе, Витя сказал, что можно было бы и презервативы на пальцы…

– Вы извращенец, Степан! – Сделала глаза Ольга. – Презервативы… на пальцы… Содом и Гоморра! – Ольга подняла свою аристократическую руку к глазам и, как бы близоруко прищурившись, начала внимательно изучать свою изящную кисть, демонстративно шевеля длинными тонкими пальцами, – Я таких размеров и не встречала ни разу… Но, доверяю опытным мужчинам, и готова … эээ… положиться на вас!

– Я не извращенец, – Улыбнулся Степан, но тут же стер улыбку с губ. – Я практик, впрочем, решай сама, в чем тебе легче стрелять, но учти, много времени у нас не будет. Отстреляешься, бросай ствол и уходи. Там ведь еще и дорогу найти надо будет…

– Найдем, – беспечно отмахнулась Ольга. – Мне вообще не сложно. Сброшу комбинезон, суну его в сумку и… Ты бы поверил, что такая женщина, – она сделала плавное движение рукой со все еще зажатой в ней перчаткой и качнула бедром. – Что такая женщина способна стрелять с крыши дома в живых людей?

– Нет… но, как учит нас французский кинематограф, на такое способны даже малолетние нимфетки, и я не стал бы полагаться на то, что во французской полиции, не в кино, а в реальности, полно идиотов. Ладно. – Он взглянул на часы. – Мне надо идти, да и тебе, по-моему, тоже. Завтра с утра придет Витя или … родственничек твой, – чуть улыбнулся он. – В общем, кто-нибудь придет и поможет тебе разобраться с устройством. Потом съездите загород, пристреляешь инструмент…

– Пристреляю. – Кивнула Ольга, закрывая футляр. – Иди уже, Стёпа. Мне еще переодеться надо…– И чуть слышно бросила ему в спину. – Зануда прилизанный.

11.02.36 23:10

– Такси!

Сергеичев вильнул к тротуару и остановил свой старенький «Барре» двадцать девятого года напротив сильно подгулявшей пары. В ярком свете фонаря хорошо были видны «блестящие» глаза рыжей дамочки, да и ее рослый кавалер, хоть и стоял уверенно, но чувствовалось – для этого ему приходится прилагать некоторые и, возможно, не такие уж и малые, усилия.

– Я требую продолжения банкета! – Дама говорила по-французски, как парижанка, но наметанный глаз Ивана Денисовича отметил несколько черт, указывавших на иностранное происхождение красавицы. А женщина, и впрямь, была красива, и не расхожей растиражированной красотой дамских мастеров и дамских же журналов, а той высшей пробы красотой, что есть дар божий, и никак не меньше.

У Сергеичева, который когда-то давно – то ли в иной жизни, то ли и вовсе во сне – закончил философское отделение Дерптского[144]144
  Лягушатник, француз (немецкий сленг).


[Закрыть] университета, иногда случались моменты «просветления», и тогда парижский таксист и штабс-капитан русской императорской армии начинал думать как студиозус, ничем иным в жизни не занятый, кроме как рассмотрением идей и символов.

– Любезный? – Вопросительно поднял бровь мужчина. Сейчас «кавалер» не казался уже ни расслабленным, ни умиротворенным. Тот еще тип, но парижские таксисты и не таких видали, а русские офицеры видали их всех в гробу.

– К вашим услугам. – Вежливо кивнул Сергеичев, возвращаясь к реальности. – Куда изволите?

12.02.36 6:05

 
В каждом маленьком ребёнке,
И в мальчишке, и в девчонке
Есть по двести грамм взрывчатки
Или даже полкило[145]145
  Дерпт – Тарту, Эстония.


[Закрыть]
 

Привязавшаяся дурацкая песенка из старого мультика про обезьянок, не блиставшего, ни связностью сюжета, ни его высокой интеллектуальностью, – по мнению Виктора, с самого раннего утра не давала ему покоя.

«Да что ты будешь делать! Пристала как банный лист!»

«А если… – пришла неожиданная мысль. – А если перевести этот детский стишок в… мнэ… скажем, перевести его в практическую плоскость, с учётом предстоящей работы? И… вы будете смеяться, дамы и господа, но ничего смешного в этом нет, потому что, тогда, это будет уже этакий задачник, – Он даже хихикнул, живо представив себе тоненькую книжицу в мягкой обложке, со страницами из дешёвой серой бумаги и штампом «ДСП»:

Задание ? 1

Вычислить, какое количество обычных детей (далее – ОД – тротиловый эквивалент 0,2кг) необходимо для подрыва железнодорожного полотна (европейского стандарта) на протяжении 10-ти метров при условии частичного разрушения насыпи. По возможности определить оптимальную форму ОД, необходимых для наиболее эффективного выполнения поставленной задачи.

Задание ? 2

Вычислить, какое количество детей увеличенной мощности (далее – ДУМ – тротиловый эквивалент 0,5кг) необходимо для полного обрушения нежилого 5-ти этажного здания (эквивалент «Хрущовки»). Разработать схему оптимального размещения ДУМ таким образом, чтобы зона обрушения здания предназначенного к подрыву не превышала 10-15м.

Да это уже не детский текст получался, насквозь гипотетическая книжка превращалась в нечто похожее на нашумевшую в далёком будущем – в конце столетия, чёрт их всех побери – «Поваренную книгу анархиста».

«Ну, где то так и есть…»

Отсмеявшись, Федорчук хозяйским взглядом окинул помещение, где ему предстояло провести ближайшие пару дней.

«Да-а, – с завистью в голосе протянул он, – мне бы такой гараж в своё время. Я бы в нём жить остался».

Капитальное строение в тихом районе, с полезной площадью не меньше ста квадратов, полным набором инструментов и приспособлений, играло роль небольшой автомастерской. Под потолком была даже закреплена балка электрического тельфера[146]146
  – Стихи Г. Остера.


[Закрыть].

В дальнем от входа углу, за высокой фанерной перегородкой стояла раскладная кровать, стул и небольшой столик. С другой стороны мастерской за кирпичной стенкой – санузел и душ. Как Ицкович нашёл такое шикарное место, Виктор даже не задумывался. Не его это дело, у него сейчас совсем другие и, дай бог, с ними разобраться, а помещение – что ж – было то, что надо. Выше всяческих похвал, как говорится.

Когда вопрос с ликвидацией Тухачевского был решён окончательно и бесповоротно, Федорчук задумался над тем как провести теракт по возможности точечно, не подставив под топор собственной башки, но и минимизировав при этом количество возможных жертв, среди случайных прохожих и посетителей кафе.

Сразу вспомнился девяносто пятый год, когда взорвали одного из его контрагентов, решившего было сунуться на рынок куриного мяса. Тот, с умной головы, даже не мог подумать, что невинные «ножки Буша» поделены чуть ли не с момента выхода со штатовской птицефермы. Вот и оказались последние секунды жизни неплохого, в общем-то, мужика, перешедшего дорогу «авторитетным людям», до крайности беспокойными.

Покушение на Михалыча случилось прямо на глазах Виктора, и было проведено чисто, без «лишней» крови. Бандиты не стали минировать автомобиль, – они поступили проще. В опрокинутом мусорном контейнере, прямо напротив припаркованного автомобиля жертвы, разместили противобортную мину направленного действия, на принципе «ударного ядра». Не помогла ни практически профессиональная охрана, ни бронированный лимузин. Отверстие от кумулятивной струи оказалось всего ничего: со средний мандарин, но по обе стороны машины. Тут же взорвался бензобак. В салоне живых не осталось.

«Ну, сотворить нечто подобное без проблем, – решил тогда Виктор, возвращаясь на квартиру, где ждал его откликнувшийся на газетный призыв Олег, с полными закусок бумажными пакетами, – Нужны материалы, да подходящий инструмент, ну и тихое место, разумеется».

Место нашлось. И материалами вполне удачно «озаботились». Инструменты и оборудование входили в аренду помещения. Всё радовало взгляд, вплоть до мелочей, вроде висящих на прибитом к стене крючке, рабочего комбинезона, фланелевой в клетку рубахи, чистого, пусть и поношенного, берета, и грубых матросских ботинок на полу.

Одним из ключевых элементов плана был небольшой грузовой фургон, подошел бы почти любой. Нашёлся практически идеальный вариант, – 402-й «Пежо», – пикап с фанерным кузовом нужного размера и почти «без пробега по Франции».

– А не жалко? – С сомнением в голосе спросил Олег, обойдя вокруг трогательно, по-стариковски, с «кочки зрения» автовладельца двадцать первого века, элегантного, несмотря на утилитарное назначение, автомобиля.

– Думаешь, этот тарантас кто-то будет спрашивать? – Похоже, это стало уже общим местом: куда ни сунься, что ни задумай – все будет не так, но черт возьми, то, что «так», – еще не изобретено и не выпускается промышленностью. Нет в этом мире пока мобильных телефонов, и радиовзрывателей толковых нет. Не найти – ни за какие деньги – одноразового огнемета или, на худой конец, гранатомета, не говоря уже о противотанковой ракете…

– А на худой конец будем капать скипидар…

– Что? – Не понял реплики Олег.

– Да, ничего, – отмахнулся Виктор. – Так, мысли вслух.

А подумать было над чем. Теперь, когда он придумал «как», это самое «как» предстояло воплотить в Жизнь, а значит, ему предстояло восстановить навык работы со сварочным аппаратом, приобретённый в студенческие времена в стройотряде и с тех пор благополучно забытый. Но не пойдешь же к чужому дяде с таким «стрёмным» заказом. Нет, разумеется, и получилось как всегда: инициатива наказуема. Сам придумал, сам и крутись. Потому как ни Олег ни Степан, ни в нынешней, ни в прошлой своей ипостаси, ничего подобного вообще никогда не делали. Хорошо еще, тот агрегат, с которым Виктор работал в комсомольской юности, почти ничем не отличался от своего прародителя, попавшего к нему в руки сейчас. Конечно, тот был советский, а значит заведомо лучше этого, сделанного корявыми французскими руками, причем, именно французскими, так как даже здесь, во Франции, африканцы и прочие «маугли» уже не этнографическая невидаль, но и не навязчивый атрибут парижских улиц. Что же до аппарата… Запах карбида ни с чем не сравнимым ароматом будил детские воспоминания о первых взрывоопасных опытах и первом серьёзном нагоняе от отца, поймавшего сына за снаряжением очередной «бомбочки». До широкого флотского ремня с тяжёлой латунной пряжкой дело не дошло тогда только потому, что отец чему-то вдруг улыбнулся, но внушение об опасности подобных опытов провел серьезное. Урок запомнился настолько, что уже в армии, получив полноценные навыки минно-взрывной работы, Федорчук всегда вызывал одобрение у офицеров-инструкторов своей основательностью и разумной осторожностью. Кто же знал, что глубоко засевшие, и долгое время считавшиеся излишними, умения пригодятся в совершенно невообразимых обстоятельствах.[147]147
  – Тельфер – подвесное грузоподъёмное устройство, обеспечивающее перемещение грузов как по вертикали, так и по горизонтали вдоль балок-швеллеров.


[Закрыть]

«Не бывает ненужных знаний» – пришел к выводу Виктор.

Переодевшись, он разобрал крышу, стенки и часть пола грузового отсека пикапа. А на освободившемся месте началась сборка странной на первый взгляд, похожей на опрокидывающуюся набок клетку, конструкции. Ось вращения «клетки» совпадала с продольной осью автомобиля. В её габариты идеально вошла стальная ванна ёмкостью под пятьсот литров. Выбор именно стальной, а не чугунной ванны диктовался их почти четырёхкратной разницей в массе, критичной как для работающего в одиночку человека, так и для не очень мощного авто.

Прежде чем приварить ванну к качающейся «клетке», Федорчук просверлил в одной из её стенок пару отверстий под установку детонаторов и залепил их замазкой. Теперь можно было перекурить, но подальше, в стороне от источника ацетилена и больших бумажных мешков с малоразборчивыми надписями, информирующих о чем-то глубоко сельскохозяйственном.

Следующие несколько часов прошли в непрерывном, но неспешном процессе смешивания ингредиентов будущей взрывчатки в ванне. Смесь садовых удобрений с доступными химическими реактивами и некоторыми аптечными снадобьями привела бы в ужас старика Нобеля. Но это был «динамит для бедных». Дёшево и сердито, а главное – доступно.

Дальше нужно было действовать предельно осторожно. Одна ошибка и «Митькой звали». Этого Федорчук себе позволить не мог, в том числе и по причине особой, слегка извращённой с точки зрения обычного человека, профессиональной гордости минёра-подрывника ВДВ.

«Ну вот, «начинка» для пирожка готова, – подумал он, вытирая со лба трудовой пот, – теперь можно ещё раз перекурить в стороне, но… очень в стороне».

После пятиминутного отдыха, в ход пошли тонкие листы меди, размером чуть больше площади ванны. Первый лист был медленно и печально отбит резиновой киянкой по форме углубления, образованного стенками ванны и отформованной в виде вогнутой линзы, насколько это представлялось возможным в данном случае, поверхностью взрывчатки.

В качестве поражающего элемента взрывного устройства, Виктор, после некоторых размышлений, решил использовать стеклянные разноцветные шары для игры в марблс[148]148
  – дальнейшее описание изготовления мощного СВУ направленного действия, по причинам этического свойства, не имеет ничего общего с действительностью. Поэтому, как говорят наши американские друзья: «Не пытайтесь повторить это дома».


[Закрыть], полторы сотни коих удачно поместилось на поверхности первой медной пластины. Сделать окончательный выбор помог случай, точнее: мальчишки в парке, увлечённо игравшие с красивыми стеклянными шариками.

Свободное пространство между этими «игрушками» щедро засыпано стальной дробью. Если бы знал заранее, чего будет стоить достать несколько килограммов дроби, ещё не применяющейся в охотничьих целях (до этого – лет сорок, как минимум), – а нашлась искомая на складе одного лишь маленького заводика, подвизавшегося на ниве обдирочно-шлифовальных работ, плюнул бы и попросил обыкновенную свинцовую картечь…

На дворе была глубокая ночь, когда работа, – будь она неладна – подошла к концу. Второй лист меди плотно закрыл разноцветную шаровую начинку бомбы и аккуратно и под бешеное сердцебиение приварен стальным уголком по периметру к стенкам ванны.

Наскоро перекусив бутербродами с варёной говядиной, припасенными с утра, и открыв бутылку «белого»[149]149
  – диаметр шара около 25мм.


[Закрыть] пива, – стоит отметить что в этом их с Вощининым вкусы удачно совпали, а вот Олега и Степана почему-то тянуло на темное, – Федорчук впервые за день смог, наконец, по-настоящему расслабиться.

«Интересно, – подумал он с удивлением, – раньше я всегда напевал за работой хоть что-то, а сегодня – как отрезало».

Да. Если подумать хорошенько, то получится, – вся жизнь прошла под какие-то песни, что как известно, нам «строить и жить» помогали. Ну ладно детство. Там всё было проще. По радио и в «ящике» – пафос и фальшивый «бодрячок» вперемешку. Редко-редко, можно было услышать что-то по-настоящему трогающее за душу. Да и в фильмах уровень стихов и музыки был такой что…

– Нам по фиг всё, нам по фиг всё, нам по фиг. – С утрированным «выражением» запел он, – Нам по фиг даже то, что вам не по фиг. А если вам не по фиг, что нам по фиг, идите на фиг, идите на фиг. Тьфу!

Это нужно было срочно запить. Тем более что неизвестный друг оставил под столом, как нарочно, полдюжины отличного эльзасского «белого» пива. Ненавязчивый вкус кардамона и апельсиновой цедры добавлял к вкусу жизни порой так недостающие ей свежие ноты. На практически голодный желудок, напиток подействовал настолько убойно и так незаметно, что Виктор нечувствительно набрался до нормального русского состояния – «а полирнуть?» Но это – добавить и довести до кондиции – должно было произойти несколько позже, а пока стихотворно-песенная тема прочно захватила его размягченное пивом сознание.

Стоит отметить, что всё это «ж-ж-ж» было неспроста. Ответственную работу, – уже заранее оправданную, и «отмазанную» от партизанских поползновений совести, – кровавую цель необходимо было вытеснить из головы. Хотя бы на время отдыха и сна, но – отринуть, заместить чем-то не менее ценным, пусть даже на вкус и не совсем трезвого сознания. Лишь бы не думать о «белой обезьяне».

Детство для Виктора кончилось как-то внезапно. Он счастливо избежал повального увлечения сверстников «мелодиями и ритмами зарубежной эстрады» точно также как и полуподпольным «русским роком». Нет, конечно, слушал и «неформатных» для массовой советской культуры молодых певцов, завывавших о том «кто виноват» и картавивших о нелёгкой судьбе марионеток, ему нравились утончённо-ернические и грубо-философские тексты «инженера на сотню рублей» со странным прозвищем из двух почти соседних букв[150]150
  – пшеничное нефильтрованное пиво с добавлением специй и фруктовых эссенций. Национальный продукт Бельгии и северо-востока Франции.


[Закрыть], но что-то со всем этим было не так. Где-то его, подростка, считающего себя вполне самостоятельным, обманывали или пытались обмануть. Подсовывали, как ему тогда казалось, безвкусную вату в яркой обёртке.

Витька рванул в другую крайность. К изумлению заведующей школьной библиотекой, формуляр «ученика 10Б класса Федорчука В.» стал заполняться именами русских и советских поэтов. К сожалению, в школьной библиотеке не нашлось ни Поля Элюара, ни Артюра Рембо, ни даже какого-нибудь замшелого Франсуа Вийона с не менее заплесневелым Робертом Бёрнсом в переводе Маршака.

Ярослав Смеляков был отринут сразу и с негодованием. «Хорошая девочка Лида» осталась второстепенным персонажем комедии «про Шурика». Маяковский был отставлен в сторону с глубочайшим почтением, ибо «все мы немножко лошади». Цветаева с Ахматовой даже не рассматривались в качестве претендентов на овладение разумом юного поклонника русской поэзии. Проклятый мужской шовинизм? Возможно. Скорее всего, но не только. Еще и юношеский максимализм и крайняя степень нонконформизма. Хотя, гендерный принцип был возведён в абсолют надолго. И на этом завершилась третья бутылка.

Настоящим открытием для Виктора стали стихи Левитанского и Межирова, а когда он услышал, как их, пробирающие до самых глубин юного сознания, строки удивительно точно ложатся на гитарную музыку, судьба его пристрастий была решена. Даже потом, в Афгане, он смог пронести это, самое яркое, почти детское, впечатление через все полтора года нелёгкой – и чего уж там, опасной, ведь война – службы на чужбине.

Сверстники и сослуживцы тоже пели под гитару. Но они пели Высоцкого и Розенбаума, реже – Окуджаву и Визбора. Однако – и это даже странно, поскольку умом он понимал: песни хорошие – они не затрагивали в душе Виктора ровным счетом ничего. Не шли ни в какое сравнение с настоящей, с точки зрения Федорчука, поэзией. Рождённой, как он тогда считал, не разумом, но сердцем. И, что самое главное, на любимых поэтах детства ничего не закончилось. Новое время, новые имена. Не зря же он так долго собирал свою коллекцию песен, оставшуюся там, далеко в будущем. Сейчас, напевая вполголоса, Виктор перебирал их в памяти, как пушкинский скупой рыцарь золотые монеты в сундуках. Каждая несла с собой частицу прошлого, которому еще только предстояло случиться в будущем, полустертые воспоминания и ослабевшие, но все еще окончательно не выдохшиеся эмоции. Тихую улыбку и скупые мужские слёзы. В них, в этих песнях, была, если разобраться, большая и лучшая часть его, Виктора Федорчука, жизни.

И вот уже шестая бутылка закончила свой путь под столом.

«Не хватило, – с пьяным сожалением подумал Федорчук, – но была же заначка. В кармане пальто. – По означенному адресу обнаружилась плоская фляжка с коньяком. – Ну, по полста грамм, и баиньки».

Засыпая, он видел перед собой фотографии детей и внуков, и улыбался, забыв о том, что совершённое прошлое теперь перешло в разряд несбыточного будущего.

Утро, как и ожидалось, вышло на редкость мерзким. «Зарекалась ворона против ветра срать», – грубая, но верная, пословица, вспомнившаяся как нельзя некстати, лишь усугубила симбиоз мук телесных с муками совести.

«Вроде не мальчик уже, а пиво с коньяком мешаю».

Впрочем, что там пиво с коньяком! Вот с текилы бодуны такие, что кажется – весь порос колючками, словно кактус. Но в отличие от растения, – колючками внутрь.

С этими невесёлыми мыслями, Виктор пошёл в душевую и обнаружил что кран там только один. И текла из него, как подсказывало шестое чувство, отнюдь не горячая вода. С криком «эх ты сила эпическая!» Федорчук резко повернул задвижку крана до упора. Сказать, что вода была просто холодная, значит обидеть воду, поступавшую, судя по всему, из подземной скважины где-то неподалёку.

Уже через пару минут Виктор продрог до такой степени, что появился противный железистый привкус во рту.