Текст книги "В третью стражу (СИ)"

Автор книги: И. Намор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

Олег подошел к Таниной двери и остановился, не зная, что делать дальше. То ли постучать, то ли уйти, то ли еще что, и в этот момент через массивную дубовую дверь до него донеслись звуки, легко поддающиеся вполне очевидной интерпретации.

«Hure![222]222
  Обитающая на Рейне нимфа, которая своими песнями увлекает корабли на скалы.


[Закрыть] – Зло выругался он и вдруг рассмеялся: – Зря мечете икру, сударь. Самому надо было… Впрочем, чего уж там. Кто не успел, тот опоздал, не так ли?»

Все еще посмеиваясь – то ли над собой, то ли еще над кем или чем – Олег спустился вниз, чтобы выпить, и к своему удивлению встретил там Виктора.

– Не спится? – Спросил он, наливая себе чего-то, что просто первым под руку попалось.

– Да вот перегулял, – пожал плечами Виктор. – А ты?

– Есть такой анекдот. – Вместо ответа сказал Олег. – Стоят трое мужиков. Мимо них проходит красивая женщина. Один другому: ты с ней спал? – Нет. А ты? – И я нет, а ты? – Спрашивают они третьего. И я нет, отвечает. И тогда все трое: ну и блядь!

– Это ты о ком? – удивился Виктор.

– Скорее, о чем, – усмехнулся в ответ Олег и выпил алкоголь, оказавшийся пастисом.

«Не страшно…»

– А Ольга?

– Помнишь фильм «Клуб Коттон»? – Спросил Олег, закуривая.

– Ну?

– Как Гир пьяную девушку спать укладывал, помнишь?

– Ну, так… не очень. – Признался Виктор. – А что?

– А то, – усмехнулся Олег. – Что та с Гиром хоть говорила…

* * *

Пробуждение было долгим и… нет, не мучительным, конечно же, но каким-то тягостным, что ли… Если бы еще знать, что она при этом имела в виду, но вот со знанием и пониманием дела обстояли пока более чем скверно.

«Hé là, fifille, t'en tiens déjà une bonne; t'as eu déjà ton fade[223]223
  Шлюха (нем. Арго).


[Закрыть], – подумала она, но мысль получилась не радостная, а скорее тоскливая. – А пить надо меньше или вовсе не пить… Ох!»

Но похмелье на то и похмелье, чтобы страдать.

«Avoir mal aux cheveux[224]224
  О, ля-ля, а ты девушка, кажется, неслабо набралась (фр. сленг)


[Закрыть]… Очень верное заме…» – Она вдруг споткнулась на этом ничего не значащем, в общем-то, слове, потому что кое-что вспомнила, и воспоминание это едва не отправило ее в нокаут.

«Царица небесная!» – Она подняла край одеяла и заглянула туда, в теплый полумрак «маленького ночного мира».

Ну, что сказать? Все так и было, как подсказывали чувства. Да и без этого, сейчас Таня увидела, где на самом деле находится ее одежда, включая шелковые панталоны и бюстгальтер. Все это было очень живописно разбросано по комнате, но вот предметов мужского гардероба уже не наблюдалось. Они – эти предметы – исчезли вместе с мужчиной, вызывавшим теперь, что называется, на утро, весьма противоречивые чувства. С одной стороны ей было удивительно хорошо. То есть, голова болела, и мутило, что не странно, но в тоже время и хорошо было, в том самом, первозданном смысле слова. Впрочем, ничего удивительного! Хороший секс еще никому вреда не принес. А секс по смутным воспоминаниям, и в самом деле, был хорош. Вот только… Увы, но… Разумеется Степан симпатичный мужчина, и все такое, но она его в любовники как-то не планировала. Экспромт, так сказать, случился. И что с этим теперь делать? И как быть с Олегом?

«Ох!» – Вот мысль об Олеге и была той ложкой дегтя, что портила сейчас огромную бочку меда, в которой Татьяна искупалась прошедшей ночью.

Но с другой стороны, она ему что, жена или официальная любовница? Нет. А значит…

«И суда нет! Мадам, после того, что случилось этой ночью…»

– Господи, а что случилось-то? – Спросила она вслух, отбрасывая одеяло и вставая с кровати. – Я… – Но тут она увидела себя в зеркале и остановилась, любуясь, свей фигурой.

А потом она подняла взгляд и увидела глаза своего отражения.

«Вы бы очки солнечные, барышня, что ли, надели, а то… мда… «шлюха малолетняя» … а не советская разведчица».

«Впрочем, – решила она через минуту, вволю налюбовавшись самой собой «красивой». – Одно другому, кажется, никогда не мешало. Нам просто об этом все время забывали рассказать».

Глава 14. Репетиция

Пронзительно пахло зеленью. В наэлектризованном воздухе накапливалось некое опасное напряжение, заставляя трепетать непривычное к этому сердце. Баст стоял у двери, ведущей с террасы в обеденный зал отеля «Дреезен», и любовался Петерсбергом и начинавшими темнеть пологими горами за Рейном. Было около шести вечера. Небо обложили тяжелые грозовые тучи, и, судя по первым, далеким еще молниям, освещавшим сливового цвета туши облаков, гроза должна была накатить с минуты на минуту.

«Гроза…» – вряд ли нашелся бы немец, которого не впечатлил бы вид, открывшийся сейчас перед Бастом: тревожный и поэтичный, как музыка немецких романтиков. Впрочем, возможно, он преувеличивал, и таких немцев было совсем немного. Пусть так, пусть преувеличение – чисто поэтическое, разумеется, а значит, простительное, но сам Баст был именно таким немцем, и в его ушах звучала сейчас… К сожалению, о том, чья музыка звучала в его ушах, он не мог рассказать никому. И даже про себя – вероятно, из въевшейся в плоть и кровь осторожности – называл композитора на итальянский манер Бартольди[225]225
  Похмелье («волосы болят») (фр. сленг).


[Закрыть], но никак не Мендельсон. Впрочем, не в этом суть. Так или иначе, но над долиной Рейна разыгрывалась драма грозы, и Баст заворожено следил за ее перипетиями, разворачивающимися на его глазах под аккомпанемент «большого симфонического оркестра», только для него, Баста фон Шаунбурга, исполняющего третью – «Шотландскую» – симфонию c-moll[226]226
  Феликс Мендельсон (1809-1847) – немецкий композитор-романтик еврейского происхождения, принявший при крещении фамилию Бартольди.


[Закрыть].

Хлынувший с неба поток воды заставил Баста отступить назад, – в нишу двери – и прижаться к застекленным створкам. Движение показалось Басту слишком резким и поспешным, он оглянулся проверить: не заметил ли кто-нибудь случившуюся с ним неловкость. Но никто в его сторону не смотрел. Люди в обеденном зале заняты своими – по-видимому, совсем не простыми – делами. Спина Гитлера напряжена, он говорит что-то Герингу, и, хотя разобрать слова Баст не мог, ему показалось, что Фюрер раздражен и высказывает какие-то резкости. О чем может идти разговор? Вопрос возник в голове сам собой, без какой-либо разумной причины, и в то же мгновение, словно почувствовав запах крамолы – а чутье у того было чисто волчье – в его сторону обернулся Гейдрих. Их взгляды встретились, и Баст похолодел: в маленьких – «монголоидных» – косящих и бегающих, как у вороватого жида, глазках Гейдриха фон Шаунбург прочел свой приговор…

Олег проснулся рывком. Сердце колотилось, словно он, и в самом деле, только что узнал свою судьбу. Однако это был всего лишь сон и к объективной реальности он имел отношение такое же, как, скажем, роман Дюма к реальной истории Франции.

«Сон… Всего лишь сон…» – Олег встал с кровати и, подхватив по пути сигарету, подошел к окну. Отдернул тяжелую штору, закурил и посмотрел на речную долину. Разумеется, это была не долина Рейна, а как называлась эта река – он не помнил. Не было в помине и низкого предгрозового неба. Напротив, в этот рассветный час небеса сияли ангельской чистотой, и, разглядывая открывшийся перед ним пейзаж, Олег подумал, что оно и к лучшему, что его так резко вырвал из сна ночной кошмар. Не приснись сейчас такой бред, не увидел бы этой красоты и не сообразил бы, что и как теперь делать.

«Что-то же следует делать, не так ли?» – он затянулся, вернулся к кровати, взял с прикроватного столика свою серебряную фляжку и, глотнув пару раз прямо из горлышка, снова повернул к окну. Безусловно, он должен был что-то предпринять, и теперь понял наконец, что именно.

Люди по природе своей эгоисты, и мужчины в этом смысле отнюдь не исключения. Как раз наоборот, наверняка именно мужики придумали поговорку про быка и Юпитера. Но сколько бы ты ни повторял в сердце или вслух простые и бесспорные аксиомы, истина обычно еще проще. Переспав – и не однократно, а значит и не случайно – с Ольгой, Олег чувствовал, определенный душевный дискомфорт, некое томление души, и даже нечто, похожее на муки совести. Но и только. Никакой особенной трагедии в том, что произошло между двумя взрослыми людьми в отсутствии третьего персонажа, он не видел. Тем более никаких обязательств по отношению к Татьяне у него на самом деле и не было, гм… как и у нее к нему, и было ли между ними что-то такое, о чем следует говорить, осталось не проясненным. Все это так, но когда он услышал ее стоны…

Черт возьми! Можно быть сколь угодно продвинутым джентльменом и в придачу интеллектуалом, можно даже быть борцом за права женщин, что бы мы под этим ни понимали, но узнать, что твоя женщина – твоя жена, любовница или просто подруга, на которую ты имеешь виды – спит с другим мужчиной, крайне неприятно. Да, что там «неприятно»! Омерзительно, оскорбительно…

«Мучительно». – Признал Олег и глотнул из фляги.

Мучительно… Ему стоило немалых сил прожить прошедший день с ироничной улыбкой на губах. Оставалось надеяться, что Татьяна ничего такого не заметила. Степа уж точно не понял, что здесь не так. Однако пара взглядов, брошенных как бы невзначай Ольгой и Виктором, Олегу решительно не понравились. И, кроме того… Кроме того, ему и самому было противно то, как корежила и ломала его обыкновенная мужская ревность. Лучшим выходом из положения было бы «разорвать контакт», то есть ухать куда-нибудь, чтобы какое-то время не встречаться с Таней, и дать всем – и ей, и Степе, и себе самому – определиться и прийти в себя. Однако для такого поступка нужен повод, и не просто повод, а безукоризненная «отмазка», такая, что предъявить в приличном обществе не стыдно.

И надо же… Решение пришло во сне, что ставило Ицковича в один рад с такими титанами как Менделеев. («Ну прям Менделеев!» – улыбнулся собственной мысли Олег). И не отмазка, нет. Действительно серьезное и не терпящее отлагательств дело.

«Дело…» – Олег сделал еще один скромный глоток коньяка, посмотрел с сожалением на окурок – от окна уходить не хотелось – и пошел за следующей сигаретой. – Надо было сразу всю пачку взять…»

Сон оказался вещий, а не просто дурной, как показалось в начале. Потому что 29 июня 1934 года на посту у двери в обеденный зал гостиницы «Дреезен» в Бад‑Годесберге стоял не Себастиан фон Шаунбург, а его приятель Вальтер Шелленберг. И это Вальтер рассказал Басту про тот вечер и про то, как посмотрел на него сквозь стекло Геббельс, потому что оберфюрер[227]227
  Тональность До минор.


[Закрыть] Гейдрих на том совещании не присутствовал: «ростом не вышел». А Баст в тот момент находился в своем баварском имении, потому что накануне Эрнст Рем[228]228
  Соответствует армейскому Званию – полковник.


[Закрыть] приказал всем бойцам СА[229]229
  один из лидеров национал-социалистов и руководитель СА. Убит по приказу Гитлера 1 июля 1934 года в так называемую «Ночь Длинных Ножей».


[Закрыть] уйти в месячный отпуск[230]230
  Штурмовые отряды (нем. Sturmabteilung, сокращённо СА) – военизированные формирования нацистской партии.


[Закрыть]. И тридцатого июля, когда вырезалось руководство штурмовых отрядов, Баст ничего об этом не знал. Совершил верховую прогулку, отобедал со своими престарелыми тетушками, и, сев к роялю, играл песни Шумана, пока в седьмом часу вечера ему не позвонил Рейнхард и не сказал, что ждет его у себя в Берлине через три дня.

– Через три. – С нажимом произнес оберфюрер и дал отбой.

Больше они к этому эпизоду никогда не возвращались, но Шаунбург знал, чувствовал, верил, что Гейдрих спас его в тот день. А почему, зачем – знать это, ему дано не было, а спрашивать… Есть вопросы, которые не задают. Но если попытаться все-таки предположить… Возможно, Гейдриху хотелось иметь в своем окружении настоящего аристократа. А может быть, Баст ему просто нравился. В конце концов, у них даже увлечения были одинаковые: оба любили классическую музыку и верховую езду, и фехтовальщики оба изрядные, а еще Баст не только образцово-показательный ариец, но и не дурак, что отнюдь не одно и то же. Во всяком случае, мало кто в СД способен думать в одном с Гейдрихом темпе. Пожалуй, таких всего несколько человек наберется, и даже среди этих немногих – своими способностями выделялись двое: юрист Вальтер Шелленберг и философ Себастиан фон Шаунбург. И не за правильную форму черепа черепа Гейдрих в начале 1935 года, когда начал формировать настоящую политическую разведку СД, сразу же определил Баста именно туда.

«Туда… – Олег закурил очередную сигарету, допил коньяк и даже улыбнулся, чувствуя, как успокаивается сердце и оставляет напряжение. – Туда…»

* * *

– Туда, туда, где брезжил свет, Сквозь щель Для Писем и Газет!

Олег явно был во взвинченном состоянии. И песенку «виннипуховскую» напевал, и улыбался как-то не так, как вчера…

«Хлебнул он что ли с утра?» – Сказать определенно, пил Ицкович или не пил, было затруднительно. Нынешний Олег, как успела уже убедиться Татьяна, не то чтобы пил не пьянея, но наливаться мог долго и помногу. Да и не в этом дело. Настроение Олега могло и не быть связано с потреблением алкоголя.

«А с чем оно связано?» – Выяснить, знает ли он о ее позавчерашнем «приключении», ей так и не удалось. Могло случиться, что и не знает. И это было бы совсем неплохо, если честно.

«А если все-таки, – да?»

Тогда одно из двух. Или ему все равно, или он…

«Хамство в душе затаил». – Подсказала Жаннет, которая чем дальше, тем лучше овладевала «великим и могучим», и вот, пожалуйста, даже цитату из Зощенко весьма к месту ввернула.

«Заткнись!»

«Да на здоровье!»

– Дамы и господа, – Олег поправил шейный платок и обвел собравшихся за обеденным столом весьма выразительным взглядом. – А не прогуляться ли нам к реке? Погода чудесная! Весна…

– Точно! – Сходу поддержал идею Степан. – Сейчас позавтракаем, и вперед!

– Все в сад! – По-немецки провозгласила Ольга и снова умудрилась оставить последнее слово за собой.

«Знать бы еще, из-за кого мы собачимся! – Устало «вздохнула» Таня, поднимаясь из-за стола. – Но ведь не спросишь, на кого, мол, ты, кошка драная, глаз положила? Не спросишь. Не спрошу. Но кого-то мы с ней точно не поделили, может быть, и всех троих…»

А так, что ж! Почему бы и не прогуляться? В доме слуги, а значит и уши, и глаза, а компаньоны ведь сюда не только отдыхать приехали, но и для того чтобы свой «совет в Филях» на лоне природы провести. И сейчас все получилось «как всегда» в эти дни: господа и дамы – пайщики вполне безумного предприятия – ни разу не дураки, все поняли правильно и предложение, разумеется, приняли. Почему бы и не поговорить? Отдых в любом случае недолог, надо бы и с громадьём витающих в умах планов определиться. А потому не прошло и часа, как вся компания отправилась гулять, не забыв самым основательным образом снарядиться в поход. Во всяком случае, коньяка и табака взяли вдоволь, то есть более чем достаточно.

– Итак, – сказал Виктор, когда они остались одни и вдали от чужих ушей. – Давайте, наконец, определимся: каковы наши планы?

– О стратегии можно порассуждать, – улыбнулся инициатор прогулки, доставая из кармана пальто фляжку с коньяком. – Но тактически, лично я уже завтра еду в Берлин, – объявил ровным голосом Олег.

«В Берлин? – Удивилась Таня. – Зачем ему теперь в Берлин?»

– Ты там что-то забыл? – Прищурившись, как от яркого солнца, спросил за нее Степан.

– Да нет, – неожиданно пришел на помощь Олегу Виктор. – Это решение как раз кажется логичным. Газеты читаем? – Он покрутил рукой в воздухе, словно пытался пересказать одним этим жестом все перипетии европейской и не только европейской политики – «Мальчик жестами объяснил, что зовут его…».

– Иногда даже пишем. – Буркнул себе под нос Степан, но к счастью его никто не услышал. Похоже, время шуток прошло.

– Читаем. – Сам себе ответил Виктор, так как остальные не спешили вступать в обсуждение, ожидая узнать: «а он-то теперь о чем?» – А значит, железо надо ковать, пока горячо!

– Какое железо? – Ольга решила, видимо, в очередной раз стать «блондинкой».

– Последствия эскапады нашего дорогого герра доктора оказались гораздо разнообразнее, чем те, что он предполагал, отправляясь в Прагу…

– Скажи прямо, – усмехнулся Олег. – Дуракам везет.

– Дуракам не дуракам… – Степан с интересом пронаблюдал за «принятием грамульки» и протянул руку во вполне понятном жесте. – Но новичкам везет.

– В карты или бильярд… – Предположил Виктор.

– Бильярд не статистическая игра. – Олег передал фляжку Матвееву и достал – уже из другого кармана – еще одну, на этот раз стеклянную. – Дамы? А в смысле – «везет», я бы скорее назвал рулетку или рыбалку.

– Рыбалка – искусство… – Сказал Степан, отрываясь от фляжки и передавая ее Федорчуку.

– Как интересно! – Округлила глаза Ольга, между тем вполне осмысленно сворачивая с бутылочки колпачок.

«Вот ведь дрянь…»

– Меня с мысли не сбить. – Олег с видимым удовольствием закурил и выпустил в прозрачный прохладный воздух клуб сизого табачного дыма. – Излагаю по пунктам. Первое…

– А если?… – Таня постеснялась высказаться до конца, но, как не странно, Олег ее понял правильно и даже в раздражение не впал, учитывая, что она его оборвала.

– Я пока вне подозрений, – объяснил он, изобразив, правда, на лице некое подобие выражения «объясняю для тех, кто в танке».

– В том смысле, что я там все еще Себастиан фон Шаунбург и ни разу не еврей, и, разумеется, не агент НКВД. Если у меня и могут быть неприятности, то не из-за тебя, Танюша.

Его голос не дрогнул, но что-то такое в голубых «арийских» глазах промелькнуло, и это что-то заставило Таню сжаться.

– Проблемы у меня с Эрхардтом[231]231
  Уничтожению руководства СА предшествовал длительный период напряженности между Гитлером и Ремом. Накануне «переворота» произошло «примирение», и чтобы продемонстрировать лояльность, Рем распустил отмобилизованные отряды штурмовиков, отправив их в месячный отпуск.


[Закрыть], Улем[232]232
  Герман Эрхардт (1881-1971) – германский морской офицер, командир фрайкора в 1918-1920 годах. В двадцатых годах соперничал с Гитлером за лидерство в крайне правом движении. В описываемое время в эмиграции


[Закрыть] и трепачом Альвенслебеном[233]233
  Штандартенфюрер СА Юлиус Уль начальник охраны Эрнста Рэма


[Закрыть]… В тридцать четвертом Гейдрих вытащил меня… то есть, Баста, конечно, буквально из-под ножа. – Олег взял у Виктора фляжку, глотнул, передал Степану и продолжил:

– У фон Шаунбурга в силу происхождения, способностей и увлечений юности были – то есть, частично и сейчас имеются – весьма разнообразные знакомства…

Как-то так вышло, что об этой стороне жизни Баста фон Шаунбурга Олег им еще не рассказывал. Во всяком случае, Таня слышала эту историю впервые и, как часто случалось с ней в последнее время, едва не потеряла ощущение реальности. В самом деле, там, в Москве, она видела живьем несколько человек, о которых было столько разговоров в годы ее молодости, да и зрелости в далекой постсоветской Москве. Седьмого ноября тридцать пятого она шла с колонной комсомольцев шарикоподшипникового завода. Когда проходили мимо мавзолея Ленина, она – как, впрочем, и все остальные – смотрела на трибуну, а там… Там стоял Сталин. Но там же и Ворошилов был, и Молотов, и Калинин, и другие… Жаннет не всех узнала, так как о многих ничего не знала, Таня, откопав это впечатление в памяти симбиота, опознала почти всех по фотографиям перестроечных времен, что заполняли тогда газеты и журналы. А сейчас вот Олег рассказывает с небрежной интонацией, подходящей для изложения рутинных вещей, о таком, что даже дух захватывает.

–…большой шишкой он там не был, но… – продолжал между тем Олег.

– Постой! – Снова вклинилась в разговор Ольга. – Альвенслебен, это тот, который крутится вокруг Ауви[234]234
  Вернер фон Альвенслебен, управляющий «Союза по защите западноевропейской культуры».


[Закрыть]?

– Да. – Кивнул Олег.

– А Ауви это принц Август? – Уточнил Степан.

– Разумеется. – Как-то слишком надменно бросила Ольга.

«Пожалуй, Олег прав, – поняла вдруг Таня. – Им не следует оставаться вместе слишком долго».

Три мужика между собой ладили уже много лет, хотя большей частью на расстоянии. И они с Ольгой оставались подругами… Но, во-первых, теперь они оказались в ситуации «три плюс два», а во-вторых, их с Ольгой пара резко изменила свой характер. Раньше вела Таня, теперь же…

«Да… Это уже и не Оля… Или не совсем Оля».

– Ну, у тебя и знакомства, Цыц! – Покрутил головой Виктор.

– А почему ты Олега Цыцем называешь? – Чисто на автомате спросила Таня.

– А потому что очень на «ё… твою мать похоже»! – Хохотнул Виктор.

– Что?! – Не поняла она.

– Ты что, анекдота не знаешь? – Удивился Степан.

– Нет…

– Ну вот лет несколько назад, – грустно усмехнулся Степан и даже головой покачал. – Году в двадцать девятом, скажем, или тридцатом на нашей общей родине…

– Н-да. – Крякнул Виктор и, закурив, уставился в безоблачное небо.

– Создали в одной деревне колхоз. – Продолжил Степан, а Олег, который, наверняка, знал этот анекдот не хуже своих друзей, приложился между делом к фляжке. – И вот сидят, значит, вновь испеченные колхозники и решают, как им свой колхоз назвать. Идеи, как водится, есть. Одни предлагают назвать «Красным лаптем», другие – именем товарища Мичурина, – при этих словах Федорчук хмыкнул, нарушив свое философское созерцание небес. – А один старичок, – продолжил, как ни в чем не бывало, Степан. – Возьми и скажи: а давайте назовем колхоз именем Рабиндраната Тагора[235]235
  Группенфюрер СА, принц Август Вильгельм Прусский – сын последнего кайзера из рода Гогенцоллернов.


[Закрыть]! Все, разумеется, от такого предложения слегка обалдели, не говоря уже о том, что абсолютное большинство пахарей имени индийского гуманиста отродясь не слыхали. Однако инструктор райкома был дядька грамотный и, пережив первый шок, говорит. Ну, что ж, говорит, товарищ Тагор известный индийский патриот, но почему его именем надо колхоз называть? И был ему ответ: да уж очень на «Ё… твою мать» похоже!

* * *

– Вообще-то это называется филибастер[236]236
  Индийский писатель, поэт, композитор, художник, общественный деятель


[Закрыть].

Разумеется, это была La Aurora Dominicana, черная – oscuro[237]237
  Филибастер – буквально флибустьерство – тактика обструкции законопроектов в Сенате США парламентским меньшинством путём затягивания принятия решений с помощью внесения огромного количества поправок, декларирования лозунгов, пространных размышлений по теме и не по теме.


[Закрыть], – толстая, но при том длинная и стройная – lonsdales[238]238
  Oscuro – обозначает «темный», его также называют «negro» или «черный» в странах, где производят табак. Его обычно оставляют на плантации дольше всех остальных, он также дольше остальных дозревает, выдерживается.


[Закрыть], какие он обычно курил и какие настолько нравились Ольге своим запахом, что иногда – не на людях – она их курила вместе с Олегом.

– … это называется филибастер. – Олег улыбнулся, кивнул Степану, и, передав флягу Виктору, достал из кармана сигару. – Но меня с мысли не собьешь, – ухмылка, щелкает гильотинка, взгляд в сторону Тани.

«Любовь… морковь… – Усмехнулась про себя Ольга, но именно про себя. – В себе, в душе, в уме… Я когда-нибудь перестану рефлексировать?»

– Итак, – вспыхнула с шипением сигарная спичка, и Олег на мгновение замолчал, раскуривая свою доминиканскую «Аврору». – Гейдрих вытащил Баста из-под топора, но это не значит, что кое-кто не держит в своем сейфе что-нибудь любопытное на риттера фон Шаунбурга.

– Например? – Степан был внешне спокоен, но сказать более определенно, был ли он, и в самом деле спокоен, и почему был неспокоен, если первое предположение не соответствовало действительности?

– Например, в Бонне в свое время ходили слухи, что он гомосексуалист.

– А ты?

«Вот дура-то! – восхитилась Ольга, увидев, как взглянул на Таню Олег, и как та начала вдруг краснеть. – Сама подставляется… Блондинка».

– Насколько я могу судить, – Олег уже взял себя в руки и говорил совершенно спокойно. – Себастиан был бисексуалом, но вторую ипостась своей сексуальности в жизнь ни разу не воплотил.

– И? – Спросил Виктор.

– Всегда стоит контролировать ситуацию. – Пыхнув сигарой, сказал Олег. – А расположение Гейдриха стоит укрепить, и ведь там еще мой старый приятель Шелленберг околачивается.

– Ты знаком с Вальтером Шелленбергом? – Вот тут Степана проняло, так проняло.

– Шелленберг в тридцать шестом еще никто и звать его никак. – Ольга осталась довольна реакцией друзей. Все-таки это замечательно иметь такую память, как у нее. Всегда есть повод и возможность утереть кое-кому нос.

– Так и есть. – Кивнул Олег. – Пока он уступает мне по положению и степени доверия Гейдриха. Но пройдет немного времени, и…

– Да, с таким типом следует дружить. – Согласился Степан.

– Поедешь укреплять связи? – Виктор явно не считал, что это единственная цель поездки Олега и, разумеется, оказался прав. Ольга ведь тоже кое-что понимала и ситуацию просчитала верно.

– Разумеется, нет, – покачал головой Олег. – Я думаю, что с Гейдрихом можно сыграть по-крупному. Он дал мне свободу действий, а теперь выяснится, что не зря. Я привезу ему «интимный» канал из Москвы…

– И он разыграет этот канал, как разыграл в той действительности Тухачевского. – Сказала Ольга и достала из своего изящного портсигара длинную тонкую пахитосу[239]239
  Lonsdales толще чем Panetelas, но длиннее и стройнее, чем Coronas.


[Закрыть] – ее новый фирменный бренд.

– Возможно. – Сразу же согласился Олег. – Все возможно, но, возможно, так же, что имея информацию Штейнбрюка и наше собственное видение момента с послезнанием, можно в глазах Гейдриха и еще пару-другую очков заработать. Ну, а по поводу маршала… Можно ведь и подстраховаться. Пусть теперь будет не Тухачевский, а Ворошилов с Будённым.

– И с какого бодуна? – Поднял бровь Степан.

– Крестьянский вопрос. – Предположил Виктор.

– И что?… – Не поняла Таня, а Ольга кивнула, соглашаясь с такой трактовкой, и добавила в полголоса:

– Я бы добавила сюда еще и Тодорского с Куликом[240]240
  Род дамских папирос – тонкая испанская папироса из табака, завернутого в лист маиса/кукурузы.


[Закрыть]…

– И потом второй конец моста нам в любом случае нужен. – Продолжил свою мысль Олег, проигнорировав – случайно или намеренно – обе женские реплики. – Иначе канал влияния превратится в пустой звук, да и история, прошу заметить, на месте не стоит. В Судетах неспокойно…

– Это еще мягко сказано. – Поддержал друга Виктор.

В Судетах действительно было неспокойно.

– Да, заварил ты кашу. – С уважительной улыбкой на губах согласился Степан.

– Меня вело провидение. – Усмехнулся в ответ Олег, взглянув на Татьяну. – Ну кто мог знать, что судетские немцы на Германию бочку покатят, а убивать начнут чехов. Я, честно говоря, и не знал, что они на Австрию ориентируются, а Баст в тот момент, как под наркозом был. Тоже не помог.

– Странно… – Ольге это действительно показалось странным, но с другой стороны…

– Что тебе кажется странным? – По-видимому, уловив в ее реплике «подтекст», повернулся к ней Олег, а Таня…

«А не задумалась ли, мадам, над тем, означает ли что-то мой тон и мой взгляд, кроме общей развращенности организма, и, если означает, то, что именно?»

– Мне казалось, ты знаешь, как головой пользоваться.

– Знаю, не знаю… А ты, ты собственно, о чем?

Таню этот обмен маловразумительными репликами заинтересовал по-настоящему. Виктора, как ни странно, тоже. Во всяком случае, Ольге показалось сейчас, что Федорчука подтекст занимает не меньше, чем прямой смысл слов.

– Чехословакия всего лишь часть бывшей империи. К кому же должны тяготеть судетские немцы, как не к австрийским братьям?

– Ага. – Сказал Олег. Но, судя по всему, он об этом и в самом деле не подумал.

– И если Генлейна убило Гестапо… – Добавил Виктор.

– То, разумеется, из-за того, что он флиртовал с австрийцами. – Закончила его мысль Ольга. – А чехи знали, но не помешали…

– Между прочим, чудный материал для аналитической статьи. – Кажется, Степан уже обдумывал содержание этой будущей статьи. Во всяком случае, голос его звучал несколько отстраненно. – О влиянии незамутнённого избыточной информацией идеализма на судьбы европейской политики. Какие параллели можно провести! От Гаврилы, нашего, Принципа до Себастьяна фон Шаунбурга. История добра с кулаками в картинках. Хм… – Степан осёкся, осознав, что зашёл со своей иронией несколько дальше, чем следует.

– Надо Степу в Пулитцеры двигать, – Сказала Таня и тут же, похоже, пожалела о своей поспешности. Олег бросил на нее всего один короткий взгляд, но такой, что лучше бы, как говорится, обругал.

– А что! – хмыкнул Степан. – Богатая идея! А то, кто я? Да я никто, да звать меня никак… – Съерничал он, и Ольга – даже будучи занята своими девичьими проблемами – уловила в его шутейной речи отголоски какого-то давнего или, напротив, совершенно недавнего разговора.

– Информацией обеспечим, – кивнул, соглашаясь Олег. – А хороший журналюга эт-то вполне себе ОМП[241]241
  Тодорский Александр Иванович (1894-1965). Комкор (1935 г.), член КП с июня 1918 г; Кулик Григорий Иванович (1890-1950). Маршал Советского Союза (1940).


[Закрыть]…

– А можно я буду твоим негром? – Мягоньким голоском предложила Ольга. – У меня есть для тебя статья о Балканах… То есть, будет, разумеется… Но на французском. – Уточнила она и тут же обезоруживающе улыбнулась. – Ну что, берешь в негры?

– В негритянки! – хохотнул Степан. – А что на французском, так это не страшно. Переведу.

– Поторопись, старик, – неожиданно вполголоса сказал Федорчук, – скоро аналитика будет неактуальна. По крайней мере, по Чехословакии. Боюсь, через пару месяцев, а то и раньше, лучше всего будут продаваться фронтовые репортажи…

* * *

Разумеется, никуда Олег не уехал. То есть не уехал сразу, как сказал давеча. И сам не захотел, и «обстоятельства» не позволили, потому что ко всем компаньонам сразу и к каждому в отдельности пришло теперь понимание, что если они до сих пор живы, то это скорее случайность, чем закономерность. А посему три следующих дня были плотно заняты – с утра до вечера – «составлением планов» и «утрясением деталей». Без тщательной проработки соваться в пекло никому больше не хотелось, тем более что никакого особого «батьки» им по рангу положено не было. Оставалось самим о себе позаботиться. Вот и заботились. Выметались с утра пораньше, то есть сразу после завтрака «на природу» – в беседку на высоком берегу реки – и устраивали там пикник до самого обеда. Термосы с кофе и чаем, коньячок – но в разумных пропорциях – сигареты, шоколад, то да се.

Сидели, стояли, бродили, даже костерки время от времени разводили, но главное – говорили, оттачивая формулировки и создавая непротиворечивые модели поведения. И тут, среди прочего, выяснялось – вернее было наконец замечено и осознанно, – что все они, совсем не то, вернее, не те, какими были где-то когда-то, в будущем не совершенном. А вот чем или кем каждый из них стал здесь и сейчас, предстояло еще выяснить, потому что эта рыба так просто в руки не давалась.

И это тоже требовало времени и внимания, ведь, как ни крути, кроме самих себя любимых, никого, кому можно было бы доверить главное, в природе не наблюдалось. А значит, следовало привыкать друг к другу, притереться, учиться наново, если уж не любить – чувства чувствами, как говорится – то хотя бы терпеть. Но, слава богу, люди они все были взрослые, обремененные кое-каким жизненным опытом, а потому и с задачей этой справились – пусть и в первом приближении – совсем не плохо. Во всяком случае, уже то хорошо, что ситуацию все понимали правильно и никаких иллюзий по ее поводу не питали. Аминь.

А в дорогу отправились несколько позже, но не раньше, чем обговорили и четко определили свои планы – общие и индивидуальные – на ближайшую перспективу, согласовав заодно и способы связи, и тактику, и главное – стратегию. Очень важно – можно сказать критически важно – было понять, чего каждый из них хочет от будущего, каким его видит это будущие, и каким образом предполагает до оного добраться. И «усреднение» этих вот планов, их откровенное обсуждение, и достижение консенсуса, так любимого первым и последним президентом СССР, который, надо сказать, еще и на свет не родился, кажется[242]242
  ОМП – оружие массового поражения.


[Закрыть], вот это все и было, если трезво рассуждать, и самым важным итогом «встречи в верхах» и самым трудоемким ее результатом. Это ведь только наивные люди могут поверить, что у пяти взрослых людей – трое из которых мужчины, а двое – женщины – имеется, может иметься полное и окончательное единство взглядов. Бог им в помощь этим романтикам, и флаг в руки, а в жизни такого нет, и быть не может.

* * *

Все разъехались, и в «домике в Арденнах» стало тихо и даже как-то одиноко. Но, с другой стороны, если их всех и занесло в нынешнее «теперь», то не ходить же им из-за этого строем, как юным пионерам. У всех свои планы, свои дела и дороги, которые то ли мы выбираем, то ли они выбирают нас.

Ольга, изящно взмахнув на прощание ручкой, затянутой в бордовую лайку, уехала первой. Она предполагала, сменив два поезда, добраться до Парижа, и уже оттуда ехать в Швейцарию, где у Екатерины Альбедиль-Николовой остались какие-то нерешенные «с вечера» дела. Впрочем, долго болтаться в Женеве и Цюрихе она не предполагала, пообещав появиться в Париже так скоро, как только сможет – «мне надо еще в Вену и Мюнхен заскочить…» – чтобы поработать с Таней над сценическим образом и завершить для Степы серию статей о Балканах и СССР.